Рассуждение о том, что Иммануил, о котором говорил пророк Исаия, есть Мессия Иисус

Когда Раассон, царь Сирийский, и Факей, царь Израильский, согласились идти войною против Иерусалима, и когда, извещенные о сем нашествии, царь и народ Иудейский, в ужасе ожидали грозных врагов сих: тогда Бог повелел Пророку Исаии, взяв сына своего идти к безутешному Ахазу и возвезстить ему безопасность от сих неприятелей. Представ пред царя, Пророк сообщает ему утешительную весть, и, чтобы совершенно ободрить и успокоить его и народ, в подтверждение истины слов своих, предлагает Ахазу просить, какого ему угодно, знамения от Господа. Ахаз, не веря обещанной безопасности, и решившись уже искать помощи у царя Ассирийского (4Цар.16:7–9), отказывается просить знамения под тем предлогом, что не должно искушать Господа. Тогда Пророк, осудив неверие Ахазово, говорит: и так сам Господь даст вам знамение: се Дева зачнет, и родит Сына, и наречет имя Ему Иммануил.

Предсказание сие обыкновенно принимают Учители Христианской Церкви за прямое пророчество о Христе Иисусе. Но с таким объяснением не соглашаются, вслед за Иудеями новыми, некоторые и из Христианских толковников¹ . Не странно ли, говорят они, что Ахазу, который так мало расположен был верить очевидным чудесам, Пророк предлагает такое знамение, которое имело явиться чрез несколько столетий после Ахаза? Каким образом рождение Мессии, столь далекое от времени Ахаза, могло служить для него знамением безопасности от врагов, совсем готовых напасть на него? По обыкновенному понятию знамение должно явиться прежде события им означаемого: а тут должно случиться наоборот: новая странность! Замечая наконец в повествовании, содержащемся в 1 главе Исаии, сходство с повествованием, какое читается в 8 главе и не находя приличными временам Мессии бедствий, изображенных в самом пророчестве об Иммануиле (Ис. 7:17), – заключают, что пророчество об Иммануиле относилось не к Мессии, а к лицу, имевшему родиться во время Ахаза. Сказанного нами достаточно для того, чтобы в каждом Христианине, который не хочет быть равнодушным к своей вере, возбудить желание разрешить сомнения, колеблющие одну из подпор веры нашей во Христа Иисуса. Посему мы посчитаем нужным доказать: что а) пророчества об Иммануиле не следует относить ни к кому из тех лиц, к коим относят его Иудействующие толковники; б) что оно весьма справедливо изъясняется о Христе Иисусе, и в) что показанные трудности не мешают сему последнему изъяснению.

Те, которые не соглашаются признать Иммануила за Мессию, не согласны между собою и в том, кого именно признать за Иммануила. Одни видят в словах Пророка предсказание о рождении Езекии² другие – предсказание не о Езекии, а о другом сын Ахазовом³, иные наконец под девою разумеют жену самого Пророка, а под Иммануилом того сына Исаина, который (в Ис. 8:1) называется магер-шалал-кашбаз⁴.

Еще не входя в рассмотрение сих различных мнений, можем заметить, что одна многочисленность и разнообразие их служит признаком их нетвердости и неосновательности. Ибо откуда бы могло родиться подобное различие мнений, если бы в Ветхом Завете было такое лицо, к которому бы с достоверностью, без всякой принужденности, и между тем во всей полноте могли быть приложены слова Пророка? Не всякой ли бы тогда обратился к сему лицу, и находя в нем все, что заключается в словах Пророка, остановился бы на нем в своем изъяснении, оставив все другие лица? Но дело в том, что ни к кому из известных Ветхозаветных лиц нельзя отнести того, что говорит Пророк о великом Младенце и об образе Его рождения.

