Послание к собору, бывшему в Москве в лето 6998 г.¹

Издаваемое послание новогородскаго архиепископа Геннадия к Московскому собору 1490 года, доселе известное только в рукописях², составляет драгоценный памятник для истории того великаго брожения умов на Руси, которое началось в конце XV века – ересью жидовствующих, и в различных видоизменениях продолжалось до половины следующаго столетия. Это послание писано единовременно с известным посланием тогоже святителя к митрополиту Зосиме³, и содержит теже самыя жалобы на явное невнимание московскаго церковнаго правительства к правам и представлениям Геннадия, – невнимание, подавшее еретикам повод открыто «лаяться» на своего главнаго обличителя. В этом «лаяньи» особенно дерзок был чернец Захария, разсылавший по всем городам свои ругательныя граматы на Геннадия. В летописных сказаниях о соборе 1490 года чернец Захария представляется главою жидовствующих, так что первоначальные вожди еретиков (новогородские протопопы и попы) называются только его товарищами⁴. В виду этого обстоятельства подробное донесение Геннадия о Захарие, находящееся в издаваемом нами послании, получает особенную историческую важность. Оно открывает нам практическия, жизненныя начала «новоявившейся новогородской ереси», по которым она была тождественна с ересью псковских стригольников. Геннадий прямо называет Захарию стригольником. И действительно, подобно стригольникам, этот глава жидовствующих отвергает, ради поставления духовенства «на мзде», святость церковной иерархии и таинств. В этих антииерархических стремлениях заключалась вся сила новгородской ереси. Еретики указывали на такия стороны в современных церковно-правительственных порядках, которыя, действительно, легко могли сделаться предметом вольнодумной критики, и против которых возставали и такие верные сыны и пламенные ренители блага Церкви, как, например, Нил Сорский и Максим Грек. Без сомнения, в силу этого двойнаго протеста в 1503 году (за несколько месяцев до окончательнаго суда над еретиками) изданы были следующия церковно-законодательныя меры: о непоставлении священнослужителей на мзде, о вдовых попах и дьяконах, которые, еще во времена стригольников, своею жизнию подавали повод к соблазнительным толкам о духовенстве, о запрещение монахам и монахиням жить в одном монастыре⁵. Тогда же поднят вопрос о монастырских вотчинах, а по поводу казней, каким подверглись еретики после осуждения их на соборе 1504 года, – вопрос о религиозной терпимости⁶. И вообще чрезвычайные успехи ереси, преимущественно между людьми книжными, покровительство или, по крайней мере, снисхождение, каким она несколько времени пользовалась со стороны гражданскаго правительства, сочувствие к учению и судьбе еретиков, неоднократно заявленное «заволжскими» (новогородскими и вологодскими) иноками, ревнителями строгих уставов Нила Сорскаго, и наоборот – вражда тех же иноков и даже некоторых архиереев (например, Касьяна Рязанскаго) против Иосифа Волоцкаго, неутомимаго обличителя и гонителя ереси, – все это указывает на жизненные элементы в учении новогородских вольнодумцев, на которые не могла простираться церковная анафема, и в силу которых умственное движение, возбужденное ересью, продолжалось до половины XVI века, вызывая то новыя церковно-законодательныя меры к исправлению иерархических безпорядков (определения Стоглавыаго собора), то новые еретические толки (учение Башкина и Феодосия Косаго).

Святейшим боголюбивым братии нашей архиепискупом: Тихону архиепископу Ростовскому и Ярославскому, Нифонту епископу Суздалскому и Туровскому, Васьяну епископу Тверьскому, Прохору епископу Сарскому и Подонскому, Филофею епископу Пермскому⁷. О сем вам воспоминаю, братии нашей: прислал князь великий ко мне грамоту, а митрополит другую о поставлении коломенскаго владыки, а безъимянно кого. А велят ми отпись дати безъимянно же такову, какову Геронтию митрополиту взяли у мене. Да прислал ко мне митрополит и списки с тех грамот, а яз не дал таковой отписи⁸, да о том есми отписал к великому князю да и митрополиту, а вам то, братии нашей, ведомо же будет, как митрополит велит чести ту грамоту пред вами. А о коломенском владыце, да и о инех, коли прилучитца, посылали бы ко мне именно, кого ставити. И яз отписи даю такие законные, какие иные братья наша давали. А не изпешили бы есте еще ставити владыки: преже бы есте стали накрепко о том, чтоб еретиков обыскали накрепко, да тех бы князь великий велел казнити. А Захар чернец пишет в своих грамотах, что на мене послал по всем градом грамоты: зовет мя еретиком, а яз не еретик. А и писано: «аще тя кто назовет еретиком, да не приимеши; аще ли приал еси, отвергъся есть Христа». И яз с его грамоты к вам список послал. А по Захара есми посылал того для: жаловалися мне на него черньцы: перестригл их от князя Федора от Белскаго, да причастья три годы не давал, а сам деи не причащалжеся. И как яз его призвал, да почал его спрашивати: «о чем ты тако чиниши, что есь сам три годы не причащался» ? И он ми молвил: «грешен есми». И яз ему молвил: «о чем же ты перестригл детей боярских, да и от государя еси их отвел, а от Бога отлучил, что есь и причастья не дал три годы»? И он ту свою ересь явил: «у кого де ся причащати? Попы деи по мзде ставлены, а митрополит деи владыки по мзде ставит». И яз молвил: «а се митрополита ставят не по мзде». И он молвил: «коли деи в Царьград ходил митрополит ставитися, и он деи патриарху дань давал, а ныне деи он бояром посулы дает тайно, а владыки деи митрополиту дают деньги: ино деи у кого причащатися»? И яз познал, что стригалник еретик.