36. Перенесение руки св. Стефана Первомученика (добавление к «Цвифальтенской хронике» Ортлиба) (1141 г.)
Ортлиб, монах монастыря Цвифальтен в Швабии, работал над хроникой, которая охватывала начальную пору в истории обители (1089–1109 гт.), до 1137/40 г. Приведенный фрагмент не является, однако, частью хроники Ортлиба, а относится к первому из добавлений к ней, которое было сделано в 1141 г. или чуть позже не известным по имени участником посольства к Саломее, вдове польского князя Болеслава III, и представляет собой отдельный сюжет – «Перенесение руки св. Стефана Первомученика» (имеется в виду перенесение из Польши в Цвифальтен).
«Хроника» сохранилась в нескольких списках, среди которых и, весьма вероятно, авторский оригинал: Landesbibliothek Stuttgart, cod. hist. quart. 156 (первой половины XII в.), в котором первое прибавление значится на лл. 51r–54r.
Издания: Ortl. 1852. Р. 90–92; Ortl. 1978. Р. 124–130.
Переводы: На немецкий язык: Ortl. 1978. S. 125–131; на русский язык: Линниченко 1884. С. 67–68; Свердлов 2. С. 251–254.
Во времена императора Генриха (Heinricus) IV904 и славнейшего польского князя Болеслава (Bolezlaus Boloniorum dux)905 некто из знатнейших вельмож Греции (principes Graecorum) отдал свою дочь замуж за одного короля Руси (rex Rutenorum)906 и сверх прочего блестящего приданого, а именно дорогих одежд, бесчисленного множества золота и серебра, всевозможных сосудов дивной выделки, а также других разных даров и вожделенных драгоценностей, отдал славный залог дороже золота и топаза907 – святые мощи. В их числе паче других выделялась сиянием святости рука святейшего диакона Стефана Первомученика908 и приобрела перед остальными, хотя и подлежащими вечному почитанию, преимущество почитания особого. Итак, упомянутая госпожа родила названному выше королю, своему мужу, исключительной красоты дочь, которую отец ее, когда она подросла, решил сочетать браком с неким знатнейшим польским правителем (tyrannus)909. Посредником при заключении этой помолвки выступал один весьма богатый польский вельможа (princeps) по имени Патрикий (Patricius)910. Но, как оказалось впоследствии, вероломный сват вознамерился заполучить невесту и приданое себе, а не другому. Осуществив это911, он замарал себя ядом еще одного вероломства. А именно, он обманом захватил некоего короля Руси (Ruszia), проявлявшего враждебность по отношению к польскому князю (dux), своему господину912. И после того как принес присягу верности, после того как передал себя под власть его (русского короля. – Сост.), после того как стал восприемником его сына из святой купели, предал не подозревавшего о столь коварном обмане в руки врагов, [обрекая его] на оковы и на выплату бесчисленного выкупа913. [За эти и другие нечестия папа и польские епископы приговорили Патрикия к церковному наказанию: он должен был, в частности, построить не менее 70 церквей и несколько монастырей. Чтобы получить средства для этого, он предложил князю Болеславу, в обмен на богатые земельные владения, руку св. Стефана. Обмен состоялся, и после смерти Болеслава реликвия оказалась у его вдовы Саломеи914, которая поддерживала связь с Цвифальтенским монастырем, отдав в него свою дочь Гертруду. Монаха Оттона она почитала за ученость и пригласила его к себе. Вместе с ним прибыл автор записки. Некоторое время приехавшие путешествовали вместе с двором княгини, после чего им были вручены подарки – сундучок с более чем 80 святыми реликвиями.] Впоследствии же, когда она (Саломея. – Сост.) собиралась уже дать нам разрешение удалиться, она пригласила своих сиятельнейших сыновей князей (duces) Болеслава (Bolezlaus) и Мéшка (Misico) с их женами, дочерями королей Венгрии (Ungaria) и Руси (Ruszia)915, из их областей на общий совет. Собрав этот совет с первыми людьми (primates) королевства в городе под названием Ленчица (Lantsiza)916, она стала обсуждать с ними, отдать ли свою дочь Агнесу (Agnes) замуж или, через наше служение и сообщество сестер нашей обители, обручить ее Царю Небесному. Но так как они (Болеслав и Мешко. – Сост.) опасались, что их брат, родившийся от другой матери и старший по возрасту, князь Владислав (Ladizlaus)917 опередит их в любви [к нему] народа, решили отдать ее, едва трехлетнюю, замуж за некоего сына короля Руси (Ruzzia) ради союза [с ним]918. [Саломея вручила цвифальтенским монахам многочисленные дары, в том числе и руку св. Стефана без большого перста. Они вернулись в Цвифальтен 1 апреля 1141 г.]
