Некоторые замечания о надписаниях псалмов

Из ста пятидесяти псалмов, составляющих содержание канонической Псалтири, почти каждый имеет так называемые надписания. Это иногда небольшие, а иногда довольно подробные¹ тексты, крайне разноречивые в отдельных редакциях Библии², весьма трудные для понимания и экзегетического истолкования. Некоторые из надписаний представляют своего рода камень преткновения для толкователей, по собственному их признанию. Рядовой читатель Псалтири обычно проходит мимо их, сосредоточивая все свое внимание на содержании псалма.

Большинство экзегетов видит в этих надписаниях реликты древних указаний к исполнению псалмов в ветхозаветном храме, прежде всего в музыкально-вокальном отношении. Для такого понимания имеются свидетельства в самом ветхозаветном тексте. Так, в книге Паралипоменон прямо указывается, что Давид давал указания «главным певцам» храма о музыке и пении (1 Паралипом. 25, 6 и др.).

Отцы Церкви (св. Григорий Нисский, блаж. Феодорит и др.) были склонны усматривать в некоторых из надписаний нечто большее. Они придают им мессианский смысл.

Не приходится возражать против того, что надписания относятся к исполнению псалмов в храме древних евреев. Однако нельзя говорить, что они имеют узкий интерес. В них можно найти то, что несомненно имеет общий интерес и для сознания верующих Православной Церкви. Мы увидим ниже, что некоторые из надписаний расширяют наши знания о богослужении, укрепляют в мысли о преемственности его от древнейшего христианского и ветхозаветного богослужения, оживляют чувства молящегося и т. д.

Оставаясь в рамках журнальной статьи, рассмотрим некоторые из надписаний, наиболее характерные в указанном отношении³.

Пятьдесят пять псалмов, из которых сорок четыре принадлежат к так называемой первой части Псалтири⁴, девять к последующей и два к конечной, надписаны в подлинном (мазоретском) тексте Библии древнееврейским словом «ламнацеах». Греческие переводчики ветхозаветного текста и, соответственно им, наши переводчики Библии на славянский язык перевели это древнееврейское слово буквальным выражением «в конец». Темный смысл его не может не вызвать некоторого недоумения. В самом деле, что может означать одно из таких надписаний, как «в конец Давиду», «в конец сыном Кореовым» и т. п.? О каком «конце» говорит надписание и какое отношение имеет это слово к содержанию псалма или к употреблению его в храмовом богослужении, если признавать, что надписания – указатели исполнения псалмов?

Перевод слова «ламнацеах» в инославных Библиях и в нашей русской Библии⁵ несколько понятнее. Оно переводится здесь «Начальнику хора». Тем самым дается понять, что псалмы со словом «ламнацеах» в надписаниях адресованы начальнику хора, иначе говоря, музыкальновокальному руководителю (Musikmeister). Отметим, что во всех псалмах, за исключением псалма 87, слово «ламнацеах» помещается в начале текста надписания.

Попытаемся определить, насколько правильны эти переводы.

Для перевода слова «ламнацеах» в смысле «начальнику хора» имеются некоторые филологические основания⁶. По производству от глагола «наца» – выделяться вперед, иметь преимущество в чем-либо пред другим, отсюда надзирать над кем или управлять чем...– слово «ламнацеах» всего вероятнее переводить «начальнику хора». Однако нелишне привести и противоположное мнение. «Смысл этого выражения,– писал один западный экзегет,– темен... неясна и грамматическая конструкция его...»⁷.

С своей стороны добавим, что в еврейском тексте Библии нигде в рассказах об организации храмового богослужения, как при Давиде, так и много позднее, руководитель хора не называется «начальник хора». Он именуется «главный» (рош)⁸, «руководитель» (йедэ)⁹, реже иным словом¹⁰, но никогда словом «ламнацеах».

Непонятно вместе с тем фактическое назначение такого названия. В самом деле всякое музыкальное или вокальное произведение направляется, прежде всего, руководителю (регент, дирижер), от которого музыкальный или вокальный текст поступает певцам-музыкантам. Отсюда какое-то особое, специальное адресование является совершенно излишним.

Наряду с этим остается непонятным адресование «начальнику хора» такого большого количества псалмов Псалтири (более одной трети всех псалмов).

Оставляя пока специальный анализ слова, укажем, что корень и производные слова «ламнацеах» встречаются преимущественно (если не исключительно), в первой части Псалтири.

Эта часть Псалтири заканчивается весьма многозначительным выражением, которое заключает текст 71 Псалма: «оскудеша – кончились – песни Давида, сына Иессеева». Здесь нельзя не видеть прямого указания на то, что псалмы, содержащиеся в этой части, были включены в нее на одной и притом общей основе.

