Крик Давида

В сознании современного человека, получившего опыт молитвы в Церкви, Псалтирь существует не только как сборник поэтических текстов, т.е. не только как книга. Она имеет свое четко выраженное и хорошо узнаваемое звуковое оформление: мерная, ровная, достаточно быстрая декламация, с минимальными голосовыми модуляциями, которые подчинены не столько содержанию, сколько ритмической организации стиха. Такое чтение Псалтири, принятое в церковном богослужении, и определяемое многовековой традицией, усвоено нами и в наших домашних молениях. Церковная Псалтирь обладает своим голосом. У нее есть особый интонационный рисунок, который призван способствовать молитвенному настроению и внутренней сосредоточенности.

При всем этом монотонная интонация, с которой «вычитывается» славянская Псалтирь, неизбежно уравнивает жанровое, тематическое и эмоциональное разнообразие псалмов. Нивелирует их индивидуальные поэтические черты и особенности. Однако при чтении псалмов на иврите, то есть на языке оригинала, обращает на себя внимание и очень заметно выступает особая экспрессия, заключенная в этой поэзии. Во многих псалмах доминирует интонация крика. Этот крик может достигать пронзительности вопля. Псалмопевец постоянно кричит, вопиет и взывает во весь голос к Господу.

В голос кричу я ко Господу,

Господа в голос молю,

Мольбу изливаю пред Ним,

Возвещаю свою беду. (142:2–3/141:1b-2)

 

Голос мой к Богу!

В голос к Богу кричу!

Он внял мне. (142:2–3/141:1b-2)

 

В еврейской Книге псалмов зафиксировано шесть глагольных корней с общим значением кричать, от которых имеется десяток именных производных. Это создает сложности при переводе на русский язык, где приходится выбирать между криком, зовом и воплем. Интонацией крика объясняется определенная спонтанность и отрывистость псалмических стихов. Крик не допускает длинных фраз, развернутых экспликаций и логических построений.

На крик мой ответь!

Боже правый!

В тесноте Ты даешь мне простор.

Помилуй!

Услышь мольбу! (4:2)

 

Кричу к Тебе, отзовись!

Боже, ухо ко мне приклони!

Услышь, что я говорю!

Яви Свою милость! Спаси

Уповающих на Тебя

Рукою Своей от врагов!

Храни меня как зрачок!

Укрой в тени Твоих крыл

От грабителей злых и убийц,

Что окружили меня!

Заплыли жиром в конец,

Заносчивы их уста,

Подстерегают мой шаг,

Отводят к земле глаза.

Они – лев, что жаждет добычи,

Что сидит, притаившись в укрытии.

Встань, Господь!

Предвари их! Срази!

Мечом Своим от злодеев

Душу мою спаси! (17/16:6–13)

 

Для нас слово крик имеет отрицательные коннотации. Мы повышаем голос и переходим на крик, когда сердимся, раздражаемся, или выражаем недовольство. Мы кричим, когда мы не способны держать себя в руках, теряем контроль и выходим из себя. Бывает, что крик вырывается непроизвольно: вопль страха, опасности или, напротив, в приливе неожиданной радости. Но когда мы говорим о крике в псалмах, на первый план выходит другой и, как мне представляется, очень важный позитивный аспект. В состоянии крика человек переживает тотальное вовлечение в слово. Не только гортань, язык, губы, т.е. то, что мы называем органами артикуляции, участвуют в образовании слова, но все части тела, все существо, как одно целое, включено в речевую деятельность. Крик – состояние предельной концентрации. В момент крика невозможно сказать, владеет ли человек своим словом, или слово овладело им: часто у псалмопевца не остается ничего кроме слова, обращенного к Господу.

Руки к Нему простираю и душу,

Что подобна земле изможденной:

Скоро ответь мне, Господь! (143/142:6–7a)

 

Благослови, душа моя, Господа,

Все нутро¹ мое – имя святое Его! (103/102:1)

 

Сердце и плоть мои Богу живому поют! (84/83:3b)

 

Крик заставляет забыть о времени и не оставляет псалмопевца даже ночью.

Боже мой, Боже!

Зачем Ты покинул меня?