(Ortl. 1978. Р. 124–130)
* * *
Либо германский император Генрих IV (по счету, принятому и в современной историографии), либо его сын Генрих V, как нередко считали в средневековье; двойственность объясняется тем, что Генрих I, основатель Саксонской династии германских королей, не был императором.
Несомненно, Болеслав III. В таком случае сочетание имен Болеслава III и Генриха IV или V указывало бы или на 1102–1106, или на 1106–1125 гг.
Время брака, несмотря на двусмысленную широту хронологических указаний «Перенесения» (см. предыдущее примеч.), можно установить с известной определенностью. Женитьба Петра Влостовича на русской княжне – независимо от того, предшествовала ли она похищению 1122 г. или следовала за ним (см. примеч. 911) – не могла намного отстоять от этой даты. Следовательно, рождение будущей супруги Петра приходится отнести к периоду ок. 1100 – ок. 1110 гг., а брак ее родителей – ок. 1090 – ок. 1110 гг.; если же всерьез принимать в расчет датировку «Перенесения», то оба эти отрезка надо сузить до 1103 – ок. 1110 гг.
В зависимости от принимаемой гипотезы о происхождении русской жены «Патрикия»- Петра (см. примеч. 910) этим «королем Руси» считают то киевского князя Святополка Изяславича (Лопарев 1902. С. 419. Примеч. 9; Balzer 1895. S. 123–124; Baumgarten 1927. Table II. N З/III; Свердлов 2. С. 245. Коммент. 3; и др.), то его двоюродного брата Олега Святославича, одного из черниговских князей (Wlodarski 1966. S. 48–49; Пашуто 1968. С. 424. Табл. 5. № 4). Первая из гипотез покоится на весьма зыбком основании – легенде XVII в. о принесении в Киев мощей св. Варвары якобы женой Святополка Варварой, дочерью византийского императора Алексея I Комнина (о недостоверности этого предания см.: Янин 1. С. 84; Kazhdan 1990. Р. 419). Вторая выглядит, пожалуй, прочнее: о первом, греческом, браке Олега с некоей Феофано Музалониссой позволяют догадываться сфрагистические данные (Янин 1965. С. 76–90), в последнее время поставленные, правда, под сомнение (Чхаидзе 2007. С. 155–170), но вряд ли оправданно. Однако предположение об Олеге как тесте Петра Влостовича наталкивается на чисто хронологические препятствия – ведь женитьбу Олега на Феофано принято относить к началу 1080-х гг. Вопрос следует признать открытым.
Пс. 118, 127 (в редакции «Вульгаты»).
Св. Стефана, диакона общины иерусалимских христиан I в., побитого камнями за проповедь христианства (Деян. 6:5–8:2) и почитаемого как первый мученик за веру – отсюда и прозвище «Первомученик» (Protomartyr).
Перевод лат. tyrannus в данном случае доставляет трудности. Иногда этот редкий термин употребляется в своем прямом смысле – как обозначение государя (короля, князя и проч.). Однако в данном случае такое понимание, кажется, было бы ошибочным. Автор «Перенесения» весьма последователен в титулатуре польских князей, именуя и Болеслава III, и его сыновей «герцогами» (duces), а русского князя называя, по обычаю, «королем» (rех). Это заставляет думать, что выбор особой титулатуры для отца гречанки, выданной на Русь, и для Петра Влостовича (именно princeps), а также для несостоявшегося польского мужа русской княжны, был неслучаен. Предпочитаем поэтому перевод «правитель» в силу его некоторой семантической неопределенности.
По другим источникам, преимущественно польским, он известен под именем Петра, сына некоего Влоста (лехитская форма имени «Власт» – сокращения от композита «Властимир» или подобного), и в историографию вошел как Петр Влостович (Властович). Петр был приближенным польских князей: Болеслава III, а затем его сыновей Владислава II и Болеслава IV (Wasilewski 1970. S. 113–114; Стефанович 2006/3. С. 66–67). Возможно, польские информанты цвифальтенского автора (княгиня Саломея?) предпочитали не называть одиозного имени Петра, а именовали его анонимно неким «вельможей» (patricius), что впоследствии, уже на этапе обработки дневниковых записей о путешествии в Польшу, было воспринято как имя.
