М. Е. Бабичева. Трудные дороги советского зека. (Жизненный и творческий путь Г. А. Андреева)

Как и многие писатели второй волны русской эмиграции, Геннадий Андреевич Андреев (настоящая фамилия Хомяков) – фигура загадочная, почти мистическая. Сам факт его активной работы в русской эмигрантской периодике 1940–1960-х гг. общеизвестен и неоспорим. Г. Андреев выступал в печати как очеркист, публицист и литературный критик, занимался редактурой. Кроме основного, имел псевдоним Н. Отрадин, а также подписывался инициалами Г. А. Ряд его беллетристических произведений, опубликованных в эмигрантских журналах, был благосклонно принят читателями и получил положительную оценку критики.

В то же время почти не сохранилось сведений о личности этого автора. Общий силуэт первой, «советской» части его биографии достаточно отчетливо прорисован в художественных произведениях писателя, имеющих ярко выраженную документально-биографическую основу. Но реальные факты, конкретные даты, обозначающие основные вехи жизненного пути Г. А. Хомякова, известны мало. Предположительно, в данном случае имеет место не потеря, а сокрытие информации, связанное с его многолетней деятельностью в НТС и той ролью, которую он играл в этой организации. В пользу такой версии говорит и стиль единственной автобиографической статьи Г. Андреева: «Из того, что было» (1982). Слегка приподняв на склоне лет завесу тайны над собственной личностью, назвав ряд конкретных фактов и дат, связанных с его участием в НТС, автор умудряется в то же время полностью завуалировать сущность своей деятельности. Это особенно бросается в глаза при сопоставлении с публицистическими статьями писателя, где ясность и точность изложения соответствует четкости идеологической установки и политической позиции.

Не установлена даже точная дата рождения писателя: по одним источникам это 1909, по другим –1910 год. Только предположительно известно, что крупный порт и индустриальный центр, где он родился – город Царицын (ныне Волгоград). Отец Андреева был служащим среднего звена, семья жила в достатке, имела небольшой собственный дом. Октябрьская революция не стала для нее роковым событием.

В 1926 г. Андреев окончил школу и стал корректором в губернской газете, где и опубликовал несколько своих рассказов. С середины 1920-х гг. он принимал активное участие в работе литературного кружка. В 1927 г. Андреев был арестован и по «политической» 58-й статье осужден на десять лет исправительно-трудовых лагерей. «Зековский» маршрут его пролег через Соловки и европейский север России. В 1935 г. Андреев вышел на свободу с «поражением в правах». До начала Второй мировой войны он успел в полной мере ощутить унизительность и бесправие положения бывшего «зека» в СССР. В 1942 г. Андреев был мобилизован и после краткосрочного обучения отправлен на фронт. В том же году в Крыму попал в плен. Длительное пребывание в лагерях военнопленных позволило ему досконально сравнить их со сталинскими лагерями. Окончание войны Андреев встретил в Берлине. Оказавшись в американской зоне оккупации, сумел избежать насильственной репатриации.

Поначалу жил вместе с женой, тоже «Ди-Пи», в Гамбурге на небольшие, но регулярные гонорары журнала «Посев», с которым активно сотрудничал. В начале 1950-х гг. вступил в НТС и в связи с этим перебрался в Лимбург для непосредственной работы в Союзе. Начал эту работу с составления текстов для радиостанции «Свободная Россия», созданной НТС для вещания в советской зоне оккупации Берлина. Принимал участие непосредственно в проведении передач. Потом стал штатным сотрудником издательства «Посев», вошел в Совет Союза, формально – высшего органа НТС. Однако во время раскола Союза 1955–1957 гг. выступил на стороне оппозиции. Помимо личностной борьбы за власть раскол был вызван недовольством многих рядовых членов ослаблением идеологической компоненты в работе Союза, приоритетом тактических задач над стратегическими, излишней коммерциализацией и, в связи с этим, усилением зависимости от американских союзников. Г. Андреев активно выступал за усиление конкретной идеологической работы, подкрепляя свою позицию собственной литературной и публицистической деятельностью.

