Слово к эллинам

Из христианских писателей II века, получивших общее наименование «ранних апологетов», особое место в истории церкви и христианской литературы принадлежит Иустину Философу (или Мученику) и Татиану. При этом все доступные источники, начиная с их собственных сохранившихся сочинений и кончая поздними церковно-историческими компиляциями, свидетельствуют о полной их противоположности во всем, что выходит за пределы основных положений христианского вероучения. Вместе с тем известно, что Татиан, ученик Иустина, относился к нему с неизменным почтением, и сведений о каких бы то ни было разногласиях между ними у нас нет.

И всё же различия между этими двумя авторами настолько серьезны, что их невозможно игнорировать. Поэтому в качестве введения к новому русскому переводу сочинения Татиана целесообразно будет рассмотреть, насколько отраженные в нем взгляды и настроения характеризуют общее направление святоотеческой мысли, и не стоит ли за ним нечто большее, чем личный темперамент и пристрастия автора.

Если Иустин был чтим не только как мученик, отдавший жизнь за Христа, но и как один из главнейших богословских авторитетов доникейского времени (именно поэтому ему приписано множество более поздних сочинений), то Татиану досталась роль еретика и маргинала, хотя изрядная часть его литературной деятельности приходится на время до разрыва с кафолической общиной. Как известно, Тертуллиан под конец жизни впал в ересь, но это не помешало его трудам снискать высочайшую оценку церкви – в случае же с Татианом этого не произошло.

Известно, что в дошедшим до нас материале источников образ Татиана разделяется как бы на две части, соотносимые между собой, но все же отчетливо различающиеся. Во-первых, это Татиан Иринея Лионского , Климента Александрийского, Евсевия и Епифания – «патриарх» энкратитской ереси¹, отвергавший брак, мясную пищу и вино (даже в евхаристии, откуда название Татиановой секты «гидропарастаты», т.е. освящающие на литургии воду). Деятельность этого Татиана проходит в Сирии и Месопотамии, на его род (и в частности, есть ли его позици\я ине: именно там он составляет согласованную версию четырех евангелий, так называемый Диатессарон, где весьма искусно устранено все, что противоречило вышеупомянутой энкратистской доктрине. Немаловажно и то, что Диатессарон, по всей вероятности, был написан не по-гречески, а по-сирийски, и наибольшее распространение впоследствии получил именно в сироязычной среде.

«Второй» Татиан, которого мы знаем из его собственного единственного сохранившегося по-гречески произведения – «Слова к эллинам», живет в Риме, учится, как уже было сказано, у Иустина Философа, вместе с ним терпит преследования язычников и в общем и целом остается в рамках православного вероучения (Отделение Татиана от кафолической церкви произойдет лишь после смерти Иустина, около 172 г.). Но и тут он идейно противостоит своему учителю, на этот раз не в богословских воззрениях (здесь можно говорить лишь об отличиях и особенностях), а в том, что и составляет главный интерес данной публикации: в отношении к греческой языческой культуре. В то время как Иустин в своей «Апологии» ищет пути сближения и взаимодействия, с уважением говорит об эллинских мудрецах и видит в них искру Божественного откровения, Татиан отвергает греческую цивилизацию во всем ее объеме: начиная с философии и кончая изобразительным искусством, причем делает это с весьма злобным и ядовитым сарказмом, передать который было из труднейших задач настоящего перевода.

Таким образом, возникают два взаимосвязанных вопроса: каковы были мотивы Татиана (и в частности, есть ли его позиция – результат персонального rassentiment или отражение более глубоких тенденций), а также, насколько «второй» Татиан связан с «первым», иными словами, можно ли усмотреть какую-то связь между его яростной враждебностью к «внешней» культуре и позднейшим языческим отклонениям?

Ответ на первый вопрос, казалось бы, лежит на поверхности. Татиан неприязненно относится к греческой цивилизации прежде всего потому, что сам он сириец, т.е. с точки зрения греков, варвар, с чем он и сам как будто бы согласен (Ad Graecos, 35 sq.)². Такой же «простой» ответ напрашивается и на второй вопрос: Татиан более нетерпим ко всему нехристианскому в силу своего крайнего ригоризма. К сожалению, обе эти версии (исходящие, кстати говоря, в основном из личных, более или менее маргинальных особенностей нашего автора) не находят достаточного фактического подтверждения.

М. Эльце в своем основополагающем исследовании о Татиане³ убедительно показал, что все средства, которые тот применяет для поругания греческой культуры, почерпнуты из ее же арсеналов, и что у философских воззрений Татиана имеются вполне эллинские корни. Ни о каком столкновении двух культур, если под таковыми понимать греческую и сирийскую, в «Слове к эллинам» не может быть и речи. С другой стороны, известно, что основной пафос энкратитов был направлен не против греков, а против иудаизма. И хотя М. Эльце вряд ли прав, настаивая на полном отсутствии в мировоззрении Татиана негреческого компонента, очевидно, что этот последний не проявляет себя столь же прямолинейно, как у людей нашего века их национальные пристрастия.

В статье о Татиане⁴ мы уже попытались показать, что основное противостояние у Татиана происходит между эллинами и христианами, а не между эллинами и варварами, как это может показаться на первый взгляд. Но вот понимает Татиан эллинство и христианство довольно своеобразно. Для него и то, и другое есть «полития», т.е. некоторая общность, охватывающая все сферы человеческой жизни (религию, обычаи, науку, искусство, литературу и т.д.), но конституирующаяся на юридической, законодательной основе. При этом понятие «закона» здесь совершенно абстрагировано от государства, однако приобретает известный религиозный оттенок.

Такая позиция влечет за собой вполне определенные последствия, если Иустин подчеркивает, что христиане – люди из всех народов (Апология, 1, 1; 15, 6; 31,7; 40,7) и новая общность, снимающая всякую этносоциальную обособленность, так что они занимают среди варваров то же место, что среди эллинов философы (там же, 7, 3), то для Татиана это лишь одна из «политий», но при этом единственная истинная. Поэтому он, свободно избрав вместо эллинской политии, к которой принадлежал прежде (Ad Graecos, 1), христианскую, считает себя обязанным отвергнуть и все содержание эллинства целиком, именно потому, что все это, и философия, и риторика, и искусство, относится к чуждой политии и никак не может быть отделено от, например, почитания ложных богов. В христианскую же политию входит и собственная ученость, и философия, которые полностью заменяют эллинские. Становясь христианином, Татиан меняет не веру, а, скорее, закон (не случайно само слово «вера» встречается у него лишь 1 раз в гл. 15, тогда как «полития» – 7, и еще три раза «законодательство»). Разумеется, в этот религиозно окрашенный «закон» входит и вероучение – однако на ряду со всеми прочими сферами жизни.

Истоки такого «законнического» и партикуляристского мировоззрения лежат, безусловно, в иудаизме, как бы неприязненно сам Татиан не относился к Ветхому Завету (что следует из свидетельства Климента Александрийского⁵). И как раз это стремление к обособлению, к замыканию в рамках самодостаточной политии, как кажется, и стало главной причиной разрыва Татиана с церковью, потому что каковы бы ни были доктринальные отклонения Татиана, инициатива в этом разрыве, по единодушному утверждению источников, исходила именно от него.

Итак, похоже, что взгляды и судьба Татиана могут служить хорошим примером того, насколько трудно давался христианам отказ от тысячелетнего наследия иудейской обособленности и сколь сильное тяготение к безоговорочному отвержению всего чужого нужно было преодолеть таким людям, как Иустин или Климент Александрийский, чтобы вступить в то исключительно плодотворное взаимодействие с языческой культурой, результаты которого наложили неизгладимый отпечаток на всю последующую святоотеческую мысль. С другой стороны, и позиция Татиана отнюдь не стала лишь достоянием истории: ее можно без труда распознать в воззрениях многих наших современников. Поэтому позволительно надеяться, что публикация нового перевода «Слова к эллинам» может представить не только чисто научный интерес.

1. Не будьте столь недоброжелательны к варварам, о мужи эллины, и не злобствуйте на их учения. Потому что какое занятие у вас не получило своего начала от варваров? Ведь гадательное искусство изобрели телмиссяне⁷, из тех, что поспособнее, карийцы – предсказания по звездам, по полету птиц – фригийцы и древнейшие исавры, киприоты – жертвоприношения, астрономию – вавилоняне, магию – персы, геометрию – египтяне, а грамоту – финикийцы. Так что перестаньте подражание называть изобретением. Ведь слагать и петь стихи научил вас Орфей, и он же – посвящением в таинства, туски – лепить из глины, сочинять истории – египетские летописные записи, от Марсия же и Олимпа⁸ взяли искусство игры на флейте – а оба они были фригийцы. Сельские жители придумали свирельный лад, тирренцы – трубу, кузнечное ремесло – киклопы⁹, а науку писать письма (изобрела) женщина, некогда предводительствовавшая персами, как говорит Гелланик¹⁰, имя же ее было Атосса¹¹.

