Глава XII. Общественно-историческое значение жизненного подвига Преосв. Феофана

«Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия: не токмо же мне, но и всем возлюбившим явление Его».

Посл. к Тимофею (2Тим. 4:7)

По обозрении жизни и трудов Преосв. Феофана естественен вопрос о значении их. Общественная деятельность его представляет собой крупное историческое явление. Чтобы понять и по достоинству ценить жизненный подвиг святителя, необходимо обратить внимание на ту среду и время, в которое он жил и отметить значение его деятельности для своего века и потомства.

Современное человечество по справедливости гордится громадными успехами в области науки и умственном развитии, но оно слишком мало сделало для своего нравственного преуспеяния. И в науке и в жизни оно односторонне увлеклось материальными, практическими интересами и совершенно пренебрегло жизнью духа. Подобное ненормальное явление не могло не отозваться на нравственном состоянии общества. Неудовлетворенные духовные потребности громко заявляют о себе и коренной недуг нашего времени есть именно недуг духовный. Существенные черты его ярко охарактеризовал один из наших поэтов (Тютчев).

«Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует;

Он к свету рвется из ночной тиши

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен

Невыносимое он днесь выносит

И сознает свою погибель он

И жаждет веры... но о ней не просит».

Еще определеннее и яснее нарисована картина печального нравственного состояния современного общества в одном из слов нашего знаменитого церковного витии последнего времени Преосв. Амвросия Харьковского. «Безотрадно зрелище жизни нашего времени. Для всех очевидно глубокое и всеобщее растление и развращение современных христианских народов, особенно в высших и образованных сословиях их, стоящих во главе народов и своими ложными воззрениями, убеждениями и примерами увлекающих их на путь неверия и пороков. Нужно ли говорить о них? Все заблуждения и пороки нашего века так нам известны из современной жизни христианских народов и у нас перед глазами в отечестве нашем, усердно перенимающем все дурное у иноземцев. Всюду с необычайной быстротой распространяется в народах неверие и отрицание бытия Божия, души человеческой и вечной ее жизни, а вера в Бога истинного заменяется боготворением материи и служением плоти. В нравственной жизни усиливаются отрицание власти родительской и правительственной, цареубийства, бунты, возмущение против богатых, стремление уничтожить право собственности, нарушение супружеских союзов и необузданное сладострастие, страсть к роскоши и плотским наслаждениям, и ради их подлоги, кражи, убийства и пр. Нет во всемирной истории такого века, в котором бы мы нашли между христианами такое открытое пренебрежение к добродетели и такое бесстрашие по отношению к порокам и преступлениям. И все это видим во время, не только называемое христианским, но и просвещеннейшим, гордящимся процветанием наук и искусств»¹⁶⁴.

Один из замечательных русских общественных и литературных деятелей задался вопросом об источнике столь печального нравственного явления и пришел к убеждению, что все зло лежит в превратном, материалистическом направлении современной европейской, а за ней, и нашей русской науки, которая в самой своей основе отрицает религию с живым Богом и свободным человеческим духом, а вместо того вводит поклонение мертвой материи и ее механическим силам. «В основании, в глубине современных учений запада, – говорит И.С.Аксаков, – не только революционных, но и философских, вообще его последнего слова лежит отвержение Бога, следовательно отвержение всего, что святит человека и с ним всю природу, отрицание свободного духа и всякого духовного в человеке начала, следовательно обездушение человека и порабощение его плоти; отрицание высшей, независимой от человека правды, высшего нравственного, обязательного для нравственной человеческой природы закона, всей нравственной в человеке стихии и затем поклонение обездушенной материи и обездушенному человеку, как Богу».

