Письмо к Леандру, Епископу Испанскому

Я получил письмо от твоей святости, которое начертано пером одной любви; ибо ты из сердца почерпал то, что изливал на бумагу. При чтении сего письма, случилось быть у меня добродетельным и благоразумным мужам, которые были им растроганы до глубины души. Каждый дружески обнимал тебя в своем сердце; поскольку в том письме столько выразилась доброта души твоей, что можно было не только слышать, но и видеть оную. Все воспламенялись, все удивлялись; и этот жар слышавших доказывал то, какова была горячность писавшего: ибо нельзя воспламенить других, не возжегши наперед пламени в самом себе. Так, мы чувствовали, сколь великою любовью горела душа твоя, когда могла возжечь и других, совершенно не знавших твоей жизни (о коей я всегда вспоминаю с глубоким уважением), но в смирении слова узревших высоту твоего духа.

В письме своем ты называешь и мою жизнь достойною подражания для всех: но хотя это на самом деле и не так, как сказано, впрочем желательно, чтобы было так, потому, что сказано, дабы сказавший, против обыкновения своего, не сказал неправды. При сем прилично мне повторить слова одной добродетельной жены: не зовите меня Ноемминь, т.е. прекрасная; но зовите меня Мара, ибо я исполнена горечи (Руф. 1:20). Я уже не таков, каким ты прежде знал меня, муж добродетельный. Признаюсь, что успевая во внешнем, многое потерял я во внутреннем, и потому страшусь, не принадлежу ли я к числу тех людей, о коих написано: Ты низверг их, когда они возносились (Псал. 72:18). Ибо кто приобретает почести и теряет добрые нравы, тот падает в своем возвышении. Следуя путем моей жизни, я судил себя быть поношением человеков и уничижением людей, и стремился получить жребий человека, о котором сказано у Псалмопевца: восхождения в сердце своем положи во юдоли плачевней (Псал. 83:6,7), дабы т.е. тем вернее возвыситься мне внутренне, чем глубже ниспаду я внешно в юдоли плачевней. Но теперь весьма угнетает меня тягостная почесть, бесчисленные возбуждают заботы, и, когда дух мой устремляется к Богу, они поражают его своими понуждениями, как бы некими мечтами. Нет мира в сердце моем, поверженном долу, и подавленном тяжестью собственных помыслов. Оно или никогда, или весьма редко возлетает на высоту на крылах созерцания. Дух мой коснеет в бездействии, и среди мятежа временных забот доведенный почти до оцепенения, принужден бывает то помышлять о земном, то заниматься делами, касающимися плоти, а иногда, по требованию высокомерия, решаться даже на что-либо преступное. И зачем говорить много? Подавленный собственным бременем, он обливается кровью. Так, если бы преступление не долженствовало называться кровию, то псалмопевец не сказал бы: избави мя от кровей (Псал. 50:16). Прилагая же преступление к преступлению, мы еще совершаем и то, о чем сказано у Пророка: кровь с кровьми мешают (Ос. 4:2). Кровь смешивается с кровью, когда преступление присоединяется к преступлению, отчего умножается гнусность нечестия.

Находясь в таком состоянии, я умоляю тебя Всемогущим Богом, поддерживай меня, падшего в волны смятений, рукою молитв своих. Когда провождал я спокойную жизнь в монастыре, то плыл, так сказать, под благоприятным ветром: но внезапно восставшая, сильная буря увлекла меня своим порывом, и безопасный путь плавания уже потерян мною; ибо лишившись спокойствия, я потерпел душевное кораблекрушение. Вот теперь ношусь я среди волн и прошу подать мне доску твоей помощи, дабы я, не заслуживши счастья приплыть на неповрежденном корабле с богатым грузом, после понесенного урона, мог хотя на доске достигнуть берега.

Ты пишешь, святой муж, что терпишь ломотную боль в ногах; я и сам сильно страдаю этим же непрестанным недугом. Но мы легко найдем утешение, если, претерпевая наказания, вспомним о грехах наших. Страдания плоти, имея силу заглаждать грехи, соделанные в угождение плоти, тогда покажутся нам не наказанием, а благодеянием.

При сем, по благословению блаженного Петра, верховного Апостола, посылаем тебе Паллию, для ношения во время торжественных Богослужений. Посылая оную, я обязан преподать наставление, как должен ты провождать жизнь свою; но удерживаюсь от слова, потому что нравами своими ты предупредил слово. Всемогущий Бог да сохранит тебя милостию Своею и да введет в наследие небесного Отечества с обильным плодом пасомых тобою душ! Краткость же письма, в коем мало беседую с тем, кого так много люблю, да послужит тебе свидетельством, в какой мере отягощают меня занятия и угнетает болезнь.