Так что бросьте вашу надменность и не выставляйте благолепие слов, вы, которые хвалите самих себя и защитников берете из вашей же среды. Умным же людям следует подождать свидетельства других, да и в произношении слов быть согласными. Ныне же получается, что только вы не созвучны (сами себе) даже в разговоре. Ведь у дорийцев не тот говор, что у жителей Аттики, а эолийцы изъясняются не сходно с ионийцами, и такой беспорядок царит там, где не следовало бы, что я недоумеваю, кого мне называть эллином. Да еще, что нелепее всего, вы уважаете неродственные вам выражения и, временами злоупотребляя варварскими речениями, внесли в ваше наречие полное смешение. Из-за этого мы распростились с вашей премудростью, сколь бы замечательные люди в ней не подвизались. Потому что все это, согласно комическому поэту

Пустоцветы, болтунишки, мразь

Сороки бестолковые, кропатели¹²,

и приверженцы ее издают звуки, подобные вороньему карканью. Ибо риторику вы придумали ради доносов и несправедливостей, за мзду продавая свободу вашей речи и часто выставляя в дурном свете то, что только было справедливо¹³. А поэзию (вы придумали), чтобы сочинять сражения, любовные похождения богов и растление душ.

2. А что достойного произвели вы, философствуя? И кто из самых порядочных был свободен от хвастовства? Диоген из бочки, похваляющийся своей самодостаточностью, съел сырого полипа и из-за своей невоздержанности умер от расстройства кишечника. Аристипп, расхаживая в багрянице, вполне достоверно развратничал. Философствующий Платон был продан Дионисием в рабство по причине чревоугодия, а Аристотель, невежественно положивший предел провидению и заключивший счастье лишь в том, что ему самому нравилось¹⁴, весьма грубо льстил Александру, этому бешеному юнцу, который совсем по Аристотелю за нежелание поклоняться ему возил своего друга запертым в клетку, словно медведя или барса¹⁵. Так что он прекрасно слушался наставлений своего учителя, выказывая мужество и доблесть на пирах и пронзая копьем ближайшего и любимого друга, а потом плача и воздерживаясь от пищи под предлогом горя, чтобы его не возненавидели приближенные¹⁶. Можно посмеяться и над теми, кто до сих пор пользуется его учениями, кто, говоря, что подлунный мир не управляется провидением (тем не менее), сами, будучи ближе к Земле, чем Луна и ниже круга ее обращения, предусматривают то, что провидению недоступно. А у кого нет красоты, богатства и телесной крепости, у тех, по Аристотелю, нет и счастья. Ну, пусть они философствуют.

3. Я бы не одобрил Гераклита, сказавшего «я сам себя выучил»¹⁷, потому что он самоучка и гордец, и не похвалил бы его за то, что он спрятал свои сочинения в храме Артемиды, чтобы их появление потом выглядело таинственно. Ибо те, кого такие вещи занимают, говорят, что трагик Еврипид, спускаясь туда и читая эти темные Гераклитовы писания, по памяти малыми долями передал их знатокам. Так вот, его невежество обличила смерть, потому что, заболев водянкой и занявшись врачеванием с тем же успехом, что и философией, он обмазал всего себя испражнениями, а когда навоз «схватился» и стал раздирать тело, он скончался от судорог. Отвергнуть нужно и Зенона¹⁸, утверждающего, будто после воспламенения те же люди воскреснут для тех же дел, то есть Анит и Милет¹⁹ – чтобы обвинять, Бусарис – чтобы обвинять чужеземцев, а Геракл – чтобы снова совершать подвиги. В своем рассуждении о воспламенении он выводит больше негодяев, чем праведников вроде Сократа, Геракла и им подобных, которые редки и немногочисленны. Ибо злых получится гораздо больше, чем добрых, и Бог оказывается у него творцом зла, проявляясь в червях и канавах, и в тех, кто предается неудобосказуемому разврату. Хвастовство Эмпедокла обнаружили огненные извержения на Сицилии, потому что, не будучи богом, он оболгал то, что себе приписывал²⁰. Посмеюсь я и над старушечьей болтовней Ферекида²¹, и над наследником его учения Пифагором, и, пусть кое-кто и возражает, над подражающим тому Платоном. Ибо кто же станет свидетельствовать в пользу Кратетовой «собачьей свадьбы»²², а не отвергнет скорее это надутое словоизвержение его и ему подобных и не обратится к поискам истинной мудрости?

Посему пусть вас не сбивают с толку торжества этих любозвонов, а не любомудров, которые провозглашают противоположное друг другу и каждый вещает, что ему вздумается. Да и нелады между ними изрядные – ведь они ненавидят другого, и держатся они противоположных взглядов, и по тщеславию ищут себе место повиднее. Льстить же начальствующим не следовало бы даже под предлогом царского достоинства, но ждать, пока вельможи сами придут к ним.

4. Зачем же вы, мужи эллины, словно в кулачном бою, хотите столкнуть с нами народы? И если я не хочу вместе с кем-то пользоваться его узаконениями, почему меня ненавидят, как последнего мерзавца? Император приказывает платить подать – я готов давать ее. Господин велит прислуживать и быть рабом – я признаю рабство. Ибо человека подобает почитать как человека, а бояться только Бога, который невидим человеческими очами и невыразим искусством. Вот от Него только если мне прикажут отречься, я не повинуюсь, но скорее умру, чтобы не оказаться лживым и неблагодарным. Бог, как мы Его понимаем, не имеет начала во времени как единственный безначальный и Сам начало всего. «Бог есть дух», не пронизывающий вещество, но Создатель вещественных духов и образов, невидимый и неосязаемый, Сам Отец чувственного и видимого. Мы знаем Ero через творение и «невидимое силы Его постигаем в творениях» (Рим.1:20). Я не хочу поклоняться творению, Им созданному ради нас. Солнце и Луна возникли ради нас – как же я буду поклоняться моим прислужникам? Как назову дерево и камни богами? Ибо дух, пронизывающий вещество, который, поскольку уподобляется веществу, ниже более божественного Духа, не следует почитать наравне с совершенным Богом. Но и неименуемого Бога нельзя подкупать, потому что Того, Кто не нуждается ни в чем, не должно представлять нуждающимся. Но я изложу наши воззрения яснее.

5. «Бог был в начале»²³, предание же учит, что «начало» есть сила Слова. Ибо Владыка вселенной, Сам будучи существованием всего, был один постольку, поскольку еще не совершилось творение, поскольку же с ним была вся возможность видимых и невидимых. Он, Сам вместе с Собою и Слово, Которое было в Нем, произвели все. Слово же исходит по воле простаты Его, и Слово, пройдя не через пустоту, становится первородным Его делом. Оно, мы знаем, и есть начало мира. Произошло же Оно разделением, а не отсечением; ибо отсеченное разобщено с тем, что было первоначально, а отделенное, приняв разделение для какой-то цели, не вносит недостатка туда, откуда было взято. Ибо как от одного факела можно зажечь много огней, свет же первого факела не уменьшается от зажжения многих других, так и Слово, произойдя от силы Отца, не сделало Родителя бессловесным. Ведь и я сам говорю, а вы слушаете, и из-за прехождения слова я, беседуя, не лишаюсь его, но, произнося звуки, я решил упорядочить в вас неустроенное вещество, и, подобно тому, как Слово, рожденное в начале, в свою очередь породило Само для Себя (видимое) нами творение, создав вещество, так же и я в подражание Слову, возродившись и придя к пониманию истины, преобразую сумятицу родственного вещества. Ибо вещество ни безначально, как Бог, ни равносильно Богу из-за своего безначалия, но оно возникло и стало быть благодаря ни кому иному, как только Создателю всего.

6. Поэтому мы верим, что будет и телесное воскресение после конца мира, не так, как утверждают стоики, будто одно и то же вечно появляется и исчезает без всякой пользы в соответствии с какими-то повторяющимися круговращениями²⁴, но когда наш век окончится раз и навсегда, воскресение произойдет только для людей ради суда. Судьи же нам не Минос или Радамант²⁵, до кончины которых, как баснословят, ни одна душа не была судима, но Сам Бог Творец будет нам испытателем.

Какими бы болтунами и «суесловами»²⁶ вы нас не считали, нам нет дела, ибо мы веруем в это. Ибо как я, еще не существуя, прежде чем появиться, не знал, кто я, но лишь пребывал в существе плотского вещества, а не так давно возникнув, через это возникновение удостоверился в своем бытии – тем же самым образом, возникнув и со смертью перестав быть и исчезнув, я снова буду как бы недавно возникшим, а затем родившимся. И если даже огонь уничтожит мою плоть, испарившееся вещество останется в мире, и пусть я истлел в реке или в море, или был разорван зверями – я сохранен в кладовых богатого хозяина. И нищий и безбожник не знает о хранимом, но царствующий Бог, когда захочет, возвратит лишь видимое его существо в первоначальное состояние.

7. Ибо небесное Слово, будучи духом от духа и Словом от словесной способности, подражая породившему Его Отцу, сотворило человеком образа бессмертия, чтобы, как нетление присуще Богу, тем же образом и человек, приобщившись к Божию уделу, имел бессмертие. Итак, Слово до сотворения человека становится создателем ангелов; каждый из обоих видов творения получил свободу воли, не будучи благим по природе (что свойственно только Богу, людьми же достигается в свободном выборе), чтобы дурной человек был справедливо наказан, сам по себе став негодяем, а праведник получил достойную похвалу за свои подвиги, по свободной воле не преступив Божьего повеления. Вот как обстоит дело с ангелами и людьми: а сила Слова, имея предвидение о том, что сбудется благодаря не року, но свободному волеизъявлению и выбору, предсказывала будущие события, препятствуя злу запретами и восхваляя тех, кто остался добродетелен. И так как люди и ангелы последовали за некем, кто был умнее прочих из-за своего первородства, и провозгласили богом восставшего против закона Божия, сила Слова тогда отлучила зачинщика беззакония и его последователей от пребывания с Собою. И тот, возникший по образу Божию, когда покинул его более могущественный дух, стал смертен, а из-за грехопадения и безумия назван был первородным демоном, и все подражатели его. Видения же его превратились в бесовское воинство, и ради свободы воли преданы были своему скудоумию.

