Глава VII. Жели

После введения на Руси христианства, представителям церкви пришлось вести продолжительную борьбу против языческих погребальных обычаев, каковы: тризна, поминальная трапеза и жели, плач по умерших. Наиболее резким языческим обычаем была тризна, погребальное состязание, погребальные игры⁶⁵³. Мы знаем, что св. Ольга заповедала не устаривать по себе тризны. То же самое знаем о св. Константине, князе Муромском⁶⁵⁴. Тризна была очевдиным, для всех явным проявлением язычества, и потому иерархии не стоило большого труда искоренить тризну в ее чистом виде. И тем не менее остатки тризны существовали еще долгое время, как видно из исповедных вопросов. «Дравься по мертвом 15 дн. (поста)» «Ащел по мертвом дрался еси» – «Дравшие по мертвом или волос рвавши, или порты потерзавши 12 дней (поста)»⁶⁵⁵.

Естественно, что тризна, игры в честь умершего, заканчивались пиром. Начальная летопись свидетельствует, что это так и было. Княгиня Ольга, после смерти Игоря, на предложение древлян выйти замуж за их князя, послала сказать: «се уже иду к вам, да пристройте меды многи в граде, идеже убисте мужа моего, да поплачюся над гробом его, и створю тризну мужу моему». Прибыв на гроб Игоря, Ольга плакала по нем, потом приказала насыпать над умершим великую могилу (вероятно курган) и повелела творить тризну. После всего начался пир: древляне сели пить и упились, так как было заготовлено большое количество меда⁶⁵⁶. Об обеде и ужине за упокой упоминается в слове, приписываемом препод. Феодосию Печерскому. Полагаем, что обычай устраивать поминальную трапезу был весьма распространен на Руси. Эти трапезы, сопровождавшиеся обильным употреблением крепких напитков, приводили трапезовавших в веселое настроение, а иногда заканчивались и драками. Поминки покойников даже в 16 столетии во многом напоминали языческую тризну с плачем, заканчивавшуюся весельем. По свидетельству Стоглава, в Троицкую субботу по селам и по погостам сходились мужчины и женщины на жальниках (кладбищах) и плакались на гробах умерших с великим воплем, а потом, с приходом скоморохов, на тех же жальниках устраивались пляски и бесовские игры с сатанинскими песнями. В «ответе» постановлено было чтобы покойников поминать по-христиански⁶⁵⁷. В челобитной 1636 г. новгородские священники писали, что в седьмой четверток по Пасце (в семик) народ устраивал одно из позорищных сборищ – «на оубогих домов», т.е. на месте погребения умерших насильственною смертью. Что происходило на «убогих домах», из человитной ясно не видно. «Да те позорища повычны: с сел и з деревен съездаются, и бывают многонародные зело безчинства, полны и оубииства»⁶⁵⁸. Вероятно, после погребения умерших народ начинал развлекаться.

Оплакивание мертвых принадлежит к древнейшим обычаям человечества. Эти плачи у нас назывались – жели. Жели – скорбь, печаль, терзание. Желети – сожалеть, скорбеть. Жальник – могила.

В древнем Египте смерть царя оплакивалась всеи народом: женщины с громким плачем бегали по улицам и рвали на себе волосы; мужчины держались серьезно и молча, пчально, со слезами, повисшими на глазах⁶⁵⁹. Мирмидонцы целую ночь провели над трупом Патрокла в стенаниях и плач Ахиллес оплакивал своего друга с причитаниями⁶⁶⁰. Смерть Гектора оплакивалась всею Троею: мать подняла горестный вопль, рыдал старик Приам, «кругом же граждане подняли плач; раздавалися вопли по целому граду»⁶⁶¹. Обычай оплакивать умерших существовал также у евреев. Давид оплакивал в плачевной песне смерть царя Саула и сына его Ионафана⁶⁶².

