Тайна одного из поборников соединения церквей

Поднятый, новой папской энцикликой, давний вопрос о воссоединении церквей естественно возбуждает интерес к истории прежних попыток этого рода и нужно сказать, что эта история еще недостаточно исследована, и в ней не мало темных пунктов еще ожидающих себе историко-критического освещения. Одним из этих пунктов доселе была таинственная роль в этих попытках, известнейшего в свое время церковно-государственного деятеля, монаха Иосифа Вриения и теперь интересно сообщить, что на этот пункт теперь пролит ясный свет историческим исследованием известного греческого архиепископа Никифора Калогера, и его реферат по этому предмету, сделанный в афинском ученом обществе «Эллинизм», раскрывает одну из интереснейших страниц в истории отношений православного востока к западу¹.

Монах Иосиф Вриений был одним из даровитейших византийских церковно-государственных деятелей в царствование императора Михаила Палеолога (1391–1425) и так как он одинаково выдавался и как богослов, и как политик, то правительство не редко делало ему дипломатические поручения политического и церковного свойства. В то же время, он и в своем собственном положении пользовался высоким уважением, как проповедник и преподаватель богословия, и его с честью называли своим учителем такие ученые мужи, как, впоследствии, патриарх Геннадий Схоларий, а его принципы служили руководящей нитью для вождей национальной партии, в роде архиепископа Марка Евгеника, во время флорентийского и последующих соборов. Сам он умер до флорентийского собора², но оставил по себе одну тайну, которая и служит предметом исследования рассматриваемого реферата.

Дело в том, что Иосиф Вриений постоянно говорил и старался, чтобы слух о предмете его речи распространялся возможно шире, именно, что в случае, если состоится собор, то он произнесет на нем, пред собравшимися епископами востока и запада, речь и в ней укажет основания по которым желаемое воссоединение обеих половин разделенной церкви немедленно состоится без всякого сомнения и противоречия. От всех попыток выведать, что-нибудь более определенное касательно этих оснований, он всегда ловко уклонялся, заявляя, что если ему не удастся дожить до созвания предполагаемого собора, то свои мысли он оставит в своих посмертных бумагах, чтобы ими могли воспользоваться другие³. Он действительно не дожил до собора и скончался, но вместе с тем и тайну своей речи навсегда унес с собой в могилу. Тем не менее, он достиг того, что его тайна сделалась предметом живейшего интереса и многие верили, что действительно, доживи он до собора, он мог бы оказать на нем сильное содействие идее воссоединения. Что слух об этом проник даже и на запад, об этом свидетельствует, между прочим, речь, с которой кардинал Юлиан Цезарини обращался в Ферраре на предварительном собрании к грекам⁴.

Как ни загадочным и необъяснимым должно было казаться то, каким образом единичный человек считал себя в состоянии совершить столь трудное дело, однако, как на востоке, так и на западе тем с большей охотой верили этому, чем более желательно было той и другой половине поскорее воспользоваться внешними выгодами воссоединения. Единственным лицом, которому отнюдь не доставлял удовольствия, то и дело распространявшийся слух о предстоящем воссоединении востока и запада, был султан турецкий, который только и ждал благоприятного момента, чтобы погасить последнюю искру жизни в христианской византийско-греческой империи, но постоянно отступал назад, – при всяком возобновлении неприятного ему слуха. Но, чем более, мы вникаем в исторические обстоятельства того времени, тем более и сама тайна Иосифа Вриения теряет характер таинственности и обнаруживает свой истинный исторический и дипломатический характер. Это будет вполне ясно, если мы прежде всего обратим внимание на переговоры императора Мануила касательно воссоединения и точнее вникнем в его действительные намерения при этом.

