LI. Император Роман III Аргир (1028–1034)

Однако, как показали уже первые дни царствования Романа III Аргира, выбор Константина VIII едва ли можно назвать удачным. Все современники отмечали, что новый император отличался крайним тщеславием и самомнением. Внешне он во всем походил на царя: его выделяли из толпы изящество манер, прекрасный голос, высокий рост и истинно царская наружность, но, к сожалению, содержание много отличалось от формы. Внезапная слава, почившая на челе Аргира вместе с царским венцом, разбудила его воображение, и Роман III почему-то решил, что должен войти в ряд таких прославленных императоров, как Август, Траян, Марк Аврелий, св. Юстиниан I Великий, и навечно обессмертить свое имя. Эта навязчивая идея бросала Аргира от одной деятельности к другой, внося хаос и смятение в устоявшиеся основы византийской жизни, – хрестоматийный пример человека, получившего больше того, чем для него рассчитала природа.

Как человек образованный, хотя и неглубоко, он задался целью возродить литературу и науку. Нередко, сняв царскую одежду и облачившись в философскую мантию, василевс вел диалоги с учеными мужами. Попутно, посчитав себя опытным богословом, Роман III возмечтал воссоединить Армянскую церковь с Кафолической Церковью. Он смело ринулся в исследование тонких богословских вопросов, ревнуя к славе св. Юстиниана I Великого, однако вскоре охладел к теологии, оставив свои «исследования» неоконченными⁷²⁹.

Попутно Аргир пожелал прослыть победоносным полководцем, и какое-то время тщательно изучал военную теорию. По натуре кроткий и тихий, он напускал на себя воинственный пыл и грозился разгромить всех врагов Римской империи на Западе и Востоке. Когда же чуть позднее выяснилось, что военные таланты царя – фикция, а богословие не нуждается в его исследованиях, Аргир открыл для себя новую сферу применения горячечной фантазии. Как всегда цельно и энергично, но по обыкновению довольно бестолково, император ринулся в пучину финансового и государственного управления, воображая, что его истинное призвание – мирная деятельность. К сожалению, как мы увидим, василевс заблуждался и на этот счет⁷³⁰.

Выбирая поле будущих сражений, Роман III пришел к выводу, что победа над «варварами"-германцами, но все же христианами, не принесет ему славы. Поэтому остановил свой выбор на Востоке, где многие православные земли Римской империи все еще находились под игом мусульман. Император собрал громадное войско, присоединил к нему союзников и наемников и рьяно принялся обучать его, изобретая новые боевые порядки. А попутно отдал приказ своим военачальникам начать военные действия⁷³¹.

В октябре 1029 г. евнух Спондила, поставленный стратигом Антиохии еще при императоре Константине VIII, попытался, на свою беду, продемонстрировать силу римского оружия соседям-арабам, но потерпел поражение. Вслед за этим эмиры Алеппо и Триполи овладели инициативой и захватили крепость Меник, расположенную в непосредственной близости от Антиохии. Царь заменил Спондила своим зятем Константином Карантином, а затем неожиданно решил возглавить поход на сарацин.

Следует сказать, что вековой противник Византии в это время по-прежнему пребывал в состоянии медленного, но верного разложения. В это время в Багдаде правил халиф аль-Каим-Биамриллах (1031–1075), матерью которого была армянка-невольница. Грамотный и благочестивый, он, увы, как и его предшественники, являлся заложником Буидов⁷³². Халифа лишь терпели, и повелитель правоверных жил довольно скромно, порой не имея самого необходимого для жизни. Число шиитов тем временем в Багдаде резко выросло; дошло даже до того, что один из них едва не занял пост главы сунитских кадиев. Затем шииты получили собственного духовного главу – накиба («настоятеля»). И теперь две враждебные партии открыто противостояли друг другу.

