Азбука трезвости
(сборник религиозно назидательных и вообще добрых статей, рассказов и стихотворений о вреде пьянства и пользе трезвости)
Пьянством Ангела-хранителя отгоняем от себя, а злого беса привлекаем, ибо бесы радуются нашему пьянству.
(Слова преп. Феодосия Печерского).
Содержание
Голоса пастырей и учителей церкви о вреде пьянства «Берегитесь» О пьянстве Злой хмель Пьянство – великое зло для человека В чем искать причину пьянства? Запой, как грех и болезнь человека Омут Я никого не обокрал и не убил Дорожка ко греху Что такое трезвость? Чем и как предохранить себя от пьянства? Голоса докторов и других добрых людей о вреде пьянства Призыв к трезвости В чем заключается главное зло пьянства? Что увлекает нас к пьянству Происхождение алкоголя Как действует водка на тело человека? Как действует водка на желудок? Водочное сердце Пивное сердце Когда дурная привычка пить делается болезнью? Как люди делаются пьяницами! Ошибки пьяниц Пагубный обычай Совесть и вино Тайна долголетней жизни Рассказы и стихотворений о вреде пьянства и о пользе трезвости Богатырь Враг Зачем пьешь мужичек? Перед смертью Завет честной, несчастной вдовы Гора и камень Секретарь Зарецкий Как я сделался трезвенником? Рассказ ямщика Книжка сделала свое дело Два соседа Плоды трезвой жизни Правило, которому никогда не нужно следовать Верный магометанин Друзья трезвости Веньямин Рюс Отец Матфей I II Петр Визельгрен, апостол трезвости в Швеции Агнесса Вестон Глава I. Молодые годы Агнессы Вестон Глава II. Как она стала трезвенницей Глава III. У моряков и солдат Глава IV. Проповедь трезвости на морских кораблях Глава V. Среди морской молодежи Глава VI. Учреждение особого дома трезвости для моряков Глава VII. Конец доброго дела
Голоса пастырей и учителей церкви о вреде пьянства
«Берегитесь»
Пастырское послание Агафангела, епископа Вятского и Слободского
В прошедшем году предложил я вам, возлюбленные, наставление о том, чтоб вы удерживались от произношений худых слов и приучали своих детей отвращаться сквернословия. Ныне нахожу нужным говорить о другом предмете, на который всем нам надобно обратить внимание, именно об излишнем употреблении вина, то есть о пьянстве.
Пьянство действует разрушительно на телесную нашу жизнь. Посмотрите на человека нетрезвого. Он был красив; лицо его сияло приятностью. Теперь оно приняло какой-то темный вид; глаза его смотрят дико; язык движется с трудом и не договаривает; ноги, на которых он доселе держался крепко, становятся слабы и не удерживают на себе тела; пьяница падает, как пораженный параличом. Как часто пьяницы, лишенные сил управлять своими ногами, засыпали на морозе и вовсе не вставали с этой постели, или вставали с отмороженными членами! Случалось даже, что нож убийцы прекращал жизнь пьяницы, когда он лежал, не будучи в состоянии управлять своим телом (Ср. 2Цар.13:28–29; 3Цар.16:8–10; Дан.5:1–4, 30).
Но если бы и не случилось внезапной смерти от убийственной руки; то пьянство само собою убивает человека; медленно, но верно, оно ведет его к смерти, разрушая постепенно его организм. Прислушаемся к тому, что говорят врачи и физиологи! Они говорят, что вино, употребляемое в излишестве, производит поражение в канале, чрез который проходит в теле нашем пища и питье. Оно изъедает оболочки кишечные, и оттого в разных местах просачивается кровь из своих путей, особенно в желудке, где обнаруживаются даже признаки воспаления. В мозгу пьяницы происходит отравление. Самая игривость воображения, пылкость, слишком возбужденная деятельность показывают уже, что мозг поражен и страдает. А между тем мозг принимает мало по малу белый цвет, – явное действие яда! Ткань легких наполняется жидкою кровью; одна половина сердца пустеет, а другая половина, также печень и селезенка наполняются темною кровью. Кровь от частого и продолжительного употребления вина насыщается ядовитым веществом. Кожа пьяниц делается, более или менее, одутловатою, красною или желто-серою, наконец, становится толстою, сухою и землянистого цвета. Мышцы пьяниц сперва обрастают жиром, а после делаются вялыми и тонкими, так что пьяница чувствует утомление и сильнейшую усталость после малейшего напряжения. Кости пьяниц делаются очень рыхлы и представляют ненадежную опору для тела. Они очень легко подвергаются переломам, и эти переломы очень трудно излечиваются. Кратко, во всех частях тела происходит расслабление и разрушение, так что оно вовсе лишается бодрости, легкости и способности к продолжительным трудам.
Итак вино, употребляемое без всякой нужды и сверх меры, производит в человеке такие же действия, как яд, медленнодействующий. А сколько бывало случаев, когда от излишнего употребления его происходила и внезапная смерть? Вино есть смертоносный напиток, когда человек употребляет его, не руководствуясь благоразумием.
И оно убивает не одну жизнь человека, пристрастившегося к нему. Хотя бы человек и остался жив, вино убивает в нем много других жизней. Оно поражает жизненное семя. Пьяницы, говорят врачи, гораздо менее рождают детей, нежели люди воздержанные. От пьянства родителей погибают в зародыше две трети детей, а те, которые родятся, умирают преждевременною смертью, или имеют слабое телосложение, страдают различными болезнями и между прочим – воспалением мозговых оболочек. Итак, пьяница есть убийца своего потомства.
Вино, употребляемое без нужды и сверх меры, действуя так разрушительно на тело, еще разрушительнее действует на душу. Пьяницу оставляет самое нежное, охранительное для нравственности человека чувство, чувство стыда. Он не дорожит им, весь будучи занят заботою о насыщении себя вином. Благородные и высокие черты человечества утрачиваются в пьяном. Невинность чувства не существует в нем более; ибо в вине, по слову Апостола, блуд (Еф.5:18). Уста пьяницы становятся орудием сквернословия, а затем он предается и другим порокам. Таким образом вино, разрушая тело человека, вносит с собою смерть и в душу его.
Важнее всего то, что вино поражает ум человека (Притч.20:1; ср. Сир.19:2). Ум человека есть владычественная сила души, управляющая всем существом человека. Он есть свет (Мф.6:23), озаряющий движения души человеческой и пути, избираемые ею. В нем имеет свое начало дар слова, отличающий человека от всех других творений, окружающих его на земле. Ум человека делает его собственно человеком.
Как же преступен тот, кто расстраивает сию основную силу своего духовного существа! А такое преступление совершает именно пьяница. Вином, без всякой нужды и сверх меры употребляемым, он расслабляет свой ум, подавляет в нем способность благоразумно управлять своими желаниями и чувствованиями, расстраивает собственную его деятельность в составлении понятий, а таким образом как бы разрушает в себе самое достоинство человеческое. Постыдные явления, происходящие в пьяном человеке и сопровождающие нетрезвость, есть прямые последствия ослабления разума, и вместе с тем ужасные казни, постигающие преступника за пренебрежение сей силы, данной Творцом для озарения жизни человека. Что может более возбуждать отвращение, как не пьяница, в котором ум пал с царственного своего престола? Это – истинный позор человечества; ибо наружный образ человека в нем сохраняется, но существенной черты человека в нем уже не видно; он носит на себе какую-то печать отвержения. На Каине, убийце брата праведного Авеля, положено было знамение: стеня и трясыйся будеши на земли (Быт.4:12). Пьяница, убивающий в себе ум свой, живой образ владычества и премудрости Божией, также иногда отмечается этою казнью; руки его трясутся, он дрожит от расслабления своих нервов: трясыйся будеши на земли!
Говорят, будто никто из ближних не терпит вреда от наклонности пьяницы к горячим напиткам, – будто все бедствие ограничивается только тем самым, кто служит этому пороку. Говорят это весьма несправедливо. Последствия пьянства далеко простираются за тот круг, который принадлежит пьянице. Все общество, окружающее его, страдает от его преступной наклонности.
Любяй вино, говорит премудрый Царь, не обогатится (Притч.21:17: ср. Сир.19:1). Вот первое зло, которое не может не отражаться на обществе! Если благоденствие общества зависит, между прочим, от достатка лиц, составляющих его, то очевидно, что пьяница не содействует, а противодействует благоденствию общества.
Он не упражняется в полезной деятельности, которую общество могло бы направить к увеличению общего благосостояния. Другие трудятся и в поте лица вкушают хлеб свой; пьяница часто не имеет своего хлеба, и ест чужой. Другие трудятся не только для себя, но и для общества, и в тоже время они трудятся для пьяницы, но сам пьяница не трудится ни для кого; подобно червю, поедающему листья и цветы на прекрасном, плодоносном дереве, он поглощает все, в одном чреве своем сосредоточивает все свои заботы и мысли; чрево его есть единственная цель его, есть всепожирающая бездна (Притч.23:20:21).
Иные несут общественные обязанности; пьяница часто занимает собою же других и отвлекает их от их собственных трудов. Кому горе? Кому молва? Кому судове? Кому горести и свары? Кому сокрушения вотще? Кому сини очи? Не пребывающим ли в вине, и не назирающим ли, где пирове бывают? (Притч.23:29–30). Разгоряченные вином большею частью склонны бывают к ссорам. Дело нередко доходит до суда. Ближние, вместо того чтобы заниматься своим делом, должны заниматься пьяницей. Апостол Павел говорит: упивающиеся преимущественно в нощи упиваются (1Сол.5:7). Нет ничего опаснее для людей, как возмущение спокойствия их среди глубокой ночи. Пьяницы, проводя ночное время за вином, избирают самые тихие часы ночи для своего буйного разгула. Чтобы их буйство, не обличаемое светом дня, не причинило каких-либо бедствий обществу, оно вынуждается увеличивать на ночное время стражу, то есть отвлекать своих членов от отдохновения для пьяницы. Случаются дни особенных празднеств, общество проводит их в благочестивой молитве к Богу. Но вот среди него вдруг появляется несколько лиц, покрасневших от вина, с мутными глазами, с всклокоченными волосами. Слух народа поражается буйными кликами их. Нужны меры предосторожности, и общество заранее обязано отделить из среды себя не малое число честных членов, чтобы охранять свое спокойствие и порядок. Сколько сил и средств тратится обществом для пьяницы!
А сколько общество терпело и терпит другого рода бедствий, когда пьяницы, сидя за вином где-нибудь за глазами ближних: на хворосте или соломе, или сене, – оставляют среди безумного своего веселия искру, которая, превращаясь в опустошительный пожар, в несколько минут лишает честных тружеников крова, пищи, одежды; обращает селения и города в развалины, оставляет многие семейства в наготе, детей предает безнадежному воплю, болезням и смерти.
Говорят: «между людьми склонными к вину, бывают способные к разным должностям. К прискорбию, пристрастные к вину встречаются между людьми не только со слабыми, но и с хорошими дарованиями. Очевидно, впрочем, что не вину обязаны они своими способностями; они были бы еще способнее для прохождения общественных должностей, если бы вино не порабощало их себе. Человек способный, но страждущий наклонностью к вину, как часто опускает свои обязанности, будучи низложен вином! Сколько теряется драгоценного времени, чтобы прийти ему в состояние совершенной трезвости и приступить к отправлению своей должности! И сколько терпит от этих опущений общественная польза!
Этого мало. В вине, когда оно употребляется без всякой нужды и сверх меры, есть что-то расстраивающее чувство справедливости. Сильнии, говорит Премудрый, вина да не пьют, да напившеся не забудут мудрости, и право судити немощных не возмогут (Притч.31:4–5). Человек, упоенный вином, в чувстве своей сытости, нередко забывает нужды ближних; он отвращается вопля нищеты, с равнодушием или даже с презрением смотрит на рубище собрата, напоминающее ему скорби жизни, и, если ему вверена какая-либо власть, то редко достигает до его сердца голос бедности, а если достигает, то редко находит в нем сочувствие. А потому от вина нередко сплетается неправда и в определениях. Во дни царей ваших, обличает Бог Израильтян, начаша князи яритися от вина, простроша руки своя с губительми (Ос.7:5). Может быть, в некоторых архивах и нашего отечества хранятся дела, над которыми изощряли свои способности люди, прельщенные вином (Ис.28:7–8), и от которых пролито ближними довольно слез! Для прохождения общественных должностей недостаточно способности, то есть ума; нужно еще благородное сердце, нужен взор, не затемненный страстью, взор, пред которым предмет обрисовывается ясно, а не двоится, как у пьяницы.
Вы говорите, что пьяница никому не делает вреда! Но разве это опять не вред, что он служит соблазном для других? Пример каждого пьяницы не проходит без вреда для нравственности других. На него взглянет мимоходом юноша, дитя. Его голос, в котором звучит срамное слово, может услышать девственная невинность. Все это полагает в душе слышащих и видящих семя нравственного гниения. Может быть, эти-то примеры и служат причиною того, что нравственность в некоторых местах очень не высока. Как же называть пьянство безвредным для общества?
А что испытывает семейство того, кто часто предается нетрезвости? Войдем и в этот предмет.
Жена и дети пьяницы терпят прежде всего стыд положения, в каком находится отец семейства. Когда он идет, делая своим телом неправильные фигуры, или когда лежит в грязи, сраженный вином, то, что должна чувствовать жена, если издали указывают ей пальцами на мужа? Что должна перестрадать в невинном сердце дочь, если ее спрашивают: «кто это?».
Все это, впрочем, еще слишком мало в сравнении с тем, что жена и дети должны выносить от самого пьяницы. Неверными шагами он наконец доходит до своего дома, и тут начинаются гнусные сцены. Из уст его извергаются страшные ругательства; сыновья, дочери его, – это первые свидетели, первые слушатели его отвратительных, безнравственных слов. Как сохранить тут сердцу ребенка девственную чистоту? Пьяница есть таким образом развратитель наилучших созданий Божиих детей.
От скверных ругательств пьяница переходит к побоям. Глаза его горят от вина: он, как зверь, бросается на жену. Поднимается вопль её и детей; пьяница становится неистовее; он заносит свои руки, чтобы нанести удары детям. Чтобы спастись от столь неистового буйства, жена вырывается из его рук и выбегает с детьми из дома, или сам пьяница выталкивает их за дверь. В глухую ночь они остаются на морозе, не защищенные от него ни одеждою, ни обувью. Сколько подобных жертв легло в могилу от пьяниц!
Пьяница заснул; в доме все, по-видимому, утихло. Жена и дети, продрогшие от холода, проникают опять в дом, в страхе и тишине они оканчивают ночь. Но настает день, и с ним настает новое для них томление. Пьяница просыпается. Следы опустошения, произведенного им, бросаются в его глаза; дети, едва прикрытые, жена, истомленная горем и нуждою, дрожат от холода. Эта мрачная картина возбуждает в пьянице не сострадание, а скуку и досаду.
Он чувствует, что именно он виновник бедствия своего семейства. Чтобы не видеть бедности и горя своего, он опять помышляет о вине; он надеется заглушить им укор совести и чувство стыда, мгновенно возникшее в нем при печальном зрелище своего семейства. Тут начинаются новые сцены. Жена, угадывая намерение своего мужа, запирает, что успела еще сберечь из своего достояния. А пьянице нужны вещи; деньги все давно пропиты. Он требует, чтобы жена выдала их; начинается новое побоище, новые вопли и слезы! Случается иногда, что пьяница берет даже топор, отбивает замки, или прорубает стену чулана; как вор, как мошенник, он производит денной разбой, – и над кем? Над детьми и женою своею. Он обкрадывает достояние своего дома, а с ним и последнее счастье своих детей. Что может быть, несчастнее такого семейства, в котором отец пьяница?
И как же называть безвредным для общества порок пьянства?
Св. апостол Павел, упоминая о пьянице на ряду с самыми грубыми нечестивцами, воспрещает даже есть с ними вместе, заповедует прервать с ними всякое общение. «Ныне же писах вам не примешатися, аще некий брат именуем будет блудник, или лихоимец, или идолослужитель, или досадитель, или пьяница, или хищник: с таковым ниже ясти» (1Кор.5:11).
Мы говорили доселе о мужчинах, предающихся страсти к вину, но горе наше в том, что и между женщинами бывают подобные явления. Если пьяный мужчина есть позор человечества, язва семейства, то что сказать о пьяной женщине? То, что составляет главную красоту и совершенство жены, то есть – её скромность и стыдливость, – всем этим она жертвует вину, когда служит порочной страсти к нему. Будучи средоточием семейной жизни по своему назначению, она отнимает отраду у своего мужа, который, после дневных трудов, спешит в свой дом для утешения и успокоения; она лишает ласки детей своих, отгоняя их от себя своею бранью, или теряя самое сознание о них. В невинном возрасте, находясь близ матери, какой зародыш мыслей, наклонностей и чувств получат они, когда в святилище родительского дома от того самого существа, которое должно бы быть для них руководящим правилом доброй нравственности, они видят и слышат примеры и уроки умственного и нравственного растления? И что может быть, гнуснее, отвратительнее картины, которая представляется в доме, где мать семейства предана пьянству?
Не должно посему удивляться, что пьяниц, в отдаленной судьбе их, ожидает отвержение от Бога, Которого они так низко оскорбляют. Слово Божие свидетельствует, что кроме той ужасной жизни, которою иногда отмечает Бог на земле пьяницу, как второго Каина, пьяница лишается на целую вечность царства Божия. Горе востающим заутра, и сикер гонящим, ждущим вечера: вино бо сожжет я! (Исх.5:11), Горе крепким вашим, вино пиющим, и вельможам, растворяющим сикер! (Исх.5:22). Ни лихоимцы, ни татие, ни пьяницы, ни досадители, ни хищники царствия Божия не наследят (1Кор.6:10). Явлена суть дела плотская, яже суть прелюбодеяние... идолослужение, чародеяние... убийство, пьянство, бесчинны кличи, и подобная сим: яже предглаголю вам, якоже и предрекох, яко таковая творящий царствия Божия не наследят (Гал.5:19–21). Как ни грозно это определение Божие, но оно необходимо вытекает из того положения, в какое поставляет себя пьяница. Во всех проявлениях своей постыдной страсти, он показывает себя противником Бога и нарушителем Его заповедей. Христианская вера есть жизнь духа. Человек, следующий ей, возвышается на степень всемирного гражданства, живет, как член не земли, а вселенной, как имеющий участие не в краткой только земной жизни, но как предназначенный к вечной, бессмертной жизни высших духов. А пьяница? Он прикован к земле; он живет минутами настоящего. Его чувства, мысли, жизнь не возносятся выше потребностей грубых, телесных. Не с Ангелами, а с скотами бессмысленными у него общее. Какой позор для христианской веры! Какое оскорбление для Спасителя нашего, Сына Божия, Иисуса Христа.
Образумьтесь пьяницы! Взгляните хотя на татар! В старину называли их у нас погаными; но какими очами они могут смотреть на вас? Какое понятие составят они о Вере святой, которую вы исповедуете? Ради вас хулится имя Божие во языцех (Исх.52:5).
Пастыри! одушевитесь живою ревностью к слову Божию, Которого вы служители! Проповедуйте неумолкно против этого порока, поедающего людей, дома, потомство! Возвещайте своим пасомым и благовременно и безвременно, какую гибель причиняет человеку пьянство!
Начальствующие и управляющие! Добрым примером своей жизни и строгостью власти предостерегите вверенных вам от этого разрушительного порока. За ваше попечение о водворении трезвости в народе благословит вас потомство, с благодарностью произнесет ваше имя история.
Родственники и знакомые! Своим влиянием, убеждением, просьбою отклоните от гибельной чаши руку, простирающуюся к ней! Родство и дружба ваша тем будут приятнее, чем будет благодетельнее союз ваш с близкими вам.
Отцы и матери! Внушайте своим детям с юных лет отвращение к пороку пьянства; знакомьте их, когда сердце их еще не испорчено, с теми ужасными последствиями, какими казнит вино своих рабов; грозою родительской власти останавливайте их, если бы они стали заносить свою ногу на путь невоздержаний!
Все, братия, содействуйте ослаблению пьянства! Все общество должно принять живое участие в искоренении этого зла. Советом, наставлением, примером, попечением о воспитании детей, своих и чужих, каждый и каждая да полагает преграду распространению пьянства! Милосердый Бог да благославит эту святую ревность вашу.
1863 г. Вятка.
О пьянстве
(Из творений св. Василия Великого)
Пьянство есть начало безбожия, как омрачение разума, которым наипаче познается Бог.
Пьянство есть добровольно накликаемый бес, чрез сластолюбие вторгающийся в душу, пьянство – матерь порока, противление добродетели; оно делает мужественного – робким, целомудренного – похотливым, не знает правды, отнимает благоразумие. Как вода враждебна огню, так неумеренность в вине угашает рассудок.
Чем отличен от бессловесных ты, человек? Не даром ли разума, который получив от своего Творца, стал ты начальником и господином всей твари? Поэтому лишивший себя смысла по причине упоения приложился скотом несмысленным и уподобился им (Пс.48:13). А я сказал бы лучше, что упившийся несмысленнее и скотов, потому что все четвероногие и звери в определенные сроки имеют стремление к совокуплению; но у кого душа связана упоением, и тело наполнено неестественным жаром, те во всякое время, во всякий час, стремятся к нечистым и срамным объятиям и наслаждениям. И не это одно производит в них неразумие, но и превратность чувств показывает, что опьяневший хуже всякого скота. Ибо какое бессловесное так недостаточно видит и так недостаточно слышит, как упившийся? Самых близких не узнают упившиеся, а к чужим нередко бегут, как к знакомым. А слух у них наполнен звуками и шумом, как среди волнующегося моря. Им представляется, что земля подымается вверх, и горы идут кругом. Они иногда смеются неумолчно, а иногда беспокоятся и плачут безутешно; то дерзки и неустрашимы, то боязливы и робки. У них сон тяжелый, почти непробудный, удушающий, близкий к действительной смерти, а бодрствование бесчувственнее самого сна; потому что жизнь их есть сновидения: у кого нет одежды, кому нечего есть завтрашний день, те в упоении царствуют, предводительствуют войсками, строят города, делят деньги. Такими мечтаниями, таким обольщением наполняет сердца их кипящее в них вино. Другие бывают приведены в противоположные сим страсти: впадают в отчаяние, делаются унылы, беспокойны, слезливы, боятся всякого шума, от всего приходят в ужас.
Таким образом, погубив душу свою и как бы испестривши себя всякою нечистотой, упивающиеся расстраивают и самое телесное сложение. Они не только чахнут и тают от излишества удовольствий, которые разжигают их похотливость, но и при самой тучности тело у них наполнено влаг и мокрот и лишено жизненной силы. Глаза у них синие, поверхность тела бледная, дыхание трудное, язык нетвердый, произношение неявственное, ноги слабые, как у детей, отделение излишеств производится само собою, вытекая как из мертвого. Они жалки среди своих наслаждений, и еще более жалки, нежели обуреваемые среди моря, когда волны, догоняя одна другую и заливая их собою, не дают им выбиться из волнения. Так и у этих людей погрязают души, затопляемые вином.
Горе востающем заутра и сикер гонящим, ждущим вечера: вино бо сожжется. С гусльми бо и певницами, и тимпаны, и свирельми вино пиют, на дела же Господня не взирают, и дел руку Его не помышляют (Ис.5:11–12). Сия предложенная часть пророчества заключает в себе изъяснение апостольского изречения, ибо там сказано: пияницы царствия Божия не наследят (1Кор.6:10), и здесь: горе восстающим заутра, и сикер гонящим. У евреев в обычае – называть сикером всякий напиток, который может произвести опьянение. Посему пророк оплакивает тех, которые тотчас с наступлением дня, по слову притчи, на чаши и сткляницы вдают очи свои, назирающе, где пирове бывают (Притч.23:31), заглядывая в места винопродажи и в корчмы, принимая друг друга на вечеринки, и на заботы о подобных вещах истощая все душевное попечение. Они не уделяют себе ни малого времени на размышление о чудесах Божиих, не дают очам досуга воззреть на небо и на красоты его, чтобы по украшению всего этого заключать о Рододелателе (Прем.13:5), но украшая свою вечеринку испещренными коврами и цветными завесами, выказывают излишнюю рачительность и тщательность в устройстве сосудов для питья, придумывая сосуды прохлаждающие, рога, фляги, стаканы из плюща, чаши и другие подобные, по наименованию и виду, приборы для пьянства; как будто разнообразие сосудов может утаить от них пресыщение, и обмен и передача чаш составит достаточное промедление во время пития. Потом, начиная пить друг за друга и вступая в состязание, кто больше выпьет, удерживаются ли от каких-либо излишеств, к стыду своему? И побежденные, и побеждающие все упиваются. Бывают же при этом какие-то князья вечеринок, главные виночерпии и учредители пира: в беспорядке виден порядок и в неблагочинном деле устройство! Упиваются начальствующие, упиваются слуги; все полно смеющихся и пьяных. Жалкое зрелище для очей христианских! Потом, как мирским властям придает могущества важность оруженосцев, так и пьянство, подобно царице, окружая служителями, избытком усердия закрывают позор его. Сверх сего венки и цветы, рассыпаемые во время вечеринок, благовонные масла и курения и тысячи придуманных посторонних увеселений доставляют большое развлечение гибнущим, уготовляя им вечное наказание, равномерное настоящим веселостям. Потом, с продолжением пиршества, являются свирели, гусли и тимпаны, на которых в действительности оплакиваются погибающие, и сладкозвучием которых, по предположению упивающихся, должны возбуждаться в них все душевные удовольствия, как будто одно вино, производимым посредством его разгорячением, в жалкой душе упивающегося не может пробудить роя пожеланий, а надобно, чтобы у них и все чувства предавались очарованию удовольствия, слух упивался стройными звуками, обоняние наполнялось благовонными курениями, уста служили входом вину, глаза видели происходящее или, лучше сказать, превратно видели, потому что упоением похищена верность чувства. Посему-то сказано: горе восстающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера, и провождающим в этом целые дни, так что у них нет вовсе времени взирать на дела Господня и помышлять о делах руку Его. Ибо когда им поучаться о Боге? Утром ли? Но, едва встав от сна, гонят сикер. В середине дня? Но тогда особенно увеличивается и учащается у них пьянство. Вечером? Но они еще пьют, и, хотя день уже у них протек, однако, же пьянство не прекращается; напротив того, в большей еще мере предаются ему ночью, так как ночь, собственно, для них пригодна. Посему горе восстающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера.
Да услышат сие те, которые у себя в домах вместо Евангелия берегут гусли и лиры! Пророк взывает к ним, как уже к погибшим, по состраданию любви оплакивая их погибель. Горе, говорит он, с гусльми, и свирельми, и тимпаны, и певницами вино пьющим. А у тебя испещренная золотом и слоновою костью лира лежит на каком-то возвышенном жертвеннике, подобно какому-нибудь изваянию и кумиру демонов. И еще, бедная женщина, вместо того чтобы научиться, как владеть веретеном, по необходимости рабства научена тобою протягивать руки к лире, для чего ты, может быть, платил за нее деньги, отдавал ее в научение какой-нибудь другой женщине, которая сперва собственным телом своим служила всякому непотребству, а теперь для молодых дев стала наставницею в подобных делах. За нее постигнет тебя сугубое бедствие, потому что и сам ты непотребствуешь, и лукавыми наставлениями отвратил от Бога бедную душу. Вот она предстает с лирою, налагает на нее персты, чтобы извлечь звуки; руки её обнажены, лицо бесстыдно. К ней обращается все собрание пирующих, к ней несутся взоры всех, слух с безмолвием ловит звуки, шум утихает, не слышно непотребных речей, которыми доселе старались превзойти друг друга, безмолвствуют все в доме, очарованные сладострастною игрою... Жалкое зрелище для очей целомудренных – женщина не за ткацким станком, но с лирой в руках, не собственными своими мужами знаемая, но видимая посторонними, соделавшаяся общим достоянием, поющая не псалом исповедания, но любодейные песни, не Богу молящаяся, но поспешающая в геенну! Волна1 ей ненавистна, сновать основу и повертывать утком она и не умеет, и не хочет. Проводя время с упившимися, она предается одинаковым с ними занятиям. Подлинно ткут они паутинную ткань, как будто на какую основу, налагая свои руки на натянутые струны и часто туда и сюда снуя бряцалом, как ткацким челноком, не дают видеть и конца этой деятельности. Ибо в искусствах, необходимых для жизни, конец перед глазами; например: в столярном искусстве – скамья, в домостроительном – дом, в кораблестроительном – корабль, в ткацком – одежда, в кузнечном – меч. А в искусствах пустых, каковы искусства играть на гуслях или свирели или плясать, вместе с окончанием действия исчезает и самое производство.
Пьянство – утрата рассудка, истощение силы, безвременная старость, преждевременная смерть.
У тех, которые привыкли в вино и ищут, где бывают пирове, мысль так занята сими розысканиями, что они неспособны взирать на дела Господня и помышлять о делах руку Его. Опьянение их увеличивают еще гусли и певница.
Если много выпито вина, как мучитель, ворвавшийся в крепость с высоты её, производит в душе неумолкающие мятежи, не отказывая себе ни в каком беззаконном требовании; но прежде всего, поработив самый рассудок, смешивает и приводит в расстройство весь порядок, установившийся вследствие обучения, голос делается шумным, возбуждает непристойный смех, опрометчивый гнев, необузданные вожделения, неистовую и бешеную страсть ко всякому беззаконному удовольствию.
Раздражение есть упоение души: оно так же выводит ее из ума, как и вино. И скорбь также есть упоение; она подавляет разум. Страх – новое упоение, когда бывает, от чего не должно ему быть. Ибо сказано: от страха вражия изми душу мою (Пс.63:2). И вообще, всякую страсть, которая выводит ум из себя, справедливо можно назвать упоением. Представь себе разгневанного, как он упоен страстью; он сам себе не господин, не узнает себя, не узнает присутствующих; как в ночной битве всех касается, на всякого нападает, говорит, что пришло на ум; он неудержим, ругает, бьет, грозит, клянется, кричит, разрывается.
