Академик Николай Константинович Никольский и формирование концепции БАН в первой четверти ХХ века

Влияние академика Николая Константиновича Никольского на академическую библиотечную концепцию первой четверти ХХ в. следует рассматривать на фоне взаимодействия Академии наук и БАН. При этом следует учитывать, что его участие активным образом проявляется лишь в период с 1920 по 1925 гг., когда он стал директором БАН и вошел на правах председателя в Библиотечную комиссию – орган, созданный Академией для более детального рассмотрения библиотечных вопросов.

Тем   не менее, по нашему   мнению, отношение Н.К. Никольского к библиотечному делу начало формироваться в предыдущий период, когда он, будучи еще членом-корреспондентом Академии наук, занимался  русскими рукописями и монастырскими  библиотеками. Когда же,  после избрания действительным   членом (1916 г.), Н.К. Никольский стал участвовать в работе Общего Собрания, ему стали близки и понятны проблемы Библиотеки Академии наук. Дело в том, что в первой четверти ХХ в. Академия в своей работе уделяла огромное внимание деятельности БАН, что отражено в протоколах Общего Собрания. На Общее Собрание, по представлениям директоров Библиотеки, выносились такие библиотечные вопросы, большая часть которых сегодня решается в рамках Библиотеки. Например:

– международный и внутрироссийский книгообмен,

– распределение между отделениями Библиотеки даров от частных лиц и учреждений,

– оплата счетов российских книжных магазинов и зарубежных комиссионеров Академии;

– возможность покупки книг и книжных собраний у частных лиц;

– получение Библиотекой обязательного экземпляра,

– получение лакун обязательного экземпляра,

– возможность выдачи и высылки книг (в том числе и рукописей) на дом читателям (сроки оговаривались Общим Собранием),

– нехватка и теснота помещения Библиотеки,

– чинопроизводство по Библиотеке,

– руководство Библиотекой (замещение директоров отделениями друг друга на время отсутствия одного из них).

Общее Собрание подробно рассматривало  и решало все основные проблемы библиотечной жизни. Это было связано не с желанием навязать свою волю и не отпустить Библиотеку «на свободу», а с особенностями академической библиотечной концепции, которая, не будучи оформлена в виде отдельного документа, проявлялась в мнениях членов Общего Собрания и особенно директоров Библиотеки. Главное отличие академической библиотечной концепции первой четверти ХХ в. заключается в чрезвычайно тесном контакте Академии с Библиотекой¹.

Мы попытаемся выяснить основные положения этой концепции, опираясь на мнения академиков, отраженных в протоколах Общего Собрания. На наш взгляд, ее основными положениями можно считать:

– «Великая библиотека»,

– Библиотека – сердце Академии,

– сохранность.

Первый тезис высказывался академиками довольно редко – только в экстраординарных случаях, когда судьба Библиотеки оказывалась под угрозой (например, после пожара 1901 г., в 1920-е годы, когда судьба ее была плачевна²). Однако он вполне соотносится с постоянными упоминаниями о том, что БАН является древнейшим из отечественных книгохранилищ, а ее фонд – третий в России по величине после Румянцевского музея и Публичной библиотеки. В 1901 г. отмечалось, что БАН уступает  этим двум библиотекам «по числу и ценности книг и рукописей», зато «вследствие долголетних сношений Академии с учеными учреждениями и обществами внутри и вне империи, научная периодическая литература представлена в БАН полнее, чем где-либо в России», а благодаря обяза- тельному экземпляру в ней «сосредоточен богатейший материал для истории отечественного образования и русской словесности»³.

В 1901 г. директора БАН предполагали, «при нормальном ходе дела можно было ожидать, что в недалеком будущем Академическая Библиотека станет для части города по сю сторону Невы таким же центром для ученых и учащейся молодежи, каким издавна стала ИПБ⁴ для остальной части столицы»⁵. Мешало лишь одно обстоятельство  – катастрофически  не хватало места.