И не спасают меня

Ни слова, ни плач.

Боже! – зову я весь день,

Ты молчишь.

Но и ночью без умолку я

Продолжаю кричать. (22/21:2–3)

 

К Богу я буду взывать,

Господь избавит меня.

Вечером, утром и днем

Буду молить и кричать. (55/54:17–18)

 

Но чтобы собрать себя в едином порыве к Богу необходимо терпение и мужество. Крик, как предельное упование на Бога рождается из решительного молчания. Невозможно кричать к Богу не онемев для мира.

Я решил:

Буду строг на своих путях,

Не согрешу языком,

Положу узду себе на уста

Пока нечестивый со мной.

Онемел я, молчу:

И о добром – ни звука,

Но меня изнутри

Гложет мука. Во мне

Сердце жаром горит,

В мыслях пламя огня,

И тогда мой язык

Сам сказал за меня:

Господь!

Открой мне, кончину мою!

Сколько осталось мне дней?

Дай мне знать, когда отойду! (39/38:2–5)

 

Чем решительнее молчание (отказ от мщения), тем пронзительнее звучит призыв отозваться обращенный к Господу.

Они плетут западню,

Ищут душу убить мою:

Затевают на меня злое,

Говорят обо мне дурное,

Измышляют весь день клевету.

А я словно глух – не слышу,

Как немой не открою рта.

Я стал человеком без слуха,

Без жалобы на устах.

Господь!

На Тебя уповаю!

Бог мой!

Господь!

Отзовись! (38/37:13–16)

 

Молитвенный крик определяется не силой звука, не громкостью, но концентрацией всех сил и степенью напряжения, которая может доходить до сокрушения духа и потери голоса.

В день скорби своей,

Господь, [Тебя] я ищу,

Руки в поту,

Ночь напролет,

Непрестанно,

Душа не находит покоя.

Лишь вспомню о Боге – стенаю,

Изливаю беседу пред Ним.

Сокрушается дух мой –

Ты глаз не даешь мне сомкнуть,

Дрожу, не могу говорить. (77/76:2–5)

 

Изнемогаю от вопля,

В гортани хрип,

Глаза притупились

В ожидании Бога. (69/68:4)

 

Еврейское выражение XIТ`АТФА (АЛАЙ) РУXI, которое мы перевели, как сокрушается дух мой, встречается в Псалтире три раза (77:4; 142:4; 143:4), и дословно обозначает терять сознание, падать в обморок. Тяжесть напряжения оборачивается парадоксальной просьбой: псалмопевец просит, чтобы Бог, отвратив от него Свой взгляд, оставил его в покое.

Господь!

К мольбе склони Свой слух!

Воплем кричу я – вонми,

К слезам моим не будь глух.

Ведь лишь странник я у Тебя,

Как все предки мои – пришлец.

Отврати Свой взор от меня,

Дай спокойно вздохнуть наконец,

Прежде чем я уйду,

И не станет меня. (39/38:13–14)

 

О чем кричит псалмопевец? Громче других звучит просьба о том, чтобы Господь услышал его, приклонил к нему Свой слух и внял его мольбе.

Вонми молению,

Господь!

Услышь мольбы!

Ты верен и прав –

ответь! (143/142:1)

 

Господь!

Слова мои расслышь,

И вникни в то, что я скажу!

На звуки вопля моего

Склонись, мой Царь!

Мой Бог – молю!

Ты слышишь голос мой с утра,

С утра с надеждой на Тебя

Взираю я, Господь! (5:2–5)

 

Просьба ответить на зов нередко опережает сам зов и открывает молитву: псалмопевец еще ничего не сказал, он еще не успел ничего попросить у Бога, но уже с самых первых слов взывает к Нему, чтобы Тот ответил на мольбу.

 

Боже!

Молитву мою услышь!

От мольбы не скрывайся моей!

Внемли, ответь!

Стенаю, в смятении мечусь

От вражьего крика,

От притесненья злодея. (55/54:2–4a)

 

Этот напряженный призыв (сопровождающийся стенанием, смятением, метаниями) прийти, ответить, внять мольбе и поспешить на помощь, не исключает представления о всеведении и вездесущии Божием.

