Русские бывшие деятели. Сборник портретов замечательных лиц прошлого времени, с краткими биографическими очерками. Том 1

Деятели эпохи преобразований

Конец XVII и начало ХVIII веков нашей истории такая именно пора, когда вековые порядки прошлого, – за сильным уходом вперед народной жизни и настояний государственного развития – требовали быстрой и неотменной замены их новыми, более пригодными рычагами для движения. Сознание важности значения подобного перелома в народной жизни приводит само собою на память деятелей, участников переворота и важность подвига их в истории. Вот почему с этих передовых людей начали мы рассказы о прошлых наших деятелях в отечестве.

Требовались новые рычаги, потому что новые, более пригодные для времени и обстоятельств, меры – могли быть придуманы только людьми исключительными, наделенными особенными счастливыми способностями, чисто исполнительными, организаторскими. А что выше еще и важнее того, обладатели их должны были, по складу мыслей и характера, живо чувствовать необходимость перемен и верно угадывать, по крайней мере, конечную цель основы стремлений своих.

Нам скажут, чего доброго, что высказанное нами положение может быть принято как желаемое, но не исполнимое, по времени, совершенство умственного развития между русскими людьми. Что, если кто может подойти под подобный условия, то один Петр I, всеми признанный мировой гений. Что под пару ему не находилось из русских. Что даже те из них, которых удостоил Царь Преобразователь особенной доверенности, не понимали сами чего он хочет и на сколько это может быть действительно нужно для блага государственного. Но, во имя его Петр I, оставаясь государем, умалялся до личной работы на верфи в качестве плотника и подвергал себя опасности быть убитым от вражеской пули в траншеях и на штурмах.

Судя поверхностно и меряя на рутинный аршин кем бы то ни было высказанных, пристрастных мнений, так бы выходило. Вникнув же в обширность несомненных фактов, записанных современниками и сохраненных официальными производствами, по разным отраслям службы и выполнению поручений начальства, – выходит далеко не то. Что гений всегда был выродком между современниками, опережая их идеи на целый век, если не больше, своими, полными ясновидения, отгадками вперед, – никто не станет спорить. Не подлежит спору и то, что гений в выборе пособников себе почти никогда не ошибается, останавливаясь на личностях даровитых и отличая их, по мере действительной заслуги их и пригодности для цели, им же указанной или предположенной. Поэтому, одно нахождение в и числе отличенных вниманием гениального человека, на самом деле уже хорошая рекомендация о лице, подлинно незаурядном и непошлом.

А если дознано будет, что лицо, облеченное значительною долею власти для самостоятельной деятельности, оставалось у всезнающего, проницательного и предусмотрительного государя, без перемены на служебном посту своем, то трудно представить основательные доводы в пользу бесталанности или малоспособности подобной личности. Самые дела, поручаемые подобному исполнителю, уже будут говорить противное и ясно опровергать клевету на гения, вверившего недостойному неподсильное дело. Если оно не страдало от промахов, тогда никакой спор уже невозможен. Но, если бы даже, по свойственному людям несовершенству, находились и погрешности (от незнания ли дела, или от случайно сложившихся невыгодно обстоятельств), то разбирая их, можно усмотреть, как справлялся известный деятель с затруднениями. Верность оценки ничего не потеряет от подобного разбора, но даст еще возможность обстоятельнее углубиться в совершенное в известное время, и более беспристрастно взглянуть на совершителя. Как знать, отнесшись подобным образом к делу, – не переменит ли порицатель прежнюю роль свою на амплуа невольного хвалителя, осуждавшаяся им по неведению? В сложной панораме начала хода русского прогресса, – что мы привыкли называть эпохою преобразований – необозримое множество чуть приметных нитей и струн, помогало, участием своим, дать живой толчок для начатия движения по новому пути развития. Где уследить сразу направление и самых видных пружин, – когда не остаются они на своем месте, но постепенно переменяют его, с ходом вперед, – а не только чуть приметных, каковы вообще второстепенные деятели? Между тем, от этих второстепенных деятелей, не выделяющихся приметно, зависит чаще всего удачное или неудачное проявление основных сил механизма. Как же, без нарушения справедливости и без натяжек, не зная составные частей, будем винить мы, за невольное бездействие или вред, главные рычаги движения? Оно, между тем, в деле прогресса русской цивилизации совершило свою задачу, оспорить которой не в состоянии лжепатриоты либо космополиты, выискивающие для поддержки своих узких претензий всяких поводов, чтобы заподозрить, нестерпимое для них, величие родной земли, шествующей не общим путем, изученным умниками Западной Европы, возвысившими его до непреложности теории. Неудивительно, что эти ученые староверы больше всего напускаются на эпоху преобразований и Петра I, стараясь умалить и затушевать великий образ нашего доморощенного гения. Он соединял в одном себе целую массу самых разносторонних знаний и упражнений, во всем успевая и изловчаясь всем своим качествам находит достойное применение, чтобы извлекать всю, могущую получиться, пользу. Противники стараются уверить, что занятие всем у Царя Преобразователя могло только ограничиваться верхами и должно быть отнесено скорее к вредным, чем полезным попыткам. Петр I, прозревая в будущее и предугадывая события впереди так далеко, как неспособны были другие, – самые цели свои видел несравненно яснее, чем все его современники, ради непонимания его требований делавшиеся даже противниками стремлений великого. Вот, порицатели, повторяя детский лепет нареканий этих отсталых, пускаются даже уверять, что страстные и неукротимые влечения преобразователя едва ли могли осуществиться. Да и к чему бы еще повели они? – скептически усмехаясь, прибавляют они. Можем ли мы, беспристрастно судя, повторять, с голоса враждебников, хулы и порицания гения и его времени, нами самими признаваемому великою эпохою? Если велика она, – велики должны быть и подвиги тех, чьи имена выделяются делами из массы выработанного ходом жизни, не останавливавшейся же за это время, когда все стороны быта пересоздавались, под напором разнородных интересов и побуждений? Дела шли своим чередом и жизнь, изо дня в день, лилась обычною струею обихода, выбрасывая на берег потока, все, что мешало правильному его течению. Это выброшенное – делалось жертвою забвения, как само себя осудившее на тление и смерть, своим бесплодным противлением общему движению. Между тем, противление это была сила и же, с которою пришлось бороться движению, чтоб превозмочь его; бесплодно утрачивая до полной победы часть сил своих. Применим подобное положение к деятельности двигателей новых порядков, при существовании всякого рода препятствий, останавливающих выполнение – и вот вам новый мотив для признания за сотрудниками Петра I права на высшую норму оценки их деяний. Польза от них была бы без сомнения больше, если бы не мешали осуществлению новых благодетельных мер, – противники, любители прежнего      мрака, сторонники старого порядка. Он открывал взяточничеству и всевозможным поборам свободное поле для действий и верную защиту в крючках или пролазничестве подъячных, которым новый порядок грозил также бедою и потерею прямых источников поживы. Принимая в расчет, повторим, препятствия при выполнении самых рациональных мер государственных, от противодействия, нежелающих осуществления их, направляемых не так как следует, – нечего удивляться, что не все задуманное и рассчитанное привело к цели? Должно ли же деятелей, проводивших меры, так судить за неуспех, как мы распоряжаемся в отношении людей нашего времени? С нашей теперешней точки зрения результаты могут оказываться слишком ничтожными – если бы мы и уследили по чем-нибудь их, – а самые меры должны все таки не умаляться в своем значении, освещая и выделяя деятелей, игравших неблагодарную роль. И люди были не те: не так приготовлены к своим ролям! Дела им, за ограничением числа годных деятелей, было больше, чем мы можем даже представить себе, а самые успехи, за удалением, получают другой колорит и несоответственную слабость, или грубость приема. И эти особенности не должны нами забываться, когда мы хотим пуститься в оценку подвигов передовых двигателей русской цивилизации в эпоху преобразований! Уже одно свидетельствует о величии их подвига, нами неоценимого, может быть и долго еще, – что, по смерти их, Русь была не та, чем оставлена их предшественниками. Время делает свое дело, независимо воли людей – скажут нам противники, судя по ближайшему прошлому. Это до известной степени так; мы не оспариваем. Но думаем, что придавать всю честь переворотов в людских обществах одному ходу времени, будет опять натяжкою, на столько же не выдерживающею критики как и полное отрицание доли участия в событиях: духа времени и общего настроения. Допуская и то и другое, должны мы за деятелями известных переворотов оставить все же и честь почина, – первого толчка; без которого не начинается движения. Толчок этот требует больших усилий, чем продолжение хода, даже и несвободного от неожиданных препятствий: не вдруг заметных, но способных тормозить. Поэтому первых деятелей переворота, назвав их людьми почини, движения, по закону справедливости, мы должны ценить выше, даже счастливых и находчивых, продолжателей, умнее, чем и они, направивших течение дела. Вот, по нашему мнению, настоящая точка для разумной и беспристрастной, оценки, деятелей Петровской реформы. Вот их право на преимущество почета с нашей стороны, перед людьми ближайшего к нам исторического времени, в быте отечественного прогресса.

X

Смотря так, нам представится и более понятною картина перемен, пересоздавших Московское государство в могущественную Российскую империю. Нам более сознательно разумною окажется оценка трудившихся в ту эпоху, значение которой для русского народа будет с течением времени только возвышаться, по мере знакомства нашего с нею.

Покуда еще мы сознаем величие дел самого Петра I и его подвиги неустанного труда на престоле. Но и это сознание, скажем беспристрастно, – пришло к нам еще недавно. Осьмнадцатый век соорудил два памятника великому, один достойный его по изяществу, другой – смешной, ради вычурности. Да, еще, в лице трудолюбивого Голикова, сделал попытку собрать известия о нашем Преобразователе; не пускаясь в критику, и не принимая на себя труда отделить ложь от истины. В результате появилось что-то недостаточное: возможность осмеять, оклеветать память гения и невозможность защитить его славу от измышлений лжи и пристрастия. Наше время только успело поставить на настоящее место подлинные факты. О сотрудниках же великого, «птенцах Петровых», – мы стоим покуда далеко не в том положении, как бы следовало. Мы еще спорим о праве на внимание наше многих из них. И выбор личностей нами сделанный, охотно верим мы, может встретить не один вопрос; почему взяты эти лица, а не другие?

Отвечая сами за себя, мы выскажем прежде всего, что, имели в виду, – остановившись на принятом числе биографий, – сгруппировать вокруг Петра I его таких сотрудников, без которых немыслим никакой подбор деятелей эпохи. Нами выбраны прямые участники, делом и умом, мероприятий Петровских, требуемых не только внутренними, но и внешними обстоятельствами. Реформы Петра круты, – несомненно; но вызывалась эта крутость необходимостью внешней защиты – двадцати летнею тяжелою борьбою с Швециею и ее сторонниками, терпя неудачи в начале. Выделить шведскую войну из Петровской эпохи все одно, что совсем не пытаться представить ее. А не выделяя, нельзя не указать, прежде всего, бойцов, подвиги которых привели к славному Ништадтскому миру! Выделив вождей, – впрочем Петру помогавших не в одну пору борьбы, но и в наступивший мирный период проведения гражданских реформ, – нельзя было, без нарушения полноты, забыть тружеников начала и конца славного царствования – представителей дипломатики и церкви. Из ряда иерархов Петровского времени, Феофан был бесспорно первым проводником реформ в мире церкви, и должен при самом ограниченном выборе представителей, – непременно включиться в семью ближайших к Царю и Преобразователю, орудий выполнения его замыслов.

Мы сами лучше всех сознаем, что не одиннадцатью лицами следовало бы обставить Петра I, желая выразить, на всех поприщах государственной деятельности, поступательный ход прогресса пересоздания, из Московского царства – России! Мы желали бы, кроме теперь представляемых сотрудников Петра I, за его время выставить: со стороны церкви – митрополитов Стефана (Рязанского), Иова (Новгородского) и Димитрия (Ростовского) архиепископа Новгородского Феодосия Яновского, епископа Гавриила Бужинского и Феофилакта Лопатинского, вместе с братьями Лихудами, – как ученых, проповедников и администраторов, принесших в свое время пользу церкви и обществу. В ряду представителей науки, мы не забываем заслуг скромных деятелей, первых наших ученых и наставников училищных: Фергюсона, Магницкого, доктора Палладия Роговского, пииту-энциклопедиста Симеона Полоцкого, типографа Тессинга, составителя грамматики Копиевского, переводчиков Виниуса и Волкова, – принужденные в настоящем сборнике представить только Я. Брюса да Шафирова. Нельзя обойти, представляя нововведения Петра I во всех частях администрации, – прибыльщиков, и Курбатова и Ершова; финансистов Соловьева и Исаева, русских, да Христофора Брандта с Витсеном – голландцев. Нельзя забыть и семью художников или приглашенных Петром заграницею – Шхонебека, Леблона, Растрелли, Трезини; – или прямо русских пенсионеров Царя: Никитиных, Матвеева, Еропкина и Устинова.

В общей толпе тружеников, – как царь корабельный мастер, не подкладывавших рук в его правление, – должны были бы занять свое место, с расширением итога избранников, и моряки, с блогодушным Крюйсом во главе; и техники флотские, соорудители парусной армады под русским флагом, впервые вышедшей в Балтику. В ряду дипломатов, кроме Головина и Головкина, должны явиться и князья: Куракин да Долгоруковы (трое), да Толстой с Гизеном и Остерманом.

Наконец, пересчитывая администраторов, – князь кесарь Ромодановской должен быть назван первым по рангу; хотя величие роли на него возлагаемой Петром, было в самом деле призрачное, сценическое, без подлинного всеми признаваемая значения, – если не считать его пугалом в роли председателя розыскной Преображенской канцелярии. Выставляя по необходимости номинального главу правительства, подлинных деятелей администрации, каковы: князь Прозоровский, графы Мусин-Пушкин и Матвеев, нельзя же обойти молчанием и не показать между Петровыми слугами, – если представится возможность и попытка наша: давать портреты с биографиями прошлых деятелей, в виде отдельных выпусков сборника – найдет поддержку со стороны публики.

С своей стороны, мы можем заверить своих читателей и подписчиков, что цель составителя известий о деятелях, – очерчивать их подлинными характерными чертами, при возможной экономии местом, а задача издателя: сообщение современных, наиболее схожих, изображений и fac-simile подписей.

Говоря о сходстве портретов лиц из русских людей, начала XVIII века, мы, впрочем, обязаны сделать несколько оговорок. Портретная живопись у нас, до второй половины минувшего века, не возвышалась до художественности в трудах доморощенных Апеллесов, на долю которых выпало списывание современников с натуры. Не удивительно, что хороших портретов людей Петровского времени у нас нет, и, при воспроизведении их в гравюре приходится или давать несовершенные в художественном отношении, за то более точные копии, пли отложить в сторону сходство, гонясь за художественностью. Издатель настоящего сборника, предпочел лучше подвергнуться нареканию в последнем отношении, чем позволить рисовальщику, по крайнему разумению, улучшать несовершенство оригинала, с опасностью утратить подлинное сходство. Вот почему портреты прошлых деятелей много теряют при сравнении с выпущенным в минувшем году, сборником «русские современные деятели». Там портреты выполнялись с превосходных фотографий живых людей, а здесь – рабски копировались ремесленно-выполненные, но единственно уцелевшие черты лица, доказывающие слабость техники принявшихся за воспроизведение их, может быть и малоталантливых на самом деле, неизвестных живописцев.

Следующие выпуски с биографиями и портретами лиц, позднее живших, – чьи изображения и в оригиналах лучше исполнены, – вознаградят малую художественность теперь издаваемых портретов. Что же касается рассказов о жизни деятелей, то следующий сборник «поражателей турок», будет представлять ряд очерков, несколько большего объема, давших возможность свободнее и полнее распорядиться автору материалом своим, не стесняясь ограниченностью рамок настоящей программы.

Так действуя, надеемся мы выполнить перед публикою задачу, полезная цель которой соответствует духу нашего времени и потребности усвоения знаний об отечественных деятелях, в самых сжатых рамках рассказа.

Краткий рассказ о жизни такого гения, как Петр Великий, представляет задачу самую трудную, ради громадности ее захвата, в свои рамки, жизни всей России, при нем. Поступите иначе – у вас выйдет формулярный список дел Петра I, самый перечень которых должен занять, как бы ни прост он был, опять очень много места. О полноте же и цельности рассказа дел Царя-Преобразователя, в размере изложения на 1000 строках, – не может быть и речи. Остается выставить черты характера, рисующие индивидуальную личность Петра I, рассеянные на канве самых крупных обстоятельств его жизни. Вот все, что мы можем обещать в нашем очерке деятельность – прежде всего.

