Глава пятая. Новые крестовые ополчения

Святой Гроб Господень освобожден!.. Эта весть возбудила общий восторг в Европе и снова, с былою силой подняла упавший дух народа. Всюду шел один восторженный говор о подвигах и победах крестоносцев. И, как было это перед началом первого крестового похода, снова единодушно поднялся весь народ от знатных людей до бедняка и нищего, чтобы идти туда же, к Святому Гробу.

Те, кто приняли крест перед первым походом и не пошли, кто бежал из войска, подвергались всеобщему гонению и презрению.

Вновь явились проповедники-монахи среди народа. И теперь те более положительные люди, которых не захватил в общий народный водоворот энтузиазм Клермонтского собора, – теперь, говорю, они были впереди других и деятельно собирались к походу в Святую Землю.

Слава старой Франции воодушевила Италию и Германию. Ополчение пошло быстрыми шагами вперед. Это происходило в 1101 году. Пилигримов собралось к походу до пятисот тысяч…

Но словно что роковое висело над новым ополчением крестоносцев. Три армии, которые сформировали они, потерпели поражения одна за другой. И вот как было это дело по порядку.

Свыше ста тысяч собралось пилигримов-ломбардцев; все горели нетерпением достигнуть Святой Земли, чтобы сразиться с неверными, и неудержимо рвались вперед. Они никого не хотели слушать, ничего не хотели знать; им казался таким легким тот подвиг, который они принимали на себя, а это было потому, что они понятия не имели о тех трудностях и неурядицах, которые им предстояло одолеть на своем долгом пути. Словом, над ними вновь повторился тот ужас, который навлекли на себя передовые части первых крестоносцев.

Что можно было сделать с ними? Какая сила могла их сдержать? Они шли добровольно и ни о какой дисциплине слышать не хотели. Страшной ордой прошли они провинции Болгарии и Греции, разрушая и уничтожая на своем пути решительно все и внушая этим невероятный ужас населению.

Византийский император хорошо помнил эту страшную силу и придумал верное средство сдержать этот наплыв гибельного ополчения: из ворот Константинополя, по его приказанию, были выпущены на крестоносцев стаи обученных львов и леопардов. Кое-как, всеми неправдами переправились, наконец, ломбардцы через Босфор и раскинулись лагерем под стенами Никомидии. Сюда подошли к ним со своими отрядам коннетабли германского императора Генриха III Конрад, герцог Бургонский, граф Блуасский, епископ Суассонский во главе французов.

Подсчитали соединенные силы крестоносцев, и вышло 260.000 человек. Общими голосами главным вождем был избран Раймонд граф Тулузский, который в это время находился в Константинополе.

Крестоносцы пылали жаром побед и захватом земель; но именно численность их губительно действовала на всех воинов и начальников отдельных частей, потому что они воображали себя несметным, непобедимым воинством и потому вели дела, что называется спустя рукава.

Идти путем Готфрида никто не хотел. Уж если стяжать себе славу, так чтобы никто не смел потом упрекать тем, что они-де по чужим тропам шли. Вот поэтому-то они и избрали себе новый путь, трудный, малоизвестный, и пошли.

Говорили, что это была вина византийского императора: он-де подстроил такое общее настроение, желая одного – как можно скорее отделаться от этой буйной армии.

Пустынные горы, безлюдные, обнаженные равнины, глухие долины – вот каков был путь крестоносцев.

А турки не дремлют. Ловко таятся их разведочные сильные отряды по ущельям гор и нет-нет да и нападают сзади на крестоносное войско и наносят ему тяжелый урон. А тут еще начались и голод, и жажда.

Есть буквально было нечего, кроме тощей травы, листьев да кореньев кустарников. Подступили, наконец, к городу Констамню, вокруг которого посевы пшеницы были; хотели хлебов напечь, а турки подстерегли их, окружили со всех сторон да и подожгли сухую степную траву. Больше тысячи людей сгорело и задохнулось в этом огненном кольце.

А между тем со всех сторон стекаются все новые и новые силы турок: все смелее и неудержимее нападают они на крестоносное войско и тревожат его беспрестанно; надо сопротивляться, задерживать нападения неприятеля.

В назначенный день для сражения священники обошли ряды воинов, ободряя и утешая их. Граф Раймонд Тулузский тоже всеми силами старался воодушевить усталых, еле живых пилигримов; но кончилось все крайне несчастливо.

Отдельные отряды сражались порознь, в одиночку, каждый за свой страх, а общего подъема, взаимопомощи в беде друг другу и в помине не было. Между тем турки действовали соединенными отрядами, всей массой.

Явное дело, один отряд отступал за другим и бежал искать спасения в бегстве, охваченным каким-то паническим ужасом. В ту же ночь потерпел полное поражение граф Тулузский и тоже тайком бежал из лагеря к Синопу.

Узнали о том крестоносцы, и ужас овладел несчастными. Графы, князья, рыцари тоже повернули назад, а за ними следом бросились бежать расстроенными рядами и простые рядовые латники. Вихрем мчались по их следам разъяренные неприятели; ни пещеры, ни лесная чаща не спасали никого, – все ложились под неприятельским оружием. А в брошенном лагере христиан происходило что-то ужасное. Женщины, девушки, дети, юноши в ужасе кричали и стонали, окруженные неприятелями. Груды золота, серебра и всякой утвари и одежды достались мусульманам в добычу. Свыше полутораста тысяч крестоносцев погибло в этой битве; женщины, дети были уведены в неволю. Граф Раймонд вернулся в Константинополь с незначительным числом уцелевших крестоносцев.