Все просвещенные и благомыслящие люди ясно сознают всю нашу настоящую нравственную ненормальность. Также совершенно очевидно и то, что тут далеко недостаточно одной перемены теоретических и умственных взглядов и убеждений, а необходимо коренное духовно-нравственное перерождение. Каким же путем возможно возрождение современного общества к новой жизни? Кто или что может совершить его? В последнее время у нас слишком положились на науку, на учение; мы сосредоточили все просвещение на образовании ума; его признали источником не только познаний, но и всякого человеческого совершенства. Многие из наших мыслителей и писателей доселе на его развитии и обогащении познаниями основывают все надежды преуспеяния народа как в нравственном, так и в государственном отношении. Но, во-первых, немыслимо, чтобы полное научное развитие ума и высшее образование когда-нибудь могли быть доступны народным массам; полуобразование же, соединенное с ложной самоуверенностью, есть великое зло. Во-вторых, самый ум есть частная сила духа, и его образование есть только часть человеческого совершенства. Много других сторон и сил в человеческом духе, которые развиваются не наукой; много всяких благотворных и вредных влияний проходит в душу мимо ума и действует на нее решительно в пользу, или во вред правильному развитию человека. Кроме того, раннее детство есть возраст недоступный для науки, но в этом возрасте многое закладывается в наш внутренний мир помимо сознания и впоследствии обнаруживает влияние на всю жизнь и судьбу нашу. Наконец, целые народные массы, по необходимости остающиеся чуждыми научного развития, не могут быть и руководимы наукой, а между тем в них заключаются громадные силы, которые должны быть чем-нибудь направляемы к благим целям своей личной и общественной жизни. Где же эти истины, которые могут проникать во всякую душу? Где способы учения, применимые ко всякому возрасту и всякому развитию человека? Где, наконец, столь сильные побуждения, которые бы могли двигать целые племена и народы верно и безостановочно по пути к нравственному совершенству и благосостоянию? Только в религии и для нас в православной вере. Чем ушиблись, по народному изречению, тем и лечиться нужно. Если по мысли наших выдающихся деятелей причина современной нравственной ненормальности лежит в попрании религии и духовных начал, то восстановление их будет источником возрождения. Что для улучшения нашей жизни прежде всего существенно необходимо поднятие значения духовных явлений в сознании общества, в этом глубоко убеждены далеко не одни проповедники религии. Подобное убеждение вполне разделяют и многие лучшие светские люди, задумывающиеся над судьбами своего отечества и ищущие выхода из настоящего тягостного положения его. «Выйти из этой удушливой атмосферы, говорить об одностороннем материалистическом направлении умственного просвещения и тесно связанном с ним нравственном состоянии современного русского общества один из наших ученых (Б.Чичерин), составляет существенную потребность всякаго, в ком еще живы интересы мысли, кто не довольствуется житейской пошлостью. А выйти из нее можно только одним способом: поднявши глаза к верху, вместо того, чтобы упорно держать их прикованными к низу, окинуть взором все необъятное пространство неба и уразуметь великую связь, соединяющую высшее с низшим, небесное и земное»¹⁶⁵. Еще определеннее и с свойственным ему увлечением высказался по тому же вопросу наш знаменитый писатель-художник Ф.М.Достоевский. По его глубокому убеждению, все зло и фальшь современной русской культуры лежит в том, что передовые руководители ее сами не имеют и ясно не понимают огромной важности религиозно-нравственных начал в народной жизни. Он считает важнейшей, капитальной ошибкой нашей интеллигенции, что она не видит и не придает серьезного значения православной вере и Церкви для народа. Оттого-то русская интеллигенция так оторвана от последнего, решительно беспочвенна, потому-то и народная духовно-просветительная деятельность ее совершенно ничтожна и бесплодна. «Народ русский, – говорит Достоевский, – в огромном большинстве своем православен и живет идеей православия, хотя и не разумеет эту идею отчетливо и научно... В сущности в народе нашем все из нее одной и исходит, по крайней мере народ наш так хочет, чтобы что есть у него и что дают ему, из этой одной лишь идеи исходило, несмотря на то, что многое у самого же народа является смрадного, варварского и греховного... Вся глубокая ошибка наших интеллигентных людей в том, что они не признают в русском народе Церкви. Но кто не понимает в народе нашем его православия окончательных целей его, тот никогда не поймет и самого народа нашего. Никогда и народ не примет такого русского европейца за своего человека; »полюби сперва святыню мою, почти ты то, что я чту, и тогда ты точно таков, как я, мой брат, несмотря на то, что ты одет не так, что ты барин, что ты начальство»¹⁶⁶. И вот, когда по-видимому среди нашего общества назрела настоятельная потребность в напоминании о забытых и попранных интересах человеческого духа, промыслу Божию, воздвигающему во время благопотребное делателей на дело свое, угодно было послать православной России великого носителя и руководителя духовной жизни, этого истинного богатыря духа, в лице покойного святителя Феофана.

