Кассиана

Аудио

Введение

Введение

Тихим теплым весенним днем, накануне Пасхи, три открытых фиакра ехали из Сараева в монастырь Милешево. Путниками были знатные сербы из Сараево, давшие во время Первой мировой войны обет Богу: в случае победы Сербии над Австрией поехать в этот монастырь, и там, над гробом Святого Саввы^*, принести благодарность Господу. Это были люди знатные и уважаемые, которые с приходом сербского войска в Сараево были освобождены из тюрьмы, пережив многие сотни своих православных братьев из Боснии, закончивших жизнь страданием и мученичеством за свою веру и свободу.

Всего их было двенадцать, а среди них – четыре женщины. Мы не будем называть их всех, кроме трех самых известных. Одним из них был Павле Сарайлия, сын знаменитого Иова Сарайлии, торговца шелками и тканями, вторым – доктор Петар Сумрак, старый сараевский врач, а третьим Марко Кнежев, государственный служащий и благотворитель.

Путь был долгим и утомительным, им еще предстояло провести два дня в дороге, ночуя в монастырских гостиницах, и лишь только на третий день, к вечеру, достигнуть монастыря Милешево.

К вечеру второго дня приехали они в городок Прибой, и отправились в ближайший монастырь Банья, в гостиницу. В непосредственной близости от этого монастыря, задужбины¹ сербского короля Уроша (XIII век), находится горячий источник с лечебной водой. Путники помолились Богу в храме, искупались в чудотворном источнике, и в добром расположении духа начали, вернее, продолжили свой разговор.

Когда упомянутая троица устроилась за одним столом, Павле Сарайлия сказал:

– Господа, я должен открыть вам одну тайну до того момента, как мы приедем в Милешево. У нас всех одна цель в этом паломничестве – исполнить обет, данный во время пережитых в эту войну ужасов, и принести благодарность Господу Богу за дарованную нам свободу. Но у меня есть еще особое дело, которое завещал мне исполнить мой покойный отец. Всем вам, как и всему Сараеву, известно имя монахини Кассианы, иначе прозванной горбатой Юлией. Отец мой, который был близким другом ее отца, оставил мне эту рукопись о горбатой Юлии, и перед смертью завещал, чтобы я, когда будет на то возможность, отвез ее в монастырь Милешево, и там присоединил к некоему писанию отца Каллистрата, духовника нашего дома. Ко сну отходить еще рано, и, если хотите, я прочту вам рукопись моего отца.

– Хотим, хотим, – ответили остальные.

Тогда Павле извлек из своей сумки необычную рукопись на пожелтевшей от времени бумаге и начал читать.

На заглавном листе было написано: «Повесть о дочери друга моего детства, ныне покойного Никифора Милича, бывшего сараевского помещика, и о великом старце-духовнике и друге моем, отце Каллистрате, игумене монастыря Милешево. Запрещаю объявлять это до моей смерти и завершения австрийского владычества над Боснией, которые, с Божией помощью, последуют вскоре, одно за другим. Это завещание моему сыну Павле или его потомкам».

Прочтя заглавие, Павле объяснил:

– Необходимо знать, господа, что мой отец имел дар слова и написал много статей и стихов для «Босанской виллы». Никифор Милич был его лучшим другом. А игумен Каллистрат останавливался у нас, когда приезжал в Сараево. Я его едва помню. Помню, как ребенком я целовал его руку, а он меня ласкал и благословлял. Горбатую Юлию, когда она еще жила в Сараево, я не помню, но хорошо помню монахиню Кассиану. Два или три раза приезжала она в Сараево и посещала нас. А теперь слушайте, что мой отец пишет о ней.