Слово в первый, по получении всерадостного и вожделеннейшего известия о короновании и святом помазании благочестивейшего великого государя Александра Первого

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Венец злат верху главы его, изображение печати святыни, похвала чести, дело крепости, вожделения очес красима прекрасна. (Сир. 45:14)

Тако приветствуем, ныне помазанием Святым освященного, Наследственного всея России, Самодержца Императора АЛЕКСАНДРА Первого! Венец Царского самодержавия верху головы Его: се печать святости Промысла Божия о Нем, и святыни сердца Его пред Богом, се честь Императорского достоинства Его, се хвала величественных добродетелей Его! Он ныне дело крепости благодати Вышняго. Красен небесными дарами, прекрасен и земными, телесный вид Его изображает душу Его, душа Его богоподобна. К Нему очи наши, к Нему и сердца наши. Царствуй – царствуй в небесной красоте сей, царствуй вечно над нами, возлюбленный Помазанник Божий, дражайший очей наших, наш Император АЛЕКСАНДР Первый!

Таковая Священного помазания на царство боголепная слава, таковые Помазанника Господня богоподобные доброты, не явственно ли всем предлагают сей благодатный урок: что с великостью Государственных званий соединять добродетели царствия Божия – добродетели Евангельские – и можно, и должно!

Чтобы правила, законом Христианского благочестия предписываемые, были не совместимы с совершенствами, делающими людей великими; чтобы кроткие и смиренномудрые чувствования, внушаемые учением Христовым‚ ослабляли силу и крепость духа, свое звание в политическом мире со знаменитою отличностью исполнить обязанного; чтобы обязанности богослужения отнимали время и внимательность к делам общественным; чтобы Евангельская искренность души и сердца делала неспособными к оборотам политики, и чтобы миролюбивый дух, сопряженный с благоговейною набожностью‚ был противен воительному мужеству победоносных героев: сие сказать – есть и для Творца Евангелия Бога преобидно, и само в себе несправедливо.

Бог есть Всесильный Творец; убо он есть Творец и человека. Ты Господи! Отец наш еси, Твоих рук дело все есьмы. Не с такою же ли искренностью должно признать, что и благоустроенных обществ виновник есть Бог? Или небесных сил Господь, Владыка молний и громов, Царь времен и веков – несть Царь царствующих и господствующих Господь? Премудрый и Преблагий Промыслитель, толико в поднебесной возвеличивый человека, не Он ли человеческими же совершенствами возвышает человека пред человеки? А положивший закон небу и земле, уже ли не начертал закона свободномыслящему уму и действующему тако сердцу? Нет, нет – что ответствовать на сей вопрос: что имаши, о человек! Его же неси приял от Господа; аще же принял еси, что хвалишься, будто не прием? Для чего ж все сие? Да будеши и по добродетелям твоим весь Божий к славе Его, якоже вес еси Его по совершенствам твоим к преимуществу над всем тем, что несть человек – к видимому счастью твоему. Так устроеваяй счастье земное для человека Бог, не устроил ли его, не расположил ли его быть счастливым и вечно? Всех человеческих к Богу обязанностей сей есть конец бессмертное блаженство. Се единая награда достойная Бога, достойная добродетелей, творимых для Бога, достойная души бессмертныя! Что же Евангелие внушает‚ как не самое истинное исполнение должностей, каковых требует Бог? К чему истины Христова учения ведут, как не к совершеннейшим добродетелям и вечному блаженству? Вера для разума не насилие, но кроткое призывание к лучшему свету. Не унижение, но превосходнейшая великость с той стороны, по которой Бог есть Отец духов и Владыка сердец. Царствие Божие заключить в пределах одной телесной природы, а не и над мыслями духов и желаниями разумных сердец было бы не совместно с понятием о Боге. Почему соединивый с плотию дух, может соединить и житейские попечения с занятиями небесными, и странственника сего мира должности с обязанностями наследника небес, так что исповедник веры и Евангелия может быть исполнителем званий, кои возлагает на его Отечество, Гражданство, Государство, и исполнителем тем истиннейшим, чем искренне верует в Бога, любит Его закон и предается действиям Евангельской благодати.