Не всякий учитель религии может быть действительным руководителем духовной жизни. Только человек сам причастный ей, сам лично переживший и перегоревший в горниле внутреннего опыта может заговорить с людьми о духовной жизни со всепобеждающей силой, возбуждающей энергию и порождающей готовность на нравственные подвиги. Так именно смотрел на христианского учителя Преосв. Феофан. «Чтобы вести других, – говорит он, – надобно видеть все распутия жизни, опытно знать их и знать, как они отклоняются, а для этого надобно стоять на некоторой высоте, с коей можно бы обозревать и все пути и всех идущих и того между ними, кто вверился. Дело все в покорении страстей: не победивший страсти не может дать надлежащего правила на их покорение, потому что сам страстен и судит страстно. Затем-то умный, но сам не испытавший руководитель, никогда не поведет далеко, при всем своем желании. И сам он и руководимый будут говорить, рассуждать о путях Божиих и все толочься на одном месте»¹⁶⁷. И таковым именно руководителем был сам автор этого учения. Он учил не только словом, но и подвигом своей жизни. Раскрывши в своих богомудрых писаниях идеал истинной христианской нравственности, святитель практически осуществил его. Всякое слово подвижника производит тем сильнейшее впечатление, что оно запечатлено его жизнью. Когда он говорит: «Не тяготейте к земле... Все тленно, только одно счастье загробное вечно, неизменно, верно. И это счастье зависит от того, как мы проживем эту нашу жизнь», – тогда живым воплощением этого идеального взгляда стоит его затвор, его полное отречение от мира и его нежелание взять от жизни что-нибудь кроме духа. Преосв. Феофан всю свою жизнь посвятил решению и выяснению важнейших нравственных вопросов. И исполнил эту задачу с такой широтой и глубиной, как никто из наших духовных писателей. В своих сочинениях он с особенной настойчивостью и силой развивает мысль о великом значении духовных начал для блага человеческой жизни, личной и общественной. По его глубокому убеждению, современное общество потому и ненормально живет, так тяжело нравственно страдает, что забыло и пренебрегло потребностями духа. Оно односторонне увлеклось, погрязло в материальных интересах, а между тем несомненна истина: «не о хлебе едином будет жив человек», для действительного, не призрачного жизненного блага «едино есть на потребу». Святитель неоднократно настойчиво повторяет, что потребности духа выше и дороже всего в человеке; удовлетвори их прежде всего и увидишь счастье на земле, ибо остальное все само собой приложится тебе. «Духовные потребности выше всех, и когда они удовлетворяются, то другие хоть и не будут удовлетворяемы, покой бывает; а когда они не удовлетворяются, то будь все другие удовлетворяемы богато, покоя не бывает. Почему удовлетворение их и называется единим на потребу. Когда удовлетворяются духовные потребности, то они научают человека поставлять в согласие с ними удовлетворение и прочих потребностей, так что ни то, чем удовлетворяется душа, ни то, чем удовлетворяется тело, не противоречит духовной жизни, а ей воспособствует, – и в человеке водворяется полная гармония всех движений и обнаружений его жизни, гармония мыслей, чувств, желаний, предприятий, отношений, наслаждений. Напротив, когда дух не удовлетворяется и сие единое на потребу забыто, тогда все другие потребности разбегаются в разные стороны и каждая требует своего, и как их куча, то голоса их, как шум на базаре, оглушают бедного человека, и он мечется то туда, то сюда, как угорелый, за удовлетворением их. Но покоя никогда не имеет, потому что когда одна удовлетворяется, другие не удовольствуются тем, и, не считая себя чем-либо ниже той, которая почтена удовлетворением, настойчиво требует своего, как у матери, когда она накормит одного ребенка, другие пять кричат. Оттого внутри у такого шум, гам, разволока во все стороны и во всем беспорядочность. Такой ничем недоволен, всегда в туге, то утомившись стоит выпуча глаза и недоумевая, что бы начать, то кружится и кружится. И се есть суета и крушение духа»¹⁶⁸!

