Заключение

Преподобный Никита Стифат жил в переломное и судьбоносное время для вселенской христианской Церкви, время, когда окончательно оформился раскол между восточным и западным христианством. Его труды, поучения и письма вобрали в себя все то, что отстаивало Православие в своем споре с латинством по вопросам догматики и практики христианской жизни. Литургический вопрос об опресноках был только наиболее острым и зримым выражением того глубинного расхождения в понимании самой сути благовестия – к чему мы призваны, что нас ожидает в будущей жизни. Взгляд на цель жизни христианина как на стремление к обожению это результат многовековой подвижнической практики восточного христианства, все более и более сильно расходящийся с западным мировоззрением, уходящим в сторону юридизма в сотериологии и натурализма или чувственности в аскетике. Поэтому и необходимо было четко обозначить православное понимание подлинных духовных даров, оградить это понимание от возможной эрозии в спорах с латинством. Пафос трактата «О Рае» направлен прежде всего против чувственного, видимого понимания рая, против слишком простого и, как следствие, убогого понимания призвания человека. Сложность картины мира, человека и рая, показанная преп. Никитой, не оставляет надежд для соблазна утрировать важнейшие духовные вопросы, соблазн, выражением которого были труды т.н. софистов.

Кроме полемического значения, важного, но по сути своей временного, трактат преп. Никиты Стифата имеет и богатое богословское наполнение. Мысли, высказанные в этом труде, являются, с одной стороны, продолжением святоотеческой традиции, строго следуя выработанному и отточенному за многие века православному богословию, с другой стороны, закладывают основу для более глубокого понимания воздействия Божественной силы (энергии) на человека, через несколько веков раскрытого св. Григорием Паламой.

Преп. Никита Стифат как ученик и последователь преп. Симеона Нового Богослова сохранил для потомков учение этою великого подвижника. Сам, будучи не теоретиком только, но и глубоким мистиком, практиком умного делания, выразил, насколько это возможно для человеческого языка, законы и тайны духовного мира. Поэтому его учение об обожении выглядит не как праздное, голословное рассуждение, а как достоверное знание, имеющее своей основой твердый фундамент личного подвига.