Русскую жену Петра Влостовича звали Марией; о попытках уточнить ее происхождение см. примеч. 906. Распространенное мнение, будто имя ее дочери Агафии в надписи в тимпане монастырской церкви в Олбине написано отчасти кириллическими буквами, основано на недоразумении. Из текста «Перенесения» следует, что женитьба Петра неcколько предшествовала 1122 г., хотя предпринималась попытка обосновать обратное (Линниченко 1884. С. 67–70). Опыт верификации сведений цвифальтенского анонима о похищенной невесте принадлежит Б. Влодарскому, по гипотезе которого Мария предназначалась в жены силезскому палатину Скарбимиру, воспитателю и воеводе Болеслава III, но вследствие мятежа Скарбимира в 1117/8 г. досталась, вместе с силезским палатинатом (временно), Петру Влостовичу (Włodarski 1966. S. 48).
Речь идет о пленении в 1122 г. перемышльского князя Володаря Ростиславича, известном как по русским («Володаря яша ляхове лестью»: ПСРЛ 1. Стб. 292; 2. Стб. 286), так и по польским (№ 57/3) и другим немецким (№ 47) источникам. Попытку их критической оценки и реконструкции событий см.: Стефанович 2006/3. С. 56–74; 2006/4. С. 78–89. Утверждение польских информантов цвифальтенского автора о какой-то политической зависимости Перемышля от Польши накануне 1122 г. (Болеслав III как «господин» Володаря) является преувеличением.
Все свидетельства (за исключением слишком лапидарного летописного) сходны в том, что описывают захват Володаря как акт вероломства со стороны Петра Влостовича, (притворно?) перешедшего на службу к перемышльскому князю, а освобождение – как выкуп. Сообщение древнерусской летописи об участии Володаря и Василька Ростиславичей в польском походе на Волынь в 1123 г. (с целью посадить там бежавшего в 1117 г. Ярослава Святополчича) заставляет думать, что освобождение Володаря было обусловлено еще и договором о военно-политическом союзе.
Саломея была выдана за Болеслава III после смерти ок. 1114 г. первой супруги польского князя Сбыславы, дочери киевского князя Святополка Изяславича.
Мазовецкого князя Болеслава IV Кудрявого и великопольского князя Мешка III. Женой Болеслава была Верхуслава, дочь новгородского князя Всеволода Мстиславича (ПСРЛ 2. Стб. 300; имя польского жениха Верхуславы здесь, впрочем, не названо), а Мешка – Эльжбета (Елизавета) (см. № 57, примеч. 1533). В «Ипатьевской летописи» о замужестве Верхуславы сообщается в статье 1137 г., но она является ультрамартовской, так что вероятной датировкой брака служит 1136 г.
Ленчица была уделом Саломеи по завещанию умершего в 1138 г. Болеслава III, так как на руках княгини оставалось двое малолетних сыновей – Генрих и Казимир (будущий Казимир II Справедливый).
Старший сын Болеслава III от первого брака со Сбыславой Святополковной Владислав II, князь краковский и силезский. М. Б. Свердлов напрасно переводит обычное «maior natu» («старший») как «более высокий по рождению», что дает историку повод для неосновательных суждений о положении русской матери Владислава «в феодальной иерархии» (Свердлов 2. С. 253, 258. Коммент. 25).
Для правления Владислава II действительно была характерна постоянная борьба с братьями, в ходе которой он опирался на союз с киевским князем Всеволодом Ольговичем, тогда как младшие Болеславичи, сыновья Саломеи, пытались найти поддержку со стороны сыновей покойного киевского князя Мстислава Владимировича – Всеволода (см. примеч. 915) и Изяслава, который в то время сидел на Волыни. Именно за старшего сына Изяслава Мстиславича – Мстислава – и была выдана Агнеса (в польской историографии именуемая Агнешкой) (Jasiński 1992. S. 262–263). Вот почему в «Ипатьевской летописи» Мешко III назван «уем» Романа Мстиславича, т. е. его дядей по матери (ПСРЛ 2. Стб. 662).