Тезис «Великая библиотека» целиком и полностью разделялся членом Общего Собрания академиком Н.К. Никольским. В 1922 г., уже будучи директором Библиотеки,  он  еще  более  подчеркнул   уникальность фонда  БАН:

«академическая Библиотека обладает только вторым во всем мире полным экземпляром всех произведений печати за ХIХ-ХХ в.»⁶. Этим своим утверждением Николай Константинович уточнил позицию Академии наук относительно значимости Библиотеки, поскольку согласно этому утверждению БАН следовало считать не третьей, а первой библиотекой страны.

Однако именно то, что БАН была великой библиотекой, видимо, не слишком нравилось революционной власти. В послереволюционный период особенность фонда БАН и его комплектования трактовались в извращенном виде: «основной тенденцией в области комплектования следует признать стремление превратить БАН в третье национальное комплектование»⁷. Чтобы как-то нивелировать это обстоятельство, в 1926 г., после ухода с поста директора БАН академика Н.К. Никольского (1925 г.), было проведено обследование специальных библиотек⁸. На его основе был сделан вывод о том, что «интересы библиотек, учреждений игнорировались» и что необходимо централизованное комплектование специальных библиотек. После же ареста следующего директора БАН  – академика С.Ф. Платонова – основной тенденцией развития комплектования стал тезис об «усилении фондов специальных библиотек, даже в ущерб БАН»⁹. Это принципиальное расхождение в позиции по комплектованию дореволюционной и революционной власти Академии наук. В связи с этим напомним о дискуссии в 1902 г. между директорами II и I отделений  БАН  –   академиками К.Г. Залеманом и А.А. Шахматовым – относительно возможности передачи из I Отделения  книг  по Востоку  для  комплектования Азиатского музея. Академик К.Г. Залеман, занимая помимо поста директора II Отделения БАН еще и пост директора Азиатского музея, настаивал, что следует продолжать передавать из I Отделения во II-е книги по востоковедению, как это делал ранее прежний директор I Отделения академик А.А. Куник. Академик же А.А. Шахматов твердо стоял  на  том, что такая передача нарушает задачу I Отделения – «собирать все книги и брошюры на русском языке, хотя бы они и касались Востока»¹⁰.

Принцип целостности фонда БАН лег в основу решения, которое было принято в 1902 г. по спору директоров отделений Библиотеки Общим собранием: «возбудить ходатайство о законном постановлении, в силу которого Библиотека Императорской Академии Наук получала бы, вместо одного, по два экземпляра каждого произведения печати в России. Такая мера была бы весьма полезна не для одного [Азиатского] Музея, но и для остальных специальных библиотек, образовавшихся с течением времени при Академии»¹¹.

Советская же власть предпочла пойти по пути изъятий из обязательного экземпляра и передачи изъятых изданий, предназначавшихся БАН, в пользу специальных библио- тек. Тем самым фактически была разрушена полнота фонда  БАН.

Второй  тезис  академической  библиотечной концепции

– «Библиотека – сердце Академии» – раскрывается через взаимоотношения Библиотеки и Академии. Для Академии в первой четверти ХХ в. БАН – это не просто ее детище, это ее органическая часть. Библиотека кумулировала в виде книг произведенный Академией научный результат, к ней отовсюду по крупным и мелким каналам связи стекались результаты исследований от мирового научного сооб- щества, в нее доставлялись издания, необходимые для дальнейших исследований академиков, и от нее мировому научному сообществу поставлялись (на время или навсегда) издания, необходимые для исследования других ученых. Вся жизнь Библиотеки была неразрывно связана с Академией, поскольку директорами отделений Библиотеки, а затем и учреждения в целом были академики – члены Общего Собрания, Общее Собрание подробно рассматривало и решало все основные библиотечные проблемы. Любой контакт Библиотеки с внешним миром шел через Общее Собрание. Книгообмен был не просто обменом книгами между библиотеками, а общением отдельных ученых и ученых учреждений друг с другом через переписку и посылку изданий, которые Общее Собрание направляло в конкретные отделения Библиотеки. Каждый случай выдачи книг и рукописей ученым, получения книжных даров или покупки собраний рассматривался отдельно: принимались в расчет деятельность ученых, их авторитет в науч- ном мире.

