Введение
I. Задача, метод и план предварительных сведений вообще и о книге пророка Захарии в частности
I . Для изучения всякого вообще литературного произведения, независимо от его содержания и характера изложения, требуется тем более основательная предварительная подготовка; чем далее по времени отстоим мы от того века, к которому относится его происхождение, чем менке сродна с нашей культура того народа, к которому принадлежал автор. В произведениях отдаленной древности, возникших у народа с иным миросозерцанием и чуждою нам культурою, говорившего на чуждом нам (и теперь мертвом) языке, мы, без предварительной подготовки, на каждом шагу встречались бы с непреодолимыми трудностями. О произведениях же Священной Письменности можно сказать, что для чтения и усвоения их предварительная подготовка в особенности необходима: для того, чтобы проложить путь к пониманию внутреннего, нередко таинственного, смысла книги, написанной по вдохновению свыше, необходимо всесторонне изучить ея внешнюю сторону, равно как историю ея возникновения и последующую судьбу.
Таким образом, изучение священных книг во всей их совокупности, равно как и каждой отдельной книги, требует предварительных познаний. Этой потребности удовлетворяют две богословских дисциплины, или лучше – две части одной дисциплины: для всего Священного Писания, как целого, – введение общее; для каждой священной книги в отдельности – введение частное; и с древности установился обычай предварять истолкование священных книг исагогическими сведениями.10 В исагогическом отделе исследования какой либо священной книги должно сообщить, то, что способствовало бы более легкому и основательному изучению священного памятника, и устранить те препятствия, которые стоят на пути к такому изучению. Задача предварительных сведений состоит, следовательно, в том, чтобы дать возможность правильно понять и истолковать данную книгу, т. е. подготовить к подробному комментарию, имеющему своей задачей выяснить все отдельные мысли памятника в их взаимном отношении и определить внутреннюю сущность его содержания.
2. Предварительные сведения, в виду указанной цели, сосредоточивают все внимание на естественных факторах происхождения книги, оставляя выяснение влияния божественного вдохновения на священного писателя до подробного комментария (П. Тихомиров, Пророк Малахия. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1903. Стр. 3, прим.). В исагогику входит, таким образом, преимущественно решение таких вопросов, которые не имеют непосредственного отношения к внутреннему смыслу данного памятника. Сюда относятся сведения об авторе и о той эпохе, которой принадлежит его жизнь и деятельность; внешние предания о происхождении и судьбе памятника, вопросы о каноническом достоинстве, об отношении к другим библейским книгам; ученые споры касательно его состава, подлинности, литературных особенностей и пр.; – словом, не столько самый священный памятник служит предметом исагогического исследования, сколько то, что было писано о нем и по поводу его.11
Для науки введения выработан определенный метод, который можно назвать историко-критическим. Но к нашему времени задача исагогики постепенно расширялась и усложнялась, и само введение в священные книги стало разрабатываться или на основании Предания или вопреки ему, стало носить или отрицательно критический или ортодоксально-апологетический характер; отсюда два метода: историко-критический и историко-апологетический (См. de Welte Einl. § 4, Юнг. О. В. стр. VII и IX). Намечаемая для православного богослова в исагогическом исследовании апологетическая цель, в большей или меньшей мере, имеет значение для каждой священной книги; так как нет ни одной священной книги, которая была бы совершенно оставлена в покое отрицательной критикой.
Обычный план предварительных сведений (план этот вполне соответствует общим требованиям разбора литературных произведений, – см. Hagenb. S. 180 и А. Boeсkh, Encyklopädie und Methodologie dеr philologischen Wissenschaften. Leipzig, 1877. S. 80) варьируется, соответственно характеру и содержанию, а также внешней судьбе памятника, и дополняется, смотря по надобности, подробностями разного рода; так напр., в исагогических сведениях о книге пр. Малахии (в исследовании проф. П. В. Тихомирова) особенно обширен отдел, касающийся имени пророка, где обсуждаются различные догадки ученых о значении этого имени; а решение этого вопроса важно для выяснения личности пророка.
