Глава XV. Отношения старца Макария к мирским посетителям

C тою же святою любовию и с таким же искренним благожеланием, как к монашествующим, относился старец батюшка о. Макарий и к мирским посетителям, искавшим от него пользы духовной.

Между такими посетителями немало было по своему уму, образованию и положению в свете особ очень важных. Так, нередко посещал старца Макария благочестивый граф Александр Петрович Толстой, бывший обер-прокурор Св. Синода, и служивший при нем чиновником особых поручений Константин Карлович Зедергольм (впоследствии иеромонах Оптинского скита о. Климент); сенатор Петр Иванович Соломон с семейством; известный писатель-философ Иван Васильевич Киреевский, который направил к старцу Макарию другого известного писателя, Николая Васильевича Гоголя. В первый свой приезд в Оптину Пустынь, в летнее время, Гоголь, по рассказу оптинского старожила, бывшего настоятеля Оптиной обители архимандрита Досифея¹⁰⁸, прожил на монастырской гостинице недели три. Во все это время он ежедневно посещал старца и подолгу с ним беседовал. Со своей стороны, и старец, посещая почти ежедневно в послеобеденное время гостиницы, заходил в номер, в котором помещался Гоголь. Также достоверно известно, что батюшка о. Макарий с христианской точки зрения не одобрял его светскую литературную деятельность и советовал ему оставить писательство в этом роде и начать новую жизнь во Христе, по заповедям евангельским. И Гоголь во всем согласился, приняв близко к сердцу наставления старца Макария. Во время пребывания сего почтенного гостя в Оптиной Пустыни предложено было ему, между прочим, конечно, с благословения старца Макария, прочитать книгу св. Иоанна Лествичника. Прочитавши оную, Гоголь высказал о ней так: «Какая глубокая психология!» Слышно было, что по возвращении его из Оптиной в Москву душевное его настроение совершенно изменилось. Он уже не только перестал писать в смехотворном тоне, но и сожалел о том, что прежде им было написано, и даже выражал желание, если бы можно было, уничтожить все свои светские литературные произведения. Но за такой поворот Гоголя в его воззрении на жизнь умные миролюбцы провозгласили его тронувшимся в уме. А так как привлек его к старцу Макарию Иван Васильевич Киреевский, то и к Киреевскому те же умные люди отнеслись неблагосклонно. После того Гоголь еще раза два приезжал в Оптину к батюшке о. Макарию и во время своего пребывания на монастырской гостинице усердно посещал церковные службы в скиту.

В 1851 году 8 сентября посетил Оптину Пустынь известный своим благочестием духовный литератор Андрей Николаевич Муравьев и пробыл в обители около двух суток, посетил и скит.

Кроме сих поименованных особ, посещало Оптину и старца Макария весьма много людей всех сословий: дворян, купцов, мещан и крестьян обоего пола, и во всякое время; но особенно велико было в обители стечение народа в посты, и преимущественно в Успенский пост, когда духовники едва успевали исповедовать приходивших на исповедь, и каждодневно в монастыре причащалось по нескольку сот человек. Сам старец, как выше упомянуто, не исповедовал, а только принимал приходивших к нему для откровения помыслов и получения от него нужных советов. И мужчин принимал он в своей келлии во всякое время с раннего утра до позднего вечера; а к женщинам выходил за ворота; в последние же годы своей жизни принимал их во внешней келлии, которая по времени пристроена была для сей цели к его корпусу, с выходом наружу. Келлия эта всегда называлась, как и теперь называется, хибаркой.

В отношении к посетителям старец не имел лицеприятия. Посещали его и родственники из мирян и монашествующих; но к ним относился он одинаково с прочими посетителями. Всех же принимал любвеобильный старец, как выше сказано, с великою любовью и родственным участием, всех выслушивал поистине с изумительным терпением и кротостию, по возможности стараясь удовлетворить все их нужды. И это – каждый день, и притом не один год, а в течение с лишком 20-ти лет, дея учил, указывая всем правый путь ко спасению; дабы таким образом, незримо для его смиренной души, и над ним исполнилось обетование Божие: Иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небеснем (Мф.5:19).