Заинтересованность в судьбе Академической библиотеки, объясняется тем, что она воспринималась Академией не просто как необходимейший инструмент для научной работы, о состоянии которого следует заботиться постоянным и самым тщательным образом, а как некий орган, через который проходят важнейшие каналы ее научной деятельности. И с этих позиций способ управления Библиотекой, имевшийся в первой четверти ХХ в. (Общее Собрание Академии наук ↔директоры отделений или Библиотеки в целом ↔Библиотека), представляется не только управленческой схемой, но и органической связью, обеспечивающей полноценное движение научной информации – в конечном итоге полноценную научную жизнь Академии наук.

В 1911 г. Академия сделала еще один шаг навстречу библиотечным проблемам – создала Библиотечную комиссию (сначала временную, а затем постоянную), которая была призвана более детально, чем это могло себе позволить на своих заседаниях Общее Собрание, рассматривать библиотечные нужды. В Комиссию входили: Непременный секретарь, 2 директора отделений БАН  и по 2 представителя от каждого отделения Академии наук. Решения Библиотечной комиссии представлялись на суд Общего  Собрания.

Такой порядок существовал до середины 1920-х гг. В мае 1925 г., видимо  под  напором  требований  об учете  интересов специальных библиотек, Н.К. Никольский предложил, чтобы Библиотечная комиссия состояла, главным образом из представителей БАН и библиотек отдельных академических учреждений¹².

При сохранении прежних тесных взаимоотношений между Академией и Библиотекой это имело бы положительное значение, поскольку позволило бы глубже вникнуть в библиотечную проблематику. Однако в 1925 г. органическая связь Академии и Библиотеки была грубо нарушена, и функции управления Библиотекой от имени Академии наук присвоило себе Правление Академии. При отсутствии в Библиотечной комиссии достаточного числа представителей Общего Собрания это неминуемо должно было привести к ослаблению связей Академии и Библио- теки и все меньшему пониманию Академией библиотечных нужд.  Последствия  не заставили  себя ждать.

Уже в июне 1925 г. академик Н.К. Никольский в черновике своего письма вице-президенту Академии наук академику В.А. Стеклову возмущенно написал: «В  прежнее время, (согласно с Уставом Академии, Библиотека была подчинена Конференции)¹³ Правление  Академии было только исполнительным органом ее (не посягавшим на права независимых от Правления)¹⁴, которому не были подчинены директоры академических учреждений.

В настоящее же время, Правление во 1-х сочло возможным, как видно из вышеупомянутого его постановления¹⁵, принять решение, относящееся к Библиотеке, в отсутствие ее представителей, опираясь на заключение своей хозяйственной части, компетенция которой в делах Библиотеки была признана заслуживающей бульшего уважения, чем заявление директора Библиотеки.

Во 2-х,  не  считаясь  с этим  заявлением,  Правление, несмотря на возникшее разногласие между учреждениями, признало за собою право отдать распоряжение о немедленном приведении в исполнение своего решения.

Как директор Библиотеки, и как член РАН, я до сих пор не получал никаких извещений о том, что после предоставления Правлению права распоряжения академических кредитов, оно вместе с тем превратилось из исполнительного органа в центральный административнораспорядительный орган Академии, с подчинением ему директоров ее учреждений, в том числе и директора Библиотеки»¹⁶.

Собственно, это нарушение системы взаимодействия Академия   ↔ Библиотека и заставило академика Н.К. Никольского написать горькие строки, соответствующие прошению об отставке: «если на Правление уже возложены функции центрального органа управления академическими учреждениями, <…> обязанности директора Библиотеки, как  чиновника,  подчиненного Правлению  и его Канцелярии, будут несовместимы с званием члена Академии»¹⁷.