Пресыщение – начало всякого вреда. Ибо вместе с роскошью, пьянством и всякого рода лакомствами тотчас возникают все виды скотской невозможности. От сего люди, как скоро роскошь вонзит свое жало в душу, делаются кони женонеистовни (Иер.5:8). У упившихся и естество превращается: в естестве мужеском вожделевают они женского и в женском мужеского.
Злой хмель
(Из творений пр. Кирилла Философа)
Хмель всякому человеку, не только простому, но и знатному, богатым и бедным, старым и молодым, одинаково говорит: «имя мое хмель; я на свете сильнее всего. У меня ноги длинные, хотя и не крепкие, чрево у меня необъятное; голову держу высоко и думаю, что нет никого, равного мне по уму: язык у меня разнуздан, очи бесстыдны. Если кто сдружится со мною и признает меня своим, прежде всего сделаю его блудным, к Богу охладевшим и во всем безумным. На молитву он не поднимается и ночь проведет в тревожном, беспокойном сне. И положу ему на сердце великую печаль. С похмелья настанет у него головная боль, и очи света не увидят, – ум его ни на что доброе не будет способен. У него отвращение от пищи, горло пересохло; снова пить ему хочется, а выпив одну и другую чашу, опять напивается, и так без памяти бывает все дни. И подниму в нем похоть плотскую на все злые помышления, на дела преступные, а после ввергну его в погибель великую: пуст будет, за безмерное пьянство, в презрении и поругании у всех». – О если бы он хоть тогда уразумел о своей погибели и горько оплакал свое безумие!
Так еще говорит хмель: «если спознается со мною какой-либо торговец, я сделаю его бедным и нищим и весьма жалким. Он будет ходить в одежде ветхой и разодранной, и в сапогах дырявых; начнет у добрых людей занимать злато и серебро, но ему не только ничего не будут давать в займы, а и со двора начнут гнать, видя его испившимся, бедным и совершенно разоренным».
Так еще вещает хмель: «если спознается со мною слуга, я сделаю его у хозяина в ненависти, все будут избегать его, и он, расстроив свое здоровье, преждевременно умрет».
Так еще вещает хмель: «если спознается со мною мастеровой человек, то, какой бы он ни был толковый, отниму у него разум, молодость его погублю и сделаю его злым пьяницею, худшим всех людей. Тогда наведу на нею самые несчастные дни, и ремеслом своим он не захочет заниматься, потому что он будет всегда хотеть пить, и не будет ему добра во всей его жизни».
Так вещает хмель: «если спознается со мною жена, то как бы ни была она разумна, если начинает упиваться до пьяна, сделаю ее блудницею и воздвигну в ней похоть на блуд; затем ввергну ее в поругание и во всякое укорение. Лучше бы ей не родиться!»
Так вещает хмель: «кто не оставит пьянства и злою беснования, сделаю его окаяннейшим и горшим идола». А если бы он пил во славу Божию, то ни что бы ему не вредило, как пишет св. ап. Павел: едите ли, пьете ли, все делайте во славу Божию.
Пьяный человек в умиление не приидет; согрешит, и ни в чем не кается; он бывает хуже бесноватого.
Если человек согрешит от трезвого ума, по неосторожности, то он кается и молится Господу Богу о своем согрешении, получает прощение и спасается: а пьяный, страдая по своей воле, уготовляет себе муку вечную».
Итак, будьте внимательны к себе, трезвитесь и избегайте неумеренного пьянства. Еще повторяю, что пьяный бывает хуже бесноватого; ибо бесноватый беснуется и тяжко страждет в новолунии, а пьяный, напиваясь, всегда беснуется.
Пьяница уподобляется свинье: как свинья ходит вокруг огорода, обнюхивает ноздрями огородные овощи и пробует рылом плетень, ища дыры; так пьяница ходит по улицам, засматривает во всякий двор, и прислушивается, не пьют ли где? Если войдет в какой двор и не пустят его, то скорбит и сетует, отходит от двора того и идет дальше, ища своей добычи. О заповедях же Божиих небрежет и о душе своей нерадит, о смерти не думает и мук вечных и страшных не боится.
Как много погибло Божиих созданий от пьянства! Св. Павел говорит, что пьяницы царствия Божия не наследят, а им уготована мука вечная вместе с разбойниками и с ворами. Сколько от пьянства погибло знаменитых, великих сильных и храбрых мужей! Сколько богатых обнищало! Сколько долголетних, которые могли бы жить гораздо дольше, преждевременно умерло! Сколько здоровых потеряли свое здоровье! Бог судит пьяниц так же, как удавленников: если кто от пьянства умирает, тот сам себе враг и убийца; он делает себя другом диаволу.
Итак, всячески нужно избегать неумеренного пьянства, в нем совершается всякое беззаконие.
Пьянство способности притупляет, здоровье сокрушает, имущество отнимает, в долги вводит, непрестанное воздыхание и горькое рыдание и убожество сотворяет.
Злое пьянство жен от мужей разлучает; злое пьянство братьев на ссоры и тяжбы сводит; злое пьянство болезнь, срамоту и убожество наводит; пьянство ногам болезнь сотворяет, рукам дрожание производит и зрение притупляет; пьянство Богу молиться не позволяет, книг Божественного Писания читать не внушает, в умиление не приводит, страх Божий отгоняет; пьянство смерти предает, во огнь вечный посылает; пьянство красоту лица погубляет, посмешище для трезвых составляет.
От кого исходит стон? – От пьяницы!
Кому сотворить блуд? – Пьянице.
У кого синие глаза? – У пьяницы.
У кого помутилось зрение? – У пьяницы.
Кому лютое горе? – Пьянице.
Кто мерзок Богу? – Пьяница.
На ком платье худое? – На пьянице.
Кто по улицам ходит и кричит? – Пьяница.
Кто внезапно умирает? – Пьяница.
Кто мерзее всего? – Пьяница.
Не похожи пьяницы ни на людей, ни на скотов, только на одного диавола. От них отвращаются ангелы, людям они опостылили.
У пьяницы язык долгий: уста не затворены. Кто ненасытно просит чаши вина? – Пьяница. От кого смрад великий? – От пьяницы. Кто рано ест? – Пьяница. Кто богослужение проспал? – Пьяница. Кого разными муками будут мучить? – Пьяницу. Кто в грязи валяется? – Пьяница. Кто упал и голову сломал? – Пьяница. Кто руку или ногу переломил? – Пьяница. Кто удавился? Пьяница. У кого глаза подбиты? – У пьяницы.
Бегите лютого, неумеренного пьянства. Как гибельно, как преступно без меры упиваться! Нужно и воду в меру пить; тем более надлежит мало принимать вина – только для укрепления телесных сил.
Первая чаша бывает во здравие, вторая – в веселие, третья – уже в пьянство, а четвертая – в беснование
Огонь очищает золото, серебро и твердое железо, а вино казнит сердце человека.
А если бы и пил, да в меру, то всегда был бы трезв и разумен.
Вначале хмельное питие изобретено к веселию, а не к безумному пьянству.
Как вино, употребляемое в меру, приносит душе и сердцу отраду, так же это самое вино, употребляемое без меры, приносит горесть и погибель для души.
Пьянство – великое зло для человека
(Из бесед покойного архиепископа Евсевия)
Часто приходится слышать, что в том дурного и грешного, что я выпил лишнее с товарищами, ведь все так делают, – даже люди образованные и те дозволяют себе это! ... Но увы, братия, никогда не говорите этого и не оправдывайте себя тем, что пьянство так обыкновенно; что нетрезвости иногда подвергаются и люди образованные и почтенные по своим заслугам. Скажите: кто без греха? Никто из людей, кроме одного Богочеловека Иисуса. Вси бо согрешиша, учит Апостол (Рим.3:23). Что же? ужели от того, что все грешны, грех перестает быть грехом, грех делается не опасным, не пагубным? Нет, Апостол учит: вси согрешиша и лишени суть славы Божия. Также: единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде (Рим.5:12). Так грех чрез Адама распространился на всех, и для всех он сделался пагубным, всех лишил славы Божией, или первобытного блаженства, и всех подверг смерти. Так и нетрезвость или пьянство, как бы оно ни было обыкновенно между людьми, чрез это не перестает быть зловредным пороком. Если многие образованные и достопочтенные люди подвергаются недугу нетрезвости, чрез это недуг не делается безопасным и безвредным: губит он множество людей простых, необразованных, незнатных; губит он многих образованных и знатных.
Кому кажется, что неумеренное употребление вина или пьянство не заслуживает строгого обвинения и будто не так оно вредно, как представляется, те говорят; нетрезвость скоро пройдет, и человек остается тем же, каким был: проспится, и беда прошла. Так ли это? Смотрите внимательно или на свои опыты, кто их имеет, или на опыты других. Что это значит, что, когда после опьянения отрезвится человек, ему бывает тяжело, скучно, и больно бывает его душе, будто потерял он что-то немаловажное; и голова его болит, и всем телом не так владеет, как в здоровом состоянии? Разберите это состояние: оно много покажет такого, чего при невнимании не замечают, и потому не пользуются тем сильным вразумлением, которое делает нам сама природа наша, природа души и тела.
Обращаюсь к вам, братия, которые сами испытали состояние нетрезвости или опьянения, которым потому должны быть более знакомы последствия этого состояния. Скажи мне ты, который вчера или третьего дня подвергся этой немощи; от чего твоей душе было тяжело, скучно, больно и стыдно, когда ты протрезвился? Разве скажешь, что ты этого не чувствовал, тебе не было тяжело и больно? Если в самом деле так тебе казалось, то это или от твоей привычки, или от твоего невнимания: может быть, протрезвившись, ты не подумал сам с собою, не вошел в себя, не почувствовал своего внутреннего состояния, а что-нибудь внешнее заняло твою душу, или ты, как нередко делают, поспешил опять предаться нетрезвости, чтобы в опьянении не чувствовать тебе обличения совести; и твоя душа не могла внимательно посмотреть сама на себя, а если бы ты был близок к себе и внимал себе, то не мог бы не почувствовать болезней своей души. Если же испытываешь тяготу и боль в твоей душе, то помысли: отчего это? Помыслить надобно, чтобы позаботиться на будущее время предостерегать себя от такого тяжелого состояния. От чего же это? Будь внимателен к внутреннему сознанию, к голосу совести: она скажет тебе, отчего тебе тяжело, скучно, и будто понес ты потерю, и будто устал от немалого труда? Это не мечта; чувство и сознание тебя уверяют в той истине, что ты действительно понес немалую потерю для своей души, и что ты немало нанес телу твоему бесполезного изнурения.
Помысли, какую потерю понес ты, подвергшись нетрезвости или опьянению, о чем скорбит и болит твоя душа? Потеря или беда была бы немалая, если бы ты шел и по неосторожности споткнулся, упал и тяжело повредил себе руку или ногу; но эта беда не так была бы тяжела, как та беда, что ты подвергся нетрезвости. Это хорошо понимает твоя душа, когда чувствует тяжесть, скорбит и болезнует о понесенной беде. Представь свое положение, и поймешь, о чем сетует твоя душа, или за что обличает тебя твоя совесть. Ты был здоров, и произвольно впал в болезнь; был трезв, и произвольно подвергся опьянению. Ты здраво рассуждал, и произвольно сделался неспособным здраво размышлять. Ты свободно ходил и действовал, и произвольно, чрез неумеренное употребление вина, сделался немощным, как бы расслабленным и бессильным. Хорошо ли это? Почтил ли ты дары Божии, так злоупотребив их? Не явно ли ты оскорбил Бога, Творца своего и Подателя всех даров, которыми ты пользуешься в душе и теле, т.е. Подателя всех сил и способностей души и тела? Разве для того ты получил разум, чтобы так злоупотреблять им или произвольно отказываться от него? Разве не должен ты своим разумом рассуждать о том, что тебе полезно и что вредно? Разве не грех разумному человеку слепо увлекаться пустым удовольствием, которого искал ты в употреблении вина? Разве не должен был ты предвидеть, как оно омрачит твой смысл, как ослабит твои телесные силы и как сделает тебя неспособным управлять самим собою? Разве не должен был ты помышлять о том, как много мог ты погрешить в состоянии опьянения, чтобы тебе всеми силами твоего благоразумия и твоей доброй воли не допустить себя до этой беды?
Братия мои! думаете ли, что это малая беда? думаете ли смотреть на такие падения, как на малоопасные немощи или слабости, как на извинительные претыкания? Нет, бойтесь так думать. Напротив, если будете здраво размышлять, то поймете и убедитесь, что это великая беда. Не малое несчастье, когда идет судно по реке с дорогим товаром, и, по невниманию или неосторожности управляющего, оно заливается водою и все погружается в воду. Несравненно большее несчастье, когда человек, пользуясь здравым смыслом и владея силами телесными, по невниманию к себе и по своей беспечности о своем истинном счастье, легкомысленно предается нетрезвости и весь погружается, как корабль в воду, в глубину опьянения. Посмотрите на пьяного, не владеющего ни телом, ни душой: что это за явление? Вы видите только по грубой внешности, что это человек, но не видите в нем достоинства человека; оно залилось, оно потонуло, оно скрылось под водою или тиною его грубого порока. И отчего это случилось? Отчего затонул прекрасный корабль? От нерадения и беспечности кормчего. Он сидел на судне и не смотрел, где ему надобно идти; не держался прочь от камней, и ударился о скалу своего порока, и погрузился в воду пьянства со всем своим грузом, со всеми своими силами и способностями.
Слушатели дорогие! остановлюсь, чтобы не продлилась слишком беседа, да и чтобы вам не слишком было обременительно долго слушать и много неприятного услышать. Подумайте о том, что слышали; подумайте и о том, чего еще не сказано, чтобы удобнее могли выслушать и принять, когда будет сказано, и чтобы получить для себя более пользы, ясно и обстоятельно понимая всю виновность порока и великий вред, им причиняемый. А я в следующей беседе опять стану говорить вам о том же, на чем теперь остановились мы.
Прошу вас, не увлекайтесь не здравыми рассуждениями людей, говорящих о важных предметах легкомысленно. Не слушайте их детских мнений: мы сами для себя немаловажный предмет. Мы более всего должны заботиться о том, чтобы хорошо познать себя, чтобы познать свое назначение на земле жить для Бога и для неба, и ничего не почитать для себя важнее, как идти прямым путем к своему назначению, питая живую веру к Господа Спасителя и соблюдая святые заповеди Его, достигать своего вечного назначения. Кто неуклонно стремится к этой цели, тот всегда идет прямо к своему небесному отечеству; а кто предается порокам, увлекаясь страстями, тот терпит на пути кораблекрушения и великие опасности. Кто подвергается таким опасностям, тот молись и проси Господа Иисуса, как единого премудрого и всесильного Кормчего нашего спасения, молись и проси Его, чтобы Он, всеблагий и всесильный, Сам, силою Духа Своего, избавил тебя от беды, укротил волны, спас твой корабль от потопления, направил и руководил его к отечеству небесному.
Но вся ли беда раскрылась пред нами? Всели сказали мы, о чем сетует душа, и в чем обличает нас совесть? Нет, еще многого мы не раскрыли. Еще многое надобно сказать в обличение того предрассудка, будто опьянение не важный проступок, будто, лишь только опьянение проходит, так и вся беда миновала. Братия, будьте внимательны к себе и другим, и увидите, что грех не тотчас проходит, как только человек перестает, по-видимому, грешить: вредные последствия его, как разлитие гибельного яда, медленно истребляются.
Сказали мы, что беда опьянения походит на беду потопления судна или корабля. Когда зальется корабль водою, все в нем приходит в беспорядок, все затопляется водою и погибает или терпит повреждение, если и будет он поднят из воды. Таково состояние и человека, погрузившегося в глубину опьянения, и потом поднявшегося из этой глубины, или протрезвившегося. Смотрит он на себя и видит: все в беспорядке, как бы после испытанного гибельного кораблекрушения. Тягостна для него мысль, что несчастье понесено от его собственной вины, от его легкомысленного произвола. Но сколько от этого рождается скорбных последствий? сколько тяжелых воспоминаний? сколько сомнений? И сколько еще незамечаемого зла?
Не то одно смущает и беспокоит душу отрезвившегося от опьянения, что он имел неосторожность увлечься приманкой вина и дойти до такого постыдного состояния; нет, голос тайного судии требует у него отчета во многом. Если он в нетрезвом состоянии сохранял самосознание и память, то совесть ему напоминает все те неосторожности, которые, под влиянием опьянения, допустил он в словах и поступках; напоминает ему, что сказал он неприличного его званию или отношению к другим, или несправедливого; чем оскорбил других, или соблазнил младших, или открыл свои слабости, или рассуждал не по здравому смыслу, или говорил неприлично и оскорбительно о властях, или даже о священных предметах, или безрассудно что-нибудь отвергал, либо утверждал противное истине, или делал неудобоисполнимые и незаконные обещания, или кому-нибудь дал нехороший совет, или кого-нибудь не здраво рассуждающего своим согласием или рассуждением утверждал в заблуждении, или своим неразумным рассуждением других возбудил к подобным толкам, или иное что-нибудь сделал такое, что противно долгу чести, долгу совести, что или его самого унижает перед другими, или оскорбляет других.
А что скажет совесть тому, кто, протрезвившись, и вспомнить не может о том, что говорил и что делал он в состоянии опьянения? Легче ли ему будет оттого, что его разум так был омрачен вином, что, пришедши в здравое состояние, ничего не помнит о том, что говорил и что делал он в состоянии опьянения? не помнит он ничего, но за то и по миновании опьянения над его душой висит облако мрачных мыслей и чувствований. Кто не знает из опыта этого состояния, спроси у того, кто сам испытывал это тяжкое состояние и был внимателен к своему положению. Если он прямо смотрел на свое положение и здраво судил о нем, то сознается, что это положение иногда так бываете тяжело, что он не знает, как от него избавиться; тяжело бывает ему даже смотреть на свет Божий, смотреть на окружающих его ближних. Кажется ему, будто все его осуждают и все презирают. И не без причины так кажется; домашний судия строго обличает его; совесть вопиет против него, напоминая ему о его легкомыслии, о его безрассудном, произвольном рабстве пороку, и о том, что он мог говорить и делать в этом состоянии к оскорблению других и к уничижению в глазах других самого себя. Не помнит, что он говорил и что делал в этом состоянии, тем мрачнее представляется ему состояние его самозабвения, тем несноснее для него вспоминать о своем падении.
Не скажете ли кто, что так вспоминают свое минувшее состояние нетрезвости или опьянения только люди слишком чувствительные или мечтательные, а большая часть подвергающихся пьянству совсем не так чувствует? Будьте внимательны к себе и другим, так говорящие. Если говорите по своему опыту, то вспомните, как вы сами боролись, а может быть, и доныне боретесь с грустными мыслями и чувствами, когда, отрезвившись, остаетесь одни с собою и не подвергаетесь сильным развлечениям, которые могут скоро заглушить в вас здравые внушения вашей совести. Если вы слышите такие отзывы от других, то также судите и о них: язык их не то говорит, что внушает совесть. Как часто люди говорят не то, что думают и чувствуют! А если в самом деле иные, по-видимому, беспечно и беззаботно просыпаются после опьянения, и опять спешат к тому же источнику порока, чтобы опять пить и упиться, то, что скажете о таком состоянии? не есть ли это явное и вопиющее обличение зловредности пьянства? отчего протрезвившийся спешит опять погрузиться в опьянение? Оттого, что ему слишком тяжело оставаться в трезвом состоянии, ему скучно, несносно быть перед светом здравого самосознания, ему спокойнее и будто весело погружаться в туман опьянения и самозабвения. Чем чаще человек подвергается нетрезвости, тем ему тяжелее оставаться одному с собою, чтобы рассматривать свое внутреннее расстройство, и тем более он спешит опять предаться самозабвению, если, пришедши к самосознанию, не решится твердо бороться со своим недугом. Притом, чем чаще кто будет предаваться нетрезвости, тем сильнее овладевает им привычка к пороку.
Не о том, братия, надобно заботиться, чтобы не сознавать своих падений, – не о том, чтобы скорее избавиться от тяжелых чувствований или упреков совести, а о том, чтобы видеть врага издали, и удаляться его; а если по немощи случилось испытать поражение от него, то надобно стараться как можно скорее исправить или восполнить понесенную потерю, заботиться о том, чтобы опять не подвергнуться тому же несчастью. Нет, не почитайте малою бедою того, что в основании разрушает счастье и спокойствие человека. Что необходимее человеку, как всегда хранить в душе здравое самосознание и рассуждение при свете божественного учения? и что хуже того положения, в котором человек не владеет здравым смыслом и слепо подчиняется тем движениям, какие возбуждаются силою опьянения? Спаситель учит: если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло. Если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно (Мф.6:22). Это значит: если чист взор нашей души, если здраво, по совести, мы судим, то и все дела наши будут хороши, и вся жизнь наша будет чиста и угодна Богу. А если взор души помрачается, и мы судим не здраво, не по совести, то и все дела наши будут темны, т.е. несогласны с законом Божиим, неугодны Богу.
Братия! смотрите, как важно и как необходимо хранить здравое рассуждение, чтобы всегда поступать по совести, и как опасно доводить себя до того, чтобы лишаться здравого смысла! Как опасно предаваться нетрезвости, которая наводит мрак на душу человека, и ввергает его в пропасть зол! И как вредно, когда кто, подвергшись опьянению и отрезвившись, старается скорее избавиться от этого тяжелого самосознания, опять и опять предаваясь нетрезвости и опьянению! Нет, не надобно закрывать взоры души, когда видим истину, или нам показывают ее, не надобно закрывать слух, когда слышим голос совести, нас обличающей, вразумляющей и призывающей на путь истины и добродетели. Когда болен кто, не ищут средства к исцелению в том, чтобы скрывать болезнь, а, напротив, раскрывают ее, чтобы получить полезное лекарство. Так и после опьянения, приходя в себя, не надобно закрывать своей раны от самого себя, не надобно бросаться опять в ту же яму, в которой можно было утонуть невозвратно; но, внимая голосу совести, надобно искренно сознавать свою слабость, не уменьшать чувство тяготы, а внимательно рассудить о том, что тяготит душу, чтобы тем глубже почувствовать свою виновность пред Богом, – и, в надежде на благость и помощь Божию, тем тверже решиться в следующее время удаляться от этого порока.
Братия! Когда кто видит ближнего, подвергающегося немощи опьянения, не должно смотреть на него с презрением, не должно осуждать падающего, а естественно сожалеть о падении ближнего, и пред Богом желать ему восстания и исцеления от недуга. Немощи ближнего напоминают нам и собственную нашу немощь и удобопреклонность ко греху. Падение ближнего внушает нам внимать себе и бодрствовать над собою, чтобы не подвергнуться тому же несчастью. А когда можем, должны мы заботиться и о восстановлении ближнего от падения, кто как может, с кротостью и любовью, помня апостольское наставление: братия, пишет апостол Иаков, если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его, тот знай, что обративший грешника от ложного пути его, спасет душу от смерти, и покроет множество грехов (Иак.5:20).
В чем искать причину пьянства?
(Из бесед покойного архиепископа Евсевия)
Отчего многие так бросаются в пропасть пьянства? отчего так смело и так беззаботно предаются нетрезвости и пьянству, будто не ожидая никаких худых последствий от нетрезвой жизни?
Много этому причин, о которых не у места говорить теперь; но скажем об одной из этих причин, – о невнимании к зловредности сего порока. Господство порока делает его, в глазах не рассуждающих, как бы явлением необходимым и неизбежным. И самое рассуждение об этом пороке пред его повсеместным преобладанием над многими как бы умолкает, или делается слишком снисходительным в произнесении суда о нетрезвости и пьянстве. И как часто, по этому невниманию к пагубным последствиям пьянства, родители дозволяют детям своим с юных лет пить вино и упиваться, и эти молодые люди, прежде чем приходят в состояние здраво рассуждать о вреде пьянства, нередко приобретают уже наклонность к пьянству! Как часто цветущие юноши легкомысленно предаются пьянству, как бы невинному удовольствию, не помышляя о том, что это мнимо-невинное удовольствие, может быть, отравляет их гибельным ядом, который послужит для них причиною горьких скорбей и тяжких болезней на целую жизнь!
Поэтому, братия, опять стану говорить вам о вреде пьянства, чтобы остановить ваше внимание на том, что всегда пред вашими взорами, и расположить вас не как-нибудь, а внимательно и здраво думать и судить о зловредных последствиях нетрезвой жизни, чтобы, хорошо понимая зло, вы удалялись от причины его.
Видели мы состояние человека, в опьянении ослабевающего в смысле или совсем теряющего самосознание. Видели мы человека, возвратившегося к трезвому состоянию и испытывающего горестные последствия своего невоздержания в употреблении вина. Хорошо, если возвратившийся к трезвому состоянию, сознавая все невыгоды пьянства, решается из этого опыта взять для себя урок и побуждение бегать зла; но, что бывает, когда, подвергшийся искушению, приходя в себя, не ищет верного врачевства к исцелению и предотвращению недуга, а спешит опять и опять предаваться рассеянности и самозабвению в опьянении?
Трудно изобразить жалкое положение такого человека. Первые случаи неосторожности или легкомысленного увлечения кажутся извинительной слабостью и легко устраняемым злом, если скоро поймет человек свою неосторожность и решится твердо противостоять увлечению порока. Но, чем долее он поблажает своему легкомыслию и предается нетрезвости, тем более усиливается наклонность к нетрезвости; с усилением этой наклонности ослабевают и здравое рассуждение, и сила воли, чтобы, сознав зло, бежать от него. По той мере, как невоздержный чаще и более предается своему пороку, его самосознание ослабевает и смысл делается ограниченнее. Совесть, сильно обличающая человека при первых случаях его падения или опьянения, постепенно слабеет, оттого что обличаемый не внимает голосу внутреннего проповедника и старается заглушить вопль обличающей проповеди, снова предаваясь рассеянности и нетрезвости. Противодействие внушениям совести воспитывает в душе опасный недуг: самомнение и гордость. Как часто этот порок и сам бывает, как бы причиною нетрезвости и вместе воспитывается нетрезвостью. Нетрезвость возбуждает и поддерживает самомнение, помрачая в душе здравый смысл и сознание своих немощей; нетрезвый· не любит рассуждать о достоинствах и преимуществах других людей, а любит мечтать о собственных достоинствах и кичится ими. Такие мечты обыкновенно воспитывают в нем гордость, самонадеянность и упрямство.
Как же такой человек исполняет свои обязанности? Это понятно из самого свойства недуга; и это каждому известно из опытов, так часто представляющихся нашему наблюдению и без нашего желания. Может ли человек хорошо исправлять свои обязанности, если он и ныне и завтра предается нетрезвости? Сколько у него пропадает дорогого времени, в которое он, как нетрезвый, совсем неспособен бывает заниматься своими делами? И когда проходит опьянение, он не может спокойно и всецело предаваться деятельности по исполнению своих обязанностей. Если его совесть прямо раскрывает ему прошедшее его состояние, то он не может быть, в спокойном состоянии: он чувствует недовольство, тяготу, скорбь или сожаление о своем прошедшем положении; он чувствует в то же время и упадок сил своих; душа и тело не имеют бодрости и твердости при исполнении своих обязанностей, каждое дело у него как бы из рук выпадает. Такое состояние человека делает его занятия и труды малоуспешными. А если в ком уже преобладает наклонность к пьянству, то пленник невоздержания, как скоро освобождается от своего плена, опять спешит отдаться в плен; душа его страдает в трезвом состоянии, как и у каждого после пробуждения от сна опьянения; но он не заботится о том, чтобы свергнуть с себя иго этого постыдного рабства; а, напротив, и мыслями и желаниями стремится к своему идолу, к тому, чтобы, как можно скорее, опять предаться винопитию. Ему скучно, тяжело и несносно, пока душа его опять не покроется смрадным туманом опьянения. Отчего это так? Оттого, что в трезвом состоянии строго обличает его внутренний проповедник истины и судия – совесть; эти обличения и угрозы смущают грешника и не дают ему покоя; и самое расслабление тела увеличивает трудность его положения. И вот, вместо того чтобы, внимая голосу совести, употребить усилия здравого рассуждения и твердой воли к тому, чтобы свергнуть с себя иго рабства, виновный спешит опять помрачить свой смысл неестественным разгорячением и опьянением, и тем заглушить вопль строгого обличителя, голос совести. В этом состоянии опьянения он делается, по-видимому, спокоен и весел, говорлив и будто доволен своим состоянием. Насильственное разгорячение делает его мечтательным: ложными мечтами, как обольстительными призраками, он обманывает самого себя, доколе, погрузившись в опьянение, не лишится самосознания.
Чтобы яснее представить зловредность привычки к нетрезвости, сравните вы человека трезвого с нетрезвым, или одного и того же человека представьте в двух состояниях, в том, когда он держал себя трезво, и в том, когда он стал предаваться нетрезвости. Посмотрите, какое различие между одним человеком и другим, и как изменяется один и тот же человек после того, как из воздержного или трезвого делается он наклонным к нетрезвости, ныне и завтра бывает не в своем виде? Если сравните вы двух человек, по-видимому, с одинаковыми способностями, с одинаковым образованием и с одинаковыми внешними достоинствами или преимуществами, но с тем только различием, что один всегда бывает трезв, а другой, напротив, нередко или часто бывает пьян; или сравните с самим собою одного и того же человека, сперва бывшего постоянно трезвым, а потом сделавшегося наклонным к нетрезвости, то почувствуете и поймете, как много вредит человеку нетрезвость и как она много отнимает у него достоинства. Говорю: почувствуете, потому что, взглянувши на человека трезвого и нетрезвого, вы тотчас невольно чувствуете предпочтительное уважение к трезвому, и с чувством сожаления будете смотреть на человека нетрезвого; или если прежде вы знали кого, как человека трезвого, а потом увидели нетрезвым, вы тотчас переменяете о нем свое мнение. Если вы были уверены, что этот близкий вам человек постоянно был трезв и чужд этому пороку, то, узнавши или увидев его не таким, вы невольно чувствуете сожаление о человеке, чувствуете, как бы, какую-нибудь немалую потерю. И это не мечта, а правда: вы имели близкого себе трезвого человека, а теперь оказывается, что вы имеете в своем сообществе не такого человека или не с тем достоинством, каким он обладал прежде.