Господь!

Ты меня испытал и узнал:

Известно Тебе, где я сел, где я встал,

Ты издали знаешь все мысли мои,

Ты отмерил стоянки мои и пути,

Все стези мои видишь, и слово,

Что слететь с языка лишь готово,

Ты, Господь, уже знаешь его.

…

От Духа куда Твоего я уйду?

Куда от лица Твоего убегу?

Если взметнусь в небеса – то Ты там,

В ад ли спущусь – но Ты также и там,

Если на крыльях зари понесусь,

Если за краем морей поселюсь,

То и там меня держит десница Твоя,

И рукою Своей направляешь меня.

Если скажу: «Тьма сокроет меня» –

Ночь надо мной озарится, и тьма

Не упрячет меня от Тебя,

Мрак ночной осияет свет дня. (139/138:1–4, 7–11)

 

Признание того, что Бог все слышит и видит, заставляет псалмопевца “оборвать” свою молитву.

…умолкаю, не раскрываю рта:

Все, что ни есть – от Тебя. (39/38:10)

 

Но уже двумя стихами ниже он вновь продолжает молить со слезным воплем о том, что бы Господь приклонил к нему Свой слух.

Господь!

К мольбе склони Свой слух!

Воплем кричу!

Вонми!

К слезам моим не будь глух! (39/38:13a)

 

Трижды в псалмах встречается выражение «Скорей ответь мне!» (69/68:18; 102/101:3; 143/142;7), которое обладает очень яркой экспрессивной окраской.

Господь!

Услышь мою мольбу!

Пусть крик мой дойдет Тебя!

Лица Своего не скрывай

В день, когда я скорблю!

Преклони Свое ухо!

Скорее ответь

В день, когда я зову! (102/101:2–3)

 

Лица не скрывай от раба Твоего!

В беде я! Скорее ответь! (69/68:18)

 

Скорее ответь мне, Господь!

Изнемогает мой дух!

Лица не сокрой от меня! (143/142:7a)

 

Молчание Божие и богооставленность («Ты меня возвысил и бросил» 102/101:11b), переживается как внутреннее жжение и состояние томительного одиночества.

Дни мои тают как дым,

Кости горят как в огне,

Сердце как солнцем

Сожженное былье,

И не до пищи мне.

От воздыханий моих

Мышцы липнут к костям.

Как пеликан в пустыне,

Словно сова на руине,

Одинокой подобен я птице,

Что на крыше ютится. (102/101:4–8)

 

Невозможность приблизиться к Богу – проявление гнева Божия (впрочем, псалмопевец тут же оговаривается, что виной всему являются его грехи) – становится причиной болезненного, пронизывающего все тело недуга.

Господи!

Гневом меня не карай!

Не наказывай яростью!

Стрелы Твои пронзили меня,

Рука Твоя придавила меня,

От ярости Твоей места

Живого на мне не сыскать.

Из-за греха моего

Кости мои болят.

Потому что мои беззаконья

Покрыли меня с головой

Невыносимым гнетом,

Что сдавил меня под собой.

Гноятся, смердят мои раны –

Моя глупость тому виной.

Я поник, согнулся крючком,

Целый день понурый брожу.

Жжет в пояснице боль,

Все тело объял недуг,

Я подавлен, лишился сил,

Воем воет сердце мое. (38/37:2–9)

 

Внутреннее мучение оставленного Богом человека с особой остротой раскрывается в Пс. 22/21. При этом «внутреннее» понимается не отвлеченно и не фигурально, но изображается со всеми анатомическими подробностями.

Я пролит подобно воде,

Все кости распались во мне,

Сердце размякло как воск,

И по кишкам растеклось,

Мышцы ссохлись как черепок,

Липнет язык на губах –

Ты поверг меня в трупный прах! (22/21:15–16)

 

И напротив, когда Господь рядом, то:

Сердце радо,

Ликует дух,

Даже плоть

Пребывает в покое! (16/15:9)

 

Так восклицает псалмопевец воодушевленный присутствием Божиим, которое он воспевает в следующих словах:

Господь –

Моя часть, чаша, учесть, опора в судьбе,

Та доля, что выпала мне в наслажденье,

Владенье прекрасное. Благословенья

Тебе я, Господь, за Твои вразумленья

Воздам, и за те наставленья,

Что слышу в себе по ночам. (16/15:5–7)

 

Эта полнота жизни и наслаждения в общении с живым Богом еще сильнее усугубляет осознание незначимости, равно как и незащищенности, которое овладевает псалмопевцем вдали от Бога: вне общения с Богом человек погружается в «сон смерти».