Однако и сами Буиды постепенно утрачивали былое влияние, чему были свои причины. К описываемому нами времени территория Персии была разделена на три государства – Саманид с Трансоксанией, Хорезмом, Балхом, Мервом, Хератом и Хорасаном; Буид с Кирманом, Фарсом, Хузистаном и Ираком; и Вашгемир с Табаристаном. И хотя Буиды контролировали почти половину этих земель, Саманиды все более выходили из повиновения воинственному семейству. Поскольку они не могли претендовать, как шииты, на престол, мысль представителей этого дома направилась в естественном для себя направлении: мало озадачиваясь проблемами Халифата, они решали собственные проблемы. Все военачальники Багдадского халифата были из Буидов, скрепленных единственно уважением к основателям своего могущества – трем братьям, удерживавшим родственников в твердых руках. Но за их смертью моментально наступила междоусобица, и теперь каждый из Буидов думал лишь о себе⁷³³.

Это обстоятельство только способствовало укреплению и без того сильной и независимой позиции турок, и так долгое время фактически контролировавших Багдад. И когда в это смутное время объявился некий Абуль Харис Арслан аль-Бесарири, заявивший о необходимости разрушить Халифат и свергнуть халифа, несчастный аль-Каим-Биамриллах обратился не к Буидам, которым было не до него, а к султану турок-огузов Тогрул Беку (1038–1063), основателю будущей великой династии Сельджуков. И тот легко справился с поставленной задачей, но... себе на пользу. Об этом рассказ у нас будет впереди⁷³⁴.

Тем временем Египетские Фатимиды, во главе которых стал сын таинственно скрывшегося аль-Хакима Аз-Захир (1021–1036), могли наконец заполучить вожделенную Сирию. Но, к несчастью для Фатимидов, царственный юноша вскоре умер от оспы, а его сын, 7-летний ребенок невольницы-негритянки, аль-Мустансир (1036–1094), по вполне понятным причинам никак не мог управлять государством. Власть фактически перешла в руки его матери, создавшей в короткое время негритянскую гвардию численностью до 50 тыс. человек. Жестокая и необразованная женщина, она скоро перессорила между собой всех аристократов и, постоянно опасаясь заговоров, отстранила от командования войском единственного уважаемого солдатами полководца Дизбирия, завоевавшего Сирию. Неудивительно, что турки, влияние которых не ограничивалось отнюдь лишь Багдадом и Хорезмом, в скором времени стали чувствовать себя в Египте хозяевами положения⁷³⁵.

Поэтому, возвращаясь к Роману Аргиру, скажем, что на фоне этих нестроений у того были неплохие шансы вернуть Византии сирийские владения. Но для этого во главе войска должен был стоять не философствующий гражданский чиновник, а железный полководец типа Фоки или Цимисхия. Летом 1030 г. император торжественно и пышно прибыл в Антиохию, словно давая театральное представление, а не готовясь к сражениям. Прознав о намерениях царя, сарацины направили к Роману Аргиру послов с уведомлением о своем нежелании начинать войну. Они напомнили императору, что не давали повода для войны, четко соблюдали свои обязательства перед Римской империей, но если Аргир решится воевать, Бог им будет судьей. Видимо, Аргир действительно прогневал Господа, поскольку удача никак не желала признать его своим избранником. Едва греческая армия выступила из Антиохии, как тут же попала в засаду и потерпела поражение от войска эмира Алеппо. Первыми оставили боевые порядки царские телохранители – о причинах этого скажем чуть ниже, а затем побежало и остальное войско. Армия потеряла весь свой обоз, и врагам даже достался царский походный шатер с множеством драгоценностей. Сам император едва спасся бегством, но потом собрал остатки войска и держал совет со стратигами о том, что делать дальше. Видимо, почувствовав тайные желания императора, командиры предложили василевсу вернуться в Константинополь, а войну оставить военачальникам; Аргир тут же согласился⁷³⁶.