В таком суровом для себя и для Библиотеки решении академика Н.К. Никольского нужно видеть не ущемленное самолюбие, а искреннюю заботу о благе Библиотеки и Академии. Ведь из-за смены системы управления разрушалась не только органичная взаимосвязь Академии и ее Библиотеки, разрушалось третье положение академической библиотечной концепции – сохранность ее фондов.

Следует отметить, что принцип сохранности проходит красной нитью через всю деятельность Академии и БАН на всем протяжении первой четверти ХХ в. Вопросы сохранности фонда БАН постоянно обсуждались Общим Собранием. Среди обсуждавшихся вопросов были противопожарная безопасность старого здания, строительство нового здания с учетом всех современных библиотечных технологий, выделение квартир для служителей Библиотеки в непосредственной от нее близости, чтобы постоянно наблюдать за состоянием Библиотеки, возвращение выданных или высланных читателям или учреждениям изданий.

Напомним, что академик Н.К. Никольский был избран действительным членом Академии и появился в Общем Собрании в 1916 г. – именно тогда, когда вопросы сохранности книжной культуры стали для Академии наиглавнейшими. Шла Первая мировая война, и Академия наук взяла на себя заботу не только о сохранности фонда БАН, но и о спасении и сохранении книжных сокровищ, которым угрожал огонь войны. Академия вела активную работу по разысканию, описанию и возможной эвакуации книжных сокровищ в местностях, где велись военные действия (Западный и Кавказский фронты). В ноябре 1914 г. была образована Комиссия по охране и спасению памятников древности, науки и техники, коллекций и учреждений, куда директора I и  II Отделений  БАН А.А. Шахматов и М.А. Дьяконов. Тогда же была переосмыслена и концеп- ция Библиотеки: ей отводилась роль хранительницы спасенных книжных памятников. В декабре была принята первая в России Инструкция об охране исторических памятников и научных коллекций в районе военных действий для уполномоченного Академией лица. Уполномоченным по данному вопросу был избран действительный статский советник, в    то    время магистр русской истории, Е.Ф. Шмурло¹⁸. На Кавказском фронте в 1916 г. уполномоченным был приват-доцент Петроградского университета П.А. Фалев, а средствами распоряжался академик Н.Я. Марр¹⁹. В 1916 г., когда русские войска на Западном фронте перешли в наступление, Академия немедленно сформировала смешанную комиссию для охраны «исторических памятников, научных коллекций, святынь, книг, рукописей и пр.», находящихся в районе западного театра военных действий (в пределах завоеванных областей Австро-Венгрии, Подолии и Волыни), в которую вошли представители Академии наук, Академии художеств, россий- ские военные и представители польской стороны²⁰. Естественным хранилищем для спасенных изданий была Библиотека Академии наук, хотя следует отметить, что в отношении рукописей Академия наук принимала разные решения: они направлялись то в БАН, то в Пушкинский Дом.

С началом революции концепция Библиотеки как хранилища книжных коллекций, которым угрожает опасность уничтожения, еще более укрепилась. Со всех сторон в Академию  поступали  просьбы  владельцев  собраний,  чьи  фамильные книжные собрания расхищались, портились или были под угрозой конфискации, принять книги под свое покровительство. Конечно, кому-то Академия наук могла помочь, добраться до кого-то у Академии не было ни сил, ни средств, но то, что поступало в Академию, направлялось в БАН и Пушкинский Дом. Велась огромная переписка со всевозможными советскими инстанциями, чтобы помочь как-то спасти книги. Однако порой даже разрешения властей ничего не значили.