Доколи, Господь, Ты забыл меня напрочь?

Долго ли будешь скрывать лицо Свое от меня?

Долго ль еще мне терзаться в мыслях душою?

Отчаянье в сердце моем все дни напролет!

Долго ли будет еще одолевать меня враг?

Господи Боже, взгляни!

Отзовись! Озари мой взор!

Да не усну я сном смерти,

И да не скажет враг:

«Я его превозмог!» (13/12:2–5)

 

Если в приведенном выше отрывке «сон смерти» может пониматься буквально, как смертельная опасность исходящая от врага, то следующие примеры не позволяют усомниться, что речь идет об особом душевном состоянии: не имея уверения Божия в том, что Тот слышит его, псалмопевец сравнивает себя со «сходящими в могилу».

Господь!

Скала моя!

К Тебе кричу!

Не будь ко мне глух!

Не молчи!

А не то…

уподоблюсь сходящим в могилу!

Голос услышь мольбы –

Мой вопль к Тебе! (28/27:1–2a)

 

Скоро ответь!

Господь!

Изнемогает дух!

Не прячь от меня лицо!

А не то…

уподоблюсь сходящим в могилу.

Милость Твою дай услышать с утра!

На Тебя уповаю! (143/142:7–8a)

 

Псалмопевец торопит с ответом, потому что оставаться без ответа – подобно смерти. И напротив, слышать Его милость, видеть Его лицо – равносильно жизни: Бог избавляет душу от смерти (56/55:14a), Он дает простор (4:2), ходить перед лицом Божиим значит пребывать в свете жизни (56/55:14b). Псалмопевец кричит к Богу, чтобы Тот услышал и ответил ему, и когда Бог отвечает, то это дает ему силы, уверенность и решительность.

Ты ответил мне в день,

Когда я взывал:

Силу вселил в меня –

В душу мою! (138/137:3)

 

Из теснины воззвал я ко Господу –

Простором ответил Господь. (118/117:5)

 

Твой ответ возвеличил:

Расширил мой шаг –

Не подвернется нога.

Пущусь в погоню, настигну

Я своего врага.

Не возвращусь обратно

Пока не сражу до конца.

Сокрушу их,

Не смогут подняться,

Склонятся к моим стопам! (18/17:36b-39)

 

Прислушаемся еще раз к тому, как начинается один из псалмов (как мало это похоже на наши молитвы, с которыми мы обычно обращаемся к Богу).

Я люблю,

Когда звуки мольбы

Моей слышит Господь,

Ухо склоняя ко мне.

Пока жив

Буду звать! (116/114:1–2)

 

Выражение «я люблю» (евр. АХАВТИ), которое стоит в самом начале 116/114-го псалма, мы найдем еще только в двух псалмах – в 119/118-ом, где автор признается в своей любви к Торе и ее заповедям, и в 26/25-ом, где он говорит о любви к храму. Псалмопевец любит храм, т.е. место которое Бог избрал для Своего присутствия, и где все возвещает о славе Божией (29/28:9); он любит Тору, где записаны слова, в которых Бог раскрывает Себя и Свою волю; и наряду с этим он любит, когда Бог, приклоняя к нему свой слух, слышит голос его молитвы. Для псалмопевца в предстоянии перед Богом важно не то, что он скажет Ему, но то, что он услышит от Бога. Молитва, которая начинается с языка, должна окончиться слухом. И пока псалмопевец не слышит ответа, который дает простор и силу душе, заставляет ликовать сердце и успокаивает плоть, он и днем и ночью пребывает в мучительном напряжении всех сил, которое разрешается криком и слезным призывом к Богу: «Скорее ответь мне!»