Между тем, в Константинополь прибыла вторая армия Гильома Неверского, тысяч около пятидесяти человек. Они тотчас же отправились на помощь первой армии к городу Анкире, но не нашли ее там и отправились в Иконию.

Турки преследовали их и частыми нападениями ослабляли силы армии. Они опережали армию и на пути заваливали колодцы и ручьи, так что несчастные крестоносцы целыми отрядами гибли от жажды и голода среди неприютных пустынь.

И вот такая-то армия, – изголодавшаяся, измученная долгим переходом, окончательно упавшая духом, – встретилась, наконец, с сарацинами, чтобы дать им решительную битву.

Явное дело, что исход битвы можно было безошибочно предугадать заранее.

Турки дружно напали на христиан со всех сторон и перебили их; только семьсот человек спаслось от гибели в чаще леса; с трудом собрал их граф Неверский и решил искать защиты за стенами Антиохии.

Но дорогой турки снова напали на беглецов и ограбили совершенно, так что когда несчастные достигли Антиохии, на них были только одни жалкие лохмотья.

Горькая участь ждала и третью полуторастатысячную крестоносную армию. Она шла под начальством Гильома из Пуатье, Гуго Вермандуа, герцога Баварского маркграфини австрийской Иды.

Благополучно дошли они до Иконии, но тут снова начались для них страдания от голода и жажды; все-таки в конце концов кое-как выбрались оттуда и достигли Ираклии, где еще недавно было разбито войско графа Неверского. Здесь расположились крестоносцы под мусульманским городом, на берегу реки.

Эта армия прибыла в июне того же 1101 года в Константинополь. Армия была многочисленная; в ней была введена строгая дисциплина, и потому император византийский принял ее крайне любезно. С правильно организованным войском шутки плохи; это не то, что всякий сброд, неустроенная толпа первых крестоносцев; эту армию не выгонишь попросту из столицы. И император любезно и радушно принял крестоносных воинов и всячески старался угодить им. Но крестоносцы все-таки недружелюбно относились к нему. Злоба на хитрость и коварство византийцев, о которых приходилось слышать в то время много россказней, все росла да ширилась.

«Надменен император, – говорили в войске, – ему не жаль нас: он и то говорит, что когда крестоносцы дерутся с турками, ему кажется, будто это дерутся собаки"…

Мало того, ходили упорные слухи, что греки устраивают свои дела заодно с турками, и что император ведет тайные переговоры с турками, как бы предать им всех крестоносцев.

Конечно, между людьми началась паника, волнение. Ждали на каждом шагу тайной измены; в обыкновенном человеке видели злоумышленника-заговорщика. Боялись идти сухопутным путем, боялись и плыть на кораблях морем.

С этих пор третья армия стала распадаться. Многие тайком бежали на родину, думая спастись от неизбежной опасности, а оставшиеся двинулись в поход по пути первых двух армий с недоверием и сильно упавшим духом.

Дошли до города Анкиры, но как только прослышали о гибели своих соотечественников, так круто повернули на юг, в Ираклию.

А турки уже следили за ними; турки окружают их тайком со всех сторон кольцом, которое стягивается вокруг христианского войска все туже и туже. До крестоносцев доходят смутные слухи о том, и безотчетный страх овладевает всеми, и последние остатки сил и мужества оставляют воинов.

Вот почему, когда в половине августа сарацины внезапно преградили крестоносцам дорогу в Ираклию, последние даже и подумать не смели вступить с ними в бой. Дикий ужас овладел им, и они бросились бежать в разные стороны.

Сарацины гнали и избивали их, захватывали в плен. Весь обоз достался победителям в добычу. Архиепископ Тимо и маркграфиня Ида попались в плен; Гуго умер во время своего бегства, а Вильгельм Неверский, Вильгельм Аквитанский, Вельф Наварский с несколькими лицами из своей свиты, израненные, изможденные, в жалких рубищах, достигли Антиохии, где их с участием принял рыцарь Танкред.

Так погибло это новое ополчение западных христиан, которое по подъему духа, по единодушию в начале похода было нисколько не меньше воодушевления первого крестового похода.

Сила христиан была огромная, воодушевление приподнятое, но недоставало сильного волей, разумного предводителя, души этого предприятия, недоставало трезвого взгляда на дело; наоборот, самоуверенность, надменность и презрение к врагам, уверенность в несомненной удаче владели сердцами всех участников этого похода. Люди шли не как на великое дело, а как на прогулку, не желая представить себе даже тех затруднений, которые могут встретиться им на их пути. Они забыли, что ничто не дается даром, а все одолевается упорной борьбой и трудом. Вспоминали победы первых крестоносцев, но забывали, что приходилось выносить тем на своих плечах, пока из трехсот тысяч человек достигло Иерусалима 30.000 воинов, т.е. одна десятая часть их!

Конечно, немало вины пало на совесть Танкреда и Балдуина, которые и не подумали поддержать своих единоверцев во время их трудного положения.

Неудача этого похода помимо всего создала и еще большие осложнения. Запад как-то сразу охладел к крестоносным восстаниям; мрачные мысли о гибели стольких людей одолевали всех, и много-много времени потребовалось на то, чтобы улеглось это недоверие к делу, чтобы христианство в третий раз так же единодушно поднялось, охваченное одною общею живою идеей освобождения христианства из-под тяжкого мусульманского ига.