А почему обязанности богослужения не препятствуют деятельному вниманию к должностям общественным? Не то богослужение, чтобы стоять у жертвенников, возгнещать неугасающий огнь и приносить фимиамное кадило: но с понятием и призванием Бога и Его совершенств соображать свои мысли, желания, свою жизнь и дела. Чем же Промысл Бога, Его премудрость, Его святость, Его правду, Его всеведение прославить более можно, как с совершенною Промыслу небесному преданностью вступая в предлагаемый подвиг, проходить оной благоразумно, свято, праведно, делая всегда и везде, как перед всевидящими очами Божиими? И что предполагает та торжественная клятва, коею призванный в должность, свидетельствуется Богом пред человеки? Что? Истину, святость, правду, беспристрастную совесть. Быть таковым, когда всеприятнейшее служение Богу: не быть таковым есть нечестие, коим гнушалось и самое язычество. С горы богомыслия нисходил Моисей, да Израильского народа требованиям, нуждам, делам, поступкам внимает с такою же верностью, с какою служил Богу, поставившему Его Израильским вождем; а Соломон принял Царский скипетр, но поручив Богу ум и сердце свое. Не можно работать вместе Богу и миру: правда! Ибо служение миру есть раболепство сует, угождение страстям – есть служение пороку. Но исполнять должности по званию, и исполнять свято, истинно, беспристрастно есть отвращение от мира и лукавого и злого, есть служение добродетели, – убо служение Богу. Упражнения в богослужении всегда одинаковы, ибо Бог в совершенствах своих всегда есть один и тот же, равно и обязанности человеческие к Богу суть не превратны. Почему не множество по должностям дел отвлекает от долга богослужения, но невнимательность к святости сего долга, рассеянность мыслей, несвязанных страхом Божиим, и шатание сердца, удаленного от чувствования, когда благо есть прилепляшися к Господеви! Благочестие на все полезно есть.

Убо кроткие и смиренномудрые чувствования, внушаемые учением Христовым, могут ли ослабить великость духа, каковые требует великость званий и должностей Государственных? Самолюбие, ослепляющееся собственностью и в сем мрак или во вся невидящее других, или слепотствующим осязанием примечающее токмо, что есть люди, такое самолюбие никогда великих подвигов не оказало. Вдруг никто не соделывался великим: но от силы в силу и от славы во славу возносился тот, кто подвиги свои всегда почитал недоконченными, а потому и силы свои недостигшими совершенства. Всяк исторгающий себя из владычества всесильныя Вышняго десницы, все и священное и светское превращает в хаос, в коем, прежде всего и имя и память самого погибают с шумом. Великость великих большое предполагает смиренномудрие, нежели с какой отверженностью себя удивляются величию их униженные пред ними. Промысл Божий открывает себя в таковых, дабы осязательным образом показать величие силы и благости своей. Почему самый долг благодарности, что предполагает, как не тем искреннейшее себя покорение Богу? На этих началах основана Евангельская кротость: и коль дивно поспешествует она в величии званий соделаться великим? Ибо с кротостью Евангельскою почитают себя орудием Божиим, и потому действуют свято. Его силою сильными, и потому в подвигах великодушны. Его мудростью мудрыми, и потому в намерениях и советах благоразумны. Таковым слава и честь в след их, потому что слава их есть слава добродетелей их, запечатленных сею священною признательностью: благодатию Божиею есмь, еже есмь. Не восстает тамо ни напрасливая гордость, ни зависть зложелательная, ни бесчеловеческое тиранство, где кроткий Евангелия дух воодушевляет душу, где смиренномудрые Христианства чувствования обладают сердцем. Ни звания и должности делают великим, но исполнение оных. Совесть внутрь, а благотворения извне составляют всю красоту деяний. При внешней славе и хвале есть ли совесть зазирает, таковая слава и хвала будут хулою тем огорчительнейшею, что и внутренний свидетель не предлагает никакого к оправданию права. Глас Евангельский есть глас Божий, зовущий единственно к совести. И се есть торжество Христианства, что оно с равною пред Богом и человеки истиною царствует на Престол и повергается пред престолом Божиим, обладает народами и не забывает своего человечества, пишет правду и само оную исполняет, говорит и делает. И есть ли святость дел и поступков, святость совершенств и достоинств, святость званий и должностей – святость кроткая, тихая Евангельская может унижать великость призванных быть великими: то, что же их возвышать должно?