 

С этим призывом услышать, ответить, поспешить на помощь в Псалтире контрастирует другой не менее оглушительный крик – крик хвалы. Бог услышал, Он явил свою милость, и псалмопевец тотчас откликается громогласным славословием и благословениями: голос радости, ликования, пения пронизывает всю книгу Псалмов.

Царя и Бога моего превозношу!

Благословляю имя Твое в век!

На всякий день благословляю я Тебя!

И прославляю имя Твое в век! (145:1–2)

 

Псалмопевец обращается к Господу и называет Его Богом своих восхвалений: «Бог хвалы моей, не молчи!» (109:1). От гласа хвалы, который возвышается над всеми бедами и потрясениями, в которых оказывается автор псалмов, происходит название книги: по-евр. книга Псалмов называется ТXIЛИМ, дословно «Восхваления». В своей окончательной редакции псалмы делятся на пять частей, четыре первых оканчиваются краткими доксологиями, т.е. призывами хвалить Господа. Этот хвала нарастает и сгущается к концу книги: последняя пятая часть завершается пятью доксологическими псалмами (146–150), первое и последнее слово этих псалмов – радостное восклицание «Аллилуйя!» (евр. ХАЛЛУЙА – хвалите Господа!). Наконец, глас хвалы достигает предельного накала в последнем псалме (150): он содержит пять стихов, каждый полустих начинается призывом хвалить Бога (десятикратная хвала), шестой стих «Всякое дыхание да хвалит Господа!» является заключительным доксологием, завершающим всю книгу Восхвалений.

Аллилуйя!

Хвалите Бога во святилище Его! Хвалите Его на тверди силы Его!

Хвалите Его за могущество Его! Хвалите Его за величие Его!

Хвалите Его, трубите в рог! Хвалите Его под кифару и арфу!

Хвалите Его под бубен в пляс! Хвалите Его под инструментов глас!

Хвалите Его цимбалами! Хвалите Его кимвалами!

 

Всякое дыхание да хвалит Господа!

Аллилуйя! (150)

 

Для псалмопевца крик хвалы неразрывно связан с домом Божиим (Сионом, Иерусалимом), с местом, которое Бог избрал для своего присутствия. Автор псалмов с любовью перечисляет названия и те эпитеты, в которых прославляется Иерусалим, как место храма и славы Божией.

Велик и славен Господь!

В «Городе Божьем», у нас

«Его святая гора»,

«Дивная высота»,

«Ликование всей земли»,

«Сион-гора»,

«Божье жилище»,

«Селенье Владыки Царя»,

Где Сам Бог в хоромах Своих –

Испытанный [нами] оплот. (48/47:2–4)

 

«Ревность по доме Твоем снедает меня» (69/68:10). Именно туда, во дворы Господни стремиться всей душой псалмопевец.

Господи сил!

Сколь любимы жилища Твои!

Истосковалась душа,

По дворам истомилась Господним,

Сердце и плоть мои Богу живому поют…

Даже птаха находит приют, воробей – гнездо:

Птенцов выводит своих у алтаря Твоего,

Господа сил, Владыки, Царя моего.

Блаженны, кто, в храме Твоем пребывая,

Хвалы воспевают Тебе! (84/83:2–5)

 

Помышляя о Боге, автор псалмов неизменно вспоминает Иерусалим. В псалме, который озаглавлен «Песнь Давида в Иудейской пустыне», он, изливая свою тоску и духовную жажду, переносится мысленно из безводной пустыни в храм, где желал бы оставаться всю жизнь, благословляя Господа.

Боже!

Тебя я ищу, Боже мой,

Душа моя хочет напиться Тобой,

По Тебе моя плоть истомилась

В пустыне безводной, сухой.

Будет: в храме увижу Тебя,

Славу, силу Твою я узрю.

Милость Твоя дороже, чем жизнь,

Тебе вознесу я хвалу!