В результате раскола более трети членов, в том числе Г. Андреев, вышли из Союза (часть из них объединилась в другой, Российский ТС). Г. Андреев получил работу в мюнхенском отделении на радиостанции «Голос Америки», затем там же в Мюнхене перешел на работу в ЦОПЭ: составлял листовки, был редактором первых десяти номеров и одним из ведущих авторов альманаха «Мосты», выступал на радио «Свобода», активно сотрудничал в эмигрантской периодике. В 1967 г. перебрался в Нью-Йорк, где продолжил работу на «Свободе» и литературно – публицистическую деятельность. Печатался в «Новом журнале», в 1975–1976 гг. входил в состав его редколлегии. Скончался в США в 1984 г.

Творческое наследие Г. Андреева невелико по объему, но это яркая и значимая страница литературы второй волны русской эмиграции. «Много пишет о каторге. Люди у него вполне объемные, весомые, в их реальности не сомневаешься, и когда писатель раскрывает психику своего героя – будь это первое лицо, от имени которого говорит рассказчик, или третье лицо, чувства, думы и поведение этого героя вызывают в его читателе полное доверие»¹¹⁰, – охарактеризовал творчество Г. Андреева один из ведущих критиков русского зарубежья послевоенного периода Ю. Большухин.

Документальность, свойственная писателям второй волны русской эмиграции, у Г. Андреева выражена особенно сильно и своеобразно проявляется в художественной форме его произведений. Большую часть им написанного составляют очерки, имеющие автобиографическую основу. Повествование во всех очерках всегда ведется от первого лица, и центральный персонаж неизменно близок (фактически тождествен) автору.

Собственно беллетристических произведений Г. Андреев написал немного: он словно только пробовал свои силы в самых различных жанрах. Ему принадлежат повесть, около десяти рассказов и эссе, новелла и пьеса (в соавторстве с Л. Ржевским).

Тематика произведений Г. Андреева разнообразна, он затрагивает весь круг вопросов, типичных для литературы второй волны русской эмиграции. Это – повседневная жизнь в СССР накануне Второй мировой войны, сама эта война в различных проявлениях и «новая» русская эмиграция как феномен.

Но центральное место в творчестве автора занимает тема сталинских лагерей. Он называл лагерный опыт своей главной школой жизни, во многом определившей всю его дальнейшую судьбу. «С тяжелым чувством уходил я от лагеря и не раз оглядывался на длинную ограду из колючей проволоки, с вышками по углам, на ряды слепых, придавленных к земле словно тяжелой судьбой бараков. В них что-то большое оставалось от меня. (...) В лагере я узнал жизнь», – утверждает писатель в книге «Горькие воды» (1954)¹¹¹.

Именно в произведениях на эту тему наиболее наглядно слияние очеркового стиля, документальной основы и лирического начала, превращающее очерки одного цикла в главы единого художественного произведения. Все «лагерные» произведения Г. Андреева сугубо автобиографичны и написаны, как и другие его очерки, от лица рассказчика, близкого автору. Раньше других созданы (1948, опубликованы в 1950) «Соловецкие острова. 1927–1929», которые и представляют творчество писателя на страницах настоящего сборника. Указанный в подзаголовке временной период соответствует первому этапу восьмилетних мытарств автора по лагерям. Он не определяет жанра своего произведения. Текст состоит из вступления и девяти глав, не имеющих собственных названий. Первая глава посвящена истории Соловецкого монастыря, вторая – характеристике сокамерников рассказчика, каждая из остальных – отдельному характерному эпизоду из жизни лагеря. Как и во всех циклах очерков Г. Андреева, некоторые персонажи «Соловецких островов» (не считая самого рассказчика) участвуют в целом ряде эпизодов, сюжетно связывая действие и раскрываясь в различных ситуациях. Это позволяет автору обозначить основные черты характеров таких персонажей, иногда даже в их развитии.

