Материалы для истории землевладения в XIV веке
Поземельная и имущественная перепись в Византийской империи называлась ἀvαγϱαφή – «преписание». Получаемая посредством переписи писцовые книги носили различные названия. В приложении к земле, как главному предмету обложения, писцовая книга называлась ἀϰϱóστιχoν или ϰατάστιχoν, оттого и самая поземельная подать нередко подразумевается в термине акростих или катастих. Так говорится: «катастих составленный Просухом», «собрали сколько могли акростиха». По отношению к отдельным хозяйствам, входящим в общую перепись, писцовая книга обозначается то как στĩχoς, то как ϰατάστιχoς, таким образом различается напр. «стих монастыря», «стих крестьянина», «катастихи с обозначением крестьянских повинностей» и т. п. – во всех таких случаях предполагается часть писцовой книги, отдельный столбец или статья, трактующая о монастырском, помещичьем или крестьянском земельном владении. Но более устойчивым термином, никогда не теряющим притом своего специального значения, нужно признать для писцовой книги – πϱαϰτιϰóν или πϱαϰτιϰά «практик». Приблизительно с XII в. за писцовой книгой в Византии по преимуществу удерживается название практика, и с этим значением практик является как в собственно греческих памятниках, так в латинских (венецианских) и славянских (у Сербов). Например: τα ἀϑηναϊϰὰ πραϰτιϰὰ στρέφεις ἐν ταῖς χερσίν (M. Акоминат ар. Λάμπρος II. 131); ἐν τῷ πραϰτιϰῷ τῷ παρὰ τοῦ Kασταμoνίτoυ γεγονότι ϰαταγεγραμμένα (Miklosich, Acta IV. 63); εἴπερ δὲ ἕτεροι τινες μὴ ἐν πραϰτϰοῖς ϰαταγεγραμμένοι προσϰαϑήσουσιν (Флоринский, Акты 94) и мн. др. Нес et alia in quodam practico, in greca scriptura scripto, facto per dictum Johannem Murmurum, quod videri et inspici fecimus diligenter (Buchon, N. R. II. 97); et tantum fuit positum pro practico (Tafel und Thomas, Urkunden II. 208); наконец, нижеприводимый славянский акт, представляющий собой писцовую книгу, называется «Практиком».
В Хиландарском практике сохранился таким образом тип византийско-славянской писцовой книги, чем и определяется научное значение этого документа. Византийские элементы практика открываются в таких чертах, которые или свойственны исключительно Византийской писцовой книге, например зевгарь, или обличают заимствование Византийских учреждений и терминологии, наприм. прония, перпер, ономия, хиродекатия, пpикия и т. п., свидетельствуя о влиянии политической, экономической и податной Византийской системы. Затем собственно славянские элементы усматриваются в самой форме землевладения: в понятиях двора, усадебной и пахотной земли и податного тягла, в отношении между подворным (участковым) и общинным владением землей, в праве наследования и распоряжения землей и т. п. Эти последние черты в Хиландарской писцовой книге сближают ее с соответствующими Русскими памятниками и могут служить драгоценным материалом при решении вопросов, стоящих в связи с крестьянской общиной.
Принадлежащее Хиландарскому практику место среди других сродных с ним памятников крестьянского быта и землевладения определяется следующими соображениями. С точки зрения истории писцовых книг – одной стороной Практик счастливо восполняет весьма чувствительный пробел, наводя на утраченные почти следы писцовых книг в Византии, другою же, и именно славянскими своими элементами – соединяет югославянскую писцовую книгу с русской, обнаруживая черты принципиального сходства в быте южных и восточных славян. По связи с коренными вопросами древнего устройства Руси, поскольку эти вопросы вообще отражаются в писцовой книге, значение Практика обусловливается во-первых, старейшинством его почти на 200 лет перед известными доселе русскими писцовыми книгами, во-вторых, ясными и определенными указаниями на такие черты общинного быта, которые утрачиваются в позднейших писцовых книгах. Хидандарский практик подобно Лампсакской писцовой книге (Tafel und Thomas, Urkunden II. 208), старшей его еще на сто лет; заставляет полагать экономическую силу древней славянской общины в громадном излишке находящихся в общем пользовании земель против таких, которые разделены на подворные участки и составляют усадебную и пахотную землю отдельных домохозяев.
Независимо от указанных условий, Практик заслуживает внимания и сам по себе, как любопытная югославянская писцовая книга, как памятник югославянского языка и письма и как богатый сборник личных имен и прозвищ, из которых без особенного затруднения можно делать выводы к этнографии населения. Здесь мы позволим себе остановить внимание на оценке материала, заимствуемого из Практика.