Наша Начальная летопись свидетельствует, что в древнейшие дохристианские времена у нас существовал обычай оплакивать умерших. О плаче княгини Ольги мы уже упоминали. Этот обычай продолжал существовать и с принятием христианства. В 1078 г. князь Ярополк оплакивал смерть отца своего Изяслава Ярославича, причитая: «отец, отец мой», и проч.⁶⁶³ Владимир Мономах писал Олегу Святославичу, у которого в плену находилась вдова – невеста Мономаха: «а сноху мою послать ко мне.. чтобы я мог оплакать ее мужа и их свадьбу, вместо песней (свадебных). Ради Бога, пусти ее ко мне скорее по первому слову, да окончив с нею слезы, посажу ее на месте, и сядет как горлица на сухом дереве желеючи, (тоскуя⁶⁶⁴).

По Слову о полку Игореве, русские жены оплакивали с причитаниями своих мужей, погибших на берегах Каялы. Высоко поэтический плач Ярославны известен. В Задонщине приводится плач московских боярынь по своим мужьям. Конечно, Слово о полку Игореве поэма, а не исторический документ в роде грамоты; то же самое необходимо сказать и о Задонщине, которая кроме того является местами рабским подражанием Слову о полку Игореве. Но составители обоих произведений, говоря о плаче по покойникам, очевидно имели в виду всем известный в их время обычай. Этот обычай существовал в 16 в., как видно из Стоглава: тогда в Троицкую субботу по селам и по погостам сходились мужчины и женщины на жальниках (кладбищах) и плакались на гробах умерших с великим воплем, а потом на тех же жальниках устраивались пляски и бесовские игры с сатанинскими песнями.

Скорбь и печаль о потери близкого человека свойственны человеку. Христианство, внесшее в жизнь человечества мир и любовь, и на самую смерть смотрит, как на переход от одной формы бытия в другую, лучшую. К сожалению смерть явление столь подавляющее, что потерявший близкого человека иногда всецело поддается горестному чувству и даже впадает в отчаяние. Такая безграничная скорбь по умершим свойственна язычески настроенному человеку. В этом случае скорбь выражается вовне соответствующими знаками. Литературные памятники свидетельствуют, что в древней Руси долгое время сохранялось обыкновение выражать по покойникам печаль чисто языческим способом. Очевидно, христианский взгляд на смерть не был усвоен русскими людьми⁶⁶⁵. Некоторые потеряв близкого человека, доходили до такого отчаяния, что налагали на себя руки и оканчивали жизнь самоубийством. Доказательством вышеизложенных мыслей служит «слово о желеющих», приписываемое св. Дионисию и известное в двух видах⁶⁶⁶. Это слово мы считаем русским произведением. В «слове» решается вопрос: есть ли какая польза умершим от продолжительного по ним желения со многим плачем и рыданием. Оплакивавшие покойников носили на глазах нечистые и скверные «скуты», – вероятно, это были женщины, покрывавшие свои головы старыми платками. О мужчинах сказано, что они в знак печали по покойникам не стригли волос на голове. Известно, что так делали и опальные бояре. Св. Дионисий указывает, что излишне печалящиеся по покойникам тяжко грешат, последуя проклятым и окаянным саддукеям. Пусть верующие отвергаютя козней диавола, который излишне печаляшихся по мертвым побуждает резаться, двиться, топиться в воде, чтобы не одному ему быть в муке. Не поганые только, но и многие из христиан так делают и, впавши в отчаяние, погибают.

Самоубийства вследствие смерти близкого лица свидетельствуют, что многие русские люди не были еще проникнуты христианским учением. В слове, приписываемом Иоанну Златоусту «да не излишне по младенцем плачем»⁶⁶⁷, вероятно русском произведении, развивается мысль, что плакать по умершим детям можно, только не очень продолжительное время и без лицедрания и вырывания волос; надо готовиться к своей смерти и плакать о своих грехах. В слове «еже не плакати о умерших»⁶⁶⁸, приписываемом по обыкновению Златоусту, но которое скорее всего составлено русским книжником, заповедается не плакать много по умершим, не терзать волос, не драть лица. В конце слова отмечена важная черта: крайние знаки печали по поводу потери близкого лица иногда бывали обнаруживаемы неискренно, из тщеславия. Вероятно, истерические проявления печали проделывались при выносе покойника из дома или на кладбище, вообще на глазах у толпы. Неискренность таких людей сказывалась в том, что отшедши, т.е. вернувшись домой, они «оупиваются и кощюны деють».

