Речь при гробе И. П. Валентея. (14 мая 1883 г.)

Зряще мя безгласна и бездыханна предлежаща, восплачите о мне друзи, сродницы и знаемии; вчерашний бо день беседовах с вами, и внезапу найде на мя страшный час смерти!...

Как много страшного и грустного всегда приходится видеть и чувствовать при гробе новопреставленных ближних наших! Грустно видеть, что живой и разумный человек, вчерашний день беседовавший с нами, обратился в бездыханный и бесславный труп и ждет одной лишь темной и мрачной могилы, разорвав на веки всякие связи с живыми людьми и с радостями жизни. Грустно сознавать, что наш давнишний согражданин и добрый знакомый, много раз деливший с нами свои мысли, надежды и многоразличные чувствования в непринужденной и добродушной беседе, навсегда вычеркнут из списка наличных граждан мира безжалостной рукою смерти, и остались об нем лишь одни воспоминания, которые с течением времени, разумеется, все будут слабеть и слабеть. Страшно сознавать, что и с нами рано или поздно, но неизбежно должно случиться то же самое, что и нас вот так же положат в гроб, так же будут окружать соболезнованием и конечно молитвами и затем так же отнесут на кладбище и оставят на вечное заключение и уединение в сырой и темной могиле. Еще грустнее сознавать ту насильственность и неестественность разрыва между живыми и умершими, в силу которой нет у нас ни единой возможности, чем-нибудь пособить нашим отшедшим братиям, что-нибудь спросить их, несмотря на то, что душевная с ними связь у нас не порывается, что сердце продолжает любить их, что воспоминание о потухшей жизни их с особенною силою и полнотою возникает в нашей мысли и в нашем чувстве около их гроба и вблизи их свежей могилы.

Но поистине всего грознее и страшнее неизвестность нашей общей человеческой загробной судьбы. Не опасение ничтожества, не боязнь того, что мы обращаемся в нуль, в прах и пепел и ни во что больше, – как напевают иные странные и отчаянные мыслители, – нет, не это страшно: ибо сознание нашей неуничтожаемости и уверенность в продолжении нашего бытия в замогильном мире столь глубоко заложено в нашей природе, – что убить ее окончательно едва ли чем возможно, и вообще едва ли вполне искренна и непоколебима та отчаянная философия, в которой, как в тумане каком-нибудь, силятся укрыться люди не исполняющие, по неумению или нехотенью, высокого человеческого долга жизни. Нет, удручающе страшен для нашей немощной и грешной совести неустранимый вопрос: какое отведут нам место на том свете? Какой цены окажется наша многомятежная земная жизнь на всевидящем и правосуднейшем суде Божием? Во свете или в мраке окажемся мы там, удостоены ли мы будем хотя последней степени в царстве блаженных и торжествующих духов, или того не будет?

Если бы мы остались с одними этими темными и тревожными вопросами, если бы одними собственными усилиями и соображениями мы захотели упорядочить свою земную жизнь и осветить мрак смертный при конце ее то горе было бы нам Кроме ужаса и мрака при гробе человеческом ничего бы мы не испытывали, кроме болезненного чувства неудовлетворенности и бесцельности своего бытия ничего бы мы не выносили из своей земной жизни, а в продолжении ее кроме мятежа, скорбей и трудов, может быть вперемежку с некоторыми мимолетными удовольствиями, ничего бы не испытывали. Святая вера Христова приходит на помощь нашему немощному духу, вносит надежду и мир в нашу земную жизнь и светоносными успокоительными лучами освещает для нас мрачную замогильную область. Само предвечное Слово Божие, Сам Единородный Сын Божий Господь Иисус Христос благоволил соделаться человеком, поднял на себя все немощи естества нашего, прикрыл все наши неправды и слабости пред правосудием Отца небесного, мучился и страдал за нас, сам испил чашу смертную и своим славным воскресением указал нам путь к небесной славе и открыл возможность и при наших слабостях и немощах нравственных приобщиться в будущем веке Его собственной славы и блаженства. Лишь была бы с нашей стороны восприемлемость к Его благодатным дарам, лишь горело бы в нашем сердце чувство любви и благодарности к своему Спасителю, лишь имелась бы вера в Него, лишь выражалась бы она в каких-либо посильных деяниях наших, лишь полагались бы нашей немощной и слабой волей какие-нибудь задатки добра во время земного нашего подвига и странствования! Истинно, истинно говорю вам, – сказал Он сам милосердный Спаситель наш, – верующий в меня, имеет жизнь вечную (Ин. 6:4, 7). Эти драгоценные слова бесконечно возлюбившего нас Сына Божия могут вполне успокоить нас, помирить с тяготами и неустройствами земной нашей жизни и с отрадою и успокоением позволяют нам глядеть в глаза самой смерти, как она ни противоестественна нашему бессмертному духу и как ни страшна нашей немощной совести.