Будет: буду благословлять

Всю жизнь свою [только] Тебя,

Руки свои к Тебе воздевая,

Имя Твое призову! (63/62:2–5)

 

Есть еще одна песнь (она состоит из двух псалмов – 42/41, 43/42), которая имеет точную географическую привязку: гора Мицар, одно из возвышений Хермона у истоков Иордана, т.е. северные пределы Израиля на границе с Ливанам. Для автора Песни Песней это самые вожделенные и самые прекрасные места: отсюда с Ливана текут орошающие сад воды (ПП 4:15), приходят благоуханные запахи (ПП 4:11), и даже сама невеста (ПП 4:8). Но псалмопевец и в этих краях – вдали от Иерусалимского храма, среди чужеземцев – поник духом. Подобно тому, как в предшествующем псалме безводная пустыня становится образом духовной жажды, так и здесь шумные, наводняющие верховье Иордана потоки становятся образом несчастий постигших псалмопевца на чужбине: «Все Твои волны и валы надо мною прошли». Но всем скорбным обстоятельствам он противопоставляет свои мечты о храме, о звуках богослужения, о хвалебных песнях. И в этих мечтах псалмопевец находит для себя непродолжительные утешения, которые вновь сменяются плачем и печалью об удалении от Бога и Его дома.

Словно лань, что стремится в долину к воде,

Душа моя, Боже, стремится к Тебе.

Бога жаждет душа моя – Бога живого.

Когда же приду и увижу зрак Божий?

Слезы мои днем и ночью – мне хлеб.

Целый день мне твердят: «Бог твой где?»

 

Но душа моя тает во мне,

Лишь припомню, как шел я в толпе,

Как вошел я в дом Божий с поющей толпой,

С криком радости и хвалой.

 

Почему же поникла душа?

Почему же ты плачешь во мне?

Понадейся на Бога, я буду еще

Его славить… Он – Бог

И спасенье моё!

 

Душа моя, [Боже], поникла,

Потому что я вспомнил Тебя

В земле Иорданской,

На кряжах Хермонских,

С вершины горы Мицар.

 

Бездна взывает к бездне,

Струи грохочут Твои,

Все Твои волны и валы

Надо мною прошли.

 

Днем [мне] Господь явит милость,

Песнь Ему ночью сложу –

Богу жизни моей мольбу –

Скале моей, Богу скажу:

«Почему позабыл Ты меня?

Почему я под гнетом врага?

Почему я угрюмый хожу?»

 

Словно кости ломают мне,

Когда дразнят меня враги,

Целый день мне твердят:

«Бог твой где?»

 

Почему же поникла, душа?

Почему же ты плачешь во мне?

Понадейся на Бога, я буду еще

Его славить… Он – Бог

И спасенье моё!

 

Рассуди меня, Боже,

Мой спор разреши,

От жестоких, от лживых,

От подлых спаси!

 

Боже мой, Ты – опора моя!

Почему Ты покинул меня?

Почему я под гнетом врага?

Почему я угрюмый хожу?

 

Свет Твой и правду пошли,

Пусть направляют меня,

Приведут меня в гору святую Твою,

Туда, где скиния Твоя.

 

И когда я достигну жертвенник Божий,

Под кифару хвалу я Тебе вознесу,

Богу радости и веселья –

Богу, Господу моему.

 

Почему же поникла, душа?

Почему же ты плачешь во мне?

Понадейся на Бога, я буду еще

Его славить… Он – Бог

И спасенье моё. (42/41, 43/42)

 

Бог живет в славословиях, т.е. являет Себя в ответ на возносимые народом хвалы. Но не только географическая удаленность не дает примкнуть и слиться с торжествующим хором храмовых славословий, причиной может быть и внутренняя отчужденность.

Ты, Святой,

В славословьях живешь

Возносимых Израилем!

На Тебя уповали наши отцы,

Уповали – Ты их спасал,

Взывали – Ты их вызволял,

На Тебя уповали они

И не были посрамлены.

 

Я же нелюдь, отребье, червь,

Позор для людей.

Всякий, завидев меня,

Надо мною глумится:

Разевает свой рот,

Качает своей головой:

«Господу он доверял,

Так пусть Тот спасет,

Пусть выручает его,

Если он Им любим». (22/21:4–9)

 

Но как только Господь отвечает на мольбу, тут же меняются и стиль и интонация псалма: голос псалмопевца приобретает уверенность, он звучит в собрании братии, и призывает их к совместному восхвалению.