Отметим, что в Измарагде второй редакции есть «слово Иоанна Златоуста о терпении благохваления, да не много о умерших плачемся»⁶⁶⁹. В описании славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки сказано, что это слово «собрано из разных»⁶⁷⁰, из чего можно заключить, что Горский и Невоструев считали этот памятник русской компиляцией. На самом деле это слов – перевод с греческого и числится среди сомнительных творений, Златоуста⁶⁷¹. Слово о терпении имеет некоторые сходные выражения с словом, «да не излишне по младенцем плачем»⁶⁷². Полагаем, что слово «о терпении» не может принадлежать Златоусту: в этом слове есть указание на хождение души по мытарствам; верование в мытарства возникло позже эпохи Златоуста.

Приведем из «слова о терпении» выдержку о плаче по умерших. «Да не мозем вернии неверных подражати, не раздираим риз наших не пач душю смирим и нас бо таже чаша ждет, и не биим в преси да не оуподобимся еллином, не трезаим влас от глав, да не осрамим главы нашея. Христа не многи дни плачем, да не веровати начнем въскрснию и языком не изрцем хоулы, да не собе ни оумръшемоу не сътворим пакости»⁶⁷³.

Против неумеренного плача о покойниках ратовали, как видно из вышесказанного, авторы, имена которых нам неизвестны. Того же предмета касается митр. Даниил (1522–1539 г.) в слове «о божиих судьбах и о младенцах умирающих» Даниил доказывает, что излишне скорбеть о младенцах не следует. Развиваемые Даниилом мысли заимствованы у св. Афанасия Александрийского⁶⁷⁴.

Из исповедных вопросов видно, что плач по умершим в духе древнего язычества был распространен у нас. Есть такие вопросы: «Или по мертвом плакал если без меры и власы терзал еси?⁶⁷⁵ «Или по мертвом плакал много?»⁶⁷⁶ Обращает на себя внимание следующий вопрос поселяном: «В великий четверток не ходил ли еси по что в лес и в дому не творил ли какова клича и бесчестия»⁶⁷⁷. Полагаем, что здесь имеются в виду остатки языческого культа предков.

Не только духовная влась боролась против народного обычая оплакивать покойников; попытка в этом направлении была сделана и гражданской властью. В 1715 г. царь Петр, по случаю кончины царицы Марии Матвеевны, супруги царя Феодора, запретил приговаривать и рваться над умершими. Но запрещение Великого Преобразователя не имело никакого влияния на народную массу: «непристойный и суеверный обычай», как называл Петр вопли по покойникам, продолжал существовать. И даже самая смерть Петра была оплакана особою народною причеткою⁶⁷⁸.

Плач по умершим – это естественное проявление печали по дорогом покойнике. В крестьянской среде плач сопровождается обыкновенно причитаниями. Существует множество причитаний, что видно из издания Барсова «Причитания Северного края». В настоящее время языческое значение плача забыто. Существует даже убеждение, что долго оплакивать покойников грешно. В этом мы усматриваем влияние церкви, ратовавшей против желения.

