[Рец. на:] Глубоковский Н. П., проф. Высокопреосвященнейший Смарагд (Крыжановский), архиепископ Рязанский, его жизнь и деятельность
Названная книга дважды премирована: Императорская Академия Наук удостоила её большой награды имени графа Уварова, Императорское Общество Истории и Древностей Российских при Московском Университете – премии имени Карпова. Уже это обстоятельство заставляет думать, что новое исследование проф. Глубоковского представляет крупный вклад в науку. И действительно, оно является очень ценной работой как со стороны содержания, так и в отношении методов обработки исторического материала.
О степени содержательности труда, о многосторонности исследования даёт уже представление план его. Сочинение распадается на две части, посвящённые а) хронологическому обзору жизни святителя и б) систематическому обозрению его деятельности.
Часть 1 начинается «общим предварением», в котором выясняется «значение биографии пр. Смарагда (Крыжановского)», человека с «крайне оригинальным и своеобычным характером «и с не менее оригинальной, несравнимой и во многом неразгаданной, почти таинственной» деятельностью, притом причастною к важнейшим церковным событиям первой половины XIX ст. (стр. 1).
Глава первая (2–25) повествует о происхождении и обучении Александра (в монашестве Смарагда) Крыжановского в Киевской и Петербургской духовных академиях, о бакалаврской службы в последней, об инспекторской в Киевской академии, о ректорстве, киевской и вифанской семинариях, в киевской и петербургской академиях, обнимая время с 1796 г. по 1831 г. Особое приложение к этой главе (стр. 26–70) подробно разбирает вопрос о происхождении Смарагда Крыжановского, ввиду существующего убеждения, что он был родом из евреев, – убеждения, которое сам же святитель поддерживал заявлением: «мой дед был еврей, отец иерей, а я архиерей...»
Глава вторая (71–166) излагает историю святительского служения Смарагда в 1831–1837 гг. сначала в качества ревельского викария петербургской епархии и потом – архиепископа полоцкого и виленского. Наибольший интерес этой, весьма богатой содержанием, главы заключается в изображении и оценке воссоединительной деятельности пр. Смарагда, который для того и был послан в Полоцк, но встретил массу препятствий и не только со стороны местных униатов и католиков, но и со стороны гражданских властей и даже того центрального правительства, которое командировало его в Белоруссию.
Глава третья (167–237) трактует о святительском служении архиепископа Смарагда в Могилёве (1837–1840) и Харькове (1840–1841).
Глава четвёртая (238–288) посвящена изображению деятельности Смарагда в Астрахани (1841–1844), Орле (1844–1858) и Рязани (1858–1863). Особым приложением к ней является «Дело священника Иоанна Сомова с Орловским епархиальным начальством при архиепископе Смарагде Крыжановском» (289–326), рисующее обстановку деятельности русского провинциального архиерея, против которого восстали влиятельные петербургские сферы...
Во второй части, представляющей разбор «главнейших обвинений» против архиепископа Смарагда, тоже четыре главы.
Глава первая (332–373) выдвигает на первый план «самое важное и ходячее» обвинение, питающее собою самые «фантастические легенды», которыми и само оно поддерживается, – обвинение во взяточничестве и корыстолюбии.
Глава вторая (374–421) изображает административно-служебные отношения архиепископа Смарагда с губернаторами, его личную жизнь и священно-служебную практику, черты личного характера и внешнего обращения с духовенством: всё это подвергается пересмотру ввиду двойственного характера свидетельств о разных сторонах деятельности и отношений святителя и к гражданской власти, и к подчинённому духовенству.
Глава третья (122–480) пересматривает вопрос о деятельности преосв. Смарагда по присоединению униатов к православию в Полоцком крае (1833–1837). Пересмотр этот вызван несправедливым, по автору, отношением к этой деятельности исторической науки, которая осудила способ действий Смарагда, вполне одобрив метод инициатора воссоединения, преосв. Иосифа Семашко.
Глава четвёртая (481–503) даёт картину педагогической деятельности Смарагда, отношений его к науке и к людям учёным, а также «проповедничества его – по известиям и сохранившимся образцам». В этой главе подведён и итог всему исследованию: в жизни и деятельности преосвященного были «тёмные точки и даже пятна», но «все отрицательные стороны вовсе не заслоняют важных исторических заслуг Смарагда, а только очерчивают индивидуально и таксируют исторически». «Смарагд был человек со слабостями и недостатками, но – святитель верный, усердный, выдающийся среди видных русских архипастырей XIX века. Он работал энергично на ниве народной, и его напряжённый труд в достаточной степени послужил на пользу православия и духовного развития в России» (501–503).
К исследованию проф. Глубоковского даны в виде приложения:
а) библиография трудов о Смарагде и настоящего сочинения (504–539),
б) замечания о портретах пр. Смарагда (510–544),
в) дополнения и поправки (549–556).
