Церковный чтец в глубокой древности

(Из истории «псаломщиков»)

Вопрос о историческом происхождении должности церковных чтецов (анагностов) нельзя назвать простым и ясным. Этот, теперь малозаметный, церковный чин, по-видимому, пережил в древности сложную историю, которая и до сих пор еще недостаточно распутана.

Касательно происхождения института церковных чтецов (анагностов) как протестантские, так и римско-католические писатели до последнего времени держались мнения, что он возник в конце II или начале III века – из диаконата. И рассуждали так: с течением времени, по мере появления новых потребностей богослужения и церковного благочиния, нужно было создать новую должность, и вот возникают чтецы, как восполнение диаконской должности. На этом и оканчиваются все рассуждения о такой неважной церковной степени, как «чтец». Но в ближайшее к нам время обращено было внимание на одно свидетельство о чтецах, находящееся в малоизученном памятнике II века, известном с именем Canones Ecclesiastici. А этим свидетельством чтецам отводится необычное место в церковном персонале: после пресвитера – и выше диакона. Названный памятник, между прочим, ведет речь о поставлении в разные церковные степени и указывает требования, которые предъявлялись в отношении к лицам, занимавшим эти степени, причем свои рассуждения ведет в таком порядке: о епископе, пресвитере, чтеце, диаконе. Этого мало. Здесь поставлены по отношению к чтецам такие требования, которые заставляют иначе, чем как это было раньше, понимать характер и существо должности первохристианских чтецов. Здесь говорится: «при поставлении в чтеца нужно старательно разузнавать – не болтун ли он, не пьяница ли, не наклонен ли к смехотворству, вообще добрых ли он нравов»¹. «Во время собраний в день Господень (воскресенье) он занимает первое место и должен, по словам памятника, обладать ясной речью и быть способным к учительству, так как он занимает место евангелиста. Кто служит слуху неведущих – добавляет памятник, тот будет считаться вписанным у Бога» (подразумевается: в книгу живота)². Приведенное место – нужно сознаться – перевертывает все наши привычные понятия о чтеце древней Церкви. Здесь, что ни слово, то загадка, требующая большого напряжения мысли. И прежде всего чтец в перечне церковных лиц помещен выше диакона. Значит, почему-то представляется почтеннее и значительнее диакона. Далее, ему отводится за богослужением, в церковных собраниях, какое-то первое место. От него требуется довольно высокая нравственная жизнь. А главное требуется, чтобы он не только читал, но и истолковывал Св. Писание: он называется «евангелистом», т.е. проповедником; его деятельность ублажается, ибо ему обещано, что имя его впишется у Бога. Все это такие черты, которые древними источниками не приписываются диакону, в родственную связь с которым ставят чтецов некоторые исследователи истории Церкви; в особенности ярко бросается в глаза требование, чтобы чтец был способен истолковывать Св. Писание, чего в то время совсем не предъявлялось в отношении к диакону. Вообще сведения о чтеце в данном источнике не оставляют сомнения в том, что институт чтецов отнюдь не возник из диаконата, ибо рассматриваемый памятник категорически поставляет чтецов выше диаконов.

Если так, то что же такое первоначальный институт чтецов?

Изучение всех главных документов, относящихся к вопросу, показывает, что прежде, чем войти точным образом в состав клира, чтецы пережили не кратковременную историю, что, далее, первоначально чтецы имели совсем другой характер деятельности и другое значение, чем какое получили потом, и что, наконец, институт этот, по своему происхождению древнее, нежели как обыкновенно думают. Когда мы раскроем историю чтецов, то увидим, что, быть может, и прав был Коммодиан, христианский писатель III века, который с следующими словами хвалы обращается к чтецам: «вы цветы в народе, вы светильники Христовы, помните о своем достоинстве и не забывайте о своей власти»³.

Рассмотрим те свидетельства древности, которые помогут разъяснить церковно-общественное положение чтецов, их функции, – вообще темную их историю.