8. А предлогом для отпадения стали для демонов люди. Ибо показав людям описание положений звезд, они, словно игроки в кости, придумали весьма несправедливый «рок». Ведь и судья, и подсудимый (получается) появились благодаря року, и убийцы, и убиенные, богатые и бедные суть порождения того же самого рока – и все происходящее доставляет им развлечение, как в театре, так что, по словам Гомера, «подняли смех несказанный блаженные боги Олимпа»²⁷. Ведь (если) кто, наблюдая поединок, соревнует каждый своему бойцу, кто женится, растлевает мальчиков, прелюбодействует, смеется и гневается, убегает и получает раны – разве его можно не считать смертным? Ибо тем, что они показали себя людям такими, каковы они есть, они побудили слышащих (об этом) на подобные им дела. Да как бы и сами демоны вместе с предводителем своим Зевсом не подпали року, одержимые теми же страстями, что и люди.

И вообще, как почитать тех, между кем такая противоположность в проявлениях? Ведь Рея, которую фракийские горцы называют Кибелой, положила законом усечение срамных частей из-за своего любовника Аттиса²⁸, а Афродита радуется брачным союзам. Артемида чародейка, а. Аполлон лечит. И когда отрубили голову Горгоне, любовнице Посейдона, из которой вышли конь Пегас и Хрисаор, капли крови поделили Афина и Асклепий, но он с их помощью исцелял, а она, устроительница войн, той же кровью пользовалась для человекоубийства. Мне кажется, что афиняне, не желая выдавать ее, приписали Гее плод ее связи с Гефестом, чтобы не думали, будто Гефест лишил ее мужества, как Мелеагр Аталанту²⁹. Потому что хромец, изготовитель пряжек и крученых браслетов, похоже, обманул рожденную без матери сироту³⁰ своими безделушками. Посейдон – мореплаватель, Арес наслаждается войнами, Аполлон – кифаред, Дионис как тиран правит фиванцами, а Крон убивает тирана. Зевс сходится даже с дочерью³¹, и та о него беременеет. А теперь свидетелем мне будет Эливсин, и таинственный дракон, и Орфей говорящий: «для несчастных же двери заприте»³². Аидоний похищает Кору, и деяния его становятся таинствами – оплакивает дочь Деметра и кого-то обманывают афиняне. В храме сына Лето есть нечто, называемое «омфалом», а «омфал» – это могила Диониса. Тебя я хвалю ныне, Дафна – победив невоздержность Аполлона, ты разоблачила его предсказания, потому что он, не предугадав, что будет с тобой, не получил никакой пользы от своего искусства. Пусть теперь расскажет мне Дальновержец, как Зефир убил Гиацинта. Зефир победил его, и, хотя трагик говорит, что «ветер – драгоценнейшая колесница богов», побежденный кратким порывом ветра, он потерял возлюбленного.

9. Таковы-то эти демоны, которые установили рок. Первоосновой же для них были животные³³. Ибо земных пресмыкающихся, и водоплавающих, и горных четвероногих, с которыми они обитали, изверженные из пребывания на небе, они удостоили небесной чести, чтобы думали, будто и они сами живут на небе и чтобы неразумную земную жизнь представить осмысленной через расположение звезд. Так что среди законодателей судьбы есть и гневливый, и трудолюбивый, и воздержанный, и распущенный, и нищий, и богач. Ведь очертание зодиакального круга есть творение богов, и свет одного из них, возобладав, как говорят, «превозмогает» остальных, а побеждаемый сейчас затем обычно снова берет верх, и семь планет ублажают сами себя, словно игроки в кости.

Мы же и рока выше, и вместо семи блуждающих демонов-планет узнали одного не заблуждающегося Владыку³⁴, и, руководимые не судьбой, отвергли ее законодателей. Скажи мне, ради Бога: Триптолем посеял пшеницу, и, окончив плач, Деметра облагодетельствовала афинян – почему же она не стала для людей благодетельницей, пока еще не потеряла дочь? Показывают на небе пса Эригоны, и скорпиона, помощника Артемиды, и кентавра Хирона, и половину корабля Арго, и медведя Каллисто. Но что же, прежде чем они заняли свои места, небо было в беспорядке? Кому не покажется смешным, что, по мнению одних, Треугольник был помещен среди звезд ради Сицилии, а согласно другим – потому что это первая буква имени Зевса? И отчего же тогда и Сардиния, и Кипр не почтены на небе? И почему же те из Зевсовых братьев, что разделили царство³⁵, тоже не помещены среди звезд с помощью каких-нибудь буквенных сочетаний? И как Крон, будучи скован и свергнут с престола, стал вершителем судеб? Как, уже не царствуя, он раздает царства? Итак, бросьте ваш вздор и не согрешайте несправедливой ненавистью к нам.

10. Баснословят люди о превращениях – а превращаются у вас даже боги. Рея становится деревом, Зевс, ради Ферсефассы, драконом, сестры Фоэтона – тополями, а Лето – презренным животным, из-за которого нынешний Делос зовется Ортигией³⁶. Скажи мне, это Бог делается лебедем, и принимает облик орла, и хвалится мужеложеством, потому что Ганимед служит ему виночерпием? Зачем мне чтить богов – мздоимцев, которые гневаются, если не получают? Пусть в их власти будет судьба: поклоняться планетам я не желаю. Что за прядь Береники, и где были звезды ее, пока вышеупомянутая не умерла?³⁷ И как это умерший Антиной, красивый мальчик, утвердился на Луне?³⁸ Кто возвел его, если только и о нем, как и об императорах, кто-нибудь подкупленный не заявил клятвопреступно, насмехаясь над Богом, будто он взошел на небеса, и не удостоился почестей и даров, когда этому поверили, провозгласив богом себе подобного?³⁹ Зачем вы ограбили моего Бога? И зачем бесчестите его творение? Закалываешь овна – и ему же поклоняешься, телец на небе – а ты забиваешь его образ. Злое животное прогоняет Коленопреклоненный⁴⁰ – и почитается орел, пожиравший человекотворца Прометея. Хорош лебедь, потому что был прелюбодеем хороши и чередующиеся Диоскуры, похитители Левкипповых дочерей. Еще лучше Елена, «златокудрого Менелая» оставившая, последовавшая за митроносным и златообильным Парисом. Праведен и целомудрен поместивший блудодейку на Елисейские поля. Но и Тиндарида⁴¹ не получила бессмертия, и мудро поступил Еврипид, изобразив убийство этой женщины Орестом.

11. Так как же я приму судьбу по рождению, видя таковых ее распорядителей? Царствовать я не хочу, разбогатеть не желаю, от военачальства отказался, блуд возненавидел, мореплаванием по ненасытности не занимаюсь, за венки не соревнуюсь, от бешеного тщеславия свободен, смерть презираю, над любой болезнью возвышаюсь, и скорбь души моей не снедает. Если я раб, терплю рабство, если свободный – не хвалюсь благородством⁴². Я вижу солнце одно для всех и одну на всех смерть – в наслаждениях ли, в нужде ли. Богач сеет, а бедняк получает от того же семени – умирают и богатейшие, и у попрошаек тот же предел жизни. Богатым больше надо, и они имеют добрую славу, потому что им верят – но и самый скромный бедняк, желая того, что по нему, живет еще легче.

Что же ты, если есть рок, бодрствуешь ради сребролюбия? Зачем, если суждено, многократно вожделея, многократно умираешь? Умри для мира, отрекшись от безумия его, «живи Богу»⁴³, постижением Его отвергая прежнюю судьбу. Мы родились не для того, чтобы умирать, а умираем по своей вине. Погубила нас свободная воля – мы, свободные, сделались рабами, грехом проданы в рабство. Ничто дурное не сотворено Богом, мы породили только зло – а породив, можем и отвергнуть.

12. Мы знаем два различных вида ду́хов, из коих один называется душой, а другой более души, образ и подобие Бога – но и то, и другое было у первых людей, так что в чем-то они были вещественны, а в чем-то – выше вещества. Дело же вот в чем. Можно видеть, что все устройство мира и все творения возникли из вещества, а вещество произведено Богом так, чтобы некая его скудость и безо́бразность мыслилась до того, как оно получило развитие, а устроение и упорядоченность – после происшедшего в нем разделения. Итак, есть в нем вещественное небо, и звезды на нем, да и земля, и все живое, ею рождаемое, имеет подобный состав, так что у всего общее происхождение. При том, что все это так, среди произведений вещества есть некое различие, так что нечто прекраснее, а нечто тоже хорошо, но уступает чему-то лучшему. Ведь как состав тела имеет единое устроение и причина возникновения связана с телом (как целым), но при всем том в нем есть некоторые различия и есть глаз, есть ухо, есть прическа, есть устройство внутренностей и скрепление мозга, костей и жил, и одно, отличаясь от другого, в соответствии с замыслом образует гармоническое согласие – так же и мир, по силе Сотворившего его имя в себе что-то более блистательное, а что-то – несходное с тем, волею Творца получил долю вещественного духа. Подробности же может понять тот, кто не отбрасывает тщеславно божественнейшие толкования, которые, с течением времени излагаемые на письме, сделали внимающих им весьма боголюбивыми.

