Из воспоминаний

В начале революции, когда передвижения по Москве не было, извозчики исчезли, трамваи не ходили, и от снега улицы не расчищались, а зима была снежная, мы, сестры храма Христа Спасителя, считали своим митрополитом митрополита Новгородского Арсения, второго кандидата на Патриарший престол. Митрополит жил недалеко, и часто служил по воскресениям и малым праздникам, а по будням за литургией бывал почти ежедневно. Обладал хорошим голосом. Владыка был очень требователен к уставу во время службы (издана была замечательная его книга «Спутник псаломщика»). Если дьякон, перед Апостолом, забывал сказать глас, то из алтаря слышался грозный голос Владыки: «глас, глас…». Проповедник он был замечательный и по содержанию, и по форме, и по знанию. Был он Доктор Богословия…

Благословляя после литургии, он любил петь с народом. В одно из воскресений вдруг спросил:

– Вот мы все христиане, бываем в храмах, молимся Богу, но вот нам придется идти с крестным ходом; что мы будем петь? Что вы знаете наизусть?

Послышались ответы:

– Царю Небесный, Отче наш, Богородице, Верую…

– Этого мало… Знаете ли «Честнейшую»?

Молчание… Потом ответы:

– Не все… Только начало.

Митрополит улыбался и, наконец, задал урок – к следующему воскресению выучить «Честнейшую». Выучили, конечно, сестры и кое-кто из прихожан. Владыка не забыл заданный урок и сам начал петь «Честнейшую». Когда кончил похвалил тех, кто выучил, но заметил:

– Вот те, кто близко стоят, знают хорошо, а кто дальше – не твердо. Надо к следующему воскресению выучить.

Потом Владыка задал «Воскресение Христово видевше…» и, таким образом, народный хор под управлением митрополита Арсения мог петь без перерыва, пока подходило под благословение 5–6 тысяч, а иногда и больше (храм Христа Спасителя вмещал 14,000).

Наступил Великий пост. Митрополит Арсений прочел Великий канон. По окончании пения последнего ирмоса вдруг получилась пауза. Но через минуту, снявши мантию, митрополит вышел на клирос, за ним духовенство храма, и начал читать Великое повечерие. Еще и сейчас помню его голос, как он читал: «День прешед, благодарю Тя, Господи, вечер прошу с нощию без греха подаждь ми, Спасе, и спаси мя». Оказалось, хор, пропевши ирмосы, ушел, а также и два псаломщика, участвующие в хоре, а третьего в храме не оказалось. Кто-то из священников прочел начало утрени и шестопсалмие, но нужно было дальше петь. Как быть? Сестры подвинулись к клиросу и пели под управлением митрополита; также и расхрабрились прихожане. К концу утрени нашелся типограф, предложивший регентовать (он потом был в храме псаломщиком и регентом, после чего попал в ссылку). С Божьей помощью все прошло хорошо.

По вторникам митрополит вел беседы, толкуя книгу Деяний апостольских. Он бывал в Палестине. Увлекательно описывал местность, а, главное, вдохновенно толковал каждое слово Деяний. Народу бывало так много, что не только сесть, но и стоять не было места, т.к. беседы велись не среди храма, а в боковой галерее, где были поставлены скамьи. Беседы велись вечером. По окончании Владыка разводил мальчиков прислужников по домам, по темным улицам, и ждал у дверей черных лестниц, т.к. парадные входы были все закрыты, частью из-за воровства, частью потому, что парадный ход считался буржуазным предрассудком.

Но как и для всех святителей, так и для митрополита настал час ареста. В этом одна из трагедий советской церковной жизни: только пастырь узнает свою паству, и паства начинает любить своего пастыря, как он отнимается… Митрополит пробыл в тюрьме на «знаменитой» Лубянке, на этот раз, не очень долго. За одной из всенощных под небольшой праздник мне шепнули:

– митрополит Арсений прошел в алтарь.

В храме ходов и переходов много, и в темноте входящих заметить бывает трудно, но все же Владыку не пропустили и все заволновались. Но вот прибежал мальчик из алтаря с распоряжением – сестрам не уходить, а петь напутственный молебен митрополиту Арсению.

Как только кончилась служба, митрополит вышел из алтаря на клирос. Это уж не был торжественный митрополит, а странник в черном подряснике с кожаным поясом, с посохом в руках. После молебна Владыка, как всегда, сказал вдохновенное слово о пользе гонений не только для христиан, но и для Церкви Христовой, что воистину блажен, кто сподобится сделаться общником Христовых Страстей, хоть сколько-нибудь гонимый, как он был гоним, в темницу заключенный, как и Он заключен был. Потом Владыка у всех просил прощения за строгость, которую он проявлял, ревнуя о благолепии служб церковных.