Такое, по-видимому, поверхностное чувство или понятие в самом деле весьма основательно. Хотите ли разъяснить для себя испытываемое при взоре на нетрезвого человека неприятное ощущение и невыгодное понятие о нем: вы скоро найдете основание, почему так чувствуете и так понимаете. По внушению здравого смысла, самые простые люди и даже дети понимают, что нетрезвость не есть совершенство, а есть недостаток человека; что нетрезвость противна доброму поведению человека; что нетрезвость унижает человека. А всякий, здраво рассуждающий и знакомый с опытом, знает, как много вредит человеку нетрезвость, ослабляя его характер и часто доводя его до легкомыслия или совсем лишая здравого смысла; как он, в состоянии нетрезвости, удобопреклонен к опущению своих обязанностей, к нарушению правил долга и к совершению всяких худых дел.
Укоризненно пьянство, и всяк пребывали в нем не будет премудр. Видите, братия, как эта истина ясно и пред глазами всех оправдывается опытом. Видите, как много зла делает человеку нетрезвость, как унижает его, как лишает его наилучших преимуществ, здравого смысла и владычества над собою, и как делает его жалким рабом пагубного порока! Будьте же осторожны, берегите себя от этого зла. Не увлекайтесь ложной мыслью, будто предаваться нетрезвости не великая беда. Размышляйте о тех вредных последствиях, какие производит пьянство, и страшитесь этого лукавого друга. Счастлив, кто не сводит с ним знакомства. Счастлив и тот, кто строго покоряет его здравому смыслу и не позволяет себе излишества в употреблении вина, помня пагубные последствия пьянства. Если нередко видите вы примеры нетрезвых людей, то не подражайте им, а учитесь из этих примеров тому, как нетрезвость вредна и как постыдна человеку, и тем более удаляйтесь от зла, чтобы, при помощи Божией, всегда проводить жизнь воздержную и трезвенную, во славу Бога Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Запой, как грех и болезнь человека
(Из бесед архиепископа Евсевия)
Запой – это страшный недуг человеческой природы; эта злокачественная болезнь обыкновенно поражает человека вследствие продолжительного и неумеренного употребления вина. Запой есть явное следствие нетрезвости или пьянства. Кто не пьет вина, к тому запой не пристанет; тот не страдает теми мучительными болезнями, какие испытывает одержимый запоем. А кто позволяет себе излишнее употребление вина, тот должен бояться, как бы и к нему не пришел этот тяжкий недуг. А чтобы бояться и заботливо удаляться беды, для этого надобно помнить, как этот недуг тяжел и вреден. Часто идут на явную беду потому только, что заранее не думали о ней и не рассуждали о том, как она тяжела.
Не станем говорить подробно о том, как тяжел этот недуг – т.е. состояние запоя, как он унижает человека и доводит до погибели. Что слышали вы о жалком положении находящегося в состоянии опьянения, то же надлежало бы повторить и теперь. В состоянии запоя, как и вообще в опьянении, человек порабощается чувственным влечением, упивается, теряет здравый смысл или ослабевает смыслом, изнемогает и телом; не владеет собою, чувственные его наклонности берут вверх над потребностями духа.
Страшно смотреть на человека, в котором расстроенная душа, прежде старавшаяся подчинять свои худые наклонности правилам здравого смысла, теперь является в своей наготе. Человек не походит на себя, потому что покоряется не здравому разуму, а влечениям своей чувственности, или втайне воспитанным ложным мнениям и предрасположениям. Раны душевные, бывшие прежде закрытыми, делаются явными; худые наклонности, обуздываемые прежде властью здравого смысла, теперь господствуют над ним. Но что я говорю? Лучше сами посмотрите внимательно на страждущих сим недугом и вникните в их положение. Рассмотрите хорошо это тяжкое состояние и увидите, как унижается человек, подвергаясь запою, и какие мучительные болезни терпит он в этом состоянии. Обыкновенная нетрезвость или опьянение скоро проходит, если человек, после допущенного опьянения, пришедши в себя и внимая здравому рассуждению, твердо решится не дозволять себе неумеренного употребления вина. А в состоянии запоя на целые дни и недели человек перестает владеть собою; он часто жаждет вина, как бы необходимой стихии, без которой жить не может; иногда эта жажда так бывает сильна, что страждущий запоем готов все терпеть, только не лишение вина. Едва просыпается он, как и опять жаждет вина. Явно, что это состояние не есть произвольное, а болезненное. Сила воли, хотя много может сделать, но вдруг прекратить недуга не может: может, при добром сознании и твердой решимости, только мало-по-малу взять верх над недугом, если Господь поможет ему силою Своей благодати.
Об этом недуге человеческой природы упоминаю для того, чтобы опять обратить ваше внимание на долг каждого быть осторожным в употреблении вина. Видели вы, как нехорошо и вредно человеку иметь привычку напиваться до самозабвения и не владения своим телом. После этого человек, отрезвившись, может, при твердой воле, удержаться от нетрезвости; а состояние запоя, как болезнь, делает это состояние продолжительным; и больной рад бы освободиться от болезни, но не может: силы души и тела ему не повинуются. Страдает он невольно, подобно тому, как одержимый лихорадкой или горячкою; но, за всем тем, страдает предосудительною болезнью, которую он произвольно навлек на себя своим легкомыслием, своею неосторожностью, своим неумеренным или частым употреблением вина. Если мы виновны в нетрезвости или излишнем употреблении вина, виновны потому и в запое, происходящем от нетрезвой жизни. Кто не хочет подвергнуться недугу запоя, тот будь воздержен в употреблении вина, берегись искать удовольствия в частом употреблении вина; берегись нетрезвости и пьянства. Знаешь, как вредно и как постыдно состояние опьянения; знаешь, как постыдно, унизительно состояние запоя: зачем же допускать себя до этого состояния? Надобно помнить, что Бог нам дает свои дары для того, чтобы мы употребляли их на пользу себе и другим, а не ко вреду; чтобы правильно употребляя их для здоровья и утешения, прославляли Бога, подателя даров благих; а не для того, чтобы, злоупотребляя ими тем оскорбляли и прогневляли Бога.
Но особенное слово, при этом, к молодым людям. Вот почему. Наблюдение показывает, что запою подвергаются преимущественно те люди, которые с юных лет начинают знакомиться с вином и нетрезвостью. Телесный организм юноши еще не получил полного образования, еще не окреп, потому неумеренное употребление вина производит на него заразительное действие. Это зловредное действие, пока организм еще свеж и силен, раскрывается в постепенно усиливающейся наклонности к винопитию; наклонность мало-по-малу делается господствующею, и, некоторое время увлекаемый сею наклонностью к винопитию, не думает быть рабом порока пьянства, а кажется ему, что он удовлетворяет себя по обыкновенной привычке, которую молодые люди любят извинять в себе различными предлогами. Но, когда винный яд, чрез долговременное и часто употребление вина, сильно заразит организм тела, тогда он начинает обнаруживаться в том болезненном состоянии, которое называется запоем. Таким образом, частые случаи юношеской нетрезвости, которую почитают иногда невинным развлечением и забавою, очень нередко наказываются этим тяжелым недугом запоя. Будьте внимательны к тем пьяницам, которые страдают запоем; спросите, как они дошли до этого состояния, и узнаете, что большая часть их, если не все, приготовили себе это страдание раннею нетрезвостью.
Размышляя о таких последствиях ранней нетрезвости, юношам надобно твердо стоять против этого искушения, которому так часто подвергаются молодые люди; надобно крепко держаться столь приличной им и так много украшающей их добродетели трезвости или строгого воздержания от употребления всяких опьяняющих напитков. Пусть судят они сами, какая оскорбительная для неиспорченного взора картина видеть молодого человека, цветущего силами душевными и телесными, под влиянием опьянения, ослабевающего в смысле и в телесных силах, или приходящего в состояние разгоряченной и беспорядочной деятельности, необдуманно, нескромно говорящего, неприлично действующего! Неужели такое легкомысленное увлечение остается без вредных последствий? Не обманывайтесь: и один случай не пройдет даром. И один случай нетрезвости кладет тяжелое пятно на совесть и на душу, действует и на тело, предрасполагая его к повторению подобных случаев. Если ты еще не испытал влияния опьяняющего вина, то легче всего тебе преодолеть опасности искушения от нетрезвости и пьянства путем совершенного воздержания. Если еще немного терпел искушений, то решись немедленно прекратить знакомство с тем другом, с которым приятно хотел проводить время, – прекратить знакомство с вином; и ты много облегчишь для себя подвиг борьбы. Если влечение к вину сильно соблазняет, то размышляй о всех невыгодах порока нетрезвости: о том унижении, какому подвергает человека опьянение, о тех вредных последствиях, какие терпит невоздержный после опьянения, пришедши в здравое состояние. Представляй и тот мучительный недуг запоя, которому впоследствии нередко подвергаются проведшие свою молодость в нетрезвости.
Так! Если вы заботитесь о своей чести, о своем здоровье, о своем истинном спокойствии и будущем благополучии, то вам совсем не должно искать удовольствия или утешения в употреблении вина. Послушайте, что говорит древний ветхозаветный мудрец: Дадите сикера сущим в печалех, и вино пити сущим в болезнех, да забудут убожества, и болезней не воспомянут ктому (Притч.31:6:7). Он советует давать вино, как лекарство, в скорби и болезни. А в новом завете апостол Павел дал совет св. Тимофею употреблять немного вина только для подкрепления расстроенного желудка, говоря: пей не одну воду, но употребляй понемногу вина для желудка твоего и частых твоих припадков (1Тим.5:23). В новом завете нигде нет совета употреблять вина для утоления или облегчения скорби, потому что в Церкви Христовой открыты всем доступные и обильные источники утешений – благодатные.
Родители и попечители детей! берегите ваших детей от привычки к употреблению вина. Если вы внимательно подумаете о том, сколько бед и скорбей приносят людям нетрезвость и пьянство, вы побоитесь вашим детям советовать пить вино. Напротив, имейте благоразумие заблаговременно добрыми советами внушать им, как вредно им употребление вина, как оно расслабляет их юные неокрепшие еще силы, как оно неприлично бодрому юношескому возрасту и какою великою опасностью угрожает юношам нетрезвость, когда она обращается в привычку, а эта привычка часто переходит в страсть и нередко доводит до запоя. Бойтесь учить их нетрезвости вашим примером, вашею нетрезвостью. Благое дело учить добру и подавать пример в добрых делах; но горе тем, которые не учат детей своих добрым делам, а дают повод привыкать к лености, беспечности и винопитию. – Горе человеку тому, имже соблазн приходит (Мф.18:6–7). Аминь.
Омут
Есть омут, в котором постоянно тонут тысячи человеческих жертв, омут этот – пьянство; ни в одном море, ни в одной реке не погибло столько жертв, как в нем. Тонут в этом омуте отцы семейств, заставляя своих жен и детей захлебываться слезами, тонут старцы, забыв про вечер своей жизни, про близость суда Божия, тонут юноши, безумно губя цвет и свежесть своих душевных и телесных сил, забывши благодарность к родителям, свои обязанности пред семьей, пред отечеством. Увы, в наше время волна этого омута стала все сильнее и сильнее захлестывать женщин, не мало и из них стало погибать от пьянства. Но что особенно ужасно, – волны этого омута иногда поглощают подростков и даже детей. Там сами родители в пьяном безумии отравляют винным ядом своих малюток, приучая их пить вино, там дурное товарищество, пьяная среда, бессовестные соблазнители своим примером, насмешками, угрозами, иногда насилием влекут к вину малых сих... Но, Боже, Боже, сколько зла, бедствий, несчастий льет этот омут в жизнь человеческую! Несмотря на то, водка продолжает быть спутницею русского человека: «она встречает младенца у самой его колыбели; лишь только окрестили малютку, как уже начинается пир на радостях, и нередко колыбель новокрещенного дитяти, охраняемая светлыми крылами Ангела Хранителя, уже оглашается пьяными песнями и сквернословием пирующих на его крестинах, и горько плачет Ангел Божий у колыбели младенца, взирая на сие великое бесчиние. Водкой же ныне провожают и в могилу; бывало, грехом считали православные русские люди ставить водку на поминках, а теперь редкие поминки обходятся без водки, и как бывает горько видеть, что этот поминальный обед обращается в трапезу языческую, и родные покойника, если сами не пьют, то вместо утешения в тяжкой скорби своей вынуждены выносить грубости и неприятности от гостей своих, из которых многие собрались под добрым предлогом разделить скорбь их, а на деле – только бы выпить и напиться! А сколько в году разных праздников, сколько на них выпивается водки. Сочти умный человек: во что тебе обходятся все эти праздники? А много ли получаешь пользы оттого, что каждый праздник расходуешь на водку?.. Случается и так: берут из церкви св. иконы, приглашают священника служить молебны на полях и в домах своих, а потом начинают пировать, пьянствовать... Ужели и это Богу приятная жертва?.. Не обманывайтесь: Бог не услышит ваших молений, но и прогневается еще за такое поругание молитвы, когда вы ее мешаете с пьянством!»2
Сознавая всю пагубность злоупотребления вином, еще за несколько тысяч лет до нас премудрый восклицал: «не смотри на вино, бойся его, как змей оно укусит, и ужалит, как аспид...» «Горе пьяницам, вино сожжет их...» вторил премудрому пророк Исаия. А св. Апостол, более всего заботясь о загробной жизни людей, со скорбью говорил: пьяницы царствия Божия не наследуют... Пьянство, убеждал св. Златоуст, есть добровольно накликаемый бес, оно хуже помешательства... Св. Димитрий Ростовский, принимавший глубоко к сердцу все невзгоды русской жизни, насчитывал десять горьких плодов пьянства: помрачение ума, бесстыдство, несоблюдение тайны, возбуждение плотской похоти, ярость, повреждение здоровья, расточение имущества, утрата спасения, гнев Божий и всеконечная гибель души.
Стоит только представить душевное и телесное состояние пьяницы, чтобы убедиться в истинности сих изречений.
От змеиного яда бывает нестерпимый жар, воспаление тела, затемнение рассудка, бред: и от вина кровь загорается, мысль путается, язык лепечет нечто худшее бреда, руки действуют, как у сумасшедшего, тело расслабляется, качается, падает.
Чтобы войти в царствие Божие, необходимо во время земной жизни подготовить к нему душу, возлюбить славу Божию, приучить себя к молитве, пожить духом; но может ли все это вместить в себе пьяница? Господа Бога с Его величием, славою, милосердием он забывает, молитва существует, как бы не для него; в церковь Божию он не ходит. Но питейные заведения, с их нравственною и физическою грязью, становятся излюбленным местом, где он забывает и Бога, и душу, и совесть и родную семью. Утро обыкновенно начинается тоской, ощущением боли во всех членах, бесчувственным состоянием, рука его от крестного знамения отвыкает, но зато привыкает наносить удары и оскорбления ближним, уста забывают слова молитв и постоянно оскверняются ругательствами, срамословием. Дух в таком человеке, как бы совсем замирает, вполне порабощается плотью, да и плоть-то, которую пьяница старается утешить вином, скоро превращается в гнилое болото, становится гнездом болезней и еще здесь, на земле, как бы предвкушает лютость адских мучений. При глубокой порочности душевной и внешний вид пьяницы становится отвратителен. «Пьяница, по словам св. Златоуста, отвратителен для жены, несносен для всех... Упившись, он скрежещет зубами, терзает члены тела своего, выворачивает свои глаза, как пес бесстыдничает, чуждается своего жилища, валяется по земле; пена течет у него изо рта, как у бешеной собаки, глаза, уши и ноздри свои – все сделал он вместилищем смрада и мокрот зловонных. Страшное зловоние исходит из гортани его, так что трезвому и минуту тяжело пробыть близ него... Сколько ни есть на земле и в воде зверей и гадов, всех их хуже пьяница... А если бы еще можно было заглянуть внутрь, в душу пьяницы. Она, бедная, скорчилась, оцепенела, как бы от жестокой вьюги и мороза...» (Из слова о пьянстве из Статира).
Достоин ли такой человек царствия Божия и способен ли он, всю жизнь провалявшийся в чувственности и грязи греховной, обитать в нем?! (Из «Кормчего»).
Я никого не обокрал и не убил
(Из бесед с трезвенниками)
Человек, преданный пьянству, не имеет права произнести эти слова, – сказать эти слова: «никого не обокрал и не убил». Каждый мужчина и каждая женщина, которые злоупотребляют спиртными напитками – виновны в убийстве и воровстве. Они виновны в краже прежде всего пред Богом. Они крадут у Бога исполнение своих перед Ним обязанностей; они не призывают имя Его: они пренебрегают Его заветами, Его приказаниями, Его гневом. Жизнь пьяниц протекает без Бога и без упований и надежд на Него.
Говоря правду, надо сказать, что единственный бог у пьяниц – это бутылка водки и единственное желание, одна надежда – это пить, пить и пить... Пьяницы крадут у Бога время, которое Он им дал для поддержки их существования и для выполнения долга земной человеческой жизни; они крадут у Бога деньги, которые Он им посылает на всевозможные нужды, но только, во всяком случае, не для того чтобы хорошенько напиться, а затем – проспаться....
И то сказать, уж пусть пьянство не имело бы других недостатков, как продолжительность сна без меры.
Но увы! сон пьяниц не есть покой для них, а для других – он беспокойство. Пьяницы во сне кричат, вскакивают, и тем мешают спать своей семье и своим соседям. Лишать кого-нибудь ночного покоя, особенно того, для кого ночь служит отдыхом от дневных трудов и забот, – значит покушаться на здоровье его, на его силы, а, следовательно, и на самую жизнь его.
Таким образом, пьяница, который никогда не тронул чужой копейки, может ли сказать, что он не обкрадывал своих ближних, отнимая у них спокойствие, их сон, их отдых? Спросите об этом жену его и ближних его соседей, что они скажут? Вот вам пьяница: он около полночи возвращается домой. В потемках, он долго топчется у нижних ступеней лестницы, затем, когда он наконец нашел перила и взобрался на первую ступеньку, он останавливается, чтобы во все горло послать брань последнему из своих собутыльников, который между тем уже далеко и не слышит этих ругательств. Поднявшись выше, пьяница опять останавливается: ему пришло на мысль что-то смешное и он начинает громко хохотать. Дальше идти он не в силах: он садится на ступеньках лестницы и пьяным голосом начинает горланить песню... Скажите, разве такой сосед не вор? разве он не крадет тишину, сон и покой? Да, величайшее несчастье иметь в доме таких беспокойных жильцов. Соседи, которым делается не в мочь переносить подобное безобразие – просят домохозяина выселить такого жильца... И его выселяют. Бедная семья из-за него лишается хорошей квартиры, которую они приискали себе, когда им хорошо жилось.
Разве такие пустяки, как лишение квартиры – беспокоят пьяницу? Единственная его забота – иметь возможность удовлетворять свою жажду, т.е. пить с утра до поздней ночи или наоборот с вечера до утра. И какие только преступления не совершаются ради вина? Самые разнообразные способы воровства практикуются пьяницами, чтобы только удовлетворить свою страсть. Простая обыкновенная кража есть чаще других употребляемый способ для добывания средств на вино. Одна за другою исчезают вещи из домашнего имущества семьи и относятся к кабатчику. Заработок тоже уходит на уплату за вино, взятое в долг у кабатчика. Сколько терзаний приходится испытать, сколько предосторожностей приходится принять жене пьяницы, чтобы туда же не ушел и её личный маленький заработок, на который она содержит свою семью... У любителей «выпить» всегда бывают ошибки в «счетах». Наши друзья, которые избавились от страсти к вину, рассказывали нам, что в книжке из лавочки у них под «хлебом» и «мукою» очень часто оказывались записанными полуштофы водки, которые они с собою забирали, когда не было денег, чтобы купить их на наличные... А что сказать про тех, которые пьют в долг, имея в то же время умысел, чтобы никогда этого долга не заплатить? Разве нет тут воровства как в первом случае, так и во втором случае, но только воровство, прикрытого «запамятованием?» Пьяница никогда не может сказать: «я никого не убил!» Прежде всего, он мало-по-малу убивает самого себя: он губит свое тело, свой разум и свою душу... Это то же, что самоубийство: оно есть обычное следствие пьянства. И это самоубийство всегда является способом медленного лишения себя жизни, хотя иногда пьяницы именно в пьяном виде или с похмелья покушаются лишить себя жизни сразу, внезапно. Спросите об этом у старых пьяниц, они вам кое-что порасскажут на этот счет. А сколько преступлений посеют пьяницы на своем пути, прежде чем убить себя. Путь пьянства, подобно пути каравана в пустыне, покрыт тысячами трупов невинных жертв, павших под ударами от этих каторжников, про которых как бы в насмешку говорят, что они ведут веселый образ жизни! Да, если пьянствовать – значит весело жить, то, во всяком случае, пьянство не есть дорога к хорошей смерти. Пьяницу, в последние минуты его жизни, нельзя себе иначе представить, как окруженного тенями людей, которых так или иначе его порок привел к преждевременной смерти. Ему должны слышаться голоса мужчин, женщин и детей, которые кричат ему: ты наш убийца. Напрасно он будет затыкать себе уши, эти голоса усиливаются, растут подобно тому, как растет порыв зимнего ветра в лесу, между деревьями с обнаженными ветвями. Один голос кричит: «убийца, ты в припадке запоя убил моего ребенка, когда уронил его из люльки…» Другой голос вопит: «убийца, отдай мне мужа моего, который умер от твоих побоев». Толпа мужчин, женщин и детей с грозными криками и с сжатыми кулаками кричит: «из-за тебя поезд сошел с рельсов, и дорогие, близкие нам люди нашли себе безвременную смерть»; другие, прерывая первых, шлют проклятия за то, что причиною смерти их родственников был взрыв парохода, третьи кричат о пожаре вследствие поджога... Затем, следует целая вереница детей и подростков: горбатых, хромых, золотушных, страдающих падучею болезнью, бледных, измученных, истощенных, изуродованных, которые, опираясь друг на друга, бросают пьянице укоры: «Ведь, ты виновник тех болезней, которые мы перенесли за время нашей кратковременной жизни на земле... Ведь, ты причина нашей смерти... Ты отнял у нас возможность насладиться всеми благами земной жизни... Тебе мы обязаны тем, что вся наша жизнь была для нас рядом непрерывных страданий...» Ну, что же вы, предающиеся невоздержному употреблению спиртных напитков, можете сказать, что вы «никого не обокрали и никого не убили?» Можете ли сказать, что делаете зло только одним себе? Полноте, опомнитесь, пока еще не поздно. Вернитесь к Спасителю, Он может заставить умолкнуть угрожающие вам голоса. Он один может потушить эту болезненную жажду, которая вас пожирает. В Его одной власти спасти вас от грозящих вам мук ада! И Он сделает это, если вы придете к Нему с искренним сердцем: «Те, кто исповедуют свои грехи и отрекаются от них – будут помилованы!» («Вестник Трезвости»).
Дорожка ко греху
(Несколько добрых слов старого священника)
Многие при воздержной жизни могли бы противостать искушению совершить какое-либо преступление; но, предавшись нетрезвости, не могут устоять против его. Многие из разбойников и убийц не дошли бы до последней степени низости и ожесточения, если бы не подверглись пагубному влиянию спиртных напитков. Один молодой человек, совершивший неслыханное преступление, на вопрос судьи, как он мог решиться на такое ужасное дело, отвечал: с помощью водки я мог бы сделать еще двадцать таких преступлений. Что касается до других насилий, как-то: драки, буйства, грабительства, то, в большинстве случаев, пьянство бывает их причиною и едва ли может сделать что-нибудь подобное человек трезвого поведения. Вообще трудно приискать напиток, по свойству и действиям своим, столь вредный, как водка, от употребления которой человек становится врагом своей души и губителем себя и других людей; частое и неумеренное употребление её есть зараза, в которой кроется зародыш пороков, преступлений, болезней, бедствий и смертных грехов. В темницах, тюрьмах, смирительных, сумасшедших и рабочих домах, по показанию судей, врачей, директоров и надзирателей, преимущественно содержатся пьяницы; причиною преступления и заключения их в эти учреждения было пьянство. Вирт, один из почтеннейших граждан в Соединенных Штатах, пишет: «я не преувеличу, если вместе со многими скажу, что нетрезвость производит более пороков, преступлений, бедности, домашних и общественных бедствий всякого рода, нежели все прочие виды зла, какие только угнетают род человеческий. Можно ли сравнивать с пьянством язву, которая когда-либо распространяла на лице земли смерть и опустошение? Язва непродолжительна, а нетрезвость сама собой никогда не прекращается; язва убивает только тело, и убивает скоро; но пьянство губит тело и душу, – медленно и ужасно! Если бы спиртные напитки разрушали только временное, а не вечное наше благополучие; если бы они лишали нас только имущества, здоровья, ума и жизни, то и это было бы очень прискорбно! Если бы они, ежедневно причиняя нашему отечеству убытки, и низводя в могилу преждевременно большое число наших ближних, – если бы они, похищая у жен мужей и у детей отцов, и распространяя повсюду разрушение и смерть, тем способствовали очищению нашей души и приготовлению к блаженной вечности, то это было бы еще сносно.
Но они губят душу! Они ожесточают сердце грешников и препятствуют им подвергнуться действиям просвещающей и освящающей благодати Божией. Они возбуждают в нас то богопротивное чувство, при котором мы считаем себя добродетельными, воображаем, что не имеем надобности в помощи и благости Божией, и навсегда устраняют из нашего сердца те мысли и чувствования, которым должен предаться всякий, кто хочет обрести спасение; Дух Святый не только не будет обретаться в человеке, находящемся под постыдным влиянием хмельных напитков, но и не посетит его. Состояние духа и сердца такого человека, – мерзость пред Богом! Спиртные напитки не только помрачают разум, оскверняют священные чувства и расстраивают все силы души и тела, но и противодействуют дарованным нам от Бога спасительным средствам; совершенно искажают душу, – и в ней зарождается тот червь, который не умирает, возжигается огнь, который не угасает; они бывают виною сетования, вопля и отчаяния души, отлученной от Лица Господня и от славы Его царства, осужденной на муку вечную!
Кто, зная свойства спиртных напитков, продолжает употреблять их, едва ли когда-нибудь обратится к Богу; потому что они помрачают рассудок, так что он худо начинает отличать зло от добра, а сердце лишают способности принимать добрые впечатления. Возбуждая в человеке одни только нечистые и греховные мысли, усыпляя совесть все более и более, и истребляя в нем всякое доброе начало, они наконец совершенно подчиняют его власти диавола, так что человек совершает тогда преступления, о которых прежде не мог и вспомнить без содрогания. Между всеми средствами, коими диавол вовлекает человека в свои сети и препятствует ему избавиться от его власти, вино занимает едва ли не первое место!
Объясним дело примером. Положим, что были два богача; один получил наследство вдесятеро больше против того, что имел; другой получил весть о крушении корабля своего, в коем заключалось все его достояние. Оба стали пить, – первый с радости, второй с горя. Тот, который пил с радости, думал так: «жизнь человеческая коротка, а казна моя стала вдесятеро больше, – было бы смешно отказывать себе в тех удовольствиях, которых жаждет душа моя. Я богат: что мне до молвы людской? Кто поклонится, того угощу, напою; а кто осудит, прибью. Деньги и виноватого делают правым, а у меня их много; можно ли не радоваться такому благополучию, а на радостях кто же пьет воду, вместо вина?» И пил он с утра до вечера, с вечера до утра, окруженный товарищами-льстецами, всегда отыскивающими подобные случаи, и пьяный проигрывал им много, буйствовал с ними и бесчинничал бессовестно. Пары винные кружат голову, разжигают мозг и побуждают делать все мерзости, про которые без ужаса не может говорить трезвый. Сундук с золотом не река: бери из него без расчета, – он скоро опустеет, так что и опохмелиться не на что будет. Несчастный пьяница тогда только стал рассчитывать, когда увидел пустое дно в сундуке своем; но поздно взялся он за разум, который потерял в постыдной страсти. «Довольно пить, говорил он; но скорее отвыкнет младенец от сосца матери, чем упрямый пьяница от вина, Буду трудиться», присовокупляет он; но леность взяла верх над ним. «Стану просить», восклицает он, наконец, в отчаянии, когда осталось одно только рубище на грязном, исхудалом теле его; но не отвечает и самый снисходительный на просьбу такого нищего, на лице коего вино положило багровую печать свою с надписью: «это мой слуга; имя ему – пьяница». Он протягивает руку к прежним товарищам своим, говоря им: «подайте ради дружбы; умираю с голоду». «Лжешь, негодный развратник», отвечают они, «пропив все богатство свое, пропьешь и то, что дадим тебе; лучше бросить эту копейку в воду, чем потворствовать пьянице!» Недолго скитался он по миру, отверженный всеми, и блудный грешник умер от голода и холода под лестницею того дома, куда прежде слуги его вносили чуть не на руках для попойки и разврата.