…и на зов мой откликнулся Ты!

 

Имя Твое возвещу своим братьям,

В собрании народа Тебе воспою:

«Верные Господу, [все] восхвалите Его!

Потомки Иакова, все прославьте Его!

Потомки Израиля, все почтите Его!» (22/21:22b-24)

 

Псалтирь в составе Священного Писания напоминает нам, что Откровение Божие не возможно вне богообщения, и в этом общении с Богом у человека есть свой собственный голос. Пророк – человек, к которому говорит Бог; псалмопевец – человек, который говорит к Богу. Или, вернее, кричит к Нему, и кричит, как мы видели, со всей силой. Он желает докричаться до Бога, и ищет такие слова и интонации, которые смогли бы приклонить к нему слух Божий. В этом стоянии перед Богом проходит вся его жизнь и основные жизненные коллизии: одиночество, предательство, голод, болезни, страх перед врагом, поражения, победы, величье… но определяющим является только одно – близость к Богу.

 

«Возлюби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всей душой твоей, и всеми силами твоими!» (Втор. 6:5) – эта заповедь, (на фоне других, которые обычно сообразуются с возможностями и потребностями) поражает нас своим максимализмом. Как обратиться к Господу на пределе всех сил? Осуществим ли этот ветхозаветный максимализм? Вероятно, эти вопросы так и остались бы без ответа, если бы в библейском каноне не было книги Псалмов. Но и Псалтирь не дает нам прямых ответов: она лишь показывает, или, лучше сказать, позволяет услышать голос человека, для которого устремление к Богу стало содержанием всей жизни.

В Боге спасенье и слава моя,

Бог – мне укрытие, мощь и скала.

Люди, Ему доверяйтесь всегда!

[Только] пред Ним изливайте сердца!

Наш оплот – это Бог! Человек –

Не больше, чем пар изо рта.

Род людской – лишь обман:

Положить на весы –

Легче пара все вместе они. (62:8–10)

 

Без ответа, вне богообщения человек – лишь «пар изо рта», евр. ХЭВЭЛ – дуновение, дыхание, а точнее: то ели ощутимое колебание воздуха около рта и ноздрей, которое сохраняется пока человек живет, и на котором “держится” вся его жизнь, отсюда также дополнительное значение – тщета, суета. Псалмопевец неоднократно возвращается к теме хрупкости и тщетности человеческой жизни: человек – лишь «пар изо рта», но когда Бог приближается к нему (отвечает ему), он приобретает божественные достоинство и славу.

Что есть человек, что Ты памятуешь о нем?

Кто он такой, что Ты посещаешь его?

Немногим Ты перед Богом умалил его,

Венец славы и чести Ты возложил на него. (8:5–6)

 

«Не молчи!» – кричит псалмопевец – «Не будь глух!» Без осязательного, “слышимого” присутствия Божия он не находит покоя, и в стремлении приблизиться к Нему (приблизить Его к себе) обнажает себя до сокрушения сердца и изнеможения духа. Следуя за автором псалмов, мы видим, что стоять перед Богом, один на Один, в ожидании ответа можно только всецело доверившись Ему («Известно Тебе безумье мое, и не утаены от Тебя грехи мои» (69/68:6)), возложив на Него все свою надежду («На Бога я уповаю, человек, что он сделает мне? Я ничего не боюсь!» (56/55:5)), и умокнув для всего («Умолкаю, не раскрываю рта!» (39/38:10)), с тем чтобы собрать себя в едином крике к единому Богу… Который не оставляет без ответа:

Ко всем, кто зовет Его – близок Господь,

Ко всем, кто неложно взывает к Нему,

Исполнит желание чтущих Его,

Услышит их вопль, и спасет! (145/144:18–19)

 

И последнее: дивен Бог, но не дивен ли также и тот, кто способен взывать к Нему и слышать Его слово?

Ты создал мои члены, во чреве

Материнском меня сохранял.

Слава Тебе – я предивное чудо!

Знаю: чудесны Твои [все] дела! (139/138:13–14)

Перевод псалмов с древнееврейского – ЛГ

Великий Пост 2018 г.