Правда, византийская армия еще была богата талантами, и в том же году стратиг Феоктист сумел переманить на свою сторону Трипольского эмира и овладеть крепостью Меник. Другой византийский полководец, с которым мы еще не раз столкнемся, Георгий Маниак, стратиг фемы Телух, сумел наголову разгромить большой арабский отряд, преследовавший разбитое византийское войско, и отбил большую часть добычи. В благодарность за это Роман III дал ему в управление Самосат, который Маниак сделал своей базой. В 1032 г. византийский полководец овладел городом Эдессой и захватил великую христианскую святыню – письмо Спасителя Авгару Эдесскому. Последующие нападения арабов на Эдессу были отражены в 1036 и 1038 гг. правителем этих мест армянином по национальности Варасвацом⁷³⁷.

Не обнаружив в себе искры Божьей на поле брани, император, тем не менее, не оставил мысли все же прославить свое имя как вдохновитель побед византийского оружия. Предоставленные сами себе, греческие стратиги оказались гораздо удачливее. Правда, не всегда. В 1033 г. византийское правительство поручило Георгию Маниаку овладеть Сицилией, но эта кампания оказалась безуспешной. Аналогичная попытка, случившаяся в 1031 г., успеха также не имела. Но в целом ситуация в Средиземноморье складывалась удачно для Византии. В 1032 г. стратиг Навпакта, сын Никифора Карантина, при помощи горожан Рагузы совершенно истребил сильный арабский флот, грабивший окрестности Далматии и остров Корфу. Вслед за этим африканские и сицилийские сарацины объединили свои силы и принялись опустошать Мир Ликии и Кикландские острова. Однако два римских флота из Кивирреотской фемы и из Фракии под командованием Константина Хаги уничтожили их корабли. С пленными поступили, как с простыми разбойниками: повесили и посадили на кол⁷³⁸. Увлеченный этими успехами, василевс совсем упустил из виду ближайшее столичное окружение, и напрасно.

На самом деле Аргиру следовало проявить осторожность и принять меры по умиротворению византийского общества, где у него быстро нашлись могущественные враги. В первую очередь Романом III была глубоко недовольна принцесса Феодора, и, надо сказать, небезосновательно. Как человек самолюбивый, Аргир не забыл, что младшая дочь императора Константина VIII отказалась выйти за него замуж, и это обстоятельство очень тяготило его. Как следствие, после воцарения он дал наглядно понять, что Феодора не вправе претендовать на равную с ее сестрой царскую честь, и была поставлена в откровенно приниженное положение. Конечно, это больно задело принцессу, ничуть в свою очередь не сомневающуюся в нравственном и умственном превосходстве над старшей сестрой. Дело в том, что, отказав Роману Аргиру в женитьбе, Феодора вовсе не собиралась отказываться от царской власти, и замужество Зои восстановило Феодору и против сестры, и против василевса.

Вокруг царевны вскоре образовался кружок оппозиционеров, в среде которых постоянно зрели мысли о свержении императора. Как прирожденный аристократ, Аргир сразу же после воцарения отменил экономические законы, неприятные «властителям», и выпустил из тюрем всех тех, кто был наказан при императоре Василии II. Однако по прошествии короткого времени сам Роман III невольно проникся принципами византийской государственности и начал новое наступление на права не ожидавшей такого оборота аристократии. А потому к заговорщикам вскоре присоединились представители высших сословий западных фем, недовольных тем, что их постепенно вытеснили из близкого окружения императора⁷³⁹.

