Греко-римский политеизм и христианство

[Рец. на: La fin du paganisme. Etude sur les derniѐres luttes religieuses en Occident au quatriѐme siѐcle par Gaston Boissier. Paris, 1891. (Конец язычества. Очерк последних религиозных битв на Западе в четвертом веке, составленный г. Буассье. Париж, 1891 г.)].

Немного можно указать сочинений из исторической литературы последнего времени, которые читались бы с таким неослабным вниманием и были так интересны, как названное сочинение Гастона Буассье, посвященное изображению последних судеб греко-римского политеизма и отношения его к христианству. Кто читал работы этого французского публициста, напр., его «Римскую религию от Августа до Антонинов», тот знаком с его мастерским комбинированием и изложением фактов. В сочинении, заглавие которого приведено выше, к мастерскому изложению присоединился глубокий интерес описываемых событий.

Сочинение Гастона Буассье не дает полной картины падения политеизма на Западе. Оно представляет ряд очерков, проясняющих некоторые стороны великого исторического события и отчасти, напечатанных уже ранее. Но если в сочинении Буассье избранный предмет не исчерпан вполне, тем не менее, оно во многом дополняет более ранние труды по тому же предмету¹ и заключает вообще очень много драгоценного, почему один английский критик справедливо сравнивает это сочинение с золотом, хотя и выбитым в тонкий лист².

Из шести книг, на которые разделяется сочинение Гасстона Буассье, первая посвящена изображению отношения римских императоров IV века, особенно Константина Великого и Юлиана, к политеизму и христианству. В ней мы не встретим каких-либо новых, неизвестных доселе, фактов; это и неудивительно: Буассье не есть историк – исследователь, историк в собственном смысле. Но известные всем факты сгруппированы им необыкновенно хорошо. Главное внимание его обращено на то, чтобы раскрыть психологическую сторону вопроса, разъяснить те мотивы, которыми руководились римские императоры, относясь к христианству то благосклонно то, враждебно. Более, чем некоторые историки, уверенный в христианстве Константина Великого, Буассье думает, что к перемене религиозных убеждений расположила сего императора снисходительность его отца к христианам, некоторая неприязненность к нему Диоклециана и других преследователей христиан, и особенно, успех в решительной битве с Максенцием, пред которой он взывал о помощи к Богу христиан, хотя и молился Ему еще, как язычник. Подобным образом, отступничество Юлиана Буассье объясняет его языческим воспитанием, особенно влиянием уроков Максима Ефесского, его преклонением пред эллинским художественным и философским гением, и эллинским просвещением, враждебностью к нему христианских императоров. Заслуживают внимания следующие слова, которыми заключается 1 § третьей главы первой книги: «Часто судят неправильно о мотивах перехода Юлиана на сторону язычества, – считают этот переход родом протеста здравого смысла против крайностей суеверия; но это – глубокое заблуждение. Верно то, что более было суеверного в представлениях и обрядах той религии (языческой), к которой он перешел, чем в той, которую он оставил и если он переменил веру, то не по ненависти к сверхъестественному, а напротив, потому, что в христианстве не находил достаточно сверхъестественного, не находил столько, сколько ему хотелось»³.

Во второй книге, рассматриваемого сочинения, речь идет о воспитании в древнем Риме и о том, как относились к этой стороне жизни языческого общества последователи учения Христова. Рассмотреть подробно этот предмет привело Буассье то, что воспитание и школа были той средой, в которой христиане сближались с греко-римской религией, до некоторой степени примирялись с ней и в которой, вместе с тем, вырабатывалось ими иногда своеобразное понимание христианства⁴.