Однако же и демоны, которых вы так именуете, образовавшись из вещества и дух получив от него же, стали развратны и жадны, и (хотя) некоторые из них перешли в более чистое состояние, другие избрали худшее в веществе и ведут себя подобно ему. Им-то, мужи эллины, вы и поклоняетесь, происшедшим из вещества и далеким от правильного поведения. Ибо они, по глупости своей впав в тщеславие, взбунтовались и вознамерились стать похитителями божества. Владыка же всего оставил их роскошествовать, пока мир, придя к концу, не разрушится, и не приидет судия, и все люди, вопреки сопротивлению демонов стремящиеся к познанию Бога, не обретут трудами своими в судный день свидетельство совершенное.

Итак, есть дух в светилах, дух в ангелах, дух в растениях и водах, дух в людях, дух в животных, но, один и тот же, он имеет в себе различия. А так как мы говорим это не понаслышке, и не по догадке, и не от понятий и софистических построений, но пользуясь словами некоего божественного возглашения, поспешите научиться, кто желает – и те, кто не отвергает скифа Анахарсиса⁴⁴, не сочтите недостойным и теперь принять наставление от последователей варварского законодательства. Воспользуйтесь нашими учениями хотя бы как вавилонскими предсказаниями – услышьте наши речи хотя бы как вещего дуба⁴⁵. И то, о чем говорилось раньше – уловки сумасшедших демонов, а наша ученость выше мирского постижения.

13. Душа, о мужи эллины, сама по себе не бессмертна, а смертна – но она же может и не умирать. Ведь она, не зная истины, умирает и распадается вместе с телом и воскресает позднее при конце мира, принимая вместе с телом смерть через наказание в бессмертии, – и наоборот, не умирает, даже отрешившись на время, если познает Бога. Ибо сама по себе она есть тьма, и нет в ней ничего светлого. Об этом и сказано: «Тьма свет не объяла» (Ин.1:5). Ибо душа не сама спасла дух, но спасена им, и свет объял тьму в том смысле, что свет Божий есть Слово, а тьма – душа невежд. Поэтому, пребывая в одиночестве, она тяготеет вниз, к веществу, умирая вместе с плотию, а стяжав союз с духом божественным, (уже) не беспомощна, но восходит туда, куда ведет ее дух. Ибо его обиталище вверху, ее же происхождение дольнее. Итак, дух изначально пребывал вместе с душою, но оставил ее, когда она не захотела последовать за ним. Она же, получив как бы искру его силы, и из-за разлучения не способная созерцать совершенство, взыскуя Бога, в заблуждении вообразила многих богов, следуя враждебным ухищрениям демонов. Дух же Божий есть не у всех, но, вселяясь в некоторых, живущих праведно, и переплетаясь с (их душою), он через предсказания возвестил сокровенное прочим душам – и одни, послушавшись премудрости, привлекли к себе самим родственный дух, а непослушные и отвергающие служители страдавшего Бога оказались скорее богоборцами, чем богопоклонниками.

14. Вот вы и таковы, о эллины, на словах речистые, а представлениями нелепые. И вы упражняетесь в «многовластии» скорее чем в единоначалии, полагая, что следуете за демонами, которые будто бы могущественны. Ибо как разбойник, будучи бесчеловечен, отвагой обычно одолевает себе подобных, так и демоны, далеко зайдя во зле, с помощью невежества и привидений обманули ваши оставшиеся в одиночестве души.

Умирают эти демоны не так легко, потому что лишены плоти, но вживе творят дела смерти, умирая и сами столько же раз, сколько научают греху своих последователей, так что теперешнее их преимущество, что они не умирают подобно людям, останется у них и при грядущем наказании, и они останутся непричастны вечной жизни, вместо смерти караемые в бессмертии. Но как мы, которым теперь легко выпадает умирать, снова получаем или бессмертие со блаженством, или скорбь с бессмертием, так и демоны, злоупотребляющие теперешней жизнью для преступлений, всю жизнь постоянно умирая, снова будут иметь то же самое бессмертие, подобное тому, которое они имели при жизни, по состоянию сходное с (уделом) людей, по доброй воле исполнивших то, что предписали им при жизни демоны. И притом у последователей их, по недолговечности, меньше процветает видов греха, а прегрешения упомянутых демонов отягчаются благодаря бесконечной жизни.

15. И в остальном следует нам снова искать то, что мы, имея, потеряли, и сочетать душу с Духом Святым, и осуществлять богоугодное сопряжение. Так вот, душа человеческая многочастна, а не одночастна. Ибо она сложна, и потому проявляется через тело: ведь и она никогда не была бы видима без тела и плоть не воскресает без души. Ибо человек не есть, как учат каркающим вороньим голосом, разумное существо, восприимчивое к уму и знанию – ведь у них и бессловесные животные окажутся восприимчивы к уму и знанию – но лишь человек есть «образ и подобие Божие»⁴⁶ (я говорю не. о человеке, творящем подобное животным, но о том, который далеко продвинулся от человечества к Самому Богу). Но об этом мы подробно написали в сочинении «О живых существах»⁴⁷, а сейчас нужно вкратце сказать, что это за образ и подобие Бога.

Несравнимо не что иное, как Само Сущее, сравнивается не что иное, как подобное. Итак, совершенный Бог бесплотен, человек же есть плоть. Скрепа же плоти – душа, а плоть содержит душу, и если такого рода состав назвать храмом, то Бог желает обитать в нем через посредствующий дух. Если же такового жилища нет, то человек превосходит зверей лишь членораздельной речью, а в остальном ведет такую же жизнь, не будучи подобием Божиим. Демоны же все не имеют плотского начала, но состав их духовен, как пламя и воздух. Посему лишь для охраняемых духом Божиим зримы и дела демонские, остальным же – никоим образом (я имею ввиду душевных). Ибо меньшее не в силах добиться постижения высшего. Поэтому-то в существе демонов нет места для покаяния, так как они суть отблески вещества и зла, а вещество захотело властвовать над душою и благодаря свободной воле они передали людям законы смерти, а люди, после утраты бессмертия, смертью через веру победили смерть, и от покаяния даровано им призвание, по слову сказавшего: «ибо немного умалены пред ангелами»⁴⁸. Всякому же побежденному возможно победить вновь, отказавшись от состояния смерти. А каково оно, легко будет увидеть тем, кто желает бессмертия.

16. Демоны же, предписывающие людям, не суть души человеческие. Ибо как бы они были способны к деятельности даже после смерти, если только не принять на веру, что при жизни человек был неразумен и бессилен, а став мертвецом, сделался уже причастен к более действенной силе? Но, как мы уже показали в другом месте, не так обстоит дело, и трудно думать, что бессмертная душа, скованная частями тела, после того как выселится из него, становится умнее. Ведь демоны, опьяняя людей своим злонравием, разнообразными и лживыми ухищрениями, извращают их волю, тяготеющую книзу, чтобы та лишилась возможности воспарить к небесному странствию. Но и от нас не укрылись дела мира, и вам удобопостижимо будет божественное, если придет к вам сила, творящая души бессмертными.

Видят же демонов и душевные, когда те иной раз показывают себя людям, чтобы представиться чем-то или навредить словно врагу, друзья с недобрыми замыслами, или чтобы дать подобным им повод для поклонения себе. Ведь будь они в силах, они непременно совлекли бы и небо вместе с прочим творением, ныне же они вовсе этого не делают – потому что не могут – а воюют с помощью низшего вещества с подобным им веществом. И если кто хочет победить их, пусть отречется от вещества – ибо, вооружившись броней небесного духа, он сможет спасти все, облеченное ею. Бывают и болезни, и возмущения вещества, которое в нас: демоны же причину их, когда они случаются, приписывают самим себе, приступая, когда схватит недуг. Иногда же они и сами сотрясают телесное состояние бурею своего безумия. Тогда они удаляются в страхе под ударами слова силы Божьей и больной исцеляется.

17. А о Демокритовых «симпатиях» и «антипатиях» что нам и сказать, кроме того, что абдерит говорит как абдерский глупец⁴⁹. И как тот, из-за кого назвали город, друг Геракла, как говорят, был съеден конями Диомеда, таким же образом и хвалящийся магом Останом⁵⁰ в день конца будет предан в пищу вечному огню. И вы, если не перестанете насмехаться, понесете ту же кару, что и колдуны. Поэтому, о эллины, послушайте меня, взывающего к вам как будто с возвышенного места, и высмеивая мою недалекость, не переносите ее на глашатая истины. Страдание не исцеляется противоположным страданием, и беснующийся не исцеляется кожаными подвесками. Есть посещения демонов, так что и больной, и кто говорит, что влюблен, и ненавидящий, и желающий отомстить берут их в помощь. А устраивают они это так. Ибо как начертание букв и их ряды не могут сами по себе выражать значение, но люди сами создали себе знаки для понятий, по определенному их расположению зная, какой порядок положено иметь буквам, – примерно так и многообразие корней и сочленений костей и жил не действенны сами по себе, но суть вещественные носители коварства демонов, которые, определив то, в чем каждое имеет силу, когда видят, что люди принимают их помощь, уловляют их и заставляют служить себе. А как может быть благом – прислуживать прелюбодейству? И разве добропорядочно – помогать ненавидеть кого попало? И хорошо ли приписывать помощь, получаемую беснующимися, веществу, а не Богу? Своими уловками они отвращают людей от благочестия, заставляя их повиноваться травам и кореньям – а Бог, если бы приуготовил это для того, чтобы люди делали, был бы творцом дурных вещей, тогда как Он сотворил все, что хотя бы чем-то хорошо, демонское же распутство воспользовалось тем, что есть в мире, для злодеяний, и зло как вид принадлежит им, а не совершенному Богу.