Родился Петр Великий 30 мая 1672 г. перед светом, но в Кремле ли, в селе Коломенском, или в селе Преображенском – вопрос, дальше предположений, не разрешен. Петр Алексеевич был самым младшим сыном царя Алексея Михайловича, первым из детей его второго брака с Натальею Кирилловною Нарышкиной. С первою женою – Марьею Ильиничною Милославской царь Алексей прожил 21 год и за смертью ее скоро последовала смерть двух сыновей. Один из них был, наследник, на которого возлагались родителем самые отрадные надежды. Осиротелый государь, при живом чувствовании потерь своих, делил горе с другом преданным, умным, А. М. Матвеевым, и в доме его, посещаемом тайно, по вечерам, увидел воспитанницу хозяина, красавицу, дворянку; не родовитую, но наделенную от природы умом и всеми качествами, по которым человек может скоро понравиться. Впечатление, произведенное на царя этой особой, он прямо высказал, а представление по форме, в качестве невесты, было сделано только в видах удалить нарекания от Матвеева и козни против девицы незнатной. Первая женитьба царя Алексея, положим, была тоже не на особенно родовитой дворянке, Милославской. Но, в 21 год житья с нею государя, родные царицы сами высоко поднялась и составили очень сильную партию. Тогда как Матвеев, в доме которого выросла вторая супруга царя Алексея, был этою партиею гоним и, несмотря на личную дружбу к нему государя, сверстника по воспитанию, не возвышался выше стольника при жизни царицы Марьи Ильиничны. От нее государь, прежде чем родился сын его Петр, имел живыми больших уже дочерей, царевен: Евдокию Алексеевну 22-х лет, Марфу Алексеевну 20 лет, Софью Алексеевну 15 лет, да подраставших детей Екатерину 14 лет, Марью 12 лет, Федора 11 лет, Федосью 10 лет и Ивана 6 лет. Спустя же пять лет по вступлении во второй брак, – когда Петру было еще невступно 4 года, царь Алексей Михайлович почти внезапно скончался, 46 лет от роду, 28 января 1676 года. На престол вступил 15-ти летний юноша – царь Феодор Алексеевич, управление при котором, разумеется, перешло к родным его по матери и партии их, окружавшей государя с детства. Царевич Петр Алексеевич проявлял уже во младенчестве живой ум и рано понял заведомо умышленные, ко вреду его и унижению матери, меры новых правителей, удаливших единственную подпору царицы Натальи – Матвеева, уже боярина, способности которого были заметнее, чем у всей клики советников царя Феодора. Лично он был расположен к младшему брату, но тем не менее отбирание из штата царицы-вдовы и детей ее лучших людей, да уменьшение средств на содержание, шло исподволь, влияя на уменьшение почета. Хотели удалить от матери царевича Петра и для этого начали его пяти лет учить грамоте; но в учители, по ошибке, попал человек честный и преданный царице-матери, Никита Моисеев. Зотов, с которым ничего нельзя было сделать, дальше отвлечения от царевича, горячо им любимого, на время служебных поручений. Притеснения дворские не помешали однако большинству москвичей видеть в мальчике Петре больше залогов на счастье народа, чем в брате его Иване, который был шестью годами старше, но по болезни не проявлял ни остроумия, ни живости. Это предпочтение младшего старшему довершилось, по смерти царя Феодора (27 апреля 1682), на избрании в цари 10 летнего Петра. В шесть лет однако, протекших со смерти Алексея Михайловича, при управлении любимцев и партии их, успели проявиться многия крупные несправедливости, особенно по военному управлению столичными стрелецкими приказами (полками). Жалобы на грабительство начальников поднялись еще во дни болезненного Феодора Алексеевича, но их прекратили наказанием жалобщиков. С воцарением Петра новое правительство не успело еще войти, при новых заявлениях неудовольствия в разбирание их, как умная царевна Софья Алексеевна, воспользовавшись благовидным поводом выхода из обычного дочерям царским теремного уединения, во время навещания больного царя-брата и забот о его похоронах, – завела интригу со стрельцами, через преданных ей честолюбцев. Они, именем царевен, обещали золотые горы недовольным стрельцам за поддержку прав старшего царевича Ивана, в верху, злодейством Нарышкиных, родственников вдовы царицы, не только лишенного короны, но и находившегося, будто бы, в ежеминутном страхе за жизнь. Обещания и подкупы стрельцов произвели четырехдневные кровавые сцены воинского бунта 15–18 мая 1682 г., когда в самом царском дворце злодеи убивали верных слуг государя и его родственников. Пользуясь страхом, Софья криками стрельцов заставила признать царем Ивана вместе с Петром; сама приняв управление государством за братьев двоецарственников. Воспользовавшись однако дикою силою единственного войска, – никогда не понимавшего, что такое дисциплина и, следовательно, могшего быть грозою для своих, а не для врага, – правительница скоро отняла от стрельцов все, по обещанию, данные ею им привилегии. Действовать в деле этом, коварно и безжалостно, тотчас же после коронования своего претендента, неспособного к царствованию, царевна начала с самых горячих пособников ее в перевороте – раскольников. Их учитель Никита Пустосвят был схвачен и казнен, за беспорядок. Начальник стрелецкого приказа, князь Иван Хованский, тоже был схвачен на дороге из Москвы в Троицкую лавру, куда, под видом богомолья, удалилась с братьями правительница; оттуда потребовав на защиту себе всех верноподданных. Оставшиеся в Москве стрельцы, за скорым сбором достаточных сил в лавру – смирились и были принижены настолько, чтобы никак уже не повторить сцен прошлого. Неудовольствие свое им пришлось скрывать, уже боясь всего за себя, при суровом управлении хитреца Федора Шакловитого. Заботы правительственные, заняв весь ум Софьи, в первое время не обращали ее подозрительности на царя младшего брата. Она сперва сама, через преданных ей людей, для отвлечения ума, выраставшего телом и духом, Царя-отрока, навела его на мысль окружить себя сверстниками; чтобы обращать их в роль живых кукол, при эволюциях военной игры. Гениальный ум Петра из игры выработал подлинную выправку регулярного войска и из статистов для забавы – заправских солдат. Зотов научил Государя грамоте, еще пока он был не на престоле. Подрастая под правлением, сестры, Петр страстно привязался к чтению. Преданного младшему царю стольника, князя Якова Федоровича Долгорукова, с целью удаления от брата, назначила правительница в посольство во Францию. При прощании с отъезжающим, Петр просил его привести из Европы в гостинец себе что-нибудь новое, невиданное им. Через полтора года, возвратившись, Долгоруков привез астролябию. Установить этот инструмент не умел, между тем, ни привезший, и никто из окружавших Петра. Отыскали наконец, знающего, – купца Тимермана, – и он, установив астролябию, ломаным языком сумел, жадно слушавшему Царю-отроку объяснить значение, цель и употребление этой диковины. В результате получилось сознание необходимости выучиться геометрии, с возложением обязанностей наставника на того же Тимермана. От геометрии ум Петра, пристрастившегося к военному обучению своих потешных, обратился к фортификации. И ее первым учителем был тот же Тимерман. Для обучения потешных потребовалась помощь иностранных офицеров, находившихся в русской службе. Юный царь принял новых учителей в свой интимный кружок и из ряда всех выделен Петром женевец, Франц Яковлевич Лефорт. Руками потешных дворянских дружин своих, Петр соорудил, по своему проекту, земляную крепостцу Пресбург, да вооружил ее настоящими пушками. Первыми выстрелами из них привел он в тяжелое раздумье сестру-правительницу. Поняла она, что потешные войска не игрушка в руках затейника-брата, и затеи его все, какие бы ни было, приводят к серьезному концу. Что он не поступится ей правлением, а сам способен, наоборот, лишить ее захваченной не по праву власти; когда походы на Крым, предпринимавшиеся ее любимцем, главою правительства, князем Василием Васильевичем Голицыным, не удались два года сряду (1688–1689). Между тем, в год первого крымского похода, весною, случайно попав в село Измайлово, – при царе Алексее образцовую усадьбу, где введены были всевозможные улучшения, – в забытом амбаре нашел Петр пробитый бот. Дали починять его корабельному плотнику, голландцу Карштену Брандту, и катанье на этом судне возбудило в юном Царе страсть к плаванию по воде. Страсть эта от плавания на боте по Москве и Яузе только усилилась, не удовлетворяя душу Царя-юноши, искавшую шири, где бы было можно развернуться. Как на большой водяной простор, по близости Москвы, указали Петру на Переяславльское озеро. Отпросившись у матери на богомолье к Троице, Петр поспешил из Лавры в Переяславль, и, там, на озере заставил Брандта и Корта строить суда (1688). Все лето и осень там и провел юный Царь за новым делом, занявшим сильнее всего, не юношеский уже, ум его. Мать, боясь его отлучек, думала, что ласки подруги жизни отвлекут Петра от его вредных, как ей казалось, затей. В этих видах, царица Наталья Кирилловна женила сына (27 янв. 1689 г.) на красавице Евдокии Илларионовне (Федоровне) Лопухиной. Но, не успела кончиться зима, как новобрачный Царь ускакал в любимый Переяславль, и там, почти безвыходно, провел весну и половину лета, – до своих именин. Через неделю (8 июля 1689 г.) произошло в Москве столкновение сестры-правительницы с Петром. Он не велел ей идти в крестном ходу и выставлять свое мнимое старшинство. Она не послушалась. Он сам не пошел в ходу и уехал домой, в село Преображенское. Туда Софья вздумала подослать убийц-стрельцов. Петра во время предупредили, и он уехал спешно в Троицкую лавру, приказав туда явиться с пушками своим потешным (на 8-е августа 1689 г.), да созвав туда, на защиту себе, и стрелецкие полки. Там выяснены были действия начальника стрелецкого приказа, окольничего Шакловитого, подговаривавшего на убийство Царя, стрельцов. Софья поехала к Троице, думая личным объяснением с братом предотвратить грозу на себя, но ее не пустили дальше села Воздвиженского. 7 сентября выдала царевна Шакловитого брату и явился к Троице князь Василий Васильевич Голицын. Его остановили, и 9 сентября объявили указ об отправлении в ссылку. Шакловитого с сообщниками казнили 11 сентября. С 10 сентября 1689 г. началось правление Петра I; Софью заставил он удалиться в монастырь.

о

Ведение дела защиты Петра в Троицкой лавре, раскрытие злоумышления Софьи и ее удаление, было совершено самым энергичным из сторонников юного Царя Петра, его дядькою, князем Борисом Алексеевичем Голицыным, по словам Гордона, «всем распоряжавшимся у Троицы». Ему следует приписать и образование нового правительства, в котором первым лицом оказался, однако, дядя Государя, Лев Кириллович Нарышкин. Лето 1690 г. провел Петр в примерных штурмах и осадах, да стройке судов на переяславской верфи.

В 1691 году воинские маневры Царя заключались во взятии построенной им крепостцы Пресбург, где Петр, в 1 чине ротмистра, вел не шуточный штурм, окончившийся ранами и даже смертью упорных защитников. Усиленная же стройка судов в Переяславле настолько подогрела (в юном Государе страсть к мореплаванию, что в 1693 году он нарочно поехал в далекий Архангельск, чтобы видеть там подлинное море. Здесь, знакомясь с иностранными корабельщиками и ожидая замедлившийся приход из Амстердама морского каравана, Петр провел два месяца, приказав заготовить на весну материалы для строения первого корабля. Зимою неожиданно умерла мать его, (25 янв. 1694г.), и, оплакав потерю, Петр раннею весною отправился во второй поход в Архангельск Испытал страшную бурю во время плавания в Соловки и на месте спасения, в Унской губе, поставил собственноручно сделанный деревянный крест. По возвращении с Соловков, Петр I встретил заказанный в Голландии фрегат, спустив на воду свой, построенный в Архангельск, и в августе, провожая океанский караван, проплыл на своей уже эскадре, из трех кораблей, – до Святого Носа, где буря заставила воротиться назад, еще раз подвергая Царя страшной опасности в устьях и Двины. На весну сказан поход к Азову, по идее Лефорта. С 8 июля, в качестве бомбардира Петра Алексеева, Царь сам начинял гранаты и бомбы, и сам стрелял целые две недели. Кревету писал Петр в это время, из под Азова: «наклонясь ходим... шершней раздразнили, которые за досаду свою крепко кусаются, однако и гнездо их помаленьку сыплется». Довести однако до полного успеха предприятие на этот год не и удалось. 27 сентября 1695 г., взяв только передовые и башни, отступило русское войско; тем не менее вступление в столицу его, Царь, для новобранцев своих, устроил торжественное (22 ноября). Не полная удача принесла уже ту пользу, что с этого времени начались для Петра в самом деле дела, а не шутки. Сознание, что для взятия Азова нужна флотилия гребная, да корабли, – чем бы закрыть туркам проход по Дону для доставки подкреплений осажденному городу, – привело к заведению военного флота. В Архангельске строил Царь суда коммерческие, для внешнего плавания. Строить флот начали в Воронеже, зимою и к весне 2 корабля, 23 галеры и 4 брандера были готовы. Здесь работал опять Петр; уехав из столицы вскоре по смерти брата-соцарственника (29 янв. 1696 г.). В мае начался второй азовский поход, а 19 июля Азов сдался, и триумф при вступлении в Москву (30 сентября) заключил первый акт выучки Петра – дома. Азовский победитель в следующем году, в марте, решился ехать в Европу, скрываясь под именем дворянина великого посольства, где первая роль была предоставлена Лефорту. С собою Царь взял стольников, чтобы отдать их на выучку ремеслам, необходимым в морском деле, начиная со стройки кораблей. Строение флота распоряжено в Воронеже продолжать, – на счет жертвований всех сословий государства – кумпанствами. Перед самым отъездом открылось посягательство на жизнь Царя честолюбцем Цыклером (23 февр. 1697 г.). Расчет злодеев убить Петра на пожаре основан был на том, что Государь ездил прежде других на помощь бедствующим, постоянно один. Казнь над преступниками совершена 5 марта 1697 г., а 10 числа Петр выехал из Москвы, оставляя на полтора года государство свое. В это время, проехал Царь через Лифляндию и Курляндию в Бранденбургское курфиршество (Пруссию), а оттуда, в конце августа, в Голландию; предварив великое посольство целою неделею. До приезда посольства, Петр из Амстердама явился в деревеньку Заандам, и поселясь в маленьком домике, нанятом у бывшего в Москве когда-то слесаря Киста, записался в плотники на верфь Рогге. С приездом посольства, видя неудачу в скрывании себя в маленькой деревне, Петр переехал в Амстердам – на ост-индской верфи работать и строить фрегат по своему проекту. Но увидя, что теории кораблестроения можно было научиться только в Англии, Царь поехал туда, приняв любезное приглашение короля Вильгельма Оранского. В Голландии же и в Англии, побывав и присмотревшись к житию европейскому, Царь-плотник направился в Вену, думая склонить императора Леопольда к дружному удару на турок. В Вене это предположение не оправдалось и получено известие о бунте стрельцов. Весть эта заставила, вместо Венеции – как предполагал Государь прежде, ехать через Польшу уже в Москву. В Люблине имел Петр, на этот раз с новым польским королем, Саксонским курфирстом, свидание; заключив оборонительный и наступательный союз против Швеции. Стрелецкое восстание было уже подавлено и Петру предстояло произвести жестокий розыск над виновными, чтобы открыть вполне участие царевны Софии, уже высказанное в ответных речах прикосновенных к делу. Жестокость тогдашней необходимой процедуры доследования – пыток и казней, считавшихся неизменным следствием осуждения, – может ли однако относиться к Петру, когда он унаследовал уложение от отца и значительно облегчил даже тяжесть наказания? Нельзя легкомысленно и осуждать разгневанного Государя за его карательные меры против сестер: преступной Софьи, подговаривавшей стрельцов к восстанию и за то теперь постриженной, как и сносившаяся с ними Марфа Алексеевна. Пострижена и жена Петра, царица Евдокия Федоровна.

Задумав, в союзе с Даниею и Польшею, начать В. северную войну с шведским королем Карлом XII, Петр I желал получить выгодный мир с турками, и для того припугнул их построенным на Дону флотом, выведя его в Азовское море: для проводов полномочного посла своего – Украинцова. Это помогло; разрушив впрочем всякие иллюзии на проход в Средиземное море. Так что необходимость воротить проход в Балтийское море, уступленный шведам с Невою при Михаиле (1616 г.), представилась делом не терпящим отлагательства. 18-го августа 1700 г., получена в Москве ратификация мира с турками, а 19-го августа объявлена война Швеции. Новое войско поражено при Нарве неожиданным приходом Карла XII, разгромившим Данию и принудившим ее к миру. Из Нарвы Карл XII обратился на Августа польского, а тем временем Петр собрал с необыкновенною быстротою новые силы и отлил новую артиллерию. 1701 год был временем наших сборов. 1702 год начался победою Шереметева над шведами, по слухам ожидавшимися в Архангельск. Встречать врагов там отправился сам Петр с гвардейскими полками и напрасно прождал на севере все лето, успев надежно укрепить берега. Потеряв время даром, – если не считать отогнанных из за Невы к Выборгу шведских сил Кроньиорта Апраксиным, – Петр осенью все же укрепился на Неве, взяв после двенадцатидневной осады Шлиссельбурга; где опять сам принимал в бомбардировке непосредственное участие. 1703 год начался для Царя-труженика поездкою в Воронеж; и приготовлениями к новой ранней кампании с шведами. На этот раз взята шведская крепость на Неве (Ниэн-шанц) и Петр с одними лодками лично взял два военные судна в устье Невы, на абордаж; не дав врагам воспользоваться их артиллериею. За эту «никогда же слыханную викторию» Царь награжден, без пристрастными ценителями его подвига, орденом Андрея Первозванного. Затем в свои именины, в честь Петра апостола – своего ангела, Преобразователь заложил на Неве крепость Петербург; разбил, лично командуя, шведского генерала на р. Сестре (7 июля) и до осени сооружал на Свири первую невскую флотилию. Приведя ее в Петербург в октябре (1703) к готовой уже земляной крепости, Петр вышел из Невы в первый раз в Финский залив, когда уже лед принудил шведский флот удалиться. Лед однако не помешал Петру, и при спешном первом осмотре, оценить значение острова Котлина в деле закрытия Невы. К весне, по царской модели, уже срублен осьмиугольный замок, севший на южной мели у острова и названный при освящении (7 мая 1704 г.) Кронслотом, «замком-венцом» подвигов Петра для укрепления за собою прохода в Балтийское море. Летом взята штурмом Нарва и русские вступили уже победителями в шведские грани, не смотря на победы их короля-героя над Августом, принужденным и к постыдному миру. Карл XII мог только впрочем с 1708 года начать одиночную борьбу с Петром и его уже обученным, регулярным войском. По взятии Нарвы, Петр на Олонецкой верфи построил первую эскадру для Балтийского моря и, выведя ее в Ладожское озеро, испытал страшную бурю. Это бедствие решило в уме Петра заведение в Петербурге кораблестроения, и 5 ноября Государь заложил адмиралтейский дом, на Неве. Проведя праздник в Москве укатил неутомимый Петр в Воронеж и оттуда, доезжая до устьев Дона, на обратном пути смотрел начатые работы по соединению рр. Дона и Волги. На праздник Пасхи спустил Царь готовые суда, а к весне хотел уехать в Полоцк, к армии, но болезнь задержала царственного труженика весь май; как ни рвался он к спешному делу – уничтожению шведских сил (Левенгаупта) в Курляндии. Послав туда Шереметева, Царь вступил (1 июля) в Вильну, но неудача фельдмаршала при Муре, побудила Государя идти к нему на выручку, представляя дело хуже, чем было оно. Левенгаупту было не до замыслов к разбитию русских; он сам укрылся в Риге. Поэтому, заняв Митаву, Петр отправился в Гродно, предписав Огильви идти туда же из Вильны, когда шведы занимали Варшаву и Карл XII короновал нового короля, данного им Польше – Станислава Лещинского. Лишенный трона, союзник Петра Август Саксонский находил поддержку только в Царе, и войска наши уже одерживали верх над шведами под Варшавою. Пленных, там взятых нами, Петр подарил Августу, свидевшись с ним в Тыкоцине и привезя его в Гродно. Здесь, вручив команду Огильви, Государь уехал к Москве для обычного триумфа преображенцев. В наступившем же году, последовала неудача, грозившая грустными последствиями. На пути к войску, в январе Петр I узнал, что в Гродно Карл запер нашу армию, предводимую Огильви. Мощь отчаяния возбудила всю энергию Петра и, употребляя разные средства войти в сношения с Огильви, Царь в Минске собирал новые полки, в течение великого поста, а в день Пасхи вышел из Гродно Огильви; с отходом шведов к Тыкоцину. Карл погнался за армиею, по разлив реки Припяти остановил его шествие, а русские прошли в Киев. Петр узнал это в Петербурге, от тревог вынесенных зимою, страдая лихорадкою, в апреле и мае. Освободясь от болезни, царь спешно пустился в Киев строить крепость; сам составил план ее и приступив к работам. Карл же XII ушел в Саксонию, оставив генер. Мардефельда в Польше против Августа, осенью вымолившего себе мир у победителя. О малодушии и коварстве союзника узнал Петр в Петербурге по письму Меньшикова, перед тем совершив неуспешный поход к Выборгу. Весть о наступлении одиночной борьбы с шведом заставила Царя перенестись в Жолкву, на Волынь, где находились наши силы. Решив встретить неприятеля в Польше, Царь вступил с войском в Варшаву, летом 1707 г., и там повержен был болезнью в состояние бессилия, при охране одного преображенского батальона. Обмогшись, соединился Петр с Меньшиковым и направил войско его в Гродно и Вильно, откуда, получив известие о занятии шведами зимних квартир около Данцига, в октябре приехал в Петербург. Прожив же здесь до 2 декабря, встречать новый 1708 год Петр отправился в Москву.      