Почему, дабы быть и наилучшим политиком, должно соделаться ближайшим последователем Евангелия? Есть ли токмо политика состоит в том, чтобы имея просвещенное познание всех тех отношений, коими одного с другим связывают законы природы, религии, общества, Государства, исполнять оныя с умной простотой и с осторожной искренностью. Нет слов в Евангелии, коими бы предаваться обману повелевалось, а обманывать других воспрещается и гласно, и грозно. Муж двоедушен поражается от предвечной истины горем Фарисейским, да и люди какими благословениями осыплют такого? Достойно ходите звания, в неже призваны есте, повелевает Слово Божие. Пусть сие относится к званию Христианства: но чего и Царь небесный от Царей земных, и Государи от вельмож своих, и вельможи от подчиненных себе, и подчиненные от превознесенных над ними, чего требуют, как чтобы достойно ходили звания своего, воздая всякому свое и умно и добросердечно. Ему же веру? Веру. Ему же честь? Честь. Ему же долг? Долг. Ему же страх? Страх. Помышляя и творя, елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, аще кая есть добродетель и аще кая похвала? Будите мудры яко змия, и целы яко голубь: что сим нравоучением внушает Иисус?

То ли, чтобы хитростям злонамеренного лукавства предаваться с голубиною простотою, или неосторожную простоту уловлять змеиным коварством? Нет, в твоих поступках имей искренность и чистосердечие, противу же хитростей, коварств и льсти употребляй все благоразумие и осторожность. Под клятвой измена, в обещаниях тщеславие, в уверениях отказ, в услугах корысть, в советах льщение, в дружестве предательство. О! Таковые обороты не совместны и с внушениями здравого рассудка. Человек! Не узнавай человека: сему не учит ни разум, ни вера, а счастье свое сооружать на несчастии другого не станет, кто друг друга большею себя честию творит, и не своея токмо ищет пользы, но яже есть ближнего. Таковые поступки, коль суть святопривлекательны – любезны! Они просты, и вместе величественны, они искренни, и вместе преблаготворны, они скрытны без притворства, они явны без тщеславия. Или нет таковой политики, или она есть следствием мудрой простоты Евангельской. Торжествуй Христианство! Слава сея нравственные красоты сердец человеческих принадлежит тебе.

Вас, Христоименитые Герои Победоносцы! Вас вопрошаю: когда исходише вы на брань, ополчаетесь против врага, устроеваете к сражению полки, и уже возносите руку на поражение супостата, простывает ли в жилах ваших кровь, кипящая жаром веры и верности? Останавливает ли биение свое сердце ваше, движимое Геройской неустрашимостью? Ослабляется ли ваше мужество и присутствие бодрого духа, вообразив, что Господь сил поборяет по вас, что всесильная помощь Его есть знамя ваше, есть щит, есть шлем, есть меч ваш? Ежели духом Евангельским, духом Божиим водимые Герои предносят первее мир, а потом карают гордого презрителя мира; ежели щадят побежденных жизнь и свободу; ежели лавры свои посвящают Богу и на жертвенник хвалы и благодарения Господу весь заслуг своих сожигают фимиам, без остатка для гордости и высокомерия: таковые победоносцы, не суть ли удивлением самых небес? Они тогда торжествуют над страстями своими, и, облекаясь сугубою славою победы, делаются превыше всех и настоящих и потомственных похвал. Таковых Героев производит Христианство. Оно соплетает им нетленные венцы, обессмертвивая не имя их, но самые души их геройски-добродетельные.