3· Между священными памятниками первое место по трудности усвоения занимают, без сомнения, книги пророческие; для них, поэтому, предварительные сведения составляют необходимость даже по сравнению с другими священными памятниками. А книга пр. Захарии, и между пророческими книгами, не без основания, считается одной из труднейших. Книга эта довольно обширна; она состоит не только из пророчеств, но и описания таинственных видений и символических действий; она представляет значительное разнообразие по характеру изложения; наконец, подлинность второй части (с 9 гл. до конца) в настоящее время на Западе оспаривается большинством ученых. Задача предварительных сведений о книге пр. Захарии, следовательно, должна состоять в установлении исторических данных, необходимых для понимания ее, с одной стороны, и в изложении и критике отрицательных взглядов, с другой.
План исагогических сведений о книге пр. Захарии в общем остается обычный: здесь будет обследован материал из Писания и Предания об авторе книги и об эпохе, к которой относится его жизнь и деятельность; затем, после анализа содержания и характеристики особенностей, будут разрешены вопросы, касающиеся происхождения и судьбы книги и указана литература; наконец, предметом последней главы будет вопрос о единстве книги, в виду почти общего в настоящее время отрицательного отношения ко второй части книги Захарии на Западе.
О личности пророка в особенности необходимо говорить в виду тех мест Писания, где упоминается Захария, отождествляемый некоторыми исследователями, по различным поводам, с нашим пророком, таковы: (Ис. 8, 2), где упомянут Захария, сын Варахиин; (2Пар. 24,20–21 стт.), повествующие о Захарии, сыне Иодая священника, побитом камнями во дворе дома Господня, по приказанию царя Иоаса; в (Мф. 23, 35) поименован Захария, сын Варахиин, убитый между храмом и жертвенником. Чтобы. не смешать автора исследуемой книги с его соименниками, необходимо точно определить, кто именно был пророк Захария, написавший книгу, носящую это имя. Что касается вопроса об имени пророка, то он не имеет здесь такой важности, как в отношении к пророку Малахии (о чем замечено было выше); но не может и совсем быть обойден молчанием. Но для исагогических сведений недостаточно определить имя и личность автора; еще большее значение имеет возможно более близкое ознакомление с обстоятельствами его жизни и деятельности. При решении этого рода вопросов придется иметь дело с различного рода источниками: первостепенное значение имеет, конечно, сама исследуемая книга, затем свидетельства других священных книг и, наконец, предания иудейские и христианские.
Следующие вопросы частной исагогики относятся к эпохе, в которую жил и действовал автор. В частности, в этой главе предварительных сведений о книге пр. Захарии можно наметить три отдела: 1) о политическом состоянии народов древнего Востока, 2) о состоянии иудейского общества того времени и 3) о настроении и чаяниях остатка избранного народа, ответом на каковые естественно считать книгу Захарии. Для первого отдела необходимо воспользоваться выводами общеисторической науки, основанными на изучении памятников внебиблейских .12
Отдел, посвященный самой книге пророка, следует предварить анализом ее содержания. При решении различных вопросов, касающихся известного памятника, анализ содержания является первым и главным источником для исагогического исследования. Анализ содержания послужит подтверждением и заключением прежде изложенных сведений об авторе и эпохе и основанием для раскрытия дальнейших положений об особенностях, происхождении и внешней судьбе памятника. Самая обширность книги и разнообразие ее содержания требуют предварительного анализа; в нем будет дано разделение книги на части и отделы и обзор содержания с точным установлением, главным образом, прямого буквального смысла. Бл. Иероним предваряет толкование гл. 3 книги пророка Захарии следующим замечанием: «прежде чем перейти к духовному пониманию этого места, должно сказать в кратких, но точных словах о том, как Иудеи рассуждают о нем» (Твор. ч. 15: толкования на пророков Захарию и Малахию, с. 30).13 В предполагаемом анализе чаще всего придется ограничиваться этой «иудейской», т. е., для нашего времени, обычной научной точкой зрения, не восходя на высоту духовного понимания пророчеств, в применении их к судьбам Церкви и всего мира. Таким образом, здесь будет иметься в виду прежде всего выяснение буквального смысла; к каким последующим событиям относятся пророческие видения и речи, решить это, равно как выяснить вообще таинственный смысл книги, – дело комментария. Нужно, однако, заметить, что осуществление некоторых пророчеств засвидетельствовано Новым Заветом или почти единогласным мнением авторитетных толкователей, в особенности свв. отцов: на такого рода пророчества, уже пришедшие в исполнение, позволительно делать указание и в исагогических сведениях. При анализе содержания будет излагаемо сначала наиболее принятое и авторитетное понимание речей и видений пророка; если же, наряду с таковым, существует другое толкование, также не лишенное основательности или в каком-либо отношении замечательное, то оно будет сопоставляемо с первым.
