Б.М. Сапир. Наш соловецкий староста⁸⁵

Сознательная жизнь Бориса Осиповича Богданова распадается на две неравных части. Первые 17 лет его деятельности (1905–1922), связанные с революцией 1905 года, так называемым, легальным рабочим движением, Военно-промышленным комитетом, организацией Петроградского совета рабочих депутатов и второй русской революцией, прошли у всех на виду, оставили много следов и не будут забыты ни одним серьезным историком общественного движения в России. Последние 35 лет жизни Б.О. (1922–1957), протекавшие за стенами тюрьмы, за колючей проволокой концлагеря и в ссылке, известны лишь его тюремщикам, да его невольным спутникам по хождению по мукам.

Тюремщики будут молчать, а спутники, если они остались в живых, лишь случайно могут подать голос. Один из них, недавно поделился своей информацией, через посредство редактора русской газеты в Нью-Йорке. Он исполнил просьбу Б.О. передать товарищам по партии, что он, Б.О. Богданов, не сдался и до самого конца остался верен тому, во что уверовал в ранней молодости, и во имя чего боролся всю жизнь – идеям социал-демократии.

Нужно, хотя бы, немного знать, лишенного всякой сентиментальности, Б. О., чтобы почувствовать всю патетичность его «заключительного слова». Знал ли он, верил ли он, что еще существует адресат, к которому он обращался через малоизвестного ему товарища по заключению. Видимо, в нем говорила потребность почувствовать себя еще раз частью коллектива, с которым он был связан по-настоящему и без остатка.

Начало крестного пути Б.О. относится к 1922–1923 годам, когда он, один из первых социал-демократов, был приговорен к заключению в северных концлагерях и попал в Пертоминск. (Б.О. подвергался репрессиям при большевиках и до 1922 года, равно, как сидел в тюрьме при царском режиме, но то были лишь, сравнительно, короткие перерывы, заполненной политической борьбой, жизни.) В Пертоминске он застал группу социалистов-революционеров и левых социалистов-революционеров, пополнившуюся вскоре анархистами и значительным количеством социал-демократов. Коллектив настолько вырос, что при переводе его на Соловки в Савватьевский скит ранним летом 1923 года одних меньшевиков насчитывалось несколько десятков человек. Возглавлял их, конечно, Б.О. Богданов.

В тогдашних условиях, заключенные социалисты и анархисты, пользовались известным самоуправлением, и лагерное начальство признавало институт старостата. На Соловках каждая фракция имела своего старосту, но староста социал-демократов был известен далеко за пределами Савватьевского скита. О нем знали уголовные, о нем слышали, так называемые, каэры, с ним считалось и управление Соловецкими лагерями.

Среди заключенных социал-демократов, Б.О. пользовался бесспорным авторитетом. Политически – он примыкал к «правой фракции». Но, свободный от догматики, он вряд ли укладывался в рамки того, что в тот период понималось под правой оппозицией внутри РСДРП. Вспоминая его политические доклады о Парижской коммуне, о проблемах русской революции, его высказывания о событиях в Западной Европе и его беседы (он умел превосходно рассказывать о своих встречах с людьми и о своем участии в рабочем движении), я бы сказал, что Б.О. примыкал к позициям социалистического центра, возглавлявшегося у нас П. Б. Аксельродом, а у немцев – Карлом Каутским. Пытливый ум Б.О. не довольствовался традиционным объяснением неудач Февральской революции. Он искал более глубокие причины ее срыва и в своем понимании подводных рифов, о которые разбилась политика эсер-меньшевистского блока в 1917 году, он проявлял больше реализма, чем многие из бывших деятелей «революционной демократии». Он расходился с партийным большинством, особенно, по вопросу о возможности эволюции большевистского режима в сторону демократии. Но он явно не сочувствовал тому пафосу, с которым «правое течение» критиковало тактическую линию партии, в период после октября 1917 года. Это сказывалось на его отношении к Мартову, смерть которого потрясла Б.О. Один из самых сильных его докладов, был посвящен покойному Юлию Осиповичу. Благодаря стараниям Б. О., было налажено снабжение Соловков «Социалистическим вестником». Номера журнала, конспиративно собираемые Б. О. во время летней навигации, пускались по рукам в течение длинной соловецкой зимы.