Отступим несколько в сторону археологии.

Раскопки в египетской деревушке Телль-эль-Амарна в конце XIX века¹¹ показали, что древнейшим материалом для письма в областях, которые включали и Палестину, были глинобитные таблички. На такой глиняной табличке был, несомненно, написан и тот псалом (ныне 104), который по свидетельству книги Паралипоменон (1 Паралипом. 16,7), «Давид в первый раз передал для славословия Господу через Асафа и братьев его». Этот псалом, названный первым, отнюдь не является первым в общем порядке размещения псалмов. Он присоединен к группе так называемых «аллилуйных псалмов», объединенных на общей основе в качестве «хвалитных». Отсюда, надо думать, все псалмы в храмовом хранилище находились собранными в группы. Однако пользование ими при богослужении было затруднительным. При небрежении таблички могли быть перемешаны. Требовалось какое-то техническое указание. Нам думается, что таким указанием было слово «ламнацеах». Отметка ставилась в начале текста, что создавало возможность отобрать необходимые псалмы.

Этот вывод подкрепляется тем, что и в словаре древнееврейского языка, и в греческом переводе слова, и в переводе его в халдейском перифразе¹² – указанная отметка на псалмах могла иметь смысл именно «богослужебный».

Отсюда имеются все основания понимать слово «ламнацеах» (или в славянской Библии «в конец») в значении «богослужебный». Псалмы, отмеченные этим словом, были богослужебные.

Нельзя сказать, что все другие псалмы в Псалтири, не имеющие такой отметки, были небогослужебными. Одинаковое значение имели и другие отметки богослужебных псалмов (напр. «аллилуйные», «степенные» и пр.). Однако самое помещение псалмов с отметкой «ламнацеах» в первой части Псалтири, указывало на то, что эта часть была древнейшей частью всего собрания.

Когда глинобитные таблички сменил пергамент, псалмы, по установившейся практике пользования ими при богослужении, были переписаны на кожаные полосы пергамента в том порядке, как они лежали в группах. Здесь – на полосе – отметка «ламнацеах» создавала еще большее техническое удобство, так как при развертывании свитка легко попадала в поле зрения хориста или руководителя, поскольку помещалась в начале текста псалма (надписания).

Вывод относительно слова «В конец» (ламнацеах) имеет значение и для православной литургики. Он подтверждает, что богослужение нашей Церкви сохраняет преемство от древней христианской общины.

Если обратить внимание на содержание богослужебных чинов так называемого суточного круга (полунощница, часы, повечерие, утреня, вечерня), то можно видеть, что они состоят из псалмов, которые взяты преимущественно из первой и начала второй части Псалтири, а более половины этих псалмов сохранили в себе отметку «ламнацеах», что особенно подчеркивает богослужебное назначение их¹³. Можно думать поэтому, что независимо от авторства и самого времени составления состав названных чинов отражает традиционную практику первохристианской общины, которую она заимствовала от ветхозаветной церкви. Именно эти псалмы пелись на собраниях общины и, повторяя их в наших богослужебных чинах, мы переносим себя во времена далекой и святой древности.

Возьмем другое надписание.

В подлинном тексте надписаний псалмов 52 и 87 сохранилось древнееврейское слово Махалат («Маелеф», в чтении LXX), оставленное без перевода в греческой и, отсюда, в нашей славянской Библии. В русском тексте Библии оно переведено «на духовом» в псалме 52 и оставлено без перевода в 87 псалме.

Перевод этого слова, как он дан в псалме 52, является совершенно произвольным, и потому едва ли заслуживает внимания. Если это – обозначение рода музыкального инструмента, то такое обозначение совершенно не нужно, так как понятие «труба», для которого словарь еврейского языка имеет вполне достаточные обозначения, само по себе указывает, что это «духовое орудие» (срав. русский перевод псалма 52).

Поэтому перейдем к слову «Махалат» («Маелеф») по его употреблению в еврейском тексте.

Значение этого слова можно выяснить из словаря книги Неемии.

В книге рассказывается, что священники Ездра и Неемия, вернувшиеся с еврейским народом из Вавилонского плена, устроили в Иерусалиме торжественное богослужебное собрание народа в день Пятидесятницы¹⁴. На нем левиты, участники богослужения, «стали на возвышенное место левитов и громко взывали к Господу Богу своему» (Неем. 9, 4). Это «возвышенное место», названное здесь «местом левитов», служило, очевидно, площадкой, на которой они выполняли свои богослужебные обязанности. В подлиннике оно названо «Маеле», что тождественно слову «Маелеф», несмотря на свою несколько измененную транскрипцию¹⁵.