Но если старец так участливо относился к своим посетителям, то посетители поистине благоговели пред ним, и в особенности простой народ. Трогательная картина представлялась очам наблюдателя, когда он, смиренный и благостный старец, проходил по дорожке из скита на гостиницу. «Батюшка, родной! – так вопияла, например, больная крестьянка, – столько-то годов я больна, рук ни к чему не могу приложить; а наше дело деревенское, работы много; помоги ты мне Христа ради!» И емлясь за ноги старца, она обливала их слезами, не отступая от него, подобно жене Хананейской. Что же отвечал ей смиренный старец, на которого в эту минуту обращались сотни взоров сопровождавших его посетителей? «Что ты делаешь, матушка? – говорил он, – Господь с тобой! Встань, Бога ради, встань. Я человек грешный, ничего не знаю, ничего не могу. На это есть доктора, а я что?» «Батюшка ты мой! – продолжала вопить больная, не отступая от старца, – не отойду от тебя. Помолись за меня, грешную. Бог услышит тебя. Прикажи вынесть маслица аль водицы святой. Ты вот помог же такой-то. Не отринь и меня, грешную». Старец отзывает ее в сторону, преподает духовное наставление, благословляет; а затем, если он еще не отошел далеко от своей келлии, приказывает келейнику дать ей святой воды или масла из лампады, неугасимо теплившейся пред келейною его Владимирскою иконою Божией Матери. И благотворно всегда действовал этот елей по милости Того, Кто вложил в сердце болящей обратиться с такою живою верою к смиренному рабу Его.

Или так рассказывал вышеупомянутый скитский иеромонах о. Леонид Кавелин: «Возвращался я однажды из монастыря в скит. На дороге и спрашивает меня старая деревенская женщина, прошедшая верст триста с больною дочерью: «Батюшка, отец духовный! Как бы мне увидать отца Макария-то? Бога ради скажи ему, родненький. Вот с самой ранней обедни жду не дождусь его». Старец, как известно было, ходил по гостиницам часов с двух пополудни. «Да на что он тебе, матушка?» – спросил я ее. «Дочка больна, батюшка ты мой, – отвечала она. – Вот третий годок, как замуж отдала на сторону. Бог благословил: муж хорош попался, любит, бережет – нечего Бога гневить, – а вот сохнет да вянет невесть отчего. И лекарям-то пробовали, показывали, и на богомолье ходили – не дает Бог способу... Не поможет ли чем кормилец, батюшка Макар-то? Наши летось были у него. Что ж? Кто пошел с горем, вернулся с радостию; больные оздоровели. Ступай, говорят мне, Степанида. Он сердобольный такой – всякого приимает, всякому рад помочь. Вот я и поплелась, кормилец мой, с дочкой-то своей. Скажи ему, родненький, о нас, сделай такую милость». «Да ты бы, – говорю, – на гостинице подождала». «Ох, отец мой, – отвечала со скорбию старушка, – там народу-то пропасть, с утра с самого ждут. Боюсь, не пробьешься. Иные дня по три ждут». И точно, некоторые жили на гостинице не только по три дня, а и по целым неделям, ожидая возможности побеседовать со старцем несколько часов.

Несомненно известно, что все, с верою принимавшие и исполнявшие советы старца, который имел благодатный дар духовного рассуждения, получали чрез него не только душевную пользу, но и здравие телесное и благопоспешество в житейских делах своих. Примеров тому в свое время было великое множество, из коих некоторые уже приведены были выше, а об некоторых сказано будет далее.

Были, впрочем, и такие посетители, которые претыкались о камень неверия и уходили от старца, не воспользовавшись его советами. Иные же приходили к нему, предварительно составив о нем своеобразное высокое понятие. Мудрствуя земная, воображали, например, что старец – человек с обширными научными познаниями и что стоило лишь только представиться ему, как можно было услышать поток речей из уст его. Само собою разумеется, что составивши о нем такое представление, оставались совсем не удовлетворенными, увидев пред собою простого смиренного старца, который не только не забрасывал приходивших к нему словами, но иногда и с действительно нуждающимися и скорбящими, страдая занятием духа, едва был в силах вести краткий разговор. Были и такие, которые приходили к старцу из одного любопытства и во время беседы с ним более походили на явившихся поучать его самого, нежели желавших услышать от него что-либо полезное. Старец, посвятивший себя всецело на служение ближним и не желая никого оскорбить, и их принимал, хотя по временам и жаловался своим близким ученикам, что такие посетители лишь отнимают у него дорогое время, ему не принадлежащее. «Батюшка! – заметили ему однажды по уходе такого господина, – он, кажется, более поучал вас?» «Что ж, – ответил смиренный старец, – спасибо ему. Он лучше вас понял меня. Чему доброму можно научиться от меня, грешного? А он многое знает – все знает». Случалось, что кто-либо из таковых любопытников, не понимая, зачем посещали старца люди верующие, начинал оспаривать сказанное им в ответ совопроснику. Тогда, кроме редких и особых случаев (то есть если речь шла не о предметах веры), старец тотчас же прекращал или, вернее сказать, сокращал беседу, говоря: «Как знаете; вы, конечно, знаете это лучше меня, я человек неученый». И затем или вовсе умолкал, или продолжал беседу уже о каких-либо посторонних предметах, что он шутя называл, как в устной беседе, так и в письменной, – «трынь-брынь».