Таков общий план книги проф. Глубоковского, дающий в нашем изложении только приблизительное представление об обилии точек зрения, устанавливаемых автором на Смарагда и его деятельность, и фактов, привлекаемых к освещению и главного предмета исследования и сопровождающих его обстоятельств. Богатство содержания обусловливается количеством использованного материала, о чём может свидетельствовать такая справка: автор извлёк данные из 22 архивов общественных и из нескольких частных, кроме печатных материалов и статей об архиепископе Смарагде и его эпохи. Один перечень всех этих источников и пособий занимает до 35 страниц.
Опираясь на этот обильный материал и пользуясь в совершенстве научными методами, проф. Глубоковский дал и обстоятельное, и объективное, и цельное представление о своём герое. Правда, его книга может показаться лишённой полного беспристрастия. Но это потому только, что имея дело с личностью «пререкаемою», ещё при жизни давшей поводы для создания всякого рода легенд, автор по необходимости должен был произвести как бы судебное обследование и разбирательство, и хотя во многом он оправдывал подсудимого, но обеляет его не вполне. Книга проф. Глубоковского не апология Смарагда, а – «неумытный суд истории», по его собственному выражению, с которым нельзя не согласиться. И если некоторые утверждения автора кажутся спорными, то нельзя не отдать ему справедливости, что он всё сделал, чтобы выяснить тёмный вопрос, что он не скрыл ни одного известного ему факта, который противоречит его мнению или может быть противопоставлен ему.
В таком положении находится, например, вопрос о еврейском происхождении Смарагда, сделавшемся, можно сказать, общим местом в истории. Вопросу этому пр. Глубоковский посвятил несколько десятков страниц и, хотя пришёл к отрицательному выводу, но выразил его в форме в высшей степени осторожной: с генеалогической стороны еврейское происхождение архиепископа Смарагда (Крыжановского) ничуть не обеспечено прочно и вообще держится больше на давнем и распространённом предании, которое, действительно, упорно, но далеко не ясно и могло быть предубеждением или недоразумением» (стр. 37–38; ср. 2, 3). Но, с другой стороны, автор признаёт, что «защитники русской родовитости Смарагда и его фамилии пока ещё не доказали незыблемо этого тезиса генеалогически» (44). Один критик (проф. С.Т. Голубев) нашёл, что автор всё же не поколебал традиционного мнения о еврейском происхождении Смарагда, и в противовес его соображениям он выдвигает свои, особенно же сильное – свидетельство товарищей Смарагда по Киевской академии, что его звали «Выкрестом». «Всё это, – пишет критик, – вместе взятое в иной концепции, чем какая наблюдается у автора, и в равномерном освещении данных, имеющих отношения к трактуемому вопросу, не может не привести к заключению, имеющему наибольшую вообще очень высокую степень вероятности – заключения о еврейском происхождении Смарагда (Церк. Вед. 1916, № 28, стр. 704–706), Но если только вероятность, а не уверенность, то и проф. Глубоковский не может быть даже заподозриваем в тенденциозном представлении дела; не предубеждённый в пользу той или другой теории, он клал на чашку весов все pro и contra, ни одного не замалчивая и тщательно наблюдая за стрелкой, что̀ она покажет...
Точно также проф. С.Т. Голубева не удовлетворила и ведённая автором защита памяти архиепископа Смарагда от обвинений в корыстолюбии и взяточничестве, и потому именно, что «и боги бывшее не могут сделать не бывшим» (Церк. Вед. 1916, М 31, 789). Но критик не скрывает, что посвящённая реабилитации Смарагда глава сочинения, «вооружённая многими данными, весьма искусно скомбинированными, представляет блестящую защиту» архиепископа. Это, действительно, так. Н.Н. Глубоковский рассмотрел в ней многие вопросы: он анализировал с точки зрения достоверности те источники, из которых исходили слухи о скверном любостяжании Смарагда, привёл на справку размер оставшихся после него сумм (111 т.), расположив по годам вклады в сохранную казну, и сравнил весь капитал с наследствами других архиереев и профессоров духовных академий, потому что Смарагд мог скопить при своей бережливости гораздо более, совсем не прибегая к взяткам. Но автор не отрицает взяточничества Смарагдова секретаря Бонч-Бруевича, о котором архиерей или не знал или которого не сумел вовремя обуздать. Его-то сребролюбие и покрыло тенью память преосвященного... Я лично отнюдь не склонен считать Смарагда Крыжановского бессребреником, но последнее объяснение легенды о крайнем сребролюбии его готов принять и разделить. Я сам знаю одного архиерейского секретаря, который немилосердно брал с просителей, продавая им вакантные места и иногда за один и тот же приход взимая с 3–4 конкурентов. Понятно, что он ронял тень на своего патрона, архиепископа добрейшего и нестяжательнейшего (Доната Бабинского).