Остановимся прежде всего на свидетельстве Тертуллиана (кон. II и нач. III в.). Тертуллиан к церковным степеням относить лишь епископа, пресвитера, диакона (и, пожалуй, вдовицу). Чтец опущен⁴. Тем не менее в его время в Карфагене чтецы несомненно существовали. Куда же относились чтецы? К разъяснению вопроса может послужить следующее свидетельство этого писателя. Обличая еретиков (гностиков) за допущение у них церковных беспорядков, Тертуллиан говорит: «у них сегодня один епископ, а завтра другой; кто сегодня диакон, тот завтра чтец; кто сегодня пресвитер, тот завтра мирянин»⁵. Обыкновенно думают, что в приведенных словах Тертуллиан делает упреки еретикам за то, что у них беспорядочно перемешивались церковные степени клира. Но правильнее будет утверждать, что Тертуллиан упрекает еретиков в данном случае за допущение еще больших злоупотреблений, чем вышеуказанный беспорядок. Он упрекает их не за смешение степеней иерархических, а за то, что лица, не принадлежащие совсем к клиру, функционируют у них, как лица церковного чина. Такое объяснение приведенных слов Тертуллиана дает возможность сделать интересный вывод касательно вопроса о чтецах. Но спрашивается: основательно ли то объяснение слов Тертуллиана, на какое мы сейчас указали? Это объяснение представляется совершенно правильным и вот на каких основаниях. Он упрекает, что у еретиков сегодня один епископ, а завтра другой, – значит, кто ни попало; далее, что у них кто сегодня пресвитером, тот завтра мирянином. Очевидно, и последний пример о диаконе нужно понимать в том же смысле: если он говорит, что кто у них сегодня диаконом, тот завтра чтецом, то он, очевидно, хочет сказать, что диакон у них из диакона на другой день становится мирянином. Что упрек Тертуллиана действительно заключается в том, что у еретиков были перемешаны два порядка – порядок лиц иерархических с порядком лиц мирских, это ясно открывается из заключительных слов, которыми он заканчивает вышеприведенную тираду; он говорит: у еретиков «и мирянам поручаются иерархические обязанности». Вот где суть обличений Тертуллиана! Из этого следует, что Тертуллиан не причислял чтецов к разряду лиц клира. Для него степеней клира три: епископ, пресвитер, диакон, как это он ясно говорит при других случаях в своих сочинениях.

Итак, мы видим, что во времена Тертуллиана, т.е. в конце II века и в начале III, а следовательно, и раньше того чтец не принадлежал к членам клира.

Можно поэтому с полной вероятностью утверждать, что чтец в древнейшую пору Церкви не причислялся к клиру. Некоторые чтецы в таком положении оставались даже и позднее, во времена Киприана, епископа Карфагенского (середина III века). В своих письмах этот карфагенский пастырь упоминает о лицах, имеющих право читать Свящ. Писание в церковных собраниях, но оставшихся в мирском состоянии; из писем того же Киприана видно, что существовали в его время какие-то lectores (чтецы) – lectores doctorum audientium («чтецы при учителях – несомненно пресвитерах – при учителях для оглашенных»), но что это за должность доселе никем не объяснено, – но и эти lectores не были клириками, а считались лишь «приближенными к клиру»⁶.

Еще важнее свидетельство Киприана о тех чтецах, которые в его время стали зачисляться в состав клира. (А это при нем уже стало встречаться и в Карфагене). Он описывает дело, исполняемое чтецами, и место, занимаемое или при богослужении, – как нечто в высшей степени почетное. Поставляя отличившегося особенным мужеством во время гонения, некоего Целерина во чтецы, Киприан пишет в письме к клиру и народу: «мы возвели его на амвон, на этот церковный трибунал (судилище), чтобы поставленный на возвышенном месте и при таковом своем почете видимый всему народу он читал заповеди (praecepta) и Евангелие Господни. Пусть он увидит, есть ли высшая степень, на которой можно было бы принести столько пользы в Церкви»?⁷ Очевидно, Киприан к должности чтеца относится с каким-то особенным почтением; но этим дело не ограничивается, он называет место, на котором стоит чтец, как бы своего рода церковным трибуналом, а так как трибунал в то время находился во власти пресвитеров, имевших такое близкое отношение к алтарю, то Киприан сближает этим самым служение чтеца с служением пресвитера⁸. И это не случайная, ничего не значащая заметка. Св. Киприан смотрел на чтецов, как на кандидатов в пресвитеры. В том же письме, указав на достоинства Целерина и другого чтеца Аврелия, он пишет: «да будет вам известно, что они предназначаются нами к пресвитерскому достоинству, а потому они должны быть почтены одинаковой с пресвитерами кружкой и при ежемесячном разделе получать части в равном с ними количестве, как имеющие с достижением более зрелых лет восседать с нами»⁹. Из этого места письма Киприана с ясностью открывается, что чтецы, достигшие известного возраста, были естественными кандидатами именно во пресвитеры: этот переход считался настолько натуральным, что Киприан нисколько не затрудняется прямо назначить вышепоименованным чтецам пресвитерское вознаграждение из церковных доходов, хотя они еще и не сделались настоящими пресвитерами.