Се дева зачнет. Еврейское слово, алма (עלמה), которым называет Пророк мать младенца, не означает молодой замужней женщины, а значит собственно деву. Это видно как из употребления сего слова в Священном Писании, так и из этимологии оного. Слово, алма, нигде в священном Писании не означает замужней женщины, а всегда деву девственную. В таком значении сим именем называются: Быт. 24:43, дева предназначенная от Бога в жену Исааку; Исx. 2:8, юная и до смерти девственная Мариам; Пс. 67:26 – девы тимпанницы, (Сл. Исх. 15:20–21); Песн. 1:2, девы любящие Жениха Христа (Сл. Откр. 14:4); Песн. 6:8, девицы, отличные от жен цариц и от наложниц, Притч. 30:19, дева непорочная. Иероним говорит, что и на Пуническом языке именем алма всегда называется собственно дева; в Арабском и Сирском языках употребление назначает такое же значение сему слову. LXX Толковников в свое время заменили слово сие словом παρθένος дева; а Онкелос в своем толковании на Пятикнижие везде, где говорится о девице, употреблял слово алма, на пр. Быт. 24:16, Втор. 22:11, Втор. 32:25. Что касается до этимологии, то, следуя древним изыскателям Св. языка, объяснявшим в настоящем случае язык еврейский им самим, должны мы положишь, что слово, алма означает собственно сокровенную, и следовательно деву. В объяснение сего словопроизводства присовокупим, что по восточному обычаю, который удержали и Иудеи, девы до времени брака своего не должны были являться в обществе, а скрывались в доме своих родителей; отчего и назывались они заключенными (χατάχλειςοι) 2Мак. 3:19, 3Мак. 1:15. Новые изыскатели производят имя алма с Арабского и Сирского языков, в коих оно означает собственно возрастную, и вообще деву. В том и другом случае, как очевидно, этимология не разноречит в смысле слова.

Итак та, которая должна родить Иммануила, есть дева непорочная. Дева, а не жена зачнет и родит Сына: вот особенность, которой не найдешь ни в одной из матерей, известных в Ветхом Завете. Такою представляют нам Матерь Иммануила слова Пророка о рождении Иммануила. Такою же представляется она, когда смотрим на цель, для которой Пророк говорит о рождении Иммануила. Пророк хочет указать в сем рождении знамение, могущее уверить народ Иудейский в безопасности от врагов сильных. С таковою целью совершенно сообразно, чтобы сие рождение не принадлежало к кругу действий обыкновенных, совершающихся по естественному порядку природы, но было действием чудесным, превышающим закон природы и ознаменованным печатью непосредственного присутствия силы Божественной. Ибо как могло бы сие действие быть знамением? как могло бы оно уверить царя и народ в несомненной верности предложенного им обещания, если бы оно не принадлежало к кругу действий чудесных? – Но сего мало. Рождение Иммануила, о котором говорит Пророк, не только должно принадлежать к кругу чудес, но еще чудес величайших, таких, в которых самым очевидным образом, со всею торжественностью и во всей полноте открывается всемогущество Божие. Представлять в таком виде сие рождение заставляют нас, как возвышенный образ выражения, которым Пророк возвещает сие рождение, так особенно те слова Пророка, в которых он предлагает Ахазу просить знамения. Проси себе знамения от Господа Бога твоего, говорит он, спустись во глубину до преисподней или взойди на высоту. Сие предложение иначе мы можем выразить так: проси себе знамение, какого только угодно тебе, какое только считаешь достаточным для убеждения своего в верности предложенного обещания. Я ничем не ограничиваю тебя в избрании места и предмета для сего знамения; в целой вселенной ты можешь назначить сие место и предмет·, небо, земля и преисподняя, все готово для того, чтобы по гласу Бога твоего произвести для тебя то чудо, какое угодно тебе. Хочешь ли, говорить блаж. Иероним⁵, чтобы разверзлась земля и осветились мрачные глубины ада, сокрытого в сердце ее, или чтобы открылись небеса? Бог исполнит волю твою. Слыша такое возвышенное и величественное обещание, кто не ожидает, что Пророк вызвавшись сам показать чудо отказавшемуся от чуда Ахазу, скажет о таком чуде, которое вполне будет достойно своего имени, которое резко будет отличаться от всех действий, совершающихся по обыкновенному закону природы и самым ясным и торжественным образом покажет на себе величие силы Божией? Но в Чем, скажем словами Иеронима, будет состоять это чудо, если жена, как думают Иудеи, а не дева зачнет и родит?⁶ Иудействующие толковники в самом деле чувствуют тут затруднительность своего положения и идут в разные стороны. Одни указывают чудо в том, что жена Пророка, еще юная, во время рождения, будто бы должна получить Божественное вдохновение и в сем состоянии дать сыну своему утешительное имя Иммануила⁷; другие (Кимхи) в том, что новорожденный младенец с самого рождения своего будет есть только масло и мед. т. е. будто бы покажет ту необыкновенную в сем возрасте способность, что принимать станет только сладкую и полезную пищу и не будет есть пищу вредной: некоторые (Абен-Эзра) в том, что младенец, лишь только родится, тотчас станет есть масло и мед, чего не бывает с другими новорожденными младенцами. Это разноречие мнений ясно показывает нетвердость и несправедливость общей их мысли: и все сии мнения совершенно произвольны, не имеют для себя основания в тексте. Потому видя, как странны все сии догадки, некоторые (Гроций, Гуэций) поставляют знамение только в значении имени Иммануил, принимая это имя за символическое⁸. Но такое ли знамение обещал Пророк? Таким ли знамением он хотел воскресить веру и оживить надежду в пораженных скорбно и страхом сердцах царя и народа? Что мог значит для народа, что мог значить для Ахаза, не доверявшего и чуду, такой залог верности обещаний, каково символическое имя обыкновенного младенца, имя уже назначенное самим Пророком?

