Несколько слов по поводу издания богословских лекций покойного преосвященного Иоанна (Соколов) Смоленского

Поминайте наставников ваших.

Имя покойного преосвященного Иоанна епископа смоленского, как имена других корифеев нашей русской богословской мысли, сошедших со сцены своей деятельности и уступивших место другим деятелям, не нуждается в пространных пояснениях. Ему бесспорно принадлежит одно из почетнейших мест в среде блестящих светил нашей отечественной церкви. Имя eгo невольно вызывает на сравнения и сопоставления с великими именами Филарета московского, Иннокентия херсонского, Филарета черниговского, Макария литовского, оттенивших своею ученою деятельностью самую блестящую эпоху в истории православной русской науки.¹ Покойный преосвященный стяжал заслуженную и громкую известность своими необычайными дарованиями во всем русском образованном мире. Он счастливым образом соединил в себе самые многосторонние дарования, которые редко гармонически соединяются даже в выдающихся талантах. Ему принадлежит заслуженная слава знаменитого русского ученого – творца системы церковного законоведения, блестящего и неподражаемого церковного оратора, талантливейшего публициста и глубокого мыслителя. Но, подобно многим выдающимся дарованиям в семье великих русских ученых, поэтов и других великих деятелей на разных поприщах общественного служения мыслью, словом и делом, преосвященный прожил не долго. Он успел познакомить русское общество только с частью (хотя и весьма почтенною) своих капитальных трудов, успел опубликовать далеко не все, что было продумано, прочувствовано и осмыслено им в тиши ученого кабинета. Покойный преосвященный, как известно, в течение многих лет был профессором догматического богословия, сначала в петербургской семинарии, затем в казанской и наконец в нашей академии. О профессорской блестящей деятельности его шла громкая молва, проникавшая в самые глухие и отдаленные уголки России, где только были люди сколько-нибудь интересовавшиеся духовною ученостью. Между тем от многолетних профессорских трудов покойного преосвященного по означенному предмету почти ничего не было напечатано им. Все свои богословские лекции, говоренные в трех учебных заведениях, преосвященный унес с собою в могилу, не оставив никаких записок, никаких хотя бы то отрывочных заметок, относящихся к предмету этих лекций. Подобно всем чересчур богато одаренным натурам, преосвященный не слишком дорожил теми богатыми сокровищами ума, которыми он был одарен. Он щедрою рукой рассыпал эти сокровища пред слушателями своих лекций, предоставляя в полное их владение произведения своей самородной мысли. Он не имел обыкновения излагать своих лекций на бумаге. Они не писались им прежде и не записывались им после их произнесения. Это были в собственном смысле импровизации богословствующего ума. Преосвященный не имел даже обыкновения требовать строго-отчетливого и тем менее буквально-точного усвоения своих лекций от своих слушателей, не требовал от своих слушателей точных отчетов касательно своих лекций и на экзаменах, которые обыкновенно производились по более полной и обработанной системе догматического богословия преосвященного Макария. Вообще преосвященный назначал свои лекции не для фотографически-точного воспроизведения их слушателями во время экзаменов и репетиций, но для возбуждения самодеятельной мысли своих слушателей, для развития их способности к самостоятельному мышлению. При силе и глубине мысли, при своеобразности и оригинальности самого языка, лекции преосвященного в такой степени носили отпечаток личного неподражаемого таланта автора, что всякая попытка к буквально- точной передаче их на экзамене или при репетициях была бы безуспешна. Из этих лекций слушатели выносили много мысле-возбуждающих идей, оригинальных взглядов, но могли воспроизвести все это не иначе, как путем самодеятельной переработки слышанного, путем претворения всего этого в своем собственном сознании, применительно к своему собственному строю и складу мысли. По скромности, присущей всем великим дарованиям, преосвященный вероятно лично не сознавал всего значения, какое могли бы иметь его богословские лекции для русской богословской науки, если б они были записаны, тщательно обработаны им и явились в полном составе. Это был бы драгоценный памятник, который составил бы украшение русской богословской литературы. В последнее время у преосвященного была, по-видимому, мысль издать свои лекции. При вступлении в должность ректора нашей академии и профессора догматического богословия, преосвященный высказал желание, чтоб лекции его записывались студентами и чтоб эти записи были представляемы на просмотр его. Но в представленных нескольких студенческих записях преосвященный, вероятно за недосугом, не сделал, насколько нам известно, никаких исправлений. Нельзя не пожалеть, что во время профессорской деятельности покойного преосвященного между его слушателями не было знающих стенографическое искусство.