В течение многих веков господства христианства русские люди забыли древние языческие способы погребения: было забыто, что покойников когда-то пускали на воду (как теперь индусы); забыт древний смысл смерти чрез повешение. Осталось только сознание, что покойники, вынутые из воды или петли, вообще умершие неестественною смертью, умерли не по-христиански и не должны быть похоронены по христианскому обряду. Такое сознание породило особого рода суеверия, с которыми долго и не всегда успешно боролась русская иерархия. Древнейшим обличителем этого языческого обычая был Серапион Владимирский (ум. 1273 г.) Из пятого слова Серапиона видно, что в 13 в. существовал обычай выгребать утопленников. «Никак не отстанем от злых обычаев наших», пишет Серапион: «ныне, видя гнев Божий, заповедуете: если кто удавленника или утопленника похоронил, не погубите людей сих, выгребите. О, безумие злое! О, маловерие!. Мы полны зла, но не каемся. Потоп был при Ное не про утопленника, ни про удавленника, но за людские неправды. О, человецы, се ли ваше покаяние? Сим ли Бога умолите, что утопленника или удавленника выгребете? Этим ли Божию казнь хотите утишить? Лучше, батия, престанем от зла»⁶⁷⁹. Из слов Серапиона видно, что в 13 ст. существовало поверие, будто бы погребение утопленника или удавленника влекло за собою ненастную пору. А потому людей, умерших такою смертью следовало лишать погребения, а погребенных вырывать из могилы. Серапион спрашивае: неужели выгребание утопленника или удавленника, являясь будто бы делом приятным Богу, может смягчить казнь Божию за наши грехи? Древний языческий обычай был живуч. Против него в 16 в. вооружался знаменитый ревнительблагочестия, преп. Максим Грек. Он с негодованием писал об обычае русских оставлять не погребенными тела утопленников и убитых или же, в случае погребения, раскапывать их могилы. Этому предмету посвящено особое «послание на безмную прелесть и богомерзкую мудрствующих, яко погребения для утопленного или убитого бывают плодотлительны стужи земных прозябаний»⁶⁸⁰. Приведя свидетельство одного греческого мудреца, который похоронил утопленника, Максим Грек спрашивает: «Мы же правовернии кий ответ сотворим в день судный, телеса утопленных или убиенных и поверженных не сподобляюще я погребению, но на поле извлекше их отыняем колием, и еже беззаконейше и богомерзко есть, яко аще случится в весне студеным ветром веяти и сими садимая и сеемая. Нами не преуспевают на лучшее, оставивше молитися Созадетля и Строителю всех – аще увемы некоего утопленного или убитого неиздавно погребена, оле безумия и благочесловечия нашего! Раскопаем окаянного и звержем его негде дале и не погребенна покинем»⁶⁸¹. В пример того, что покойников следует погребать, Максим Грек ставит Товита. Даже иудеи просили Пилата перебить голени распятых, чтобы поскорее похоронить их. Далее указывается на примере Иисуса Навина, приказавшего похоронить пять царей иевусеовых. Даже некрещенные не поступают так со своими несчастно умершими, как русские. Максим Грек лично наблюдал в Перекопе, как два татарина с честью («милостиво») похоронили труп повевенного за какую-то вину татарина. После доводов из Священного Писания и своих рассуждений, Максим Грек делает вывод, что Бог карает за грехи, а не за погребение утопленника или убитого⁶⁸². Отметим, что сама церковь запрещала хоронить по христиански тела лиц, умреших неестественной смертью. В 14, 15 и 16 вв. Тела умерших насильственною смертью у нас не погребали, но клали их на курганах, не хоронили даже тела умерших от чумы⁶⁸³. Митрополит Фотий в своем послании к новгородцам в 1410 г. запрещал хоронить убитого на поле, на судебном поединке⁶⁸⁴. В поучении к псковскому духовенству тот же Фотий в 1416 г. запрещал у церкви хоронить, отпевать и поминать всех, наложивших на себя руку: удавленников, зарезавшихся и утопившихся: тела их следовало закопать в яме, в пустом месте⁶⁸⁵. В патриаршей грамоте Макарьевскому Желтоводскому монастырю (1628 г.) запрещается хоронить по-христиански умерших случайно или насильственною смертью. «А который человек вина упьется, или удавится или ножем зарежется, или с качелей убьется, или своею охотою купаючися утонет, или ино какое дурно сам над собою учинит своими руками, и тех у церкви Божии не хоронити и над ними не отпевати, а велеть их класть в убогих дому, а не будет убогих дому, и их класть в поле, чтобы от церкви далече»⁶⁸⁶. Делая такие запрещения, иерархия желала показать свое отрицательное отношение к самоубийству и вообще к смерти без христианского напутствования. Как известно, у нас до 1771 г. существовал обычай всех умиравших неестественною смертью удавленников, утопленников, замерзших и т.д. не отпевать и не класть на кладбищах: их неотпетыми отвозили на так называемые «убогие дома» (божедомы, скудельницы), которые находились вне городов и представляли из себя глубокие ямы, имевшие над собой «молитвенные храмы», попросту сараи. Сложенные там тела оставались неотпетыми и незасыпанными до Семицкого, седьмого четверга по Пасхе. На Семик священник служил общую панихиду, а добровольно являвшиеся сюда мужчины и женщины, в виде религиозного подвига, зарывали яму с телами и вырвали новую⁶⁸⁷. Характерно, что помянув покойников на убогом доме, народ обращался к увеселениям, обычным в Семик⁶⁸⁸.