Тот же, который пил с горя, рассуждал иначе. Он думал: «упав с высоты счастья в бездну нищеты, я, кроме убийственной печали, ничего уже не встречу на пути своей жизни; закатилась звезда моя! Каждый встречный день будет мне новою пыткой; каждый час покажется вечностью. Смерть же, как на зло, убегает злополучного. Бороться с судьбою смешно, вспоминать о прошедшем, невозвратном тягостно; поднять на себя руку грешно и страшно. Вином, – вином залью я змею, которая сосет мое сердце: в вине утоплю мое горе; вином сокращу томительные дни свои, дни бесполезные и мне, и людям; ибо ни я сам себе, ни люди мне – ничто; ничто в мире не возвратит мне былого». Человек скорее и легче осуществляет худые намерения, нежели добрые. В короткое время пропил всю свою домашнюю утварь, пропил всю одежду не только с себя, но и с жены, и с детей своих, и, когда у него ничего не осталось, кроме страсти к вину, – он сделался вором; ибо у пьяницы нет ничего святого; преступление же скоро наказывается, если не законом гражданским, то законом самой судьбы. В то время, когда этот злополучный с похищенными вещами хотел скрыться от преследователей, он выскочил из окна и переломил себе руку. Боязнь же наказания и добыча помогли ему пробежать небольшое пространство, но боль и хмель, вскоре обессилив его, повергли среди улицы во мраке ночном, а тяжелые колеса возницы переломили ему ноги, острые же подковы коней истоптали грудь его. Но смерть была еще далеко. «Тушите, тушите пожар в крови моей!» восклицает он в исступлении день и ночь на одре своем. «Утешься, встань, отвечали ему, ты по-прежнему счастлив; возвратились корабли твои с несметным богатством; Бог помиловал от погибели достояние твое. Ткани ли шелковой, золота-ль чистого, жемчугу-ль крупного тебе надобно? говори, приказывай!» «Смерти, смерти, кричал он, скрежеща зубами. Мне ли, увечному, сгубившему разум, руки и ноги, желать иного?» Смерть же была глуха к его призыву и долго, как будто, смеялась над его ужасными мучениями, душевным отчаянием и телесными язвами, как бы в отмщение за малодушие, недоверие к Провидению, и за скорбь об утрате временного имущества, которое он мог приобрести снова трудами и жизнью добродетельною.
В Престоне, в Англии, в собрании общества воздержания, один из 14 обратившихся пьяниц сказал публично: «теперь я вечером ложусь спать трезвый и спокойный, и утром встаю – свежий и веселый. Когда я, в намерении сделаться членом общества воздержания, шел в контору его, чтобы подписать обязательство, то встретился с одним знакомым, которому и сообщил свое намерение. Он просил меня проводить его и выпить с ним бутылку эля. Нет, возразил я, я принял твердое намерение не пить более крепких напитков; если бы теперь заступила дорогу сотня дьяволов, из которых бы каждый был вооружен сотнею кинжалов, то я справился бы с ними и открыл себе путь. У меня теперь везде есть друзья. Я чрезвычайно рад, что со мною произошла такая перемена, и надеюсь всю жизнь остаться в настоящем моем положении». Второй сказал: «вы видите пред собою человека, который слишком 20 лет был пьяницею. Я пил так неумеренно, что часто не в силах был поднести стакан ко рту; мое здоровье расстроилось; я не мог ни спать, ни есть; впал в такую бедность, что кроме кровати и одного стула у меня уже не осталось ничего, я поверг в бедность всех родных моих. Наконец, мне случилось услышать кое-что об обществах воздержания, и узнав, что они отклоняют людей от пьянства, сказал себе: о, я сделал важное открытие, я попытаюсь следовать правилам этих обществ; если воздержание излечило столь многих, то почему бы ему не излечить и меня? Вот уже 18 месяцев, как я не употребляю ничего хмельного, и, слава Богу, у меня теперь хорошая обстановка, имею все нужное и я никогда не наслаждался таким здоровьем, как теперь... Мы не имеем недостатка в пище, прилично одеты и живем в мире и согласии с семейством. Я постоянно посещаю церковь и чувствую себя счастливым». Третий говорил: «иные сказывали мне, что не отстать мне от употребления водки, а винопродавцы уверяли, что я не проживу и 2 месяцев; но теперь уже 9, как я не пью ничего хмельного, и я теперь здоровее, нежели был прежде. Я 29 лет был пьяницей, и если б в пьянстве заключалось что-нибудь хорошее, то я наверно нашел бы это, потому что испытал все. Дом мой, в котором прежде (слышали) слышны были только ссоры и драки, рев и ужасы, божба и проклятия, и который походил на ад, сделался теперь домом тихого веселия, радости, обилия и счастья, и, наконец, – домом молитвы.
Что такое трезвость?
(Поучение Высокопреосвященного Антония, митрополита Санкт-Петербургского)
Все вы знаете – кто по себе самим, кто по наблюдениям над ближними, какое великое зло – опьянение себя крепкими напитками. Пророк Божий, болея сердцем о пьяницах, говорит: «горе восстающим заутра и сикер гонящим» (Ис.5:11). Видите, пророк грозит горем тем, кои предаются пьянству, «гонят сикер». А между тем, как много среди нас предающихся опьянению. Иногда совершая службу Божию в праздник и видя людей горячо молящимися Господу, я думаю: а что будет с этими богомольцами сегодня вечером? Не упьются ли они до потери образа Божия? И вот представляешь себе, не редкую в праздники, семейную картину: глава семьи пьян до бесчувствия, жена, избитая, с синяками под глазами, выгнана из дому, дети в ужасе плачут и прячутся, где попало, от пьяного отца. Как горько думать, что до такого состояния доводит себя человек, в состоянии опьянения теряющий свой человеческий облик и способность правильного отношения к окружающим предметам. Все представляется ему в извращенном виде: ему кажется, что все предметы качаются; он не узнает своих ближних – жену и детей; чувства его изменяются и, кого любил, того начинает ненавидеть, бьет жестоко дорогих и милых его сердцу. Он забывает свой домашний очаг, близких ему людей и изменяет отношения к ним. Вот какое зло приносит вино человеку и как должны благодарить Бога те из вас, кои произнесли обет воздержания от вина. Я вижу вас трезвящимися и благословляю вас проводить трезвую жизнь.
Но, братия, трезвость духа состоит не в одном лишь отречении от пристрастия к вину. Св. апостол Петр учит: «трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити» (Пет.5:8). Словами Апостола – «трезвитеся, бодрствуйте» заповедуется трезвение духовное, очищение сердца от опьяняющих его пороков и страстей духовных. Ведь, не только опьянение себя вином, но и другие страсти изменяют образ человека и мешают ему стать в правильные отношения к Богу и людям. Пьяный человек имеет глаза, но видит все в превратном виде, и слышится ему другое, не то, что слышат другие, он имеет ноги и ходит, но поступь его не твердая. Перенесите это состояние на общее состояние человека, опьяненного какою-либо страстью духовною. У пьяного человека неправильное отношение к внешним предметам, у опьяненного страстью неправильное отношение к предметам духовным, к Богу и Св. Его заповедям. Возьмите страсти гнева, ненависти, когда они совершенно овладевают человеком: станет ли человек, ослепленный страстью, на молитву, страсть влечет его к земле, молитва замирает на устах, не несется к небесам, – точно стена какая становится между ним и Богом. Поэтому, чтобы уразуметь волю Божию, стать в правильные отношения к людям, надо заботиться об отрезвлении души, об очищении её от страстей и пороков.
Итак, вы – члены общества трезвости, помните, что, если вы не пьете вина, то это лишь начало вашего подвига, а не конец его. Когда отстанете от вина, молитесь, чтобы помог вам Господь достигнуть трезвения духовного, при котором одно было бы дорого вам, это – закон Божий: – слово Божие это воистину жемчужина драгоценная. Аминь.
Чем и как предохранить себя от пьянства?
(По учению св. Иоанна Златоустого)
«Нужно нам многое любомудрие и великое терпение, говорит св. Иоанн Златоуст, чтобы бдеть и бодрствовать, чтобы расстаться навсегда со всякою роскошью, как в одежде, так и в пище, чтобы избежать любостяжания, пьянства. А не малый труд – соблюдать это с точностью. И чтобы понять тебе, как трудно любомудрствовать и как не совместим с этим делом покой, послушай, что говорит Павел: «удручаю тело мое и порабощаю» (1Кор.9:27). Ибо сими словами он указал на то принуждение и великий труд, какие необходимо употреблять желающим сделать тело свое благопокорным во всем. И Христос сказал ученикам: в мире скорбни будете, но дерзайте: Аз победих мир (Ин.16:33). Эта скорбь, говорит, доставит вам покой. Настоящая жизнь есть место борьбы; а на месте борьбы и среди подвигов не может наслаждаться покоем тот, кто хочет заслужить венец. И так, если кто желает быть увенчанным; тот пусть изберет жизнь строгую и многотрудную, чтобы, потрудившись здесь не много времени, насладиться там вечною почестью».
Печаль, по учению св. Иоанна Златоуста, вернее всякого совета и увещания может отвратить от пьянства. «Посмотрим, говорит он, на места смеха, разумею пиршества, где тунеядцы, льстецы и великое невоздержание, и на другие места, где хромые и слепые. Там пьянство, объядение, разврат, – здесь все напротив. Посмотри и на наше тело: когда оно тучно и изнежено, то легко впадает в болезнь; а когда истощено, то не так скоро заболевает. Душа, угнетенная скорбью, не может быть, предана злу. Мудро Павел изображает пользу от ней, когда говорит: скорбь терпение соделывает, терпение же искусство, искусство же упование; упование же не посрамит» (Рим.5:3–5).
Для предохранения себя от пристрастия к вину, св. Иоанн Златоуст советует обращаться с молитвою к св. угодникам Божиим пред их нетленными останками. «Ибо, говорит он, не только кости мучеников, но и гробы и раки источают великое благословение. Прими святый елей и помажь все тело, язык, уста, шею, глаза, – и никогда не впадешь в погибель пьянства. Ибо елей своим благовонием будет напоминать тебе о подвигах мучеников, обуздывать всякое невоздержание, удерживать в великом терпении и побеждать душевные болезни».
Чтобы оградить себя от опьянения во время пиршеств, св. Иоанн Златоуст учит начинать и оканчивать их молитвою. «Кто будет поступать так, говорит он, тот никогда не впадет в невоздержание и пьянство, но молитвою, как бы уздою, удерживая свои помыслы, будет в надлежащей мере употреблять все предлагаемое, и как душу, так и тело исполнит великого благословения; ибо стол, начинающийся и оканчивающийся молитвою, никогда не оскудеет, но, обильнее всякого источника, принесет нам все блага. Не будем же пренебрегать столь великою пользою. Странно, что слуги наши, получив от нас что-нибудь со стола, благодарят нас и отходят с добрым словом, – а мы, наслаждаясь столь великими благами, не воздаем Богу и такой чести, хотя чрез это можем достигнуть великой безопасности: ибо где молитва и благодарение, туда приходит благодать Святаго Духа, оттуда прогоняются демоны, и все вражеские силы отступают и обращаются в бегство. Кто намеревается (после стола) идти на молитву, тот и во время стола не осмеливается сказать что-либо неприличное, а если и скажет, тотчас раскаивается. Итак должно, и при начале, и при конце (стола) благодарить Бога, в особенности потому, как я выше сказал, что, если мы войдем в этот навык, то не легко впадем в пьянство. Но, если, когда и встанешь (из-за стола) хмельный и опьянелый, и тогда не оставим своей привычки: но и с тяжелой головою, и шатаясь, и падая, будем молиться и не изменим своему обычаю. Если сегодня ты так молился, то завтра исправишь погрешность, сделанную накануне».
Чтобы не заразиться гибельным примером пьянства от людей, преданных сему пороку, св. Иоанн Златоуст убеждает удаляться от худого пьяного общества. «Как тела, говорит он, часто погибают от заразы испорченного воздуха; так точно и душа часто терпит вред от общения с людьми порочными. Обыкновенно не столько причиняют вреда дикие звери, сколько порочные люди; те явно производят свои губительные действия, а эти не чувствительно и не слышно каждый день распространяют заразу, мало-по-малу ослабляя силу добродетели. «Аще некий брат именуем будет пьяница, с таковым ниже ясти» (1Кор.5:11). Вот какая строгость! А мы не только не убегаем от пьяниц, но сами идем к ним, чтобы участвовать в делах их. Посему у нас все низвратилось, все смешалось, расстроилось и погибло. Бесчестная дружба хуже всякой вражды: ибо от врагов, когда захотим, получаем пользу; а от таких друзей ничего не бывает, кроме нужды и всякого вреда. Не имей друзьями учителей вреда; не имей таких друзей, которые больше любят сытный стол, нежели дружбу. Ибо все такие друзья, как скоро прекратишь пиры, прекратят и дружбу. Кто соединен с тобою добродетелью, тот неотлучно при тебе пребывает, перенося всякий недостаток. А эти тунеядцы такого свойства, что часто тебе мстят и навлекают на тебя худую славу. И я знаю многих людей благородных, которые через связи с ними заслужили о себе худое мнение».
В противоположность худому пьяному товариществу св. Иоанн Златоуст советует составлять товарищества против пьянства или общества трезвости. «Ныне, говорит он, когда кто из наших ближних умирает, тогда многие окружают его, многие утешают близких к нему; и осла упавшего мы часто поднимаем: а когда падают души наших братий, тогда мы не обращаем внимания и думаем о них меньше, нежели об осле. Видя, что кто-нибудь бесстыдно входит в питейный дом, мы не удерживаем его; напивается ли он, или совершает другое какое-нибудь бесчинство, мы не только не препятствуем, но еще сами принимаем в том участие... Многие составляют товарищества для того, чтобы истреблять страсть к пьянству, вопреки тому пагубному обычаю, по которому для пьянства, пированья и гулянья мы теперь делаем все – и общественные собрания, и общее вино, и общие издержки
Весьма сильным и действительнейшим средством для предохранения себя от порока пьянства св. Иоанн Златоуст признает чтение Священного Писания. «Пусть, говорит он, каждый из нас извлекает из Писания приличное для себя врачевство. Посему-то оно и предлагается всем беспрепятственно, и всякий желающий может извлекать из него свойственное удручающей его страсти врачевство и получать скорое исцеление, только бы не отвергал целительного врачевства, но принимал с благопризнательностью... Что телесная пища для поддерживания наших сил, то же и чтение (Писания) для души; оно есть духовная пища, которая укрепляет ум и делает душу сильною, твердою и мудрою, не позволяя ей увлекаться неразумными страстями, напротив еще облегчая полет её и вознося ее, так сказать, на самое небо. Радость бывает не от пьянства, но от духовной молитвы, не от вина, но от назидательного слова.
Вино производит бурю, а слова – тишину; то причиняет шум, а это прекращает смятения; то помрачает ум, а это просвещает и помраченный; то привлекает скорби, которых не было, а это прогоняет и те, которые были».
В борьбе против пьянства св. Иоанн Златоуст признает одним из действительных средств церковную проповедь, и дает наставление пастырям церкви, как действовать против порока. Вопреки мнению тех, которые отрицали пользу и необходимость проповеднического слова против пьянства, св. отец говорит так: «Пусть никто не убедился нашими словами, хотя невозможно, чтобы бесплодно было слово, посеваемое в столь многие слухи, но пусть это будет так, однако, ж и в сем случае слово полезно нам. Ибо, если они и вошли в корчемницу, то вошли уже не с таким бесстыдством; да и за столами часто вспоминали о наших словах, укоризне, обличении, – и, вспомнив, устыдились, покраснели мысленно; они сделали обычное не с такою уже наглостью. А почувствовать вполне стыд, сознать вполне свои дела, это – начало спасения и прекрасной перемены. Сверх сего, произошла от этого и другая не меньшая польза. Какая же? Та, что трезвых мы сделали степеннее, и словами своими убедили в том, что лучше всех рассуждают те, кои не увлекаются толпою. Я не восстановил болящих: за то здоровых сделал более благонадежными.
Слово не отвело некоторых от порока, за то живущих добродетельно сделало внимательнейшими. Присовокуплю к этому и нечто третье. Не убедил я сегодня? Но заутра, может быть, успею убедить. Но и завтра не успею? Так, может быть послезавтра, или еще в последующий за тем день. Кто сегодня слушал и отверг (слово), тот, может быть, завтра послушает и примет; а кто сегодня и завтра показал пренебрежение, тот, спустя много дней, может быть, окажет внимание к словам моим. Ведь и рыбак нередко целый день закидывал сеть понапрасну; а к вечеру, намереваясь уже уйти, уловляет во весь день избегавшую от него рыбу, и с нею уходит. Если бы мы из-за всегдашних неудач вздумали быть в праздности и оставили все дела, то расстроилась бы у нас вся жизнь и погибло бы все, не только духовное, но и житейское. И земледелец, если бы из-за случавшейся один и два, и много раз непогоды, решился бросить земледелие, – мы все скоро погибли бы от голода».
По словам св. Златоуста, при увещании других удаляться пьянства, не следует смущаться тем, если кто этим увещанием будет соблазняться и негодовать. Когда, говорит он, из-за того, что другой соблазнится, может остановиться дело благоугодное Богу, тогда не должно обращать на него внимания; напротив, когда чрез него мы не поставляемся в необходимость оскорбить Бога, тогда следует позаботиться и об нем. Скажи мне: когда мы беседуем и обличаем предающихся пьянству, а кто-нибудь соблазняется этим – неужели я должен перестать говорить? Затем Златоуст, чтобы виден был отрицательный ответ на предложенный вопрос, указывает на слова Господа нашего Иисуса Христа, сказанные Им Апостолам после того, как многие, из слушавших Его божественное учение, соблазнились тем, что верующие во Христа будут вкушать тело и кровь Христову. «Послушай, что говорит Христос: еда и вы хощете ити? (Ин.6:67) Таким образом не следует ни пренебрегать, ни слишком заботиться о слабости других. Не видим ли мы, как поступают врачи? Когда можно, они угождают больным; а когда это угождение может принести вред, то уже не делают послабления. Во всем хорошо соблюдать меру».
Дабы слово вразумления было принято предающимся пьянству с должным вниманием, св. Иоанн Златоуст советует увещавать их в то время, когда они находятся в трезвом виде. «Когда пьяный, говорит он, придет в чувство, опиши ему все его безобразие. Скажи ему; вино дано для увеселения, а не для того, чтобы безобразить себя; дано для того, чтобы быть веселым, а не для того, чтобы быть посмешищем, дано для подкрепления здоровья, а не для расстройства, – для врачевания немощей телесных, а не для ослабления духа. Бог тебя почтил сим даром: для чего же ты неумеренным употреблением сего дара бесчестишь себя? Послушай, что говорит апостол Павел: «мало вина приемли, стомаха (желудка) ради твоего и частых твоих недугов (1Тим.5:23). Если и святой, одержимый болезнью и частыми недугами, не употреблял вина, доколе не повелел ему учитель: какого же мы достойны будем осуждения, когда мы здоровые упиваемся? Сказано: мало вина приемли, стомаха ради твоего и недугов твоих. А из вас каждому упивающемуся скажет Апостол: употребляй меньше вина, потому что от пьянства рождается блудодеяние (Еф.5:18).
Если по другим побуждениям не хотите воздерживаться от пьянства, то по крайней мере воздерживайтесь потому, что оно возбуждает гнусные похоти.
Вино дано для веселья, ибо сказано: «вино веселит сердце человека»; а вы и это доброе его свойство порочите. Ибо что за радость, быть не в себе, мучиться множеством болезней, видеть все кружащимся и все во мраке, подобно находящимся в горячке иметь нужду в том, чтобы кто-нибудь смочил тебе голову? И скоты не требуют ничего более того, что нужно; а сии (т.е. пьяницы) становятся бессмысленнее оных, преступая границы умеренности.
И подлинно, не гораздо ли лучше таковых людей осел? Не гораздо ли лучше пес? Каждое из сих животных, и все прочие вообще, едят ли, пьют ли – знают предел довольства и не простираются далее нужды; и хотя бы тысячи человек принуждали их, никогда не дадут себе дойти до неумеренности. Итак вы, пьяницы, хуже бессловесных и в этом отношении. И что вы сами о себе думаете хуже, нежели о свиньях и ослах, это видно из того, что сих животных вы не заставляете есть сверх меры. Почему же это так – спросят. Ты скажешь: чтобы не нанести им вреда. А о себе ты и этой предусмотрительности не употребляешь. Итак, ты думаешь о себе хуже, нежели о скотах, и всегда обуреваемый не радишь о себе».
Голоса докторов и других добрых людей о вреде пьянства
Призыв к трезвости
(Из народного циркуляра американцев)
Любезные друзья! мы предприняли важное и полезное дело, для исполнения которого нуждаемся в усердном вашем содействии. Это дело состоит в распространении не только в нашей стране, но и во всем свете правила, предписывающего воздержание от спиртных напитков. С помощью разных изданий и наших агентов, нам уже удалось сильно подействовать на общественный дух и произвести в образе жизни народа большую перемену в этом отношении. Более миллиона людей в Соединенных Штатах отказались навсегда от употребления спиртных напитков; более 1.600 винокурен закрыто; более 3.000 купцов прекратили торг этим предметом и более 3.000 пьяниц перестали пить хмельное. От пьянства предохранено, как доказано фактами, более 10 тысяч таких человек, которые, в случае, если бы общества воздержания не произвели перемены в мнении и обычаях народа, вскоре подверглись бы всем ужасным следствиям этого гнусного порока. Потребление спиртных напитков значительно сократилось во многих частях государства, и в той же пропорции уменьшились случаи бедности, преступлений, болезни, помешательства ума и преждевременной смерти. Трезвость, деятельность и бережливость возникли снова, и люди знающие доказали, что в одном Нью-Йоркском штате, чрез воздержание его жителей от спиртных напитков, в прошедшем году сбережено более 2 миллионов долларов. А этой благоприятной перемене преимущественно способствовало учреждение обществ воздержания во всех частях государства. Если бы такие общества составились во всем Союзе и если бы все люди приняли в них участие, так что употребление крепких напитков прекратилось бы совершенно, то государство сохраняло бы ежегодно более 100 миллионов долларов и более 30 тысяч человек, которых оно лишается ныне по причине пристрастия его жителей к пьянству. Тогда были бы устранены: одно из сильнейших препятствий для совершенствования рода человеческого, одна из величайших опасностей для нашего государственного, гражданского и церковного постановления, и наконец одна из главных причин всех бедствий человечества в нашей стране.
Мы просим вас и каждого члена вашего семейства не только воздерживаться от употребления спиртных напитков, но и ради блага ваших собратий присоединиться к обществам воздержания и для этого подписать обязательство, приложенное к сему циркуляру, чтобы как ваши имена, так и сопряженное с ними влияние способствовали успеху нашего дела. Побуждающие нас к этому причины следующие:
1) Спиртные напитки, как напитки, не нужны. Без них люди обходились более 5 тысяч лет и исполняли все свои обязанности как следует; еще нет и 300 лет, как эти напитки, как питье, введены в Великобритании, нет еще и 100 лет, как употребление их сделалось общим в нашей стране. Следовательно, они не нужны ни для жизни, ни для здоровья.
2) Они и не полезны. Те, кто никогда не употреблял их, не чувствуют и необходимости в них. Более миллиона живущих в Соединенных Штатах людей, между которыми есть много употреблявших прежде эти напитки ежедневно и считавших их для себя необходимыми, убедились на опыте, что без них они во всех отношениях чувствуют себя лучше. Так как это дознано лицами разных званий, то нельзя сомневаться, что всякий, кто только будет испытывать это с усердием и постоянством, убедится в том же. Следовательно, спиртные напитки не полезны.
3) Алкоголь, составляющий начало всех спиртных напитков, есть яд. Если употреблять чистый алкоголь и в большом количестве, то он непременно причинит человеку смерть; будучи употребляем умеренно, он располагает человека ко многим болезням и производит в нем неестественную опасную склонность. Эта склонность к употреблению спиртных напитков возрастает, подобно склонности ко греху у грешников, тем более, чем более ее удовлетворяют, и требует для своего удовлетворения все большее и большее количество вина. Этим объясняется, почему потребление спиртных напитков, несмотря на то, что еще не прошло 300 лет с тех пор, как их начали употреблять в Великобритании, постоянно так быстро увеличивалось, что наконец в этой стране издерживалось ежегодно более 40 миллионов галлонов, а в нашем отечестве более 60 миллионов галлонов, так что средним числом на каждого человека, без различия пола и возраста, не исключая даже детей, можно было полагать ежегодно по 5 галлонов.3 И несмотря на то, эта бедственная страсть еще не удовлетворена, но усиливается более и более, чем более ее удовлетворяют. Таково свойство этого яда и рождающейся от него в человеке склонности.
Этим объясняется также, почему многие, впрочем, трезвые и благоразумные люди, которые при своей беспечности не препятствуют этой бедственной склонности возбудиться в них, увлекаются ею далее и далее, и наконец, вследствие пьянства, нисходят в могилу преждевременно. Мы не говорим, что всякий, в ком пробуждается эта склонность, умирает пьяницею: многие могут противостать ей и предохранить себя от пагубных её последствий: но хотя бы отец и победил ее, она может погубить его детей, внучат до третьего и четвертого колена. «Вы сегодня произведете сильное впечатление на наших сограждан», сказал некто одному агенту, который тогда собирался произнести речь об этом предмете, «потому что мы только что пришли с похорон человека, который пьянством погубил себя. Это был сын мастерового. У отца была привычка пить спиртные напитки ежедневно по 2 и по 3 раза; сыновья его стали подражать ему в этом, и не имея ее 19 лет от роду, были уже совершенные пьяницы. Старший умер на днях, едва прожив на свете 23 года в жалком и немощном состоянии: но немощном состоянии; но меньший сын не достигнет и 23-летнего возраста. Он скорыми шагами приближается к концу своей жизни».
«Отец избег погибели, а сыновья сделались жертвою своего пристрастия к пьянству». Этими словами подробно изображается состояние более 10 тысяч семейств, живущих в Соединенных Штатах. Отец избег погибели: он, может быть, тогда начал пить спиртные напитки, когда тела его достигло уже достаточного развития и укрепилось, и потому мог долее выдерживать этот яд, может быть, в его молодости употребление этих напитков не было еще так распространено, как ныне. Но его сыновья, которые начали пить яд, не достигнув еще совершенного возраста сделались жертвою своею пристрастия к пьянству. Спрашивается, какова будет участь наших ближайших и следующих потомков, если этот процесс разрушения будет таким образом продолжаться между нашими детьми.
Один из знаменитых медиков нашей страны доктор Рюбен Моссей президент медицинского общества и профессор анатомии и хирургии коллегиума в Дартмуте, выразился следующим образом. «В чем же состоит секрет этого рода волшебной силы, которою спиртные напитки действуют на всех людей. Я постараюсь объяснить это. Эти напитки, принятые в желудок, переходят во всасывающие сосуды, ведущие их в поток крови; потом обращаются в органах пищеварения, в легких, в мускулах, в мозгу и вообще во всех органах тела. Ни малейший кровеносный сосуд, ни малейший нерв не избегают влияния их. И какое же это влияние? Оно расстраивает жизненные отправления». – «Спиртные напитки», говорит другой известный Массачусетский врач, доктор Эбенизер Ольден действуют, как яд на всякий орган, в который они проникают. Они ни в какой части тела не остаются так долго и не ослабляют жизненной силы её до того, чтобы эта часть не была в состоянии вести их далее, но спеша от одного органа к другому и таким образом пронизая все тело, они приводят в беспорядок и расстройство все действия организма, пока наконец принятые в проходы и каналы тела не извергнутся, как общий враг. Если органическая сила до того ослабела, что уже не может избавиться от этого врага, то организм близок к своему разрушению, и скоро погаснет последняя искра жизни. Для здорового человека вредно даже самое умеренное употребление спиртных напитков; потому что они даже и в таком случае обнаруживают пагубное свое влияние на здоровье и жизнь; они производят слабость, вместо крепости сил, болезни вместо здоровья и смерть вместо жизни».
В этом отношении и первый из этих двух врачей говорит: «Нужен ли алкоголь здоровому работнику? Так же нужен, как нужны ему мышьяк, сулема или опий. Многие опыты доказали, что при простой, питательной пище и простых не возбуждающих напитках, в известное время, более можно сделать, нежели при употреблении алкоголя».
Знаменитый Дублинский врач, доктор Чейн, основываясь на своей 30-летней обширной практике и опытности, выражается об этом предмете следующим образом: «Пусть 10 молодых людей, 21 года, начнут пить ежедневно по рюмке в 2 унции4 спиртных напитков, не увеличивая этого приема: девять человек из них сократят этим свою жизнь, более нежели 10 лет.
Но как велик и многоразличен вред от употребления спиртных напитков, так и многочисленны и разительны выгоды, происходящие от воздержания. Об этом один знаменитый медик Массачусетский говорит следующее: «С тех пор, как жители этого штата решительно отказались от употребления спиртных напитков, болезненных случаев между ними стало вдвое менее, и я не сомневаюсь, что если бы все народонаселение Соединенных Штатов решилось воздерживаться от крепких напитков, то везде оказался бы тот же результат».
Доктор Белль утверждает, что ром, употребляемый даже в малом количестве, всегда ослабляет силы человека и способствует развитию разных болезней. «Как было бы безрассудно, говорит он, в комнаты дома, которого крыша уже объята пламенем, наливать масла в намерении препятствовать огню распространиться, так же безрассудно наливать в желудок спиртные напитки, в намерении препятствовать палящим лучам солнца действовать на кожу». Из 77 человек, найденных умершими в разных частях государства, было, по исследованиям коронеров,5 67 жертв пристрастия к спиртным напиткам. Девять десятых тех, которые умерли, напившись разгоряченные холодной воды, прежде того еще совершенно расстроили свое здоровье крепкими напитками. В большей части городов, где свирепствует холера, из пяти человек подвергавшихся этой заразительной болезни, распространившейся ныне по всей Европе и угрожающей и нашей стране, было четверо преданных нетрезвости. Следовательно, сами ли мы будем исследовать действия спиртных напитков, или станем собирать мнения врачей и факты об этом предмете, во всяком случае мы убедимся, что эти напитки – яд, разрушающий здоровье и жизнь человека; что тот, кто употребляет их, как питье, сокращает свою жизнь 10-ю, 20-ю и даже 50-ю годами. По подробнейшим и вернейшим таблицам смертности и по показаниям первых врачей в Соединенных Штатах, ежегодно сокращали таким образом свою жизнь более 30 тысяч человек. И кто из нас не нашел бы между этим множеством людей хотя одного из своих знакомых, друзей или родственников?