Но рассказ о физически невыносимом существовании заключенных в условиях концлагеря служит в «Соловецких островах» лишь внешней канвой. В основе же повествования история внутреннего противостояния человека обстоятельствам. Рассказчик и близкие ему по духу персонажи не сосредоточиваются на тяготах повседневной жизни. Главная их задача – «не сломаться», не утратить человеческое достоинство в нечеловеческих обстоятельствах. В своих духовных поисках они идут от отчаяния через глубокое сомнение («А, может быть, те, что послали нас сюда, правы?») к четкому пониманию неправомерности происходящего. В самых разных аспектах вопрос об этой неправомерности возникает в произведении вновь и вновь, постепенно становясь главным. «Очень хорошие люди подобрались у нас. Иногда я думаю, а зачем они здесь? Зачем их оторвали от семей, привезли в Соловки, держат в лагере, если они вряд ли способны обидеть и муху?» – завершает рассказчик описание своих сокамерников. И даже во время короткого перерыва на самых тяжелых, лесозаготовительных работах каторжники из интеллигенции находят силы спорить, есть ли смысл в происходящем с ними. «Есть смысл – я, может, от всякого рассуждения откажусь и как животное безропотно подчинюсь. А нет – так я готов на самого Господа Бога восстать, – мечется один из них, втягивая остальных в дискуссию. – Ведь нам только казаться может, что смысла нет. А если есть?». То, что для заключенных пока остается вопросом, давно уже понято теми из чекистов – руководителей лагеря, которые дали себе труд над этим задуматься. «Это как машина – огромная мертвая бездушная, ... мы сами пустили ее, а теперь никто не может остановить. ... Она кружит нас, ломает нам кости, а мы только следим за ней, подливаем ей масла, и никто не знает, как ее остановить», – в отчаянии втолковывает рассказчику один из тюремщиков, оказавшийся другом его детства.

Г. Андреев показывает, как укрепляется в сознании заключенных необходимость противостоять безумной машине, и раскрывает способы этого противостояния. Первый из них – в общении с суровой и прекрасной северной природой, сдержанная красота которой помогает людям обретать столь необходимое им душевное равновесие. Все произведение начинается с развернутого лирического пейзажа, подчеркивающего, как много значит природа для заключенного: «Я люблю соловецкую осень, когда желтеют листья кривых берез, короче становятся дни и вечера рано начинают окутывать наш угрюмый остров в густую, осеннюю темь.

В эту пору иногда выпадают тихие теплые дни, немного похожие на дни бабьего лета в России: не дует нескончаемый ветер, не моросит надоевший дождь, а неяркое, словно меркнущее солнце льет на камни, на море бледные, не жаркие, но поздней осени печальной лаской греющие лучи».

Кроме общения с природой, автор отмечает еще целый ряд источников, из которых черпают заключенные нравственные силы. Самый мощный из них – религия, конкретнее, православие. Поскольку концлагерь расположен непосредственно в стенах бывшего монастыря, атрибуты службы, присущие этой конфессии, почти сливаются в сознании узников с явлениями природы. Монастырские строения, отдельные предметы церковной утвари, немногие оставшиеся на острове монахи, сопутствующие этим местам церковные легенды – все становится для заключенных неотъемлемой составной частью их повседневной жизни. При этом именно на Соловках находилось множество заключенных священников. «Там, где нужны безусловно честные люди – на складах, в каптерках, при раздаче посылок, – работают священники», – свидетельствует рассказчик. Осужденные священники воздействуют на товарищей по несчастью и проповедуя слово Божие, и личным примером, и даже самой причиной своего ареста. Большинство из них осуждены именно за несогласие отречься от сана (и от Бога – даже формально!), за то, что продолжали, несмотря на запреты, служение Церкви. Как пример неколебимого выполнения священником своего долга приводит автор рассказ о гражданском подвиге о. Николая. По просьбе группы бывших царских офицеров этот священник отслужил в день именин Николая II панихиду по нему как по невинно убиенному, понимая, что будет тотчас же арестован и осужден. Свой крест о. Николай нес безропотно, с глубоким внутренним достоинством, основанном на истинной вере. Даже простое повседневное общение с таким человеком давало многим заключенным душевное успокоение, утешение и нравственную поддержку. Истово верующие люди, искавшие нравственную опору прежде всего в религии, были и среди заключенных-мирян. Один из них, сосед рассказчика по камере – Гусев, следуя христианским заповедям, отчаянно сопротивлялся росшему в его душе озлоблению против своих мучителей. Он предпочел умереть, но не нарушить свои нравственные принципы. Однако для большинства в лагере Православие все же не основа жизни, но светлый луч, эту жизнь освещающий. В религии эти люди видят, прежде всего, источник духовного просветления. Очень символична сцена тайного празднования соловецкими каторжанами Пасхи. В служебном помещении, без священника, общими усилиями собрав на столе более чем скромное угощение, они, тем не менее, все как один испытывают необычный душевный подъем. Воскресение Христа знаменует для этих людей возможность «жизни после смерти», дает им надежду вернуться в будущем (после лагеря) к нормальному существованию.