Таким образом, мы видим, что чтецы в древности представляли собой что-то необычайное. Долгое время они к клиру не принадлежали, но пользовались почетом, а впоследствии – в случае принятия в клир, были в Карфагене естественными кандидатами в пресвитеры. Откуда могло возникнуть такое непонятное явление?

Все это до известной степени разъяснится, если мы изучим, сколько возможно, с одной стороны так сказать первоначальную природу чтеца, а с другой его функции, какие ему принадлежали до того времени, когда он сделался неважным церковным чином.

О первоначальной природе чтецов дают понятие отчасти Canones Ecclesiastici, где о чтеце говорится, что он занимает место «евангелиста». А под выражением: «евангелист» на языке того времени разумелись харизматичные учители, т.е. лица, считавшие себя обладающими благодатным даром учительства в Церкви. Они, как известно, именовались «пророками, дидаскалами» (1Кор.12:28). Их было много в I и в первой половине II века¹⁰. В том же документе – Canones eccles. – о чтеце еще замечается, что в церковных собраниях в день воскресный чтец занимает первое место. Можно допускать мысль, что такое место отводилось чтецу потому, что он в таком или другом отношении напоминал или даже имел сродство с теми же вышеупомянутыми харисматическими учителями, которым в собраниях отводилось почетное место¹¹. Само по себе предположение, что по первоначальной своей природе чтец относился в начале к разряду харисматических учителей, не заключает в себе ничего невероятного. Харисматические учители составляли разряд людей «глаголавших слово Божие», но тоже самое делали и чтецы, читавшие с амвона Свящ. Писание – во всем его объеме, т. е.: не один только так называемый Апостол и Ветхий Завет, но и самые Евангелия. Положим, все это пока предположения, но они могут находить подтверждение в свидетельствах древности. А когда это будет сделано, для нас станет понятно, почему в начале чтец, при всем уважении к нему, не считался принадлежащим к клиру, а был мирянином: в начале его никто не поставлял формально, как никто формально не поставлял пророков и дидаскалов. – Но попытаемся с возможной обстоятельностью доказать мысль, что чтец имел некоторое сродство с харисматическими учителями.

Здесь прежде всего нужно обратить внимание на ту молитву, которая записана в Постановлениях апостольских и которая читалась при поставлении в чтецы. Вот эта молитва: «Боже вечный, многий в милости и щедротах, сам и ныне призри на раба твоего, ему же вручается читать Свящ. Писание твое людям твоим, и даждь ему Духа Св., Духа пророческого. Иже Эздру раба твоего на чтение законов твоих народу твоему умудривый: и ныне, призываемый нами, умудри раба твоего, и даждь ему врученное ему дело совершающу неосужденно, достойным явитися вящия степени» (Постановл., кн. VIII, гл.22). здесь обращает на себя внимание прошение о том, чтобы Бог ниспослал чтецу «Духа Св., Духа пророческого». Чтецу испрашивается Дух Святой, – но во имя Духа Святого действовали и харисматические учители; чтецу испрашивается Дух пророческий, но здесь, разумеется, не дух пророков ветхозаветных, так как чтецы никогда не были пророками в этом смысле: чтецы должны являться тем же, чем были харисматические новозаветные пророки. В этой мысли нас утверждает и еще одно замечание, находимое в тех же Постановлениях апостольских. Автор Постановлений, указывая, как нужно делить церковную кружку между различными клириками, говорит: «а если есть и чтец, то и он пусть получит долю едину – в честь пророков» (Кн. II, гл.28). Думать, что здесь разумеются пророки ветхозаветные нет никаких оснований, потому что мы не знаем, чтобы давалась в Ветхом Завете какая-то «доля единая» пророкам, но, несомненно, знаем, что доля всяких начатков, даже денег – действительно выдавалась харисматическим пророкам, как об этом возвещает древнехристианский памятник: Учение двенадцати Апостолов (гл. XIII)¹². Итак, принимая указанные основания, нет, кажется, причин сомневаться в том, что первоначальная природа чтецов имела сродство с харисматическими учителями – в особенности с пророками. – Сейчас приведенное место из Постановлений Апостольских имеет езе другую редакцию, которая с новой стороны освещает вопрос о чтецах. В новейшее время найден древний сирский памятник, которому дали греческое название: Διδασκαλία – наставление, – и который представляет собой первоначальную редакцию большей части (I – VI книг) теперешних Постановлений Апостольских (разумеется, в свое время этот памятник явился не на сирском, а греческом языке). В этом сирском памятнике рассматриваемое место о доле чтецов читается так: «а если и чтец есть, пусть получит и он, как пресвитеры, – (в честь пророков).¹³ Здесь находятся слова, которых нет в теперешних Постановлениях апостольских: пусть и он получит, как пресвитеры. Следовательно, если во времена Киприана, как мы указали выше, чтецы являлись естественными кандидатами на степень пресвитерства, то это не было обычаем частной Карфагенской церкви, а было явлением общим, так как находит себе не прямое, но прочное подтверждение в Сирской Διδασκαλία, представляющей собой собрание древнейших церковных законов.