Понятно почему сознательных утопленников, удавленников и проч. ее отепевали: как самоубийцы, они не достойны были христианского погребения. Но почему же их не хоронили? Ведь человек мог утонуть не намеренно, а случайно, вследствие несчастной случайности. Но и такой утопленник оставался не похороненным. Почему, в случае зарывания утопленников и удавленников в землю, ожидали дождей? Если тела выгребались, и они оставались на поверхности, то одно – это обстоятельство по-видимому было надежным средством проти излишних дождей. Именно такое верование существует даже и в наше время. Полагаем, оно служит остатком старинного верования, против которого вооружался Серапион Владимирский. Среди нашего сельского населения существует убеждение, что пребывание тела удавленника или утопленника в надрах земли влечет за собою дождливое время. Здесь чувствуется намек на какую-то связь тела умершего с водой. Не служит ли вышеприведенное верование отзвуком доисторического похоронного обычая пускать тело умершего в воду? Ведь русалки обитательницы водной стихии, – души умерших. Может быть, обычай оставлять удавленников незарытыми сложился так: сохранилась неясная память, что смерть чрез удушение была священным жертвенным актом; а всякая жертва сожигалась. Христианство лишило самоубийц христианского погребения, а похороны чрез сожжение вышли из употребления. Таким образом удавленники и остались без всякого погребения на поверхности земли.

Касаясь интимнейших сторон человеческого духа, память о почивших и почитание их во все времена были священною обязанностью для живых. Культ предков был делом частным, домашним; а потому здесь устойчивее, чем в других верованиях, могли сохраниться древние традиции. Действительно, литературные памятники древнейшей Руси показывают, что в культе мертвых у нас сохранились весьма многие языческие верования. Церковь боролась против них; это доказывают нам безыменные слова и поучения.

Обращаемся к безыменным обличением, рассеянным в разных словах и поучениях наших старинных сборников.