Император Мануил постоянно обнаруживал великую заботливость о воссоединении церквей всякий раз, когда надеялся чрез это доставить некоторое облегчение стесненной империи. По своему внутреннему убеждению, однако, он был всегда против унии восточной церкви с папой, потому что долгим и горьким опытом, он пришел к тому убеждению, что действительное воссоединение на истинной основе невозможно, а между тем, просто совне заключенная уния или даже далеко проведенная попытка к ней, неизбежно долженствовавшая в конце концов рушиться, не только не принесла бы никакой пользы, а только причинила бы еще больший вред. И однако, вопреки личному своему внутреннему убеждению, он, в течение последних десяти лет своей жизни, вел продолжительные переговоры с папой Мартином V о созвании собора с целью улажения вопроса об унии. Это странное противоречие находит себе разъяснение в виду самого положения империи пред лицом постоянно угрожавших ей турок.

С султаном Мухаммедом, сыном Баязета, император правда находился в довольно дружественных отношениях; и все-таки, он не мог вполне доверять ему, а тем менее, еще его сыну Мураду. В виду этого, он прибег к своего рода политическому маневру, по которому, с целью обезопасить свое государство, он постоянно возбуждал и поддерживал вопрос о воссоединении христиан, – просто, как своего рода пугало для турок, а отнюдь не имея в виду привести его к положительному решению. Так, в 1415 году, он отправлял в Рим Иоанна Евдемона в качестве уполномоченного для переговоров об унии. Последний присутствовал в Риме при коронации папы Мартина V (1417 г.) и завязал переговоры с новым папой. Он сообщил папе о желании императора осуществить воссоединение разделенных церквей, ставил ему на вид возможность поддержки в деле прекращения папского раскола и достижения всеобщего признания папы в Риме; в то же время, он сообщил папе, что император предоставлял ему выбор супруг для обоих своих сыновей, престолонаследника Иоанна и Феодора⁵. Папа Мартин немедленно отправил к императору и константинопольскому патриарху послания, в которых он выражал свою радость о ревности императора к воссоединению церквей, красноречиво выставлял на вид, какие выгоды получил бы восток в случае осуществления унии. Император и патриарх в свою очередь написали папе ответные послания с выражениями горячей благодарности за его благосклонность, причем заявляли, что для осуществления всеми желаемой унии необходимо созвать собор в Константинополе. Папе вполне известно было о стесненном положении греков, но так как осуществление унии, поводимому, обещало принести не малые выгоды и упрочению его собственного положения в Европе, то он согласился на этот выбор места. Так переговоры тянулись до 1422 года, когда папа, думая, что в виду сделанного тогда Мурадом обложения Константинополя, наступил самый благоприятный момент, отправил к императору и патриарху своего легата, чтобы с ними сговориться на счет времени созвания собора в Константинополе. Но так как в виду ожидавшегося созвания собора и как его результата, – поддержки грекам со стороны запада, Мурад вновь снял осаду и Константинополь на этот раз был спасен чудом, то император дал легату уклончивый ответ и созвание собора вновь отложил до неопределенного времени⁶. Так требовала этого тайная политическая цель императора. Непосвященные в эти тайные намерения однако серьезно верили в предстоявшее созвание собора.

Что же служило политическим основанием, по которому император постоянно отлагал созвание епископов на собор, отодвигая его на неопределенное время? Теперь нам известно это основание и именно из собственного объяснения императора Мануила. При конце своей жизни, он открыл эту тайну своей политики своему сыну, – престолонаследнику Иоанну в присутствии историографа Георгия Франца, который и говорит о ней, под клятвенным уверением в истине своего повествования, в написанной им уже после завоевания Константинополя хронике⁷. «Сын мой, говорил император своему престолонаследнику, – по этому повествованию, мы несомненно и из внутреннего сердца самих неверных знаем, что они питают сильный страх, как бы мы не сговорились и не соединились с западными христианами. Они думают, что если это произойдет, то им нанесен будет западными христианами из-за нас великий удар. Поэтому занимайся вопросом о соборе и хлопочи о нем особенно тогда, когда тебе нужно напугать неверных; но в то же время не допускай, чтобы собор действительно состоялся. Ибо насколько я знаю свой народ, он никогда не пойдет ни на какое другое соединение, кроме того, чтобы западные возвратились к тому положению, в котором мы пребывали изначала. Но это невозможно. Я даже сильно опасаюсь, что из этого могло бы произойти еще худшее разделение и тогда это было бы ясно и для неверных».