Она же дает нам право с надеждою молиться и об упокоении новопреставленного раба Божия Иоанна. Кому из знавших его не известна его искренняя и глубокая вера в Господа Иисуса Христа, выражавшаяся в серьезном и благоговейном отношении ко всему, что касалось религии Христовой? Кому не понятно усердие его к благоустройству и благолепию сего храма Господня, его служебная точность, гражданская аккуратность и непоколебимое трудолюбие не только за страх ответственности, но и за совесть, его беспристрастное и честное отношение к людям, его обычное добродушие растворенное зрелостию рассуждения в домашнем и житейском быту, его нелицемерная и деликатная прямота на служебном поприще, его мудрая умелость долг свой правити, его уважение и блюдение чужих прав и сочувственное участие к чужим и посторонним нуждам? «Муж верующий, серьезный, трудолюбивый, аккуратнейший и честный», – всякий, знавший покойного, несомненно помянет его этой заслуженной им похвалой! И за всем тем да восполнит единый святой и всесовершеннейший человек – Христос Иисус обычные человеческие немощи и недостатки усопшего, да покроет его своим милосердием, да отпустит вольные и невольные прегрешения его, и да не лишит его общения и единения с собою в жизни небесной, которого он искал и жаждал в продолжении своей жизни земной.

А мы, предстоящие гробу сему, знавшие и любившие почившего собрата нашего, и пока еще остающиеся в живых до положенного для нас Господом предела, к какому же последнему заключению и решению должны придти после всего виденного, сознанного и почувствованного вблизи бездыханных останков сих? Грустно, сказали мы, стоять возле гроба, страшна для нас близость смерти, но не в меньшей мере и поучительна. Видите, как одиноки мы и беспомощны оказываемся на смертном одре, как все, что волнует нас в настоящей жизни, что нам дорого и любезно в этом мире, остается позади нас при последней развязке нашей жизненной драмы! Так не лучше ли не закреплять слишком тесных и многообразных уз, связующих нас с грешным миром и его мимолетными утехами, не лучше ли исподволь ослаблять эту опасную связь и давать напротив как можно побольше простора своему бессмертному духу в его стремлениях к небу и вечности? Не лучше ли возлюбить нам всем сердцем и душею своего Спасителя и Господа, крепко взяться за руку Его и ходить, и действовать в мире сем лишь по Его указаниям и при свете Его божественного закона. Может быть очень и очень недалека минута, когда и мы почувствуем всю нужду в спасающей и милующей деснице своего Спасителя при переходе своем в вечность, подобно сему умершему собрату нашему? Обычный шум житейский и суета мирская не дает нам благоговейно сосредоточиться в своем духе, и редко и редко обращаемся мы с молитвенными воздыханиями к своему Спасителю. Он непрерывно стоит у дверей сердца нашего и толчет, а мы – о беспечность, неблагодарность и бесчувственность наша! не слышим Его призыва, не чувствуем Его присутствия и не редко даже становимся к Нему спиною. Что если, после позднего пробуждения, после бессмысленно и нечестиво прожитой жизни мы станем звать Его, а Он нам скажет: не вем вас, отыдите от Мене! Ах братие, страшно и ужасно это предположение. Пробудимся и воспрянем от греха лучше теперь, пока есть еще время и усиленно начнем вопиять: Господи, даждь нам слезы покаяния и память смертную. Аминь.