Мы имеем важные указания относительно культа мертвых в слове св. отца нашего Иоанна Златоустого, архиепископа Константина града, «о том, как первое погании веровали в «идолы»⁶⁸⁹. Из слова видно, что в древности был обычай топить бани для мертвых; в бане ставили кушанья – мясо, молоко, масло, яйца. В бане поддавали пару, вешали полотенце и какую-то одежду. Пол в бане посыпали пеплом, чтобы видны были следы приходивших покойников. На другой день по полу на пепле находили чьи-то следы. Замечательно, что благочестивй обличитель искренно верти, что в баню, истопленную для предков-покойников, кто-то приходил и оставлял следы; только он был убежден, что-то были бесы, делавшие это в посмеяние и для пагубы маловерных. В Чудовской ркп. 16 в. №270, л. 221 помещено «слов св. григорья изъобретено в толцех его, о том како первое погании соуще языци кланялися идолом»⁶⁹⁰. Это слово – компиляция. Многое заимствовано из Софийской ркп. Кн. №1262. Но есть самостоятельные места, важные для истории наших суеверий. Некоторые места весьма важны. Так, например, характерна следующая черта: «вероують оупирем и младнци заменають мртви и берегиням». Не даром мертвые младенцы упомянуты между упырями и берегинями: по современному народному верованию мертво-рожденный мальчик превращается в упыря, а девочка в берегиню-русалку. Выражение «младенцы знаменают мртвы», может быть, означает обряд наречения имени мертворожденному или умершему без крещения ребенку. Продолжаем выдержку из Чудовской ркп. «о оубогая коурята, яже на жертвоу идолом режутся, инни (а инеми – Соф №1262) в водах потапляеми суть, а инии к кладезем приносяще молятся, и в водоу мечють». Это место (не буквально) имеется и в ркп. 1262. Итак, кур и цыплят топили в воде, о чем сообщает и Лев диакон. Мы знаем, что этот обряд имел какое-то погребальное значение. Сознавали ли значение обряда у нас в 14–16 вв, не известно, но обряд, очевидно, держался. В Софийской ркп. Есть неясное место: творят «мосты, и просветы, и бделники»⁶⁹¹. В Чудовской ркп. №270 это место читается так, «мосты чинят по мртвых и просветы и бделник»⁶⁹². Бделник, вероятно, бдын, намогильная постройка; что же касается мостов и просветов, то, как видно из слова «к невежам»⁶⁹³ такие наименования могли быть даваемы печеньям, поставленным на трапезах в честь мертвых. Слово «к невежам» содержит весьма важные указания на культ мертвых. Составитель «слова» обличает гибельный для правоверных обычай, несомненно чисто языческого характера. Оказывается, в Чистый четверток «поведали» мертвым, т.е. предлагали или поставляли для мертвых мясо, молоко и яйца; в тот же четверток топли мыльницы, поддавали пару (на печь льют), сыпали посреди бани пепел, вешали чехлы и убрусы, чтобы навья могли обтереться, и говорили: «мойтесь». Потом находили на пепле след, подобный куриному, и говорили: «приходили к нам навья мытся». Составитель слова «к невежам» утверждает, что приходли мыться не покойники, а бесы. Здесь наиболее ярко связываются два миросозерцания – древнее языческое и новое христианское: по языческому верованию трапеза и баня изготовлялись для мертвых, которые и пользовались услугами живых, христианин же утверждал, что в баню приходят бесы, они же с удовольствием вкушают предлагаемую пищу. Итак, древние языческие навья в христианскую эпоху переходят на положение бесов. Отмечаем двоеверие обличителя: он все-таки убежден, что бесы-навья могут есть и мыться в бане. Кроме Чистого четверга, топли баню для умерших еще в Великую субботу и пятьдесятную, как видно из исповедных вопросов «В великую субботу, и в пятдесятную егда памят творим оусопшим, бани не велел ли еси топити?»⁶⁹⁴ В Чудовской ркп. Имеется указание на обычаи, частию известные и в настоящее время. «И водоу к коутьи заупокойней ставляють на столци»⁶⁹⁵. В настоящее время вода и кутья стоят только во время нахождения покойника в доме; до сорока же дней стоит одна кутья. Из приведенного места можно заключить, что при кутье всегда ставили воду. «Исметье оу ворот жгоут в великой четверг, молвящ тако оу того огня душа приходяще согреваются»⁶⁹⁶.

Вот каков смысл запрещаемого Стоглавом обычая жечь в Великий четверг солому: у этого костра греются души умерших. «Ногти обрезавше кладоут, и за надра (недра) мецють а ножнии на головоу»⁶⁹⁷. И теперь существует обычай пропускать чрез открытый ворот рубашки (недра) срезанные ногти; оказывается, раньше ножные ногти клали на голову. Эти обычаи, очевидно, стоят в связи с верованиями в загробное странствование души. Шло время, древние обычаи продолжали существовать, но смысл их все более и более затемнялся.