Нельзя особенно не пожалеть, что мы не имеем полного сборника богословских лекций покойного преосвященного, говоренных им студентам казанской академии в бытность его ректором и профессором этой академии, нельзя не пожалеть тем больше, что лекции эти относятся к периоду наиболее блестящей ораторской и учено-литературной деятельности преосвященного. Казанской академии посвящены были самые мощные силы вполне созревшего и окрепшего высокого таланта и лучшие годы жизни покойного преосвященного. Проповеди, говоренные им в Казани, создали его проповедническую знаменитость и своим выдающимся необыкновенным ораторским талантом обратили на себя лестное внимание даже тогдашней светской печати, не отличавшейся вообще достаточным сочувствием и вниманием к духовной литературе. Проповеди эти целиком перепечатывались в свое время в светские газеты повременные издания и даже в качестве образцов церковного красноречия вошли в учебные хрестоматии (гг. Галахова и Филонова). Журнал «Православный Собеседник» издаваемый при казанской академии, – под редакцией покойного преосвященного и при его деятельном участии с другими талантливыми академическими силами, – достиг высокой степени интереса, жизненности и серьезности. Покойный преосвященный в бытность свою в Казани оказал неоцененную услугу вообще делу развития русской духовной журнальной литературы, за которую будущий историк нашей духовной литературы уделит одну из самых лучших страниц его светлому уму. Он первый затронул современные животрепещущие религиозно-общественные вопросы и заговорил живым языком в нашей духовно-журнальной литературе, первый отозвался на современные потребности русской религиозной мысли и жизни с свойственной ему чуткостью, первый представил неподражаемые образцы серьезных и мастерских журнально-публицистических статей, помещенных в редактированном им академическом издании, по вопросам об отношении общества к духовенству, об отмене крепостного состояния и по другим. По его уже почину и по его следам наши духовные журналы начали мало-помалу оживляться, сближаться со светской литературой, стремиться к удовлетворению современных потребностей общества. Все новые органы нашей духовной журналистики, начавшие появляться с начала шестидесятых годов, с новым более свежим жизненным направлением, могут считаться прекрасными отзвуками на тон, данный преосвященным Иоанном. Мы имеем достоверные сведения о том, что среди своих неутомимых учено-литературных и проповеднических трудов в Казани, покойный преосвященный блестяще вел и свое профессорское дело. Богословские лекции его, особенно в первые годы его профессорской деятельности в казанской академии, по отзывам слушателей, отличались необычайным интересом, глубиною мысли, самобытной оригинальностью взглядов и тонкостью философского анализа рассматриваемых богословских вопросов. Имей мы полный сборник этих лекций от разных академических курсов, мы имели .бы возможность составить полное понятие о целом богословско-философском миросозерцании знаменитого русского богослова-мыслителя, жившего в самую критическую эпоху русской мысли, и о постепенном развитии его миросозерцания до того момента, когда он начал курс своих богословских лекций в пашей академии в звании ректора ее и профессора догматического богословия. Теперь мы, к сожалению, лишены этой возможности и принуждены довольствоваться теми скудными отрывками, которые могли собрать от его лекций, говоренных в нашей академии с 1864 по 1866 год. Нам приходилось встречаться в печати с мнением некоторых господ критиков, что не следовало бы печатать и этих скудных остатков от лекций покойного преосвященного на основании не довольно точных и обстоятельных студенческих записей. По этому поводу считаем нужным повторить то, что уже было сказано в нашем журнале при напечатании первой лекции покойного преосвященного по вопросу о лице Иисуса Христа.