Да и каким образом, если я при жизни был менее всего зол, когда я буду уже мертвец, остаток, который во мне, не движущийся и не чувствующий, без всякого моего действия произведет нечто ощутимое? И как погибший жалкой смертью сможет послужить для чьего-нибудь наказания? Ведь если бы это было так, он, гораздо вероятнее, отомстил бы за себя собственному врагу – ибо, имея возможность помогать и другим, он тем более стал бы собственным носителем.

18. Лекарственное же искусство и все виды его относятся к тем же ухищрениям. Ведь если кто-нибудь исцеляется веществом, веруя ему, он еще вернее будет исцелен, обратившись к силе Божией. Ибо как яды суть вещественные составы, так и исцеляемое имеет ту же природу. Если же мы отвергаем низшее вещество, то ведь некоторые зачастую занимаются врачеванием, примешивая к одному злу другое, и пользуются хоть и злом, но на благо. Однако же как сотрапезник разбойника, хотя бы и сам не был разбойником, но за то, что делил с ним стол, получает свое наказание, тем же образом и человек не дурной, но ставший заодно с дурным, воспользовавшись им для предполагаемого добра, из-за сообщества с этим дурным будет наказан Богом, судьей его. Ибо почему верящий устроению вещества не желает поверить Богу? Чего ради ты не приходишь к более могущественному Владыке, но лечишься, словно пес с помощью травы, олень с помощью гадюки, свинья с помощью речных раков, а лев – обезьян? И почему зовешься благодетелем, исцеляя ближнего? Следуй силе Слова – демоны не исцеляют, но пленяют людей искусством, и дивный Иустин⁵¹ верно выразился, что упомянутые демоны подобны разбойникам. Ибо как у тех в обычае ловить кого-нибудь живьем, а потом возвращать близким за выкуп, так и эти якобы боги, напав на чьи-либо члены, затем, заботясь о собственной славе, в сновидениях приказывают (людям) выйти принародно, на виду у всех, и когда насладятся восхвалениями, удаляются из недужных, прекращая болезнь, ими самими устроенную, и возвращая людей в их прежнее состояние.

19. Вы же, не имея понятия об этом, учитесь у нас, знающих – хотя вы и говорите, что презираете смерть, и упражняетесь в самодостаточности. Ведь ваши философы настолько далеки от этого, что получают от римских императоров по шестьсот золотых в год ни за что полезное, кроме как за то, что попусту отпускают бороду. Вот и Кресцент, угнездившийся в Великом городе, всех превзошел мужеложеством, да и в сребролюбии был весьма прилежен. Советуя же презирать смерть, он сам настолько ее боялся, что старался предать Иустина (как и меня) смерти, словно чему-то дурному, потому что тот, возвещая истину, обличал философов как жадных обманщиков⁵². Да кому и следовало преследовать философа, как не вам одним? Так что если вы говорите, что не нужно бояться смерти, то, приобщившись к нашему учению, умирайте не ради человеческого славобесия, как Анаксарх⁵³, но презирайте смерть для познания Бога.

Ибо устроение мира прекрасно, жительство же, которое в нем, дурно, и можно видеть, как не знающие Бога словно бы заискивают перед зрителями на празднестве. Ведь что есть гадание? Почему вы обманываетесь им? Потому что он твой прислужник для мирского стяжания. Ты хочешь воевать и советчиком в убийствах берешь Аполлона, хочешь похитить девушку – и выбираешь демона, чтобы он содействовал тебе. Болеешь по собственной вине и, как Агамемнон, хочешь иметь с собою «десять советников» – богов. Женщина, выпив воды, беснуется, вне себя от воскурений⁵⁴, а ты говоришь, что она пророчествует. Аполлон был предсказатель и учитель гадающих – но с Дафной он обманул сам себя. Скажи мне, дуб пророчествует и птицы тоже предсказывают, а ты меньше животных и растений? Значит, добро тебе стать гадательным древом и начать летать, словно воздухоплавающие. Тот, кто сделал тебя сребролюбивым, сам и предсказывает тебе обогащение, а затевающий брань предвещает и победу на войне. Если ты станешь выше страстей, то будешь презирать все то, что в мире. И не гнушайтесь нас, которые именно таковы, но, отвергнув демонов, последуйте единственному Богу. «Все Им начало быть и без Него ничего не начало быть». Если же и есть среди растений ядовитые, то это с нами случается благодаря нашей греховности. Я могу показать устроение этого: послушайте, и кто поверит, узнает.

20. Даже если вы лечите лекарствами (по снисхождению дозволю тебе), следует возносить свидетельство Богу. Ибо мир еще тянет вас книзу, и в бессилии мы взыскуем вещество. Ибо окрыление души – совершенный дух, утратив который из-за греха, она полетела, как птенец, и упала наземь и, выйдя из общения с небесными, возжелала сопричастия с низшими. Ибо демоны были переселены, первые же люди изгнаны, и те низверглись с неба, а эти от земли, однако не от этой, но лучшей, чем здешнее устроение. Итак, следует нам, возжелав прежнего, отвергнуть то, что препятствует. Ведь небо, человече, не беспредельно, но ограничено и в своих пределах – выше же лучшие эоны, не знающие смены времен года, из-за которой возникают разнообразные болезни, но имеющие всякое благорастворение и живущие при постоянном дне и свете, недоступном здешним людям. Так что те, кто потрудился над географией, насколько было возможно человеку, сделали описание местностей, но из-за бессилия (своего) умозрения не будучи в состоянии сказать о том, что дальше, они обвинили отливы, и моря, то илистые, то заросшие водорослями, и в одних местах жгучий зной, а в других – холод и мерзлоту. Мы же неведомое нам узнали через пророков, которые, убежденные в том, что небесный дух, облачение смертного начала, вместе с душою стяжает бессмертие, предрекали то, чего не знали прочие души. Но и всякому обнаженному возможно обрести прекрасную ризу и вознестись к прежнему родству.

21. Мы не говорим глупостей, мужи эллины, и не возвещаем вздор, проповедуя, что Бог родился в облике человеческом. Вы же, бранящие нас, – сравните ваши басни с нашим рассказом. Афина, как говорят, была Деифобом ради Гектора, и «длинноволосый» Феб ради Адмета пас «кривоногих» коров, и Зевсова супруга приходит к Семеле старухой. В таки-то вещах упражняясь, зачем вы смеетесь над нами? Умер ваш Асклепий, и тот, кто в Феспиях за одну ночь овладел пятьюдесятью девственницами⁵⁵, погибает, предав себя в пище огню. Прометей, прикованный к Кавказу, потерпел кару за благодеяние людям. Зевс, по-вашему, завистлив и скрывает сновидения, желая погубить людей⁵⁶. Поэтому, взглянув на ваши собственные предания, примите нас хотя бы как подобным же образом баснословящих. Но мы-то не безумствуем, а ваши слова – болтовня. Если вы рассказываете о рождении богов, вы показываете их и смертными. Ведь почему Гера теперь не зачинает? Состарилась или некому нас известить? Послушайтесь меня теперь, о мужи эллины, не толкуйте иносказательно ваши мифы и ваших богов – ведь даже если вы предпримете это, Божество в нашем понимании вы, как и мы (за ними) отрицаете. Ибо демоны или таковы, какими и описываются, злобные нравом, или, перетолкованные в более физическом смысле, они не таковы, как о них говорят. Но почитать существо стихий я бы и сам не согласился и ближнего не стал бы убеждать. И Метродор Лампсакский в книге «О Гомере» неумно рассуждает, переводя все в иносказание⁵⁷. Дело в том, что он говорит, будто и Гера, и Афина, и Зевс суть не то, что думают те, кто воздвиг им святилища и храмы, но природные сущности и устроения стихий. И о Гекторе, и об Ахилле, очевидно, и обо всех сразу и эллинах, и варварах, вместе с Парисом и Еленой, которые той же природы, вы скажете, что они введены ради (того же) замысла и что никого из этих людей не было. Мы предложили это как бы к слову – ибо наше понимание Бога не пристало даже сравнивать с (тем, что есть) у погрязших в веществе и гноище.