Люди, поверхностно знакомые с жизнью и творениями Преосв. Феофана, возражают, что его идеалы слишком отвлеченны и практически неприменимы, что многие его взгляды носят чисто аскетический характер. Остановимся на этом возражении и посмотрим, насколько оно состоятельно. Да, святитель был действительно великий подвижник в духе первых времен христианства. Но его аскетический подвиг ничуть не заслонял собой явлений и нужд обычной человеческой жизни. С высоты его он ясно видел эти нужды и всегда шел навстречу им. Он был истинным духовным учителем в самом широком смысле – для людей всякого звания и состояния. И это не могло быть иначе, ибо, по глубокому убеждению святителя, христианство представляет собой не столько теоретическое учение, но главным образом и действительную нравственную жизненную силу, каковую мысль он не раз повторяет и основательно доказывает. «Христианство не учение, а жизнь. И самое учение его входит в жизнь, как определенный образ, воззрение на все сущее и бывающее». «Вера христианская не система учения, а образ восстановления падшего в силу смерти Богочеловека, благодатью Духа Святого. Возьмите кого-либо из шедших вслед Господа, и увидите, как он мало по малу растет духом, и становится великим при всей невзрачности внешней. Вот о. Серафим. Простой, неученый, до чего дошел? Неверам многоученым уста заграждал единым словом. Вот и сила. А жизнь его какова, а нрав? Так и всех переделывает благодать, которые предаются ей»¹⁶⁹. Если таково жизненное значение христианства, то само собой падает возражение против практического применения идей Преосв. Феофана. Он сам знал о подобном возражении и по содержанию его дает следующее разъяснение: «Иным кажется очень строгим все творить во славу Божию, они потому и полагают, что при делах можно иметь и другие цели, вне Бога, только бы сии цели не исключали Бога, и вообще, говорят, можно ограничиваться тем, чтобы только чаще относить к Богу дела. Все же дела посвящать Богу есть дело совершеннейших, что можно советовать, но к чему всех обязывать не должно. Как унижена тут светлая христианская жизнь! Как видимо тут нехотение и леность сделать напряжение, чтобы возноситься к Богу! Но, во-первых, все посвящать Богу не есть совет, а цель необходимая, обязательная: Прославите Бога в душах ваших и телесах ваших; вся во славу Божию творите... Что яснее и определеннее сего? И зачем относить сию цель к совершеннейшим только, когда такое направление действия не требует особого напряжения: кто творит уже добро, скажи ему только, чтобы он мысленно и сердечно посвятил его Богу. Какой здесь труд»? «Тут трудного и громадного ничего нет. Все просто. Начните понемногу и успеете все сделать, как следует. Но если и не успеете все сделать, как бы хотелось, сделайте, как сможете. Господь не взыскателен на мелочи. Он ценит усердие и намерение»¹⁷⁰. Христианское учение Преосв. Феофан признает удобоисполнимым прежде всего потому, что находит его вполне естественным для духовной природы человека. Везде указывая и выясняя в своих нравоучительных сочинениях, как высокие истины Евангелия глубоко соответствуют истинным и законным стремлениям души человеческой, он достигает того, что читатель может видеть и понять, как представляющиеся на первый взгляд трудными и по-видимому неудобоисполнимыми требования нравственного закона Христова оказываются на самом деле удобоприемлемыми и осуществимыми в жизни такими же подобострастными нам людьми. По мнению святителя, мы настолько осуетились и обмирщились, что у нас нередко не является и самой мысли и вопроса о степени применимости к жизни христианских начал. Если же человек серьезно попробует осуществить их в своем поведении, то скоро же собственным опытом дознает и убедится, как поистине и действительно иго Христово благо и бремя Его легко есть. Он не только не будет тяготиться этим игом, но, напротив, вкусив духовную сладость несения его, переживет высшее, неземное настроение, испытает полное нравственное удовлетворение. Жизненное применение духовных начал в значительной степени облегчается тем, что христианство чуждо пустых, формальных требований, мелочных предписаний. Напротив, оно повсюду проповедует полную свободу духа над буквой закона. Почему в писаниях святителя нередкость встретить, например, наставление о том, что можно не связывать себя большим молитвенным правилом, а лучше совершить только несколько молитв, но доводя их до сердца и чувства; можно не обременять себя продолжительным и изнурительным постом, полезнее малое пощение, но при истинно-благочестивой внутренней настроенности, и т. д.