4) Употребление спиртных напитков ослабляет и расстраивает ум». Из 781 сумасшедших, находившихся в разных домах умалишенных в Соединенных Штатах, 392 человека, по показаниям их родственников, впали в это горестное состояние от употребления спиртных напитков и, по уверению врачей, от той же причины помешались и многие другие.
Один отличный медик, который преимущественно занимался лечением этой болезни и, следовательно, имел возможность приобрести много сведений о ней, уверяет, что причиною более половины и даже почти трех четвертей всех случаев помешательства ума, которые он исследовал, было злоупотребление спиртных напитков. «Пристрастие к пьянству и расположение к умопомешательству» говорит доктор Пирсон (Peirson), «имеют близкое отношение одно к другому». Спиртные напитки, говорит доктор Кирк (Kirk), «заключают в себе одуряющее вещество и по своему свойству подобны опию, с тем только различием, что возбуждающее действие их на организм обнаруживается гораздо скорее, нежели действие опия. Перешед в поток крови, они обращаются в легких, проходят по многочисленным кровеносным сосудам, и таким образом проникают в мозг. Однажды мне случилось спустя несколько часов после смерти человека, умершего в состоянии опьянения, разнимать труп его. В обеих боковых впадинах мозга я нашел обыкновенное количество кровяной влаги. Но, исследовав ее подробнее, я почувствовал довольно сильный запах виски, исходящий из этой жидкости, и когда я, налив часть её на ложку, приблизил к свече, то жидкость воспламенилась и горела тем синим огнем, который свойствен алкоголю и который несколько минут был виден на поверхности ложки».
Многие другие врачи, имевшие случай делать подобные опыты, уверяют, что они находили тоже. Итак, удивительно ли, что люди лишаются ума, когда этот яд проникает в их мозг? Было бы чудо, если бы человек от этого не лишился ума. Этим объясняется также, почему люди, преданные спиртным напиткам, имеют гораздо менее рассудка, нежели люди трезвые, и почему они после употребления этих напитков бывают безрассуднее, нежели до того: у них в мозгу яд, лишающий их рассудка. Этим объясняется также, отчего один человек, бывший, прежде пристрастия своего к спиртным напиткам, нежным отцом, добрым и верным супругом, впоследствии превратился в изверга, убил свою жену и сжег своих детей на своем собственном очаге. Но эти печальные следствия употребления спиртных напитков не ограничиваются жизнью одних пьющих, но переходят на детей и на внучат их; в отце рождается расположение к сумасшествию и к разным другим болезням, которые, если причина их продолжается, становятся наследственными и обнаруживаются в детях малым ростом, в слабости органа зрения и трясении членов, в нерешимости и нетвердости духа, в дурном характере и в преждевременной старости; за грехи отцов наказываются дети до отдаленного колена. Но действие крепких напитков еще не ограничивается этим.
«5) Употребление спиртных напитков ослабляет все средства, могущие вести человека к добру, и тем ясно показывает, что оно противно правилам нравственности и что никто не может предаться ему или склонять к тому других, не нарушив притом своего долга».
«Кроме религии, ничто так не предохраняет нас от порока, как трудолюбие. Это такая важная добродетель, что всякое воспитание детей будет безуспешно, если их не приучат к прилежанию и трудам. Потому-то мы находим в природе и в Слове Божием множество причин, которые должны внушить нам любовь к занятиям. Но все эти причины нисколько не действуют на людей преданных употреблению спиртных напитков; такие люди всегда ленивы, бедны, беспутны и бывают бременем для общества. В графстве Вашингтоне (в Нью-Йорке) из 334 бедных было 290 таких, которые впали в бедность от нетрезвости; в графстве Онейде из 253 бедных было таких 246; в графстве Кумберландском (в Пенсильвании) было из 50 бедных – 48 пьяниц, в графстве Балтиморе (в Мериланде) из 1.134 человек было 1.059 обедневших от нетрезвости. Наконец из 1.969 бедных, содержимых в разных благотворительных заведениях Соединенных Штатов, было, по показаниям начальников этих заведений, 1.790 человек, навлекших на себя свое бедствие употреблением спиртных напитков. Нет сомнения, что если бы эти несчастные не предались пристрастью к нетрезвости, то почти все они были бы трудолюбивыми и полезными членами общества, и могли бы содержать себя и свое семейство. Итак, кто мог бы сказать, что употребление напитков не противно правилам нравственности, тогда как оно лишает человека возможности исполнять священнейшие его обязанности, обязанность трудиться и обязанность содержать свое семейство?»
6) Употребление спиртных напитков не только отклоняет нас от добрых дел, но и ведет к худым делам. Многие, которые при воздержанной жизни могли бы противостать искушению совершить какое-нибудь преступление, предавшись нетрезвости, не могут устоять против него. Из 39 заключенных в темнице в графстве Личфильде (в Коннетикуте) было 35 пьяни».
«В Огденбургской темнице (в Нью-Йорке) из 8 преступников было 7 преданных употреблению спиртных напитков; в Обурнской темнице (в Нью-Йорке) в числе 647 преступников было 467 пьяниц, из которых 346 человек были в состоянии опьянения в то самое время, как совершили преступление, за которое их заключили в темницу; в областной темнице в Коннектикуте, из 120 заключенных, 90 человек принадлежали к тому же классу людей. Подобные замечания можно сделать и о заключенных во всех прочих темницах. Но особенно замечательно следующее обстоятельство: из 690 детей, которые за преступления посажены были в тюрьму в городе Нью-Йорке, более 400 принадлежали к таким семействам, в которых господствовала нетрезвость. Если же положить, что нетрезвые семейства относятся к трезвым, как 1:10, то из этого будет следовать, что первые произвели более 4/7, между тем как последние, которых в десятую более, нежели первых, произвели менее 3/7 всех молодых преступников. Следовательно, дети пьяниц в десятеро более, нежели дети трезвых родителей, подвержены опасности совершить преступление и быть заключенными в темницу и осужденными на смерть. Есть также много разбойников и убийц, которые не дошли бы до совершения смертоубийства, до этой последней степени низости и ожесточения человека, если бы не подверглись пагубному влиянию спиртных напитков. Ибо есть на свете изверги, которые способны к ужаснейшим преступлениям, но боятся смертной казни, и потому стараются склонить других к исполнению преступных своих замыслов; для этого они сближаются с людьми пристрастными к спиртным напиткам и приглашают их, под видом великодушие, попить с ними. В дружеской беседе они сперва намекают, несколькими темными словами, на славное предприятие, которое им должно исполнить в следующую ночь и при котором можно будет приобрести огромное богатство, потом мало-по-малу открывают свой план, и наконец видя, что те несчастные уже достаточно приготовлены, сообщают им свой грабительский и разбойнический замысел. Эти сначала, может быть, не решаются на такое опасное предприятие; но тогда им наливают еще и еще стакан вина, и они идут и совершают гнусное преступление. Таким образом не проходит года, чтобы чрез влияние спиртных напитков не были совершаемы смертоубийства».
Если бы спиртные напитки разрушали только временное, а не невременное и вечное наше благополучие, если бы они лишали нас только имущества, здоровья, ума и жизни, то это было бы еще сносно. Если бы они ежегодно причиняли нашему отечеству убытки, более нежели на 100 миллионов долларов и низводили в могилу преждевременно более 30 тысяч наших сограждан, если бы они, похищая у жен – мужей и у детей – отцов, и, распространяя повсюду разрушение и смерть, способствовали очищению нашей души и приготовлению бессмертной нашей части к славе и к блаженству вечной жизни, то это было бы еще сносно. Но –
7) Они губят душу. Они ожесточают сердца грешников и препятствуют им подвергнуться действиям просвещающей и освящающей благодати Божией. Они возбуждают в нас то богопротивное чувство, при котором мы считаем себя добродетельными и воображаем, что не имеем надобности в помощи и благодати Божией, и навсегда устраняют из нашего сердца те мысли и чувствования, которым должен предаться всякий, кто хочет обрести спасение. Дух Святый не только не будет обитать в человеке, находящемся под постыдным влиянием хмельных напитков, но и не посетит его. Состояние духа и сердца такого человека мерзость пред Богом. Спиртные напитки не только помрачают разум, оскверняют священнейшие чувства и расстраивают все силы нашей души, но и противодействуют дарованным нам от Бога спасительным средствам, совершенно обладают душой, возбуждают в человеке «червь, который не умирает», возжигают «огонь, который не угасает», и бывают виною отчаяния, вопля и сетований души, отлученной от лица Господа и от славы его царства, и осужденной на вечную муку».
«Все эти причины побуждают нас просить вас убедительно, чтобы вы не только сами воздерживались от этих пагубных напитков, но и вместе с другими старались влиянием своего примера склонить к тому же и других. Если бы употребление спиртных напитков в следующие 30 лет продолжалось в той же пропорции, как оно было в прошедшие 30 лет, то наше государство чрез то лишилось бы более 3 миллиардов долларов и более миллиона людей, которые умерли бы преждевременно. Кроме того, возникло бы около 1 миллиона новых пьяниц, число которых увеличивалось бы в каждом из следующих поколений, так что пагубное пристрастие к пьянству могло бы наконец овладеть всем народом. Далее, в одном поколении возникло бы более 5 тысяч убийц и было бы совершено более 1,5 миллиона преступлений. Если бы даже число нынешних пьяниц не увеличивалось, и жизнь их средним числом сокращалась бы от пьянства 10 годами, а жизнь умеренно употребляющих спиртные напитки – только 5-ю годами, считая притом на одного пьяницу 4-х умеренно пьющих, то уже одно поколение утратило бы 32,4 миллиона лет такой жизни, в которой человек способен ко всякому благородному подвигу и ко всякой добродетели, которая могла бы иметь влияние на вечную его жизнь».
«Впрочем, хотя это зло и неимоверно велико, хотя и нет сомнения, что если причина его будет продолжаться, оно никогда не прекратится, то все же нет ничего легче, как устранить его».
«Пусть только откажется от употребления спиртных напитков всякий, кто может еще отказаться от этого, тогда невоздержность со всеми её ужасами будет мало-по-малу исчезать, и вскоре воздержанность, со всеми её благодетельными для тела и души следствиями, будет господствовать во всем мире. Если бы только все воздержные люди твердо решились никогда не употреблять спиртных напитков, то все пьяницы, которые не хотят исправиться, скоро вымерли бы, и страна освободилась бы от этого бремени. Наши 3 миллиона детей выросли бы без употребления этих напитков и без пристрастия к ним, и тогда возникло бы поколение, какого не видал свет, поколение, которое служило бы доказательством того, как благодетельны действия нашего правительства и особенно как спасительно Евангелие нашего Господа, и своим примером и влиянием наконец могло бы навсегда удалить из всех стран земного шара господствующие в них поныне невежество, пороки и бедствия».
«Итак, мы уверены, что для споспешествования этому доброму делу, вы со своими семействами не замедлите подписать приложенное при сем циркуляре обязательство. «Но, скажут, может быть, некоторые из вас, для чего нам подписываться? Не довольно ли и даже не лучше ли будет, если каждый из нас отдельно решится воздерживаться от употребления спиртных напитков и будет смотреть за своею собственною жизнью? Какая польза публичным и формальным образом составлять общества?» На это мы скажем следующее: что было бы, если бы при вступлении неприятельских войск в нашу землю, каждый из нас сказал: «хотя я и не намерен помогать неприятелю, однако, и не хочу присоединиться к моим согражданам для изгнания его, не хочу знать никаких условий; я стану сражаться по-своему и не буду обращать внимания на других?» В таком случае неприятель наверное одержал бы над нами победу и овладел бы нашею землею».
«Некоторые, может быть, скажут: «не стыдно ли бы было нам, если бы мы принуждены были вместе с другими еще письменно обязываться не употреблять спиртных напитков, тогда как уже совесть велит нам быть воздержанными?» На это мы скажем опять: если бы человек, которому во время нашествия неприятеля предложили бы подписать обязательство в том, что он готов присоединиться к прочим для освобождения своего отечества, сказал: «мне стыдно было бы, если бы я без такой подписки и без формального объяснения не мог быть другом отечества», он доказал бы тем, что он в самом деле не друг отечества. Цель, с какою в этом случае собирали бы подписки, состояла бы не в том, чтобы приобрести для отечества друзей, но, чтобы всех друзей отечества соединит для одного общего предприятия, для избавления страны от ига неприятеля. Точно также и цель общества воздержания состоит не в том, чтобы членов их, взятою с них подпиской, приучить к воздержанию от спиртных напитков и к трезвости, но в том, чтобы всех, кто уже воздержен и трезв, соединить в публичные и устроенные общества и примером их, который может подействовать сильнее всякого учения, доказать, что люди, воздерживающиеся от крепких напитков, во всяком возрасте и состоянии, и при всяком занятии, во всех отношениях чувствуют себя гораздо лучше, нежели употребляющие эти напитки. Когда же это будет доказано, – а доказать это не трудно, при таком публичном примере, – то ни один человек из тех, которые знают, какое зло происходит от употребления спиртных напитков, не в состоянии будет отвергнуть, что употреблять водку и предлагать ее другим – противно правилам нравственности».
«Иной, может быть, скажет: «хотя я теперь не употребляю спиртных напитков и никогда не намерен употреблять их, однако, не хочу обязывать себя подпиской; кто знает, может быть, придет время, когда употребление этих напитков будет для меня наслаждением или даже потребностью». Но точно также мог бы сказать кто-нибудь: «хотя я теперь и вольный человек, и желал бы навсегда остаться таким, однако, не могу утверждать, что мне никогда не захочется сделаться опять невольником». Впрочем, общество воздержания и не намерено такою подпиской кого-нибудь лишать свободы воли и заставлять никогда и ни в каких случаях не употреблять спиртных напитков. Это общество составляется из таких людей, которые, добровольно воздерживаясь от крепких напитков для пользы своих детей и соотечественников, сами признают необходимым присоединиться к нему.
Но если бы который-нибудь из членов впоследствии, беспристрастно разобрав свои обстоятельства, почувствовал, что обязанности его в отношении к Богу, к детям и к отечеству, заставляют его прибегнуть к употреблению спиртных напитков, то он может отстать от общества и исключить свое имя из списка его членов. Но воздержание от спиртных напитков подобно освобождению человека от всякого другого тягостного ига: чем далее и более человек свободен, тем он менее склонен добровольно сделаться опять рабом. Из тысячей тех, которые, присоединившись к обществам воздержания, с намерением отказаться от употребления спиртных напитков, точно исполняли и исполняют это намерение в продолжение не менее двух лет, не нашлось еще ни одного, который бы не убедился, что без употребления этих напитков человек чувствует себя гораздо лучше, нежели при употреблении их; и мы уверены, что если бы эти опыты были произведены везде и надлежащим образом, то все люди достигли бы до подобных результатов».
«Но для чего, спрашивают некоторые, женскому полу участвовать в обществах воздержания?» Женский пол должен участвовать в этом: ибо – если справедливо, что Евангелие облагораживает качества женщины до такой степени, как и качества мужчины, и делает первую столько же способною ко всякому доброму делу, как и последнего, – подобное общество, состоящее из членов обоего пола, имеет гораздо более влияния на общественный дух, особенно на юношей и детей, нежели сколько имело бы общество, в котором не участвовали бы женщины. Так как мы, стараясь содействовать успеху дела воздержания, преимущественно имеем в виду благо детей и хотим предохранить их от нетрезвости, то, для достижения этой цели, нам необходимо пользоваться влиянием их матерей и сестер, точно так же, как и отцов и братьев».
«Вторая причина, по которой женскому полу должно быть позволено участвовать в обществах воздержания, заключается в следующем обстоятельстве. В предыдущем поколении более 100 тысяч самых любезных и добродетельных жен осуждено было на ужасную участь иметь мужьями пьяниц и воспитывать детей под пагубным влиянием отца, преданного нетрезвости. Предотвратить возобновление подобной печальной сцены можно легко, но только одним средством – общим всех людей настоящего поколения противодействием успехам нетрезвости, т.е. противодействием всех отцов и матерей, всех братьев и сестер, которые должны отказаться от употребления спиртных напитков и, присоединившись к обществам воздержания, своим примером поощрять к тому же самому и последующие поколения, и таким образом совокупными силами стараться навсегда сохранить девиц и вдов будущих поколений от участи, недавно постигшей женский пол».
«Третья причина – следующая. Мы уже знаем, что склонность к спиртным напиткам – неестественная склонность, и она никогда не появилась бы, если бы не образовалась мало-по-малу от привычки человека к употреблению этих напитков. Несмотря на то, у многих она рождается еще в младенчестве их, и даже в некоторых случаях она врожденна человеку. Часто случается, что мать, прежде нежели дает грудь своему больному дитяти, принимает этот яд для того, чтобы оно не пробуждалось и не беспокоило ее ночью: бедное дитя и спит, но неестественным сном, как пьяный; так порождается в нем эта склонность. Но этого не довольно: когда дитя уже отнято от груди, то мать часто, чтобы успокоить и усыпить его, дает ему немного водки, и таким образом склонность эта мало-по-малу усиливается в дитяти с каждым днем. Наконец, когда оно еще едва лишь может ходить, отец уже дает ему оставшуюся в рюмке или стакане водку, каждый раз, как он пьет ее; так совершенно образуется в отроке склонность к спиртным напиткам, и молодой человек, не предвидящий своей опасности, не достигнув еще мужеского возраста, глядит уже в гроб. Этот несчастный юноша нисходит наконец в могилу, а виновники его погибели рады забыть о нем. Но и эта опасная привычка приучать детей к спиртным напиткам может быть, отменена: если только каждый из вас, без различия пола, в сообществе с другими будет заботиться, чтобы никто не только не принимал чаши этого яда, но даже и не брал ее в руки и не прикасался к ней, то пьянство прекратится, и поколения всех будущих времен, спасенные вашими стараниями, будут благословлять вас».
«Мы повторяем свою убедительную просьбу, чтобы вы и все члены вашего семейства подписали приложенное здесь обязательство и вписали свои имена в список общества воздержания».
«Мы желаем, чтобы экземпляр этого циркуляра или подобного документа, стараниями обществ воздержания во всех штатах, графствах, городах и селениях, и при содействии друзей трезвости, был сообщен каждому семейству в Соединенных Штатах. Друзья трезвости уже начали распространять его, и везде с лучшим успехом. Если мы, как надеемся, достигнем того, что представим всему свету великое и славное зрелище – 13 миллионов людей, которые имели столько силы и самоотвержения, что могли освободиться от владычества дурных привычек и решиться никогда более не подчиняться и не раболепствовать какой-либо страсти, чтобы быть свободными по телу и душе, тогда мы будем иметь полное право называться народом благословенным. Такая победа над нами самими более всего другого будет способствовать нашему счастью и распространению по всему миру познания истины, добродетели и благополучия».
В чем заключается главное зло пьянства?
Спрошу прежде всего, какое главное, существенное зло заключается в невоздержании? Вот ответ: невоздержание есть добровольное угашение в себе разума. Главный вред его внутренний или духовный. Невоздержный слагает с себя на некоторое время свою разумную и духовную природу, теряет сознание того, что он есть, и власть над самим собою, производит в себе временное безумие и, повторением этого безумия, более и более растравляет свои умственные и нравственные силы. Он прямо и непосредственно грешит против разума, этого божественного начала, посредством которого человек различает истину от лжи, добро от зла, и которым отмечается от бессловесного животного. Вот в чем сущность этого порока, вот в чем его ужас и опасность, и вот что должно бы прежде всего бросаться в глаза каждому, одушевлять каждого, кто заботится об искоренении. Все прочие бедствия, сопряженные с невоздержанием, ничто в сравнении с этим; почти все они не больше, как последствия этого первого, главного бедствия; и справедливо, желательно даже, чтобы все прочие бедствия присоединялись к нему и сопровождали его. Да, когда человек заносит преступную руку на то, что в сущности составляет его жизнь, когда он погашает в себе разум и сознание, желательно, чтоб он и все другие были торжественным, грозным образом извещены о бессмертности такого преступления; чтобы бедствия внешние и ужасающие были доказательством внутреннего саморазрушения, над которым он трудится, чтобы несчастье и осуждение, написанные на лице его, на теле и на всем существе его, свидетельствовали, как страшно для человека, разумной твари Божией, отказываться от разума и уподоблять себя скоту. Говорящие против невоздержания, описывают обыкновенно безобразное лицо пьяницы, то багровое, то смертельно-бледное, дрожание и бессилие его членов, упадок его благосостояния, его нищету, его отчаяние; изображают его жилище, в котором царствуют уныние и запустение, его холодный очаг, его жену с растерзанным сердцем, жалкий вид его детей, и мы стонем при этих печальных картинах. Но справедливость требует, чтобы все это так было. Справедливо, чтобы тот, кто заведомо гасит в себе светильник разума и сознание, кто покидает свое место в ряду тварей, которых Бог создал разумными, и спускается в разряд животных, справедливо, чтобы тот был посреди своих собратий живым памятником гнева Божия, чтоб он являл всею своей наружностью, каждым своим движением, везде, где только покажется, как ужасно преступление – уничтожать собственный разум! Если бы мы были устроены таким образом, что могли бы погашать в себе разум, а лицо наше между тем не теряло бы своей свежести, наружность – своей приятности, тело – своей силы, если бы благосостояние не приходило от того в упадок, и в жилище нашем не было бы никакой заметной перемены к худшему, то мы не только ничего бы этим не выиграли бы, а напротив лишились бы видимых знаков отеческой заботливости о нас Бога. Его любовь к нам, Его благость, также как и Его правосудие, обнаруживаются в том страшном клейме, которое Он налагает на пьяницу, во всей горечи наслаждений пьянства. Эти внешние бедствия, как ни кажутся ужасны, не более как слабый знак внутреннего разрушения. Нам следовало бы видеть в них уважение, какое Бог имеет к своему собственному образу, который Он водворил в душе нашей, Его отеческое увещание, стремящееся предупредить преступление того, кто лишает самого себя духовной, нравственной жизни.
Мы слишком склонны останавливаться на последствиях или на наказании преступления, и пренебрегать самим преступлением: это не значит извлекать из наказания самую большую пользу, какую можно. Наказание есть внешний знак внутреннего зла; оно назначено для того, чтоб открывать нам нечто более ужасное, нежели оно само. Великость наказания есть средство олицетворить, сделать видимым великость преступления, за которым оно следует. Нищета, сопряженная с невоздержанием, жалкий, отталкивающий вид человека, предающегося ему, и телесные страдания, которые оно влечет за собою, не внушают нам всего должного ужаса, если мы не видим во всем этом знаков более страшного опустошения, какое этот порок производит в душе человека.
Между бедствиями, причиняемыми невоздержанием, приписывают большую важность бедности, которая обыкновенно следует за ним. Но это зло, как оно не велико, ничто в сравнении с тем существенным злом невоздержания, которое я хотел бы показать вам во всей его наготе. Что за важность, что человек беден, если при нем остаются ум, энергия, воля и добродетели, приличные человеку? Что за важность, если придется ему прожить несколько лет, питаясь одним хлебом и водою? Сколько есть богатейших людей, осужденных болезнью на лишения более тяжкие? Честная, добродетельная, благородная бедность есть, сравнительно, легкое зло. Древние философы считали ее как бы условием добродетели; она была участью многих христиан. Все, что есть ужасного в бедности пьяницы, заключается в причине, от которой она происходит. Человек, дошедший до нищенства через то, что он сделал себя подобным скоту, поистине достоин сожаления. Человек, не имеющий никакого внутреннего утешения, смотрящий на свой холодный очаг, на свой пустой стол, на своих детей, покрытых лохмотьями, с мучительным воспоминанием своей виновности и с раздирающими угрызениями совести, поистине несет безмерное бремя скорби. Что он страдает, это ничего не значит; что он навлек на себя это страдание добровольным угашением своего разума, вот страшная мысль, вот невыносимое проклятие!
Нам говорят, что надобно удержать такого-то или такого-то человека от пьянства, для того чтобы он не стал впоследствии обращаться за вспоможением к городу, и не сделался для него лишним бременем. Это побуждение довольно уважительное; но я не могу ни минуты остановиться мыслью на нескольких сотнях или тысячах долларов, которых стоят городу пьяницы. Когда я прихожу в дом призрения нищих и вижу нравственное унижение, слабоумие, бессмыслие, написанные на лице пьяницы, то вижу такое раззорение, в сравнении с которым расходы на содержание нищего не более как песчинка. Я не сожалею о том, что обществу приходится платить за пьяниц. Я желал бы, чтобы оно платилось еще дороже. Я желал бы, чтобы тяжесть налогов по этому предмету принуждала всех нас опомниться, и спросить себя, каким образом можно спасти пьяницу от совершенной гибели. Бог устроил так, и устроил премудро, что грех простирает свое вредное действие дальше самого себя, что никакое человеческое существо не страдает одно, что человек, который падает, увлекает других людей, если не в преступление свое, то по крайней мере отчасти в свое бедствие. Если страдает один член общественного тела, то с ним должны страдать и прочие, и что справедливо: эта-то зависимость и заставляет нас интересоваться нравственным спасением ближнего и трудиться для восстановления падшего.
Пьянство гораздо более жалко и ненавистно само по себе, нежели по своим внешним последствиям: эти последствия всею своею горечью обязаны тому преступному источнику, из которого вытекают. Мы говорим о том, что пьяница делает несчастным свое семейство; но отнимите у пьяницы зверскую грубость, и как смягчится несчастье семейства! Мы говорим, что жена его и дети ходят в лохмотьях; пусть лохмотья остаются, но предположите, что они произошли от невинной причины; предположите, что этот пьяница человек добродетельный, добрый отец, и что болезнь, а не порок, довела его семейство до такой нищеты. Предположите, что жена и дети привязаны к нему глубокою любовью, которую он заслужил, неутомимо заботясь о них и трудясь для них; предположите, что они знают, что изнурение тела его происходит от трудов, которые он переносил для доставления им благосостояния; предположите, наконец, что он скажет им: «Мы бедны благами земной жизни, но богаты любовью и верою в Бога. Я вас покидаю; но я оставляю вас с Отцом сирот, с Богом вдовиц... Предположите это, и как изменятся лохмотья, как изменится холодное обнаженное жилище! Теплота сердца может защитить от зимней стужи, и в этой добродетельной бедности есть надежда, есть честь. Что терзает сердце жены пьяного человека? Не то, что муж беден, но то, что он пьяница. Если бы вместо этого отекшего лица, то обезображенного гневом, то лишенного всякого проблеска смысла, жена могла увидеть ласковое лицо, которое в продолжении многих лет было зеркалом верного сердца и души, полной добрых начал, то какое бремя свалилось бы с её сердца! Но нет, это – супруг, которого прикосновение не чисто, которого болезни свидетельствуют о преступлении, супруг, который разрушил все надежды своей жены, который изменил данной ей клятве; супруг, превративший жилище свое в ад, но это уже не тот, кого прежние труды, болезнь и Провидение поручили попечениям жены и детей.
Мы слишком много думаем о последствиях порока, и не довольно о самом пороке. А между тем именно порок отравляет то, что мы называем его последствиями, именно он и составляет горечь в чаше человеческих скорбей.
Что увлекает нас к пьянству
Теперь я изложу вам несколько замечаний об искушениях, увлекающих к невоздержанию; и для этого я не стану советоваться с статистиками, не стану пытаться исчислять жертвы пьянства. Я желаю возбудить общую бдительность, показав, что искушения, увлекающие нас к этому излишеству, распространены во всех классах общества. Мы часто говорим так, как будто только работники, невежды, люди без образования подвергаются этой опасности и как будто мы сами не имеем другого интереса в этом вопросе, кроме интереса наших ближних. Но на деле оно не так, на деле опасность существует для всех классов общества. Поистине, когда мы вспоминаем печальную историю людей всякого звания, бывших когда-то самыми твердыми и впоследствии уступивших искушению, то чувствуем, что никто не должен считать себя в безопасности, и что, может быть, мы сами идем на краю пропасти. Молодые люди подвержены невоздержанию потому, что молодость не предусмотрительна, любит сильные ощущения, полагает счастье в шумных удовольствиях, охотница до пирушек, и слишком часто находит в них или пролагает через них себе дорогу к погибели; но пожилые люди также не безопасны от этой склонности, ибо старость расслабляет и дух наравне с телом, и незаметно похищает у нас впасть над самим собою. Праздный человек подвергается не меньшей опасности, как и обремененный чрезмерным трудом работник; ибо в незанятом уме родятся томительные желания, и человек жадно ищет возбуждения в опьяняющих напитках, как средство избегнуть невыносимой скуки ничего неделания. Люди грубые и невоспитанные легко впадают в невоздержание, потому что грубые удовольствия не возмущают их. Грустно подумать, что умные и гениальные люди не меньше подвергаются этой опасности. Чрезмерная деятельность ума изнуряет человека еще больше, нежели ручной труд. Она изнашивает, если можно так выразиться, самые тонкие частицы духа, и оставляет по себе или телесное изнурение, требующее укрепляющих средств, или продолжительное влияние крови, ищущих отрады в обманчивых успокоительных средствах. Сверх того, умам, отличающимся большою энергией, свойственна жажда сильных ощущений, и когда они не находят таких ощущений в невинных занятиях и удовольствиях, то слишком часто ищут их между преступными наслаждениями.