В слове Божием нередко встречаются такие имена, которые не составляют собственно имен лиц или вещей, а выражают только свойство; напр., о том же самом Иммануиле говорится: имя ему: Чудный, Советник, Крепкий (Ис. 9:6, сл. 61:2, 62:4. Иез. 48:35, Иер. 23:6, Иер.33:16). Иногда встречаем в Писании такие имена, которые указывают не на свойство лиц, а на особенности будущих событий. Так в 8 гл. ст. 5. Пророк Исаия, для означения близких бедствий Дамаска и Самарии, нарекает, по повелению Божию, сыну своему имя: Магер-шалал-хашбас (что значит: спеши на добычу, беги на разграбление). В гл. 7, ст. 3. другой сын Исаий называется: Шеир-яшув (остаток обратится) конечно не без пророчественного же значения⁹. Так и Пророк Осия нарекает, по повелению Божию, детям своим различные символические имена в означение событий, имевших совершиться в царстве Израильском (Осии гл. 1.). Все сии лица только прообразовали именами своими те события, кои должны были случиться независимо от них. Что же означало имя Иммануила? Не видно, чтобы оно было собственное, тем более, что Иммануилу даны Пророком и другие имена (Ис. 9:5). Выражает ли оно свойство событий и действий, имевших совершиться при рождении Иммануила? Или оно показывает собою свойства и качества самого младенца? Или наконец совмещает в себе то и другое значение: указывает в Иммануиле и Лицо Божественное и высокое Спасителя Израилева? Пророк, (в 8 гл. ст. 8.) предсказывая нашествие на Иудею царя Ассирийского, называет Иудею, землею Иммануила: крылья его (царя Ассирийского) распростершись, говорит он, займут все пространство земли твоей, Иммануил. Это показывает, что Иммануил будет Властителем Иудеи, а потому конечно и главным виновником тех событий, которые Он обещает для Идеи Своим именем. Во-вторых Пророк в гл. 9, ст. 5. называешь Иммануила различными именами, в коих самыми высокими чертами изображаешь свойства сего младенца, власть данную ему, и состояние, в какое он приведет народ свой. Ибо родился нам Младенец, дань нам Сын: на раменах коего владычество, и наречено имя ему: Чудный, Многосветный, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира. После сего, если имя Иммануил (с нами Бог) принимать и в обширном значении его, и тогда оно будешь означать такое лице, в котором люди будут видеть ясное и очевидное знамение особенного, ближайшего благодатного присутствия с ними Бога, будут видеть орудие высших, обильнейших благословений неба (сл. Пс. 15:8–12, Пс. 88:25). Между тем известно, что вера Ветхозаветных праведников видела в Мессии Бога, называла Его Сыном Божиим (Пс. 2:7), Богом (Пс. 45:7–8), Господом (Пс. 109:1), Сыном рожденным от вечности (Мих. 5:3), Иегевою (Быт. 16:7–10, Исх. 3:2–6). Ириней, Тертуллиан и Златоуст¹⁰ видят в Иммануиле вочеловечившегося Бога. Ни сила слова, ни связь речи не мешают верить, что Иммануил есть и орудие благословений небесных и лице Божественное. Или лучше: если Иммануил Богочеловек: то конечно Он и Спаситель человеков. По словам самого Пророка, люди увидят в Иммануле не только орудие небесных благословений, но самый вечный источник их; не только знамение благодатного присутствия с ними Бога, но самого Бога крепкого, Отца вечности, Князя мира (Ис. 9:6).