Помимо общего, теоретического разъяснения вопроса о жизненном приложении христианских истин, Преосв. Феофану приходилось неоднократно решать тот же вопрос по требованию практических нужд, по желанию и просьбе лиц, искавших его духовного руководства. И ответ получался всегда один – приложение это вполне возможно во всяком звании и общественном положении христианина. Вот поразительно простое, но глубоко жизненное, мудрое правило в ответ на запрос, как жить человеку согласно своему высокому христианскому назначению среди обычной житейской суеты: «Делайте, что под руку попадется, в вашем кругу и в вашей обстановке, и верьте, что это есть и будет ваше настоящее дело, больше которого от вас и не требуется. Большое заблуждение в том, когда думают, будто для неба, или для того, чтобы сделать и свой вклад в недра человечества, надо предпринимать большие и громкие дела. Совсем нет. Надобно только делать все по заповедям Господним. Что же именно? Ничего особенного, как только то, что всякому представляется по обстоятельствам его жизни, чего требуют частные случаи, с каждым из нас встречающиеся. Это вот как. Участь каждого Бог устрояет, и все течение жизни каждого тоже дело Его всеблагого промышления, следовательно, и каждый момент и каждая встреча. Возьмем пример: к вам приходит бедный; это Бог его привел. Что вам сделать надо? Помочь. Бог, приведший к вам бедного, конечно, с желанием, чтобы вы поступили в отношении к сему бедному, как Ему угодно, смотрит на вас, как вы в самом деле поступите. Ему угодно, чтобы вы помогли. Поможете? Угодное Богу сделаете, и сделаете шаг к последней цели – наследию неба. Обобщите этот случай, выйдет: во всяком случае и при всякой встрече надобно делать то, что хочет Бог, чтобы мы сделали. А чего Он хочет, это мы верно знаем из предписанных нам заповедей.

Помощи кто ищет? – Помоги!

Обидел кто? – Прости!

Сами обидели кого? – Спешите испросить прощение и примириться! и проч. и проч. и проч.»

«Надо выбросить из головы все планы о многополезной многообъятной, общечеловеческой деятельности, и жизнь ваша будет созерцаться вложенной в покойные рамки, и без шума ведущей к главной цели. Помните, что Господь и стакана холодной воды, поданного томимому жаждой, не забывает. Благодарение Господу, что Ему угодно было ценность дел наших определять не их широтой и великостью, а внутренним нашим расположением при делании их, окружив между тем нас премножеством случаев к деланию дел по воле Его, так что, если внимаем себе, можем поминутно делать дела богоугодные. Для этого нет нужды ходить за море, а смотри около всякий день и час, на чем видишь печать заповеди, исполняй то неотложно, в том убеждении, что такого, а не другого дела требует от тебя в этот час Сам Бог»¹⁷¹.

Конечно, никто не должен сказать, что подобным правилом возлагаются на христианина бремена неудобоносимые, а между тем с точки зрения его Преосв. Феофан изъясняет возможность осуществления в обычной жизненной обстановке всех важнейших требований христианского закона, не исключая даже самых возвышенных и идеальных. По-видимому, что может быть менее приложимо среди нашей повседневной житейской суеты, как мысль о непрестанной молитве, а между тем, по учению святителя, она вполне возможна: «Что значит непрестанно молиться? Быть непрестанно в молитвенном настроении. Молитвенное настроение есть – мысль о Боге и чувство к Богу совместно. Мысль о Боге, мысль о Его вездесущии, что Он везде есть, все видит и все содержит. Чувство к Богу страх Божий, любовь к Богу, ревностное желание всем угождать Ему одному, с таким же желанием избегать Ему неугодного. Чувство к Богу может иметь место при всех наших делах, занятиях и обстоятельствах».