Представим на среду удивления, хвалы и славы: представим того знаменитого мужа, коему свет с беспристрастною признательностью, яко неотрицаемое достояние, посвящает имя Великого. Он Законодавец: законы его начертаны толико же мудрым, как и нежным чувствованием человечества во всех его способностях и недостатках, совершенствах и слабостях, нуждах и избытках – законы его праведно человеколюбивы. Он Судья: его суды истинные не по общей токмо истине законов, но по проницательному снисхождению в разбирательство самых начал, причин, побуждений человеческих деяний, подвергающихся суду – суды его и для добродетели и для порока непререкаемо удовлетворительны. Он Патриот: любовь его к отечеству не ограничена ни пределами Государства, ни народными предрассудками; для просвещения умов, сердец, нравов он с горящим непогасаемым ревности пламенником везде ищет людей, и, нося в сердце своем общего благоденствия незыблемость и совершенство, всего себя для него истощает– любовь его к отечеству преблаготворная. Он Воин: его оружие изощренно не алчностью завоеваний, но твердостью неустрашимой храбрости, в страх и месть дерзновенных ненавистников благоденственного покоя – оружие его не дымится кровью, пролитою невинной. Он Вельможа, знаменитый и родом, и саном, и богатством: его благородство – собственные заслуги, его сан – добродетели ума его и сердца, его богатство – благодетельная ко всем сострадательность, – знаменитость его бессмертна. Он Государь: его Престол составлен из сердец веры, верности и любви; его величество милость и суд, истинна и мудрость, кротость и великодушие; царствование его есть царствование не страха, но совестей, есть царствование радостей каждого о состоянии своем и к присному об общем благоденствии радованию незыблемых надежд.

К такой великости, и редкой и преславной, приложив истины Евангельские, не тем ли она величественнее представится, что и основание ее будет божественное, и возвращение благодатное, и совершенство небесными благословениями увенчанное? Ибо тогда истинная любовь к Богу и напишет человеколюбивые законы, и изречет беспристрастные суды, и возродит прямую ревность к общему благу, и воодушевит священным геройством, и исполнит истинною любовью к себе и ближним, и сотворит владычество над подчиненными властью чадолюбивого отца. Се есть Евангелия конец, дабы приближив человека к Богу, прославить его в Боге, прославить в нем Бога, славою тех добродетелей, для коих мир сей не имеет достойных ни хвал, ни воздаяний. Пусть свет сей речет: се человек! Красота человеческого рода и напишет имя его в незабвенные потомства роды. Но что эта молва, что сие письмо пред глаголом, коя изречет Бог о верном возлюбленном своем: сей есть сын мой, о нем же благоволих, и напишет имя его в книге живота вечнаго?

Тебе, Благочестивейший Государь ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР Первый, ТЕБЕ священное оное величество предопределил Бог. С ТОБОЮ оно и родилось, ТЫ оным повит был и в пеленах; с ТОБОЮ оно взошло и на Самодержавия Престол, сию благоденствия Всероссийского Господню гору, из коей свет высокоблагодатных ТВОИХ добродетелей проливается повсюду, не очи, блеском поражая, но мирным, кротким, благотворным сиянием восхищая души, пленяя сердца. Принятием Помазания святого ТЫ пред церковью, народом, светом, видимо засвидетельствовал Свою совершеннейшую преданность Богу: и Бог столь же видимо излил и утвердил дух своей благодати на ТЕБЕ. Ибо есть ли глас народа есть глас Божий, то всего народа ТВОЕГО единодушная любовь к ТЕБЕ истинно есть, и действием и следствием Божия к ТЕБЕ любви. Царствуй – царствуй вечно над нами, возлюбленный Помазанник Божий, Августейший наш ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР Первый! В ТЕБЕ наш мир, наш покой, наше счастье – честь и слава. Аминь.