22. Да каковы и учения ваши? Кто не поиздевается над вашими всенародными празднествами, которые, совершаемые ради злых демонов, приводят людей в бесславное состояние. Видел я не раз одного человека, и, увидев, удивлялся и, удивившись, стал презирать, что внутри он иной, а наружно лживо изображает то, что он не есть, и показывает изнеженность, и всячески ломается, то сверкая глазами, то заламывая руки, и беснуется с помощью глиняной маски, делаясь то Афродитой, то Аполлоном, один обвинитель на всех богов, собрание суеверий, клеветник героических деяний, подражатель убийств, изобразитель прелюбодеяний, сокровище безумия, воспитатель развратников, подстрекатель преступников⁵⁸ – и такого-то все хвалят? Я же отверг его, лжеца во всем, и безбожие, и ремесло, и человека. А вы даете себя увлечь этим людям и браните тех, кто не соучаствует в ваших занятиях. Я не хочу слушать, разинув рот, поющую толпу и не желаю присоединяться к изгибающемуся в противоестественных движениях. Какое еще ваше удивительное изобретение только не исполняется? Дуют они в ноздри и болтают непристойности, совершают неприличные телодвижения – и на них, изображающих на сцене уловки, как следует прелюбодействовать, смотрят ваши дочери и (малолетние) сыновья. Хороши же ваши развлечения, разглашающие все мерзости, что творится по ночам, и услаждающие слушателей произнесением непристойностей. Хороши и ваши поэты, лжецы, обманывающие слушающих (словесными) изысками.

23. Видел я людей, отягощенных телесными упражнениями, носящих бремя собственной плоти, для которых приготовлены награды и венки, причем устроители соревнований призывают их не к доблести, но к соперничеству в оскорблениях и бесчинстве, а увенчан бывает более драчливый. И это еще наименьшее из зол. А о бо́льших кто не запнется, прежде чем сказать? Некоторые, привыкшие к праздности, продают себя на убийство, и голодный продает себя, а богач покупает убийцу, и свидетели всего этого сидят, а сражающиеся в единоборстве бьются ни за что, и никто не поможет. И это у вас хорошо делается? Ведь ваш вельможа собирает войско убийц, обещая содержать этих разбойников, и выходят они от него на разбой, а вы все сходитесь и судите то недобросовестность устроителя игр, то самих единоборцев. А кто не присутствовал при убийстве, огорчается, потому что не был осужден стать зрителем злых и скверных дел. Вы забиваете животных ради мяса и покупаете людей, поднося душе человекоубийство и питая ее безбожнейшими кровопролитиями. Итак, разбойник убивает, чтобы взять, а богач покупает единоборцев для убийства.

24. Какая польза мне от беснующегося по Еврипиду и представляющего Алкмеоново матереубийство, у которого нет даже собственного облика, но который ходит с разинутым ртом и носит меч, с криками сгорает и одет в нечеловеческое платье? Прочь баснословия Гегесия и Менандра, переложившего его в стихи. Что мне восхищаться пифийским флейтистом? И зачем стараться об Антигениде, подобно Аристоксену фиванцу⁵⁹? Уступим вам бесполезные вещи, а вы или повинуйтесь вашим учениям или, как и мы, оставьте их.

25. Что великого и удивительного делают ваши философы? Они оставляют неприкрытым одно плечо и отпускают длинные волосы, отращивают бороду и ходят с когтями, как у зверей. И говоря, будто им ничего не требуется, тем не менее, подобно Протею, нуждаются в кожевнике ради сумы, в ткаче из-за гиматия, в лесорубе ради посоха, а из-за чревоугодия – в богачах и поваре. О человек, соревнующийся с псом, ты не знаешь Бога и (оттого) перешел к подражанию бессловесным. Поднимая крик на людях, ты убедительно защищаешь сам себя и, если не получаешь, бранишься, и философствование становится у тебя искусством добычи. Ты следуешь учению Платона – и мудрствующий по Эпикуру резко возражает тебе, хочешь соглашаться с Аристотелем – и кто-нибудь бранит тебя по Демокриту. Пифагор говорил, что он был Евфорбом и унаследовал учение Ферекида – а Аристотель опровергает бессмертие души. Преемственность в учениях у вас исполнена споров, и вы боретесь сами с собою, согласные с несогласными. Кто-то говорит, что совершенный Бог телесен, а я – что бестелесен, кто-то, что мир не разрушим, а я – что он разрушится, кто-то, что воспламенение происходит через определенные промежутки, а я – что единожды, кто-то, что судьи суть Минос и Радамант, а я – что Сам Бог, кто-то уделяет бессмертие только душе, а я – и соединенной с ней плоти.

Чем мы вам вредим, мужи эллины? Почему последователей Слова Божия вы возненавидели как сквернейших людей? Нет у нас людоедства – лжесвидетельствуете вы, ученые, – а у вас Пелопс, хоть и любовник Посейдона, подан богам на ужин⁶⁰, и Крон истребляет своих детей, и Зевс проглатывает Метиду.

26. Перестаньте красоваться чужими словами и, словно галка, рядиться не в свои перья. Если каждый город отберет у вас свое собственное речение, бессильны станут все ваши софизмы. Ища, что есть Бог, вы не знаете, что в вас, и, уставясь в небо, падаете в яму. Ваши книгохранилища подобны лабиринтам, а читатели – бочке Данаид. Зачем вы делите время, говоря, что то в нем прошедшее, это – настоящее, а это – будущее? Ибо как может миновать будущее, если есть настоящее? Но как плывущие в корабле при движении его по невежеству думают, что горы бегут, так и вы не знаете, что вы минуете, а век стоит, пока Творец его хочет, чтобы он был. Почему меня обвиняют, когда я говорю свое, и все мое вы стремитесь уничтожить? Разве вы не появились тем же образом, что и мы, причастные к тому же мироправлению? Зачем вы говорите, что у вас одних мудрость, раз у вас нет иного солнца, ни явлений звезд, и ни рождение ваше отлично, ни смерть исключительна по сравнению с другими людьми? Грамматики стали у вас началом вздора, и вы, делящие мудрость, оказались отлучены от истинной мудрости, а имена частей ее дали людям. Бога вы не знаете, сражаясь же друг с другом, друг друга ниспровергаете, и потому все вы – ничто, присваивающие (чужие) слова, но беседующие словно слепой с глухим. Зачем вам держать плотницкие орудия, не умея плотничать? Почему вы беретесь за речи, а от дела далеко? Раздуваясь от славы, но уничиженные в несчастьях, вы бессмысленно злоупотребляете риторическим приемами – ибо вы устраиваете всенародные шествия, а слова прячете по углам. Изведав вас такими, мы вас оставили и уже не прикасаемся к вашим делам, но следуем Слову Божию. Зачем, человече, ты затеваешь войну букв? Зачем сталкиваешь их звучания, словно в кулачном бою, из-за аттического заикания, хотя следовало бы говорить более естественно? Ведь если ты говоришь на аттический лад, не будучи афинянином, скажи, отчего не на дорийский? Почему это тебе кажется более варварским, а то – более приятным для разговора?

27. Если же ты держишься за их ученость, то почему ты сражаешься со мной, выбравшим те мнения и учения, какие хочу? Разве не нелепо, что разбойника не наказывают из-за одного только имени, прежде чем в точности не узнают истину, а нас, не испытав, ненавидят по неприязненному предубеждению? Диагор был афинянином, но его, разгласившего таинства, вы покарали – и (в то же время) ненавидите нас, читая его сочинения, имея записки Льва, вы негодуете на наши обличения, и хотя у вас есть мнения Апиона о богах Египта, вы объявляете нас вне закона как безбожнейших⁶¹. У вас показывают могилу Зевса Олимпийца, пусть даже и говорят, что критяне лгут. Собрание многих богов – ничто, и даже если презирающий их Эпикур будет ходить с факелом, я почитаю начальников ничуть не больше, чем Бога – и не скрываю того миропонимания, которое имею. Зачем ты советуешь мне солгать о моих убеждениях? И зачем, говоря, что презираешь смерть, ты призываешь избежать ее с помощью уловок? У меня не «оленье сердце», а ваши словесные занятия оказались вроде «без меры болтливого Терсита»⁶². Как мне послушаться человека, говорящего, что солнце – раскаленная глыба, а луна – земля?⁶³ Ибо такие вещи есть соперничество в словах, а не устроение истины, и разве не слабоумие верить книгам Геродота о том, что было с Гераклом, когда там говорится, что наверху есть земля, и с нее сошел убитый Гераклом лев? И что пользы от аттических выражений и философских соритов⁶⁴, и убедительности умозаключений, от измерений земли, и положений звезд, и путей солнца? Ибо заниматься такими изысканиями – дело того, кто сам себе полагает законом свои учения.

28. Поэтому осудил я и ваше законодательство. Ибо следовало бы, чтобы у всех был один общий образ жизни. Ныне же сколько видов городов, столько и законоположений, так что то, что у некоторых позорно, для других добродетельно. Эллины, например, считают неприемлемым сочетаться с матерью, а для персидских магов это – прекраснейший обычай. И мужеложество у варваров преследуется, а у римлян удостоено преимущества, и они стараются собирать мальчиков табунами, словно лошадей на пастбище.

29. Итак, увидев это и приобщившись к таинствам, и испытав обряды, которые везде совершаются женоподобными и гермафродитами, обнаружив, что у римлян их Юпитер Латиарий услаждается человеческой кровью и человекоубийствами, а Артемида невдалеке от Великого города занимается теми же делами, и что разные демоны в разных местах устраивают возмущения и злодейства, – придя в себя, я искал, каким образом мог бы найти истину. И когда я размышлял о важнейших вещах, случилось мне прочитать некие варварские писания, более древние в сравнении с эллинскими учениями и более божественные в сравнении с их заблуждениями – и вышло, что я поверил им из-за напыщенности слога и безыскусности говорящих, и из-за удобопонятности всего творения, и предвидения будущего, и необычайности наставлений, и из-за единоначалия во вселенной. И когда моя душа была научена Богом, я понял, что то (прежнее) предосудительно, а это упраздняет мирское рабство и освобождает нас от многих начальников и тысяч тиранов и дает нам не то, чего мы не получали, но то, чем обладать нам воспрепятствовало заблуждение.

