Отзыв о сочинении И. Григорьева под заглавием «Пророчество Исайи о Мессии и Его Царстве»
Отзыв о том же сочинении профессора М.Богословского
Экзегетическое исследование мессианских пророчеств Исаии начинается введением, в котором автор прежде всего останавливается на лице Мессии и говорит о Его природе, именно, что Meccия по книге пророка Исаии есть истинный Бог и истинный человек, или Богочеловек; затем трактует также на основании только книги прор. Исаии о пророческом, первосвященническом и царском служении Мессии; далее об основании Им царства благодати, о внутренней жизни членов благодатного царства и, наконец, о царстве славы в отдаленные мессианские времена. Автор, как видно, желал в своем введении кратко начертать то, что составляет главный предмет, главное содержание его экзегетического труда.
Исследование свое г. Григорьев делит на два отдела.
В первом отделе он рассматривает пророчества, относящиеся к личности Meccии и Его деятельности; во втором отделе – пророчества, изображающие благодатное и прославленное царство Мессии.
Для экзегетического анализа автор полагает в основание тексты: еврейский – масоретский и славянский по переводу LXX-ти толковников. Но так как славянский перевод в некоторых местах далеко отступает от современного еврейского текста, то такое сочетание или, лучше сказать, сопоставление двух расходящихся между собою текстов, крайне неудобно. Необходимо иметь в основе один текст и, разумеется, славянский, или что тоже греческий LXX-ти, как принятый в нашей православной Церкви. Чтения же еврейского текста, если они заслуживают внимания, помещать под строкой, в примечаниях. Но автор ведет дело так: выписав сполна в каждом отделении текст еврейский и славянский, толкует нередко известный стих по еврейскому тексту. И тут вдруг выступают такие слова и речения, на которые в славянском переводе и намека нет. Читатель, не знающий еврейского языка, придет в изумление, откуда что взялось. Правда, он не унижает славянского или вернее греческого чтения пред еврейским, и вопрос о сравнительном преимуществе еврейского и греческого текстов оставляет открытым, но одна уже двойственность в чтении текстов и толковании их если не вредит самому сочиненно, то, во всяком случае, делает его вообще не сконцентрированным. Так и видно, что автор не имеет твердой опоры для мыслей. Держись автор одного текста, он излагал бы свои мысли уверенно; его слова получили бы особенную силу ясности и определенности; при двух же текстах он постоянно обращается то к одному, то к другому, а сколько, сколько потрачено на это бумаги? Хорошо и спасибо автору, что он во втором отделе своего экзегетического труда бросил манеру выписывать при объяснениях еврейские слова и вести по поводу их свои рассуждения; а еще больше спасибо за то, что в этом отделе он проникся преимуществами чтений славянского перевода пред чтениями русского перевода (с еврейского). Так и должно быть у православного экзегета, следующего толкованиям св. отцов, которые объясняли Священ. Писание преимущественно по переводу LXX-ти.
Я не намерен входить в подробную характеристику и оценку его объяснений пророчеств Исаии о Meccии и Его царстве, скажу только вообще, что эти объяснения имеют вид постишного, вербального объяснения, отличаются необыкновенною полнотою, особенно в тех случаях, где автору приходится иметь дело с еврейским текстом; но мне, однако, больше нравятся те места, для объяснения которых автору служит опорой не еврейский текст, а учение Нового Завета и понимание свят. отцов. Тут автор овладевает собою; тут он излагает свои мысли, свои сужденья с уверенностью, вполне ясно и отчетливо. Здесь объяснения, не испещренные еврейскими словами и предложеньями, читаются с большим интересом. Для удобства чтения, по моему мнению, весь научный аппарат следовало бы снести в подстрочные примечания, тем более, что тонкости в объяснении некоторых еврейских слов, не совсем и идут к данной теме (наприм., при объяснении 9, 1–7 ст. и друг.). К лучшим по объяснению и изложению, как я уже и заметил выше, принадлежат места второго отдела, где постишное, вербальное объяснение помещено под строкой, в примечаниях.
В заключительной части сочинения, автор, в виде вывода, соединяет все отдельные, разрозненные мессианские черты в пророчествах Иcaии и составляет одно цельное изображение Meccии и Его царства по книге пророка Исаии, в точности соответствующее евангельскому повествованию. Этим изображением, кажется, и можно было бы закончить сочинение; но автор, видимо, считал себя неудовлетворенным и не вполне высказавшимся. Этим именно объясняется его последнее слово, его последнее желание представить пророчества Исаии о Meccии и Его царстве в общей системе ветхозаветных мессианских откровений. Вопрос этот, правда, не лишний; но его, по моему мнению, следовало бы поместить не в конце сочинения, а в начале, во введении. Там автор мог бы проследить исторически, как постепенно раскрывалась мессианская идея включительно до Исаии, и затем прямо и естественно мог бы перейти к главной части своего сочинения, т. е. к исследованию мессианских пророчеств Исаии. Впрочем, если это не было сделано в своем месте, все же лучше было коснуться этого вопроса в конце, чем совсем опустить его.
Принимая во внимание трудность темы, как объяснение мессианских пророчеств Исаии, тщательное и вполне научное выполнение взятой автором задачи, прекрасное по местам изложение, – все в совокупности дает мне право признать автора заслуживающим степени магистра богословия.