За анализом содержание последует выяснение миросозерцание и стилистических приемов автора, особенностей содержания и изложения его книги; отмечены будут влияния, отразившиеся на разбираемом памятнике, и выяснено отношение его к Новому Завету. История внешней судьбы памятника начата будет с вопроса о времени и месте его происхождения, насколько возможно, каждого отдела пророческой книги, в частности. Дальнейшие вопросы: о каноническом достоинстве, подлинности и неповрежденности ее, о важнейших переводах, толкованиях и вообще литературе, касающейся данной книги.
Последняя глава будет посвящена исследованию вопроса о единстве книги, – вопроса, представляющего в отношении книги пр. Захарии специальную исагогическую проблему. Отрицательная критика обыкновенно не оставляет в целости ни одного священного памятника. В иных она отвергает подлинность более или менее незначительных отрывков; в других, как в книге Захарии, она отвергает подлинность почти целой половины (6 глав из 14). В этой главе будет изложена сущность традиционного и отрицательного взгляда на вопрос о принадлежности пророку Захарии второй части книги, носящей его имя, и взвешены доводы за и против единства ее.
* Первый выпуск исследование о книге пр. Захарии касается вопросов о личности писателя и об эпохе, к которой относится его жизнь и деятельность, и дает последовательное изложение содержание пророческой книги. Существенные черты содержания второй половины исследования, в пунктах, близко соприкасающихся с содержанием первой, будут изложены кратко в примечаниях или в виде вводных замечаний к некоторым отделам настоящего выпуска.
II. Авторитет Св. Писания и Предания и свобода научного исследования
1. Поставляя себе задачу изложить по научным основаниям исагогические сведение о священной книге, православный исследователь становится, по-видимому, в противоречие с самим собой: оставаясь верным традиции, он должен, между тем, пользоваться научными, критическими приемами. Но верность традиции требует безусловного подчинение авторитету священных книг, свв. отцов и учителей Церкви, уважение к свидетельствам древности вообще; научная же критика относится ко всему с недоверием. «Критика не знает уважения, – говорит Ренан: – она одинаково судит богов и людей. Для нее нет ничего ни недоступного, ни тайн; она разрушает все очарование и отдергивает все завесы. Эта чуждая всякого благоговение сила, бросающая на все твердый и проницательный взгляд, по своей сущности может быть повинна даже в оскорблении величества, божеского и человеческого» (Библейская история при свете новейших исследований и открытий. Ветхий Завет. Составил Л. П. Лопухин. Т. I. С.-Петербург, 1889. Стр. 45). То и другое направление, традиционное и строго научное, критическое, не чужды крайностей: с одной стороны, излишний критицизм, применяющий свои приемы и там, где они бесполезны и не должны иметь места, непризнание богодухновенности Священного Писания, неуважение к преданиям древности, отрицание возможности пророчеств, всего чудесного и сверхъестественного; с другой – слепая доверчивость к преданиям, нередко не разбирающая их источника и достоинства, преувеличенное представление об авторитетности частных мнений свв. отцов, касающихся, напр., даже научных истин, и приверженность к букве Писания.