Борису Осиповичу не было свойственно легко сходиться с людьми. Его больше уважали, чем любили. Близок он был лишь с немногими из товарищей по заключению. Да и в тех случаях речь шла не об интимной близости. Б. О. не нуждался в конфидентах. Он чувствовал в себе достаточно силы, чтобы самому, без чьей бы то ни было помощи, справляться с личными, да и с общественными проблемами. С нежностью относился он к жене, Ольге Альбертовне, и к дочурке, получившим разрешение, и приехавшим повидать его на Соловках⁸⁶.

Б. О. обладал многими качествами настоящего политического лидера. Ему только что исполнилось 40 лет⁸⁷ (в 1923 году). Он был в расцвете сил и, видимо, верил в будущее. Он тщательно пополнял свое образование, посвящая много времени истории и языкам, а также, тщательно следя за западноевропейской жизнью, по, доходившей до него, английской и немецкой печати.

С особым вниманием он относился к социал-демократической молодежи, составлявшей значительную часть социал-демократической фракции на Соловках. Опять-таки, он вовсе не претендовал на роль учителя, интимно сближавшегося со своими учениками. В качестве ответственного партийного деятеля, он дорожил новой сменой и ставил себе задачей не расходовать безрассудно этого, по его мнению, ценного человеческого материала. Он отдавал себе отчет в том, в каком направлении эволюционирует тюремный режим; не видя общественных сил в России, способных и готовых поддержать борьбу в концлагере, он стремился предотвращать конфликты, от которых он не ожидал никаких непосредственных результатов. Не впадая в пессимизм, он полагал, что до настоящих политических перемен еще далеко, и потому, старался накапливать силы, если для этого существовали, хотя бы самые скромные предпосылки. Под его влиянием осенью 1924 года социал-демократы отказались участвовать в голодовке, длившейся две недели и кончившейся победой администрации. То, что события 19 декабря 1923 года не привели к массовому убийству заключенных, тоже заслуга Б. О.

В 1924 году, перед концом навигации, Б.О., срок приговора которого истекал в начале 1925 года, был назначен к переводу на материк в Кемский концлагерь. Прощаясь с ним, его товарищи по партии подарили ему «Записки социал-демократа» Мартова – книгу, которой коллектив особенно дорожил и которую очень ценил Б.О. Один из квалифицированных рабочих, петербургский переплетчик, взялся переплести эту книгу. Надпись на ней гласила: «На память о прошлом и в надежде на будущее».

В Кеми Б. О. получил новый приговор – три года ссылки на Печору, и, кажется, ранней весной 1925 года он был отправлен по этапу в Архангельск, чтобы дожидаться там открытия пароходного сообщения с Печорским краем. Я запамятовал, почему Б.О. удалось задержаться на довольно продолжительное время в Архангельске, – вероятно, по болезни. Фотографическая карточка, сохранившаяся у меня, относится к пребыванию Б.О. в Архангельске в 1925-м, а, может быть, в 1926 году. Вместе с его дочерью, сидящей на столе, на карточке изображены ссыльные социал-демократы (слева направо): Лидия Коган, Μ. Ф. Назарьев и Владислав Адамович Осовский.

Те, кто помнят Бориса Осиповича по Одессе и по Петербургу, вряд ли узнают его на карточке, где он изображен обросшим бородой и с бакенбардами. Но таким он был на Соловках, чуть ли не в том же самом френче. Прочно сколоченный, с наклонностью к полноте, иногда, тяжелый на подъем, но передвигавшийся с большой легкостью, он обращал на себя внимание какой-то сосредоточенностью. В нем чувствовалась сильная воля и крепкая рука. Он знал, чего он хотел, и умел осуществлять свои планы. Среди поколения, вошедшего в движение в период 1905-го, он был, быть может, самым ценным приобретением для социал-демократии.

ЭСЕР