Воспитание в Риме при императорах в значительной степени отражало падение нравов вообще. Еще Персий, современник Нерона, в одной из своих сатир, с необыкновенным юмором изобразил отношение барчонка-ученика к своему учителю. В III и IV веках школа еще более потеряла в глубине и серьезности, хотя образованность была, может быть, более распространена, чем прежде. Учителя нередко привлекали к себе учеников рекламами, равно как поблажками ученикам и угодливостью пред ними⁵. Очень много любопытных подробностей сообщает Буассье об учениках школ, пользуясь Геллием. Хорошие ученики, каковых было не мало, всюду следовали за своим учителем, чуждались обыкновенных игр, проводили время в серьезных занятиях и назидательных беседах. «В бытность нашу в Афинах» – говорит Геллий, описывая школьную жизнь – «мы проводили сатурналии самым приятным и в высшей степени мудрым образом, не разнуздывая наш ум, но забавляя и освежая его остроумными и честными беседами. Мы собирались все вместе к столу и тот, кому выпала очередь приготовить обед, должен был наперед позаботиться о какой-либо книге древнего греческого или латинского писателя, и о лавровом венке, который бы мог быть дан, как награда, победителю. Потом он приготовлял столько вопросов, сколько было собеседников. При наступлении времени чтения бросали жребий. Первый, кому достался жребий, начинал и если его считали хорошо ответившим, получал награду. Если же ответ был неудовлетворителен, то отвечать предоставлялось соседу, а когда поставленный вопрос оставался без ответа, увенчивали венком статую божества, занимавшего почетное место при обеде. Что касается предлагавшихся вопросов, то это было или объяснение темного места из какого-либо писателя, или решение небольшой проблемы из истории, или обсуждение какого-либо философского мнения, или разрешение софизма, или разбор какой-либо странной и неупотребительной формы слова»⁶.

Но были ученики и с другими вкусами, с другим духовным складом и направлением. Они выделялись беспорядочностью и буйностью, всячески притесняли вновь прибывших учеников и заставляли их дорого платить за благоволение к ним. Иногда они составляли даже общества, которые дрались на улицах. Так в Карфагене составилось из учеников общество, носившее имя «разрушителей» (еversores). Члены этого общества составляли мучение для учителей и товарищей. Они нарушали порядок при лекциях нелюбимых учителей и заставляли закрывать школу. Чтобы избегнуть их, Блаж. Августин перенес в Рим свой курс ораторского искусства.

Каков бы ни был строй жизни и характер учения в школах римских в III и IV веках, они, во всяком случае, составляли внушительную силу и опору политеизма. «В школах, под влиянием учителей, которые почти все были еще последователи древнего культа, завершилось обращение Юлиана» (к язычеству)⁷.

Когда учение Христа начало привлекать к себе людей образованных, тогда в христианском обществе, естественно, должен был возникнуть вопрос: как относиться к языческой образованности и школам, ограничивавшимся, собственно, объяснением древних писателей Греции и Рима, и усовершенствованием ораторских талантов (грамматикой и риторикой)?

На этот вопрос давались ответы неодинаковые. Школьное учение считалось столь важным, что даже ригорист Тертуллиан дозволял мальчикам христианским учиться в школах языческих, надеясь, что они, изучая творения языческих писателей, будут лишь усовершенствоваться в знании филологии и риторики, но избегнут заражения религиозными мнениями язычества, и не проникнутся любовью к нему. Но он решительно утверждал, что христиане не могут быть учителями, не могут открывать школьных курсов, так как обязаны будут присутствовать при религиозных торжествах в честь богов политеизма.

Другие христиане находили безвредным учительство, представляя возможным, при комментировании древних авторов, не пускаться в объяснения религиозной стороны в них. Можно думать, что Юлиан, воспрещая христианам учительство, имел в виду прежде всего то, что учителя из христиан при объяснении древних писателей будут, так сказать, парализовать распространение политеистических верований путем школы.

Указ Юлиана, воспрещавший школьное учительство христианам, подал мысль некоторым из учителей-христиан создать новую учебную книгу для школьного употребления, книгу христианскую. Таковую попытку предприняли Аполлинарии (из Лаодикии в Сирии), – отец и сын. Первый с этой целью занялся переложением Библии в стихи, составив эпическую поэму в 24 песнях, в которых описывались события от начала мира до Саула; кроме того, он составлял трагедии по образцу Еврипидовых, комедии по образцу Менандровых, составлял оды, в которых подражал Пиндару. Другой расположил в диалогах, подражавших диалогам Платона, Евангелие⁸. Но пример Аполлинариев не нашел подражателей и не имел успеха уже, потому что работы их, исполненные поспешно, хотя не без таланта, в литературном отношении далеко уступали гениальным произведениям древних поэтов Греции и Рима.