2. Без сомнения, нельзя приступать к научной работе с преднамеченной целью – во что бы ни стало, обосновать и оправдать традиционный взгляд во всех подробностях; научному исследованию должно быть чуждо стремление получить наперед подсказанный ответ.14 С другой стороны, и предание требуют проверки, и текст библейских книг не гарантирован от погрешностей, ненамеренных и намеренных. Для того, чтобы определить источник известного предания и оценить его достоинство, чтобы выяснить, в какой мере можем мы считать неповрежденным текст данной библейской книги, необходимо научно-критическое отношение к преданиям и к тексту священных книг. Если теорию литеральной богодухновенности нельзя признать состоятельной,15 то ясно, что и Слово Божие, заключающееся в священных книгах, может быть предметом чисто научного изучения. Таким образом, научно-критическое изучение не исключается существованием определенных традиционных мнений, и Библия не связывает свободы научного исследование вообще. И верный традиции исследователь не может обойтись без научных приемов, так как критика очищает предание от всех сторонних примесей и наслоений, способствует выяснению подлинности священного текста и степени его неповрежденности.
Но неправа, конечно, та критика, которая в священных книгах не хочет видеть ничего, превышающего человеческие силы; которая относится ко всем преданиям без всякого внимания и уважения. Право свободно исследовать все человеческое ей несомненно принадлежит; но там, где есть следы сверхъестественного воздействия, она не может быть высшим судьею. Навлекать на себя, в данном отношении, обвинение в оскорблении величества Божеского значило бы намеренно восставать против истины, которая и составляет цель всякого научного исследования. В Слове Божием не все может быть доступно для научных изысканий, высший духовный смысл пророческого писания не может быть открыт при помощи одних только научных приемов; здесь необходима вера, здесь потребна ученость богопросвещенная. Св. Григорий Богослов, в слове 45 на святую Пасху, говорит о законодательстве Моисея: «трудно для каждой тени изобрести особое умозрение, объясняющее все подробности узаконенного касательно самой скинии, мер, вещества, левитов носивших ее и служивших при ней, и касательно жертв, очищений и приношений. Сие удобосозерцаемо только для тех, которые подобны Моисею добродетелью, и наиболее приближаются к немѵ ученостью» (Творен, ч. 4, стр. 132; сн. Священник Димитрий Поликарпов, Предъизображение Иисуса Христа в ветхозаветных пророчествах и прообразах по святоотеческому пониманию их. СПБ., 1903. Стр. 8). А у одного из новейших западных ученых мы читаем: «никакой исторической науке не удастся вполне удовлетворительно объяснить пророчество в Израиле. Всегда будет остаток, который мы не в состоянии истолковать исторически и психологически"(D. Rud. Kittel, Profetiе und Weissagung. Leipzig 1899. S. 3). Один из толкователей книги пр. Захарии высказывает убеждение в том, что содержание второй части книги этого пророка не может быть изъяснено только из исторических обстоятельств (Вгеdenkamp, Der Prophet Sacharja. Erlangen, 1879. S. III).
Таким образом, если исследователь священной книги встретится с такими явлениями, которые не объяснимы при посредстве научных приемов, он не должен торопиться с отрицанием не поддающегося объяснению факта: ему следует обратиться к авторитету церковного Предания и основать окончательно свое суждение на вере. Предание дополнит и санкционирует его ученые изыскания; оно всегда приходит на помощь в тех случаях, когда естественный разум принужден бывает сознать свое бессилие.16
В заключение можно, однако, заметить, что при составлении исагогических сведений, имеющих дело главным образом с естественными факторами происхождения священных книг, различие между исследователями того и другого типа не столь резко, как при самом комментировании памятника. В дальнейшем изложении будут даны примеры того, когда, во имя науки, следует отвергнуть предание (такое, в котором не выражен определенно голос Церкви), и того, когда предание следует предпочесть шатким научным положениям.