Эти замечания прилагаются в особенности к людям, одаренным поэтическим талантом, пламенным воображением, которое становится еще восприимчивее от свойственной им чрезмерной чувствительности. Эти люди, живущие в мире, созданном ими самими, воспламеняющиеся страстью к идеальным красотам и радостям, и слишком часто заблуждающиеся в мире фантазий, где воображение служит их желанию, где чувственность торжествует над разумом, эти люди в особенности подвергаются опасности потерять равновесие духа, спокойствие мысли, ясность суждения и нравственную силу воли сделаться рабами прихоти, для которых всякое простое и обыкновенное удовольствие вяло и безвкусно, и которых влечет к погибели лихорадочная жажда наслаждений искусственных и опьяняющих. У людей с таким характером, эти дурные склонности часто усиливаются еще от чрезмерной раздражительности нервной системы. Отсюда происходит, что самые яркие светила умственного мира слишком часто подвергаются бедственным затмениям, и что вдохновенный голос гения, этот благородный, доходящий до сердца голос, теряется иногда в грубом и бессмысленном крике пьяницы.
Я говорил о людях ума первостепенного; но можно сказать вообще о всех благовоспитанных людях, что они не должны считать себя вне опасности. Говорят, что между людьми одного класса можно насчитать столько же пьяниц из числа окончивших курс в высших учебных заведениях, как и из числа не получивших такого образования. Из этого, впрочем, не следует заключать, что умственное образование не приносит никакой нравственной помощи; дело в том, что все его благотворное влияние бывает парализовано. Образованные люди впадают в искушение так же часто, как и прочие не потому, что образование бесполезно, а потому, что наши школы дают образование не полное, в них все стремится к развитию ума; для нравственного же развития делается очень мало, а для телесного – совсем ничего. Еще одна причина зла заключается в том, что молодые люди, получив либеральное образование, вступают в такие поприща, где сначала им предстоит мало или совсем не предстоит занятий, где они долго бывают подвержены искушениям праздности, искушениям самым опасным в лета неопытности и страстей. Вот почему невоздержание вербует себе столько рекрутов в этом классе, составляющем главную надежду общества.
Я желал бы на этом и остановиться; но невоздержание имеет жертву, еще более плачевную, это – женщина. Я не знаю · на земле более печального зрелища, как лицо женщины, когда-то не знавшее другой краски, кроме той, которая выступает от нежного чувства или святой скромности, теперь побагровевшее, обезображенное невоздержанием. Даже и женщина не в безопасности от этого порока! Нежность её физического устройства подвергает ее припадкам слабости, заставляющим ее жаждать обманчивой помощи в возбудительных напитках. Мужчина, с своими железными нервами, мало постигает страдания чувствительной женской натуры; ему неизвестны отчаянные мысли, толпою осаждающие её уединение; он не знает, до какого изнурения доводят ее постоянные заботы, и как власть её над собой уменьшается через расстройства, случающиеся в слабой её организации. Надобно сказать правду, в каждом семействе, к какому бы званию оно ни принадлежало, есть члены, подверженные опасности увлечься невоздержанием, и всем следует быть настороже и смотреть за собою.
Не думайте, что я преувеличиваю, говоря о том, как все мы подвержены опасности увлечься невоздержанием. Пусть никто не говорит при виде пьяницы, которого здоровье разрушено, и ум расстроен: «я никогда не могу упасть так низко». И он, в лета юности, так же мало опасался падения, как и вы. Его молодость подавала такие же блестящие надежды, как и ваша, и даже начавши уже падать, он так же доверял себе, как и самые твердые из окружавших его, и отвергнул бы с таким же негодованием совет беречься невоздержания. Этот порок тем и опасен, что овладевает нами постепенно, почти незаметным образом; редко случается, чтобы люди, умирающие от него, сознавали первое его действие в себе. Молодость не подозревает пьянства в наслаждении искрометным напитком, который возбуждает и удваивает её веселость. Больной не видит его в укрепляющем лекарстве, которое предписал ему врач, и которое вливает новую жизнь в его ослабевшие органы. Человек мысли, человек гениального ума не чувствует мертвящего яда в напитке, который кажется ему источником вдохновения для ума и воображения. Человек, привязанный к свету и его удовольствиям, далек от мысли, что то вино, которым теперь оживляется для него беседа, он будет некогда пить один, и упадет так низко, что не в состоянии уже будет находить удовольствия в обществе, которое нынче для него так привлекательно. Невоздержание приходит шаг за шагом, без шуму, и когда оно накидывает на нас первые узы, рука его бывает так легка, что мы её не чувствуем. Эта истина, извлеченная из горького опыта, и мы все должны тщательно хранить ее в сердце, и во всех классах общества она должна иметь влияние на привычки и сношения домашней и общественной жизни.
Такова-то обширность искушений, увлекающих нас к этому пороку. Надобно, впрочем, признаться, что хотя можно преследовать опустошения, какие он производит во всех сословиях, однако, чаще всего можно встретить его в рабочем классе и между бедными: тут бедствия и злодеяния, которых причиной пьянство, доходят до такой степени, что мы с ужасом отступаем; тут-то более всего следует с ним бороться.
Итак, в следующих размышлениях, я ограничусь тем, что укажу причины этого зла и средства против него в рабочих классах общества.
Происхождение алкоголя
(Легенда)
Очищение алкоголя было впервые достигнуто в X столетии арабами, из языка которых происходит и самое название. О причине происхождения этого врага человечества существует чудное восточное сказание.
Один арабский алхимик работал над открытием камня мудрости. Преданный весь своей задаче, он разлучается с женой и детьми и переселяется в лабораторию, построенную в отдаленном углу его сада.
Раз в день жена приносит ему пищу и питье, из которых он употребляет лишь столько, сколько необходимо для поддержания его тела, а остальное, для избежания заботливых вопросов своей жены, сваливает в реторту, в углу своей комнаты. Через некоторое время он замечает, что от пришедших в брожение веществ выделяется особый, возбуждающий и ободряющий запах. Он старается открыть происхождение его, и после долгих усилий добивается до очищенного спирта, который он сначала принимает за открытый им камень мудрости. При первых, восторженных наблюдениях, когда так легко можно увлечься всем и принять красивую ложь за истинную правду, нашему ученому показалось, что новый напиток производит удивительно сильное действие: он дает телу новые силы, отгоняет заботы и печали, пробуждает новые жизненные силы и новую свежесть и, кажется, положительно молодит пользующихся им. В радости сердца своего, изобретатель называет это вещество al cohol – т.е.: прекрасное, благородное, и распространяет о нем сведения, в твердой и счастливой уверенности стать прославленным благодетелем человечества и открыть новое время, жизнерадостное и блаженное. Но скоро он с ужасом видит, как он ошибся, как блестящие качества были чистый обман, как за минутным возбуждением следует изнеможение, а за чувством облегчения, счастья – вдвое большая подавленность и печаль, как употребление его соблазняет на все новое и чрезмерное употребление, и как нужда и страдания являются печальными его последствиями.
Глубоко потрясенный этим непредвиденным и нежелательным действием, стоит наш изобретатель у окна своей комнаты и грустно смотрит в беззвездную, темную, бурную ночь. Вдруг он слышит вой шквала, который ведет с собой необозримую вереницу жертв его изобретения, и он слышит в этой буре житейского моря стоны и проклятия всех тех, которые уничтожали его напиток.
Он видит их чахлые лица, видит их угрожающе поднятые против него руки. Его охватывает ужас и отчаяние, и он бросается на встречу этому шквалу, – тот подхватывает его и несет вместе с его жертвами, в бесконечном круговороте, до конца дней.
Как действует водка на тело человека?
Доселе не найдено такого существа, которое без вреда для себя могло бы безнаказанно принимать спирт. Спирт – самый легко добываемый, самый распространенный на свете яд. Многие животные без вреда для себя глотают вещества, которые ядовиты для человека. Например, голубь может проглотить такое количество яда опия, которое в состоянии убить нескольких человек; козел может безнаказанно съесть такое количество табаку, которое отравило бы многих людей; кролик может проглотить столько яда белладоны, сколько хватит на отравление нескольких человек. Но ни голубь, ни козел, ни кролик не могут выпить алкоголя без того, чтобы на них не отразилось действие его в виде опьянения, подобного тому, как оно бывает у человека.
Как только алкоголь попал в тело, он из желудка переходит в кровь, проходит по всем кровеносным жилам и разливается по всему телу.
Чтобы алкоголь всосался в кровь, необходимо одно условие, – алкоголь должен быть сильно разбавлен водою. Если крепкий, безводный спирт соприкасается с живым телом, он по своей жадности к воде вытягивает ее из тела, сушит его. Те части, которых он касается, сморщиваются, створаживаются, свертываются. Так же действует алкоголь и на важнейшую жидкость нашего тела – кровь. Все от спирта свертывается и твердеет. Уже коньяк, который, собственно, есть безводный спирт, на половину разведенный водою, достаточно крепок для того, чтобы отнимать воду у соков тела и сгущать их. Крепкий спирт действует как кипяток: обваривает губы, обжигает язык, обдирает глотку.
Питательным веществом спирт потому уже не может быть, что разрушает те части тела, посредством которых мы питаемся. Другое дело, например, молоко; снабжая нас водою, молоко в одно время служит и питьем, и пищей. Составные части молока переходят в составные части нашего тела Спирт же не дает нам воду, напротив, отнимает ее; он не дает ни солей, ни питательных веществ.
Вещество, которое не дает нам воды и которое не доставляет никаких материалов для питания нашего тела, не может считаться питательным веществом. Некоторые, однако, утверждают, что спирт дает тепло и силу, и что он полезен в этом смысле. Далее мы, однако, увидим, что это неверно; мы узнаем, что спирт охлаждает тело и ослабляет силу.
Как мы сказали, принятый внутрь алкоголь быстро всасывается в кровь и разносится по всему телу. В кровь алкоголь вступает по тем кровеносным жилам, которые зовутся венами и которые из всех частей тела сносят кровь в сердце.
С виду кровь есть красная густая жидкость, но если рассматривать каплю этой жидкости в сильно увеличительное стекло, то есть в такое стекло, под которым всякий предмет видится во много раз крупнее, то увидим, что кровь сама по себе не красная, а бесцветная жидкость, а красною кажется она от множества красных крошечных шариков, которые кишат в ней. Шарики эти так малы, что простым глазом их не увидишь; миллионы таких крошек поместятся в капле крови на конце тонкой иглы.
Кроме красных шариков, или как говорят, красных кровяных телец, в крови есть еще белые кровяные тельца, но их гораздо меньше, чем красных.
Бесцветная жидкость крови состоит из двух веществ: воды и особого вещества фибрина. Фибрин имеет такое свойство: он может сгущаться, свертываться, как свертывается молоко. В здоровом теле фибрин в крови не свертывается, но если поранить тело и потечет кровь, то, если кровь течет медленно, фибрин, коснувшись воздуха, свернется и закупорит рану, – кровь перестанет течь.
Когда алкоголь попадет в кровь, он начинает жадно вбирать в себя воду; кровь густеет; кровяные тельца уже не могут свободно плавать в ней, они теснятся друг к другу, сохнут, сморщиваются, склеиваются, собираются в кучки и, наконец, могут закупорить кровеносные жилы; по одним частям тела кровь перестает течь, в других скопляется, и являются застои крови.
Алкоголь действует вредно не только на кровяные тельца, но и на фибрин: от него фибрин свертывается, створаживается и кровь может перестать течь в теле. При подобных обстоятельствах случалось, что смерть наступала сразу. Иногда легкомысленные люди бьются о заклад, что выпьют такое-то количество крепких напитков. Проглотив разом значительное количество спиртных напитков, они умирают на месте, тут же, со стаканом в руках. В этих случаях кровь поражается алкоголем, как ядом, в течение нескольких секунд; вся кровь в сердце вдруг из жидкой превращается в сгусток, и течение её сразу останавливается по всем кровеносным жилам. Конечно, никто не хочет нарочно приготовить себе такое самоубийство, но много есть людей, которые из страсти к спиртным напиткам всегда и постоянно производят такое отравление, такое, хотя медленное, но тем не менее все-таки самоубийство. Они так нагружают и насыщают свою кровь спиртными напитками, что мельчайшие кровеносные жилы их закупориваются сгустившимся фибрином, ток крови в них останавливается и разные части тела их заболевают и разрушаются. Иногда эти закупорки бывают в мозгу, и тогда с человеком делается паралич. В других случаях эти закупорки бывают в почках, печени и легких, и эти внутренности заболевают вдруг или медленно.
Как узнать о такой закупорке? Признаки и припадки закупорки кровеносных жил бывают различны, смотря по тому, где сделалась эта закупорка, насколько важна для жизни часть тела, где произошла остановка тока крови, и как велика закупоренная жила. Бывают головокружения, обмороки, если закупорка сделалась в мозгу; бывают также и параличи.
В самых тяжелых случаях поражения закупоркой мозговых кровеносных жил, в них совсем прекращается движение крови, и человек падает замертво, с ним делается удар. Иногда он может оправиться от этого, но бывает, что человек падает мертвым, как пораженный молнией, – смерть наступает моментально. Ударом кончает жизнь большая часть пьяниц, ударом же умирают и многие умеренно пьющие.
Если закупорка бывает в легких, печени или почках, то здесь развиваются болезни, которые быстро или медленно ведут к преждевременному концу.
Протекая по телу, кровь забирает из него угольную кислоту.6 Угольная кислота эта образуется постоянно в нашем теле, она вредна для нас, и кровь, пробегая по телу, забирает ее с собою и несет к сердцу. Отсюда кровь гонится в легкие.
Легкие, которые лежат в груди, длинной трубкой дыхательным горлом сообщаются со ртом; через рот мы можем набрать воздух в грудь – в легкие, и выдохнуть его обратно. В этом и состоит дыхание человека: постоянно, всю жизнь, он по очереди вдыхает воздух в легкие, выдыхает его назад и опять набирает свежего воздуха. При выдыхании человек выдыхает из легких и угольную кислоту, принесенную сюда кровью. При вдыхании же человек получает из воздуха необходимый ему газ, кислород, который в легких соединяется с кровью. Кровь очищается таким способом от угольной кислоты; получивши кислород и сделавшись от того яркой, алой, она течет назад к сердцу, а отсюда вновь растекается, неся с собою кислород по всему телу. По пути кровь забирает и разносит питательные соки и, вновь возвращаясь к сердцу, собирает по пути ненужные уже для питания отжившие части и накопившуюся в теле угольную кислоту.
В живом теле всегда есть внутреннее тепло; тепло это поддерживается в теле кислородом. Если что-либо мешает телу получать кислород в нужном количестве, то тело недостаточно освежается, в нем недостаточно образуется теплоты, и человек хворает, дыхание его делается неправильным.
Если дыхание на короткое время задерживается или делается неправильным, то мы сейчас же это замечаем. Это состояние зовется одышкой, в более сильной степени – удушьем. Лицо при этом делается бледным, синеватым, затем темнеет; губы сперва делаются лиловыми, затем бледнеют и синеют; глаза выкатываются, делаются похожими на стеклянные; руки и ноги холодеют, иногда выступает клейкий холодный пот на лбу. Если остановка дыхания продолжается долго, то человек теряет сознание, падает и, если не подоспеет помощь, умирает от задушения.
Кровяные тельца крови служат для того, чтобы всасывать в себя кислород из легких и разносить его по телу. Алкоголь же отнимает у них воду, и они сморщиваются, слабеют и не могут уже всасывать достаточного количества кислорода; человек не получает требуемого для него количества кислорода, ему трудно дышится, и тело его изнутри недостаточно нагревается. Пьяницы всегда очень чувствительны к холоду; они чаще других простужаются, зябнут в сырую погоду и легко замерзают в морозное время.
Мы говорим, что алкоголь сгущает кровь, делает ее более плотной и негодной для правильного течения по жилам. Часто у людей, пьющих много спиртных напитков, бывает обратное действие: кровь разжижается, делается водянистой, сильно течет из порезов и ран, пропотевает через стенки сосудов под кожу. Это бывает от того, что алкоголь, жадный до воды, заставляет людей, много употребляющих спиртные напитки, пить излишнее количество воды и вводит в себя ненужное количество влаги.
Пьяницы часто по виду бывают сильные, полные, плотные, крепкие и здоровые люди. Но, несмотря на этот обманчивый вид, пьяницы легко и часто заболевают всевозможными недугами. Они, например, не переносят повреждений, которые были бы ни почем для людей непьющих. Хотя пьяницы во время опьянения меньше других чувствуют боль при переломе костей, за то переломы у них срастаются гораздо медленнее, нежели у обыкновенных людей.
Алкоголь, очень разбавленный и вводимый в тело постоянно в течение продолжительного времени, делает фибрин как бы жидким, и от этого делается худосочие. Алкоголь производит те же болезни, которые происходят у людей, долгое время питающихся одною соленою пищей, которые едят исключительно, например, одну солонину. Худосочие, производимое алкоголем, бывает причиною болезней, подобных скорбуту7 или цинге. Команды китоловных судов и кораблей, плававших по Ледовитому океану, часто страдали скорбутом или цингой. Причинами развития этой болезни считались холод и солонина. Но теперь узнали, что это не вполне так, а что главными причинами были ром и коньяк, которые выдавались на судах для согревания людей и для предупреждения развития скорбута. В настоящее время все китоловные суда плавают без спиртных напитков и без скорбутных больных. Во время одного из последних путешествий по Ледовитому океану матрос Адам Айль, единственный из команды за все время плавания не проглотивший и рюмки спиртных напитков, остался один из всех здоровым. Товарищи его, которые пили умеренно, сильно страдали, а те, которые напивались допьяна, гибли от холода.
Скорбут болезнь, которая чаще всего поражает бедных людей, которые по нужде отказывают себе в хорошей пище и вместо этого пьют пиво или водку, будто бы подкрепляющие тело, а на самом деле производящие разные болезни. Эти люди всегда очень слабосильны (как, например, фабричные – ткачи, или ремесленники – портные), очень чувствительны к переменам погоды, зябки и угнетены душевно, – у них нет ни бодрости тела, ни бодрости духа.
Мы говорили уже, что водка не только не согревает тела, но, наоборот, холодит его, а между тем всякий пьющий человек знает, что, когда он выпьет водки, вина или пива, лицо его краснеет, и все тело как будто нагревается.
Это сбивало с толку многих людей, и многие ученые полагали прежде, что алкоголь действительно согревает тело.
Они долго думали над этим вопросом и наконец оказалось следующее:
Если человек принял малый прием алкоголя, еле достаточный для того, чтобы действовать на его тело, то происходит то, что названо первою степенью действия алкоголя: человек чувствует себя освеженным, возбужденным, он бодрее обыкновенного душой и телом, мысли его текут быстрее, он чувствует, что согрелся с головы до ног. Лицо его краснеет, глаза искрятся и блестят, движения тела делаются более развязными, резкими; разговор идет быстрее и громче. В этой первой степени, которую можно назвать навеселе, когда человек выпивший, но не пьян, – тело человека действительно как будто нагревается. Откуда же явилась эта новая теплота? не алкоголь ли прибавил ее?
Если мы станем около натопленной печки и теплота согреет нашу кожу, нам будет тоже казаться, что мы сделались теплее. На самом же деле происходит следующее: как только тепло печки коснется нашего тела, кровь прильет к коже и нагреет ее, внутри же тело останется по-прежнему холодным.
Если опустить ногу или руку в воду со льдом, то вынутые через некоторое время из холодной воды рука и нога станут гореть, рдеть, краснеть. Но тело при этом не согреется и в нем не прибавится нисколько теплоты. Нельзя поэтому сказать, чтоб ледяная вода согрела ноги – тут только кровь прилила к коже и нагрела ее.
То же самое происходит и при приеме алкоголя: кожа нагревается, рдеет, щеки горят, но это совсем не значит, что водка согрела тело, – это значит только то, что кровь притекла к коже, отхлынув изнутри; и говорить, что водка греет тело, – все равно, что сказать, что ледяная вода, в которую мы опустили руку, согрела эту руку. Тело не согрелось от водки, а напротив того остыло; кровь несет с собою к коже принятый алкоголь; в коже человека есть много крошечных отверстий – пор; через эти отверстия алкоголь выходит паром из тела и, уходя, уносит еще с собою тепло из тела.
Принятый внутрь алкоголь все сильнее и сильнее действует на человека; после первой степени действия его наступает вторая; она наступает даже и тогда, если выпито столько алкоголя, чтобы вызвать только первую степень опьянения и, если после этого человек даже перестал пить. Сначала человек веселеет, согревается, но через несколько времени лицо его бледнеет, голова перестает работать, мысли текут вяло, клонит ко сну, чувствуется общая тяжесть во всем теле, является лень телесная и душевная, зевота, зябкость. Тело уже не согревается, – оно холодеет, хотя и не очень сильно, если человек находится в теплом помещении и сыт.
Но человек очень сильно холодеет, если он голоден, плохо одет и находится в холодном помещении или на открытом воздухе.
Чем дальше, тем больше холодеет тело; человеку это чувствительно, он дрожит и чувствует себя скверно. Зимой, при этой степени опьянения, делаются приливы крови к легким, являются простудные кашли, – и вот тут-то кладется начало болезни чахотки.
При этой второй степени действия алкоголя должно пройти некоторое время, рока тело опять не согреется. При благоприятных условиях тело согревается, как следует, часа через два; при неблагоприятных – часа через три.
Многие, вместо того чтобы есть, заглушают голод водкой или пивом, и вместо первой степени опьянения прямо чувствуют над собой действие второй степени. Люди, вовсе не пьющие, часто по незнанию, выходя на холод, собираясь в зимнее время в путь, выпьют, и через это чаще простужаются, чем люди только поевшие, но не коснувшиеся рюмки.
Человек, который напился допьяна, может оправиться от тех припадков, которые только что описаны, как вторая степень действия алкоголя. Продолжая же вводить в себя спиртные напитки, человек доводит себя до третьей степени опьянения, уже представляющей опасные припадки, которые не проходят бесследно, но оставляют за собою глубокие изменения в теле. В этой третьей степени действия алкоголя мозг, легкие, печень и почки переполняются кровью и неспособны исполнять, как следует, свое назначение, свое отправление. Особенно поражается нервная система, то есть те части нашего тела, посредством которых воля наша приводит члены в движение, посредством которых мы чувствуем, желаем, думаем.
Эта нервная система в третьей степени опьянения раньше других и особенно сильно извращается, и угнетается алкоголем. Мозг затуманен, животные страсти разнуздываются и не проверяются долее разумом.
В этой степени опьянения люди часто бывают злы, страшны, жестоки; иные делаются совершенно глупыми; другие пугаются пустяков и беспокоятся о воображаемых бедствиях и грозящих им опасностях.
Движения людей, дошедших до третьей степени опьянения, неловки, несвязны; они не могут соразмерять свои движения; они ничего не могут взять твердою, верною рукою, – у них кисть и пальцы дрожат и плохо повинуются воле; ноги тяжелы, подкашиваются, походка у них шатающаяся. Человек, дошедший до этой степени опьянения, делается уже не смешным, а жалким, вызывающим сожаление и сострадание. Он превращается в существо слабое, как ребенок, бессмысленное и глупое. Легкий толчок сшибает его с ног. Самое страшное и опасное в этой степени опьянения то, что у человека, дошедшего до неё, все уже части тела поражены болезнью, – все внутренности его страдают. Поправиться, однако, после этой степени опьянения человек может, но не все части тела его поправятся.
В этой степени опьянения удары сердца8 слабеют, стало быть, кровь течет по телу медленнее, тело холодеет все более и более. Эта степень действия алкоголя отличается холодом всего тела, его слабостью, сбивчивыми мыслями, бессмысленными движениями и сном.
Выздоровление после этого бывает медленное; тело согревается медленно и постепенно. При пробуждении от сна после опьянения, человек долго еще сонлив, вял; целые сутки могут пройти, пока тело его согреется, как следует.
Четвертая, последняя, смертельная степень действия алкоголя бывает редко, но все-таки убивает ежегодно много людей во всех землях, где пьют спиртные напитки, и во всех сословиях. Мертвецки пьяным называют человека, который стал совсем, как бы мертвым, который не видит, не слышит и не чувствует ничего, что вокруг него делается, который не движим, как труп. Он не охолодел еще, как покойник, но на ощупь кожа его похожа на кожу мертвеца Он спит, храпит, хрипит и похож на умирающего человека. Часто приходится требовать врача, чтобы решить, действительно ли умер человек или только мертвецки пьян. Трудно вообразить себе более тяжелую картину самовольно нанесенного вреда болезни и позора!
Во время четвертой степени опьянения вся жизнь угасает, только дышит еще человек; только части тела, служащие человеку для дыхания, работают во время тяжелого, подобного смерти, сна. Но и они теперь сильно попорчены.
Это видно из того, что дыхание у такого человека хрипящее, неправильное, то громкое, то еле слышное. Если прислушаться в это время к ударам сердца, то заметно, как сердце по временам останавливается, как бы на ходу оступается, бьется неравномерно и слабо. Тело на ощупь холодно. В этом состоянии люди, застигнутые метелью в пути, заблудившиеся в лесу, застывают на смерть от сырости и замерзают зимою даже при слабых морозах.
При самых благоприятных условиях все может пройти и прийти в порядок не ранее, как дня через три – четыре. Обыкновенно после этого срока, когда тело уже достаточно нагрелось, замечается лихорадочное состояние в течение нескольких суток: человека бросает то в жар, то в холод.
Человек, испытавший хоть один раз на себе четвертую степень действия алкоголя, никогда уже не может оправиться и быть здоровым.
Как действует водка на желудок?
Желудок есть тот орган, имеющий форму мешка, куда прежде всего поступает пища и напитки, которыми мы питаемся; он помещается в верхней части брюшной полости, больше всего влево; в подложечной области он легко прощупывается. Желудок у пьяниц всегда бывает больной, да это и не может быть, иначе. Если попробовать водку на язык, то тотчас он неё получится ощущение жара, жжения. Точно также она действует на желудок; вызываемое ею раздражение слизистой оболочки желудка будет зависеть от крепости водки, от её чистоты, состава и от количества, в котором она выпита. Чем водка крепче, чем больше в ней разных примесей, начиная от сивушного масла, остающегося в водке вследствие дурного приготовления и очистки её, и кончая разными веществами, которые прибавляются одними «для вкуса», другими – «чтобы лучше разбирало», – чем в большем количестве она выпита, тем раздражение желудка будет выражено резче, чем воспаление будет продолжительнее, тем дольше будут чувствоваться разные болезненные явления, свойственные воспалению желудка. У лиц, злоупотребляющих спиртными напитками, в желудке наблюдаются такие явления: слизистая оболочка имеет буро-красный, отчасти серо-аспидный вид, она утолщена, покрыта слоем вязкой серо-белой слизи, в которой попадаются частицы верхнего слоя самой оболочки. С течением времени слизистая оболочка и тот слой, в котором заложены железы, вырабатывающие желудочный сок, необходимый для переваривания пищи, – начинают исчезать, атрофироваться, или начинается прорастание стенок особою тканью (соединительная ткань, от которой они утолщаются). Под влиянием изменений, вызванных раздражением от спирта, главной составной части водки и подмесей к последней, желудок или расширяется, или – вследствие утолщения стенок – он сморщивается и делается мало подвижным; стенки перестают сокращаться и проталкивать пищу в кишки, почему она застывает в желудке, начинает загнивать, являются газы (отрыжка), боли под ложечкою, вздутость живота, запоры или понос. Все пьяницы страдают расстройством пищеварения: утром – у них дурной вкус во рту, запах «перегара», язык обложен налетом, у многих по утрам является тошнота, а у многих рвота; причем одних рвет слизью, желчью, других пищей, принятою накануне, а некоторых и кровью. При существовании изменений в желудке, у пьяницы, за редкими исключениями, всегда существует еще целый ряд болезненных нервных расстройств. Так, у одних наблюдается подавленное, угнетенное состояние духа, неохота к работе, у других – головная боль, головокружение, у третьих – крайняя раздражительность и вообще неровность в характере. Наконец – пьяницы, страдающие желудком, в одних случаях представляются людьми ненормально тучными, с ожирелым сердцем, с жирною печенью, а в других случаях – они крайне истощены и слабы, у иных кожа суха, шелушится, принимает грязно-бледный оттенок; все подобные субъекты, если заболевают какими-нибудь заразительными болезнями, как-то: тифом, воспалением легких, рожею и т.п., они скорее, чем люди, ведущие трезвый образ жизни, умирают от этих болезней, а если и переносят их, то после продолжительного лежания в постели. Все изложенные выше изменения в желудке, известные под названием катара желудка, появляясь под влиянием потребления спиртных напитков: – водки, виноградных вин, коньяку, рому и т.п., и пива, – если не сводят человека в могилу раньше времени, то, развиваясь дальше, особенно, когда спиртные напитки продолжают приниматься, служат почвою для новых болезненных явлений, например, гнойного воспаления желудка (нарыв желудка), круглой язвы желудка и рака желудка и пр. Последние две болезни чаще наблюдаются, чем первая. Язва желудка может долго существовать у пьяницы в скрытом виде, и явными признаками будут: бледность, плохой аппетит, кислая отрыжка, рвота и сильные боли под ложечкой или в животе после пищи, запоры и другие явления катара желудка; но в один прекрасный день вдруг является рвота кровью; кровь темного цвета, сгустками, смешана с пищей. Такая рвота может повториться раз и два, а затем после неё и смерть. Язва желудка чаще встречается у лиц среднего возраста. Рак желудка, наблюдаемый большею частью у пожилых людей, также первое время скрывается за явлениями катара желудка, и только впоследствии, когда все болезненные припадки будут выражаться все резче и резче, когда явятся сильные боли, истощение, иногда опухоль под ложечкой и другие явления, которые заставят прибегнуть к помощи врача, но последняя будет бессильна: у больного – рак желудка... Нет ни одного человека, который, злоупотребляя спиртными напитками, не был бы болен желудком, только у одного это проявляется сначала в мало заметной, в легкой степени, а у другого – сразу наступают резко выраженные явления, влекущие за собою тяжелое страдание. У иных пьяниц нередко болезненные явления со стороны желудка соединяются с болезнью легких, почек, печени, и больные умирают с признаками страданий последних, хотя при вскрытии у них находят и болезнь желудка. Случаются и такие субъекты, у которых при существовании легкого катара желудка вдруг явится паралич мозга (удар). Словом, при страдании желудка от пьянства, всегда нужно помнить, что эта болезнь рано или поздно, но повлечет за собою еще какую-нибудь другую болезнь и конец будет печальный.