30. Итак, постигнув эти вещи, я хочу совлечь их с себя как малое дитя. Ибо мы знаем, что сущность зла подобна крохотному семени, потому что при малейшей возможности оно усилилось, но распадается снова, если мы будем повиноваться Богу и не расточать самих себя. Ибо оно овладело нами с помощью некоего «потаенного сокровища», раскапывая которое, мы покрылись пылью, а злу дали возможность укрепиться. Ибо всякий, ожидающий свое имение, приобрел власть над более драгоценным богатством. Это пусть будет сказано для наших, а вам, эллинам, что и (сказать), кроме как, что не следует бранить тех, кто лучше вас, и даже если они называются варварами, не делать из этого повод для насмешек.

31. Теперь же, я думаю, надлежит мне показать, что наша философия древнее эллинских искусств. Вехами же нам послужат Моисей и Гомер. Ибо поскольку каждый из них древнейший, а один самый старинный из поэтов и историков, а другой – родоначальник всей варварской мудрости, мы проведем сравнение между ними – и обнаружим, что наше древнее не только эллинской учености, но и изобретения букв. В свидетели же я возьму не своих, но воспользуюсь помощью эллинов. Первое неразумно, потому что это неприемлемо даже для нас, зато будет замечательно, если я. Опираясь на ваше же оружие, представлю вам улики, которые и у вас вне подозрений. Ибо о творчестве Гомера, его происхождении и времени расцвета раньше всего производили изыскания Феаген Регийский, живший при Камбизе, и Стесиброт Фасийский, Антимах Колофонский, Геродот Галикарнасскийи Дионисий Олинфский, а после них Эфор Кумский, Филохор Афинский и перипатеки Мегаклид и Хамелеон, затем грамматики Зенодот, Аристофан, Каллистрат, Кратет, Эратосфен, Аристарх, Аполлодор. И из них последователи Кратета говорят, что его расцвет был до возвращения Гераклидов, в пределах восьмидесяти лет после Троянской войны. Последователи же Эратосфена – что после сотого года от взятия Илиона, а ученики Аристарха – что во время ионийского выселения, которое было 140 лет спустя после Троянской войны. Филохор же (говорят, что Гомер творил) после ионийского выселения, при афинском архонте Архиппе, позднее Троянской войны на 180 лет, последователи Аполлодора – что через 100 лет после ионийского выселения, что было бы на 240 лет позже Троянской войны. Некоторые же утверждают, что Гомер появился перед олимпиадами, то есть 400 лет спустя после Илионских событий⁶⁵. А другие приближают его время, говоря, что он современник Архилоха. Расцвет же Архилоха был около двадцать третьей Олимпиады, при Гиге Лидийском, на пятьсот лет позже Троянской войны. И о времени упомянутого поэта (я говорю о Гомере), и о беспорядке и несогласии среди тех, кто писал о нем, для могущих исследовать с точностью пусть будет довольно сказанного нами в основных чертах. Ибо каждый может показать, что и мнения относительно оснований ложны, потому что у кого несостоятельно исчисление времен, у того не может быть истинной истории. Ибо что бывает причиной ошибок при написании книг, кроме неистинности сочиняемого?

32. У нас же нет страсти к суетной славе, и разнообразием учений мы не злоупотребляем. Ибо отрешившись от расхожего и приземленного рассуждения и повинуясь наставлениям Божиим, следуя закону Отца нетления, мы отказываемся от всего, что принадлежит к славе человеческой, и любомудрствуют (у нас) не только богачи, но и бедные даром вкушают ученая, ибо получаемое от Бога превышает вознаграждение мирского дара. И мы допускаем всех, кто хочет слушать, просто так, будь то старуха или отрок, и всякий вообще возраст у нас удостоен чести – а разврат изгнан прочь. И говоря, мы не лжем – что же до вашего упорства в неверии, то хорошо бы ему положить конец. А если нет, то пусть наше дело утверждается Божий волею, а вы смейтесь – но будете плакать. Ибо разве не нелепо, что вашим Нестором, который по слабости и немощи возраста медленно распрягал коней, восхищаются, когда он пытается сражаться наравне с молодыми, а те из нас, кто борется со старостью и озабочен вещами божественными, подвергаются насмешкам. А кто не посмеется тому, как вы говорите об амазонках, Семирамиде и некоторых других женщинах, что они были воительницами, а наших дев браните? Ахилл был юнец, и верят, что он был весьма доблестен, а Неоптолем еще моложе, но силен, Филоктет слаб, но демон нуждался в нем против Трои. Каков был Терсит? Но он был военачальник, и если бы из-за невежества не была ему свойственна неумеренная болтливость, не выставляли бы его «клиноголовым» и «плешивым». У нас все желают философствовать (потому что), мы оцениваем не то, что видимо, и не судим о приходящих к нам по внешнему облику – ибо мы считаем, что здравомыслие может быть у всякого, пусть он и немощен телом. А у вас все полно зависти и изрядной глупости.

33. Из-за этого я задумал показать посредством вещей, вами же почитаемых, что наши обычаи целомудренны, а ваши заключают немалое безумие. Вы, говорящие, что мы болтаем вздор устами женщин и подростков, дев и старух, и высмеивающие нас за то, что мы не с вами – послушайте о несуразных эллинских делах. Ибо занятия, которые у вас в обычае, еще более несуразны из-за их большой славы и неприличны из-за женского пола. Ибо Лисипп отлил из меди Праксиллу, ничего полезного не сказавшую в своих стихах, и Менестрат – Леорхиду, Силанион – гетеру Сапфо, Навкид – Эринну с Лесбоса, Боиск – Миртиду, Кефисодот – Миро из Византия, Гомф – Праксагооиду, и Амфистрат – Клито. А об Аните, Телесилле и Носсиде нечего и говорить. Ведь первую изваяли Эвтикрат и Кефисодот, вторую – Никерат, а третью – Аристодот, а Мнесархиду эфесянку – Эвтикрат, Коринну – Силанион, Фалиархиду аргивянку – Эвтикрат. Я же решил упомянуть их, чтобы вы не считали, будто у нас творится нечто странное, и, сравнивая те обычаи, что бросаются в глаза, не издевались над нашими философствующими женщинами.

И Сапфо, блудливая бабенка, помешавшаяся от любви, воспевает даже свой разврат – а все наши (женщины) целомудренны, и девы за прялками ведут речи о Боге получше вашей девицы. Поэтому устыдитесь, что вы сами оказываетесь учениками женщин, но издеваетесь над женщинами нашей веры, а также и над собраниями, в которых они участвуют. Ибо что полезного принесла ваша Главкиппа, родившая чудовищное дитя, как показывает ее изображение, отлитое Никератом, сыном Эвктемона, родом из Афин? Ведь если Главкиппа породила слона, то по какой причине она пользуется всенародными почестями?⁶⁶ Гетеру Фрину сотворили у вас Пракситель и Геродот, а Эвтикрат отлил из бронзы Пантевхиду, забеременевшую от растлителя. Дейномен сохранил своим искусством память о Бесантиде, царице пеонов, потому что она родила черного ребенка. Осуждаю я и Пифагора, водрузившего Европу на быке, и вас, почтивших Зевсова обвинителя ради его искусства. Смешна мне и наука Микона, который сделал тельца, а за ним Победу, потому что, похитив дочь Агенора, он получил награду за прелюбодеяние и разнузданность. Зачем Геродот Олинфиец изготовил гетеру Гликеру и певицу Аргию? Бриаксид поставил статую Посифае – поминая ее распутство⁶⁷, вы только что не предпочитаете, чтобы и нынешние женщины были такими. Некая Меланиппа была мудра – за это ее изваял Лисистрат, а вы не верите, что у нас есть мудрые женщины.

34. Итак, большого уважения достоин и тиран Фаларид, приносивший в жертву грудных детей, которого, в творении Полистрата Ампракиота, до сих пор показывают как какого-то удивительного мужа. Акрагантийцы боялись смотреть на его лицо из-за людоедства, а радеющие об учености хвалятся, что видят его в изображении. Разве не скверно, что у вас почитается братоубийство, что вы, видя изображение Полиника и Этеокла, не уничтожаете этот памятник злу, закопав его вместе с создателем Пифагором? Почему из-за Периклимена вы считаете чем-то удивительным и великим делом видеть женщину, родившую тридцать детей? Ведь следовало бы гнушаться ею, пожавшей плоды крайней невоздержанности и напоминающей ту свинью⁶⁸ у римлян, которую, как говорят, по той же причине удостоена более таинственного поклонения. Арес прелюбодействовал с Афродитой, а рожденную ими Гармонию вам изготовил Андрон. Софрон⁶⁹, в своих сочинениях оставивший вздор и болтовню, более прославлен из-за бронзовой статуи, которая и теперь существует, и лжеца Эзопа всегда помнят не только из-за басен, но и (потому что) его сделало более привлекательным Аристодемово изваяние. Так как же вы не стыдитесь, имея столько поэтесс ни для чего полезного, бесчисленных блудниц и негодяев, клеветать на добропорядочность наших женщин? Важно ли мне знать, что Эванфа родила в Портике и восхищалась искусством Каллистрата? Или таращиться на Каллиадову Неэру – ведь она была гетера! Лаила блудила, и блудодей вылепил ее в воспоминание блуда. Почему вы не стыдитесь Гефестионова блуда⁷⁰, даже если Филон запечатлел его весьма искусно? И чего ради, благодаря Леохару имея этого полумужа Ганимеда, вы цените его как некое важное достояние, так же как и некую женщину в браслетах работы Праксителя? А следовало бы, отказавшись от такого рода вещей, искать то, что поистине значительно, и не брезговать нашим учением, принимая (в то же время) неудобосказуемые выдумки Филениды и Элефантиды⁷¹.