Отселе уже видно, как мало идут черты Иммануила к кому-либо из тех лиц, к коим Иудейские Раввины и подобные им Толковники относят их. Вообще история Церкви ветхозаветной не представляет нам ни одного такого лица, на котором бы сбылось пророчество об Иммануиле в полном смысле. В частности, в Иммануиле нельзя видеть Езекию. Кроме того, что Езекия не Иммануил ни в обширном, ни в тесном смысле, он уже давно жил тогда, как Исаия пророчествовала о роли Иммануила. Ахаз вступил на престол 25 лет (2Пар. 28:1), царствовал 16 лет; Езекия вступил на престол также 25 лет. Итак Езекия родился не иначе как на 17 году жизни Ахазовой, и следов. в то время, как Пророк говорил об Иммануиле, Езекии уже не было, по крайней мере, не менее 9-ти лет. Ярхи, Абен-Эзра и Гроций видели эту хронологическую несообразность, и положили Признавать Иммануилом сына самого Пророка. Но Кимхи отвечал им: почему же; Исаия не называет матерь Иммануилову Пророчицею? И в каком смысле сын Исаин мог назвать всю Иудею своею землею (Ис. 8:8)? Последний вопрос Кимхи должен был предложить и себе самому, когда он вздумал признать за Иммануила неизвестного нам сына Ахазова, так как законным наследником у Ахаза был Езекия. Первый же вопрос надлежит заменить противу Кимхи следующим: почему Пророк не называет матерь Иммануилову царицею? кроме того вероятно ли, чтобы нечестивый Ахаз вздумал назвать сына своего Иммануилом? наконец ни жена Исаиина, ни жена Ахазова не была девою.

Таким образом надобно признать в Иммануиле Мессию. Так, а не иначе, понимали пророчество об Иммануиле и современники Пророка. Пророк Михей, утешая Иудею, пораженную скорбию о бедствиях, отяготевших над нею, говорить, что в Вифлееме родится Тот, Который будет Владыкою в Израиле, Которого и происхождение из начала от дней вечных. Потом прибавляет: «между тем Он (Господь) предаст их, пока не родит раждающая». Последние слова очевидно имеют в виду какой-то особенный случай, и мысль наша тотчас находит этот случай в пророчестве современном Михееву. «Здесь раждающая не названа девою; но что Она точно такова, видно само собою, ибо должна родить Вечного, который не может родиться от смертного. Оба пророчества взаимно объясняют себя. Михей говорить о Божественном происхождении Того, о Котором уже возвещено; Исаия о чудесном рождении того же лица»¹¹. В самом деле оба пророчества имеют близкое между собой сходство. В том и другом говорится, что рождению чудного младенца должны предшествовать тяжкие бедствия (Ис. 7:17); в том и другом чудный Младенец изображается с Божественными качествами, и говорится о Нем, что Он родится во времени. Если же так понимал пророчество об Иммануиле Пророк Михей, и если в словах Его можно видеть и общую веру правомыслящих его современников: то и нам нет причины сомневаться в том, что имя Иммануила означает Мессию, вечного Сына Божия.