Сущностное различие между заключенными, верующими по-настоящему, и остальными лежит в их отношении к побегу. Для первых сама эта мысль неприемлема. Вторые, в меньшей степени черпающие в вере душевные силы, имеют дополнительный их источник: надежду на удачный побег. Для многих сама потенциальная его возможность, вынашивание планов, обдумывание деталей, подготовка материального обеспечения на долгие годы составляет основное содержание внутренней жизни.

Еще одну нравственную опору находят заключенные в занятиях науками и искусством. Чаще всего они делают это после тяжелого рабочего дня, за счет личного времени и сна. Но эти занятия позволяют им поддержать и проявить свой творческий потенциал, а значит, сохранить уникальность собственной личности. Важнейшим для этих целей искусством из доступных заключенным Г. Андреев считает театр. Подробно описанный рассказчиком лагерный самодеятельный театр, прежде всего, – место раскрепощенного, демократического личностного общения. В то же время это идеальная площадка для раскрытия и развития разнообразных способностей. И, кроме того, – реальная, почти физическая возможность переместиться на время из своего тюремного мира в мир вымышленный. Причем последнее не только для актеров, но и для зрителей.

Бесконечным и самым легкодоступным источником душевных сил служат заключенным на Соловках воспоминания о счастливых моментах в прошлом, о близких людях, оставшихся на воле. Некоторые находят нравственную опору в задушевном общении друг с другом. И в гордом нежелании смириться с простенькой формулой выживания: «Доверять нельзя никому».

Дальнейшее развитие тема противостояния человека системе в условиях сталинских концлагерей получила у Г. Андреева в книге, названной им «Трудные дороги» (1959). Сюжетную основу этой книги составил цикл из 17 очерков, опубликованный в 1955–1956 гг. журналом «Грани». Каждый очерк имеет собственное название. Центральный персонаж, от лица которого ведется повествование, так же как и в «Соловецких островах», – заключенный. Однако в этом произведении мотив противостояния человека системе дан в динамике. С личностным ростом рассказчика оно становится все осознаннее и сильнее. Рассказчик в данном случае даже в очерках, а тем более в книге, вполне заслуживает термина «герой». Это единственный в очерках Г. Андреева случай, когда образ рассказчика дан в развитии. Причем движется рассказчик от личностной идентичности автору (как это было и во всех других его очерках) к авторскому же идеалу (которого не достигает).

Уже эпиграф отражает резкое изменение акцентов при раскрытии лагерной темы. «Соловецким островам» автор предпослал просто отрывок «Из соловецкой песни», полной горькой жалобы на судьбу:

Море Белое, водная ширь.

Соловецкий былой монастырь.

Со всей русской бескрайней земли

Нас на горе сюда привезли.

Эпиграфом же к книге «Трудные дороги» автор взял цитату из «Старика и моря» Э. Хемингуэя: «Человек не рожден для поражений. Его можно убить, но не победить. Человек побеждает всегда». В журнальной публикации добавлено: «Нельзя уйти от самого себя, переезжая с места на место».

В основе «Трудных дорог» лежит представление о жизни человека как о пути, распространенное в эзотерической литературе. Соответственно, мотив дороги становится главным в этом произведении. Он используется и в прямом (бесконечное перемещение в пространстве), и в переносном (понимание жизни как однонаправленного движения к смерти) смысле. И в обоих путь рассказчика парадоксален. Его официальное перемещение в пространстве абсолютно бессмысленно. Во-первых, его, как и большинство заключенных ГУЛАГа, периодически «перебрасывают» из лагеря в лагерь. Во-вторых, схватив после побега, через полстраны этапируют к тому месту, откуда он бежал. Однако с этим бессмысленным передвижением в пространстве теснейшим образом переплетено и совершенно осмысленное, более того, на определенном этапе составляющее весь смысл жизни героя его передвижение во время побега. Это перемещение имело вполне реальные, тщательно и многократно продуманные им координаты.