Этот год тревог и подвигов подготовил полтавскую победу и наш перевес в войне. Начался он отступлением перед двинувшимся Карлом XII. Правда, при Гродно кавалерийский наезд чуть было не захватил шведского короля, но этот успех был случайный, имевший за собою одно преимущество – русские поняли, что обаяние превосходства над ними выученных войск Карла XII – теперь уже не действует. Уверенность эта, вероятно, заставила Государя всю весну прожить в Петербурге, с семейством своим, вызванным из Москвы. В мае Государь даже выходил с, флотом своим в Финский залив и первый открыл шведскую парусную эскадру, тогда как гребная флотилия наша наносила у берегов Финляндии существенный ущерб захватами судов и жжением селений.

В июне 1708 г. Меньшиков уведомил Царя о движении Карла от р. Березы, где при Головчине была первая схватка наших с шведами и успех в отбое возвысил дух войска. Петра порадовала эта весть в Горках, где тут же получено и неприятное известие о бунте на Дону, Булавина. Карл XII стоял у Могилева на Днепре и через реку эту 4 августа переправился; в то время, когда в нескольких переходах от него был с обозом и 16000 человек генерал Левепгаупт, шедший от Риги. Карл XII поспешил войти в Малороссию, – приглашенный изменником гетманом Мазепою, и главные силы наши пошли за его армиею, к р. Соже. При р. Черной Напе, под м. Добрым, князь Голицын разбил шведский корпус, а затем Петр, узнав о близости Левенгаупта, сам пошел искать его, и найдя при дер. Лесной (27 сент.), только с 2 гвардейскими полками разбил его, после возобновлявшегося два раза боя; отняв обоз и артиллерию. Дав роздых войску своему в Смоленске, в октябре Петр I прибыл к главным силам, у Новгород-Северска расположившимся против шведов. Здесь получил Царь весть о измене Мазепы, уехавшего к врагам. Послав Меньшикова взять замок изменника, Батурин, Петр созвал выборных от казаков для выбора нового гетмана (7 ноября). По избрании же Скоропадского, казнив Батуринского Мазепина коменданта, Чечеля и, заочно, повесив портрет изменника, – Государь с войском, через Путивль, перешел в Лебедин, когда Карл XII перевел свою квартиру в Ромны. Петр решил укрепить Полтаву и взять Гадяч. При движении нашем от Веприка, туда Карл XII тоже направился, оставив Ромны, взятые нашими войсками. Шведы напали потом на Веприк, были отбиты, и направились к Красному Куту, вызвав этим передвижение Меньшикова в Ахтырку, куда из Сум явился и Государь 2 февраля 1709 г. Пробыв неделю здесь, Петр уехал в Белгород, а оттуда в Воронеж. Дождавшись же вскрытия рек, Петр в Таврове осматривал стоянку кораблей, а затем доезжал до Азова по Дону и до Троицка в Азовском море, на бригантинах. Здесь получил он весть, что разбитые нашими при Сокольне шведы предприняли осаду Полтавы и наши стали перед ними, прогнав их из Опошни. На выручку своих привел 7 полков король Карл, еще ближе сойдясь с нашими силами. По этим вестям и Петр прибыл к Полтаве в армию (4 июня) и решил перейти через р. Ворсклу. Переправа совершилась с завлечением шведов на засаду, где их побили. Наши повели земляные работы для открытия сообщения с крепостью; шведы помешали продолжать рытье апрош, сами доведя крепость до невозможности долго держаться. Сообщение об этом из крепости решило назначение генерального боя – в Петров день. Карл XII предупредил соперника, сам напав до рассвета 27 июня на наш укрепленный редутами лагерь: при рекогносцировке его, получив рану в ногу. Петр I, без вреда для себя, осмотрел позицию соперника (26 июня).

О

Стремительная и ярая атака шведов, перед рассветом, отдала им в руки 2 неоконченные нами редута, но, привела самих в невозможность поправить правое крыло, отдернутое при движении и припертое к лесу. Неудачна была и погоня за конницей нашей, конницы шведской, поддержанной пехотою. В это время Меньшиков с Ренцелем побили в лесу отделенную часть неприятельского крыла, взяв Шлипенбаха. Розен, уйдя и заняв редут наш, там принужден сложить оружие. В это-то время выстроилась наша пехота, выйдя из за укреплений и атаковав шведские силы на левом крыле нашем (их правом), в 9-ть часов утра. Здесь начался ожесточенный бой. Одушевленные речью Государя – «Вы сражаетесь не за Петра, а за Россию... О Петре ведайте, что жизнь ему недорога!» – русские побороли. Слова не расходились с делом и у Великого. Простреленная в двух местах шляпа, сплюснутый от пули орел на грудном знаке и пуля, засевшая в орчаке седла – свидетели, что Петр был примером для своих в жару схватки. Не долго стояли при натиске русских богатырей непобедимые господа шведы, и раньше полудня, поле битвы представляло кучи убитых и раненых, в замен армии Карла XII. Нестройные толпы беглецов, – куда глаза глядят, – было все, что осталось от лучшего войска в Европе. Мчали, привязав к седлу, верные слуги и раненого короля, почти без чувств, к переправе, при Переволочне. После полудня Государь победитель пригласил к столу, плененных в бою, шведских генералов и, возвратив им шпаги, пил за здоровье своих, теперь побежденных, учителей. Любезностью заплатил он за жестокости с пленными русскими, взятыми при Нарве и Фрауштадте. Меньшикову сдалась шведская армия (в числе 14,030 чел.), при Переволочне, 30 июня.

Две недели дав роздых войску, Петр разделил свою армию надвое, послав в Польшу и Лифляндию, а сам отправившись в Киев. Он здесь заболел в третий раз лихорадкою, очень опасно и, только в августе уехал в Польшу, в Люблине получив поздравление и приглашение короля Августа на свиданье в Торне. Лещинского оставили его бывшие сторонники и он скрылся. Петр доехал до Солец на Висле, а там, посланный прусским королем, фон Камеке передал поздравление своего государя с приглашением на свидание в Кросен.

В Торне и Мариенвердере, при свиданиях с королями, Петр заключил трактаты о взаимном содействии в войне с Швециею.

С этих свиданий Петр проехал под Ригу, уже блокируемую Шереметевым и (14 ноября 1709) сам бросил первые три бомбы во враждебный ему город, где, за 12 лет назад, испытал он столько неприятностей от тамошнего шведского губернатора. Через 9 дней царь прибыл в Петербург и заложил в воспоминание Полтавской победы храм св. Сампсона. Триумфальное вшествие войск в Москву 21 декабря заключил этот памятный год торжества. Перевес оружия дал возможность Петру обратить внимание на распределение государственных средств, более правильное. Летом 1710 г. взят Выборг. Отправив к городу этому раннею весною хлеб на судах, Петр выказал свое, побеждающее все препятствия и опасности, самоотвержение. Транспортные суда затерты горами льда, сплошною стеною преградившего путь эскадре. Посылка судов для открытия сообщения с терпевшими бедствие, не привела к результату и желавших еще раз пытаться вступить в борьбу с стихийною силою, не оказывалось. В сердце Петра одного не заглушалось сострадание к участи подверженных гибели, и он, оставя всех, на одной шняве, ночью, в бурю, пускается искать доступа к затертым во льду. Нашел способ дать знать о себе им и к утру успел извлечь эти суда, без большой потери, на чистую воду – и во время привести к Выборгу.

Взятие Выборга, при третичном поступлении, ознаменовал Петр I сооружением храма св. Троицы, на городском острове в Петербурге (на Петербургской стороне). За Выборгом взят Кексгольм (русская крепость Корела), а затем получено известие о сдаче Риги Шереметеву; – и, к концу года, вся сторона балтийского берега, от Невы до Курляндии, была покорена русским оружием. Шведский король успел возбудить турок к войне с нами и с наступлением 1711 года пришлось Петру I идти с войском против оттоманов. Для управления государством Петр в это время учредил сенат и перед отъездом заявил публично, что все должны считать подругою его жизни Екатерину Алексеевну, в 1702 г. пленницу, а теперь мать детей государевых. В опасный минуты ожидания верной гибели скорее, чем спасения, – в бою с турками и татарами в восьмеро большем числе, окружившими меньше чем 40-тысячную русскую армию при Пруте, – Екатерина Алексеевна выказала, и самоотвержение, и находчивость в избавлении супруга-государя от опасности. По возвращении с этой несчастной «акции», 19 февраля 1712 г. Петр I торжественно обвенчался с Екатериною Алексеевною, выполнив обет свой о признании ее всеми «истинною государыней». Мало того; в честь спасительницы себя и войска при Пруте, в день именин ее (24 ноября 1714 г.), учредил дамский орден св. Екатерины, чтобы почтить женскую доблесть. Перед отправлением в прутский поход, в апреле Петр заключил договор о браке своего старшего сына и наследника с сестрою австрийской императрицы, принцессою Шарлотою Брауншвейг-Вольфенбительскою. По возвращении же, – окончив курс питья минеральных вод в Карлсбаде, – в Торгау, отпраздновал свадьбу сына (14 окт. 1711). Этим браком Петр I хотел наследника своего ввести в семью европейских владык; связав узами родственных отношений – необходимость поддерживать, начатое водворение западной цивилизации в Россини. Сын вырос, между тем, с наклонностями, противоположными отцу-преобразователю; влияние же избранного им дружеского кружка, – из противников нововведении – укоренило в нем нерасположение к родителю и его стремлениям, до враждебности. Брак оказался несчастливым; частью и по вине жены, не хотевшей войти в свое положение будущей владелицы судеб русского народа, (с которым она не сходилась, уединяясь в кругу чисто немецких интересов). Смерть принцессы в Петербурге, при рождении второго дитяти (сына Петра), ускорила разлад отца-государя с сыном наследником. Петр потребовал от сына полного изменения его образа действий и занятия делами правительственными, грозя лишением короны. Сын заявил желание вступить в монашество, в видах выиграть время. Неприятности, испытываемые Петром, в этот год уже настолько расшатали сильный организм Преобразователя, неутомимого в труде, что болезнь в конце 1715 г., заставила государя приобщаться приготовляясь к кончине. Немочь требовала серьезного лечения, а дела политические вызывали его на Запад, для личного присутствия на месте военных действий против шведов, с возвращением Карла XII из Турции. Эти обстоятельства и повлияли на оставление России Петром на полтора года (1716–17 г.). Выдав племянницу за герцога мекленбургского Карла-Леопольда (8 апр. 1716 г.), – с целью держать в своей зависимости берега Балтики, прилегающие к Ютландии (через которую преобразователю нашему уже представилась возможность открыть водяной проход в Немецкое море, минуя Скагеррак), – Петр направился к войску. Повидался с датским королем в Копенгагене, но никак не мог добиться, в средине лета, высадки в Шонию; как было условлено. Когда же, осенью, датчане хотели сделать русских жертвою своих будущих успехов, посылая на верное поражение, – Петр отказал, вызвав обвинение на себя, перед целою Европою, что он вовлек Данию в издержки по предполагавшейся экспедиции. Дружба датчан и раньше не дешево стоила великодушному Петру.

В начале 1713 года, когда датский король, не дождавшись соединения с царем и мечтая один пожать лавры: разбив шведского фельдмаршала Штенбока, сам им был разбит при Гадебуше (в дек. 1712), – Петру предложили выполнить (по мнению королей датского и польского) невыполнимое дело: выбить Штенбока из местности, окруженной болотами. Петр сам пошел в воду, по пояс, ведя войска через перекопы дамб. Овладел ими и прогнал храброго шведа. Теперь жертвовать своими, в угодность себялюбивому союзнику, Петр не хотел уже, когда расчеты его, по умышленной медленности, не исполнены и удара Швеции окончательного сделать не предстояло. Но, неприятность в Дании была еще предвкушением больших затруднений, при открытии сношений шведского министра Герца и его планов, грозивших английскому королю потерею престола. Последнее неизвестно даже было Петру, но, Георг I не затруднился обвинить царя в коварстве против себя, как союзника; сделавшись затем чуть не врагом. Эта драма разыгралась в бытность царя в Амстердаме, где узнал он также, во время болезни (державшей целый месяц монарха в постели), о бегстве сына, приглашенного в Копенгаген в сентябре 1716 г. и с дороги исчезнувшего. Скрылся он в австрийских владениях, а когда, напав на след, Петр потребовал: выдачи беглеца, его спровадили в Неаполь. Там уже; нашли царевича Толстой и Румянцев и уговорили ехать к отцу, с повинною. Петр обещал ему полное забвение, с условием полного открытия всего дела и сторонников; Алексей, отрекшись от престола – обманывал и признавался только при уличениях. Начатый процесс привел, разумеется, к осуждению. Объявление же приговора произвело, смертельный удар, окончивший дни виновного 26 июля 1718 г. Противники Петра I ради его славы, стараются, представляя согласие на осуждение сына, обвинить отца в бесчеловечии. Беспристрастная история однако, и в этом деянии нашего преобразователя может усмотреть одну только строгую правоту: не смягчающую закона там, где шло дело о непростом подданном, а о царском сыне. Высокая черта неумолимого правосудия в характере Петра I замечается не в одном этом случае, но везде, где его личные интересы сталкивались с государственною пользою. Не щадя себя там, где дело касалось государственного благополучия, Петр также точно смотрел на других, не разбирая: родня ему виноватые, или нет?

Скорби о потере сына некогда было предаваться Петру.

Ум его поглощен был заботами о скорейшем заключении мира с Швециею, при согласии Карла XII на уступки. Но неожиданная смерть этого государя на три года еще протянула борьбу, Швеции еще больше тягостную, чем нам. Разорение берегов шведских русским десантом было последним ударом от Петра I, заставившим королеву Ульрику и ее супруга согласиться на мир, отдавший в руки русских, все завоевания на юг от Финского залива и часть Финляндии с Выборгом (30 авг. 1721 г.). На радостях, в Петербурге и Москве, Петр I отпраздновал мир этот веселыми маскарадами. После же торжества в древней столице, отправился Волгою в Астрахань и, морем, на Кавказ – в персидский поход. Дальше взятия Дербента, кампания 1722 г. ни к чему не привела, но прославила русское имя и положила основу проникновения русских в среднюю Азию. И под палящими лучами каспийского солнца, Петр I, верный себе во всем, оставался тем же выносливым и неприхотливым тружеником, как в шведскую войну. Всякого рода походные неудобства делил он с ратниками. Гениальный же ум его, из обзора неизвестной страны, извлек материал для новых мудрых мер, опережая на целый век грядущие события. Предположения о развитии: шелководства, виноделия, табаководства; улучшении низового мореходства... да, планы для заселения и облесения степных равнин, – мог только гений Петра I обдумать, при первом взгляде на благодатный юг, до него почти неизвестный и русским мало доступный. Величие гения нашего преобразователя в светлых мыслях и предприятиях, дальновидно рассчитанных, в наше только время дает себя почувствовать, при выполнении им предначертанного углубления русских в глубь Азии, из Заволжья – как необходимость исторического хода событий. Завоевав четыре моря, недоступные для русских при предшественниках его, Петр I открыл своим подданным возможность иметь свой флот и вести всемирную торговлю, деятельно заключая союзы и трактаты с державами отдаленными (как Испания и Венецианская республика). Не создал он целого кодекса законодательного, подготовляя покуда частные регламенты, но в этом виною судьба, рано пресекшая жизнь Великого, когда он, пользуясь миром, только принялся за внутренние меры улучшений, в его идеях неразлучных с общенародным образованием. Воротясь из персидского похода, Петр начертал устав академии наук, как коллегии ученых и учреждения народно-образовательного (1724 г.). Сделав первым портом в империи Петербург, – окно в Европу по выражению поэта, Петр – соединил его с Волгою каналами вышневолоцкими и предпринял рытье, в обход бурной Ладоги, судоходного канала, от Невы до Свири. Короновав супругу в Москве (в мае 1724 г.), и возвратившись в Петербург, Петр прохворал весь август. Не совсем поправившись, встретил торжественно и ввез в Невский монастырь, мощи победителя на Неве шведов (15 июля 1240 г.), св. Александра, – как хранителя царственных твердынь новой своей столицы. Затем же, снова хворая, пал жертвою человеколюбия, усилив простудою свою старую болезнь. 1 ноября 1724 г., возвращаясь из Дубков в Петербурга, берегом, в бурю, Петр I увидел близ Лахты бедствовавших матросов на боту, севшем на мель. Послав помочь им своих спутников, Петр не утерпел, чтобы самому лично не принять непосредственного участия в деле спасения людей, – когда дорога каждая минута и наступление сумерек могло и сделать тщетною попытки сдвинуть судно. Распоряжаясь, и Петр простоял в воде целый час и схватил страшную простуду, в этот же вечер обозначившуюся лихорадкою. В конце ноября болезнь усилена от неприятности открытия преступления камергера Монса, вина которого бросала тень на людей, близких сердцу государя. Он спешил теперь видимо покончить дело о браке старшей дочери, царевны Анны Петровны. К празднику, однако, поправился и провел святки, обычно, заведенным порядкам. Вдруг, в половине января, жесточайшие приступы колики с запором мочевых путей, в двенадцать дней довели гиганта по силам до полного бессилия. Растерявшиеся врачи не умели найти средств облегчить страшные боли, вырывавшие стоны и крики у Петра I, положение которого оказалось уже 26 января безнадежным. 28 января 1725 г., в первой четверти пятого, утром, Россия осиротела; потеряла величайшего своего монарха-гения! Петр I, как и Александр Великий – не успели высказать своей последней воли о наследовании им. Преемники же власти, до Екатерины II, вели назад, а не вперед, дело Петра. Этим вполне объясняется возможность упреков Великому в несовершенстве зачатого.