Водочное сердце
Даже огромное большинство врачей находится в заблуждении, будто спиртные напитки возбуждают, повышают деятельность сердца и укрепляют его, а отсюда у них готов вывод, что алкоголь – благодетель рода человеческого. Профессор Форель в Цюрихе, где он заведует домом умалишенных, рассказывал мне, что ему стоило неимоверных усилий вывести из употребления в своем заведении спиртные напитки, и что самыми ярыми противниками этой меры были врачи. Правда, алкоголь в определенной дозе возбуждает уснувшую деятельность сердца, как удар кнута подбадривает ленивую лошадь. Но уж слишком большое значение придают этому возбуждающему влиянию. Доктор Колла знал одну старушку, которая полагала необходимым раз 10–15 в течение дня «будить» свое замирающее сердце и достигала этого возбуждения рюмкой мараскина или ромом голяком. Эдак сотни людей проводят всю жизнь в заблуждении, будто они для подкрепления и возбуждения сил нуждаются в ежедневной выпивке то настойки, то очищенной, то разных домашних наливочек. А на самом деле они лишь стегают свое сердце алкоголем, как ленивого и хорошего осла плетью...
Врачи, смеющие свое суждение иметь, однако, усомнились в возбуждающем влиянии алкоголя на сердце, а другие, положа руку на сердце, честно сознаются, что они просто не знают врачебного влияния спиртных напитков на сердце. Это совершенно отнимает у нас право поддерживать в народе укоренившийся предрассудок, будто алкоголь, сиречь водка – сердце, укрепляющее средство. Ведь и без того укоренилась привычка при всякой оказии выпить. Но дело, однако, же, не так просто, как это кажется с виду. Допустим на минуту, что алкоголь возбуждает сердце; но ведь в то же время расширяются кровеносные сосуды сердца и температура тела понижается...
Между тем стало выясняться новое, не совсем приятное явление. Газеты, конечно, очень полезное орудие культуры, но они не все говорят, о многом замалчивают, не договаривают. То и дело читаешь, что тут или там умер такой-то от разрыва сердца, от паралича сердца, от порока сердца... Внезапных смертей от болезней и пороков сердца слишком много стало за последнее время...
Если бы газеты, оповещая о смерти субъекта от разрыва сердца, обследовали бы причину болезни, они, наверное, в 90% случаев наткнулись бы на предшествовавший алкоголизм...
Доктор Ауфрехт, однако, думает, что алкоголь вызывает специальную болезнь сердца, называемую миокордит. Первый признак этого страдания даже у хорошо упитанных людей это – короткое дыхание, одышка, обнаруживающаяся при восхождении на лестницу. Исследуя больного, врач здесь может лишь определить некоторое расширение сердца. Потом мало-по-малу начинают обнаруживаться и другие признаки: стенки сердца утолщаются, печень увеличивается, в почках происходят застои. А затем сюда присоединяются уже явления, указывающие на близкий расчет: подкожная водянка, брюшная водянка, отравление крови продуктами выделений.
Ауфрехт уверяет, что исключительная причина этого заболевания сердца только алкоголь, все остальные он отвергает. Особенно он отрицает, что эта болезнь может быть, причиной перенапряжения мышц. Среди рабочих, обремененных тяжелым физическим трудом, как-то камнетесов и камне-носильщиков, он никогда не встречал таких больных, напротив, всегда встречал их среди хорошо обеспеченных, хорошо питающихся и много пьющих трактирщиков и содержателей ресторанов. Тут важно еще то, что Ауфрехт вполне излечивал таких страдальцев, подвергнув их полнейшему воздержанию от спиртных напитков. Был у него серьезный пациент, который выздоравливал, когда он его, бывало, продержит у себя в больнице несколько недель, и снова заболевал, когда возвращался домой, где снова предавался своим излишествам.
Ауфрехт утверждает, что не только потребление больших количеств пива ведет к образованию пивного сердца, особенность мюнхенских граждан, но вообще всякое излишество спиртных напитков может повлечь за собой расширение сердца по всем направлениям, что на языке докторов называется бычачьим сердцем. Но Ауфрехт того мнения, что эта болезнь подкрадывается при самых незначительных порциях потребления и потом внезапно сказывается и развертывается картина во всей своей красе. Отсюда у него готов вывод, что необходимо вообще полное воздержание от этого яда, и умеренное потребление также опасно и гибельно.
Итак, что же в конце концов? Наука разрушает наши иллюзии и фантазии. Оказывается, что алкоголь и всякие спиртные напитки совсем не возбуждают сердце, а скорее, так сказать, раздражают его, что, как лекарство, алкоголь никуда не годится, и без него смело можно обойтись; зато – сколько он причиняет страданий! Сердце от него расслабляется, пухнет, жиреет, расширяется, утолщается, перерождается и превращается в дряблую тряпку или кусок сала.
Бедное человеческое сердце! Ни одно животное не знает таких сердечных мук и терзаний, как человек. Наше сердце обязано выполнять столько страстей и отправлений. На него возлагается быть завистливым, ревнивым, жадным; ему предписывается быть великодушным, возвышенным, сострадательным, идеальным; оно же должно хранить в себе весь пыл и тайны любви – и, в награду за все это, его чуть не каждую минуту угощают ударами кнута или плетью, стегают нагайкой в виде водочных, спиртных, алкогольных подбадриваний. Пощадите свое бедное сердце, не мучьте, не терзайте его водочными истязаниями!
Пивное сердце
Пиво часто считается настоящим питательным средством, жидким хлебом. Но это не верно. В ломте обыкновенного хлеба больше питательных веществ, нежели в бутылке пива. Доктор Стрюмпель доказал, что пиво, как питательное средство, по крайней мере в восемь раз дороже стоит, чем те же самые питательные вещества, употребленные в ином виде. На возражение, что употребление напитков, особенно пива, делает человека полным, жирным, отвечает Андрей Клерк, покойный лейб-медик английской королевы и министра Гладстона, следующее: «Телесная полнота не означает присутствия силы, равно как красные щеки не есть признак здоровья». На вопрос, доставляет ли пиво человеку силы или нет, лучше всего ответят сделанные опыты и научные исследования. Когда знаменитый Веньямин Франклин, еще как наборщик, работал в одной из типографий Лондона, то товарищи его издевались над ним за то, что он пил только воду и вызывали его держать с ними пари, кто из них посильнее. Тогда Франклин взял одной рукой ящик, наполненный буквами, и, поднявши его, так продержал некоторое время. Никто из любителей пива, издевавшихся над Фраклином, не был в состоянии подражать ему.
13 августа 1835 года в Лондоне состоялось первое собрание, на котором доказывалась необходимость изъятия из употребления всех спиртных напитков. Когда член парламента Бэкингем, созвавший собрание, окончил свою речь, то один из рабочих, присутствовавших на собрании, попросив соизволения, произнес слово, в котором объяснил, что он согласен со всем сказанным о других спиртных напитках, но только не о пиве, которое он находит не только здоровым народным напитком, но даже прямо необходимым в жизни. По убеждению его и его товарищей, никто из рабочих не в состоянии успешно исполнить свои тяжелые работы, каковые им приходится ежедневно совершать, без пива. Поэтому перед лицом всего собрания он обратился к Бэкингему с вопросом: «Находите ли вы пиво ненужным даже для таких рабочих, каковы мы, и серьезно ли вы требуете, чтобы все работники перестали употреблять его. Может быть, вы даже утверждаете, что они без пива могли бы еще лучше и успешнее исполнять свои работы?»
Бэкингем ответил на это утвердительно и, изложив основы своего мнения, обратился к поднявшему вопрос работнику и прочим со словами: «Пробовали ли вы когда-нибудь обойтись без пива?» Они ответили, что не пробовали. Тогда Бэкингем, заметив им, что они без личных испытаний не будут в состоянии решить этот вопрос, предложил им через месяц опять собраться всем, в этом же самом зале, а между тем, попробовать воздержаться от пива и честно продолжать эту практику, пока будут чувствовать себя при этом здоровыми и бодрыми. Но если бы им такое воздержание сделалось слишком затруднительным, тогда они могут отказаться от него. Одна часть работников согласилась на это.
Через месяц, при большом стечении народа, состоялось второе собрание. На приглашение Бэкингема, работник, поднявший вопрос и утверждавший необходимость употребления пива, сказал: «Со времени последнего собрания никто из нас не употреблял спиртных напитков и даже не вкушал их. Сначала вода, как питье, не была нам по вкусу; поэтому мы радовались перемене, какую нам доставлял кофей при завтраке. Но мы должны заметить, что уже в первую субботу мы не чувствовали у себя такой усталости и слабости, какую испытывали прежде, употребляя пиво. Еще лучше стало нам в конце второй недели. Тогда мы уже заметили, что у нас явился хороший аппетит, мы стали бодрее и сила в нас увеличилась. В продолжение этой недели никто из нас не отстал от работы, ни одному не была уменьшена плата, как это раньше бывало, так что в конце второй недели у нас в кармане оказалось 30–40 шиллингами (15–20 руб.) больше, нежели в прежнее время. Поэтому мы будем продолжать, что начали и советуем всем работникам последовать нашему примеру».
Еще более убедителен по сему предмету следующий опыт, о котором рассказывает вышеупомянутый Андрей Клерк в одной из своих речей: «Один из честнейших, веродостойнейших и совестнейших наблюдателей, с которым я имел счастье познакомиться, говорит он, был покойный доктор Паркес. Он ценил прежде всего правду. Так как алкоголический вопрос его особенно занимал, то он пытался всячески его исследовать, чтобы и самый ярый противник мог убедиться во вредности алкоголя. Достигнуть этой цели удалось ему, между прочим, следующим образом: Ему было предоставлено для испытания известное число солдат. Они все были одинакового возраста, одинакового телосложения, жили при одних и тех же обстоятельствах и получали одну и ту же пищу, чтобы по возможности, при исследовании дела, быть объективным. Он разделил солдат на два отряда и дал каждому из них исполнять телесные работы, за которые они должны были получать соответствующую их успехам плату. Итак, оба отряда были поставлены наравне, с исключением только одного обстоятельства: один отряд получал пиво, а другой – ни капли из алкоголических напитков, доктор Паркес строго наблюдал за ходом и успехами их работ. Сначала отряд, получавший пиво, был впереди другого. Но скоро это изменилось и к вечеру пьющие пиво остались значительно сзади непьющих. Попытка эта продолжалась еще несколько дней, но всегда с одинаковым результатом. Наконец, некоторые из употребляющих пиво просили, чтобы их перевели в отряд непьющих, с целью получить там большее вознаграждение. Но доктор Паркес, желая предпринятое испытание сделать более убедительным и решительным, стал делать перемены с целым отрядом и это повторял несколько раз, давая пиво не получавшим до сих пор, и не давая тем, которые прежде этот напиток получали. Действие пива на успешность работ оказывалось то же самое, так что те, которые, употребляя пиво, были последними, воздерживаясь потом от него, стали первыми, и наоборот. Пиво, говорит другой доктор, как бы оно ни казалось в первое мгновение приятным, есть разрушитель телесной силы.
Посмотрим теперь, как действует употребление пива на сердце. Сердце отличается от других человеческих органов тем, что оно никогда не может переставать действовать, т.е. отдыхать. Если другие органы при телесной работе и изнуряются, то все-таки для них регулярно возвращается время, когда они могут отдохнуть и запастись новыми силами. Такого же отдыха требует мозг после умственных занятий. Даже глаза, гортань, желудок не переносят постоянного напряжения и им необходимо своевременный отдых. Но что никогда не может бездействовать и отдыхать – это наше сердце. В течение 50–70–90 лет, т.е. пока человек живет, оно не может ни на минуту прекратить свою работу, ежедневно оно должно сделать от 90 до 100 тысяч биений, при этом еще столь сильных, чтобы заставить кровь циркулировать по всему телу. В то время, когда мозг, нервы и прочие человеческие органы, и члены во время сна отдыхают и набирают новых сил, сердцу приходится неустанно действовать. Но это еще не все. Сердце еще должно переносить многое другое. Сердцу приходится участвовать во всех возбуждениях и бурях душевной жизни. Всем известно, как действует мгновенно на биение сердца ужас, радость, гнев и т.д., как тяжелые и постоянные душевные страдания приводят его к такому состоянию, которое обыкновенно называют «сломанным сердцем», и в котором человеческое тело раньше или позже подвергается смертоносной слабости. Даже в каждой телесной болезни сердце принуждено принимать участие. Лишь только врач вступает в комнату больного и приветствует его, он сейчас берется за пульс, потому что биение сердца служит барометром телесного здоровья. Слишком мало бывает обращено внимания на действие спиртных напитков на сердце. Английский врач Паркес, о котором уже вспоминали выше, тоже и на счет этого сделал точные исследования.
Он приискал себе известное число молодых людей с добрым здоровьем и сделал ними следующее испытание: некоторое время он давал им пить только воду, а посредством аппарата, который сосчитывает и указывает число биений пульса, точно определял удары их сердец в течение 24 часов. Повторив такое испытание несколько дней, он стал давать им некоторое время на обед по пол-литра (1 литр – 3/4 штофа) пива. При слабом пиве биение пульса увеличивалось в день на 4 тысячи, при крепком пиве на 8 тысяч ударов. Если пол-литра пива заставляет бить сердце от 4 до 8 тысяч раз больше обыкновенного, то из этого можно заключить, что делается с сердцем, если люди пьют больше, если они регулярно, т.е. по привычке пьют и, если они употребляют более крепкие напитки?! По сему точному исследованию вовсе не нужно много алкоголя, чтобы заставить сердце бить от 10–20 тысяч и больше нормального. Спрашивается теперь, бывают ли дурные последствия от такой искусственно усиленной деятельности сердца, и какие именно? Нужно знать, что сердце не камень, а мускул, в котором действительно присутствует сила, приводящая наблюдателя в удивление, но никак не безграничная. Как чрезмерные телесные напряжения могут повредить ему, как тяжелые душевные страдания в состоянии сломать его силы, так точно и чрезмерные возбуждения, причиненные алкоголическими напитками, способствуют уменьшению его деятельности и исчерпанию его сил. За раздражением обыкновенно следует ослабление, но это еще не конец. Сердце, изнурив свои силы вследствие напряженной деятельности, не может отдохнуть, и от этого заболевает. Мало-по-малу, вследствие употребления пива, являются страдания сердца и ненормальное развитие его. У врачей уже существует специальное выражение, каковым они обозначают этот, так сказать, пивной порок сердца, а именно «Bierherz» (биргерц, т.е. сердце, принявшее ненормальный вид, вследствие употребления пива, пивное сердце). Доктор Стрюмпель в своем вышеупомянутом чтении в Нюрнберге сильно настаивает и неоднократно повторяет, что увеличенная деятельность сердца посредством алкоголических напитков причиняет сердцу много болезней. Хотя умеренное употребление спиртных напитков не имеет таких худых последствий, но и таковое в состоянии существующие уже от рождения пороки сердца развивать. Всякий здоровый человек мог бы спросить сам себя, не было ли похвальным щадить деятельность своего сердца и для жизненных работ и забот? Не безумно ли, без всякой причины и цели, употреблением алкоголя, заставлять непомерно трудиться сердце, которому уже и без того приходится много работать и переносить. Это то же самое, если бы невежественный работник подгонял лошадь кнутом, заставляя ее скакать на гору.
Но пиво ныне так сильно овладело обществом, что где два человека сойдутся, третьим является пиво. Нет гостеприимства, нет беседы, нет отдыха, нет развеселения, нет обсуждений и рассуждений, – где бы не употреблялись спиртные напитки. «Люди пьют, говорит доктор Бунге, когда они встречаются; они пьют, когда разлучаются; пьют, когда им холодно, чтобы согреться; пьют, когда им жарко, чтобы прохладиться. Они пьют, будучи сонливы, чтобы бодрствовать; пьют, страдая бессонницей, чтобы заснуть. Они пьют, когда печальны; пьют, когда веселы. Они пьют при крестинах; пьют при похоронах. Они пьют... да когда только они не пьют? Пьют, и раньше времени их похищает смерть! Если бы пред нами раскрылись тысячи могил, в которых зарыты гробы пьяниц, и если бы они могли встать из гробов, то без сомнения они бы сказали нам: «бросьте пить и водку, и пиво, чтобы и вам не умереть прежде времени...» Но могилы молчат... и люди по-прежнему предаются неумеренному пьянству, думая найти в водке и пиве отраду жизни... и Один Бог только знает, когда будет этому конец».
Когда дурная привычка пить делается болезнью?
Дорога через кабак –
в больничный барак.
Подобный вопрос врачу часто приходится слышать или от самого больного, или от окружающих. Одни пьяницы говорят: «если бы мне вовремя объяснили мое состояние здоровья тела и души, я бы тогда еще имел силы справиться с собою и бросить ужасную привычку». Другие же пьяницы, наоборот, вводят окружающих лиц в заблуждение, утверждая: «все зависит от меня; хочу – пью, не захочу – не пью, захочу – брошу; а сейчас пью потому, что от этого мне польза». Наконец, сокрушенная мать мне пишет: «мой сын имел веселый, общительный характер; был правдив, честен; в своем деле умный и полезный человек. Теперь угрюм, лжив, нервен, раздражителен и для удовольствия своей страсти готов на все. К сожалению, мы долго не понимали, что это болезнь, и все надеялись, что стоит ему только пожелать, и он прекратит все; но надежды до сих пор не сбылись».
Оно большею частью так случается. Сначала человек не пьет, потом научат, а затем, к удивлению близких, стал горьким пропойцей, при чем тогда принимаются его стыдить, бранить, забывая, что никто сразу не становится пьяницей (на это требуется порядочно времени), что вместо того, чтобы алкоголика учить, как надо умеючи пить, следовало бы давно воспрепятствовать человеку купаться в море спиртных напитков.
Но как это сделать во благовременье? Вопрос, в самом деле, существенный, ибо вовремя захватить болезнь очень много значит: во-первых, легче и короче лечить; во-вторых, меньше будет горя и бедствия: в-третьих, скорее можно поправить расстроенные пьянством дела, словом, выигрыш во всем.
Для этого необходимо познакомиться с ходом постепенного отравления организма спиртными напитками. Спирт, разносимый кровью по всем частям нашего тела, везде делает одно и то же, – кует болезнь и смерть; безразлично, пьет ли человек «по делу», «для пользы», «для компании», «для спрыску» и т.д. без конца, спирт не щадит ни одного органа. Пока, временно, первоначальное отравление легкой степени не проявляется ничем резким, что могло бы остановить на себе внимание. Между тем сила раздражения исподволь нарастает, но неестественному раздражению организм сначала противодействует, сглаживая совершенно его последствия.
В эту пору будущие пьяницы не находят ничего предосудительного, зазорного в своем питье; напротив, даже родственники и друзья их того же мнения: немного, с умом выпить – нет греха. На самом же деле, теперь именно создается дурная привычка, порочная, скажу, употреблять спиртные напитки. Период времени «порочной привычки» сравнительно скоро кончается, дольше он тянется у того, у кого здоровые родители. Затем, если ничтожная капля воды способна долбить, разрушать твердый камень, то рюмки и стаканы растворов спирта (водка, пиво, вино, шампанское, ликеры и проч.) несравненно быстрее продалбливают наше хрупкое здоровье, и вот начинается период болезней.
Как подметить его? Ответ: крайне трудно, чтобы не сказать, прямо невозможно. Между тем, как внутри человека впервые зарождаются и складываются спиртовые болезни: бедное сердце, этот удивительный труженик, работающий безостановочно с минуты рождения до последней смертной минуты, начинает заплывать жиром, превращаясь в негодный кусок сала; почки, набухшие, меньше пропускают через себя мочи, состоящей из ненужных, вредных веществ; печень, мозги, нервы приходят в состояние болезненного раздражения. Если пьяница в это время прибегнет к врачебной помощи, то дело не потеряно – еще существует для него возможность восстановить чуть было неутраченное здоровье. Но это требует уже продолжительного, настойчивого лечения, так как болезнь приходит пудами, а выходит золотниками. На практике, к сожалению, лучшее время для поправки большинство пьющих безвозвратно пропускает.
Тем временем «порочная привычка» усыпляет ум пьющего и незаметно увлекает в скорбную область тяжелых страданий. Появляются порой грозные признаки забирающей силу болезни: пьющий умеренно, его близкие, пожалуй, и пользующий врач объясняют недужное состояние всем, чем угодно: сквозняком, едой, простудой, непогодой, только не спиртом, – общим любимцем.
Так проходит несколько месяцев, даже несколько лет, в наивной беспечности. Спирт же, по-прежнему вводимый внутрь, продолжает усыплять сознание надвигающейся беды и по-прежнему неустанно ведет к могиле. Да, в водке много силы, – чтобы рыть могилы. Данный период, без преувеличения, можно назвать «могильным». Болезни в полном расцвете приобретают характер неизлечимых; пораженные спиртом внутренности мало-по-малу бесповоротно обмирают, и человек идет к смерти тела и души! Нет средств, хотя на миг, остановить роковую гибель.
Итак, не будем жить в ожидании своей преждевременной, нехорошей смерти, изготовляемой на водочных и пивных заводах. Обратимся, как можно раньше, к помощи врача, – здесь каждая минута дорога, чтобы болезнь не стала неизлечимой. Вдумайтесь в себя и в ваших знакомых, и вы увидите, как они или вы сами обнаруживаете приметы заправского пьяницы.
Об этом свидетельствуют: появляющиеся перемена характера, грубость чувств, равнодушие к религиозным обязанностям, некоторая неряшливость в костюме, наклонность к безделию, спиртная полнота, быстрое опьянение против прежнего от незначительных доз спиртных напитков, большое количество выпиваемого спирта, хотя бы долго не появлялась хмель; пристрастие ко вкусу спиртных напитков, привычное ежедневное питье, хотя бы в умеренном количестве; различные недомогания при наличности питейной привычки, наконец жажда к спиртным напиткам.
Перечисленные приметы должны внушать всякий раз серьезное опасение окружающим за здоровье и дальнейшую судьбу человека, употребляющего спиртные напитки. Не следует медлить принимать меры к его спасению, ибо, повторяю, раз человек уже при жизни превратился в ходячий труп, тут никакое лечение немыслимо.
Итак, остается одно неизменным и верным, а именно: «трезвость – легкий путь к счастью и притом по дешевой цене», как говорят французы-трезвенники.
Как люди делаются пьяницами!
(Из беседы женщины-врача с крестьянами)
Ведь пьют почти все, а не все же делаются пьяницами. Поэтому вам, может быть, кажется, что пьяницами делаются какие-то особенные, дурные люди, не умеющие пить с рассудком. Но это не так. Пьяницей может сделаться и самый хороший человек.
Правда, после того как он станет пьяницей, он ослабнет и хорошего останется в нем мало, но до пьянства-то своего он мог быть и очень хорошим человеком. Таких примеров очень много, и не только среди крестьян, но и среди господ. Я сама знаю людей, которые были очень хорошими, честными, трудолюбивыми, все их уважали, а потом они начали пить и спились, обедняли, потеряли всякий стыд, стали даже воровать и попадали в острог и даже в Сибирь. Особенно помню я одного аптекаря. Он был уже человек пожилой, лет за 40, имел жену и 3-х детей; был очень честный и добрый человек, всем помогал, особенно бедным. В том городе, где он жил, очень все его любили, уважали, даже ходили лечиться к нему, как к доктору. Дом у него был полная чаша, средства хорошие. А жил он в уездном городе. И сначала он ничего не пил, даже пива. Но, живя в уездном городе, трудно не пить совсем ничего. Уж на Руси у нас такой вредный обычай: куда ни придешь – в гости ли, по делу ли, или на праздник или на свадьбу, – везде угощают, да еще и обижаются, если не выпьешь. Так и с этим аптекарем было. Придет куда-нибудь, пристают к нему: «Выпейте да выпейте; вы нами брезгаете; вы нас обижаете; как это можно не пить!» А у него, бедняги, точно душа чувствовала, что нельзя ему пить. Долго он не сдавался, а потом видит, что обижаются, стал пригубливать, а потом и по целой рюмочке выпивать. А как увидели, что он разрешил одну рюмочку, стали еще пуще приставать: «выпейте другую, а то хромать будете», а там третью, – «без троицы, мол, и дом не строится», а там и четвертую, «потому что без четырех углов домов не бывает». И этими словами довели человека до того, что и по три, и по четыре рюмки стал выпивать, потому что, когда человек одну – две рюмки выпьет, то уж соображение теряет, и нет осторожности. И не знали эти люди, что, угощая его, они его погубили, так погубили, что лучше бы ножом зарезали. Не прошло и двух лет после того, как он разрешил себе первую рюмку, а уж его и узнать было нельзя. Стало его тянуть к водке. И сначала он скрывался от людей – дома пил, один, потихоньку, только все жаловался, что болен, и лицо у него опухло, точно от водяной болезни. А потом стал рецепты и лекарства путать, браниться с больными, которые приходили за лекарством, или за советом. Ну, тут все и догадались, что он пьет, да уж поздно было! Аптеку у него должны были закрыть. И остался он с женой и детьми без всяких средств. Детей разобрали родные, жена в услужение пошла и скоро с ума сошла от горя, а его взяла к себе сестра богатая. Я видела его потом, года через два: он совсем спился; руки тряслись, ходил он в какой-то женской кофте, оборванный, и когда сестра не давала ему водки, воровал у неё все, что можно было, и убегал в кабак. Скоро потом он умер от белой горячки, которая только у пьяниц и делается. Вот так угостили люди добрые! И подумайте только: зачем им надо было его угощать? Зачем? Удовольствия ему сначала от этого не было, потому что сперва водка ему претила. Значит, угощали его люди не для его удовольствия, а так, сами не знали – зачем.
Такой уж у нас обычай – угощать вином. А хороший ли это обычай, подумайте-ка теперь? Ведь это хуже убийства: человек умер, семью раззорил, жена с ума сошла. Сколько душ загубили! А кто? Да те, кто его угощали. Если бы не угощали, ничего бы этого не случилось. Вы скажете, что не со всеми же так бывает, что, верно, этот аптекарь был какой-нибудь больной? Хорошо, положим, что был он нездоровый человек. Да разве у тех, кого вы каждый день угощаете, написано на лбу – здоровый ли он или больной? Вы, ведь, угощаете всех, ко всем пристаете: «выпей, да выпей», – словно бы в этом что-нибудь очень хорошее, важное было, словно вы этого человека богатством или почетом дарите. А того не знаете, что, может, и тот, кого угощаете, человек нездоровый и сопьется, значит, вы этим без ножа режете и его, и детей его и жену. Надо бросить этот вредный обычай!
Вы видели, какая от этого обычая может случиться погибель и грех неотмолимый. Я рассказала один случай, который сама видела, а в ученых книгах таких случаев записаны тысячи. Все пьяницы, какие есть на свете, начали пить с одной рюмочки и сначала никакого не чувствовали удовольствия, а пили потому, что их угощают, или товарищи просят, – кто для компании, кто по случаю праздника, – а потом спивались и погибали, и детей своих и жен губили. Отчего же одни скоро спиваются, а другие долго держатся и крепятся? В деревнях думают, что это оттого, что один больше привык к водке, а другой меньше. Для этого некоторые даже маленьких детей водкой поят, чтобы привыкали с малолетства. Но это все неправда. К водке нельзя так приучить человека, чтобы она вреда не делала, потому что Бог так создал наше тело, что ему водка совсем не нужна и вредна. Напротив того, кто начал пить рано, тот скорей может пьяницей сделаться. И это вот почему: в детстве водка особенно вредна; от неё, как дознались доктора, у детей плохо растут кости, и все тело расслабляется и плохо растет; печень у них опухает, болит, и часто дети пьяницы заболевают неизлечимой падучей болезнью. Значит, такой ребенок или юноша, когда вырастет, будет больным, слабым человеком. А такие-то люди и спиваются потом скорее. А если человек с детства и не пил, да есть у него внутри нездоровье, то он тоже, если будет пить водку, может сделаться пьяницей. Этого нездоровья простой человек и не заметит, оно не видно снаружи: такой человек как будто бы совсем здоров и крепок. Поэтому-то и нельзя узнать снаружи, кого можно угощать вином, а кого нельзя. А если этого нельзя узнать, то и угощать нельзя никого, так как не знаешь, кого угостишь, а кого убьешь, и кому это угощение всю жизнь хуже смерти сделает. А становятся пьяницами от водки вот почему: во всякой водке есть такой состав, который по-ученому зовется алкоголь, или все равно спирт, и он очень опасный яд, отрава. Вот от этой-то отравы и погибают люди. Особенно ее много в хлебной и картофельной водке, меньше в виноградном вине, если оно чистое, и еще меньше в пиве. Но все же много его и в виноградном вине, не мало и в пиве. Всего больше его в спирте, а чистый спирт и есть этот самый алкоголь. Если, например, спирт в 90°, то это значит, что в нем на 100 стаканов 10 стаканов воды, а 90 стаканов этой отравы, спирту, или алкоголя; если водка в 40°, то значит в ней на 100 стаканов 60 стаканов воды и 40 стаканов алкоголя. Значит, чем водка крепче, тем в ней больше этого яда. Крестьяне этого не знают и думают, что водка чем крепче, тем лучше для здоровья, потому что сильнее и скорее забирает, да и думают: меньше денег истратишь на то, чтобы захмелеть. А, например, во Франции, где люди поученее, там знают, что чем крепче водка, тем в ней больше этого яда, и потому там пьют ее с водой, сами разбавляют водой, чтоб вреда себе меньше сделать. У нас же об этом и говорить-то смешно, потому что все скажут: «какая же это водка, ежели она с водой!» Но, и сильно разбавленный водой, этот яд опасен и вреден. Даже в пиве, где его на 100 стаканов всего восемь, он очень вреден; а вред его вот какой: если пить хоть и понемногу, но постоянно, каждый день, как пьют многие, – за завтраком рюмочку – другую, да за обедом, да за ужином по стольку же, – то с течением времени у такого человека аппетит пропадает, начинает болеть желудок и хуже варить пищу, делается тошнота, рвота, иногда с кровью; человек постепенно слабеет, потому что пищи меньше употребляет, становится бледным, вялым, малокровным. Лицо у такого человека под конец делается бессмысленным, глаза вытаращенные, речь медленная, руки дрожат. У некоторых открываются по телу сыпи.