* * *
Термин «введение», είσαγωγή ведет свое начало от греческого монаха Адриана, который озаглавил свое сочинение герменевтического содержания Είσαγωγή είς τάς ϑείαζ γραφάς (Migne, Patrol, curs, compl., ser. gr., t. XCVIII, col. 1271–1312). Немецкое Einleitung впервые было употреблено в применении к изучению Нового Завета Михаэлисом и Ветхого – Эйхгорном. В древности же термину είσαγωγή соответствовало и другое наименование – σύνοψις (у св. Афанасия и у Златоуста). Необходимость предварительных сведений исторического содержание признавалась церковной властью с древнейших времен, и этого рода сведения помещались и доныне помещаются даже в книгах, предназначаемых для богослужебного употребление (К. R. Hagenbach’s Encyklopädie und Methodologie der Theologischen Wissenschaften. Leipzig1889. § 46, besond. S. 160, Anm. 2; Baudissin. Einl. § 2; П. Юнгеров, Общее Историко-критическое Введение в священные ветхозаветные книги. Казань, 1902. (Стр. VII–VIII). Конечно, исагогика патристического периода имела совсем другое содержание и отличалась другим характером, по сравнению с исагогикой нового времени. Вопросы исагогического характера решались в древности, «за единичными исключениями (Феодор Мопс.), согласно с традицией» (Т. К. Д. А. 1908, Дек., с. 598); в наше время на Западе – преимущественно вопреки традиции. Введение в священные книги, получившее название историко-критического, в среде большинства протестантских ученых, приняло такое направление, что самое изучение текста священных книг уже отступает как бы на второй план пред целым рядом исагогических проблем, выдвигаемых критиками в отношении к каждой священной книге в отдельности и ко всей Библии в совокупности (см. отзыв преосв. Антония Волынского в Приб. к Церк. Вед. 1906 г., № 8, с. 375). Литературу см., кроме цитированных сочинений, у де Ветте (Einl. § 6) и Грина (W. H. Green, übs, v. O. Becher, Allgemeine Einleitung in das Altt Testament, Stuttgart 1906. Ss. 1–10).
По замечанию проф. Корниля, «то, что в настоящее время разумеется под «введением», лучше всего можно определить как такую богословскую дисциплину, которая имеет дело с Св. Писанием, как с книгой« (Einl. S. 1). Но предварительное решение исагогических вопросов имеет существенно важное значение для правильного понимания священного памятника, проникновения в самый дух его. Слова Дистеля о значении языкознания, истории, географии и других дисциплин при изучении Ветхого Завета еще с большим правом можно применить к введению в священные книги: «оно перебрасывает мост, по которому мы от рассмотрение документов переходим к уяснению Откровения» (L. Diestel, Geschichte des Alten Testamentes in der christlichen Kirche. Jena, 1869. S. 443). Предварительные сведения о данной священной книге имеют, таким образом, целью облегчить подробное комментирование ее; с другой стороны, и комментарий оказывает свое влияние на характер решение исагогических вопросов. Гагенбах рассуждает: «введение ставит экзегета на известную точку зрения, с которой он будет обозревать Библию; но прогресс в области экзегеса оказывает, со своей стороны, обратное действие на введение и изменяет его точку зрения» (op. cit., S. 163). Получается таким образом круг: по замечанию того же Гагенбаха, в науке вообще не может быть бесспорного начала и конца в строгом смысле слова (S. 133). Введение имеет дело с естественными факторами происхождение книги, которыми можно назвать личность автора и окружающую его среду. «При исследовании литературных памятников Божественного Откровения, – говорит проф. Тихомиров, – к этим двум факторам, объясняющим книгу (личность и среда), присоединяется еще третий – сверхъестественное вдохновение Духа Святого. Но степень и форма участия этого фактора, само собою понятно, могут быть выяснены только в комментарии: что в книге окажется несводимым к условиям личности и среды, и что Промыслу угодно было в позднейшей истории домостроительства нашего спасения оправдать как пророческое предвещание, то мы и должны будем приписать специальному влиянию этого третьего фактора, т. е. вдохновению Духа Святого. В исагогике же мы исследуем происхождение книги только со стороны ее естественных (человеческих) условий» (цит. соч. стр. 3, пр.; сн. стр. 429, пр. 2 и стр. 431). По поводу приведенного рассуждение проф. Тихомирова необходимо заметить, что в результате научно-критического исследования священных книг у большинства западных ученых ничего «несводимого к условиям личности и среды» в остатке не получается; подобно тому, как в результате работы анатома над живым человеческим организмом, без сомнения, не получилось бы остатка, который можно было бы назвать душой. Очевидно, влияние сверхъестественного фактора обнаруживается не в результате научно-критической работы, а открывается как нечто независимое от критического изучения, при свете веры и руководстве Церкви (см. статью архим. (ныне архиеп. Волынского) Антония «О правилах Тихония...» стр. 175–177). С другой стороны, как известно, многие пророческие предречения относятся к последним судьбам мира и человечества: они пока не оправданы действительностью; тем не менее мы имеем право приписывать их сверхъестественному воздействию на пророка. При всем том, предварительная критическая работа над внешней стороной священного памятника, как замечено выше, без сомнения, облегчает усвоение и его внутренней сущности.