Вообще смиренномудрый старец, не любя прекословия и так называемого умничания в относившихся к нему духовно, одинаково и сам не любил вступать в споры ни с кем и ни о чем, а в особенности с людьми образованными и учеными, но противомудрствующими учению Св. Церкви, основываясь на слове апостольском: Мы таковаго обычая не имамы (1Кор.11:16) и на слове отеческом: «В споре нет смиренномудрия».

Впрочем, многие из таковых, как после сами признавались, не успев или не умея воспользоваться духовною мудростию старца, воспользовались одним видением его, ибо, как уже замечено было выше, всех он привлекал к себе любовию, как магнит железо, весь исполнен был благости, весь разлиян в милости.

Но надобно было слышать, с каким одушевлением, сердечною теплотою и сердоболием вел он беседу с искренно вопрошавшими его о болезнях душевных или скорбях своих. Видя искренность и действительную нужду обращавшихся к нему за помощью, старец забывал все – и свои немощные телесные силы, и необходимый отдых, и письма, требовавшие ответа, и даже пищу. И хотя нередко выходил из такой беседы изнемогший до крайности, едва переводя дыхание, но был весел в духе, говоря на замечание учеников своих, что он вовсе не щадит себя: «Что делать? Жаль бедного. Если бы вы знали, сколько у него скорбей! А душа-то смягчена ими, и есть искреннее желание попасть на пусть истинный».

Приходивших же к старцу Макарию посетителей, после краткого их пребывания в обители, дабы принять от него благословение в обратный путь, имел он обыкновение, особенно бедных, снабжать знаками своего отеческого внимания – крестиками, образками, поясками, несколькими порциями скитского хлеба на дорогу и т. п. Случалось не раз приближенным к старцу монахам, по его благословению, выносить эти вещицы за ворота скита и возвращаться с полными слез глазами, видя веру, с какою принимались эти видимые знаки отеческой любви и внимания благостного старца.

Для окружавших батюшку о. Макария очень заметно было, что Промысл Божий, направляя к нему истинно нуждавшихся в его духовной помощи, указывал им и на ближайшие средства получить действительную помощь от мудрого старца. Иные же, напротив, и по нескольку раз посещая его, не знали, как получить от него пользу духовную; тогда как средство к сему было самое простое. Надобно было сперва отбросить более чем неуместные в душевных нуждах мысли – «боюсь старца беспокоить, не знаю, как приступить к нему, и т. п.»; а потом прямо объявить старцу, что, дескать, я желаю с вами поговорить о своих душевных нуждах; но, видя, что у вас так мало свободного времени, прошу назначить час, когда вы можете принять и выслушать меня. Нельзя при этом не заметить, что затруднения к полезной беседе со старцем несравненно реже встречались с людьми среднего сословия и простонародьем, а чаще с людьми так называемыми великосветскими, или, по-нынешнему, – интеллигентными. Первые, будучи водимы простою верою, всегда доходили до старца со своими нуждами даже и при большом стечении народа, с изумительным терпением выжидая его по целым часам или на крыльце его келлии, или на дорожке, ведущей из скита на гостиницу, или в самой гостинице. Увидав старца, они кланялись смиренному рабу Божьему до лица земли и, видя его отеческую любовь и участливость, прямо без оговорок раскрывали пред ним свои сердечные раны или скорби, прося совета и вразумления, и, по данной старцу благодати Божией, отходили от него исцеленными и утешенными, славя Бога и Его благого и верного раба.