Вопрос о значении материала, доставляемого писцовыми книгами, не может считаться новым в Русской литературе. Теоретически давно сознана и оценена важность писцовых книг для изучения государственного и народного хозяйства древней Руси, существуют и попытки специального изучения писцовых книг, хотя практических результатов этими попытками достигнуто еще мало, что частью объясняется весьма незначительным количеством изданных писцовых книг сравнительно с неизданными, частью особенными свойствами самого материала. Чтобы овладеть писцовыми книгами и воссоздать по ним древний строй государства, без всякого сомнения нужно начать с изучения методов, выработанных в приложении к подобному же материалу западноевропейской наукой и главным образом пользоваться руководством французского академика Герара, образцовый труд которого «Полиптик аббата Ирминона» превосходит все, что было сделано в этом же роде в других европейских литературах. И у нас, и конечно не без знакомства с Полиптиком, раз высказано было весьма глубокое по содержанию и вполне справедливое суждение о писцовых книгах, которое с одной стороны ставит запросы к изучающим писцовые книги, с другой точно определяет круг идей и понятий, находящих выражение в этих письменных памятниках.
В «Описании документов и бумаг, хранящихся в Московском Архиве Министерства Юстиции» С.-Пб. 1869 т. I, в безусловно необходимой книге для занимающегося русскими писцовыми книгами, так определяется содержание и значение писцовых книг. «Писцовые книги имели своей целью доставлять правительству собранные и поверенные на местах посланными для того лицами, называвшимися писцами, сведения о всех землях и угодьях назначенного к описанию города с его уездом, также об их населении и о лежащих на них повинностях. Таким образом в эти книги должно было входить: а) все, что составляло город: его строения, казенные и частные, церкви и монастыри, площади, ряды, лавки, промышленные заведения, городское население, городские земли, воды, и проч. и б) все, что составляло уезд, именно: слободы, села, деревня, починки и в каждом из них дворы и жители, церкви и монастыри, находившиеся в уезде, земли с подразделением их на пахотные, луговые, залежи и пустопорожня, леса и другие угодья. Описывая на этом основании как в городе, так и в. уезде всякого рода податные и оброчные статьи, писец должен был отмечать: каким кто из жителей владеет имуществом, казенным или принадлежащим ему в собственность, и в какой мере он должен участвовать в платеже податей и отправлении повинностей... По разнообразию сведений, которые должны были собирать писцы, они отправляемы были в назначенные к описанию города и уезды обыкновенно в числе нескольких лиц, из коих одно было главное, для чего выбиралось часто лицо значительного происхождения и сана – другие же, преимущественно подьячие, должны были заниматься собственно письмоводством. Приехав в местность, назначенную к описанию, писцы должны были созывать жителей и отбирать от них показания о тех сведениях, которые надлежало занести в писцовые книги; но как эти показания могли быть голословными, то на обязанности их лежала также поверка сообщаемых им данных... В подробностях своих описание стоит в следующем. В каждом стане, волости и погосте перечисляются поименно помещики, вотчинники и вообще все лица и ведомства, владеющие землей, причем поименовываются находящиеся за каждым из них села, деревни, починки, пустоши и разных других названий населенные и ненаселенные земли, с объяснением по каким актам и сколько у кого во владении земли, а при описании земель жалованных в вотчину с указанием и за какие заслуги они пожалованы. Сама земля разделяется, по качеству, на добрую, среднюю и худую; кроме пахотной земли, исчисляются сенные покосы, лесные угодья, усадебная и выгонная земля. За каждым лицом или ведомством, а также в каждом стане, волости и погосте, а иногда и целом уезде приводится итог находящейся во владении земли, как приносящей доход (в живущем), так и лежащей в пусте, с присовокуплением: с какого именно количества сох, вытей, четвертей и т. п. древних измерений следует платить подати. Независимо от земли, в писцовых книгах перечисляются все крестьянские и бобыльские дворы, как состоящие за помещиками и вотчинниками, так и вообще в селах и деревнях, а в тех селениях, где есть церкви, описываются и церковные здания с их утварью и дворы священно-и-церковнослужителей; точно также описываются находящееся в уездах монастыри, пустыни, погосты и наконец исчисляются разная угодья, как-то: рыбные реки и озера, бобровые гоны, звериные ловы, бортные ухожья, с oзнaчeниeм и самого количества платимого в год с каждой статьи оброка».
«Составляя один из древнейших актов государственного описания земель и межевания, писцовые книги объясняют число землевладельцев в разное время, пространство поземельных владений, переход того или другого владения из одних рук в другие, распространение или сокращение участка, принадлежавшего перводачнику, постепенное его заселение и обработку, увеличение или уменьшение в нем количества земель: пахотных, луговых, лесных и проч., и следовательно вообще тот ход, какой имела у нас поземельная собственность. Таким образом писцовые книги представляют богатейший запас сведений по части государственного и народного хозяйства прежнего времени и могут служить неисчерпаемым источником для разного рода выводов о древней России. Действительно, чем более мы будем углубляться в отечественную старину, тем более встретим вопросов, которые могут быть разрешены только при помощи писцовых книг. Где, как не в писцовых книгах, можно искать и найти разрешение таких важных вопросов, каковы напр.: вопрос о количестве народонаселения в той или другой местности за прежнее время, об отношении этого количества к земле и даже о движении народонаселения? Где, как не в писцовых же книгах, можем видеть точные, числовые указания на разные промыслы наших предков? Откуда, как не из них же должны мы заимствовать сведения о сравнительном богатстве или бедности земледельцев и об отношениях к ним землевладельцев? Чем также как не писцовыми книгами могут быть удовлетворительно объяснены допетровские административные распоряжения о сборе податей? Наконец, что лучше писцовых книг может решить вопрос в каком отношении по количеству находились друг к другу земли разных разрядов владельцев, т. е. сколько было в уезде земель государственных, сколько дворцовых, поместных, вотчинных и монастырских или церковных, и проч. и проч.».