Теперь займемся рассмотрением тех функций, какие принадлежали чтецу древнейшей эпохи. Как показывает самое имя. Чтец имел обязанность читать при богослужении Свящ. Писание. Он это и делал. Но читал, не как теперь, только некоторые книги Свящ. Писания, но без исключения все. Т. е. он делал не только то, что теперешний чтец, но то, что принадлежит теперь к прерогативам пресвитера и диакона. Самое искусство чтения в те времена не принадлежало к таким распространенным явлениям, как в наши дни. В особенности среди малообразованного первохристианского общества человек, умевший читать, мог быть поставляем высоко. Кстати, нужно еще прибавить, что тогдашний способ писания книг, называемый scriptio continua, без знаков препинания и без промежутков между словами, был чрезвычайно труден для чтения; не всякий мог легко научиться читать тогдашнюю рукопись. И Церковь действительно ценила чтецов, исполняющих свое дело как следует. По известиям одного древнего сборника канонов, епископ, посвящая чтеца и вручая ему книгу, говорил: «если ты будешь исполнять свое дело с верностью и с пользой, то будешь иметь часть с теми, кто исполняет слово Господне»¹⁴. Значение чтеца в древнейшую эпоху Церкви еще больше возрастет в наших глазах, если примем во внимание следующее обстоятельство: в те времена (в I и II вв.) играли большую роль в христианских общинах в качестве церковных учителей харисматические пророки и дидаскалы¹⁵. Но весьма возможно допустить, что между этим учителями, обладавшими даром свободной речи, могли быть лица, не умевшие читать книг. В таких случаях чтец мог быть чрезвычайно полезен, ибо древняя проповедь всегда примыкала к тому, что прочитано было за богослужением из книг Свящ. Писания. Но одни ли харисматические учители нуждались в чтецах, как в своих добрых помощниках? В древнейшую пору христианства и между епископами встречались лица неграмотные¹⁶. Как эти лица могли беседовать с общиной в храме, если бы наперед чтец не читал пред началом проповеди известного отдела Свящ. Писания? Недаром же сначала все Писание читали в Церкви одни чтецы; быть может их помощь была существеннее, чем как мы полагаем теперь.