Итак, со скорбью расстались мы с митрополитом Арсением.

Владыка уехал в Новгород. Там он тоже был заключен в тюрьму. Назначен был открытый суд, но состоялся ли или нет, не помню. Если бы было что-либо замечательное на этом суде, то в Москве было бы известно.

В период ареста святейшего Патриарха Тихона и заключения его в Донском монастыре, был переведен митрополит Крутицкий Никандр из Владимiрской тюрьмы, и митрополит Арсений из Новгородской, в Москву во внутреннюю тюрьму на Лубянку, по делу Патриарха. Дело Патриарха неожиданно кончилось, но митрополиты оставались под стражей. Потом выяснилось, что митрополиты отправлены будут этапом в Туркестан и для этого находятся в Таганской тюрьме, которая в то время считалась пересыльной.

Это было на Страстной неделе. Всю Страстную пришлось по очереди дежурить перед тюрьмой в ожидании этапа, и только на второй день Пасхи они были назначены на этап. День был весенний, теплый и яркий. С ними еще отправлялся архиепископ Симферопольский Никодим.

Конечно, конвой, построившийся, чтобы вести заключенных на вокзал, разгонял нас, но совсем нас отогнать было трудно.

После долгого ожидания стали выводить заключенных и строить их по четыре в ряд. Вышли и Владыки все вместе и встали в один ряд.

Начались окрики конвойных и щелканье затворов, и этап двинулся. Пользуясь тем, что этап шел по трамвайной линии «Б», провожающие, когда конвойные уж очень ругались и грозили арестовать, садились на трамвай, проезжали одну остановку, и опять встречали этап. Когда линия «Б» кончилась, то, опытные в тюремных делах, мы поспешили скорее встать около той платформы, где сажают заключенных в тюремные вагоны, и стали ждать прибытия этапа.

Когда митрополиты стали подниматься на платформу, мы смогли их разглядеть. Бледные особой тюремной бледностью в подрясниках и скуфьях они несли каждый свои вещи в двух мешках на перевес через плечо. Но лица у них были радостные. И мы не плакали, провожая их, а громко, сколько было сил, крикнули:

– Христос Воскресе!

И услышали ответ не только от них, но и от близ их стоящих заключенных:

– Воистину Воскресе!

Позже, в ответ на посылаемые посылки митрополитам, я и другие сестры получали очень интересные письма, но из-за постоянных обысков мы не могли их хранить. Была у нас только тетрадь, которая называлась «Слова и изречения достопамятного старца Димитрия Борисо-Глебской пустыни», но куда делась эта тетрадь, существует ли или сожжена от страха теми, кто хранил ее, или руками ГПУ, – не знаю. А много было в ней назидательного.

Через много лет мне удалось, не совсем легально, приехать, по поручению церковному, в Москву. В то время московским правящим архиереем был архиепископ Питирим, отбывший, так же как и я, срок в Соловецком лагере. Решить дело, по которому я приехала, мог только Блаженнейший митрополит Сергий, а Владыка Питирим жил в том же доме.

Радостно встретившись с Владыкой Питиримом, я просила как можно скорее доложить обо мне Блаженнейшему, т.к. мне долго оставаться в Москве было нельзя. Владыка Питирим пошел обо мне докладывать и, придя, сказал:

– Сейчас у Блаженнейшего есть посетитель, а Вы побеседуйте со старцами. Вы их рады будете видеть. Они у нас живут.

Старцами оказались приехавшие на сессию Синода митрополит Арсений, теперь уже не Новгородский, а Ташкентский, и митрополит Анатолий Одесский.

Митрополит Анатолий, самый смиренный из всех митрополитов, как его называли, очень маленького роста, близорукий, всегда больной, но особенно высокой, чисто монашеской жизни, был единственный человек, задавший мне толковый вопрос, по возвращении из Соловков:

– Чему-нибудь там научилась?

Он на вид какой был такой и остался, но митрополита Арсения сразу узнать было невозможно: это уж не был представительный, торжественный митрополит, а худенький, смиренный старичок, и только в дальнейших разговорах вы чувствовали, что это тот же митрополит Арсений, но поднявшийся духовно на много ступенек выше. Мне еще удалось повидать митрополита на прощание. Он мне сказал:

– Скоро будет мой 50-летний юбилей в священном сане, а по Библии это юбилей покоя, и я молю Господа, чтобы Он, по Своей великой милости, и мне, грешному и недостойному пастырю, послал покой.