Канцлер Петра I, сын крестного отца его матери (внучатного дяди ее по матери), приходился внучатным дядею нашему великому преобразователю. Приставленный к пятилетнему Царевичу Петру, сам имея только 17 лет от роду (род. 1660 г., стольником назначен к Петру в 1677 г.), Гаврила Иванович Головкин был неразлучен со своим племянником царственным и, при достижении им 17 лет, с низвержением сестры Правительницы, пожалован в главные постельничие, за свою преданность. Ярый враг Петра, клеврет Софьи, Шакловитый грозил пыткою Головкину, но что-то помешало тогда исполнить угрозу. В последний год двоецарствия, Петр вверил своему дяде-Постельничему, заведывание Оружейною Палатою. Через его руки, во все четырнадцать лет самого тяжкого времени, – борьбы с Турками и Карлом XII (1695–1709), шли все заботы о снабжении войска оружием и знаменами. Этим занималась администрация Оружейной палаты.

Заведывание таким учреждением не отвлекало впрочем усердного постельничего от следования всюду за своим признательным вскормленником. Следование за ним всюду, говорим, заставляло Головкина разделять и непосредственные труды преобразователя. С ним, он, в Амстердаме, становился рядом, с топором, на верфи купцов Кальфов; – с правилом и саженью, при назначении земляных бастионов Петропавловской крепости, в Петербурге; не отставал и с абордажным оружием в руке, в лодочной схватке с шведскими военными судами, в устье Невы (7 мая 1703). Оставленный летом надзирать за возведением крепости Петербурга, Головкин вел третий бастион, не оставляя поспешать работами. Так что, к октябрю – приезду Царя с Олонецкой верфи, были готовы все шесть бастионов и преобразователь справил по своему возведение, быстро поднятой, твердыни, закрепляющей за нами Неву. На деле постройки Петропавловской крепости выказалось вполне уменье Головкина оправдать доверие Царя, в крайности возлагавшего на своего Гаврилу выполнение того, что самому нельзя было сделать: не разорваться одному везде! Умер внезапно граф Федор Алексеевич Головин, – в самую горячую пору, военных тревог для озабоченного Петра, – и вот, он вверяет Головкину ведение иностранных дел. Никто не ожидал, чтобы он справился с ними, не занимавшись дипломатическою частью. Но опыт доказал, что Гаврила Иванович не уронил чести России и не сделал ни одного фальшивого шага, которым могли бы, с выгодою для себя, воспользоваться враги Петра и России. Это уже много значить в применении к человеку, случайно отягощенному бременем сношений с иностранными государствами, языки которых едва ли он хорошо разумел, кроме латинского. Вменяют в вину Головкину гибель доносчиков на Мазепу, – Искры и Кочубея? Можно, пожалуй, видеть со стороны Головкина держанье стороны Гетмана. Но, если сам Петр I не верил его измене, получив и перехваченное генералом Инфлантом письмо, у шведов, – то можно ли винить осторожного будущего канцлера, когда и помощник его Шафиров был одинакового с ним мнения; в других случаях оказываясь горячим антагонистом? Полтавская победа, похоронившая шведскую славу, вызвала усиленные труды дипломатов, и новый канцлер показал себя на столько разумным патриотом, как и осторожным министром: он удержал пыл Петра в предложении нового союза Польскому и Датскому королям. Идея Головкина, чтобы с их стороны выждать почина, не спеша броситься в объятия тех, с кем союз требовал их же выручать победителю. Петр оценил значение мысли канцлера и, благодаря твердому следованию этим путем, Россия вышла из борьбы закреплением за собою всего завоеванного нашим оружием, не смотря на интриги, мешавшие миру 6 лет. Начиная с первых договоров, заключенных Головкиным с Польшею, цель дипломатики нашей заключалась во взаимной поддержке нами союзников, для общей цели – ослабления Швеции. На Кросенском свидании Петра I с 1-м Прусским королем, Головкин обязал Пруссию удерживать шведов в Померании, посулив за эту услугу, при дележе – Эльбинг. Для лучшего закрепления дружеского союза, племянница Петра I, Анна Ивановна отдана замуж за племянника прусского короля, герцога курляндского. Это исполнено в следующем же году (1710 г.). Швед поднял турок, объявивших войну нам, после полного завоевания нами Лифляндии. Вступать с австро-немецко-римскою империею, в ближайшую родственную связь посредством брака царевича с дочерью или сестрою императора – Головкин отклонил, считая это не выгодным для России, и породнил с брауншвейгским домом. Он находил общее родство, через третьи руки, как оказывалось, более подходящим. И настоял на этом.

Заручившись полезными союзами при посредстве осторожного Головкина, Петр I, зная его беспристрастие, возложил на него разбор громадного процесса о взятках, в который вовлечены были главные начальники: флота (генерал-адмирал) и армии (князь Меньшиков, председатель военной коллегии). Решение Головкина не покрыло виновников похищения государственного интереса и начеты с первых лиц администрации, сохранив для пользы службы способности этих сановников, могли удержать их от новых поползновений к захвату. Новый договор с Пруссиею (1714 г.) сделал короля ее больше заинтересованным в поддержке наших интересов, уступкою Штетина. Во время второго путешествия Петра по Европе, Г. М. Головкин, находясь при государе в Голландии, в это время привлек к союзу с нами Францию и вошел, через барона Герца, в сношения с возвратившимся в свои владения Карлом XII. Некогда страшный противник соглашался на уступку России остзейского края и Финляндии до р. Кюменя. Эти основания приняты были при назначении съезда наших и шведских дипломатов на Аланде. Смерть Карла XII и казнь Герца еще на два года протянула тяжелую борьбу в конец истощенной Швеции, на все это согласившейся при заключении Ништадтского мира. Заключали его другие лица, но руководили их заявлениями прозорливость Головкина и светлая мысль Петра I. На торжестве празднования этого мира, Головкину поручено было поднести государю титул императора. В следующем же году, канцлеру пришлось успокаивать подозрительность турецкого правительства, по случаю похода Петра за Кавказ. Умные представления отстранили войну нашу с турками, когда от Персии присоединены к нашим владениям значительные части территории. Со смертью Петра, оставаясь канцлером, граф Гаврило Ив. Головкин уже не играл первостепенной роли. Любимцы – Долгоруков при Петре II, I Меньшиков при Екатерине I и Бирон с немцами, при Анне, – обходили заслуженного старца, действуя через преданные им орудия. Между орудиями этими хитрец Остерман, нося звание вице-канцлера, был душою дипломатических сношений, в основе которых были цели вовсе не столько полезные для России, как направление политики Петра I. Головкин был душою противников ограничения власти Анны, и этому следует приписать удержание его, до смерти, на посту канцлера. Смерть достойного дипломата самоучки последовала (20 января 1734 г.) от горя о потере сына. В 57 лет службы отечеству и в 27 лет управления иностранными делами (25 лет канцлерства) Головкин заключил 67 трактатов, проявляя редкую проницательность и заставляя даже не расположённых к нему иностранцев отзываться о нем как о «полезном министре». Эти заслуги воспитателя Петра I и заставили нас после царя-преобразователя, с него первого, начать галерею сотрудников гения. Головкин не отличался такими блестящими способностями, который заставляют говорить о себе; но здоровый, проницательный ум его умел всегда выбирать лучшую и кратчайшую дорогу к выходу из затруднений. Сам Петр I отдавал предпочтение ему, посылая на дело вместо себя. Что же больше и красноречивее такой оценки деятеля, истинно полезного и необходимая Петру I даже? Коричневый кафтан без всякого шитья и очень простой материи, служил неизменным облачением Петровского канцлера, ко всем приветливого, но расчетливого не меньше на слова и обещания, чем на деньги, и от того выдаваемого за скупца. Насколько правды тут, мы не сочли нужным доискиваться, зная общий удел человечества – несовершенство.

Генерал-адмирал и Генерал-Фельдмаршал.

Сын стольника еще (после боярина), Алексея Петровича Головина, Федор Алексеевич Головин, назначен I царем Алексеем, перед смертью, в стольники младшего сына своего, царевича Петра Алексеевича (1676 г.). В это время Головину было 26 лет, и никто не предполагал в нем тех способностей, которыми, при царствовании своего воспитанника, он затмевал всех любимцев Петра. Можно догадываться, что преданность и Головина царю Петру I производила впечатление невыгодное для правительницы когда случалось проявляться, уму его, да находчивости. Представляя себе и своим видам помеху в лице Головина, правительница и придумала удалить его надолго от брата-царя в то именно время, когда Софья решилась исподволь проложить себе путь к короне и престолу, вставляя свое имя в грамоты, с именами царей-братьев. Такое представление повода отсылки и Ф. А. Головина в посольство в Китай, имеет за собою логичную вероятность по ходу дела о планах к возвышению правительницы и, вместе с тем, разрешает вопрос о выборе в посланники прямо лица, не употреблявшегося до того дипломатической части и, даже, ни чем видным не заявившего себя в служебной исполнительности. Назначение в Китай послом, было, вместе с тем, и ловушкою: при неуспехе можно было опасного человека, не оправдавшего будто бы сделанного доверия, совсем затереть и смешать с грязью; если еще не привлечь к ответственности за промахи? А они так естественны в новом деле, каково было сношение московского двора с богдыханским, как известно, крайне подозрительным и своеобычным. С приближением наших граней к китайской граничной черте степей, к тому же начались у нас с китайцами распри, с каждым днем грозившие усложнением, а не прекращением поводов к раздору. И распутать все эти узлы, с целью довести до дружеских отношений соседние правительства, послан был (1685 г.) Федор Алексеевич Головин, при назначении возведенный в ближние окольничие. Пилюлю, как следует, позолотили этим, показав умному послу, что внезапное возвышение должен он искупить подлинною заслугою. Правда, росши в Сибири, правителем которой был отец его, Головин знал лучше других китайские обстоятельства. Знал он также, что в то время, когда богдыхан заявлял охоту прекратить распри и его нарядили в посольство, – китайцы вторично приступили к Албазину, и приходилось выручать его от осады вооруженною рукою. Сбор средств для отпора занял целый год (1686) и только в 1687 г., в июне, китайское правительство назначило местом съезда своих уполномоченных с нашими Селенгинск, перемененный потом, по просьбе Головина, на Нерчинск.

Во время пересылок об избрании пункта для съезда, Головин приступил к стройке на р. Уде острога. Принял в подданство монгольских князьков, прикочевавших в окрестности, ради притеснений от калмыков, да привел в подданство русское сойотов табунуцких с шуленгами, взяв с них шертную клятву по их обычаю. Китайские послы явились с отрядом войска в 10 000 челов. и заняли луговую сторону рек Шилки и Нерчи, расставив 2 палатки в 200 саженях от нерчинского острога. Переговоры открылись 12 августа, предложением китайцев: не вспоминать прежних распрей, и Головина – назначить границею р. Амур, южный берег которого был бы китайский, а северный – наш. Китайцы требовали уступки Албазина и Нерчинска с землями до Байкала. Обе стороны стояли на своем. Китайцы приготовились силою взять Албазин, а силы Головина были недостаточны для обороны, не только для завоеваний. Не доводя дело до оружия, он уступил Албазин, обязавшись разрушить эту крепость и, по принятии р. Кербечи (Торбнцы), притока Шилки, за рубежную черту, 27 августа 1689 г. договор был заключен. В столицу воротился Головин уже при правлении Петра, за низвержением правительницы.

Прием Петром бывшего его стольника, теперь возведенного в бояре, был самый радушный, и уменье рассказывать виденное в странах им посещенных, подстрекнув раз любознательность юного государя, сделало и его неутомимым собеседником китайского посла. С каждым днем доверенность царская росла к этому умному вельможе. Вверив ему заботы о снабжении войска хлебом, по смерти боярина Шереметева, Петр возложил на Головина главное начальство над оружейною палатою. В качестве генерал-кригскоммисара, Головин способствовал взятию Азова во второй поход; начальствуя флотом и поражая турок, намеревавшихся подойти водою. Адмиралом по имени был Лефорт, – как номинально и считался первым в великом посольстве, – хотя душою всех переговоров и мероприятий был Головин, заключившей, между прочим, в Лондоне, с лордом Кермартеном, договор о табаке, выгодный для России. Головин договаривался и со всеми техниками, принимаемыми в службу свою Петром I. Воротись в Россию, царь велел выбить медаль в память заслуг Головина, сделав его первым андреевским кавалером, учреждая этот орден, и сам возложив его на своего министра. Перед войною с Швециею (18 февраля 1700 г.), Головин сделан управляющим приказами: посольским, малороссийским, смоленским, новгородским, владимирским, галицким и устюжским, т. е. заведывателем всеми иностранными делами и источниками государственных доходов. В день объявления войны Швеции (19 авг. 1700 г.), сделав фельдмаршалом, Петр заставил дипломата вести войска русские под Нарву. В бытность его крепость эта доведена была до невозможности долго держаться. Нужда потребовала Петру с Головиным уехать из лагеря, чтобы двинуть быстрее снабжение войска всем необходимым. А в отсутствие царя и фельдмаршала произошла, с подходом Карла XII, несчастная битва и погибель артиллерии. Деятельностью неистощимого в изыскании средств Головина, опасность для государства скоро устранена сформированием войска, вдвое многочисленнее прежнего, и отлитием новой артиллерии.

Направив к лучшему почти потерянное дело армии, Головин с царем явились на свидание с польским королем в Бирже (17 февр. 1701 г.), и, заключенный здесь договор (26 февр.) с Августом о взаимной поддержке против шведов, давал возможность Петру надеяться на поправление ущерба, нанесенного нарвскою потерею: маня Польшу уступкою прибалтийских областей ей и втянув в борьбу республику, а не одного выборного короля ее. Польские войска должны были в летнюю кампанию 1702 г. взять Ригу, когда русские откроют кампанию в Ингерманландии. Поздний возврат царя из Архангельска, заставил осадить Шлиссельбурга и взять его в октябре, но, тогда как польско-саксонская армия понесла поражение, – укрепление за нами доступа в Неву совершилось вполне. Успех этот – преддверие к победам и перевесу нашему, – совпадаешь с законоположением, внушенным Головиным: об обеспечении свободы совести и свободного оставления нашей службы, вступающих в нее искусных иностранцев. 1702 год замечателен был еще в личном интересе Головина, возведением его в графы римской империи – первый случай почета для русского сановника, всюду сопровождавшая царя-преобразователя и в лагерь, и в осады. Из рук Головина «за никогда же слыханную викторию» – взятие лодками военных судов с артиллериею, Петр получил награду – крест св. Андрея (10 мая 1703 г.), в лагере при взятом Ниеншанце. Там же, Головин и в том же месяце (28 мая) заключил договор с польским послом, о поддержке субсидиею с нашей стороны борьбы Августа II с Карлом XII. Взятие Нарвы в 1704 г. вызвало новое посольство польское к царю и новый договор о союзе оборонительном и наступательном, в котором, разбитый противником Август, видел единственную поддержку для себя. После триумфа Московского, которым отпраздновано завоевание старинного русского достояния у шведов, Головин отклонил притязания англичан, невыгодный для нас в торговом отношении, а, терпевший неудачи союзник – Польша, получил справедливое внушение о том, что нам, в свою очередь, желательно для устранения поводов к неудовольствию взаимному. То же указано и Пруссии, намеревавшейся вступить с нами в сношения, когда прямого союза заключать не представлялось возможности, при скороспешности решения европейских держав о торжестве шведского героя. Петр I, вовсе не и представляя своего дела потерянным, и оставаясь без союзников не думал вовсе потерять добытое оружием, хотя о мире договариваться с победителем Августа был и не прочь; но о мире честном. Его не так понимали дипломаты голландские и прусские, и не думали серьезно входить в посредничество с Карлом XII по русскому делу; особенно при тогдашнем вооружении счастливого воителя против своего гениального соперника. Головин смотрел на дело мирных негоциаций, как на раннюю попытку. Заваленный со всех сторон делами, – кроме посольских и по астраханскому краю, где продолжалось не унявшееся брожение – Головин был вызван царем в Петербург весною 1706 г., а оттуда воротясь, спешно позван в Киев из Москвы; уже нездоровый. В Нежине болезнь свалила деятельного генерал-адмирала фельдмаршала, а в Глухове – куда прибыл он, почувствовав призрачное облегчение, последовала кончина друга царя-преобразователя (2 августа 1706 г.). Она поразила Петра I в такое время, когда больше всего нужны ему были ум, знание и энергия графа Федора Алексеевича Головина. «Печали исполненный Петр», вызывая немедленно из Воронежа Апраксина, выразился, что такой вести, как потеря Головина, «никогда бы не желал писать». И в этом лаконическом взрыве сознания беспомощности таким гигантом, вполне выражается великость его потери в лице «адмирала-друга, посеченного смертью в Глухове».