Огромный интерес книге проф. Глубоковского придаёт и попытка – очень удачная, на мой взгляд – реабилитировать деятельность Смарагда по воссоединению униатов в Полоцкой епархии. Доселе она освещалась односторонне и в смысле неблагоприятном для Смарагда. Тон для такой оценки дан был, несомненно, инициаторами и защитниками другой системы действования по отношению к униатам – м. Иосифом Семашко и его ближайшими сотрудниками – униатскими же епископами Василием Лужинским и Антонием Зубком. Сущность того плана воссоединения, какой они отстаивали, заключалась в следующем: литовско-белорусских униатов можно и до́лжно подготовить к сближению и соединению с православною церковью постепенно, путём переустройства, согласно правилам греко-восточной церкви, униатских храмов и преобразования богослужебного чина, через перевоспитание народа, а ещё более униатского духовенства, за которым народ слепо пойдёт. «Постепенно и незаметно» – вот лозунг этой системы. Вопреки ей, преосв. Смарагд не только не уклонялся от немедленного присоединения отдельных приходов, того желавших, но и сам поощрял и вызывал частные обращения униатов целыми деревнями и приходами, в чём видел наилучшее средство для подготовки общего воссоединения. Так как такого рода действия Смарагда, даже помимо тех эксцессов, какими иногда сопровождались, вызывая взрывы фанатизма с одной стороны и употребление военной силы с другой, – так как помимо того шли вразрез с планом пр. Иосифа и ослабляли его значение, то отсюда понятно отрицательное отношение к системе Смарагда как самого еп. Семашко, так и его сторонников и даже исторической науки: её адепты на стороне Иосифа именно. Автор самой последней работы на эту тему, о. прот. Шавельский поставив вопрос: «Чего больше принесло четырёхлетнее пребывание в Полоцке безусловно умного, крепко верующего и энергичного пр. Смарагда: пользы или вреда?» – таков: «Нам думается, что оно принесло больше вреда, что не будь этой кипучей четырёхлетней смарагдовской деятельности, воссоединение ранее и спокойнее совершилось бы, а враги православной русской церкви имели бы гораздо менее поводов и оснований к тому, чтобы обвинять её в допущении при воссоединении насильственных мер» (Последнее воссоединение с православною церковью униатов белорусской епархии (1833–1839). СПб., 1910, стр. 236–241).
Но проф. Глубоковский, усмотрев, что в данном случае «наука» повторяет те взгляды на пути воссоединения, которые так настойчиво теоретически и практически проводил Иосиф Семашко, пришёл к убеждению, что «равная историческая справедливость должна быть оказана и другому работнику путём соотносительной оценки». Произведя её, он признал «историческую условность обоих течений» и крайности системы Смарагда объяснил отнюдь не недостатками его характера или непониманием им исторической обстановки. Крайностей не был чужд и инициатор другой системы... Н.Н. Глубоковский, расходясь с принятым в науке взглядом, стал на точку зрения архиепископа Смарагда, что необходимо было «возможно шире и интенсивнее развивать политику отдельных обращений, чем «неуклонно расшатывалось самое существование униатской церкви, которая, лишаясь своих сочленов, должна была поглотиться в православие, отдав упорных католичеству» (424, 440). Это воззрение автор и проводит в своей книге и аргументирует его вполне, на мой взгляд, доказательно и убедительно. Во всяком случае, те соображения, которые можно здесь высказать по спорному вопросу, или укрепляют эту позицию или дают новое оружие против сторонников противоположного лагеря.
При выяснении исторического значения пр. Смарагда в деле воссоединения униатов Н.Н. Глубоковский не ограничился только изучением местных архивов и церковно-исторической литературы касательно данного лица и соответствующего момента. Он продолжил его изучением последствий воссоединения униатов, чтобы ещё рельефнее выставить сравнительную законность действий Смарагда и оправдать их будущим так же, как их оправдывало прошедшее. Наряду с этим поставлением дела и личности Смарагда в историческую перспективу, работу проф. Глубоковского с методологической стороны отличают тонкая критика и тщательный анализ всех данных касательно их. Каждое свидетельство оценивается с точки зрения своего происхождения и исторической достоверности, архивное ли оно, заключается ли в учёном исследовании, в беллетристическом произведении, вроде повестей И.С. Лескова, В.И. Немировича-Данченко и др., или дошло до нас путём устного предания. Что касается последнего, то проф. Глубоковскому удалось выяснить источник некоторых легенд, прилагавшихся к пр. Смарагду, и доказать «бродячий» характер некоторых из них, связываемых и с другими популярными архиереями. Затем, труд Н.Н. Глубоковского отличается замечательнейшей полнотой и точностью цитации, что можно ставить в образец и другим исследователям, особенно тем, кто имеет дурную привычку сокращать до невозможного названия цитируемых книг. Правда, обилие сносок, подтверждающих чуть не каждую мысль и слово текста, не делает книгу лёгкой для чтения, но оно облегчает работу критика и пролагает путь к дальнейшим исследованиям по всем тем направлениям, какие проложены проф. Глубоковским.
Наконец хочу отдать должное и языку книги. Проф. Глубоковский вообще немногословен и мысль свою выражает сжато, стилем чеканным и сильным. Его язык оригинально красив и полон метких сравнений и образов.
К. Харлампович