Отсюда можно сделать тот вывод, что слово «Махалат» («Маелеф»), которое мы имеем в надписаниях псалмов, имеет смысл «возвышенное место левитов в храме за богослужением». Соединенное же с выражением «сыны Корея» оно может быть понято, как определение, что именно с этого возвышения «сыны Корея» пели названные псалмы.

Как обиходное название детали храмового устройства, «Махалат» («Маелеф») прочно вошло в сознание евреев и потому оставлено без перевода в греческом тексте, поскольку он предназначался для евреев же.

Такой смысл слова «Махалат» («Маелtф»), как возвышенного места для левитов, где они общим хором пели псалмы, подтверждает второе выражение – «разума», которое имеется в тех же надписаниях. Так, в надписании 87 псалма читаем: «Песнь псалма, сыном Кореовым, в конец, о Маелефе, разума». Подобное выражение «разума» (как и адресование «сынам Корея») довольно часто встречается в надписаниях псалмов¹⁶.

Остановимся на выяснении их.

«Сыны Кореевы» были потомками известного в истории евреев левита Корея, который поднял возмущение в народе против Моисея и Аарона, обвиняя их в узурпаторском захвате власти. Корей и сообщники его были наказаны Судом Божиим¹⁷, дети же Корея были пощажены¹⁸. Выражение «сыны Кореевы» было официальным названием хора по имени родоначальника певцов-левитов, входивших в состав хора. Такой обычай давать название хору по имени родоначальника, по-видимому, был общим в практике храма евреев. Известно, что именем родоначальника надписаны псалмы 49, 54, 72–82 (псалмы Асафа)¹⁹, 88 (псалом Ефама)²⁰, 38, 61, 76 (псалом Идифума)²¹.

Если теперь обратиться к выяснению понятия «разума» на основе древнееврейского и греческого языков, то эквиваленты слова в этих языках, имеют смысл «объединение», «соединение»²².

В связи с этим, непонятное выражение «разума» может указывать на то, что данные псалмы исполнялись всем хором сынов Корея.

Огромный хор певцов храма, организованный по указаниям Давида, разделялся на 24 чреды, причем каждая состояла из 12 человек (1 Паралип. 25). В исполнении псалма принимала участие, очевидно, вся чреда певцов.

Мы подходим здесь очень близко к некоторым частностям литургики нашей Церкви.

Объединенное исполнение псалмов не что иное, как наша «катавасия» – «сход» певцов, разделенных на два хора. «Махалат» («Маелеф») – церковный амвон.

Надо сказать, что большой ясности в отношении «катавасии» и амвона в смысле происхождения их у наших литургистов не имеется. Считается, что практически катавасия в хоровом пении применяется не ранее конца VIII века (св. Иоанн Дамаскин). О существовании амвона в древней христианской церкви говорится и в истории Церкви (у историка Созомена) и в постановлениях соборов (Лаодикийского, Трулльского) и пр. Однако дальше этого сведения литургики об амвоне и катавасии не идут. Попытки детализировать их основываются на предположительных данных.

Что же дает в этом отношении надписание 87 псалма, точнее тот вывод, какой мы делаем о семантике слова «Махалат» («Маелеф»)?

Прежде всего, определенно решается вопрос о древнем происхождении амвона и катавасии. Несомненно, при Давиде возникли и амвон, как деталь устройства храма, и катавасия, как деталь богослужебного чина.

Амвон и катавасия в наше время лишь отчасти напоминают свои прототипы. Однако к мысли о них приводят так называемые «облачальные амвоны» и совершающиеся на них чины. Не являются ли хиротесии, на которых происходит посвящение «новозаветных левитов», отзвуком того появления на «возвышенном месте» певцов левитов, какое было в древнем ветхозаветном храме?

Нити, связывающие ветхозаветное с новозаветным, получают таким образом определенную «вещественность» и конкретизацию.

Факт оставления слова «Махалат» (Маелеф») без перевода в греческом тексте Библии приводит к мысли, что это слово имело значение терминологическое, и значение его было всем хорошо известно. Поэтому оно долго жило в сознании первохристиан, хотя самый амвон едва ли существовал в местах собраний общины ввиду простоты внешней обстановки. Что касается катавасии, то, имея форму широкого применения при богослужении, она, несомненно, была живою формой общего участия молящихся в богослужении. Связь катавасии с канонами представляет собою последующее изменение этой формы.