Хуже того – в скором времени Роман III испортил отношения с собственной супругой, не подозревая, что тем самым готовит свою погибель. Хотя ему уже исполнилось 60 лет, под влиянием льстивых речей некоторых придворных он возжелал создать новую императорскую династию, для чего, естественно, нужно было родить наследника. Аргир втирал в свое тело самые «испытанные» масла и кремы, но результата не достиг. Тогда василевс обвинил в бесплодии императрицу Зою и явно охладел к ней, чем, разумеется, публично ее оскорбил. Что было еще обиднее для женщины – он резко уменьшил ее бюджет, вследствие чего она вынужденно отказалась от многих, ранее так доступных, забав. Затем Роман вообще прекратил супружеские отношения с Зоей, найдя ей замену в лице женщин легкого поведения. Что же удивительного в том, что царица возненавидела мужа и затаила в своей душе месть?⁷⁴⁰

Замену мужу на брачном ложе она нашла в лице церемониймейстера Константина, а затем Константина Мономаха, но царь вскоре отослал тех из дворца, и на время Зоя оказалась одинокой и брошенной женщиной⁷⁴¹. Она также образовала собственную неформальную партию из числа придворных аристократов против мужа, и хотя партии обеих сестер не смешивались, действуя изолированно и каждая в собственных интересах, положение Романа III быстро осложнилось.

Правда, Зоя действовала гораздо тоньше и осторожнее своей сестры, и Аргир не замечал ничего опасного в ее поведении. Напротив, активность аристократов, сплотившихся вокруг младшей принцессы, не осталась незамеченной в царском дворце, и Роман III установил над Феодорой негласный надзор, который осуществлял синкелл Иоанн. Однако оппозиционная партия быстро завербовала того в свои сторонники, и уже в конце 1028 г. обнаружился заговор из числа сторонников Феодоры, во главе которого стоял магистр Прусиан Болгарин, сын последнего царя Болгарии Иоанна Владислава⁷⁴², и зять императора Константин Диоген, бывший дука Фессалоники, родом из восточной фемы Сирмия. К ним примкнули: синкелл Иоанн, надсмотрщик Феодоры, стратиг Евстафий Дафномил, три сына магистра Михаила Вурца и два родственника монаха Захарии, который был наказан за другой мятеж еще при императоре Константине VIII и поплатился языком.

Однако заговор провалился, и все его участники понесли наказания: Прусиан был ослеплен, Константин Диоген – посажен в тюрьму, а остальных публично бичевали, провезли по Константинополю на ослах, а затем отправили в ссылку. Принцесса Феодора была удалена из дворца и отправлена на постоянное жительство в монастырь. Как говорят, раскрытию заговора активно содействовала императрица Зоя, видевшая в нем угрозу своей власти: она опасалась, что Феодора станет царицей, а Прусиан – царем. Именно по ее требованию младшая сестра была сослана в монастырь, хотя и не приняла пострига⁷⁴³.

Конечно, интрига на этом не закончилась, и новый заговор сторонников сосланной принцессы созрел, когда император отправился летом 1030 г. в поход в Сирию, надеясь вновь овладеть Алеппо. Способ устранения царя был прост и в известной степени «оригинален»: военачальники, приверженцы Феодоры, решили в ходе сражения с сарацинами оставить своего императора без охраны, что и произошло в действительности. Едва завязался бой, как об этом говорилось выше, царские телохранители целенаправленно оставили василевса и покинули поле брани. Естественно, что и остальное войско, недоуменно взирающее за бегством царского окружения, бежало. Все были убеждены, что царь должен неминуемо погибнуть. Но благодаря мужеству и верности армянского офицера Абукабу, входившего в число телохранителей императора, Роман III был спасен.

В сентябре 1031 г. открылся очередной заговор, организованный неутомимым Константином Диогеном, уже состоявшим в числе братии Студийского монастыря. Император вновь отправился в Сирию, чтобы взять реванш, а в это время Зоя получила сообщение от архиепископа Феофана Фессалоникийского, что Константин Диоген подготавливает бегство Феодоры в Иллирик и им деятельно помогают митрополит Диррахия и епископ Периофеория⁷⁴⁴. Императрица немедленно отправилась в монастырь Петрий, где находилась ее сестра, и приказала постричь Феодору в монахини, говоря, что только таким способом можно прекратить интриги. Она лично присутствовала при совершения Таинства пострига, и удовлетворилась только тогда, когда Феодору облачили в монашеское платье. Правда, с учетом того, что новая монахиня являлась порфирородной принцессой, за ней сохранили некоторые знаки внешнего отличия и почести⁷⁴⁵.