«Мысль может быть отвлекаема разными предметами; но и тут возможен навык не отступать от Бога, а всем заниматься при свете памятования о Боге. Вот об этих-то двух – о мысли и чувстве к Богу всю заботу и иметь надо. Когда они есть, есть молитва, хотя нет молитвенных слов».

«Утреннее молитвословие на то и назначается, чтобы водрузить в сознании и сердце сии две вещи... И с ними потом выходить на дело свое и на делание. Если вы утром восставите сие в душе, то вы помолились, как следует, хоть и не все прочитаете молитвы...»

«Положим, что вы утром настроились так и вышли на дело. С первого шага начнутся впечатления от дел и вещей и лиц, отбивающие душу от Бога... Как быть? Надо поновлять мысль и чувство... внутренним к Богу обращением ума и сердца. А чтоб это удобнее было, надо навыкнуть какой-либо коротенькой молитве, и повторять ее как только возможно чаще. Всякая коротенькая молитва идет к сему. Но пригожее всех молитва ко Господу Спасителю: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! Трудитесь навыкать ей, и не отставайте, пока навыкните... Она, укоренившись, будет непрестанным двигателем и предстоянием Богу мыслью и чувством к Нему. Вот вам вся программа молитвенного дела»¹⁷²!

Что идеи и сочинения Преосв. Феофана не были одной мертвой теорией, а имели жизненное значение, об этом особенно ясно свидетельствует его обширная переписка. Из последней видно, какая масса лиц разного звания и общественного положения искала его духовного руководства. Из многочисленных доказательств того, насколько были важны указания и наставления святителя для нравственной жизни нуждавшихся в них и чего последние лишались с потерей своего наставника, приведем следующее. Один почтенный юрист, долго пользовавшийся духовными советами Преосв. Феофана, с глубокой скорбью пишет по поводу смерти его: «Святитель с кончиной своей унес с собой в могилу все, что было самого драгоценного в моей жизни: наставника, руководителя, печальника и молитвенника, вся забота которого при жизни состояла в том, чтобы вырывать из когтей велиара погибающие души и вместе с ангелами радоваться о каждом кающемся грешнике. Хотя трудно примириться с той мыслью, что святитель покинул нас навеки, но утешение имеем в том сознании, что как здесь на земле он любил своих ближних, также точно и там, в горних обителях, предстоя престолу Всевышнего, возносит свои горячие молитвы за всех скорбных, убогих и несчастных»¹⁷³.

Таково нравственное влияние писем Преосв. Феофана. Таково же значение и сочинений его вообще, ибо содержание переписки представляет собой только приложение общих мыслей к частным случаям жизни. Жизненно-воспитательное влияние творений Преосв. Феофана вполне возможно охарактеризовать следующими словами, сказанными одним глубоким знатоком и почитателем митрополита Филарета о проповедях последнего: «Подобное чтение служит как бы предохранительным врачевством на весь день от дурных привычек и наклонностей, пособием к борьбе насущной с пороком и страстью; западает иногда благая мысль в сердце и желается чистоты, кротости, незлобия; послышится любовный призыв к покаянию и заговорит совесть в смирении, и блеснет пред очами духа свет истины, и исполнится душа рвения к молитве... и часто вспоминается, что человек есть храм Божий и проникнешься трепетом, как бы не осквернить в себе храма Божия. Таким образом привыкнешь мало по малу к осторожности и самонаблюдению, и удается порой иному воздержаться от неразумного или обидного слова, от нечестивого взгляда, удается иному порой обуздать движение досады, подавить недоброе чувство, отогнать нехороший помысл»¹⁷⁴. Мы нарочито привели настоящую выписку потому, что почитаем Преосв. Феофана по духу писаний и характеру жизненного подвига прямым преемником и продолжателем дела приснопамятного святителя Филарета. Промысл Божий воздвиг этих великих столпов русской Церкви на двух гранях пресловутого 19 века – одного в начале, а другого в конце с тем, чтобы в эпоху столь распространенного умственного брожения, во дни умножения лжеучений отлить содержание православия в твердые, незыблемые формы, дабы еще раз установить неизменное, непреложное учение, выяснить Евангельскую высоту и чистоту православия, на которое делались и делаются дерзкие покушения и посягательства. Оба великие святителя, при существенной общности своего служения православной Церкви, выполнили его с поразительной силой и успехом с двух, внутренне связанных и взаимно дополняющих одна другую сторон. Филарет, объявший своим гением всю широту христианского мировоззрения, сосредоточил свою деятельность главным образом на проповеди веры Христовой, а Феофан, проникший в самые сокровенные тайники внутренней духовной жизни, явился по преимуществу благовестником Евангельской нравственности. Немало духовных светильников освещало пути нашей грешной жизни, но только один Преосв. Феофан отдал всю свою жизнь этому подвигу, и в нем существо его исторической заслуги, общественное значение которой будет расти с духовным развитием нашего отечества.