«Маелеф» вносит дальше некоторую ясность в решение вопроса о том, не являются ли тождественными в наших храмах амвон и солея. Это – два совершенно разных обозначения, относящиеся к двум разным объектам храмового устройства. Ветхозаветные левиты не стояли впереди священников, и потому место для них было, несомненно, устроено посредине храма. Такое устройство амвон имел и в христианских храмах первых и последующих веков. По свидетельству историка Созомена, св. Иоанн Златоуст произносил свои проповеди «с возвышения чтецов». Павел Силенциарий, описывающий амвон храма св. Софии (в Константинополе), говорит, что он был устроен посредине храма и был соединен с алтарной стеной длинным ходом²³.

Заканчивая наши краткие замечания о надписаниях псалмов, мы должны сказать, что эти надписания совершенно почти не изучены. Специальная литература о них крайне незначительна²⁴. Обычно они объясняются в общих комментариях Псалтири. Но если можно говорить о «заступе археолога» (prof. Sayc) при выяснении непонятного в тексте Библии, то еще более можно говорить о «заступе филолога».

Нелишне, однако, сказать что успех филологических изысканий зависит от правильности методического подхода к делу. В работе с надписаниями необходимо считаться с указаниями текста Семидесяти. Инославные экзегеты не придают им должного значения. В результате создаются толкования, с которыми нельзя согласиться. Приведем пример.

В надписаниях псалмов 15, 55, 56, 57, 58, 59 содержится древнееврейское слово «михтам». Инославные экзегеты переводят его «Песнь» и даже «Золотая песнь». Русская Библия дает перевод: «Писание». И для того, и для другого значения словарь древнееврейского языка имеет вполне удовлетворительные эквиваленты («шир», «миктаб»), вне связи с «михтам».

В греческом тексте оно передано словом, которое переведено в нашем славянском тексте буквально: «столпописание». Интерпретация правильная. В древнееврейском языке слово «михтам» означает «начертанное на камне». Греческий перевод Семидесяти толковников уточняет его значение, указывая, что речь идет о мемориальных досках или памятниках, какие ставились для увековечивания какого-либо события или имени человека²⁵. Наш славянский перевод «столпописание» точно передает это значение, тем более, что памятниками часто были именно каменные столбы.

Обычай ставить такие памятники был широко распространен на Востоке. Он ведет свое начало от древнейших времен. Историк Прокопий передает, что в Нумидии (в V веке) были найдены две колонны, поставленные (двумя) лицами, бежавшими из родной страны под натиском войск Иисуса Навина, как говорится в надписях на этих колоннах. Подобный обычай существовал и у древних евреев. На камнях (скрижалях) был начертан закон «Десятословия» (Исх. 31, 18, срав. 34, 1, 28).

Памятники ставились для увековечения как славных, так и позорных деяний, и вообще для увековечения чьего-либо имени. Так, мятежный сын Давида Авессалом поставил себе памятник, ибо «сказал он: нет у меня сына, чтобы сохранилась память имени моего. И назвал памятник своим именем. И называется он «памятник Авессалома» до сего дня» (2Цар. 18, 18). Значение «памятника славы имеет обелиск моавитского правителя Меши, сына Хамоса, найденный в прошлом столетии в южной Палестине, и сохранивший сведения о поражении евреев войсками Меши²⁶.

Текст надписаний указанных псалмов тесно связан с таким значением «столпописания». В нем приводятся факты из истории евреев времен Давида. Одни из этих фактов относятся к категории славных дел (победы военачальника Иоава – псалом 59 над сирийцами²⁷, другие – свидетельство о действительно позорных фактах преследования неповинного Давида Саулом (псалмы 56, 58)²⁸.

Все это настолько очевидно, что не может быть и речи об ином переводе.

Всякий другой перевод – неудовлетворителен. Больше того, он закрывает возможности внести свет в изучение текста Псалтири, а равно в историческое прошлое книги.

В самом деле, если псалмы были составлены «в столпописание», то. не был ли текст их начертан на таких мемориальных досках или монументах, о каких мы говорили выше, когда рассматривали древний обычай ставить такие памятники. Правда, археология не подтверждает этого. Молчит об этом и иудейское предание. И все же такой вопрос мог бы быть поставлен. Достаточно обратить внимание на те до сих пор не раскрытые выражения, какие мы находим в тексте указанных псалмов: «не уничтожай»²⁹ (псалмы 56, 57, 58), «в назидание»³⁰ (псалом 59). По самому характеру своему они имеют смысл публичных предупреждений, но отнюдь не указаний певцу храма. «Заступ филолога» мог бы сделать то, что пока еще не сделал «заступ археолога».