Не любил старец странников, без сомнения, и странниц, представлявших из себя юродивых или блаженных, которые неясными намеками предрекали некоторым их будущее и тем вводили их только в смущение, не доставляя существенной душевной пользы. Только один современный старцу блаженный, некий Василий Петрович Брагузин¹⁰⁹, пользовался его любовью и даже уважением; так как был поистине раб Божий. По временам он посещал Оптину Пустынь и был в духовном общении со всеми Оптинскими духовными старцами.

Приходили к старцу Макарию, а нередко и присылались высшим духовным начальством для увещания раскольники. Всех их принимал старец с обычным смирением, но только в прения с ними не вступал; а отсылал их для сего к своему келейнику о. Илариону, который, живши в миру в г. Балашове Саратовской губернии среди раскольников, хорошо знаком был с расколом и часто вступал с ними в прения. Старец же только указывал о. Илариону места из творений св. отцов, служащие к опровержению раскольнических заблуждений. Вследствие сего раскольники эти, познавши истину правой веры, обращались к Православию.

О разумных мерах борьбы с раскольниками старец Макарий писал к одному лицу следующее: «Желая поверить суждение некоторых лиц и собственное, ты спрашиваешь моего мнения, как лучше поступать с нашими раскольниками: строгими ли мерами или снисходительными? Мне кажется, что строгие меры не принесут пользы, но более их ожесточат, равно и очень слабыми и снисходительными нельзя обратить их в недра Православной Церкви; а надобно держаться середины и употреблять нужные, благоразумные и сильные меры к убеждению. В случае же сопротивления и буйства не на всех простирать строгость, а на главных их учителей и наставников. Вопрос: кто же будет их убеждать? Приходским священникам неудобно, занятым своими должностями, и не всякий может иметь дар и способность к убеждению. Кажется бы, надобно избрать особых людей на сие дело, вроде миссии, с прикомандированием им чиновника, чтобы раскольники не могли жаловаться на притеснение и принуждение. Со стороны же правительства опасно то, что иногда неблагонамеренными чиновниками, под видом веротерпимости, может быть покровительство и защита. Это может принести большой вред. Преосвященный Иаков Саратовский действовал на раскольников снисхождением и любовию – но и сильным убеждением так удачно, что при Божией помощи многие тысячи их обратились от раскола к Церкви».

Мысль старца Макария, что для убеждения раскольников в истинности Православия потребны особые священники-миссионеры, чрез несколько лет после его кончины осуществилась на деле. Теперь в Калужской епархии есть особые священники, хорошо знакомые с расколом, которые и ездят по селам, в которых живут раскольники, для их убеждения.

Навещали иногда старца Макария и последователи западных христианских религий. Ко всем им относился он снисходительно, с желанием обращения их к Православию. Заметим, кстати, что как [на] главный нравственный недуг современного старцу общества указывал он на упадок веры и равнодушие к уставам св. Православной Церкви.

Один только, и едва ли не единственный, был случай, когда старец с большою строгостию отнесся к посетившему его армянину. Пришел он к старцу, как и все посетители, просить у него совета. Был он богатый и хорошо образованный мужчина. Старец, по обычаю, принял его ласково, сел рядом с ним на диван и начал разговаривать весело и приветливо поначалу о делах обычных. Но когда при разговоре большей важности гость спросил: «Могу ли я...?» – старец, обратив на него взор недоумения, спросил: «Да кто же вы?» Тот ответил: «Я армянин». Как от удара молнии, отскочил старец от посетителя шага на три или на четыре. Затем, мгновенно остановившись и строго устремив на пришельца очи, он, как бы испуганный, торопливо и с гневом заговорил: «Зачем же ты пришел ко мне? Что тебе от меня нужно? Вон, вон! Я православный и с армянами общения не имею». И непрошеный гость тотчас был выпровожен. Неизвестно, что за причина была такого недружелюбного обращения старца Макария с армянином. Может быть, потому он так поступил с пришельцем, что все приходившие к нему инославные христиане заранее объявляли – кто они; а этот, может быть, даже с каким-либо лукавым помыслом, не сделал этого, чем и ввел старца в заблуждение, возбудив в его сердце чувство огорчения и праведного негодования.

Вообще же, как замечено выше, старец любовно обращался с инославными христианами. При всем том запрещал поминать умерших из них в православных храмах. Так, например, писал он к одной особе: «Немцев лютеран и католиков, умерших в их вере, нельзя поминать на проскомидии. Они не имели в живых общения с Церковию нашею: то как же по смерти мы посмеем их присоединять к Церкви? Правила воспрещают поминать еретиков»¹¹⁰.