Примером может служить ситуация с библиотекой из дома Елизаветы Ивановны Чертковой (Санкт-Петербург, Васильевский остров, Большой пр., д. 79). В декабре 1918 г. А.В. Луначарский предложил старшему ученому хранителю Рукописного отделения Библиотеки В.И. Срезневскому взять на себя попечение об этом доме, который одним декретом Советской власти был национализирован и передан Академии  наук. Библиотека до этого  была передана Е.И. Чертковой Рукописному отделению БАН, но за неимением средств не была вывезена и оставалась в доме. В.И. Срезневский получил от Жилищной коллегии Василеостровского района ключи от дома и опись вещей. Одна- ко затем – по ходатайству коллектива Балтийского завода перед Г.В Зиновьевым и А.В. Луначарским – в доме было разрешено поселиться рабочим и оставить несколько комнат прежней владелице. В.И. Срезневскому пришлось ключи сдать, а книги в шкафах запечатать своей печатью. Жилищная коллегия передала ключи представителю рабочих и не разрешила В.И. Срезневскому вывозить библиотеку, поскольку А.В. Луначарский телеграммой запре- тил реквизицию вещей из дома²¹.

Однако концепция БАН как хранилища книжных собраний, которым угрожает опасность уничтожения, входила в острое противоречие с той действительностью, в которой БАН боролась за свое существование. Из представления Общему Собранию  академика  Н.К. Никольского   (май 1922 г.) мы узнаем, что сохранность Библиотеки находилась под постоянной угрозой. На нее воздействовало множество неблагоприятных факторов, главными из которых Н.К. Никольский называет крайнюю тесноту помещений, малочисленность персонала, скудость финансирования, сложности с охраной помещений.

Служебный персонал Библиотеки в 1922 г. состоял из 36 лиц в  Русском отделении  и  19  –  в Иностранном. Н.К. Никольский приводит «приблизительное соотношение численности служебного персонала к численности книг Русского     Отделения»: с   1893 года  – 1 служащий  на 40.000 книг, в 1914 году – 1 служащий на 70.000 книг, 1922 году – 1 служащий на 80.000 книг (в некоторых отделах на 100.000 книг).²² Количество же служащих в Российской  Публичной    библиотеке на 1922 г.     составила 150 служащих. Интересно, что тут же приведена цифра соотношения персонала и количества обслуживаемых изданий на 1901 г. в Вашингтонской библиотеке – 1 служащий на 4240 книг. Вывод Н.К. Никольского: «Библиотека не может правильно функционировать в том случае, когда штат библиотечного персонала утрачивает возможность справляться со своими очередными обязанностями, вследствие несоответствия его сил с возлагаемою на него работою»²³. Все это неминуемо ведет к нарушению сохранности фонда, поскольку персонал переходит «на более упрощенные, но менее соответствующие задачам научной библиотеки, способы размещения, регистрации и каталогизации новых  поступлений»

В результате «правильное функционирование Библиотеки заменилось процессом превращения ее в ряд отдель- ных складов рукописей и книг, <…> распределенных по разным местам (старого и нового зданий Библиотеки, главного корпуса Академии, Зоологического Музея, подвалов и т.п.), в значительной своей части недоступных для пользования и не обеспеченных от разных случайностей и утрат»²⁴.

Беспокоит Н.К. Никольского и степень подготовленности нового библиотечного здания, куда по необходимости приходится уже перевозить какие-то части фонда БАН. В здании идет постоянный ремонт, и грязь угрожает перевезенным книгам. В новом здании котлы для парового отопления и склады угля не выведены для безопасности во дворы – «как это принято в современной библиотечной технике», а помещены в нижнем этаже, рядом с помещением для газет²⁵.

Часть ценнейших собраний, рукописей и книг, вывезенных в свое время в Саратов, по возвращении за неимением места в старом здании была направлена в магазины нового здания БАН, где «за отказом грузчиков  поднять ящики в назначенное место была сброшена в вестибюле (с разбитою наружною дверью) и отсюда была после распаковки была перенесена служебным персоналом в одну из комнат административного корпуса, где и остается <…> на полу»²⁶. Н.К. Никольский пишет: «Ключи от Русского, Славянского и Иностранного отделений Библиотеки, в которой имеются ценности, равные тем, которые в благоустроенных книгохранилищах помещаются в особых резервах или Schatzimmer’ах, доверяются служителям,   имеющим возможность доступа в Библиотеку в неслужебное время»²⁷.

