Трапани Нина Владимировна

ЦИА ПСТГУ

Родилась в г. Мытищи Московской обл. в 1911 г. В 1943 г. арестована по обвинению в групповой антисоветской деятельности (по ст. 58–10, 11). Обвинялась в участии в организации «Антисоветского церковного подполья». По этому делу проходили также епископ Афанасий Сахаров, иеромонах Иеракс (Бочаров), протоиерей Петр Шипков, монахиня Ксения Гришанова. Приговорена к 5 годам ИТЛ. Отбывала наказание в Рыбинском (Волжском) ИТЛ. В 1948 г. после окончания срока заключения сослана в Казахстан. В 1954 г. освобождена по амнистии. С 1954 г. жила в Мордовии: с. Большие Березники, затем г. Потьма. Взяла к себе из дома инвалидов больного о. Иеракса, ухаживала за ним. Впоследствии написала воспоминания о нем⁷⁵⁵. В 1957 г. проживала в г. Владимире. Работала бухгалтером. Скончалась в 1986 г.

27/III–56 г.

Уважаемый Владыко!

Я перед Вами очень виновата и приношу повинную голову. Первое, это, конечно, то, что я посетила Вас в такой день и внесла много суеты и нарушила распорядок Вашего дня. Моя совесть была непокойна.

Второе то, что я не сумела посетить сестриц Сашу и Наташу, адрес которых Вы мне дали, и не могла передать им Ваш гостинец.

Дело в том. что по приезде в Зубово я вынуждена была на другой день выехать в Ковылкино на новое место жительства и работы. Сначала я хотела передать им гостинец с кем либо из обитателей инвалидного дома, но потом рассудила, что это не совсем удобно, и распорядилась по-своему: один апельсин я послала монахине, которая живет в Зубове, м. Олимпиаде, она с Курихи, очень хорошая, второй оставила у себя и пока еще не знаю, что с ним делать. Вероятно, нужно было отдать ей оба.

Теперь немного о себе. Я приехала на новое место жительства. Не могу похвалиться. Место унылое, по крайней мере в настоящее время. Летом, вероятно, будет хорошо: кругом луга, лес, река. Квартира неудобная и холодная, обещают другую. Гл[авный] бухгалтер на другой день после моего приезда выехал в Москву, там его должны утвердить гл[авным] бухгалтером вышестоящей организации; я останусь на месте гл[авного] бухгалтера здесь, в Шингарино. Не знаю, справлюсь ли? Мне дадут его квартиру: две маленькие комнатки, кухня, передняя, отдельный ход. Думаю, что о. Иераксу здесь будет неплохо, если он вздумает приехать.

Очень мне было тоскливо первое время здесь, почему-то очень жаль Зубово. Там я привыкла к людям, и природа там хороша. Особенно здесь неприятно, когда разливаются реки, торфпредприятие оказывается как бы на острове. Да и летом реки переезжают вброд. Удивительная эта страна Муравия⁷⁵⁶, т. е. Мордовия.

Ну, что сделано, того не вернешь. О. И[ераксу] хотелось почему-то, чтобы я переехала сюда.

Очень прошу Вас не забывать меня и вообще всех нас.

Хочу еще сообщить Вам о последствиях поступка о. Борецкого, о котором я Вам говорила: О. С.⁷⁵⁷ – настоятель, вынужден уйти на покой. Очень жаль, от души. Ему предлагали перейти в Моршанск, но он чувствует себя старым для переездов и, потом, приобрел в Зубове дом.

Простите меня за болтовню. Когда пишу, тогда чувствую себя увереннее, почва под ногами становится тверже.

Желаю Вам всего лучшего. Заранее поздравляю с наступающими праздниками.

Искренно уважающая Вас Нина Трапани.

Д. 12. Л. 10–10 об. Подлинник. Автограф.

Уважаемый Владыко! Христос Воскресе!

Простите, что своевременно не поздравила Вас. Вашу открыточку – Воскресения Христова получила в Великую Субботу и была очень обрадована и благодарна Вам. Пасха для меня не была радостной. В Великую Субботу я переселялась на новую квартиру. Там было очень холодно и сыро, хотела протопить, но оказалось, что весь дым пошел вместо трубы – в комнату, стало нечем дышать. Это оказалось очень несвоевременно. Так неуютно встретила Праздник. Все дни пришлось много работать. На третий день поехала в Саранск с отчетом и была в Березниках. О. И[еракса] встретила в Саранске, он приезжал в храм и к врачу. Выглядел он очень плохо, но, может быть, это от усталости.

Я подала заявление с просьбой отпустить его ко мне на лето (так захотел он сам). Сегодня получила от него телеграмму, что приедет 21/V, это день его Ангела. Его проводит санитарка, я договорилась. Он очень рвется сюда, по его настоянию и я-то перешла сюда; но мне здесь очень не нравится. И квартира не нравится мне: темная, комната маленькая и еще закоулок без окна, где придется поместить постель. Много подсобных помещений: кухонька, передняя, сени, кладовая, но к чему?

Вообще я почему-то боюсь – не ошибка ли это, такое стремление в это самое Шингарино? Ведь здесь нет храма ни поблизости, ни в отдалении. Возраст и здоровье его таковы, что можно ожидать всего.

Боюсь за него. В Зубовой Поляне есть храм, хотя там обстановка нездоровая. Борецкому отказали в работе, и он уехал на Волынь. На его место прислали какого-то авантюриста, но, по счастью, догадались, быстро от него избавились.

Очень жаль, что о. И[еракс] обрек себя на разлуку с Вами. Вместе с Вами ему было бы хорошо. Но с другой стороны, он действительно очень слаб, за ним нужен большой уход.

По правде сказать, меня немного пугает мысль о том, что он может слечь. Тогда мне будет трудно с ним. Ну, что Бог даст, может быть, найдется человек для ухода за ним. Пока еще он бодрится. Здесь он будет нормально питаться, может быть окрепнет.

Как Ваше здоровье? Как подвигается работа? Как хорошо, что у Вас есть важная и любимая работа. О. И[еракс] лишен всего: зрения, голоса, и даже почти лишен языка, трудно понимать, что он говорит. Нужно немалую силу, чтобы не пасть духом. Вот и жаль, что он будет лишен возможности посещать храм. Не забывайте нас, прошу Вас, добровольных изгнанников. Дай Бог Вам всего лучшего. Уважающая Вас Н[ина].

Д. 15. Л. 39–40 об. Подлинник. Автограф.

Дорогой Владыко!

Нет б[ольше] о. Петра... Не знаю, почему мне нужно было встретиться с ним, но это было нужно, я твердо знаю. Десять дней я провела возле него, и у меня осталось воспоминание, как светлое видение.

Умер он на Боголюбскую, – девять дней было в день памяти свв. Кира и Иоанна, двадцать дней будет на Казанскую и сорок дней 10/VIII – полугодие со дня смерти о. Иеракса. Не могу Вам сказать, какое чувство жалости охватывает меня до сих пор, когда думаю я об о. Петре. Человек, полный жизни, полный горячего стремления служить людям, надорвался, сломился благодаря черствости окружающих его людей.

Я знаю, что нужно смотреть на это иначе, но все-таки это так. Мне писали, что хоронить его вышел весь город, несли его по главным улицам, и все время служили литии. Похоронили его на кладбище на бугорке, где, по преданию, были похоронены родители преп[одобного] Пафнутия. Возможно, что Вам известны эти подробности.

Он достиг очень большой высоты. Помолитесь за его светлую душу и за меня, грешную.

Н[ина].

Д. 40. Д. 42–42 об. Подлинник. Автограф.