Эта беседа императора с сыном, во всяком случае, относится к концу его жизни, именно к ее последнему году, а между тем, как об этом свидетельствует неизвестный доселе исторический документ, именно один московский манускрипт, он еще 9 февраля 1423 года вел переговоры об унии с посланником папы.

Это была, следовательно, дипломатическая тайна императора Мануила. Так как он видел, что империя приближалась к крушению, то в крайней нужде, чтобы по крайней мере хоть не надолго отсрочить угрожающую ей участь, он не имел в своем распоряжении никакого другого средства остановить наступление турок, кроме того, что он то и дело поднимал вопрос о созвании собора для заключения унии, смотря на него, как на пугало для турок. Он знал, что папа всегда готов вступать в переговоры по этому выгодному для него вопросу и в то же время, мог быть уверен с другой стороны, что поджидавший благоприятного для себя момента султан, в виду настойчивого слуха о соборе, воздержится от немедленного нападения. Но чтобы это оружие постоянно сохраняло свою силу, его нужно было только постоянно заносить, не нанося в то же время угрожаемого удара, потому что тогда оно потеряло бы всякую силу для будущего.

С этой политикой императора находится в тесной связи и тайна Иосифа Вриения. Он был доверенным советником императора и во всяком случае, посвящен был в сокровенные тайны его политики, да он притом был несомненно самым пригодным человеком для того, чтобы император мог пользоваться его советами. Поэтому, очевидно по состоявшемуся именно с императором соглашению и с явной целью поддержать политику императора, Иосиф Вриений и распространял слух о своем тайном средстве, способном сразу и без затруднения установить унию между востоком и западом. Да и сам император не мог еще лучше достигать своей цели, как именно поддерживая ее заявлением Вриения. Благодаря такому маневру у всех непосвященных в тайну тем сильнее укоренялась вера в возможность немедленного, в случае надобности, заключения унии; этим, с одной стороны, поддерживался интерес у папы, а с другой давалась и серьезная угроза султану, который поэтому не осмеливался делать решительного нападения. Таким образом, тайна Иосифа Вриения была неразрывно связана с дипломатической тайной императора и обе они могли только вместе и сразу сделаться бесполезными, и недействительными в случае их раскрытия. Это именно и случилось, когда преемник Мануила, импер. Иоанн Палеолог, вопреки совета своего покойного отца, отправился с греческими иерархами в Италию на собор ферраро-флорентийский. Лишь только вступил он на эту дорогу, как ему остался один только выбор, – или заключить унию по усмотрению папы Евгения с принесением православия в жертву папскому абсолютизму, или возвратиться домой, не достигнув ничего и только лишившись всякой защиты от страшного врага. Но в том не было никакого сомнения, что поступи он так или иначе, во всяком случае, ему не уйти было от пасти турецкого дракона. Сознавая ответственность, которую он этим возложил на себя, он в видах уменьшения собственной ответственности не постеснялся даже погрешить против памяти своего отца и Иосифа Вриения, когда он в виду предложенного к подписи декрета об унии, вопреки своего внутренняго убеждения, говорил греческим иерархам, что совершенное теперь дело унии начато не им, но что совершение его предоставлено де ему его отцом, и что все выдающиеся представители и учители греческой церкви, равно, как и Иосиф Вриений, уже давно стремились к этой цели⁸.

Из сказанного вполне выясняется знаменитая тайна Иосифа Вриения и новейшее исследование пролило яркий свет и на эту, дотоле бывшую столь загадочной, страницу из истории попыток к воссоединению церквей. Очевидно, уже в то время, на востоке вполне сознавалась мысль, что воссоединение церквей, на предлагаемой папами основе, немыслимо, так как против него восстает глубочайшее самосознание православных восточных народов, и если императоры, а вместе с ними и их духовные советники поддерживали идею унии, и даже, повидимому, стремились к ее осуществлению, то это был лишь политический маневр, с целью отклонить надвигающуюся грозу, и как такой, он конечно не мог повлечь за собой никаких серьезных последствий собственно в церковном отношении.