Охрана нового здания  и безопасность  дверей  в старом и новом помещении – особая забота для директора БАН. Старое здание не имеет надежных затворов и оконных ограждений. Во время пребывания Эвакопункта в новом здании Библиотеки была взломана дверь в помещение, где хранилась анархистская литература добольшевистского периода до 1905 г., и все издания были сожжены в кострах на улице.²⁸

В декабре 1922 г. академик Н.К. Никольский доложил Общему Собранию об окончании работ по перевозке в новое здание книжного отдела I Отделения, что составляет приблизительно половину фонда БАН (1 миллион изданий

– книжный состав I Отделения, около 60000 изданий – состав Славянского отделения²⁹). Это говорит о том, что директор БАН сумел продумать до деталей и правильно организовать перемещение такого огромного фонда. Одна- ко для сохранности фонда и сохранения за ним «значения одного из важнейших орудий русской научной работы»³⁰ требовалась, по мнению академика Н.К. Никольского, усиленная работа по каталогизации библиотечного  фонда. В Иностранном отделении на это время не было зарегистрировано и занесено в каталоги до 400.000 томов, в Русском отделении – около 350.000 томов, неустановленное число изданий в весьма обширных отделах земских изданий, карт,     иконографии и   др., в   русском газетно-журнальном отделе – несколько сот пудов газет, посту- пивших из бывшей Книжной палаты, в Рукописном отделении – большое собрание столбцов, писем, архивов³¹.

Следует отметить, что директор БАН Н.К. Никольский до деталей входил в библиотечные процессы, рассматривая их не только с прикладной стороны, но, как ученый, со стороны научной. Он неоднократно в своих справках по Библиотеке делает упоминания о передовых библиотечных технологиях, библиотековедческих исследованиях, стараясь, чтобы вверенная ему Библиотека не плелась в хвосте у библиотечной науки, а шла, по возможности, в ногу с современными решениями.

Так, говоря о фонде Русского отделения БАН, он отмечает значительные пробелы в каталогизации, устранение которых,  как он считает,  потребует  весьма  сложных  работ

«для приспособления его книжного отдела не только к задачам научной библиотеки, но и к общественногосударственной»³².

Среди этих работ, которые должна будет осуществить БАН, он выделяет:

– составление топографических каталогов на уже расставленный на полки и выдающийся читателям фонд (это затрудняет или делает вообще невозможной проверку «книжной наличности» и восполнения библиотечных пробелов в случае книжных утрат);

– копирование алфавитного карточного каталога, который имеется только в 1 экземпляре карточек, а не в двух;

– создание общего систематического каталога в Русском книжном отделе и Славянском отделении, отсутствие которого при форматной расстановке большинства книг (с 1899 г.) недопустимо в библиотеке;

– создание общего сводного каталога для тех книжных собраний, которые находятся в учреждениях,  состоящих при Академии (более 220.000 томов).

Имеющуюся в БАН каталогизацию Н.К. Никольский, ссылаясь на мнений библиотековедов, считает недостаточной для научной библиотеки. Следует иметь предметные, перекрестные, дикционер-каталоги, каталоги статей, но осуществление этой идеи, считает директор БАН, – дело далекого будущего.³³

1 ноября 1924 г. академик Н.К. Никольский доложил Общему Собранию об окончании перевода в новое помещение основного библиотечного фонда³⁴ и одновременно попросил разрешения закрыть с 4 ноября на недельный срок, не считая праздников, Русское отделение для проверки книг, выдаваемых на дом³⁵. Ничто не предвещало близкой отставки директора… Все говорило, напротив, о его погруженности в библиотечные проблемы. Однако решение Правления Академии отнять у БАН сухую выдер- жанную древесину, предназначенную для изготовления библиотечной мебели, резко ударяло по сохранности фонда. Видеть гибель с таким трудом создававшегося детища было Н.К. Никольскому невыносимо. Он ушел. А вместе с ним стала постепенно рассыпаться дореволюционная концепция академической библиотеки.