Чтецу принадлежала не одна механическая функция – чтение Свящ. Писания в собраниях, но – что особенно важно – он имел право еще и толковать Свящ. Писание для верующих публично, в церковных же собраниях. Это новая и важная функция существенно приближала чтеца к харисматическим пророкам и дидаскалам. Харисматический учитель поучал народ, толковал Свящ. Писание, тоже делал и чтец; притом в то время вообще дар религиозного наставления, учительства считался подлинным даром Св. Духа, харисмой. В принадлежности чтецу функции – толковать Свящ. Писание публично, вообще наставлять верующих, – хорошо удостоверяет нас памятник: Canones Ecclesiastici. В нем прямо требуется, чтобы чтец «имел способность к поучению», «так как он занимает – добавляется в памятнике – место евангелиста», т.е. харисматического учителя. Каким образом возникла эта функция чтецов – толковать Свящ. Писание? Прежде всего нужно сказать, что по древним представлениям чтение Свящ. Писания и объяснение его стояли в тесной связи между собой: кто читал Писание, тот, как бы, обязывался и толковать его (1Тим.4:13). Но еще более важным условием появления рассматриваемой функции у чтецов служило то, что было особое время в положении Церкви, когда чтец самой силой вещей побуждаем был взяться за дело толкования и поучения. Наступило время, когда не стало харисматичных учителей, – это время наступило для одних церквей раньше, а для других позже, – а раз наступило такое время¹⁷, нужно было занять место этих учителей, ибо поучение составляло тогда существенную принадлежность церковных собраний. Эту обязанность естественнее всего, по исчезновении пророков и дидаскалов, было всецело взять на себя епископам, из которых иные до этого времени, при существовании харисматических церковных учителей, могли и совсем не заниматься этим делом. Но епископы далеко не всегда могли брать на себя это дело. Памятник: Canones Ecclesiastici¹⁸ представляет возможность таких случаев: «когда епископ оказывался неграмотным (ἀγράμματος)». Подобным же образом и Постановления апостольские (кн. II, гл. 1), не исключают таковой же возможности, повторяя слова памятника: Canones. А церковная история действительно может указать немало необразованных епископов¹⁹, живших около того времени, когда исчезают последние харисматические учители. Естественно, при таких условиях, что обязанность поучать общин, толковать Свящ. Писание перешла к чтецу, который принадлежал к наиболее провещенным членам церковной общины и, пожалуй, клира²⁰. Нельзя утверждать, чтобы это золотое время в жизни института чтецов продолжалось долго, но оно все же было, – это исторический факт. Это было состояние во всяком случае переходное и очень возможно, что не во всех церквах имело место возвышение чтеца на степень церковного проповедника.

Теперь нам нужно доказать, что в истории рассматриваемой нами эпохи действительно встречались чтецы в роли проповедников в церковных собраниях. Без этого наши разъяснения могут казаться гадательными. К счастью, до нас дошла целая проповедь чтеца древнехристианской эпохи. В числе произведений древнехристианской литературы с давних пор занимало видное место так называемое II послание Климента, епископа римского (нач. II века). Признавалось оно Климентовым просто потому, что первоначально оно открыто было в одном и том же кодексе с первым, подлинным посланием Климента. Но до самого недавнего времени никто из ученых точно не знал, что такое в существе дела так называемое II Климентово послание, так как оно сначала открыто было в неполном виде. Теперь же, когда это произведение сделалось известным в полном его виде, ученые пришли к тому выводу, что так называемое II послание Климента есть проповедь, древнейшая проповедь, какая только сохранилась до нас, проповедь, появившаяся не позднее середины II века. Кому же принадлежит по своему происхождению эта проповедь? Судя по содержанию ее, она не могла быть произнесена ни епископом, ни пресвитером, потому что проповедник говорит к слушателям как человек равный с этими последними и дает знать о своем подчинении пресвитерам²¹. Можно задать себе вопрос: не принадлежит ли проповедь по своему происхождению какому-либо харисматическому учителю, напр., пророку? Но и этого нельзя допускать: свои поучения и назидания харисматические учители произносили экспромтом и наизусть, а здесь мы имеем дело с проповедью, записанной на тетради; проповедник говорит о себе: «я читаю» (ἀναγιγνώσκω: cap. 19). (Вот древнейший пример проповеди, предварительно записанной на тетрадку, как известно, столь спасительную для проповедников нашего времени; такая древность употребления проповеднической тетрадки, конечно, может защищать наших проповедников от упрека во введении бумажного проповедничества; но едва ли они были бы польщены, если бы знали: кто первый завел спасительную тетрадку?). Так – говорим – проповедь эту произносил не харисматический учитель, ибо этот говорил поучения, а не читал. Да и самый тон проповеди не допускает подобного предположения. Проповедник здесь говорит не от лица Духа Св., как делали пророки и дидаскалы, а поучает, так сказать, на свой страх; притом же он поучает не как власть имеющий учить, не как авторитет, а как человек очень скромный и смиренный: он даже называет себя «всегрешным» (cap. 18). Итак, кто же написал загадочную проповедь? Думают, что никто другой. Как чтец. (Итак, первый начал произносить проповеди по тетрадке – выражаясь языком современным – не более, как псаломщик)! А для доказательства сейчас указанной мысли справедливо ссылаются на разные выражения самого проповедника. В особенности же к этому выводу склоняются, когда проповедник прямо дает знать, что сначала он прочел отдел Свящ. Писания за богослужением²² (а это дело чтеца), а затем стал читать и свое поучение, относящееся к этому отделу Писания. Итак, мы имеем пример проповедника – чтеца, взявшего на себя обязанность эту, как раз в то время, когда стали исчезать харисматические учители, т.е. около середины II века²³. Но это не единственный, нам известный пример чтеца, занимавшегося толкованием Свящ. Писания с церковной кафедры. Один мученик Диоклетианова гонения, по имени Прокопий, в актах мученических назван и чтецом Св. Писания (за богослужением) и истолкователем его²⁴. – Проповедничество с церковной кафедры было функцией, характеризующей положение чтецов в лучшую пору жизни этого института. Поэтому-то чтецов в это время ставили выше диаконов (Canones Eccles.).