Применительно к Хиландарскому практику приведенная характеристика может быть дополнена еще несколькими чертами. В русских писцовых книгах, по крайней мере в изданных доселе, нет такого подробного описания крестьянского двора, какое находим в «Практике»: поименного перечисления всех членов семьи, указания числа крупного и мелкого скота, определения свойств крестьянского владения землей и т. п. Вследствие подобных преимуществ «Практик» дает возможность вглядеться в самый строй крестьянской семьи, в право семейных разделов, в право имущественное, вообще знакомит с теми сторонами крестьянской общины, который составляют достояние обычного права и начинают выясняться только в последнее время при помощи издания старых славянских законников и наблюдений над порядками в современной и еще живущей славянской общине.
Не может быть сомнения, что эти последние качества, то есть сравнительная полнота, должны быть отнесены к преимуществам Практика, хотя естественно может родиться вопрос: не будут ли отличия Практика от русской писцовой книги так существенны, что могли бы служить признаком особого типа писцовых книг и указывать на совсем отличную от русской систему землевладения, экономического и политического строя? На подобный вопрос можем ответить кратко следующее. Сравнительное изучение писцовых книг убедило нас, что общая схема описей крестьянских дворов везде одна и та же, различаются же писцовые книги и притом существенно по идее, входящей в состав понятая податной единицы или податного тягла и по термину для выражения этого понятия. Таковы: iugum в римской писцовой книге, ζυγόν, ζευγάριον, ζευγαράτον в Византийской, гуфа или гоба в германской, двор и соха в русской. «Зевгарь» Практика мог бы представлять собой единственно серьезное затруднение к сближению этого типа писцовой книги с русскою. Но взамен того – общинная земля со всеми выходящими отсюда отношениями, право имущественное, право семейное и др. указывают не на Византию, а на Россию. Легко понять, что удовлетворительное разрешение вопроса получится тогда, когда выяснено будет значение зевгаря. Но как эта сторона дела, так и необходимый к Практику комментарий и ближайшие выводы из его изучения составляют предмет особого исследования о писцовых книгах, имеющего появиться в Журнале Министерства Народного Просвещения.
Издавая в настоящее время Хиландарский практик как древнейшую писцовую книгу, одинаково важную и для уразумения крестьянского землевладения в Византии и для выводов о строе древней славянской общины, мы питаем уверенность, что византийская одежда Практика не помешает занять ему место в ряду русских писцовых книг.
Специалистам не безызвестно о существовании фотографических снимков с Афонских актов, приготовленных Севастьяновым и в настоящее время хранящихся частою в Московском Румянцовском Музее, честно в Императорской Публичной Библиотеке в Петербурге. Печальная судьба этих снимков недавно была рассказана профессором Киевского университета Т. Д. Флоринским (Афонские Акты. С.-Пб. 1880 г.), и нам нет нужды еще раз напоминать о ней. В описании Севастьяновских снимков г. Флоринского, обратил на себя наше внимание один акт (Афонские Акты, стр. 31 № 36) по своему началу, напоминающему писцовую книгу. Так как на почве изучения Византии мы пришли к некоторым указаниям на следы таких памятников в Византийской литературе и этот вопрос вообще весьма занимал нас, то мы сначала озаботились приобрести с этого акта копию, благодаря любезному содействию А. С. Павлова и А. В. Васильева, а потом, уверившись в важном его значении, нынешним летом имели случай лично ознакомиться с оригиналом и проверить нашу с него копию. Нет сомнения, что предлагаемое издание не вполне удовлетворит разнообразным запросам и строгим требованиям. Будем надеяться, что те ученые общества, которые положили такое прекрасное начало в исследовании вопросов об общине, какое заключается в «Сборнике материалов для изучения сельской поземельной общины» (издание Императорских Вольнаго Экономического и Русского Географического Обществ, С.-Пб. 1880 г.), или Археографическая комиссия, издавшая уже часть писцовых книг, найдут возможность фотографировать единственный до сих пор образец самой древней славянской писцовой книги, чтобы каждый интересующейся предметом мог иметь Хиландарский практик строка в строку, буква в букву.
Документ слагается из 8 отдельных снимков. Конец первого и начало второго снимка тожественны, то же замечается и во всех последующих снимках. Это объясняется тем обстоятельством, что оригинал представлял собой длинный пергамент в 4 аршина с четвертью и что снимок делался в 8 приемов. Каждый снимок наклеен на толстую бумагу. Для удобства пользования, мы позволили себе печатать каждое домохозяйство с отдельной строки, тогда как в подлиннике идет все в одну строку.