Евангелист Матфей ясно показывает нам, что Иисус Христос есть то лицо, на котором сбылось реченное от Господа Пророком глаголющим: се дева во чреве приимет и родит сына и нарекут имя. ему: Эммануил (Мф. 1:2–23). После того как он сказал о чудесном зачатии Иисуса Христа во чреве Марии, он прибавляет: сие же все произошло, да сбудется реченное от Господа чрез Пророка. По очевидности дела соглашаются едва не все и новейшие, что Евангелист не применяет только слова Исаии к известному событию, но в собственном смысле объясняет сим событием пророчество. Сие все произошло, да сбудется, – слова сии показывают, что Дева Мария, по разумению Евангелиста, была та самая дева, над которой сбылись слова Исаии. Евангельская История осуществляет цели Божии, и, выполняя пророчества, оправдывает верность и всеведение Божие. Так Сам Спаситель, доказывая необходимость Своей крестной смерти, говорил: как же сбудется сказанное в писаниях, что сему быть должно? (Мф. 26:54). Так; понимал Евангелист историю рождения Христова и указал в ней событие пророчества об Иммануиле. Что касается до простого применения, то оно здесь само по себе неуместно. Ибо что за сходство между сими двумя случаями: жена Исаии зачинает и раждает обыкновенным образом сына, который служит символом избавления от врагов – Мария, чистая, непорочная Дева, зачинает без мужа Мессию, Спасителя? Во всяком случае сходству надлежало бы быть в образе зачатия Младенца девою. Таким образом сама истина Христова в лиц своего Евангелиста показывает нам истинный смысл пророчества об Иммануиле.

В рождении Иисуса Христа на самом деле видим все те черты, коими Пророк изображает рождение Иммануила.

И во первых Иисус Христос родился от Пренепорочной Девы, не познавшей мужа. Како будет сие, говорит Дева Мария, идеже мужа не знаю? И отвечает Ангел рече ей: Дух Святый найдет на тя и сила Вышняго осенит тя: темже и раждаемое свято наречется Сын Божий. (Лк. 1:34–35).

Рождение Иисуса Христа есть такое чудо, в котором побеждаются все уставы ecтeства, и которого возможность самая небесная мудрость изъясняет только тем, что не изнеможет у Бога всяк глагол Лк. 1:37. Это велия, как говорить Апостол, благочестия тайна (1Тим. 3:16); это такое знамение, в котором, соответственно обещанию Пророка, соединяются и высота и глубина; ибо Бог является во плоти.

Иисус Христос есть Иммануил в полном смысле сего слова. Ибо а) Он своими действиями явил в себе яснейшее и очевиднейшее знамение благодатного присутствия с нами Бога; потому что воздвиг рог спасения нашего (Лк. 1:69); спас нас от врагов наших обессилев, явно посрамив их и восторжествовав над ними в себе (Кол. 2, 15.); все преизобильное богатство благодати Божией в Нем явлено нам (Еф. 2:7), вся полнота небесных благословений чрез Него излита на нас (Еф. 1:3). Но Он не только был для нас залогом и знамением благодатного присутствия с нами Бога; Он был Само слово жизни, которое было в начале у Бога, которое было Бог, и соделалось плотию, явилось нам и обитало между нами, так что мы видели славу Его, как Единородного от Отца, зрели очами нашими и осязали руками нашими. (Ин. 1:1, 1Ин. 1:1). Итак нет ничего сообразнее, как слова Пророка о рождении Иммануила относить к Иисусу Христу.