Первый русский фельдмаршал

Самый заслуженный и благодушный из сотрудников великого преобразователя России, родился 25 апреля 1652 года. Он был старший сын боярина Петра Васильевича и Анны Федоровны, урожденной Волынской. По высокому происхождению, Борис Петрович Шереметев преимущественно назначался для придворной службы и 13 лет от роду пожалован в комнатные стольники царем Алексеем (6 июля 1665 г). С 14-ти летнего возраста начал Борис Петрович Шереметев военную службу и 17-ти лет от роду уже прославился подвигом храбрости, получив за него, в поощрение, 40 соболей, – перед женитьбою на Евдокии Алексеевне Чириковой. После брака Шереметев шесть лет не принимал участия в походах и только в 1675 году является помощником отца и своего, на военном поприще. Еще спустя 6 лет (1681 г.), Борис Петрович Шереметев в крымском походе начальствует отдельным отрядом, пишась «наместником Тамбовским». Ослабление правительственной энергии при болезненном юном государе, каким оказывался царь Федор Алексеевич, было причиною стрелецких своевольств и потом бунтов, вызвавших двоецарствие. На другой день коронации двух государей (26 июля 1682 г.) Борис Петрович Шереметев пожалован в бояре, но трудно сказать, чтобы правительница рассчитывала найти в нем опору своим видам. Вернее, этим повышением царевна Софья хотела привлечь не причастного волнениям партий, будущего фельдмаршала, на свою сторону. Этого не достигла она, даже включив молодого боярина в число 4-х уполномоченных для договоров с Польшею о вечном мире, с титулом «наместника вятского». Для ратификации трактата королем, повез этот акт в Варшаву Борис Петрович Шереметев, и ему поручена комиссия – из Польши проехать в Вену, чтобы там довести до результата переговоры с императором о царском титле «величества». Однако имперские дипломаты отстояли свое упорное умаление достоинства московских государей, в буллах находя достаточным титулованье «светлостью». Безрезультатность миссии не лишила впрочем выполнителя награды и жалованной грамоты (26 февр. 1688 г.). Летом же, следующим, он принял участие во втором крымском походе кн. В. В. Голицына, кончившемся неудачею. Перемена правительстве на Шереметеве не отозвалась ничем, и он оставался до азовских походов начальником войск по белгородской граничной черте, здесь успев поддерживать в крымцах уважение к своей бдительности и уменью давать отпор во всякое и время. Во время же азовских походов, Шереметеву с казачьим гетманом Мазепою выпала роль самостоятельных действий со стороны рр. Днепра и Днестра, где будущим фельдмаршалом взяты все турецкие городки и укрепления. Не дал туркам Шереметев завладеть и развалинами Кизи-Керменя (1696 г.), хотя пришли они в больших силах. Это был последний подвиг борьбы с оттоманами вождя, прославившегося скоро уменьем одерживать победы над господами непобедимыми шведами. Как пролог к этой эпохе заслуг нашего воителя, было принятие его в орден мальтийских рыцарей, совершившееся во время путешествия его по Германии и Италии, предпринятого одновременно с первым путешествием царя-преобразователя в Европу. Достигнув (через Краков и Вену) Венеции, оттуда Борис Петрович Шереметев, направился в Рим. Снабженный лестными и рекомендациями государя, он принят был благосклонно папою, и, через Неаполь, проехал в Мальту (2 мая 1698 г.). В то время собрано было морское ополчение против турок, и, приняв участие в этой экспедиции, Шереметев почтен был саном рыцаря при отъезде с острова (9 мая 1698 г.), с разрешения папы Иннокентия XII. Поклонившись в Бари мощам Николая Чудотворца, Шереметев через Флоренцию, Венецию и Вену 10 февраля 1699 г. прибыл в Москву, получив от государя право писаться «боярин и военный свидетельствованный мальтийский кавалер». Описание путешествия Бориса Петровича Шереметева издано в свет его внуком по его запискам.

Подвиги в северную войну, прославившие Шереметьева, начались, между тем, как известно, нарвским поражением, причиною которого, нельзя, часть, не признать будущего фельдмаршала, неосторожно оставившего свой пост в дефилеях Сига-иоки и несвоевременным приходом к главным силам, произведшего невыгодный переполох, с преувеличением от страха численности шведов. Свое войско, впрочем, Шереметев не переправил раньше за Нарву, но уничтожением моста, опять затруднил положение главной армии. Тем не менее, уцелев с этими жертвами, от нарвского поражения и      плена, Борис Петрович Шереметев оказался, при безвыходном почти положении нашем с потерею армии и артиллерии, единственным полководцем, на которого и возложена трудная роль отстаивать незащищенные наши пределы. 1701 год, следовавший за нарвским погромом, провел Шереметев на границе, устроив и обучив новобранцев наскоро настолько, что в конце еще, уже принялся бить шведов под начальством генерала Шлипенбаха. Первый перевес оружия оказан достойным сыном вождя – Михаилом Борисовичем Шереметевым, при Рапине мызе, а затем при Эррестфере, начав бой 30 декабря 1701 г., в 1 день января 1702 г. Борис Петрович Шереметев окончил его полным поражением противника, начав новый год первых успехов наших подвигом, заслужившим ему сан первого русского фельдмаршала.

Узнав от победителя при Рапине подробности дела лично, в Москве, Петр в первый раз развеселился и с оживлением произнес: «слава Богу! можем же и мы бить шведов!»

Загладив этим подвигом свою нарвскую погрешность, новый фельдмаршал, награжденный и андреевским орденом за эррестферскую победу, летом уничтожил гребную флотилию шведскую на Чудском озере и вторично добил Шлипенбаха при м. Гумельсгофе (17 июля); сделав Лифляндию вполне беззащитною, за удалением шведского короля в польские пределы. Затем, 25 августа фельдмаршалом взят г. Мариенбург, откуда;      спешным маршем позван победитель к Нотебургу (Шлиссельбургу), взятому в 12 день осады. А 11 ноября Петр I устроил своему фельдмаршалу, в Москве торжественный триумф при вступлении войск, дух которых еще более возвышен этою честью. С ранней весны 1703 г. началась кампания на берегах Невы, со сдачею Ниеншанца (1-го мая). Оттуда направлены силы к Ямам и Копорью. Взяв их в июне 1703 г., фельдмаршал в 1704 году явился перед Дерптом (5 июня), 14 июля сдавшимся (при остановленном ради того штурме). Августа же 9-го сдалась Нарва, стоившая такой потери при первой осаде. Победы, нами одерживаемые, не могли поднять духа польского короля, терпевшего неудачи за неудачами, и фельдмаршал, по сдаче Нарвы, послан к нему на помощь с дивизиею пехоты и 6 полками конницы (под начальством Ренне), присоединенной к саксонцам. Сам фельдмаршал действовал против генерала Левепгаупта, занявшего Митаву, но схватка при Мур мызе с ним, доведшая шведов до невозможности нас преследовать, была для них однако не поражением, хотя и принудила Левенгаупта уйти и в Ригу. Взятие Митавы (4 сент. 1705 г.) было Петру I и тем приятнее, что он преувеличивал мурскую неудачу фельдмаршала, по представлениям Меньшикова, и шел сам на помощь к Шереметеву. Сделанье неопасным Левенгаупта, доставило Петру возможность послать фельдмаршала усмирять астраханский бунт (30 июля 1705 г.) грозивший, в случае замедления мер, опасными следствиями для всего Поволжья. К марту 1706 г. Шереметев все успокоил в Астрахани, получил лестное заверение царя: «труды и старания ваши вознаградит Бог, да и я сам сделать сие не оставлю». При письме следовал приказ ехать в Киев строить крепость, на случай отпора шведов, добивших саксонцев. По приезде же фельдмаршала в Жолкву, при личном свидании, Петр дал ему графский титул. Три следующие года были самыми тяжелыми в борьбе с Карлом XII, обрушившимся, – не имея уже противников на одного Петра I. Первая наша схватка с шведскими силами, предвидимыми королем, была при Головчине 3 июля 1708 г., и русские удержались, хотя с уроном, приписанным нераспорядительности кн. Репнина; 29 августа, под Добрым, роли ниши переменились: мы разбили шведское левое крыло, и фельдмаршал принудил короля изменить его прежний маршрута движением к Мстиславлю. Этим Карл XII обманул русских частью, вдруг поворотив к р. Соже, чтобы войти в Малороссию, но, вместе с тем, отдал на жертву случайности продовольствие армии, везенное из Риги Левенгауптом, вместе с судьбою его отряда: Петр I сам разбил его при Лесполе, отняв обоз, а Шереметев, стоя в Новгороде-Северском, мешал добывать шведам средства продовольствия. Партии их, и очень значительные, разбивались, без результата ослабляя главный силы. Это подготовило полтавскую победу, одержанную нами тоже частью благодаря предусмотрительности Шереметева, укрепившего редутами русский лагерь. Попав между этими укреплениями, огнем их сбиты главные шведские силы, уже не могшие потом поправиться при всем геройстве отчаянной борьбы, окончившейся паникой и бегством с поля. С места боя полтавского Петр послал Шереметева к Риге, которая будучи блокирована с октября 1709 г., выдерживала осаду всю зиму и весну и сдалась 11 июля 1710 г. Доведя Ригу до невозможности защищаться и стоять, Шереметев послал брать Пернов и Эзель, и овладев этими местностями, да Динаминдом, в августе направил Бауэра к Ревелю; 29 сентября тоже сдавшемуся на капитуляцию. Видя успехи наши в завоевании Финляндии, шведы возбудили турок к войне с нами (22 дек. 1710 г.) и с начала 1711 года, фельдмаршал повел войска через польские владения к турецкой границе. Местом сбора был Слуцк. Оттуда в конце мая перешли главные силы фельдмаршала через Днестр, не смотря на сопротивление собравшихся большими массами татар. Петр нашел фельдмаршала уже в Яссах; коварство господаря Бранковано лишило наше войско средств продовольствия, прежде обещанных, и заставило принять фланговое движете по Пруту, к Галацу, – сборному депо продовольствия. На пути туда, малочисленная русская армия (38 246 чел.) была окружена в семь раз сильнейшим числом турок и после трехдневного боя, приготовилась пробиться во что бы ни стало, когда визирь, боясь результатов этого отчаянного предприятия, поспешил заключить выгодный для турок мир (10 июля 1711 г.). Воротясь в наши пределы, фельдмаршал, при колебании султана ратификовать прутский трактат, оставался до следующего года при войсках в Киеве, а воротясь в столицу, вступил во второй брак, по воле монарха, и сам было думая и решившись даже, на старости, удалиться в монастырь. После брака, воротился фельдмаршал вновь в Украину, к войскам, и провел там до 1715 года, когда направил его Петр в Померанию (указ 27 июля) для принятия начальствования армиею против шведов.

9Э8*е-

На пути следования, Шереметев должен был принудить г. Данциг к уплате контрибуции за сношение с шведами и только летом 1716 года явился в Мекленбург, откуда перевезены были в августе войска в Данию, для предположенной высадки в Шонию, несостоявшейся за потерею со стороны датчан удобного времени. Фельдмаршал, перезимовав в Мекленбурге, в 1717 г. удалился с войском в польские пределы, и воротясь вслед за государем в Россию, в начале 1718 г. чувствовал себя крайне больным. Пользование минеральными водами в Олонце не помогло и 19 февраля 1719 г. фельдмаршал скончался от водяной в груди, не доживя двух месяцев до 67 лет от рождения. Все знавшие его, русские и иностранцы, отдавали уважение уму, нравственным качествам и знаниям нашего полководца, оказавшего Петру и России больше всех пользы своими военными подвигами.

Ноября 23 1673 года, в деревне, во Владимирской губернии, у чьего-то конюха Данилы Меньшикова, родился сын, названный по имени святого, празднуемого в этот день, Александром. Сам он тщательно скрывал свое происхождение. Льстецы придумали, что будет почетнее приписать ему родство от литовской шляхты, – забывая, что Меньшиков звучит не по-литовски, а по-русски, – но сами все же не могли прибрать выдумки по вкусу тому, кого сказкою чаяли превознести они. Верно одно, что в первый год взятия Петром в руки браздов правления от сестры, Алексаша Меньшиков сын, продавал пироги в торгу и своими прибаутками привлек на себя внимание, любимца Петра I юноши, Франца Яковлевича Лефорта. Тот взял краснобая к себе в прислугу, а у него увидел царь острого малого и приблизил его к себе, записав в потешные. Под Азовом краснобай уже отличился личною храбростью и находчивостью, а во время первого путешествия Петра I в Европу, был уже неразлучен с молодым государем, подле него работая топором на вест-индской верфи, в Амстердаме. Гений-царь открыл необыкновенный, на все годный, изворотливый ум в безграмотном Алексаше и бойкая находчивость сделала его самым близким помощником преобразователя. Любители сплетен старались найти грязные источники и поводы Петровой привязанности к Меньшикову, но стоит только приняться за разбор дел, поручаемых случайному, как говорят, этому любимцу, чтобы понять необходимость его для Петра I, ради неслыханно быстрой исполнительности на него возлагаемого. Без живого, на все хватающего ума – особенно при безграмотстве человека – тут всякий бы затерялся, а Меньшиков все вывозил, к полному удовольствию требовательного делового исполнителя, каким был сам Петр I, лично засвидетельствовавший сенату, что он «Александра даром не награждал».

В 1702 году мы находим, поручика Преображенского, Меньшикова – губернатором шлиссельбургским, при самом взятии этой крепости. В этом сане приготовил он все к раннему походу 1703 г. и по взятии Ниэншанца, на рассвете 7 мая, взял после упорного боя на лодках шняву «Астрильд», когда царь брал бот «Гедан» в устье Невы; вместе с Петром I, получив за этот подвиг в награду орден Андрея Первозванного. По заложении Петербурга, Петр вверил Меньшикову постройку 6-го бастиона земляной крепости Петропавловской, носившего имя строителя (ныне бастион Петра II). Зимою, отправившись с царем в Воронеж, оттуда в феврале 1704 г. привез Меньшиков, царем сделанную, модель замка «Кроншлот» для укрепления острова Котлина. Успел срубить ее на льду до вскрытия вод, а 4 мая последовало освящение этой новой твердыни. Летом 1704 года был Меньшиков с царем при осаде Нарвы и Дерпта и, по взятии первой, сделан генерал-губернатором и герцогом завоеванной Ингрии. В 1705 г. отправлен с войсками на помощь польскому королю Августу II и под самой Варшавой разбил партию сил Лещинского, а затем, начальствуя конницею – в то уже время, когда Август пересылался с Карлом ХII, прося у него мира и получив согласие на то, – принудил шведского генерала Мардефельда к бою при Калише и разбил на голову шведов, при участии саксонцев несмотря на нежелание короля их действовать. Затем, открыв измену Августа общему делу, но оставаясь в пределах Польши, князь ижерский (с 30 мая 1707 г.), Меншиков готовился принять на себя первый удар короля-героя, расположившись в Тыкоцине и потом в Новогрудке. В 1708 году предупредил он Карла XII, заняв переправу на р. Березе, под Борисовым. Но, шведский король не желая бороться долее, совершил переход чрез засеки и явился под Головчиным, дорого купив перевес в этой схватке.

В октябре узнал Меньшиков об измене Мазепы и первый сообщил о том Петру I, а затем спешно явясь пред замком Батурином., где гетман собрал провиант и вооружение для передачи шведам, взял его приступом 12 ноября 1708 г. – предупредив Карла ХII перешедшего Десну, в этот день, только в 6 милях от взятого укрепления. При осаде Полтавы, Меньшиков взялся сделать диверсию, чтобы, отвлекши врага, провести в осаждаемую крепость подкрепление, да провиант, и выбил шведов из ретраншемента за Ворсклою, прогнав их за Опошню и вызвав поддержку самого короля со всею армиею. Во время же боя отряду удалось проникнуть с резервом в Полтаву. В самый день славной победы, уничтожившей силы Карла XII, Меньшиков принудил к сдаче, припертую к лесу, часть шведского левого крыла и с генералом Ренцедем атаковал шведские шанцы перед крепостью, освободив ее от осады. В самый же жесточайший, утренний бой, Меньшиков с Бауэром, упорнее всех пробивались с конницею в ряды шведской пехоты и под князем убито было три лошади в короткое время. Для поддержки боя на флангах, Шереметев ударив в штыки, разорвал центр, и тогда общая паника заставила шведов бежать с поля. Беглецы сдались Меньшикову при Переволочне и Карл XII остался без армии, спасшись от плена бегством в Турцию.

За эти подвиги Меньшиков произведен Петром в фельдмаршалы (7 июля 1709 г). Сопровождая затем Петра I в Киев и Польшу, Меньшиков получил при отъезде царя в Россию начальство над войском, назначенным для действий против шведов в Померании, и пробыл там до конца этого года, успев к полтавскому триумфу прибыть в Москву. В начале следующего года, Меньшиков взял Динаминд и заключил договор с герцогом курляндским о браке его с племянницею царскою. Брак их высочеств отпразднован был в Петербурге, в новом доме князя Меньшикова. За удалением Петра в турецкий поход, Меньшиков оставлен охранять Петербург и весь остзейский край, а с 1 марта 1712 г. начальствовал над, действовавшим в Померании, войском нашим. При знаменитом прогнании Штенбока из Фридрихштадта, Меньшикову выпало на долю загородить дорогу шведам со стороны Коломбиттеиа, но фельдмаршал шведский ушел из Фридрихштадта в противную сторону; – когда отбить атаки Петра и Меньшикова не удалось и они соединили свои силы. По отъезде Государя в Россию, Меньшиков довел, запертого в Тённингене Штенбока до сдачи (3 мая 1703 г.). Двинувшись от Тённингена, кн. Меньшиков взыскал контрибуцию с городов Гамбурга и Любека, за продолжение ими торговли с шведами. Затем, обязав союзников общими силами взять у шведов г. Штральзунд и ост. Рюген, взял последний своими и саксонскими войсками. Договорился с прусским королем об отдаче ему г. Штетина, по взятии его, – привлекши этим обещанием и Пруссию к усердной поддержке общего дела. Англичане, взявшись разыгрывать роль посредников, предложили союзным войскам выйти из шведской Померании, за обещание Швециею не трогать никого. Но, не поддавшись на эту уловку, Меньшиков начал осаду Штетина и скоро блистательно кончил се: сделав согласно обещанию и вытребовав с прусского короля на издержки добывания 400,000 рейхсталеров. Взяв Штетин, Меньшиков русскую армию провел в Данциг и оставил там, сам прибыв в Петербург и окончив этим воинские свои походы.