35. Все это я изложил, не от другого кого научившись, но исходив многие земли, то занимаясь вашей премудростью, то знакомясь со многими искусствами и изобретениями, а в конце концов пожив в Риме и изучив разнообразные от вас к ним привезенные статуи. Ведь я не пытаюсь, как то в обычае у многих, подкреплять свои слова чужими мнениями, но стремлюсь писать о том, что сам вижу и понимаю. Поэтому-то, распрощавшись с кичливостью римлян и пустословием афинян, несостоятельными учениями, я взялся за вашу варварскую философию – я уже начал писать о том, каким образом она (оказывается) древнее ваших искусств, но отложил из-за настоятельно необходимых разъяснений. Теперь же, когда пришла пора, я попытаюсь сказать о содержащихся в ней положениях. Не негодуйте на нашу ученость и не придумывайте против нас опровержений, полных глупости и суесловия, не говорите: «Татиан хочет быть выше эллинов и бесчисленного множества философов, придумывая новые варварские учения». Что дурного в том, что люди, оказавшиеся невеждами, ныне обличены таким же, как и они, человеком? И что нелепого в том, чтобы, согласно вашему же софисту, «стариться, всегда многому научаясь»⁷².

35. Однако пусть Гомер не только не младше Троянской войны, но будем считать, что он был ее современником, более того, что он сражался вместе с воинами Агамемнона, даже, если хотите, что он был прежде изобретения букв – ибо упомянутый мною Моисей окажется на очень много лет старше самого взятия Илиона и даже гораздо древнее основания Трои, Троса и Дардана. А для доказательства я воспользуюсь свидетельствами халдеев, финикийцев, египтян. И что еще говорить? Ибо тому, кто намеревается убеждать, следует излагать слушателям суть дела более кратко, чем…⁷³ Беросс, муж вавилонянин, жрец тамошнего Бела, родившийся при Александре, составил для третьего его преемника Антиоха халдейскую историю в трех книгах и, поместив сведения о царях, рассказывает об одном из них, по имени Навуходоносор, который ходил походом на финикийцев и иудеев, – что, как мы знаем, было гораздо позднее Моисеева времени и за 70 лет до персидского владычества. Беросс же – человек надежнейший, и свидетельство тому – что Юба, написавший «Об ассирийцах», говорит, что узнал (свои) сведения от Беросса (у него есть сочинение «Об ассирийцах» в двух книгах).

37. После же халдеев финикийские дела обстоят таким образом. Были у них трое, Феодот, Ипсикрат и Мох – их книги перевел на греческий язык Лет, который прилежно потрудился над жизнеописаниями философов. В истории же вышеназванных писателей сообщается, при каком царе произошло похищение Европы и прибытие Менелая в Финикию, и то, что касается Хирама, который, выдав свою дочь за иудейского царя Соломона, подарил ему и разнообразную древесину для постройки храма. И Менандр Пергамский составил повествование о тех же событиях. Время же Хирама уже приближается к Троянской войне – а Соломон, современник Хирама, гораздо младше Моисея.

38. У египтян есть точные записи времен, и толкователь их письмен – Птолемей, не царь, а жрец Мендеса. Сей, излагая деяния царей, говорит, что при Амосисе иудеи под водительством Моисея отправились в путь в те места, откуда пришли. А говорит он так: «Амосис же был при царе Инахе». После него Апион–грамматик, вернейший человек, в четвертой книге «Египетской истории» (всего их у него пять) среди многого другого говорит, что и «Амосис, живший при царе Инахе, как записал в летописях Птолемей Мендетский, срыл Аварию». А время от Инаха до взятия Илиона составляет двенадцать поколений – и вот как это можно доказать.

39. Цари аргивян были следующие: Инах, Фороней, Апис, Аргей, Криас, Форбант, Триоп, Кротоп, Сфенелай, анай, Линкей, Абант, Прет, Акрисий, Персей, Сфенелай, Эврисфей, Атрей, Фиест, Агамемнон, на восемнадцатом году царствования которого пал Илион. И разумный человек должен отчетливо понимать, что, по эллинскому преданию, у них не было тогда даже никакой записи истории. Ибо Кадм, научивший их буквам, пришел в Беотию многими поколениями позже. После же Инаха едва лишь при Форонее кончилась звериная и кочевая жизнь, и люди переменились. Поэтому-то если Моисей явился при Инахе, то он старше Троянской войны на четыреста лет. Что это так, доказывает преемство аттических царей: так что если наиболее примечательные деяния у эллинов записаны и известны после Инаха, то ясно, что и после Моисея. Ведь во времена Форонея, который был после Инаха, у афинян упоминается Огиг, при котором был первый потоп, при Форбанте Актей, от которого и Аттика зовется Актеей, при Треопсе же Прометей, и Эпиметей, и Атлант, и двуприродный Кекроп, и Ио – а при Кротопе Фаэтонов пожар и Девкалионово наводнение, при Сфенелае царство Амфиктиона и прибытие Даная в Пелопоннес, и основание Дарданом Дардании, и (тогда же) Европа была доставлена из Финикии на Крит. При Линкее же (произошло) похищение Коры и основание святилища в Элевсине, и земледелие Триптолема, и приход Кадма в Фивы, и царствование Миноса. А при Прете – война Эвмолпа с афинянами, при Акрисии – приход Пелопса из Фригии, и прибытие Иона в Афины, и второй Кекроп, и деяния Персея и Диониса, и ученик Орфея Мусей. В царствование же Агамемнона пал Илион.

40. Итак, Моисей оказался старше по крайней мере названных героев, городов и демонов. И надлежит верить старейшему по возрасту более, нежели эллинам, черпавшим его учения словно из источника, но не по разуму. Ибо софисты их весьма старательно пытались исказить то, что узнали от последователей Моисея и от подобно ему философствовавших, во-первых, чтобы считалось, будто сами они говорят что-то свое, а во-вторых, чтобы, скрыв непонятное им поддельной риторикой, развенчать истину как баснословие.

И что говорили эллинские ученые о наших верованиях и об истории наших законов, кто упоминал о них и сколько было упоминавших, будет показано в книге «К тем, кто высказал мысли о Боге»⁷⁴ (41), а что до теперешнего предмета, то нужно постараться изъяснить, что Моисей древнее не только Гомера, но и предшествовавших ему писателей, Лина, Феламмона, Фамирида, Амфиона, Орфея, Мусея, Демодока, Фемия, Сивиллы, Эпиминида Критского, который перешел в Спарту, и Аристея Проконесского, написавшего «Аримаспию», и Асбола Кентавра, и Бакида, и Дримона с Эвклом Кипрским, н' Ора Самосского, и Пронапида Афинского. Ибо Лин – учитель Геракла, а Геракл появился на одно поколение раньше Троянской войны – это ясно из того, что его сын Тлеполем отправился под Илион. Орфей же был современник Геракла, а вообще-то приписываемые ему писания, говорят, сочинены Ономакритом, жившим при правлении Писистратидов около пятидесятой олимпиады. Мусей же ученик Орфея. То, что Амфион жил за два поколения до Троянской войны, позволяет не рассказывать о нем подробнее любознательным читателем. Демодок же и Фемий жили во время самой Троянской войны – ведь один жил у женихов, а другой – у феаков. Да и Фамирид, и Филаммон не многим их древнее.

Итак, о трудах каждого из ученых, о временах и описании их мы, как и полагаю, расписали вам со всяческой тщательностью – а чтобы восполнить то, чего до сих пор недоставало, проведем доказательство и о так называемых мудрецах. Ибо Минос, который, как полагали, первенствовал во всяческой мудрости, остроте ума и законодательстве, жил при Линкее, царствовавшем после Даная, в одиннадцатом поколении после Инаха. Ликург же, родившийся много позже взятия Илиона, законодательствовал у лакедемонян за сто лет до олимпиад. Драконт же обнаруживается около 'тридцать девятой олимпиады, Солон около сорок шестой, Пифагор – шестьдесят второй. Олимпиады же, как мы доказали, начались четыреста семь лет спустя после Троянской войны. И доказав это таким образом, скажем вкратце и о времени семи мудрецов. Ибо раз старейший из них, Фалес, жил около пятидесятой олимпиады, (тем самым) кратко сказано и о тех, кто был после него.

42. Все это, о мужи эллины, составил для вас, философствуя по-варварски, я, Татиан, родившийся в земле ассирийской⁷⁵, воспитанный сначала в ваших учениях, а затем в тех, которые берусь проповедовать ныне. И зная уже, кто есть Бог и каково творение Его, я предоставляю вам себя готовым к, исследованию догматов, не отрекаясь от угодных Богу убеждений.