Но как же разрешить теперь те трудности, которые Иудейские писатели противопоставляют нам, как неразрешимые? И во-первых они спрашивают: каким образом рождение Мессии, столь неблизкое ко времени Ахаза, могло служить для сего нечестивого царя знамением безопасности от врагов совсем готовых напасть на него? Правда, что Ахаз не такой был человек, который бы расположен был верить чудесам столь отдаленным от его времени; и он сам уже отказался от всякого чуда. Но слова: Слушайте дом Давидов, показывают, что Пророк предлагает знамение собственно не Ахазу, а всему народу или лучшей его части. Св. Златоуст замечает: «Вот говорит (Пророк), что знамение дано будет не Ахазу, а всему народу Иудейскому. Ибо сначала речь обращена была к царю; но когда он оказался недостойным, Пророк начинает говорить ко всему народу¹². И в самом деле не один Ахаз имел нужду в утешении и ободрении; гораздо больше на оное имели права лучшие из народа Иудейского. Все были в страхе, опасаясь гибели от врага сильного. Против сего страха Пророк выставляешь народу утешительную мысль о Мессии. И не могла ли она утешить лучших из народа? Обетование о рождении Спасителя было для народа Иудейского основанием того завета, в который народ сей вступил с Богом. Чтобы приготовить в народе Иудейском то семя, из которого должна произрасти отрасль правды, Мессия; чтобы освятить в нем ту колыбель, которая должна принять в себя предвечного Младенца, Бог предварительно отделяет сей народ от прочих народов, сообщает ему обетование о пришествии Мессии и вступает с ним в особый завет, по которому обещается быть отцом всего народа. Будучи основанием завета, рождение Мессии было для Иудеев основанием и всех благ, кои они получили или надеялись получить от руки Господа вследствие завета сего; было средоточием, из которого исходили и в котором сходились, как лучи, все частные обетования. Пророки ясно видели сию связь временного настоящего благосостояния народа Иудейского с будущим вечным искуплением рода человеческого. Таким образом как для того, чтобы обетованием об Искупителе утешить и ободрить Иудеев среди их скорбей и бедствий, так и для того, чтобы прояснить самое обетование сие, чтобы возбудить желание и жажду обетованного искупления, сделать сие желание потребностью их сердца, весьма часто и с самыми частными обетованиями каких-либо временных благ Пророки соединяли общее обетование о вечном благе рода человеческого; возвещая земное благополучие, теми самыми чертами, коими изображали оное, они уже указывали на вечное избавление и небесное блаженство во Иисусе Христе, или тотчас после описания первого переходили к изображению последнего. Сколько раз Пророки, Езекииль и Иеремия, утешали пленный народ Иудейский надеждою на времена Мессии! И в какой близости к Мессии поставляет себя Пророк Исайя, когда говорит: дан нам Младенец, родился нам Сын (Ис. 9:5). В другой раз (Ис. 63:1–2) Пророк так изображает Мессию, мстящего врагам Своим (как видно из Откр. 19:13–15) кто сей грядущий от Эдома в червленых одеждах Восора? Сей красующийся одеянием своим, величающимся множеством силы своей? – Я, возвещающий правду, могущий спасти. От чего одеяние твое красно и одежды у тебя как у топтавшего в точиле? Я топтал точило один, и из народов никого не было со мною? Так и в рассматриваемом нами месте Пророк, дабы уверить народ в безопасности его от врагов, указывает на Спасителя, для Которого и хранится десницею Божиею народ Иудейский, указывает на такое знамение, которого хотя не видали современники Исаии, но которому не могли не верить, не отказавшись наперед от всех прав, усвоенных им, как народу Божию. Лучшие из народа Иудейского и со времена Исаии знали своего Спасителя, знали Мессию; мы имеем на то исторические доказательства. Пророк Осия учил народ, что сыны Израилевы некогда взыщут Господа Бога своего и Давида царя своего (Ос. 3:5). Пророк Михей повторяет проповедь Исайи о Сыне Вечного (5:1). Тот и другой были современники Исайи. Если потомки Давидовы не совсем справедливо носили на себе имя Давида: то лучшие из Израиля не могли забыть того, что обещал Давиду Господь, когда говорил о доме его вдалеко и утверждал с ним непреложный Завет свой (2Цар. 7:19–25) Лучшие из избранного народа могли понять, что Господь не оставит тот народ, который Он назвал Своим и к которому Он хочет некогда быть так близок, как никогда не был близок. Пророчество об Иммануиле, как пророчество о Мессии, конечно не было новостью для современников Исайи: но истина и древняя и новая, и особенно истина Христова – всегда жизнь для души. Глагол Божий всегда силен сам по себе. Мысль о Мессии Искупителе – отрада для души верной во времени и вечности; сладкое само по себе пророчество об Искупителе мира, когда повторялось в устах Пророка, составляло подтверждение древней воли Божией, воли благой и спасительной. Таково и пророчество об Иммануиле. Оно ручалось за спасение не одного дома Ахазова, а всего народа. Опасались совершенной гибели для народа и Царя. Пророк и прежде, по повелению Божию, сперва показывал народу сына своего Шеар-яшува и давал тем знать, что еще не все потеряно; потом прямо говорил об избавлении от беды грозной. Подобным образом и теперь, говоря о рождении Мессии Иммануила, он дает видеть, что Господь не оставит народа Своего; и в след за тем прямо уверяет в скором избавлении от опасности. Имело ли и имеет ли неверие причину ссылаться в оправдание свое на недостаток силы и ясности обетования Божия?

