Всероссийский съезд ученого монашества: [Отдельное мнение архимандрита Илариона и иеромонаха Варфоломея о передаче Московской Духовной Академии братству ученых монахов]

С 7 по 14 июля, по благословению Св. Синода, в стенах нашей Академии происходил съезд учёного монашества. Время съезда, глухие летние каникулы, неблагоприятно отразилось на количестве участников его. Собралось около 70, не было очень многих.

На съезде обсуждалось положение образованного (под неточное название учёных подведены и монахи с законченным средним, духовным и светским, образованием) иночества на учебной и неучебной службе. Решено создать союз – братство учёных иноков с широкими задачами, утверждалась необходимость этому братству иметь свои монастыри и учебные заведения. Разработан вопрос об Александро-Невской Лавре. Рассмотрена, наконец, программа съезда представителей монастырского монашества в некоторых пунктах, соответственно определению Св. Синода.

Положительное решение вопроса о необходимости братству иметь свои учебные заведения имеет в виду прежде всего Академию. Естественно было ожидать желания создать новую академию и сделать её однородно-монашеской и по составу преподавателей. Но большинство (30 против 19, при немногих воздержавшихся), оказалось, имело иной взгляд на этот предмет – приняло следующую резолюцию: «Съезд учёного иночества считает необходимым, чтобы церковный собор в ограждение чистоты православно-богословской науки от той опасности, которая угрожает ей при реформе Академий на началах автономности, оставил хотя одну из существующих Академий незатронутой этой реформой, реорганизовав её на началах строго-церковных в смысле устава, дисциплины и быта, и обеспечив её профессорами из лиц священного сана (преимущественно монашествующих), а равно и мирян строго церковного настроения, и сделав её органом проявления деятельности братства».

Из голосовавших против этой резолюции профессорами Московской Духовной Академии архимандритом Иларионом и иеромонахом Варфоломеем заявлено следующее отдельное мнение:

«Считая желательным, чтобы церковная власть организовала одну духовную академию с особым уставом, определяющим её управление и быть на строго церковных началах, не находим, однако, никакой возможности согласиться с принятой съездом резолюцией. Особая академия в резолюции предлагается «в ограждение чистоты православно-богословской науки от той опасности, которая угрожает ей при реформе Академий на началах автономности». В этих словах резолюции выражено осуждение существующих академий, совершенно ими незаслуженное, потому что считать профессоров академий врагами православной веры нет каких-либо достаточных оснований. История академической науки вообще заставляет с большой осторожностью бросать профессорам академий обвинение в неправославии, так как общеизвестны факты, когда положения учёных работ, поспешно объявленные вредными для православия, скоро становились общепризнанными истинами. Не грозит какой-либо особой опасностью для православной богословской науки и вводимая в жизнь академическая автономия, потому что деятели академические остаются те же и автономия не сделает их врагами Церкви, какими они не были раньше. Если нельзя в автономной академии ожидать установления строго церковного быта, то едва ли можно уверенно предсказывать и то, что в ней научная работа непременно примет противоцерковное направление. Кроме того, академическая автономия установлена высшей церковной властью, которая, нужно думать, не желала создать тем самым какой-либо особой опасности для православно-богословской науки.

Признавая не бесполезным устройство особой церковной академии, не можем, однако желать, чтобы эта академия была сделана органом проявления деятельности монашеского братства. За последнее время церковная власть препятствовала образованию учёного монашества в тесном смысле этого слова, направляя академических монахов обыкновенно по пути церковно-практической деятельности и не давая монахам возможности надолго оставаться на академических профессорских кафедрах. Поэтому нельзя не признать того факта, что учёное монашество в настоящее время в общем не близко к богословской науке, а часто, к сожалению, относится к ней без должного уважения. Та программа деятельности, которая предлагается для образуемого монашеского братства, носит характер по преимуществу практический. А потому этого братства мы и не можем считать достаточно авторитетными в глазах широкого церковного общества для того, чтобы иметь своими органом, между многими другими, и высшую богословскую школу. Мы очень опасаемся, как бы братство, на первых же порах своего существования, взявшись за непосильное дело, не доставило радости своим недоброжелателям».

О впечатлении, какое очередная затея еп. Феодора, обанкротившегося на высоком посту ректора академии, произвела на общество, можно судить по следующему отзыву в Вс.Ц.О.В. № 73. «Только что закончился съезд „учёных монахов“. Товарищем председателя de jure, а de facto – председателем Съезда был епископ Феодор, превративший в „волоколамскую вотчину“ Московскую духовную академию. И вот здесь-то решено было окончательно уничтожить это наследие Горских и Голубинских. На съезде постановили ходатайствовать об обращении названной академии в чисто монашескую и исключительно для монашествующих, а также для лиц подобного духа, направления и настроения.

У каждого барона своя фантазия – почему бы не иметь и такой академии? История здесь лишний раз выступила бы в роли учительницы весьма и весьма многому, начиная хотя бы с поучения на тему относительно степени устойчивости, тем более у нас и сейчас, идеи самостоятельных духовных академий.

Быть может, имело бы своё основание, подсказываемое опытом, а также историей, и стремление Троицкой Лавры, как таковой, освободиться от пребывания в её стенах академии. Но, при подобных обстоятельствах, и самый вопрос должен бы был поднят Лаврой, и, для решения его, наиболее подходящим местом оказывался бы Всероссийский съезд представителей монастырей. Монастыри же и обязаны были бы на собственный, а не общецерковный счёт, и своими силами создать в освободившихся зданиях что-либо грандиозное для просвещения народа.

Однако, между последней мыслью, если бы даже она исходила из недр Академии, и идеей метаморфозы Академии Горских и Голубинских в „монашескую“ – дистанция огромного размера, а потому соответствующее посягательство должно быть самым решительным образом отстранено. Наилучший принцип, по коему всё это надлежит проделать, в известных словах: actio est reactio.

Поэтому поднимись, как один человек, духовное наследие Горских и Голубинских и грудью отстаивай каждую пядь самой земли, по которой ходили эти, выражаясь словами Митрополита Антония, подвижники науки. Пусть в чистых, особенно от крови, руках их наследия останутся даже стены, где витал дух и раздавался голос этих богатырей мысли и вдохновенных пророков».

Эта заметка надписана трагическими словами: Московская духовная академия в опасности. Нам кажется, в затее еп. Феодора, покушающегося вместе с монашескою братией на Московскую духовную академию, более юмористики, чем трагизма; она напоминает нам из басни Крылова воронёнка, вцепившегося в барана, которого он не мог поднять. У монашеского братства нет сил обслужить академию профессорами. Среди «учёных» монахов есть и законные, полномочные профессора, но они-то, как архим. Иларион, иером. Варсонофий и присоединившиеся к ним, как раз против монашеской академии, они желают работать в автономной академии. Напротив, еп. Феодор и его сторонники именно не люди науки. Они могут лишь тормозить науку, а не двигать её. Не будет у монашеской академии и студентов.

В последние месяцы по России прошла безумная полоса самочинных захватов всякой чужой собственности! На этот же путь захвата «чужой» собственности вступает и еп. Феодор. Но уже наступило отрезвление России. Обстоятельства отрезвят и неразборчивого на средства бывшего ректора академии.