Сам же возмутитель спокойствия царя – Константин Диоген был арестован и в ходе следствия погиб, сорвавшись (или будучи злонамеренно сброшен) с крепостной стены во время препровождения в тюремную камеру. Впрочем, митрополита и епископа, отосланных к василевсу на суд в Месанакты, где он находился с войском, пощадили – видимо, Роман III посчитал их вину незначительной. Последний всплеск активности партии Феодоры пришелся на 1033 г., когда зять царя, слепой Василий Склир, некогда восставший против императора Василия II, а теперь получивший титул магистра, устроил еще один заговор. Однако этот мятеж был совсем не опасен, а потому сразу после проведения следствия Склира просто выслали из столицы, и он закончил жизнь в ссылке⁷⁴⁶.

Теперь Аргиру казалось, что все опасности уже миновали, но он не учел оскорбленного самолюбия своей отверженной супруги. На фоне предыдущих заговоров от императора укрылось, что его доверенный евнух, монах Иоанн, верно служивший императору уже много лет, получивший в 1031 г. титул препозита, а в 1034 г. – орфанотрофа (он занимался социальными вопросами и назывался по должности «кормилец сирот», откуда и пошло его прозвище), тайно составил коалицию с Зоей. Иоанн был родом из Пафлагонии, отличался необычайной хитростью, ловкостью, умом и абсолютным цинизмом. Он был удивительно осведомлен обо всем, что происходит в столице, и обладал замечательной памятью. Даже в разгар пира, будучи пьяным, Иоанн помнил абсолютно все, что услышал и увидел. А запомнив, умел использовать свои знания по назначению. Поэтому его боялись буквально все⁷⁴⁷.

Многочисленная родня Иоанна Орфанотрофа была удачно устроена евнухом на «теплые» места, но ему этого казалось мало, и он возмечтал о большем. Надо сказать, прежде Зоя откровенно ненавидела Иоанна, видя в нем большую угрозу своим интересам, но евнух придумал хитрый ход, быстро примиривший его с императрицей. Заметив, насколько царица тяготится женским одиночеством, он пристроил при царской опочивальне своего младшего брата Михаила Пафлагона – юношу, отличавшегося красотой, крепостью тела и детской наивностью, сводящей с ума дам престарелого возраста. Едва ли ему импонировала мысль стать любовником 50-летней матроны, но Орфанотроф сумел вселить честолюбие в его сердце, сказав буквально следующее: «Если хочешь стать вельможей, слушайся моих советов». С другой стороны, как бы ни был равнодушен Михаил к Зое, но, безусловно, его сердце стучало сильнее обычного, когда он как к себе домой стал входить в царские покои – святая святых Византии. Конечно, молодой мужчина без особого труда прельстил стареющую женщину, четко выполняя инструкции старшего брата, и вскоре между Зоей и Михаилом возникла любовная связь⁷⁴⁸.

Молодящаяся Зоя (надо сказать, она действительно выглядела гораздо моложе своего возраста), тщательно следившая за своим телом, искренне полагавшая, будто Михаил увлечен ею, как женщиной, даже не подозревала, что стала жертвой хитроумного плана евнуха. А тот, убедившись, что первая часть плана удалась, поставил перед собой фантастическую цель: подчинить через Михаила императрицу, свергнуть Романа III, поставить царем младшего брата и самостоятельно управлять Римской империей. Орфанотроф провел с Зоей необходимые разговоры, разумеется, ни словом не обмолвившись о заключительной стадии своего плана, и нашел в ней горячего союзника. Оба заговорщика нашли друг друга: Орфанотроф в Зое – ступень для невиданного взлета, Зоя в евнухе – очень опытного советника, мастера интриги.