² «Печатание «мыслей» преосвященного, конечно, не много прибавит к репутации покойного, как оригинального проповедника я ученого канониста, но оно доставит читателям, любящим вдумываться в сущность и судьбы христианства, не мало интереса при всей незаконченности внешней формы выражения их, не смотря на недостаток в записях по местам связи в мыслях и точности в выражении. Преосвященный Иоанн обладал редким талантом без приготовления говорить строго последовательно и точно, но за ним в силу оригинальности его ума и языка весьма трудно было записывать». В силу этих соображений мы назвали лекции преосвященного, сохранившиеся в студенческих записях, только «мыслями» покойного и выразили вместе с тем искреннее сожаление, что мы лишены были средств исправить и дополнить запись трех лекций преосвященного, обязательно доставленную нам наставником новгородской семинарии И. П. Пеньковским – бывшим слушателем преосвященного, студентом XXVII курса 1863–67г. Теперь при печатании лекций преосвященного, говоренных им студентам предшествующего XXVI курса, мы имеем уже некоторую возможность сличить, исправить и дополнить некоторые пробелы в одних записях через другие и снова просим бывших слушателей покойного ректора и профессора нашей академии доставить редакции имеющиеся у них записи его лекций. Мы не теряем надежды этим путем с течением времени восстановить в более или менее полном виде богословские лекции преосвященного и не думаем, чтобы кто-нибудь из людей, дорожащих интересами нашей самородной русской богословской науки и мысли, упрекнул нас за наше старание познакомить русское общество с лекциями знаменитого русского богослова по студенческим записям. Мы не первые берем на себя дело восстановления – хотя бы то и приблизительного – мыслей ученого профессора по студенческим записям его слушателей. Критикам, знакомым с историей нашей богословской литературы, должно быть известно, что богословские лекции покойного преосвященного Иннокентия (Борисова), говоренные им студентам Киевской академии, также представляют не что иное, как студенческие записи. Между тем часть этих лекций уже издана в «Сборнике» лекций бывших наставников Киевской академии, изданном Киевской академией по случаю празднования ей юбилея в 1869 году. Из других частей некоторые отдельные лекции покойного преосвященного изданы бывшим почтенным профессором С.-Петербургской семинарии (ныне секретарем ученого комитета при министерстве народного просвещения) П. И. Савваитовым – почитателем таланта покойного преосвященного, имеющим у себя полный рукописный экземпляр его богословских лекций, записанных слушателями (Лекции эти напечатаны в журнале Странник). Наконец в последнее время, как известно, предпринято в Петербурге полное издание всех сочинений преосвященного Иннокентия, куда войдет и полное издание всех его богословских лекций. Как слышно, издатели имеют под руками целых четыре экземпляра этих лекций с разными вариантами, которые намерены принять во внимание при издании лекций. Может быть, в настоящем или в следующем году мы таким образом будем иметь эти лекции в полном составе, очищенные критикой от неточностей, неизбежных в студенческих записях и проверенные через взаимное сличение различных записей. По преданию эти записи, правда, исправлялись по временам рукою самого преосвященного Иннокентия, но в какой мере исправлялись и представляют ли они буквально точное воспроизведение самых выражений автора – это подлежит сильному сомнению. Тем не менее было бы в высшей степени странно восставать против издания этих лекций потому только, что для них не имеется оригинала, писанного рукою самого автора, что в них есть по местам неточности, пробелы и проч. Это значило бы выходить из положения: «или все или ничего». Мы думаем, что наука не много выиграла бы от применения этого принципа, – но, напротив, многое бы потеряла. Мы не имели бы в таком случае никакого понятия о богословских лекциях преосвященного Иннокентия, ничего не знали бы и о «лекциях по умозрительному богословию“ бывшего талантливейшего профессора философии в Московской академии, покойного протоиерея Ф. А. Голубинского, которые теперь имеем в печати единственно благодаря тому, что один из бывших слушателей покойного профессора, г. В. Назаревский, издал в 1868 году в Москве свои записи лекций уважаемого профессора, говоренных им в 184"/2 учебном году студентам Московской академии XIV курса. Мы могли бы указать несколько примеров и из истории западной философской и богословской литературы, причем студенческие записи спасали лекции великих ученых от забвения и являлись в печатном виде долгое время спустя после смерти знаменитых ученых. Достаточно напомнить, что знаменитые лекции по философии религии Гегеля³ представляют в большинстве своего состава не что иное, как записи за ним его слушателей. Лекции эти читаны были Гегелем в берлинском университете Фридриха Вильгельма в 1821, 1824, 1827 и 1831гг. Между тем в его посмертных записках, писанных его собственной рукой, найдено только нечто вроде конспекта лекций 1821 года, в котором набросаны были в самых общих чертах, нередко даже в виде отрывочных выражений и намеков, только главные мысли, которые автор развивал изустно на своих лекциях. От лекций же прочих годов найдены только самые отрывочные заметки в бумагах автора, кроме подробного трактата, посвященного критике доказательств бытия Божия, написанного рукой самого Гегеля. Правда, записки некоторых слушателей были просматриваемы самим Гегелем и некоторыми из них он даже пользовался в качестве подробных конспектов при повторительных курсах своих чтений, но к этим запискам присоединились впоследствии записки многих других слушателей, о существовании которых, быть может, и не знал даже Гегель.