* * *

Расскажем вкратце (резюмируем) историю института чтецов, как она представляется на основании имеющихся документов. Чтецы появляются в Церкви гораздо раньше, чем как об этом принято думать. В начале Апокалипсиса говорится: «блажен читающий и слушающие слова пророчества сего» (Откр.1:3). Здесь уже различаются читающий, чтец и его слушатели. Едва ли здесь идет речь о простом читателе вслух. Подобное различение чтеца от слушателей было бы пустым педантизмом, если бы при этом не шло речи о чтеце, занимающем известное видное место в церковной общине. Значит, это место Апокалипсиса дает свидетельство о существовании чтецов раньше 100-го года христианской эры. Еще яснее представляется существование чтецов около середины II века. В известной апологии Иустина, при описании совершения Литургии христианами (вероятно, в Риме), говорится (гл. 67): когда чтец прервет чтение писаний апостольских или пророческих, тогда предстоятель начинает говорить к собранию.

Вначале чтецы появились, как лица нужные при совершении богослужения: читать хорошо могли лишь немногие из первоначальных христиан, так как между ними мало было лиц, получивших образование. Чтецы сначала не принадлежали к клиру, потому что подобно харисматическим учителям, не были лицами выборными или назначаемыми, а служившими в силу внутреннего призвания, но не принадлежа к клиру, они успели на некоторое время достигнуть высокого положения. С исчезновением харисматических учителей, они сделались проповедниками Слова Божия в церковных собраниях. Но едва ли это продолжалось долго. Во всяком случае это был золотой период в жизни чтецов; он продолжался с середины II до второй четверти III века. Затем звезда чтецов видимо начинает блекнуть. Столь выгодно отличавшее их, проповедничество стало отходить от них. Оно частью перешло к епископам, между которыми теперь реже и реже стали попадаться люди малообразованные: ἀγράμματοι, как называли их Canones Ecclesiastici. Проповедническую должность стали отправлять также и пресвитеры: около середины III века в Карфагене появились presbyteri doctores – пресвитеры учащие²⁵. Значение чтецов стало падать. Зачисление их в клир и отведение им невысокого места здесь сильно подорвало важность и престиж чтецов. Это включение чтецов в разряд клириков и притом низших происходит в двадцатых годах III века. В середине же III в. окончательно определяется положение чтецов в клире. Это произошло в Риме. В правление папы Корнелия они причисляются уже к одной группе с привратниками и заклинателями²⁶. От чтецов стали требовать только механического дела – чтения, не поручая им более важных функций. Впрочем, в течение III века должность чтецов на практике еще далеко не превратилась в должность низшего разряда, какой она стала в более позднее время. Из некоторых фактов начала IV века видно, что чтецы еще не потеряли некоторого значения. Во время гонений Диоклетиана, когда приказано было отбирать у христиан кодексы Св. Писания, то сбережение этих кодексов от опасности было поручено чтецам; так в одной африканской церкви на руках чтецов находилось целых 32 кодекса. Между подписями собора Арльского (314 года) встречаем подписи двух чтецов – редкое отличие²⁷.

А. Лебедев