Дома ждало его начало процессов о лихоимстве. Расследование, не смотря на тщательность прикрытия плутней, открыло вполне виновность князя, но Петр простил его повелев взыскать неправо захваченное. Затем раскрылись новые преступления, и виновный предан суду сената, изрекшего смерть. Чтобы выпросить пощаду дорогой для отечества жизни Меньшикова, – от которого государь ожидал полезных услуг – сам Петр напомнил заслуги осужденного и указанием, что ему обязан своею жизнью, – выпросить помилованье; подвергнув миллионному начету казенных убытков. Доказанная виновность охолодила к Меньшикову Петра I, но все таки не лишила князя Ижерского его служебного значения, и отъезжая в 1716 г. на 1,5 года в Европу, государь оставил его хозяином в Петербурге, где в отсутствие царя предстояли громадный работы: изрытие каналами Васильевская острова и застройка каменными домами берегов большой Невы, на Васильевском и Адмиралтейском островах. Спеша выполнением работ, князь был вовлечен в ошибки хитрыми интриганами-строителями; – не слушая искусного генерал-архитектора Леблона, не умевшего льстить и ухаживать за всемощным распорядителем. Вместо удовольствия, князь вызвал гнев царя, убедившегося, что все исполненное испорчено. С этих пор Меньшиков не возвращал к себе уважения монарха. В 1720 году, между тем, посылал его Петр I осмотреть рекрут и наблюсти за изготовлением и отправкою всякая рода военных снабжений. Сформировав 3 корпуса войск в Стародубе (26 полков) и усмирив беспорядки в Запорожье, князь прибыл в Смоленск, а оттуда в Ригу и Петербурга. Перед самым заключением Ништадтского мира, на Меньшикова подали жалобу казаки о захвате войсковых земель в Почепе. Расследование опять подтвердило справедливость жалобы, и Меньшиков должен был принести повинную, да заплатить наложенный тяжелый штраф, не снятый и при наградах по случаю мира. Отправившись в персидский поход, Петр возложил на Меньшикова наблюдение над работою Ладожского канала, рытье которого вверено, покровительствуемому Меньшиковым, Скорнякову-Писареву. Неуменье этого лица, – при осмотре царем выполненного, в 1724 г., – привело также монарха в гнев на производителя работ и его защитника. Смерть Петра I застала Меньшикова чуть не на кануне опалы, но искусные меры, чтобы заставить признать царствующею государынею, Екатерину I – все поправили. Озаботившись в скорейшем времени приготовлениями к свадьбе цесаревны Анны Петровны, Меньшиков нашел, через посредство голштинского министра Бассевича, поддержку в герцоге голштинском, когда враги      князя      Ижерского подстроили было ему верную опалу.

Это устроено в бытность князя в Курляндию, – где старался      он о выборе себя дворянскими голосами в герцоги,      но не удалось. Он, по возвращении в Петербург, удержавшись в милости при помощи зятя государыни, скоро      затем сделался первым лицом управления.

Князь      заставил Екатерину I, умирая почти внезапно, объявить наследником Петра II, под опекою его, Меньшикова. Казнив врагов своих, опекун-регент заставил малолетнего императора обручиться со своею старшею дочерью, княжною Марьею Александровною, произведенный в день этого обрученья в генералиссимусы.

Опасная болезнь всемощного правителя, в июне и июле 1727 г., дала возможность противникам честолюбцам еще раз сплотиться и овладеть доверенностью юного императора, боявшегося сурового опекуна своего. Когда выздоровел князь, влияние его на Петра II было уже парализовано, а ничтожный случай при освящении церкви в Ораниенбауме, объяснен врагами полным захватом власти со стороны временщика. Князь стал на царское место, не дождавшись приезда государя, умышленно остановленного Долгоруким. Арест домашний, лишение власти и ссылка – сперва в Ораниенбург, принадлежавший князю, потом в Сибирь, с конфискациею всего имущества – следовали для Меньшикова, почти непрерывным рядом бедствий. Жена по дороге в ссылку ослепла от слез и умерла. Он поселен под полярным кругом, в Березове, и в бедствии показал величие духа истинно христианское. Сам вырыл могилу старшей дочери, пораженной оспою, и, за нею следом, умер от удара, 22 октября 1729 года.

Сын сибирского воеводы, боярина князя Ивана Борисовича Репнина – Аникита Иванович, родился в 1668 году. Пятнадцати лет сделан был стольником царя Петра (1683 г.) и с этого времени сделался с ним неразлучным. Через 2 года, при учреждении потешных, сделан поручиком; еще через 2 года – подполковником, а в первом азовском походе, с князем Яковом Долгоруковым отличился отнятием береговых башен у турок. В походе же 1696 г. был капитаном судна и, в 1698 году, по возвращении из путешествия в Европу, произведен в генералы. Генерал Репнин занят был обучением первых регулярных войск, перед шведскою войною, и при открытии компании произведенный в генералы от пехоты, командовал дивизиею из 9 полков. Приведя войско к Нарве и сдав его графу Головину, главнокомандующему, Репнин воротился в Новгород, назначенный губернатором этой провинции, а после нарвской потери, в два месяца собрал и обучил армию вдвое более сильную числом и выправкою. В марте 1701г. Репнин уже двинулся с 19-ю полками в Лифляндию на помощь Августу II и по разбитии шведами саксонского фельдмаршала Штейнау, под Ригою, провел полки свои без потери к Пскову, соединившись там с армиею Б. П. Шереметева (15 авг. 1701 г.). Принимая участие во взятии Шлиссельбурга и Ниэншанца, князь Репнин под Нарвою, был употреблен царем для выполнения военной хитрости, для вызова шведов. Перерядив 2 полка в костюм, похожий цветом на шведский, царь приблизился с ними со стороны Лифляндии к осажденной крепости, давая сигналы, – как бы шло подкрепление осажденным. Другая партия (Меньшикова и Репнина), выехала и вступила с прибывшими в бой, будто бы. Комендант Горн поспешил выслать на помощь мнимым шведам партию из крепости, которую мнимо прибывшие поспешили перехватать в плен и, вслед за немногими убегавшими, при открытии обмана, чуть не проникли в Нарву, нанеся чувствительный ущерб гарнизону ее. По взятии штурмом этой крепости, Репнин с 14 полками пошел в Полоцк для действий против шведов. По взятии же Митавы царем (1705 г.), расположился с пехотным корпусом в Гродно и, когда там заперт был Огильви – успел завести с ним сообщения и помочь уйти, ничего не потеряв. Следующий год (1707 г.) провел Репнин с войском в Польше и, присоединясь к армии Шереметева, 3 июля первый отбил своею дивизиею, хотя с уроном, Карла XII при Головчине. Урон этот причтен было на военном суде к вине Репнина и, за недостаточно энергические распоряжения будто бы, выгородив Гольца, не давшего помощи – военный суд приговорил Репнина к разжалованию. Князь Михаил Мих. Голицын, зная невинность, лично с ним не ладившего, Репнина, в награду за победу при Лесном, выпросил у царя, вместо всякой милости – восстановление Репнина в прежнем чине и команде. Великодушный монарх, простив, отдал князю Аниките в команду, по прежнему, и его дивизию. При Лесном, находясь в рядах, солдатом, Репнин дал совет царю: приказать казакам, стоявшим сзади регулярных полков – бить всякого, кто подастся назад; чтобы за невозможностью отступления, заставить всех биться с мужеством отчаяния – «товарищ ответил ему милостиво Петр I, – «от тебя первого слышу это, и уверен, что не проиграем мы дела, так думая». Нужно ли доказывать, что человек воодушевленный настолько сознанием долга, сам бился не подаваясь? Командуя своею дивизиею в бою при Полтаве, Репнин составлял центр, и, его двенадцать полков, пехотных, штыками прорвали центр неприятельский, довершив поражение. Этот подвиг его награжден пожалованием ордена Андрея Первозванного. Репнин после Полтавы, в составе армии Шереметева, направился к Риге, и за отъездом фельдмаршала на триумф в Москву, без него командовал осадным корпусом и всею армиею.

До 11-го марта 1710 г. (дня возвращения Шереметева к войску) он успел перервать сообщение рижан с Динаминдом; взорвал пороховой магазин и обратил внутренность цитадели в развалины своим бомбардированием; приготовив, таким образом, все к необходимой сдаче Риги, не могшей, за разрушением, долго держаться. Шереметев оценил заслуги своего благодушного помощника и предоставил ему честь: первому вступить в сдавшуюся Ригу, вверенную ему в управление со всею Лифляндиею, в сане генерал –губернатора. Оставаясь в этой должности, Репнин начальствовал авангардом армии в турецком походе и, при Пруте, на военном совете, дал ответ: «лучше смерть, чем сдача!» В Померании начальником войска был Меньшиков, а душою действий, вредных для неприятеля – Репнин: и при осаде Штетина, и при занятии Фридрихштадтских укреплений, и при стеснении Штенбока в Теннингене; сдача которого состоялась тоже при его посредстве. За сдачу Теннингена, датский король пожаловал Репнину орден Слона. По взятии Штетина, корпус Репнина возвращен в Россию. Расквартировав на зиму полки в Смоленской губернии, князь Аникита Иванович воротился на губернаторство в Ригу, расположив часть войска (30 мая 1714 г.) лагерем вокруг города. В конце этого года Петр пригласил достойного вождя в С.-Петербурга, для участия в празднестве свадьбы князя папы Зотова, причем Репнин, в венецианском костюме, шел в процессии со свирелью в руках. После этого юмористического празднества, Репнин на весну расположил свою дивизию в Курляндии, вдоль берега. В 1716 году вызван для предполагавшейся высадки в Шонию, в Копенгаген, а по случаю несостояния ее, отвел русское войско зимовать в Мекленбург. Весною же 1717 г., вступив с армиею в Польшу, принудил магистрата Данцига к уплате наложенной Петром (за сношения с шведами) контрибуции, в количестве 140000 ефимков.

Воротясь затем в Ригу, Репнин оставался там до вызова в Петербурга к начале 1724 года – для занятия места, председателя военной коллегии, вместо Меньшикова (20 января); сохраняя впрочем, по смерть звание генерал-губернатора рижского; при коронации же Екатерины, – Репнин пожалован в фельдмаршалы. При раскрытии обстоятельств, вызвавших (в ноябре 1724 года) процесс Монса, Репнин, лично нерасположенный к Екатерине, отговорил гневного государя от крайних мер, которые готовился он было принять против дорогих его сердцу особ. Смерть Петра I застала врасплох сторонников законного наследования престола (сыном царевича Алексея), а насильственные меры, принятия Меньшиковым, парализовали всякое сопротивление со стороны не желавших воцарения Екатерины I. Репнин удалился в Ригу, на свой пост, и там, 3-го июля 1726 года, умер тихо, как жил, прослужив 43 года отечеству на поле битв, почти беспрерывных; везде являясь человеком редкой честности и непоколебимой правоты убеждений. О нем, да о князе Михаиле Мих. Голицине, его сопернике по оружию, можно сказать без преувеличений, что при Петре I – между сановниками, не всегда различавшими дозволенное от недозволенного, – они были парою «рыцарей без страха и упрека».

Генерал-адмирал флота

Случайность приблизила сирот дворян Апраксиных к трону царскому. Стольник Матвей Васильевич Апраксин убит калмыками в степи, в 1668 году, оставив малолетних детей: 11-летнего Петра, 7-летнего Федора, 5-тилетняго Андрея и дочь Марфу 4-х лет. Вырастая, девушка стала красавицею, и при вторичном выборе невесты для больного, уже вдового в 20-ть лет, царя Федора Алексеевича, – показалась ему лучше всех и выбрана в супруги самодержца. 14 февраля 1682 г. брак этот отпраздновали, а 27 апреля государь, молодой супруг, преселился в вечность; в 2,5 месяца брака успев сделать комнатными стольниками братьев супруги своей. Средний из них Федор Матвеевич, родившийся 1661 году, имел в это время 21 год, и с воцарением Петра попал к нему в ближние стольники. Вырастая и заведя потешных, Петр I Федора Матвеевича Апраксина, – одного из первых принявшего службу в селе Семеновском, – еще в год взятия Азова возвел в подполковники и, сделав его азовским губернатором, вверил ему надзор за стройкою судов по Дону. Навык в отправлении дел по кораблестроению, заставил Петра 1, по смерти генерал-адмирала Головина, на его место поставить Апраксина, как дельца хорошо известного монарху, поставленному смертью друга, при, тогдашних тяжелых обстоятельствах, в трудное положение: везде успевать самому и все делать, напрягая все силы для отпора Карла XII, почти уничтожившего Августа II. Поставленный в трудных обстоятельствах, Апраксин вполне оправдал царскую доверенность. Явившись в 1707 году в Петербург, ему до того совсем неизвестный, генерал-адмирал в 1708 году отстоял Неву и уничтожил попытку Либекера разорить Петрову будущую столицу; хотя силы наши были меньше шведских.

В 1710 году Апраксин принудил к сдаче Выборг. В 1711 году действовал с флотом в Таврове, и, сдав Азов туркам, с 1713 года явился вновь на театр борьбы с шведами в Финском заливе. Восемь кампаний, затем, под начальством генерал-адмирала, все были счастливо оканчиваемы для нашего оружия и при поддержке флота, овладевшего вполне Финляндиею. Победа при Гангуте – была поводом морского триумфального ввода в Петербург трофеев (10 сентября 1714 года), где героями дня были Петр I и Апраксин. Генерал-адмирал припугнул шведскую королеву высадкою – на ее берега с галерного флота, в Норткепинге, в конце великой северной войны, – при заключении мира, достойно получив в награду Кейзер-флаг. Поднял он его в 1723 году, командуя самым многочисленным флотом в Финском заливе – для чествования дедушки-бота и потом, провезя Петра I и герцога голштинского на маневры, в Ревель. Выводил флот наш в море Апраксин еще в 1725 году, удостоившись посещения императрицы (с 11 по 18 июля). В 1726 г. флот не отходил дальше Кронштадтского рейда; 1727 года корабли не вооружали даже; стало быть кампания 1725 г. была последнею для престарелого генерал-адмирала, уехавшего в феврале 1728 г. в Москву и там скончавшегося 10 ноября того же года. Все знавшие генерал-адмирала отзывались о нем, как о человеке доброй души, готовом всякому сделать угодное.

Всегдашняя бодрость духа и веселость в опасностях, и бесстрашие, примерная исполнительность и замечательный, природный ум делали Апраксина в глазах Петра I, независимо свойства, по сестре (царской невестке) – драгоценным человеком, очень любимым монархом. Но, по добродушию своему, и Апраксин вовлечен был князем Меньшиковым в незаконные подряды, понеся, наравне с другими, штраф при доследовании. Нет розы без шипов!

Апраксин был женат на Хрущевой, но за смертью ее в 1702 года не вступал в новый брак, и от первого не имел детей; поэтому просил о передаче графского достоинства своему младшему брату и его потомкам. По завещанию, – сделанному за две недели перед кончиною, – генерал-адмирал Апраксин отказал императору Петру II свой Петербургский большой каменный дом, в котором жила по найму цесаревна Анна Петровна с супругом до от езда в Голштинию, а потом, по переселении двора в 1732 г. из Москвы в Петербург – императрица Анна Ивановна. Дом этот, при застройке Зимнего дворца графом Растрелли, – составил угол здания, обращенный к Адмиралтейству, на Неву.

Генерал-адмирал Апраксин, как и все Петровские деятели, был любитель тостов, проявляя при угощении особенную любезность, располагавшую угощаемых подчиниться его настойчиво предупредительным требованиям. Сохранив до глубокой старости теплоту души и привлекательность, которою отличалось все их семейство, – Апраксин стоял горою за преимущества дворянские. Анекдот приписывает ему даже и шутливую выходку против строгой меры Петра I, примененной беспощадно к дворянским недорослям. Рассказ анекдотический не подтверждается подлинным фактом, по рисует хорошо всем известный образ мыслей генерал-адмирала, любимого первым нашим императором, как мы заметили выше, за личные качества ума и сердца.

Другой фельдмаршал Петра I, отличавшийся не только личною храбростью, но рыцарскою честностью, при высоком благородстве души и доброте, был Михаил Михайлович Голицын, покоритель Шлиссельбурга и Финляндии.

Он был сын курского воеводы князя Михаила Андреевича Голицына. Родился 1 ноября 1675 г., и на 12-м году жизни, из комнатных стольников записался охотою в семеновские потешные Петра I. Неся службу солдата и барабанщика. В год второй поездки в Архангельск (1694 г.) произведенный в прапорщики, Голицын за храбрость произведен в следующий чии, при Азове, а по взятии его повышен в капитан-поручики. Без Петра I участвовал в поражении взбунтовавшихся стрельцов, потом сопровождал царя в керченской морской поездке. При начатии шведской войны произведен в капитаны гвардии под Нарвой отделался только раною в руку, заслужив чин майора, а в 1702 г., в чине подполковника, посланный на штурм Шлиссельбурга, не хотел отступить не взяв крепости, и на царский приказ о том, отвечал: – «Я теперь в Божьих руках, не царев!» Геройская твердость привела к выгодному результату – сдаче. В награду, Петр его первого произвел в полковники Семеновского полка, дав: медаль, 3000 р. деньгами и 394 двора крестьян в Козельском уезде. Оценка беспристрастным государем подвига покорителя Шлиссельбурга побудила его к новым отличиям, при Ниеншанце и Нарве. За взятие Митавы произведенный в бригадиры, в следующем году (1706 г.) князь Михаил Голицын произведен в генерал-майоры, и получил в команду дивизию, и с нею вступил в Польшу состоял в команде Алларта. Как начальник дивизии, самостоятельный, он нанес поражение шведам под Добрым. В бою при Лесном, сам Петр засвидетельствовал, как очевидец и соратник. что Голицын «сражался как лев». Высказав это и расцеловав оказавшего подвиг, Петр произвел его в генерал-поручики и на вопрос: проси от меня чего хочешь – услышал: «Прости, государь, Репнина!» А тот был личным врагом его. Человек с такими чувствами, в и памятный день общей геройской выслуги – в полтавский бой, – не мог не быть видным деятелем. Он ввел в бой гвардию, и, опрокинув шведов, преследовал бегущих до Переволочны, где и вступил с Левенгауптом и в переговоры о сдаче, до появления еще князя Меньшикова. В следующем году Голицын был при взятии Выборга. Во время движения главных сил к турецким границам (1711 г.), сперва защищал Украину от татар и запорожцев, а на военном совете при Пруте заявил решение: «скорее умереть, чем сдаться». С 1714 года в течение семи лет, князь Михаил Михайлович Голицын действовал в Финляндии, покорив и ее Петру I. Начал он здесь свои подвиги разбитием графа Армфельда, близ Вазы, у дер. Лаппола, с равными силами; выдержал нападение врага и прогнал его штыками, уничтожив из 8000 – пять. Летом участвовал в бою при Гангуте, а в 1720 г. одержал знаменитую победу над шведским флотом при остр Гренгамне; заманив шведов в Ламеландский залив. За и этот «воинский труд и добрую команду», как написал Петр, получил он шпагу и трость с бриллиантами.