Конечно, близкая связь царицы со слугой быстро стала известной во дворце, а потом и в Константинополе. В конце концов, едва ли не последним, узнал об измене жены и император. Но, поскольку он уже давно охладел к Зое, Аргир постарался сохранить приличие, сделав вид, что не верит «сплетням». Однако один эпизод все же вынудил его обратить внимание на Михаила Пафлагона. Однажды Зое пришло в голову посадить своего возлюбленного на императорский трон и возложить на него венец. Какой-то придворный евнух случайно вошел в тронный зал, когда там разыгралась эта удивительная сцена, и едва не упал в обморок. А императрица, не смущаясь, приказала тому пасть ниц перед Михаилом, промолвив: «Отныне Михаил император, и придет день, когда он действительно станет им»⁷⁴⁹. Конечно, придворный тут же донес царю об этом. Возможно, дело бы замяли, но вмешалась сестра василевса Пульхерия – женщина энергичная и умная. Она настояла на неформальном допросе Пафлагона, и царь вызвал Михаила к себе. Последующая сцена не лишена интереса.

В ответ на расспросы царя, которого волновала не столько супружеская измена императрицы, сколько способности Михаила организовать заговор с целью свержения его власти, Пафлагон заявил, что никаких замыслов против Романа III не имеет. Кстати сказать, он действительно мог не догадываться об истинных замыслах своего старшего брата. Юноша был настолько искренен, что сумел убедить василевса в собственной невиновности. В довершение всего Михаил поклялся на святыни, и тут же у него случился приступ эпилепсии. Впоследствии говорили, будто Бог наказал Михаила за лжесвидетельство – возможно, это и так, но Аргир иначе истолковал болезнь юноши. Придворным он сказал, будто для него теперь стало очевидным, что такой больной мужчина не может быть интересен женщинам и вряд ли способен претендовать на царство. Более того, внутренне раздосадованный тем, что Пульхерия вынудила его придать некоторые неприятные для него факты широкой огласке, под искусным давлением Зои и евнуха Иоанна Орфанотрофа царь выслал в 1033 г. сестру из столицы вместе с ее мужем Василием Склиром. Заговорщикам это и было надо – василевс лишился единственного разумного советника, радеющего о его интересах⁷⁵⁰.

Подозрительно быстро после этого Роман III заболел. Он потерял аппетит и сон, лицо его стало мертвенно-бледным, тело распухло, волосы на голове и бороде выпали. Ни у кого из опытных придворных не было сомнений в том, что царя отравили, и все взоры небезосновательно обратились в сторону императрицы Зои и Иоанна Орфанотрофа. Но Аргир по-прежнему не желал слушать никаких намеков, полагая, что с течением времени легкое недомогание будет преодолено его «железным» организмом. И действительно, несмотря на принятый яд, Роман III держался гораздо дольше того срока, который ему отвели Зоя и Орфанотроф, и они всерьез обеспокоились. Было трудно представить, что и в дальнейшем василевс останется настолько слепым, чтобы не заметить перемен в своем самочувствии. И никто не гарантировал, что кто-нибудь из придворных не откроет царю глаза на сомнительный союз евнуха и царицы. Поэтому заговорщики решили подстраховаться и ускорили развязку событий.

В роковой для него день 11 апреля 1034 г. Роман III по устоявшемуся обыкновению должен был раздать жалованье чиновникам (ругу), которое выплачивалось раз в году. Желая придать своему телу свежий вид, император отправился в баню, где решил поплавать в бассейне. Когда он нырнул в воду, кто-то из слуг «заботливо» попридержал его голову под водой более, чем следовало. Когда Аргира вынули из воды, он был полумертвым, и изо рта его текла какая-то черная жидкость. Не приходя в сознание, василевс скончался на 66-м году жизни, так и не успев понять, что произошло⁷⁵¹.