⁴ Критика приняла во внимание все эти записи и через тщательное взаимное сличение и дополнение их восстановила памятник, которым гордится Германия и который имел громадное влияние на развитие всей новейшей философии религии на западе. Подобным же образом восстановлены были критикой лекции о лице Иисуса Христа знаменитого германского богослова Шлейермахера.⁵ От этих лекций, читанных автором в Берлинском университете в 1832 году, остались также только самые краткие рукописные заметки самого автора, и главной канвой для издания их в печати послужили записки слушателей знаменитого богослова. А кому неизвестна судьба знаменитых «Мыслей» Паскаля о религии, найденных после смерти знаменитого ученого в его бумагах. В первоначальном виде эти «Мысли» представляли собрание крайне неупорядоченного, чрезвычайно разрозненного, отрывочного и нередко даже совершенно разнохарактерного материала, приготовлявшегося автором для составления апологии христианства против возражений атеистов. По смерти автора из множества его отрывочных мыслей издателями избраны только те, которые выражены были относительно отчетливее и яснее. Мысли эти при новых изданиях постепенно были исправляемы и дополняемы на основании более тщательного изучения манускрипта, оставленного автором, сличения их с мыслями автора о религиозных вопросах, высказанными им в других сочинениях, а также других более или менее достоверных сведений об образе мыслей автора, заимствованных из других источников. Над критической разработкой этого памятника, над восстановлением подлинных мыслей Паскаля с одинаковым усердием трудились во Франции и верующие друзья автора и его неверующие противники, причем каждое новое самомалейшее сведение, служившее к разъяснению той или другой мысли автора, принималось с одинаково напряженным любопытством той и другой стороной. И энциклопедисты с Вольтером во главе и самые ревностные католики на этот раз подавали друг другу руки, стараясь общими силами проникнуть в подлинные думы великого ума, разгадать недосказанные им мысли, разъяснить недостаточно ясные намеки и даже отдельные выражения. По вопросу о «Мыслях» Паскаля составилась целая обширная литература на Западе. По истечении целого столетия после смерти Паскаля на западе не перестают интересоваться этим вопросом, как об этом свидетельствует труд известного французского современного нам философа Кузена, посвященный исследованию мыслей Паскаля, появившийся не далее как в прошлом году обширный труд немецкого ученого Дрейдорфа, посвященный тому же предмету и многие другие. Во всем этом нельзя не признать высокой степени любознательности в отношении к мыслям о важнейших религиозно-философских вопросах тех лиц, которых запад считает своими первоклассными величинами в интеллектуальной области. Каждое серьезное произведение таких умов, каким бы путем оно ни всплывало наружу, путем ли отыскания заметок авторов, пли записок их слушателей, издается в печати, подвергается серьезным обсуждениям, очищается от чужеродной примеси посредством осмотрительной критики. Если на западе, среди обилия и роскоши тамошней философско-богословской литературы, иногда делались возражения со стороны известной части общества против посмертного издания таких произведений великих ученых, которые не представляют ничего особенно выдающегося и не прибавляют ничего к приобретенной уже славе их авторов, как например делались не так давно подобные возражения в некоторых органах английской печати против обнародования известного сочинения Милля „о религии“, то нам вряд ли уместно подражать в этом случае западу. Наша философско-богословская литература далеко не так богата оригинальными произведениями самобытного русского творчества, чтоб появление в печати богословских лекций такого высокого и оригинального ума, как преосвященный Иоанн, могло встречать какие-нибудь и сколько-нибудь законные и основательные возражения. Несмотря на все