Во время персидского похода, Голицын был оставлен в Петербург, а по возвращении сюда царя, получил в команду войска в Украине, где оставался до царствования Петра II, произведенный Екатериною I в фельдмаршалы. При Екатерине I Голицыну принадлежит честь учреждения на свой счет в Харькове коллегиума – зародыша существующего университета. Петр II назначил его членом верховного тайного совета, где брат вовлек героя в рискованное предприятие. Покоритель Финляндии был удален за это и в том же году умер (10 дек. 1780 г.), оставив по себе память честнейшего человека. Оказываясь попечительным отцом многочисленного потомства, он отличался не особенною любовью к иностранцам, из патриотизма; но, никогда ни кого из них не позволял себе обидеть. Умеренный в привычках, князь Михаил Михайлович пользовался, вместе с Шереметевым, правом не пить по принуждению и, по словам Дюка де Лирия, внушал своим соотечественникам не только уважение, но даже робость (при предложении ему чего-либо несогласного с честью). Высокий ростом, статный, с приятными чертами лица, долго сохранявшего юность, но, вместе с тем, воинственную сановитость, фельдмаршал князь М. М. Голицын, был в полном смысле слов красавец. Особенной наклонности к прекрасному полу он, однако, не выказывал, отличаясь семейными добродетелями. Женат был два раза: в первом браке – на Евдокии Ивановне Бутурлиной (р. 18 февр. 1674 г. и ум. 25 авг. 1713 г.) и во втором – на княжне Татьяне Борисовне Куракиной (р. 2 янв. 1696 г. и ум. 7 мая 1756 г.). От первой супруги у него было 2 сына и 5 дочерей, а от второй – 5 сыновей. Фельдмаршал, князь Александр Михайлович Голицын был второе дитя от второго брака.

Генерал-пленипотенциар

Странный для нашего уха титул, данный Петром I этому другу правды, был не простым словом, но на самом деле предоставлял ему полномочие: привлекать к ответу, не смотря ни на какое лицо, похитителей казенного интереса. Князь Яков был достоин этого монаршего доверия и самому Петру I отваживался резко высказывать горькую правду.

Князь Яков Федорович Долгоруков, старший сын окольничего кн. Федора Федоровича, родился еще в царствование Михаила Феодоровича Романова, в 1639 г. Так что, в год рождения Петра I – его советы ценившего выше всех – имел уже 37 лет от роду; а когда узнал его наш гениальный преобразователь – ему было уже за 50 лет. По времени, кн. Яков Федорович получил редкое в России образование, изучив латинский язык до возможности легко объясняться на нем, также как математические науки и богословие. Служба его делается известною только с последних лет царствования Алексея – в год рождения младшего сына своего, Петра, пожаловавшего князя Якова из стряпчих в стольники. Царь Федор Алексеевич назначил его начальником казенного разряда, с титулом симбирского наместника. Способствуя избранию в цари младшего царевича, Петра I – Долгоруковы оказывались противодействующими честолюбивым видам царевны Софьи Алексеевны, и князь Яков, особенно проявлял горячность в защите интересов гениального царя-юноши, сделавшего его своим комнатным стольником. Правительница придумала удалить усердного слугу от царя-брата и с этою целью возложила на него отправление посольства к дворам французскому и испанскому (в 1687 г.).

Во Франции Долгоруков стойкостью принудил короля Людовика XIV принять его, прежде открытия переговоров с министром. Цель посольства: побудить оба двора к содействию против турок, была не достигнута, но никак не по вине посла, воротившегося в Москву 15 мая 1688 г. Князь Яков привез в подарок Петру I астролябию, а появление в царской палате этого инструмента, как известно, заохотило гениального царя-юношу к изучению математических наук, до того ему неизвестных. Сделавшись Петру I еще любезнее за этот свой европейский гостинец, князь Яков послан правительницею в крымский поход с кн. В. В. Голицыным, а по низвержении Софьи, назначен судьею московского судного приказа. В первом азовском походе князю Якову принадлежит честь овладения передовыми береговыми башнями (каланчами) и разбития, у р. Кагальника, Нур-эд-дина.

По взятии Азова, кн. Яков Долгоруков снабдил подкреплениями крепости наши на Днепре: Тавань и Казн-Кирмен (1697 г.); разбил сераскира под Очаковом, и, прогнав его, осадил Перекоп; – под этим городом рассеяв крымцев, предвидимых сыном хана Казы-Гиреем (1698 г.). Эти подвиги Петр наградил возведением князя Якова в бояре. Перед шведскою войною, образовав из приказов рейтарского и иноземческого, приказ военных дел, Петр вверил его в управление князя Я.Ф. Долгорукова, с званием генерал-кригскоммисара, в чине тайного советника. В памятный день и нарвского поражения, Долгоруков с гвардейскими полками остановил шведов, и Карл XII, боясь горсти храбрых, обнадежил его в свободной переправе войск наших и за Нарву, но коварно нарушить свое обещание. Пропустив только с распущенными знаменами лучшие полки, на остальных напали шведы в превосходных силах; обезоружили и объявили военнопленными. Генералы предварительно были удержаны, под предлогом переговоров, и в числе их князь Яков Долгоруков. Его увезли в Стокгольм и держали десять слишком лет в заключении. В этом положении, узник, на 7-м десятке лет, изучить правоведение и вообще шведские порядки, не ожидая, при коварстве неприятелей, освобождения. Из Якобстадта, где содержался он, по случаю недостатка в хлебе, повезли русских пленных морем, в Умео: на пути князь Яков подговорил соотечественников овладеть судном. Неожиданное нападение имело успех, шведы загнаны под палубу и шкуна направлена к Ревелю. Попав на остров Даго, уже нам принадлежавший, Долгоруков отпустил оттуда шведов и 19 июня прибыл в Ревель, а, в день полтавской годовщины – в Петербург. Воротясь, в конце этого года, в свою столицу, Петр назначил, чудесно спасшегося, слугу своего сенатором, вверив ему управление ревизион-коллегиею, с титулом пленипотенциара.

Пересказы современников сохранили за это время, в форме анекдотов, черты деяний Долгорукова, соединявшего горячность патриота с зрелостью суждений государственного мужа и эконома. Он был бесстрашен высказывая царю, – величавшему его дядей свои правдивые представления, клонившиеся к ослаблению народной тягости в тяжкое время истощения средств государства продолжительною войною. Летом 1715 г. окался недостаток в хлебе в Петербурге, и сенаторы решили: с плеча: возложить на Новгородскую губернию, как ближайшую, поставку по четверику муки с ревизской души.

Князя Якова не было в заседании, на котором предложена такая невыносимая тяжесть для местности, в конец разморенной всякого рода поборами. На утро, Долгорукову подают подписи состоявшееся определение, уже утвержденное государем, не вникнувшим в дело.

Пленинотенциар прочитал и изорвал указ, возлагавший на народ такую тяжесть, а сам ушел из сената к обедни. Без него царю, с преувеличением, пересказали дерзкий поступок разумного слуги. Петр запылал гневом и послал искать Долгоруков. Нашли его в церкви и передали приказ о немедленной явке. Князь Яков явился после обедни, не послушав трех призывов. Петр схватил его, при появлении, за воротник, бросясь со своим кортиком и крича: «Ты должен умереть, как противник моим повелениям!» – Рази, холодно отозвался Долгоруков, ты будешь Александр, я – Клит! Петр отпрянул и потребовал объяснений. За доказательствами несправедливости у Долгорукова не было недостатка; а, по мере высказывания им доводов своих на счет опрометчивости решения, царь больше и больше смягчался. Когда же кончил он, царь поблагодарил за разумное дерзновение, во имя пользы государственной, и разорванный указ повелел хранить в общем присутствии сената, на память векам. Князь Яков присоветовал обойтись без налога поставки из Новгорода провианта, взяв излишек запасов у господ сенаторов и прочих сановников, рассчитав, что собранное этим путем покроет недочет и предотвратит голод в столице. Второй случай, – без опасности уже для жизни Долгорукова, положившего указ о наборе рекрут под сукно, последовал вскоре и разрешился тоже отменою положенного. Князь Яков присоветовал публиковать об оставлении без наказания беглых солдат, если сами явятся они на службу: и поступление не одной тысячи людей обученных опять оправдало совет патриота, во время предложенный. Долгоруков же присоветовал, в 1719 году, заменить и поставку людей натурою для петербургских, работ – денежными взносами, на которые легче и можно было иметь наемный артели, но подряду, без излишнего отягощения земства срочными высылками рабочих, – когда на месте они нужнее в летнее время. Восстал князь Яков и отклонил, почти принятую Петром I отдачу в аренду сбора внутренних пошлин голландцам, вызывавшимся, – при недостатке денежных средств для докончания шведской войны, – выесть в один срок условленную плату. Выставление на вид царя вреда от монополии, побороло на этот раз благовидное, казалось, и выгодное предложение иностранцев. Больше всех солона была правда князя Якова Федоровича князю Меньшикову, не один раз возбуждавшему наговорами и преувеличениями его действий гнев государев на неподкупного слугу. Покривил только совестно князь Яков, заведомо неправо решая дело Блеклого с Зотовым князем-папою. Д-в чистосердечно признался государю, что подписал решение с большинством, боясь быть опоенным, на святках, – как сделал князь-папа с братом его Лукою, действительно умершим вследствие угощения. Петр, выслушав признание, положил: двойной штраф на Долгорукова, в сравнении с другими подписавшими неправое определение. Последняя служба Петру и России восьмидесятилетнего князя Якова Федоровича – была депутация сената с ним во главе, чтобы извлечь государя из мрачного отчаяния, по случаю потери его младшего сына и наследника, Петра Петровича (25 апр. 1719 г.). Через год после этого (20 июня 1720 г.) друг правды, Долгоруков, скончался. Наружность князя Якова Федоровича была сановитая: рост высокий, глаза огненные, черты крупные с выражением ума, речь сильная, полная убеждений. От двух супруг, он оставил одну дочь, пережившую его (другая, девица, умерла раньше).

Генерал-фельдцейхмейстер Петра I

Эта чудная личность талантливого любознательного человека поставлена современниками так таинственно, что давала и дает обильный материал не одному историку, но и романисту, воображение которого не может не пленять «Колдун на Сухаревой башне» – престарелый фельдмаршал, там поселившийся в уединении в последние годы жизни.

Потомки Шотландских королей, оба брата Брюсы, генералы русской службы, родились в Москве. Отец их быль полковник Вилим, умерший скоро после рождения сыновей, из которых старший Роберт (по-русски Роман), увидел свет в 1667 г., а младший Джемс (Яков), в 1670 году. Сестра их была за полковником ф. Трейденом и умерла в 1694 году, нестарою.

Яков Вилимович Брюс рано попал в общество Петра I и замечен им на потешной службе, отличаясь при Азове, Однако, возвышение его шло не быстро до Полтавского боя. Брюс только в 1711 г. сделан генерал-фельдцейхмейстером, хотя с начала уже Великой Северной войны на нем лежало заведывание артиллерийскими припасами. Брюс испытал на себе гнев государя, в первый год шведской войны, вместе с Виниусом. Следующие за нарвским поражением годы малоизвестны в деятельности Брюса, но отличие его выказалось особенно при непосредственной борьбе Петра I с Карлом XII в Малороссии. Брюс успевал во время устраивать переправы через реки нам, ежеминутно боясь за судьбу полевой артиллерии, для передвижения которой постоянно оказывался недостаток в лошадях. Орудия того времени были очень тяжелы, а прикрытие им давали малое. Начальники отдельных частей, не желая затруднять себя на переходах возкою пушек, при всяком удобном случае оставляли их на произвол судьбы; вообще не оценяя как должно значения артиллерийских парков. Особенно, когда ответственность за их целость лежала на приказе артиллерии, а не на войсках, пользовавшихся услугами этой части, самостоятельно поставленной, при недостаточном определении взаимных отношений ее и армии. Начальник артиллерии Брюс, поэтому, тоже находился в положении, далеко невыясненном, состоя при государе, а в отсутствие его принужденный бывать в разных местах и действовать скорее наудачу. Роль Брюса-артиллериста в полтавском бою, однако, на столько определилась, что потомство не затрудняется признать его одним из самых видных героев дня. Он, огнем своих 72 полевых орудий, сначала поражал перекрестным огнем шведов, с редутов, а потом, выстроившись впереди их, в первой линии армии, громил с нею, почти в упор, фронт неприятеля и одним из выстрелов обратил в щепы носилки Карла XII. Отличие артиллериста в лице Брюса оцепил Петр беспристрастно, наградив его полтавские подвиги орденом Андрея Первозванного. Это отличие разумеется влияло и па назначение его генерал-фельдцейхмейстером, хотя во время состояния в этом сане, больше чем когда-либо государь занимал, на все пригодного и неутомимого Брюса, другого рода поручениями. Исполняя в одно время и обязанности по прямой службе своей в артиллерии, Яков Вилимович Брюс успевал и угодить государю переводами книг когда на нем лежала редакция их, да он же заботился и о нахождении переводчиков. Трудно сказать даже, к чему больше пристрастия имел этот редкий человек, подлинный друг и любитель науки: – к мирной ли карьере ученого, к тонким ли задачам дипломата, или к военному делу по той специальности, которою он заведовал и вел, во всяком случае, исправно, – если неугодно назвать его администрацию чем-нибудь повыше. Можно думать, что любовь к математическим наукам была в Брюсе преобладающею, но занимали его не меньше всякого рода технические открытия, также как и собирание всякого рода редкостей. Артиллерия при нем приведена впрочем в состояние способствовать одержанию побед в больших боях и доводить сильные крепости до сдачи. Образование артиллеристов также ему обязано своими заботами во дни Петра I. Еще точнее выразимся: Брюс в эпоху преобразований был самым горячим поборником распространения знаний в массе народа вообще. Большинство учебников по точным наукам, или вышло из под его редакции, или им намечено и направлено для издания в свет, посредством тиснения. Совета Брюса же Петр I послушал, рассылая по губерниям геодезистов, для снятия на карту местностей. В. Н. Татищев, адъютант Брюса, сделался историком по настоянию своего любознательного начальника, заставившего его приобретать полезный книги, трактующие прошлое время, да собирать летописи. Брюс генерал-фельдцейхмейстер оказался, из сотрудников Великого Петра, и единственно годным для заведения коллегий по иностранному образцу. Он принял на себя и президентство в Берге и Мануфактур -коллегии. Когда требовала нужда, генерал-фельдцейхмейстер артиллерии командировался Петром за границу для дипломатических поручений, если не всегда приводимых к желаемому результату, то не но его вине, а по самому свойству щекотливого дела, да по обстоятельствам. Например, на Брюса возложено было истребование контрибуции с города Данцига, за сношения с шведами. Дело это тянулось до тех пор безрезультатно, пока упорный магистрат не припугнули появлением достаточной военной силы. На Брюса возложил Петр, вместе с Остерманом, и ведение переговоров о мире с Швециею, сперва на Аланде, потом в Нищтадте. Блистательный результат достигнутый обоими дипломатами, мы позволим относить не к одной ловкости будущего вице-канцлера, но на столько же – к уменью вести дело и к знанию местных обстоятельством генерал-фельдцейхмейстером, возведенным в графское достоинство за этот подвиг. Последние годы Петра I провел он в мирных занятиях науками, подвергаясь впрочем следствию, при первых розысках о злоупотреблениях по делу о казенном интересе, наравне с Меньшиковым и Апраксиным. И на Брюса положена была уплата начета по сумме подрядов под чужим именем за долг у него взяты были голландские кафельные плитки и дом, построенный на углу Литейной и Воскресенской набережной. Последнее дело, возложенное на ученого и любителя науки, Брюса, – была траурная комиссия по погребению Петра I. Затем, возведенный в фельдмаршалы, граф Яков Вилимович Брюс удалился от дел в Москву и, поселясь на Сухаревой башне, прожил 10 лет в уединении, посвящая все время наукам, между которыми химия – и даже алхимия, – занимали у заслуженная старца не последнее место в ряду упражнений на досуге. Умер он 19 апреля 1735 года, в своем подмосковном имении Глинках. Кроме участия в делах по печатанию полезных книг при Петре, государь возлагал на него привлечете в русскую службу всякого рода художников и заказы битья медалей на разные случаи.

Граф Яков Вилимович Брюс был женат, но не (оставил мужского потомства (едва ли и дочери его не помирали еще в детстве: по крайней мере, мы не встречали указаний о выдаче в замужество, за кого-либо, дочерей его). Унаследовали графское достоинство, заслуженное Яковом Вилимовичем, дети его старшего брата Романа (Роберта), первого петербургская обер-коменданта.

Граф Яков Вилимович Брюс еще в пятьдесят лет от роду сохранял замечательную привлекательность и любил одеваться щеголевато, даже изысканно. Он прибегал даже к употреблению косметических средств для поддержания благообразия – являясь в этом отношении передовым человеком между петровскими деятелями. Тонкий ум дипломата выказывал Брюс вообще в ведении дел своих, ладя одновременно с заклятыми врагами. Впрочем, это лаженье не шло у графа Брюса дальше угодливости без ущерба служебному интересу. Зрело взвесив опасности борьбы сильных партий, обнаружившейся со смертью Петра I, уклончивый генерал-фельдцейхмейстер и удалился благовременно от дел, с титулом фельдмаршала.