Св. Кирилл Алекс., в начале своего толкование на пр. Исаию, рассуждает: «тем, которые намерены объяснить ...тонкий и прикровенный смысл (пророческих) созерцаний во всей полноте, полагаю, необходимо иметь весьма ясное представление... о точном смысле исторического повествования... Блаженный Исаия пророчествовал в царствование Охозии и Иоафама и Ахаза и Езекии. Постараемся привести на память обстоятельства царствование каждого из них и кратко скажем о том, как жил каждый из них. Ибо отсюда мы увидим, что пророческое слово приличествовало и вполне соответствовало событиям и обстоятельствам известного времени» (Творение святого Кирилла Александрийского. Ч. VI. М. 1887. Стр. 5–6; ср. Sancti Isidori Pelusiotae opera graece et latinе. Parisiis, MDCXXXVIII. Pp. 527–528; (G. F. Oehler, Theologie des Alten Testaments. Z writer Band. Tübingen, 1874. Ss. 209–210 u. 225).
Св. Иустин Философ, в обличение иудейского понимания Писания, говорит Трифону иудею: «вы понимаете все в плотском смысле» (Разговор святого Иустина с Трифоном иудеем, гл. 14 – см. Памятники древней христианской письменности в русском переводе. Том третий. Москва, 1862. Стр. 165). У св. Григория Богослова, в слове 45, на святую Пасху, читаем: «мы, избрав средину между теми, которые совершенно грубы умом, и теми, которые слишком предаются умозрениям и парениям ума, чтобы не остаться вовсе недеятельными и неподвижными, а также и не стать пытливыми сверх меры, не уклониться и не удалиться от предположенного предмета (одно было бы нечто иудейское и низкое, другое же походило бы на толкование снов; а то и другое равно предосудительно), будем беседовать..., не вдаваясь в крайние нелепости, достойные осмеяния» (Творение иже во святых отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Rонстантинопольского. Ч. IV. Москва, 1889. Стр. 132–133).
Традиционный метод исследование принято обвинять в предвзятости, от которой будто бы свободен путь исследования научно-критический, независимый от каких-либо авторитетов. Но во-первых, в действительности безусловной непредвзятости нет и быть не может. Критик, правда, отвергает авторитет церковного Предания, часто без всякого внимание относится к свидетельствам отдаленной древности, многократно испытанным и проверенным, свободно обращается с самым священным текстом; но он обыкновенно находится нередко в рабской зависимости от какой-либо философской или естественно-научной доктрины и свое исследование в области изучения Библии направляет к тому, чтобы его выводы соответствовали основным положениям наперед принятой им системы. Эволюционный принцип, положенный в основу естественных наук, принимается, напр., многими критиками-библеистами, как нечто наперед данное и самодостоверное и при исследовании священных книг, истории народа Божия, его религиозных верований и обрядов. С другой стороны, необходимо различать два рода предвзятости. «Наука должна в одном отношении быть чуждой предвзятости, рассуждает, – Гепфль,– именно: необходимо приступать к научному исследованию единственно из любви к истине, не позволять себе наперед подчиняться своим субъективным мнениям и данное объективно положение вещей не перестраивать соответственно с своими индивидуальными воззрениями. Этого рода непредвзятость похвальна, она даже необходима... Но чуждое предвзятости исследование может быть понимаемо и в том смысле, что исследователь вообще игнорирует даже достоверные, объективно данные факты для того, чтобы свободно и беспрепятственно отдаваться течению своих собственных мыслей... Подобного рода свободное от предвзятости исследование может при известных обстоятельствах быть пагубным и вместо того, чтобы служить науке, вести к совершенно ненаучным результатам» (Р. Н. Hopfl, Die hohere Bibelkritik. Paderborn, 1902. Ss. 104–105; Hagenb. S. 185; B. Duhm, Die Theologie der Propheten als Grundlage für die innere Enitwicklungsgeschichte der israelitischen Religion. Bonn, 1875. S. 2).