Это было по старому стилю 28 января, в день преподобного Ефрема Сирина. Этот год мы с митрополитом переписывались довольно много. В декабре Владыка мне написал:

– У меня карбункул на шее, очень страдаю от боли, высокой температуры и бессонницы, но это совсем неважно; важно, что это первый звонок. Если переживу Ефрема, то еще год проживу. Молитесь, чтобы Господь послал мне мирную кончину. Пора!..

28 января, на преподобного Ефрема Сирина, Владыка Арсений скончался.

Господь внял его молитвам.

Игуменья Инна сообщила оставшимся еще сестрам Храма Христа Спасителя, что где-то в переулке около Остроженки находится пришедший из тюрьмы больной, в поношенной одежде архиерей. Люди, у которых он живет, сами очень бедны, и боятся, чтобы о его присутствии у них не узнали. Игуменья Инна, конечно, уже изгнанная из своего монастыря, умная и очень добрая женщина, жила в этом же переулке и вскоре узнала адрес.

Сестры пошли проведать Владыку и узнали от него, что он только что вышел из Бутырской тюрьмы, где пробыл около шести месяцев, живет у своих родственников и болен туберкулезом. В сане епископа он состоит уже два года, но как и в первой епархии, куда он был назначен Святейшим Патриархом викарным, так и в дальнейших, его всегда арестовывали самое большее через месяц после приезда. Из последней епархии (кажется, Петрозаводской) его привезли в Бутырскую тюрьму.

Сестрам удалось помочь Владыке. Его показали врачу, делали ему уколы, кормили, немножко приодели. Владыка подбодрился и весной (мы познакомились с ним зимою) уехал на свою родину, в Крым. Осенью этого же года обновленцами был назначен диспут. Главный их враг, Владыка Иларион, уже был в Соловках. Перед самым диспутом все предполагаемые оппоненты, опасные для обновленцев, выступавших на диспуте, были арестованы, и не только протоиереи (в том числе о. Александр Хотовицкий), но даже и мiряне.

В день диспута в Москву приехал поправившийся в Крыму епископ Павел. Ему хотелось повидать Святейшего Патриарха и попросить о назначении, как он думал, в последний раз. Идя по Москве, он увидел большие плакаты, возвещавшие о диспуте. Придя к своим родственникам, людям церковным, он узнал о только что бывших арестах, и тогда решил пойти на диспут и там говорить во славу Божию. Вид у него был невзрачный, одежда тоже, ничье внимание он привлечь не мог, а поэтому, когда он на диспуте попросил слова, ему с удовольствием дали его. Но когда Владыка заговорил, то не только разбил все доводы обновленцев, но так горел любовью к Господу, что в эту минуту вся аудитория была готова идти с ним вместе на Крест. Диспут кончили моментально, не дав говорить следующим ораторам. Публика бросилась узнавать, кто этот проповедник. Узнав, что это епископ, все стали подходить под благословение и выражать свой восторг, свою готовность идти за Христом на крест. Но пошел на крест в этот день только один Владыка Павел. Ни в одной из московских тюрем мы его не нашли.

Как это может быть не многим известно, московское духовенство, зная, что политические убеждения митрополита Московского Макария монархичны, как только началась революция 1917 года и власть приняло Временное Правительство, отрешило митрополита Макария собственной властью. В ответ на такой беззаконный поступок митрополит запретил московское духовенство. И свое прещение он снял только летом 1923 года.

Зимой 1919 года в Храме Христа Спасителя к столику сестер храма подошел молодой человек и обратился с просьбой помочь митрополиту Макарию.

Из слов его мы узнали, что митрополит, которому было разрешено, не знаю кем, жить в бывшем архиерейском доме монастыря Николо-Угреши*, жил, параличный, в неотопленных комнатах, с двумя преданными ему келейниками, из которых один был иеромонах. Все они трое не имели права на продовольственные карточки и голодали. Монастырь же был превращен в детский дом отдыха.

Всегда энергичный ключарь Храма Христа Спасителя о. Александр Хотовицкий тотчас устроил для митрополита сбор продуктов, т.е. черного хлеба и пшена, – ничего другого в это время не было. Но тут явился вопрос, как эти продукты доставить? Нужно было идти туда пешком, поезда почти не ходили, да и ехать в них было опасно: вас могли принять за так называемого мешочника и арестовать. Монастырь был и далеко от железной дороги. Но нашлись молодые люди из иподиаконов, и стали они ходить по очереди с молодыми людьми общины о. Алексея Мечева. Возвращались все они в восторге от митрополита, которого возили в кресле. Дух митрополита креп. Привыкший вести молодежь в Томске, откуда вышло множество архипастырей и пастырей для Сибири, у Владыки был особенный дар привлекать к себе молодежь.