несовершенство, неполноту и отрывочность студенческих записей лекций покойного преосвященного, в них все-таки по крайней мере по местам довольно заметной струей бьет оригинальная даровитость знаменитого мыслителя и в большей или меньшей степени сказывается почти в каждой из его лекций. Относительно характера предлагаемых нами теперь лекций преосвященного считаем долгом заметить следующее. Преосвященный является в них не столько догматистом в строгом смысле этого слова, сколько апологетом основных религиозных истин, выясняющим с свойственной ему тонкостью и глубиной мысли с философской точки зрения истинный дух религиозно-христианского учения в виду современных антирелигиозных доктрин. Как глубоко ученый богослов, преосвященный конечно весьма основательно был знаком с сущностью этих доктрин, но он не имел обыкновения подробно излагать их в своих лекциях и только в самых не многих словах передавал суть их. Только в редких случаях он вступал в полемику с тем или другим из известнейших представителей современного неверия по поводу раскрытия какого-нибудь спорного вопроса. Большей частью он останавливался на положительном раскрытии и уяснении всегда какого-нибудь капитального вопроса в богословской науке, причем самым уяснением дела устранял наиболее заслуживающие внимания возражения против той или другой религиозной истины. Преосвященный не любил также вдаваться в своих лекциях в длинные изложения истории того или другого вопроса, в подробные сопоставления и сравнения мнений различных ученых по данному вопросу. Как мыслитель, наделенный самостоятельным умом, преосвященный не имел вообще обыкновения останавливаться долго на чужих мыслях и мнениях и считал своей главной задачей самостоятельное решение поставленного вопроса. Оригинальный, как всегда, в постановке предмета, преосвященный высказывал не менее самобытной оригинальности и в его раскрытии, представлял всегда своеобразное, остроумное развитие своей темы, действуя в высшей степени мыслевозбудительным образом на своих слушателей. Избегал повторения обычных, ходячих и общеизвестных решений того или другого вопроса, он всегда старался подойти к данному вопросу новым путем и осветить главным образом те стороны в нем, которые представляют наибольшее количество трудных пунктов для уяснения. При помощи тонкого психологического и логического анализа он умел облечь в определенную форму и в точное слово самые глубокие религиозно-философские проблемы и внести ясный свет философской мысли в самые запутанные стороны их. Помещаемые нами лекции преосвященного Иоанна, говоренные им студентам XXVI курса, посвящены были раскрытию учения о промысле Божием и о лице Иисуса Христа. Краткий эскиз мыслей преосвященного о промысле обязательно доставлен нам бывшим слушателем преосвященного (теперь уважаемым смотрителем псковского духовного училища) Ильей Михайловичем Рождественским, а лекции о лице Иисуса Христа почтенным наставником архангельской семинарии И. Соколовым. Из этих последних лекций мы раньше могли достать только одну «О беседе Иисуса Христа с Никодимом“. Эта лекция была напечатана в 27-м № «Церковного Вестника». В записях г. Соколова она изложена полнее. Ближайшим поводом к лекциям о лице Иисуса Христа послужила для преосвященного Иоанна производившая в то время шум и толки в нашем обществе известная книга Ренана о «Жизни Иисуса» и преосвященный прямо мотивировал свои чтения по этому предмету появлением означенной книги. Он, как уже сказано было выше, не имел обыкновения записывать своих лекций; являлся обыкновенно в аудиторию с маленьким Евангелием в руках, прочитывал намеченное им место из Евангелия для обсуждения на лекции и в форме свободной импровизации, ходя по аудитории, развивал свои мысли в большинстве случаев с неподражаемой логичностью. Лекция всегда облекалась у него в своеобразноизящную форму и всегда содержала несколько оригинальных, мыслей, которые вызывали слушателей на размышления и оставляли глубокое впечатление. Отличительной чертой его лекций было соединение в них тонкого и глубокого философского анализа с некоторым оттенком мистицизма, самой, впрочем, чистой, высокой и благородной пробы. Говорил он не громко, но ясно, плавно, спокойно, без особенных интонаций, так что лекция его по способу произношения походила на безыскусственную домашнюю беседу. В ней не было ничего принужденного, искусственного, сочиненного. Звонок, прерывавший его лекцию, всегда казался преждевременным и нежеланным.

Η. Р. (Один из слушателей и почитателей покойного преосвященного).