Всякому, обозревающему жизнь и труды Преосв. Феофана, невольно приходит убеждение, что для подобного подвига далеко недостаточно одних обыкновенных, естественных сил человека, а нужна сверхъестественная помощь. На святителе видимо почила благодать Божия и впечатление от его личности по справедливости можно обозначить следующими словами самого же подвижника об облагодатствованном человеке: «Подобно тому как огнь, проникая железо, не внутри только железа держится, но выходит наружу и огненную свою силу являет ощутительно для всех, так и благодать, проникнув все естество наше, становится потом осязательно видима для всех. Все, приходящие в соприкосновение с таковым облагодатствованным, чувствуют присущую ему необыкновенную силу, проявляющуюся в нем разнообразно. Станет он говорить о чем-либо духовном, все у него выходит ясно, как среди дня; и слово его идет прямо в душу, и там властно слагает соответственные себе чувства и расположения. Да хоть и не говорит, так веет от него теплота, все согревающая, и сила некая исходит, возбуждающая нравственную энергию и рождающая готовность на всякого рода духовные дела и подвиги». «Существование в мире подобных лиц есть великая благодать Божия. Они заменяют апостольские мрежи и невольно влекут к себе»¹⁷⁵.

Заключим настоящий очерк авторитетной характеристикой общественного служения Преосв. Феофана, сделанной одним из наших архипастырей, глубоким почитателем его. «В Бозе почивший святитель, – говорит Высокопреосвященный Никандр (Виленский), – своей жизнью и своими трудами представляет то дивное, непонятное с точки зрения мира сего и сильнее всяких других доказательств и соображений обличающее мирские лжемудрования, – явление, которое с одной стороны служит к прославлению Бога в лице почитающих Его, а с другой – к оправданию великого значения и пользы для общества и общественной жизни монашества, даже являющегося в духе строгого аскетизма – затворничества. В лице Преосвященного Феофана мы имеем общего христианского учителя – при его безмолвии; общественного деятеля – в затворе; церковного проповедника, всюду слышимого, хотя и не являвшегося в последнее время на церковной кафедре; миссионера – обличителя сектантских заблуждений, хотя и не выступавшего на поприще открытой миссионерской деятельности; яркого светильника учения Христова для народа православного, хотя видимо для всех и не стоявшего в последнее время на свещнице церковном, хотя и укрывавшегося от взоров народных; никакого почти достатка материального не имевшего, но всех богатившего и богатящего доселе духовным достоянием учения своего; не искавшего временной, земной славы, но прославляемого теперь и людьми, и наукой, и целыми учреждениями, и самими своими творениями, в которых он поистине воздвиг себе «памятник нерукотворенный»... И исполняется над ним слово Христово в Евангелии, вопреки ищущим мирской, земной славы: он работал Отцу Небесному втайне, – и вот мы как бы слышим Спасителя, говорящего ему словами Евангелия: «И Отец твой видя втайне, воздаст тебе явно!» («Церковный Вестник». 1894 г. № 8. Стр. 120)*.

*Примечание. В заключение считаем необходимым заметить, что большинство значительных по объему выдержек из сочинений Преосв. Феофана предварено нашим сокращенным изложением содержания, с указанием общих мыслей отрывка, главным образом во внимание к нуждам и интересам лиц, не получивших какого б то ни было законченного образования. По мнению последних, предварительное изложение общего содержания того или другого отдела книги облегчает понимание и способствует более прочному усвоению подробного последовательного развития мыслей автора.