Пришла весна, и наши сестры тоже начали ходить к митрополиту с мешками с продуктами, а одна из наших сестер, р. Б. Анна, устроилась даже учительницей на лето в детский дом в здании монастыря. Таким образом у нас наладилась постоянная связь. Я тоже с одной из сестер отправилась пешком в Угреши, и имела радость видеть и беседовать с Владыкой митрополитом.

Мы пришли, помню, с сестрой после обеда, когда Владыко отдыхал. Его келейники нас любезно приняли, накормили и предложили отдохнуть в большой гостиной с старыми диванами по стенам. Но Владыка в эту минуту, услышав шум, пожелал узнать кто пришел. Вскоре Владыку митрополита привезли в кресле, и он нас благословил, спросил, какого мы храма сестры. Тут уже пора была идти к малому повечерию, которое (с четырьмя канонами) вычитывалось в четыре часа. Владыка слушал службу с закрытыми глазами, и все время перебирал четки. После службы Владыку перевезли на балкон, и он нам предложил с ним побеседовать.

Из деятельности сестер Владыку больше всего интересовал вопрос, продаем ли мы книги? И, получивши утвердительный ответ, спросил, какие, и где их достаем, что больше покупают и так далее. Также интересовался кто из архиереев у нас чаще служит, есть ли хор, и добавил, что сам он очень любил служить в Храме Христа Спасителя.

Наступал вечер. Митрополичья дача была окружена старыми, громадными деревьями, покрытыми галочьими гнездами. Собираясь на ночь, галки. по своему обычаю, подняли страшный шум. Кто-то спросил:

– Вам, Владыка этот шум не мешает?

Владыка ответил:

– Что вы! Это мои друзья. А знаете какой был случай в одном монастыре? Галки начали что-то портить на монастырском огороде. Братья рассердились и давай их гонять. Вот, сидит у себя о. игумен в кабинете и пишет, слышит кто-то стучит к нему в окно. Он встал посмотреть и, что же он видит? Все окно покрыто галками, и они-то и стучат. Постучали, постучали и улетели. О. игумен подумал, что это значит, не жаловаться ли они пришли? Созвал братию и спрашивает, не обижали ли они галок? Так и оказалось, что обижали. Видите, какие галки умные, как же их не любить.

Потом мы с Владыкой пили чай, после чего в церкви читались вечерние молитвы и молитва Иисусова с поклонами.

Владыку митрополита увезли в его келью, где келейник продолжал вычитывать молитвы и прошения всем почитаемым Владыкой митрополитом святым, а их было множество. Читался тропарь каждому святому и 10 раз «Святый мучениче… или: Преподобне отче… моли Бога о нас». Как всегда, митрополит сидел с закрытыми глазами и перебирал четки; но стоило вам вместо десяти прочесть девять раз имя святого, как Митрополит открывал глаза и говорил:

– Вы девять раз прочли, а не десять.

Нам с сестрой для ночлега были предоставлены диваны в гостиной. Мы знали, от прежде посещавших Угреши, что нам спать не придется. Как только мы попробовали прилечь на диваны, так моментально вскочили от укусов набросившихся на нас насекомых. Пришлось идти на балкон и там сидеть, пока в 5 часов утра не начали читать келейники Владыки полунощницу.

После небольшого перерыва началась утреня и тогда привезли Владыку. Пришла и р. Б. Анна. Когда кончилась служба, перед тем как идти на свою работу, она нам рассказала, что дети, живущие в Детском доме, несмотря на все запреты и угрозы, бегают к митрополиту благословляться, с восторгом о нем рассказывают и верят, что благословение митрополита может помочь и помогает во всех их затруднениях.

Мы с сестрой должны были спешить в Москву, и нам тоже благословение Владыки митрополита помогло. Владыка нас благословил не идти обратно пешком, а попробовать сесть в поезд на ближайшей станции, на что обычно было мало надежды, но мы пришли как раз вовремя, нам продали билеты и была возможность влезть в поезд.

Кроме келейников митрополита и рабы Божией Анны, для ухода за митрополитом нашлись и другие рабы Божии, и условия его жизни улучшились настолько, что с ним стал потом жить глубокий старец, архиепископ Иннокентий, привезенный этапом в Бутырскую тюрьму. Когда он был выпущен, то пошел в Донской монастырь, где был в это время в заключении Святейший Патриарх. Выходя на балкончик подышать воздухом, он имел возможность сказать внизу стоящим людям два, три слова. Архиепископ стал спрашивать, где ему жить и что делать, в Сибирь ему возвратиться не позволяет ГПУ. Святейший его послал к его старому другу, митрополиту Макарию.

После своего освобождения из под стражи Святейший был у митрополита Макария вместе с архиепископом Феодором, и, после беседы с ним, митрополит Макарий снял свое запрещение с московского духовенства.