Священные авторы в несущественных подробностях могли допускать погрешности. Человек, переписывающий библейский текст, как замечает Гердер, не становится через это непогрешимым; пергамент не делается прочнее от того, что на нем написаны священные слова (Hagenb. S. 165 u. Anmm. 1 u. 3). Дело хранения текста священных книг, в конце концов, опять- таки находится в руках простых смертных; и священные памятники могут подвергаться различным случайностям наравне со всякими другими книгами. Поэтому признание вербальной богодухновенности не может быть проведено последовательно и оправдано фактами. Некоторые из отцов и учителей Церкви высказывают как будто мысль о том, что в Писании все до последней иоты богодухновенно и безусловно истинно; но при ближайшем знакомстве с их взглядами такое заключение оказывается неосновательным (см. напр., воззрение на этот предмет Оригена, свв. Василия Вел. и Златоуста, по соч. – Pesch, De inspiratione Sacrae Scripturae. Frib. Br. MCMVI. См. также R. Seeberg, Otftnbarung und Inspiration. 1908. S. 3 ff. и замечание проф. Рыбинского о соч. Гуммеляуера «Exegetisches zur Inspirationsfrage mit besonderer Rücksicht auf das A. T.» в T. К. Д. A 1905, II, 130–146. Как понимали inspiratio Iitteralis соферимы, см. Корсунский, Иудейское толкование Ветхого Завета. Москва, 1882. Стр. 123–124).
Существенный недостаток самопревозносящейся, не питающей ни к чему уважение критики состоит в том, что она более разрушает, нежели созидает; что она похожа на «демона» Сократа, удерживающего в известных случаях, но не помогающего двигаться вперед. С другой стороны, критика часто действует произвольно и безосновательно, так что, по замечанию А. Бека, из сотни критических конъектур не найдется и пяти близких к истине (Boeckh, op. cit., Ss. 173 u. 175).
Возможность совмещения критического отношения к произведениям Священной Письменности с верой в Откровение и подчинением авторитету Предания вытекает из того, что критика касается главным образом внешней стороны священного текста и решает вопросы, которые для традиционного изучение Писания не имеют большой важности (Diestel 602, Hopfl 29; А. Loisy, Études bibliques. Paris 1903. Pp. 102–103). Библия сохраняется неизменной no существу, но маловажные погрешности в библейском тексте есть; дело критики устранить и такие погрешности, исправить и те ошибки, которые вкрались в текст священных книг вследствие человеческой слабости, – исправить доступными человеку средствами (Pesch, рр. 363 et 405; Т. К. Д. А. 1908 XII 591–592). Таким образом, когда критика не переходит должных границ и не вторгается в чуждую ей область, она не может противоречить Преданию и подрывать авторитет Писания: она, искореняя предрассудки и опровергая ложные толкования, оказывает существенную помощь толкованию традиционному (Vorwort – С. Th. Müllers – zur Hist. – krit. Einl. v. Dr. A. Kuenen, II; Pesch, p. 364 et N, p. 366; Hopfl 29). Совмещение двух способов изучение Писания – традиционного и критического, конечно, в высшей степени трудно; но оно возможно и необходимо, так как и отрицание Преданиz и совершенное пренебрежение критическими приемами одинаково ведет к одностороннему, – следовательно, неправильному усвоению текста библейских книг (Наgепb. 169, Anm. 7; Driver Introd., рр. XVIII, XXI-XXII а. n. 1; Pesch 262–263; о «взаимном отношении разума и откровения» в области исследования, в частности, истин догматических см. в «Богословских академических чтениях» преосвящ. Иоанна Епископа Смоленского, 2-е изд., С.-Петербург. 1906. Стр. 4–14 и 18)