Побег для рассказчика – единственно приемлемый способ сохранения своей личности и противостояния обстоятельствам. Но вопреки естественной направленности жизненного пути к смерти, побег в данном случае это движение от смерти к жизни. Герой, по существу, уже перешагнувший грань между жизнью и не-жизнью, пытается двигаться в обратном направлении.

В книге повествованию о злоключениях советского «зека» предшествует авторское вступление. В нем рассказчик – пожилой и вполне благополучный обыватель, живущий в одной из стран Запада. Его периодически охватывает неясная душевная смута, и тогда он играет сам с собой в «поездку в никуда». Берет билет в произвольном направлении до первой попавшейся станции и при этом внутренне резервирует за собой право сойти в любой момент там, где вздумается. Эта странная и бессмысленная, на первый взгляд, игра глубоко символична. Она отражает запечатлевшееся в подсознании героя восприятие побега как единственного способа преодоления обстоятельств. Только на сей раз ситуация, которую он создает, полностью ему подконтрольна. Это указывает на внутреннее стремление героя «переиграть» важнейший этап своей жизни, воспоминания о котором составляют подлинную цель и главное содержание всех этих поездок.

Полностью сосредоточенный на идее побега, герой «Трудных дорог» отрицает все другие способы сохранения личности, найденные персонажами «Соловецких островов». В частности, столь близкую для последних природу он воспринимает враждебно. Для него природа (горы, тайга), прежде всего, – механическое препятствие на пути к свободе. И даже в тех редких случаях, когда природа олицетворяется, этот человек видит в ней, в первую очередь, худшие человеческие черты: «Тайга оказывала равнодушное, тупое, поразительной стойкости сопротивление, как всякая огромная инертная масса, может быть, и как масса человеческая...»¹¹²

Формируя из очерков эту книгу, автор добавил много обобщений. Эти, по сути, публицистические вставки, органически вписываются в текст повествования. Так, очутившись в концлагере, герой размышляет: «Смириться до конца нельзя, протест в тебе не угасает – словно уравновешивая его мощным инстинктом самосохранения, ты будто балансируешь на режущей человека в тебе, до отказа, до звона струны натянутой проволоке, готовой лопнуть. Каждый миг ты можешь лишиться даже этой опоры и сорваться в пропасть»¹¹³. А рассказывая о своем товарище по камере смертников, восклицает: «Негасимое пламя ест его, заставляет стонать и корчиться, – но не так ли корчится и вся Россия? Не так ли корчится и весь мир?..» ¹¹⁴

Хотя книга «Трудные дороги» имеет ярко выраженную очерковую основу, во многом она близка по стилистике к собственно беллетристическим произведениям Г. Андреева. Кроме того, она сюжетно перекликается с одним из рассказов – «Тень на стене» (1959). В этом произведении в художественной форме раскрываются истинные причины «чуда», случившегося с героем «Трудных дорог». Партийный функционер, от которого зависела судьба заключенного, провел ночь перед заседанием с женщиной «из бывших». И ей удалось разбудить в этом чиновнике что-то вроде желания проявить «милость к падшим».

О предвоенной жизни в СССР Г. Андреев рассказывает в книге «Горькие воды». Название автор взял из стихотворения Вл. Ходасевича из сборника «Тяжелая лира», выбранного как эпиграф ко всей книге:

Все ждут, кого-нибудь задавит

Взбесившийся автомобиль.

Зевака бледный окровавит

Торцовую сухую пыль.

И с этого пойдет, начнется

Раскачка, выворот, беда

Звезда на небе оборвется

И станет горькою вода...

Сборник составлен из двух примерно равных по объему частей. Первая, с названием «На стыке двух эпох» и подзаголовком «Из воспоминаний» представляет собой восемь циклов очерков, объединенных в целостное повествование. В основной части автор показал процесс становления единой, цельной, хотя, на его взгляд, глубоко порочной и вследствие этого нежизнеспособной системы. В двух заключительных главах – начало неизбежного, по его мнению, крушения этой системы.

Вторую часть книги составили семь художественных произведений, названные автором рассказами. В действительности, открывают этот список две повести о любви: «Под знойным небом» и «Тамара» (1949, в журнальном варианте имела подзаголовок «Из записок стареющего человека»). В обеих показано, как советская власть ломает хрупкие отношения влюбленных. Действие остальных рассказов происходит во время и после войны и тематически тесно связано с ней.