Вопросу об отношении христиан к школе, имевшей языческий характер и к школьному воспитанию, Блаж. Августином посвящено целое сочинение «De doctrina Christiana» Блаж. Августин не воспрещает никому изучать произведения языческих писателей, и посылать детей в школы язычников-грамматиков и риторов, указывая, однако, что в языческих писаниях должен быть усвояем язык, а не мысли, и это мнение епископа Гиппонского проникло в жизнь. До VI века на Западе были школы, основанные на изучении произведений языческих писателей.

В третьей книге сочинения «La fin du paganisme» говорится о том, как отразилось воспитание в языческих школах на христианских писателях. Прежде всего, разбираются: сочинение Тертуллиана «De pallio» и «Octavius» Минуция Феликса. В сочинении «De pallio», написанном около 209 года, Тертуллиан отнюдь не выражается так враждебно о философии, как в других своих сочинениях⁹. С другой стороны, сочинение «De pallio», как и другие сочинения Тертуллиана, написано риторически, напоминает своим изложением школьную декламацию. Если же Тертуллиан, заключает Буассье – уступил, если он – этот прямолинейный до еретичества христианин – не мог отстраниться от впечатлений юности, то, значит, сильно было влияние школы¹⁰. Подобное открывается из «Octavius» Минуция Феликса. Минуций доказывает истину христианства философскими аргументами, представляет в защиту его, что оно имеет много сходного с древней философией. Но отсюда прямо следует, что составитель «Октавия» был поклонник древней философии.

Кроме того, влияние воспитания в языческих школах проясняется историей обращения в христианство Блаж. Августина, занимавшегося светскими науками в Кассиакуме и в связи с этим, откладывавшего свое крещение, а также непоследовательностями в духовной жизни Блаж. Иеронима, бывшего долго не в состоянии отказаться от языческой науки и литературы.

Изучение христианских писаний вообще важно при исследовании отношений язычества к христианству: «христианская литература произошла из соединения языческой древности с христианством»¹¹. Но изучение произведений христианской поэзии имеет специальную важность в этом деле. Христианская поэзия имела в виду не одно лишь назидание, но и эстетическое удовольствие. Она вызвана была отчасти стремлением доказать, что христианство совместимо с искусством и образованностью, что могут быть художественные произведения с христианскими сюжетами и «более, чем проза, служила к тому, чтобы победить последнее сопротивление образованных язычников»¹².

И вот, Буассье посвящает четвертую книгу своего сочинения обзору христианской поэзии на Западе. Сначала он кратко говорит о сивиллинских изречениях и апокрифах, затем о полу-народной поэзии Коммодиана, наконец, о гимнах Амвросия Медиоланского и о произведениях Павлина Нольского и Пруденция.

Пятая книга, заключающая много любопытного, посвящена характеристике языческого общества на Западе в конце IV века и начертанию его отношения к христианству.

Языческие писатели, второй половины IV века, редко говорят о христианах и христианстве. Лишь мимоходом говорят о христианах и Тацит, и другие современные ему писатели. Но молчание этих последних было результатом неведения о христианстве и непонимания его важности. Молчание языческих писателей IV века о христианстве, когда христианство, со дня на день, делало новые приобретения, даже в среде потомков древней римской аристократии и сделалось религией господствующей, является своего рода тактикой. Языческие писатели игнорируют намеренно христианство молчанием показывая, что не придают ему важности.