Странным находят еще то, как событие будущее и отдаленное поставляется знаком другого события, которое должно случиться гораздо прежде того? Но кроме того, что мысль о Meссии и для Пророка и для лучших из народа была мыслию как бы о настоящем событии (она занимала людей Божиих!), мы видим в Писании, что и в других случаях события отдаленные представляемы были в знаменование происшествий, которые долженствовали случиться гораздо прежде предсказываемых событий. Авраам был бездетен. Бог уверяет его, что у него будет потомство многочисленное, и в подтверждение представляет ему, что потомки его

некогда поселятся в Египте, и потом опять из Египта переселятся в Палестину. (Быт. 13:4–16). Будущему вождю Израильского народа, Моисею, Бог говорит: Я буду с тобою. И вот Тебе знамение, что я Тебя послал: когда выведешь народ Мой из Египта, вы принесете жертву на сей горе и пр. (Исх. 3:12). Знамением избавления Евреев из Египта поставляется моление Евреев при Хориве. У Пророка Исайи (Ис. 37:30) плоды самородные в первый и второй год, и спокойная жатва на третий, поставляются знамением избавления Езекии, осажденного Сеннахиримом. Да и разве есть для Бога будущее? И для Бога и для веры в Бога нет будущего. Во взоре людей Божиих исчезает расстояние между настоящим и будущим. Просвещенные Духом Святым, они по Его действию освобождаются от обыкновенных пределов и времени и пространства, переносятся зрением духовным в ту страну и в то время, на которые указывает им Дух Святой, а потому и события, отдаленные по времени, представляют они себе и изображают для других так, как бы события сии уже случились, или совершались пред их глазами. Для веры дело Божие, какое бы оно ни было, будущее или настоящее, отдаленное или близкое, одинаково достойно благоговения и доверия. Вера осуществляет ожидаемое. Такова и вера в Иммануила. И в том нет ничего странного и неприличного временам Мессии что Пророк говоря об Иммануиле, изображает бедствия, готовившиеся народу Иудейскому. Кто знает хорошо писания Пророческие; тому известно, как в прозрениях Пророков почти везде временам Мессии предшествуют тяжкие страдания народа Божия. Так в 5 гл. у Пророка Михея изображение казней Божиих предшествует изображению Мессии; а во 2 гл. наперед говорится о Мессии, потом о суде над преступным народом. Что касается до сходства пророчества об Иммануиле с повествованием, какое читается в 8 гл.: то, если бы оно и было, оно не противно мысли учителей Церкви об Иммануиле, а напротив еще подкрепляет их объяснение. Из сего сходства делают такое заключение, что в том и другом месте Пророк указывает на своих сыновей. Но вместо того, чтобы для обозначения одного и того же случая избирать Пророку то того, то другого сына, весьма естественно было к символу незримому, к обещанию о рождении Мессии присовокупить знак видимый, весьма естественно было указать в отдаленной будущности высокий предмет высоких надежд Израиля и потом укрепить веру доказательством осязаемым, указать на сына своего. Кроме того повествование о и наименовании сына Исаиина пророчественным именем во многих чертах не сходно с пророчеством об Иммануиле. Там мать отрока называется Пророчицею; здесь Девою. Там читаем повествование довольно некороткое, как Пророк получает от Господа наставление дать будущему сыну своему имя, которое бы означало скорое падение двух Царей здесь видим только пророчество о рождении чудного Младенца. Там имя младенцу дает отец, здесь мать. Наконец, если сходные изображения по взаимном сличении и могут открывать нам мысль Писателя, не ясно высказанную в одном из сих изображений (сходство изображения и не, всегда верная порука за тождество предмета): то лучше указать на изображение, какое читаем у Пророка в 9-й главе. В сем последнем месте Пророк говорит: вот родился у нас Младенец, дан нам Сын. Не повторение ли это слов рождении Иммануила? Здесь (в 9-й главе) мы видим полное объяснение и имени Иммануила, когда Пророк называет будущего Младенца чудным, Многосоветным, Богом крепким, Отцем вечности, Князем мира, и конечно разумеет под сим не своего сына.

Итак пророчество об Иммануиле относится не к кому другому, как к обетованному Мессии, Иисусу Христу.