России во Второй мировой войне посвящен и цикл очерков «Минометчики». Написанные «по свежей памяти»¹¹⁵, в 1946–1947 гг. (заметки, которые автор пытался набросать прямо во время войны, у него не сохранились), они впервые были опубликованы только в 1975–1978 гг. в «Новом журнале». Автор поставил своей целью показать этот мировой катаклизм с точки зрения рядового его участника. Утверждая, что «советская история темнит», «Совинформбюро врет», указывая на «разнобой в датах» в официальной советской истории, Г. Андреев предлагает собственную версию событий, в самом центре которых он долгое время находился.

Сюжетно военные очерки Г. Андреева остаются незавершенными. Открытый финал произведения отражает ту неопределенность, которая наметилась в судьбе автора и многих других советских военнопленных с окончанием войны.

В беллетристике Г. Андреева Вторая мировая война показана в несколько ином ракурсе. Исторические события, подробно описанные автором в очерках, в его художественных произведениях остаются за кадром, точнее, выносятся за скобки. Война становится в них историческим фоном, во многом определяющим и судьбы героев, и логику их поступков, и особенности мировосприятия. В центре же внимания автора влияние войны как феномена и на психологию отдельной личности, и на коллективное сознание. Война ломает общепринятое представление о морали, привносит в сетку нравственных ценностей двойной стандарт. Первое же художественное произведение Г. Андреева эмигрантского периода – «Новелла о танке» (1948) – исполнено тончайшего психологизма. Автор сумел запечатлеть весь ужас первых дней Великой Отечественной войны, передать ощущение беспомощности человека перед мощной военной техникой, показать сложнейшие эмоциональные перепады души от страха к отчаянию, от безысходности к надежде, от надежды к страху и т.д. Но главное, на высочайшей лирической ноте передать почти животный ужас перед смертью, в то же время и высочайшую человечность, помогающую его преодолеть.

Несколько особняком в художественном наследии Г. Андреева стоят лирико-философские эссе «В дни короткого отпуска» (1958), «Мертвая петля» (1961), «Звезда над Парижем» (1965). К этому жанру писатель обратился в конце 1950-х – начале 1960-х гг., после создания большинства своих беллетристических произведений, в период активной работы в публицистике и литературной критике. Написанные от первого лица, эти произведения содержат попытку соотнести отдельную жизнь и вечность, индивидуальную судьбу и исторический процесс.

В 1951 году Г. Андреев попробовал свои силы в драматургии, написав в соавторстве с Л. Ржевским пьесу «Награда».

Объект интереса Г. Андреева-критика – русская литература в самой широкой хронологии и диапазоне: классическая и современная ему, написанная на родине и эмигрантская. Русскую классическую литературу критик считает эталоном совершенства, называет одним из трех чудес в мировой истории культуры, ставит в один ряд с античным искусством и искусством итальянского Возрождения. В статье «Загадка Чехова» (1975) он утверждает, что русская классическая литература исчерпала изображение основных явлений бытия. И, значит, для литературы последующих эпох главной задачей стало запечатлеть картину мира. Переходной фигурой в этом процессе Г. Андреев считает Чехова. По его определению, – это «едва ли не последний наш классик, которого на один уровень с Толстым или Достоевским все же не поставишь»¹¹⁶. И в собственном художественном творчестве, и в рецензиях на книги своих современников писатель последовательно придерживался этих взглядов.

Публицистические статьи Г. Андреев писал по большей части для альманаха «Мосты» за подписью Н. Отрадин. В них писатель выражает свое резкое неприятие и самой коммунистической идеологии, и советской действительности, как ее воплощения. Автор не просто критикует социалистический строй, но откровенно призывает к его уничтожению, видя в этом единственный путь освобождения России. Более десяти больших публицистических статей Г. Андреева выражают единую авторскую позицию, имеют общий объект исследования и являются по существу главами еще одной, не сведенной писателем в единое целое книги.

Непримиримый враг советской власти, скончавшийся за рубежом до начала перестройки в России, Г. Андреев-писатель вплоть до последнего времени был практически неизвестен на родине. Его возвращение к отечественному читателю в наши дни – закономерно и актуально.

* * *

Благодарю за помощь при подготовке текста заместителя заведующего отделом литературы Русского зарубежья Российской государственной библиотеки Е. В. Короткову.