Ни один писатель не доказывает это столь ясно, как Макробий. Он жил в конце IV и в начале V века, и оставил нам два сочинения: комментарий на «Somnium Scipionis» (Сон Сципиона) – Цицерона и сочинение под заглавием «Saturnalia». В первом из этих сочинений противопоставляются христианству лучшие идеи древней греческой философии, преимущественно, философии Платона. Название другого сочинения заимствовано от языческого праздника сатурналий, во время которого происходили разговоры, составляющие их содержание. Некоторые из этих разговоров вращаются около пустяков, наприм., имеют предметом хорошие снеди и хорошее вино, или решают вопрос отчего происходит, что мед лучше, когда он свеж, а вино лучше, когда оно старо. Но иногда в них затрагиваются серьезные и животрепещущие, для тогдашних образованных язычников, вопросы, напр., дается рациональное обоснование и объяснение праздников древнеримской религии, как то; ларенталий, сатурналий и т. под., причем, выставляется такой принцип: «должно уважать древность» (vetustas adoranda est). Разговаривающими лицами являются, что, также, имеет демонстративный характер, Претекстат, Симмах, Никомах Флавиан и другие лучшие люди языческого общества в Риме в конце IV века, как бы представители и отобраз этого общества. Христианство не называется ни однажды в «Сатурналиях» Макробия; но ясно, что он непрестанно думает о христианстве для того, чтобы смеяться над ним и проклинать его.

То, что прикровенно и тонко представляет Макробий, прямо и с горячностью высказывает Рутилий Намациан, поэт, родом из Галлии, занимавший некоторое время высокие должности в Риме. Его поэма «Itinerarium», в которой он описывает свое возвращение из Рима в Галлию, проникнута самым нежным чувством к Риму и древнеримской религии, и решительной враждой к христианству. Стоит отметить особенно неприязненное отношение Рутилия к отшельничеству христианскому, к удалению в места уединенные, которое столь резко противоречиво римскому воззрению, что гражданин должен жить для отечества и общества. При виде острова Капрарии, населенного отшельниками, раздражение Рутилия заявляет себя следующими словами: «эти люди лишают себя удобств благополучия для того, чтобы избегнуть его суровости. Разумно ли делать самого себя несчастным из страха сделаться таковым помимо воли? Какое извращение ума – отстраняться от блага из боязни зла» и т. д. Но выражая свое негодование на отшельников, Рутилий имеет в виду христианство вообще, которое у него называется «сектой, злейшей, чем яд Цирцеи».

Последняя книга сочинения «La fin du paganisme» озаглавливается: «Последние битвы» (язычества с христианством). В ней изображается судьба и содержание записки (relatio) Симмаха о восстановлении в курии жертвенника Победы; излагаются главные мысли апологетического труда Блаж. Августина «De civitate Dei»; разбираются обвинения, будто христианство было причиной гибели Римской Империи и разъясняется отношение христиан к разрушающейся Римской Империи, и победоносному варварству.

В сочинении Буассье, строго, вообще, продуманном и проверенном, заметна наклонность мирить противоположные мнения. Высоко ценится Юлиан, но не закрываются глаза и на его недостатки; признается его попытка восстановить и усовершенствовать язычество искренней, но непрактичной и фальшивой в своем существе.

Средним путем идет автор сочинения «La fin du paganisme» и в разборе обвинений, заявленных древними язычниками и некоторыми историками нового времени, напр., Гиббоном, будто христианство было причиной гибели Римской Империи. Он находит несправедливым утверждение, что христианство, проповедуя девство, содействовало сокращению народонаселения Римской Империи, равно как и то, будто, являясь религией мира, оно ослабляло воинственный дух народонаселения и доказывает, что уменьшение народонаселения, ослабление воинственности, равно, как удаление от общественных должностей и другие печальные явления, указывавшие на нравственное измельчание и расстройство, начались в Римской Империи гораздо ранее, чем обыкновенно думают.

Христианство, как религия всемирная, не связывало себя, конечно, с существованием Римской Империи. Тем не менее, христиане, как видно из писаний Блаж. Августина, полны были горячего патриотизма и боролись против напора варваров, хотя, в конце концов, помирились с их властью.

Вот рамки, в которые заключено содержание в сочинении Гастона Буассье «La fin du paganisme». Сочинение это изобилует основательными мыслями, остроумными суждениями, сближениями, замечаниями. Наиболее хороши те отделы, где автор имеет дело с произведениями литературы классической и древнехристианской, которые он особенно хорошо знает и к которым особенно охотно обращается, не только извлекая из них данные для решения того или другого вопроса, но предлагая иногда и краткие их характеристики.

П. Цветков