В ркп Румянцевского Музея №374 (дата 1754 г.), в слове, направленном против суеверий, есть следующее, в высшей степени характерное место: « в великий четверток постели для блох сожигают и хмели палят, платия моют до солнца, и моются сами»⁶⁹⁸. Под сожигаемой в Великий четверг постелью надобно разуметь сено и солому, которыми обычно бывать набиты сенники или мешки, на которых спят. Обличитель полагал, что, сжигая соломенные постели, хотели сжечь блох, вслед за этим он обличает обычай мыться в Великий четверг и вообще заниматься обычными делами: по-видимому, он желал праздничного времяпрепровождения. Но Великий четверг день не праздничный, а предпраздничный; обличение последовало, вероятно, вследствие того, что обличитель инстинктивно чувствовал здесь языческую подкладку. Четверговые обычаи имеют аналогию с Радуницей. Обычай почитать мортвых в чистый четверг полагаем, произошел обыкновенно в народе называется «чистым четвергом», может быть потому, что в этот день Спаситель омыл ноги ученикам на Тайной Вечери; а может быть и потому, что в виду наступающего праздника Пасхи в этот день считается наиболее удобным произвести уборку дома, а после этого и самим людям вымыться. Моясь в бане, и сейчас оставляют воду и веник для покойников. Тем более своевременно позаботиться о покойниках в «чистый» день. В понедельник на Фоминой неделе бывает Радуница – весенний праздник в честь умерших. Радуница сопровождается песнями и играми, что постом несвоевременно. Четверговый костер – это тот самый костер на кладбище, который на Радуницу поддерживается для подогревания покойников. Из сказанного мы делаем вывод, что весенний языческий праздник в честь умерших в христианскую пору совершается частию в Чистый четверг, а частию на Радуницу. Мы видели, что церковь и частию государство боролись против языческих погребальных обычаев, служивших выражением верований язычника в загробное существование. Чем же окончилась борьба? Конечно, культурная часть русского общества всецело разделяет учение церкви относительно загробной жизни и руководится установленными церковью похоронными обрядами и обычаями. Не то мы найдем среди низших слоев русского общества.

О степени живучести древних языческих верований в загробную жизнь можно судить на основании современных верований белоруссов. Эти верования и обряды отзываются седой стариной. По верованию белоруссов, умершие встают из могилы по ночам. Готовясь к «хавтурам» осенним поминкам, домашние и гости прежде всего идут в баню, моются, отливая воды и оставляя веник для умерших. Затем, по захождении солнца, отправляются на могилу умершего, везут с собой дерн, веник и дрова, и при огне облагают дерном могилу поминаемого и обметают веником возле могилы; веник оставляют на могиле, чтобы покойник, когда разойдутся живые, мог привести в порядок свою могилу. К полуночи никого не должно оставаться на кладбище, иначе вставшие из могилы в полночь покойники задушат живого и утащат его в могилу. Зажженные костры горят всю ночь. Таковы обычаи в Минской губ. Там же сохранился старинный обычай, вероятно, остаток тризны по покойнике. После угощения в пам'ять покойника хозяйка дом приности решето качанов и ставит на стол. Каждый из присутствующих имеет в карманах капустные хрянки (кочерыжки). Первенствующий берет качан и бросает в хозяина дома, а затем все начинают биться качанами и хрянками. При недостатке качанов и хрянок начинают бросать друг в друга чем попало, что находится под рукой. Редкий бывает случай, чтобы поминки обошлись без драки. За церемонией бросанья или биения качанами следуют песни, маскарады, музыка и пляски. Так совершаются осенние поминки, называемые хавтурами⁶⁹⁹. Подобные, чисто языческие верования, сохранились и в других местах нашего обширного отечества. Так, крестьяне Смоленской губ. верят, что после смерти душа человека сохраняет те же потребности, как и при жизни; поэтому в прежние годы в гроб умершего клали особенно любимые им предметы, но делали это незаметно для других. Любителям выпить клали в гроб бутылочку с водкою. Теперь этот обычай вывелся, но на старых кладбищах, разрывая могилы для новых покойников, иногда находят бутылки. Место жилища покойников где-то на вершине ледяной горы⁷⁰⁰, на которую трудно взбираться: тут помогут те ногти, которые, срезывая при жизни на земле, люди пропускают сквозь ворот растегнутой рубашки⁷⁰¹. В ночь под Радуницу на кладбище горят огни: это называется «подогревать покойников» Все это отзывается древним язычеством, над искоренением которого придется еще немало трудиться.