Вице-канцлер Петра I.

Еврей Шафир переселился при Алексее Михайловиче в Москву и поступил на службу в посольский приказ, в переводчики. В Москве он принял православие с именем Павла (1654 г.); женился и прижил детей, – при царе Федоре Алексеевиче записанный в дворяне по Московскому списку. Старший внук этого жидка, на другой год правления Петра I, принят на службу тоже в посольский приказ, в переводчики, (1691) и скоро замечен по своим способностям, непосредственным начальником своим, думным дьяком Емельян. Игн. Украинцевым. Этот замеченный молодой служака сделался скоро воротилою в ближайшем кружке сотрудников Петра I. Он был Петр Павлович Шафиров, про которого рассказывался постоянно, выдаваясь за истину, анекдот о купеческом сидельце, в лавке Евреинова, замеченном будто--бы Петром фактами доказывает несостоятельность этой выдумки, не могущей, конечно, согласить существующую разницу между заохочиваньем покупателей и занятьем переводами с языков немецкого, французского, шведского, польского и латинского, в старой Москве. Там, в торговле, за прилавком, изучить их было не от кого и надобности не представлялось. Между тем знание этих языков, при выборе нужных людей послами в великое путешествие в Европу, и было причиною назначения Украинцевым, на эту послугу, Шафирова. К концу путешествия по Европе, Петр, уезжая из Вены, прежде своей свиты, в Польшу, – чтобы заключить договор о союзе с Августом II, – кроме Лефорта Головина, взял с собою Шафирова. Тот управил все что требовалось, при переговорах, безукоризненно: сделавшись правою рукою графа Ф. А. Головина и тайным секретарем царя Петра I. Перу Шафирова, бесспорно принадлежит манифест о войне со Швециею, распубликованный в Москве 19 августа 1700 года. С этого времени все важнейшие акты царствования Петра I, в течение Северной войны, писаны этим же дельцом, уже в 1703 году возведенным в тайные секретари. Составив 2-й договор с Августом, при свидании в Биржи, Шафиров, по сдаче Нарвы, посылался царем в Иван-Город к коменданту: с предложением сдаться. В затруднительных обстоятельствах 1706 г., Петр I поручил Шафирову искусно повести переговоры с английским послом, объяснив вторжение шведов в Саксонию влиянием французской политики, с которою соперничала английская. Искусно затронув этим напоминанием больное место для английских дипломатов, Петр думал побудить Англию к союзу с собою. Болезнь Головина заставила вызвать из Москвы в Киев, Шафирова. А смерть канцлера в Глухове, сделала молодого дипломата первым лицом по части внешних сношений; хотя обязанности главноуправляющего посольскою канцеляриею и возложены на Головкина. Шафиров в Варшаве составил договор с седмиградскими послами Ракочи (1707). После Полтавского поражения, Карл XII послал зятя, плененного своего канцлера, Пипера, в русский стан с неопределенным предложением мира; но Шафиров, которому поручено было присутствовать при разговоре Пипера с Мейерфельдом, дал понять, что условия для мира теперь пришла очередь назначить Петру I. Так и не удалась хитрость Карла, думавшего в крайности выиграть время. Эта услуга награждена званием вице-канцлера. Когда же удалось шведскому гостю возбудить угощателей своих, турок, к войне с Петром I, Шафиров спас для России жизнь Петра, обойдя визиря заманчивостью предложений и пугая в тоже время возможностью все потерять (когда дело дойдет до оружия между турками и, приведенною в отчаяние, храброю армиею русских, готовых биться на смерть). Возможность потери при рискованной ставке склонила визиря на мир, и Шафиров, быстро составив условия, в один день привел к концу дело. Так что, когда из Бендер прискакал в турецкий лагерь яростный король шведский, – он нашел уже русских помирившихся с турками и удалявшихся в порядке от места, недавно сулившего многим верную могилу, если не плен. Шафиров с визирем отправился в Адрианополь для размена ратификаций, но возникли затруднения из-за умедления Петра сдачею Азова, прежде удаления Карла II из Турции. Визирь, по советам шведов и их сторонников, послан в ссылку и задушен там, а султан хотел воевать. Но, новый визирь своими, поддержанными крымским ханом, представлениями о выгодности Прутского договора, перемог интриги чужеземных блогоприятелей. В 1713 году, 3 (13) июля, мир подтвержден, с прибавкою условия о выводе Петром войск из Польши и невмешательстве в дело ее но, с тем вместе, обязалась Порта выслать из своих владений смутника шведского . Этот результат впрочем стоил Шафирову нескольких месяцев тяжелого заключения, с такими терзаниями, которых не вынес молодой организм сына фельдмаршала Шереметева, по возвращении в Россию, умершего в Киеве. Шафиров вынес все, и стойкость его да уменье изворачиваться, привели к выгодному для России умиренью с турками, в самый разгар действий против шведов в Померании. При возвращении в отечество, после двухлетних томлений и угроз смертью, в проезде через Киев, Шафиров услышал в речи духовного витии Гедеона Вишневского, признание заслуг своих России, оцененных современниками. В 1716 году Петр опять взял с собою Шафирова, послав его прежде себя в Европу. В январе 1716 г., вице-канцлер подготовить уеловия брачного договора племянницы царской с герцогом Мекленбургским и дожидался государя в Данциге. Потом с ним вместе был в Дании, Голландии и Франции.

В Париже Шафиров особенно тщательно делал осмотры промышленных, да ремесленных, заведений. Взялся (вместе с Толстым), учредить в России фабрику парчовую и шелковых материй, договорив мастеров французов для работ на них и обучения русских. Живя еще в Берлине, Шафиров вошел в сношения с предприимчивым голштинцем, министром Карла ХII,бароном Герцем, а во Франции заключен секретный договор об одиночном примирении короля с Петром, удерживавшим все завоеванное от Швеции. В последствии несколько изменились первоначальные предположения, но сношения эти повели к открытию конгресса на Аланде.

По возвращении Петра I, Шафиров оставлен был в Берлине, чтобы довести до конца дело о разводе мекленбургского герцога Карла-Леопольда с первою его супругою; хотя раньше выполнения формальностей, состоялся брак его с царевною Екатериною Ивановной. По возвращении в Россию, Шафиров возобновил шелковую мануфактуру свою, выпросив у Петра I запрет ввоза в Россию шелковых иностранных материй. Дело о браке герцога голштинского со старшею дочерью Петра I, тоже вел искусно Шафиров, произведенный при заключены Нейштадтского мира в действительные тайные советники. За этим возвышением последовало, неожиданно, падение полезного деятеля. В бытность Петра в Персидском походе, в заседании сената, произошла ссора у Шафирова с Меньшиковым (врагом его) и, – креатурою князя, – генерал-прокурором Скорняковым-Писаревым, предложившим довольно обидно, вице-канцлеру оставить присутствие, в котором должно было докладываться дело его брата. Дошло до личностей в жару упреков, и Шафиров насказал много неподобавшего заседанию сената.

По возвращении царя, назначен был суд, обвинивший Шафирова в оскорблении величества и приговоривший его к смерти. Петр заменил смерть ссылкою, с конфискациею имущества, – и до смерти своей не хотел простить вице-канцлера. Воротила его в столицу и возвысила возвращением чинов уже Екатерина I (6 апреля 1725 г.). Вместо вице-канцлерства, он назначен президентом комерц-коллегии, с чином только ст. советника. В этом сане дал Шафиров развитие беломорским рыбным промыслам, но образование для того торговой компании не состоялось. Под предлогом устройства китовой ловли в Океане, Меньшиков удалил Шафирова, еще в 1726 году, в Архангельск. Там, и в почетной ссылке, пробыл бывший вице-канцлер до воцарения Анны. Эта государыня вновь вызвала его на дипломатическое поприще, назначив (23 авг. 1730 г.); и уполномоченным для заключения мирного договора с Персиею. В Реште Шафиров заключил (21 января 1731г.) трактат по которому уступлены были завоевания за Кавказом Персии, за предоставленный русским купцам выгоды по торговле с Ираном. По возвращении в Петербург (7 дек. 1732 г.), Шафиров возведен вновь в тайные советники, а 25 марта 1733 г. сделан опять президентом комерц -коллегии. В следующем же году (28 января 1734 г.) возвращен ему старый чин действ. тайн, советника, и, он, вместе с преемником своим по должности вице-канцлера, графом Остерманом, заключил торговый договор с Англиею; а в 1737 году, отправлен первым министром на конгресс в Немиров, для договариванья с Турками и Австрийцами. Конгресс этот разошелся безрезультатно, в декабре того же года, а в 1739 г. 1 марта умер Шафиров, лет шестидесяти восьми (не менее) от роду. Верно неизвестен год его рождения.

Он был небольшого роста, чрезвычайной толщины под старость, но свежестью ума и тонкостью расчета удивлял всех знавших его, озадачивая неожиданностью остроумного вывода. Перу Шафирова принадлежит, кроме целого ряда дипломатических документов с 1700 года, еще «история Шведской войны», напечатанная при Петре. Иностранцы очень хвалили его и дипломатические способности, да любезность. Признание этих качеств в бароне П. П. Шафирове никем не только не оспаривалось, но даже не наводилось и сомнения в положительной пользе для России всего им выполненная, как непосредственно, так и благодаря его благовременному указанию.

Род баронов Шафировых прекратился в 1820 году, со смертью вдовы последнего из трех внуков вице-канцлера барона Павла Исаевича, женатого на княжне Анне Алексеевне Кропоткиной. Детей у них не было.

А оба брата Павла Исаевича были холостые. Пять сестер их были все замужние, за гг-дами Петрово-Соловьево, и Пассеком, Власовым, князьями Ромодановским-Ладыженским и Волконским.

Для дополнения характеристики П. П. Шафирова, прибавим, что Петр I, как известно, любил юмористические процессии на празднествах. На свадьбе князя-папы Бутурлина, отличавшийся уже в то время особенною толщиною, барон Петр Павлович Шафиров играл роль скорохода, вместе с двумя другими толстяками И. Ф. Бутурлиным и И. С. Собакиным. Остроумие вице-канцлера, которым приправлял он и деловые фразы, было колко и метко разило его недоброжелателей, между которыми первым был князь Меньшиков, для вида только помирившийся с ним при Екатерине I. О князе Ижерском, бывший вице-канцлер выражался, что «если бы свойственная ему зависть превратилась в горячку, то она обратилась бы в повальную болезнь и сгубила бы всех приближенных к государю, – так велика она!» Трудно рельефнее нагляднее представить страсть, погубившую генералиссимуса, всеми ненавидимого.

Архиепископ Новгородский

В Киеве, 8 июля 1681 года родился, в семье купца Прокоповича, мальчик, нареченный при крещении Елеазаром. Вскоре после рождения дитя осиротело: сперва умер отец, за ним, в нищете, мать Воспитание сироты принял на себя ректор Киевской Академии, настоятель Киево-братского монастыря, родной дядя ребенка – Феофан Прокопович. Но, дело воспитания и этот попечитель мог продолжать не долго, потому что сам скончался в 1692 году; осиротив уже окончательно 9-ти летного племянника-питомца. К счастью нашелся новый попечитель, простой горожанин, живя у которого Елеазар посещал киевские школы, считаясь в них первым учеником. В 17 лет, за прекрасный голос и искусство пения вообще, выбрали Елеазара в регенты певческого хора и узнал его митрополит Варлаам (Ясинский), оценивший высокие способности юноши, жаждущего знаний. Митрополит доставил ему случай довершить образование, послав в Краковскую Академию Прокоповича. Окончив там курс, любознательный молодой ученый послан был в Рим и там определен в коллегию св. Афанасия, учрежденную для образования на службу католической пропаганды уроженцев славянских земель. Начальником коллегии был иезуит. Учили тут хорошо, и начальник коллегии, очень любил киевлянина, находя в нем наружное сходство с папою Урбаном VIII и предсказывая возвышение в папство, в случае вступления в орден иезуитов. Все курсы этих отцов и «систему дел совести» прошел Прокопович блистательно, своему начальству давая надежду, что впоследствии из него выйдет надежный деятель иезуитизма. В коллегии этой проявил Прокопович и дар проповедничества; изучив классических ораторов Греции и Рима. Увидев же, что дальше узнать в коллегии нечего, Прокопович внезапно скрылся. Пешком странствуя, перешел Альпы и, в 1702 году, очутился в Польше. На границе Галиции и Польши, в Почаеве, пострижен он в монашество, при восприятии иночества назвавшись Самуилом. В Киеве он оказался только в 1705 году, уже монахом, переменив имя еще раз и, в память дяди благодетеля, назвавшись Феофаном. На родине ему дали кафедру поэзии в Киево-Могилянской Академии, а последующий год, составив учебник риторики на латинском языке, Феофан взял класс риторический. В 1706 г. в июле, как известно, прибыл Петр I в первый раз в Киев, и Феофан (5 июля) произнес приветствие монарху, полное истинного красноречия, с блестящими и легкими оборотами живой речи, не могшими не удивить и не порадовать Петра своею неожиданностью. В следующем году (1707 г.) Феофан сделан префектом Академии и наставником философии. В 1709 году во второй приезд Царя в Киев, Феофан произнес самое громозвучное слово Победителю, оставшееся в его памяти неизгладимым, как и самый образ умного префекта-проповедника.

Отправляясь в Турецкий поход, Петр вытребовал Феофана в главную квартиру, и в Яссах, в годовщину Полтавского боя, раздалось красноречивое слово витии, обещавшее лавры победоносному воинству. Не судил Бог сбыться пророчеству и сам вития оказался и зрителем Прутского бедствия. По возвращении из армии, и Прокопович сделан ректором Академии и профессором богословия, и в следующем году написал сочинение и «Распря Павла и Петра о иге неудобоносимом», – возбудившее сильные возражения и обвинение в реформатстве. Киевским губернатором был князь Дмитрий Михайлович Голицын, любивший ученость и, ради ее – покровитель Феофана. В дружбе с ним и в приязни со всеми влиятельными людьми в Малороссии, прожил Феофан до конца 1715 года, когда приказом Петра вызван он в Петербург. Впрочем болезнь удержала политика до осени 1716 г. в Киеве, и, прибытие последовало уже в отсутствие монарха, при управлении столицею Меньшикова, тоже расположенного к льстецу-оратору. К возвращению царя, Феофан сочинил приветствия для его державных чад и выучил их произнести, при встрече. До того же, по поручению Меньшикова, Феофан произносил в праздники, в церквах Петербургских, проповеди. Сверх того, Прокопович составил родословную таблицу русских государей, которую князь, отпечатанную уже, послал к государю заграницу. С возвращением монарха, Феофан в воскресенье 16-го октября 1717 г. произнес в Троицком соборе поздравительное слово прибывшему «от лица народа». Петр хотел поставить знаменитая оратора в епископы, но митрополит – местоблюститель – Стефан Яворский, приготовил протест, заподазривая Прокоповичево учение в не православии, обманутый преувеличенными рассказами о нем Вишневского и Феофилакта Лопатинского. Прибыв в Петербурга, Стефан разубедился в противном.

Между тем, 1 июня 1718 г. рукоположили Феофана в епископа псковские и вслед за тем занялся он, по указу царскому, составлением духовного регламента, оконченного в 1719 году. Подписанный сенатом и духовными лицами, утвержденный монархом, этот законодательный акт положен в основу действий открытая Петром I Святейшего Синода (14 февраля 1721 г.). В 1720 г. написанное Феофаном «Первое учение отрокам» – опять вызвало протест противников, желавших подорвать богословский авторитет его автора; но это им не удалось. Образовав синод, государь назначил президентом его Стефана, митрополита рязанского, а вице-президентами: архиепископа новгородского Феодосия и псковского епископа Феофана. Со смертью Стефана, Феофан уступил до времени преимущество Феодосию. В 1722 году сочинил Феофан в оправдание произвола государя назначить себе наследника «Правду воли монаршей», а затем получил он поручение Петра написать историю его царствования (до Полтавской баталии), изданную кн. Щербатовым, при Екатерине II, также – «О блаженствах Евангельских». Каждое из сочинений Феофана вызывало протесты его врагов и, в свою очередь, ожесточало его против них. Ладя с Феодосием, в последние годы Петра уже начавшим выказывать свою необузданность в речах и угрозах, Феофан при Екатерине I погубил соперника своим доносом, о мнимом бунте и засудил обвиняемого им. Впрочем, хлопоча о возведении на престол Екатерины и отделавшись от Феодосия, Феофан при этой императрице, по доносу Маркелла Родышевского, был близок к падению, и смерть ее немного облегчила его опасения, потому что князь Меньшиков оказывался его противником; догадавшись, что Прокопович примкнул было к партии Толстого. Униженный синод подчинен Верховному тайному совету, как и сенат, и в мае 1727 года велено произвести ревизию синода. Обручение дочери Меньшикова с государем, совершенное Феофаном, не примирило его с правителем государства, видимо помогавшим теперь Георгию Дашкову. От Феофана скоро потребовали объяснений по новым показаниям Маркелла, но падение Меньшикова и заступление Остермана поправили дела Прокоповича. Он, за то, с воцарением Анны принялся губить беспощадно своих противников и доносами об оскорблении величества привлек всех восставших на него в тайную канцелярию, к пыткам и лишению санов. Самою высокою жертвою мстительности Феофана был, разумеется, архиепископ тверской Феофилакт (Лопатинский), долго томившийся и по смерти врага своего в темнице и муках. Губя других, чтобы спасти себя в грозное время доносов, Феофан умер 8 сентября 1736 г. 55 лет от роду, сохранив до последней минуты самосознание. В красноречии между современниками не было ему равного, и венцом его ораторского искусства было слово на погребение Петра Великого.

Сам любитель наук, Феофан, живя роскошно, на своем подворье, на Карповке, завел школу, из которой вышел достаточно подготовленным Григорий Николаевич Теплов, известный ментор президента академии наук, Разумовского, статс-секретарь Екатерины II Теплов был сын истопника Феофанова, один из десяти окончивших учение в карповской школе и поступивших в академическую гимназию.