Вы видели, конечно, людей, долго пивших, у которых руки трясутся, ноги дрожат, и они чувствуют общую слабость и не могут работать, пока не выпьют рюмку – другую. Вот вам лучший пример человека, который хотя и не был пьяницей, но постепенно отравил себя алкоголем; понемногу у него расстроилось все тело, – руки, ноги, голова, – и теперь уж ему надо каждый раз выпить снова, чтобы можно было работать. А когда-то он был и здоровым, и крепким! Но водка унесла все это здоровье и сделала его живым мертвецом! Утрезвитеся же пиянии от вина своего! (Иоил.1:5).
Ошибки пьяниц
(Из беседы женщины-врача с крестьянами)
Обыкновенно думают, что водка пользу делает, что от неё человек сильнее становится; думают даже, что она может заменить пищу, потому что, когда выпьешь, то меньше съешь. Другие же думают, что водку хорошо пить для аппетита и пищеварения. И все это неправда, как теперь доктора доподлинно узнали. И, во-первых, неправда, будто водка прибавляет силы. Это так кажется вот почему; водка отуманивает голову, и человек, если он и устанет, то не чувствует этого. Но это не значит, что он в это время не устает и что у него сил больше. Он только не чувствует, что устает, а это очень даже вредно, потому что, не чувствуя тяжести или усталости, легко можно надорвать силы. Голова нам для того и дана Богом, чтобы мы чувствовали, когда измаялись, и отдохнули бы, и набрали силы. Если силу много расходовать, или сразу много тяжелого поднять, то она надрывается, даже, вон, и у лошади, если ее загнать. Хороший хозяин не будет гнать ее чрез силу; а у нас такой хозяин – голова, но водка голову опьяняет; и такая голова, как плохой хозяин, загоняет тело, и человек заболевает, так что долго уже потом не может так работать, а то и совсем может надорваться. Значит, вино-то так и обманывает, отуманив душу. Это не так, зря, я говорю, а это проверено: в войсках у англичан есть много солдат, которые совсем отказались пить, – такой зарок дали, – и потому не брали её, и вот начальство заметило, что когда приходилось делать большой переход, так те, которые совсем не пили водки, меньше уставали, выносливее были, и вообще меньше болели и умирали, чем солдаты, пившие свою порцию. Это было проверено и всеми полковыми докторами. Значит, даже маленькие казенные порции водки были вредны для солдат, ослабляли их, хотя самим-то солдатам казалось, что идти легче и сил словно больше. А на деле оказывается не то. Итак, вы видите, что водка силы не прибавляет, а только голову одурманит, и человек не слышит, что устал. Вот вы теперь поймете тоже, отчего кажется, что водка пищу заменяет и как будто голод ослабляет. Это тоже только оттого, что водка отуманивает желудок. Человек, выпивши, не так чувствует голод, не знает, сколько ему съесть нужно, чтобы силы возобновить. А это тоже не полезно. Пища нам нужна для того, чтобы наше тело подновлять: пища заменяет в нашем теле все, что в нем истерлось и истратилось от работы. Если человек не съест, то его силы и вес быстро уменьшаются. Пробовали не кормить птиц и заметили, что в три дня их вес убыл на четвертую часть, т.е., если птица весила, положим, четыре фунта, то через три дня без корма она будет весить уже три фунта. А там и совсем умрет. Куда же пропал этот фунт в три дня? Он истратился, истерся. Его то и заменяет пища, когда входит в тело. Когда является голод, или аппетит, это тело наше требует, чтобы починить его изъяны и расходы. А когда человек водки выпил много, тело не чувствует своих изъянов так, как надо. И вот изъяны не все починяются, и накопляется их изо дня в день все больше и больше, все равно как дыры на платьях, если его не чинить, и так все тело понемногу расстраивается. Думают еще, что водка согревает в холод. И это тоже – только кажется. Это кажется не только оттого, что водка затуманивает голову и ослабляет чувство, но еще вот отчего: по всему нашему телу проходят жилы, по которым кровь бежит; жилы сходятся все в более и более толстые жилы к сердцу, куда и вливается кровь, а потом сердце опять гонит кровь по другим жилам по всему телу; кровь наша горяча и имеет до 37о тепла; сердце гонит эту горячую кровь по телу, а с кровью разносит и тепло по всему телу. Без этого тепла мы бы умерли.
Так вот вино-то имеет в себе такую силу, что оно делает шире те наши жилы и тоненькие жилки, которые проходят под самой кожей. Когда от водки эти подкожные жилки станут шире, то кровь в них прильет больше изнутри тела, т.е. больше крови вольется под кожу, зато внутри тела ее станет меньше. От этого кожа станет горячее на всем теле, а нам будет казаться, что нам стало теплее. Но это мы обманываем себя. И в холоде это очень опасно, потому что если крови больше у нас внутри, то она в мороз не так скоро выстынет, ее тело от холода сберегает. И такой человек долго пробудет на морозе и не замерзнет и не простудится. Совсем другое дело, когда от водки много крови уйдет изнутри тела под кожу. Тут она ближе к морозу и потому скоро остывает, впускает свое тепло чрез кожу, и человек, хотя и будет ему казаться тепло, скоро может замерзнуть от быстрого охлаждения крови. И точно, замечали, что если в метель или мороз едет несколько человек, то из них раньше замерзнут или отморозят себе руки или ноги те, которые выпили, а которые ничего не пили, – обойдутся благополучно. Здесь у нас один молодой крестьянин, года 3 тому назад, отморозил себе руки и ноги, и теперь остался калекой. Как он мне сам рассказывал, их ехало двое – он пьяный, а другой, его товарищ, трезвый; трезвый-то уцелел, а пьяный на всю жизнь несчастным сделался через свое пьянство.
Итак, вы видите, что водка не прибавляет сил, пищи не заменяет и тепла в теле не увеличивает, а даже убавляет его.
Правда ли, что она помогает сварению пищи в желудке? Для того, чтобы узнать это доктора много делали проб с людьми и животными, и везде оказалось, что это неправда. Водка не только не помогает сварению пищи, а еще ослабляет его. Правда, кто привык пить водку пред обедом, у того без неё желудок еще хуже работает, и аппетит пропадает. Но это совсем от другого. Такой человек уже испортил себе желудок водкой. Водка раздражает желудок; и такой человек приучил себя раздражать свой желудок, все равно как бы подхлестывать его, как ленивую лошадь, которая к кнуту, привыкла, – уж она без кнута не бежит. Так и желудок, привычный раздражаться водкой, уж без неё не хочет варить пищу. Но вот беда в чем: ленивая лошадь, привыкшая к кнуту такой и останется, а желудок, привыкший к водке, с каждым годом делается хуже, потому что от водки портится. Если сперва ему было довольно одной рюмки, чтобы его подогнать, то потом уж одной мало, надо две, а потом и три; и человеку надо выпивать все больше и больше, чтобы желудок работал по-прежнему. И от этого тоже многие с одной рюмки через несколько лет делаются пьяницами, а еще чаще просто так испортят свой желудок, что и доктора с ними ничего не поделают: пойдут боли под ложечкой («под сердцем»), по-крестьянски, а там и раны в желудке и даже рак у некоторых делается. И уж потом бросит пить человек, да уж поздно. Вы спросите: что же делать, если желудок уж привык к водке пред обедом и не будет варить без неё? Значит, уж такому человеку пить нельзя бросить, а то и совсем помрешь. Нет, первые дни только будет трудновато, аппетит будет плохой и пища будет плохо перевариваться, но потом желудок отвыкнет от водки и поправится, и будет варить пищу и аппетит чувствовать и без водки. Но лучше всего, если решиться бросить водку пред обедом, в тот же день пойти к доктору и сказать об этом, и он даст такое лекарство, что и без водки будет аппетит и желудок будет варить.
Пагубный обычай
Берегите ваших детей и не давайте им спиртных напитков: вина, водки и пива – все они действуют на человека вредно, и если еще взрослый, крепкий и здоровый организм может до некоторой степени бороться с ядовитым действием на него, так называемого, алкоголя, главной составной части всех спиртных напитков, то ребенку, с его нежным и слабым организмом, такая борьба не под силу и он быстро отравляется алкоголем, и погибает. Не особенно давно в газетах был сообщен случай, как маленький мальчик, угощенный пьяною компанией стаканчиком водки, впал в бессознательное состояние и затем умер. Для иного слабого ребенка достаточно чайной ложки водки, чтобы он пришел в возбужденное состояние, а от столовой ложки являются судороги, рвота и бессознательное состояние. В простом народе есть обычай «с детства приучать детей к водке», чтобы они, когда будут взрослыми, не сделались пьяницами. Люди образованные поят детей, если не водкой, то вином (нередко дешевым, плохим, с вредными подмесями), чтобы они развивались и росли детьми крепкими и здоровыми, и начинают давать им по чайной ложке чуть не с первых месяцев от рождения. И первые, и вторые ошибаются: они приносят своим детям вред, а не пользу; они не укрепляют их организм, а напротив, ослабляют его, делают детей больными. Такие дети от спиртных напитков худеют, делаются бледными, раздражительными, беспокойными, капризными, едят мало, страдают расстройствами желудка и кишок, сон их плохой, прерывистый, они то и дело прихварывают; такие дети очень нередко являются больными: кто падучей болезнью, у кого при каждом расстройстве желудка или при прорезывании первых зубов являются судороги (родимчик), у иных развивается водянка, водянка живота с болезнью печени. Понятно, что такие дети недолговечны, а если они и выживают, то оказываются плохо развитыми телесно и умственно; слабоумие, идиотизм очень нередко бывают следствием того, что или детей в младенческом возрасте поили усердно водкой или мать, кормившая грудью, сама пила водку и своим молоком, куда попадал алкоголь, отравляла ребенка. Да, у пьяниц-матерей, кормящих своих детей грудью, в грудном молоке всегда есть следы алкоголя. Непохвальное дело делают и те из взрослых, которые заставляют детей выпивать за компанию; в деревнях, на сходках, где пьют общественное вино, иногда подгулявшая компания нарочно подпаивает ребятишек и с удовольствием хохочет, когда эти последние, подражая своим отцам и братьям, кривляются и ломаются; в образованных классах детей угощают вином за завтраком, за обедом, за ужином... и в тех, и в других случаях у детей невольно является привычка к вину, у иных настолько сильная, что они уже сами начинают искать случая, где бы можно было выпить... Впоследствии из таких любителей «выпить» не мало является пьяниц, а где пьянство, там и преступление. Во множестве случаев на суде выясняется, что преступления совершаются в пьяном виде, при чем преступники прямо обвиняют своих родителей, что они их с детства не удерживали от спиртных напитков. Родители, берегите ваших детей и не давайте им спиртных напитков! Не губите их нежное здоровье, не развивайте в них привычки к вину! Не забывайте того, что если вы сами не принадлежите к числу лиц, злоупотребляющих спиртными напитками, несмотря на то что употребляете их умеренно, то ваши дети, приученные к употреблению вина с малых лет, могут, выросши, проявить наклонность к пьянству и затем окончательно сделаться пьяницами.
Н. Г.
Совесть и вино
Всякий знаком с тем иногда слабым, а иногда громким и настойчивым голосом, который по временам слышится человеку из таинственной области его душевной жизни: голос этот то останавливает нас от дурного и нечестного поступка, то мучительно твердит нам о нашей преступности, когда мы уже сделали что-либо противное правде и любви к Богу и ближнему, то, наконец, как бы одобряет нас за наши деяния, достойные хорошего человека. Это проявление духовной жизни человека называют голосом совести.
Совесть имеет весьма важное значение жизни, – она является как бы стражем нашей души и добрым, неподкупным советником для человека.
Мы чувствуем телесную боль, когда что-нибудь угрожает нашему здоровью и жизни, и боль эта, предупреждая нас, бывает спасительна. Если бы мы не испытывали боли, например, от укола, пореза, ушиба, угара, от приема чего-нибудь вредного, то часто подвергали бы свое тело, не замечая, великим опасностям и могли бы умереть неожиданно. Ребенок мог бы из шалости нанести себе смертельную рану, не чувствуя при этом боли. Совесть есть как бы боль нашей души, она предупреждает нас от всего гибельного для нас. Чем сильнее и опаснее нанесен телу вред, тем физическая боль бывает упорнее и продолжительнее; подобно этому и мучения совести бывают тем тягостнее и продолжительнее, чем поступок наш бесчестнее и отвратительнее. Не все животные и люди одинаково сильно чувствуют физическую боль, одни сильнее, другие слабее, смотря по устройству и развитию нервной системы.
Угрызения совести также не одинаково мучительны всем людям. Человек, нравственно более совершенный и чистый сердцем, более чувствителен к голосу совести.
Мучения совести иногда бывают столь продолжительны и тягостны, что иные люди не могут их вынести; многие преступники чрез несколько лет сами сознавались в преступлениях и отдавали себя в руки правосудия; другие отказывались от богатства, нажитого против совести, и начинали новую жизнь с целью загладить свои преступления подвигами для Бога и ближнего; третьи, потерявши надежду на благодать и милосердие Божие, под влиянием мучений совести, кончали жизнь самоубийством.
Вполне понятно, что те люди, которые преданы греховной и порочной жизни, противной правде и любви к ближнему, которые не желают слушать напоминаний совести, всеми способами стараются заглушить её голос. Для этого они прибегают к разным способам: одни избегают одиночества, во время которого внимание человека ничем не отвлекается, и голос совести слышится сильнее; другие, чтобы забыться, стараются постоянно проводить время в хлопотах и заботах; третьи предаются веселью и удовольствиям, устраивают поездки и прогулки и т.д., наконец есть такие, которые заглушают угрызения своей совести вином.
Одно из самых сильных средств, заглушающих совесть, есть спиртные напитки: водка, вино и пиво.
Всякий знает, что человек, опьяненный вином, допускает такие поступки, которых в трезвом виде он никогда бы не допустил.
Пьяница способен на все глупое, отвратительное, бесстыдное и бессовестное.
Известно, что недобрый человек, желая кого-нибудь соблазнить на худое, подпаивает его вином, зная, что вино заглушает голос совести и затуманивает разум.
Посмотрите вокруг себя, и вы увидите, как люди под влиянием пьянства изменяются.
Хороший христианин и богобоязненный человек под влиянием вина обращается в богохульника, нарушающего непотребным поведением дни великих праздников и дни, посвященные воспоминаниям о тяжких страданиях за людей Спасителя мира.
Добрый и скромный человек, опьяненный спиртными напитками, делается буйным, бесстыдным и звероподобным.
Добропорядочный отец и муж обращается в мучителя детей и жены. Добрая жена и мать – в отвратительную, бесстыдную женщину.
Вино, заглушая совесть, порождает усиленный разврат, склонность к преступлениям, воровству, ссорам, дракам, мошенничеству, убийствам и т.д.
Вино отвлекает человека от труда и приучает к мотовству; пьяница, заглушивши вином свою совесть, обращается в раззорителя семьи и дармоеда, обманом выпрашивая у людей подаяние, значительная часть которого пропивается. Мало того, человек, преданный вину, и в трезвом виде склонен из-за любви к спиртным напиткам на дурные поступки. Такой человек не задумается покривить душой там, где за это он ожидает угощения. За угощение он встанет на сторону неправого дела, поддержит своим голосом недобросовестное предложение. Пьяница склонен мироволить и покрывать дурные поступки и преступления своих собутыльников и людей, угощающих его вином.
Человек, пьющий, не стыдится водить дружбу и компанию с людьми дурного поведения и предосудительной нравственности, хотя при трезвой жизни он никогда не допустил бы себя до этого.
Если подумать о том вреде, который приносит вино людям, то вполне можно будет убедиться, что заглушающие совесть человека спиртные напитки, а также люди, отстаивающие их, главнейшие враги улучшения человеческой жизни, человеческого совершенствования, а следовательно, и народного прогресса.
Трудно представить на сколько изменилась бы к лучшему наша жизнь, если бы сотни тысяч людей богатых и бедных, образованных и неученых перестали заглушать свою совесть вином! Началась бы новая жизнь для человечества, в которой добро восторжествовало бы над злом.
Кто считает себя истинным христианином и слугой прогресса пусть подумает, чему он служит, заглушая вином и пивом свою совесть и соблазняя окружающих, особенно детей, своим примером!
Тайна долголетней жизни
Было время, хотя и было оно очень давно, но все-таки было такое время, когда люди на свете жили по нескольку сотен лет. Да в те далекие времена и жизнь была иная, чем теперь; эта жизнь была, как повествует Библия – простая, близкая к природе; люди тоже были простые, неиспорченные натуры, которым большая часть современных пороков и болезней были совершенно неизвестны. Теперь дожить до 70–80 лет редкость, а про людей, доживших до 100 и более лет, в газетах пишут, удивляются долголетию их: прежде же, например, до всемирного потопа, люди жили по 700, 800 и 900 лет, а Мафусаил дожил и до 969 лет, и мало кто тогда удивлялся этому. В книге Бытия приводится родословная Сима; из неё видно, что сам Сим умер 600 лет, а сын его Арфаксад – 465 лет, сын последнего, Сала, прожил 433 года, а правнук Фалек – только 239 лет. После Серуха, сына Рогава, достигшего 230-тилетнего возраста и умершего за 1950 лет до РХ, в Библии весьма редко встречаются примеры достижения 200 лет. Так, один только многострадальный Иов дожил до 217 лет, а все остальные патриархи умирали раньше: Авраам – 175 лет, сын его Исаак – 180 лет, Иаков, сын Исаака, 147 лет. После Моисея жизнь человеческая еще более сократилась. Моисей почил, несмотря на все свои труды и заботы – 120 лет от роду. Очень большое число примеров долголетия можно найти в житиях святых подвижников Церкви Христовой, претерпевших всевозможные физические лишения, мужественно подавлявших порывы своей воли и направлявших все свои помыслы к Богу. Они почти не знали никаких болезней, всегда были бодры духом и телом, хотя на вид они были – только кожа да кости. А жили они – вот поскольку: св. апостол Иоанн жил 93 года; Павел-отшельник, живший в дикой пещере и соблюдавший строжайший пост, достиг 93 лет; св. Антоний почил 113 лет; св. Афанасий и св. Иероним преставились, имея свыше 80 лет; Симеон Столпник стоял на столпе 80 лет, а всего прожил 103 года: Кириак-отшельник 109 лет, Алипий Столпник 118; Иоанн Молчальник 104; Антоний и Феодосий Великие по 105; Павел Фивейский 113; наш Павел Комельский 112; Анин 110; Макарий Александрийский 100; Марк Фракийский только в пустыне провел 95 лет, не считая того, сколько жил в мире. А сколько святых и богоугодных людей жило по 90, по 80 лет – трудно и перечесть. Да и теперь, где вы больше встретите благолепных старцев, украшенных сединами – в миру ли или в монастырях? Недавно в Троицкой Лавре почил от трудов своих простец-старец 104 лет; он даже и пострижен не был, ничего не искал, с раннего утра до позднего вечера приметался в Божьем храме. Лет сорок носил тяжелые вериги. Питался только куском хлеба и ковшом квасу в день. В 2 часа утра он уже был в соборе, стоял утреню, потом раннюю обедню, затем, отдохнув в притворе церковном, на теплых чугунных плитах над духовою печью, стоял позднюю обедню, и только после сего шел в богадельню, где ему отведен был уголок. А к вечерне он первый приходил в церковь, потом шел ко всенощной, оттуда – на правило, и – тогда только – домой... И так, изо дня в день, много лет... Где брал силы этот хилый, маленький старичок?.. Бог подкреплял его, и подкрепляет всех таких. А как и чем питались эти великие сподвижники? Илларион Великий принимал пищу обычно чрез три – четыре дня, Савва – через пять, Симеон Дивногорец еще шести лет от роду уже постился по шести дней, а во всю жизнь вкушал через три – семь, десять дней. Ор вкушал раз в неделю, так же постился и Макарий Александрийский по великим постам. Патриарх константинопольский Иоанн Постник во все время своего святительства вкушал только раз в неделю, воскресенье, принимая немного овощей. Паисий Великий вкушал только в субботу и воскресенье, а к концу жизни стал вкушать через две недели. Петр Афонский обычно постился по две недели, а потом до конца жизни вкушал через сорок дней. Виссарион и Симеон Юродивый часто постились по целой неделе, а иногда проводили без пищи и сорок дней. Симеон Столпник, Герасим Иорданский, Анин, Феодор Сикеот, Антоний и Феодосий Великие, Макарий Египетский, Арсений Великий, Онуфрий Великий, Мария Египетская, Даниил Столпник и многие другие обычно всю четыредесятницу проводили без пищи... Их пища была: смоквы, финики, разные огородные овощи, самым простым образом приготовленные, без всяких приправ, разве только с солью, очень редко с маслом. Одному подвижнику в день Пасхи ученик приготовил пищу с маслом; он посмотрел на нее, залился слезами и сказал: Господь мой вкусил оцет с желчию, и я ли буду есть с маслом? – велел подать себе обычную пищу без масла. Ели вареные зерна пшеницы, ячменя, чечевицы, – что у них называлось сочивом. Те, что жили в монастырях, питались, кроме овощей, конечно, и хлебом; запасались хлебом и те пустынники, которые жили близ монастырей, сберегая запас сухарей на несколько дней, даже месяцев, лет, но были и такие, которые много лет не вкушали и хлеба. Марк Фракийский, 95 лет не видавший лица человеческого, открывался посетившему его Серапиону, что голод заставлял его иногда наполнять чрево землею и пить морскую воду. Пустынники питались тем, что давала им пустыня: дикими растениями, корнями разных трав, мхом, дубовой корой...
Было бы странно и упоминать о вине... Один подвижник, когда его принуждали выпить немного вина, всегда наказывал себя тем, что весь следующий день не давал себе ни капли воды. И при таком-то скудном питании они еще никогда не ели досыта: у них было правило – оставлять пищу, когда еще есть некоторый остаток голода. Фунт хлеба в сутки – вот самая обычная мера их питания. Но многие и эту меру сокращали до четверти фунта. Макарий Александрийский сделал себе сосуд с узким отверстием, так, чтобы только могла проходить рука, и клал в этот сосуд мелко нарезанные сухари: сколько можно было за один раз захватить рукою, столько и брал он, когда хотел подкрепить себя пищей. Это было не больше осьмушки фунта. Многие из наших киево-печерских подвижников питались одною просфорою в день... Что же теперь мы видим?
Средняя продолжительность человеческой жизни при всех её нынешних удобствах и при пользовании всеми новейшими усовершенствованиями определяется только в 33 года; четверть умирающих не достигает семи лет, а половина – 17 лет. На 10 тысяч человек приходится один столетний, на 500 один восьмидесятилетний и на 100 один шестидесятилетний. Замечено, что женатые отличаются большею долговечностью, чем холостые, и что высокие живут также дольше низкорослых. Женщины, число которых на земном шаре несколько превышает число мужчин, вообще долговечнее последних и имеют больше вероятия дожить до 50 лет; после этого смертность мужчин и женщин одинакова. Военные и чиновники еще менее долговечны, чем коммерсанты и торговцы. Эпидемические болезни зачастую совершают сильные опустошения в рядах армии; трудности военного времени, раны, получаемые на войне, тоска по родине, нередко преследующая молодых солдат – все это действует губительно на здоровье. Что касается чиновников, то отсутствие физических упражнений, сидячая жизнь, недостаточность вознаграждения и всякого рода лишения при многочисленной семье, разумеется, сокращают их дни. Духовные лица из всех людей отличались и теперь отличаются наибольшею долговечностью. Так вычислено, что теперь из 100 человек духовных 42 человек доживают до 70 лет; 14 – до 80 лет, а средняя продолжительность жизни 65 лет. И это понятно. Их образ жизни правильный и простой. Они чужды страстям, волнующим и разрушающим мирских людей; ум их спокоен и сердце довольно. Последние два условия имеют главнейшее значение относительно продолжительности земного существования. После духовных наибольшим долголетием отличаются земледельцы. Средняя продолжительность их жизни 62 года. Этим они, конечно, обязаны почти постоянному пребыванию на чистом воздухе, воздержанности жизни и спокойствию, которое навевает на душу постоянное общение с природою.
Жизнь коммерсантов и промышленников менее продолжительна, чем земледельцев; это и понятно: счастье их бывает очень изменчиво, и из богачей они зачастую становятся нищими. Такие перевороты не проходят даром, и врачами установлено, что изменчивость судьбы является одною из наиболее частых причин умственных расстройств, вообще, и в частности – размягчения мозга. Средняя продолжительность их жизни около 57 лет. За военными и чиновниками идут врачи, художники и адвокаты и т.д. Наименьшая продолжительность жизни наблюдается у рабочих, вдыхающих или частицы пыли (каменщики, штукатуры и т.п.) или разные ядовитые вещества (типографщики, словолитчики и т.п.), у рабочих, которые вынуждены во время работы принимать неудобное положение (портные, сапожники и т.п.). (Сокращено из брошюры Н. И. Григорьева «Алкоголь и долголетие» СПб. 1896 г. 1–6).
В числе причин, которые вредно влияют на наше здоровье и которые сокращают продолжительность и без того короткой нашей жизни, – надо поставить злоупотребление спиртными напитками. Пьянство сокращает человеческую жизнь, пьянство ведет к различным болезням, немощам, к слабости, к смерти. «Сельский Вестник» приводит сравнение – сколько лет может надеяться прожить человек в том случае, когда он будет пить лишнее, и в том случае, когда будет от этого воздерживаться:
h6C начал пить лишнее в возрасте | h6C После этого проживет ещё (лет) | |
h6C пьяница | h6C трезвенник | |
h6C 20 | h6C 15 | h6C 44 |
h6C 30 | h6C 13 | h6C 36 |
h6C 40 | h6C 11 | h6C 28 |
h6C 50 | h6C 10 | h6C 21 |
h6C 60 | h6C 8 | h6C 15 |
Конечно, не всякий проживает именно в точности столько: один проживет немножко больше, другой немножко меньше, смотря по разным обстоятельствам жизни, а то может быть, и так, что иной трезвенник проживает и гораздо меньше пьяницы, если случится какое-нибудь несчастье, которое лишит его жизни насильно, или если он заразится опасною болезнью; но чаще всего бывает приблизительно – именно так, как показано здесь, потому что эти цифры выведены лекарями из многих наблюдений и записей. Из этих цифр видно, что пьянство опасно особенно для молодых людей: человек, имеющий 20 лет, если не будет пить, может прожить еще более 40 лет, а если будет пьянствовать, то может умереть лет через 15, именно от пьянства.
Итак, добрый мой читатель, если ты хочешь прожить долгие годы в добром здоровье, среди счастливой и довольной семьи, то никогда не употребляй водки и позабудь ту дорожку, что ведет в трактиры, портерные и другие худые места.
Всегда и во всем старайся сохранять умеренность, тогда и годы старости будут не так тяжелы, да и сама смерть не будет уже страшной, так как ты при подобном образе жизни всегда будешь готов встретить ее.
«Вполне воздерживающиеся от спиртных напитков, говорит один ученый человек (Профессор Форель «Против пьянства», Москва, 1893 год), живут дольше и болеют меньше дней в течение своей жизни, чем умеренно пьющие... Они чувствуют себя превосходно во всех отношениях; всякую тяжелую работу они могут исполнять также хорошо, если не лучше, чем в то время, когда они пили умеренно – вино и пиво. Было доказано, что при состязании в работе между солдатами, из которых одни получали немного водки, а другим ничего не давали, победа всегда оставалась на стороне не употреблявших водку» (стр. 8–9).
Но ты скажешь, чем же утолить жажду, чем промочить засохшее горло? Но разве ты забыл про ту чистую, свежую воду, которую дал тебе для этого Добрый Творец?!
«Чувствовали вы когда-нибудь, говорил известный английский проповедник трезвости, мистер Гауф, обращаясь к слушателям со стаканом свежей чистой воды, что язык у вас во рту сух, губы потрескались, а горло пересохло, и затем, поднеся к губам стакан, наполненный водой, не чувствовали ли вы того особенно приятного ощущения, когда вы утоляли жажду и освежали рот и горло, и не приходили ли вы в восторг от того приятного наслаждения, которое доставляла вам вода? Вот тот здоровый напиток, который сама природа приготовила для человека, иногда в самых живописных местностях, а не искусственные напитки, которые приготовляются среди дыма, ужасной вони и гнили в пивоваренных и водочных заводах. Посмотрите на прозрачность и чистоту воды, полюбуйтесь ею, взгляните, как блестят её капли, как сверкают её хрустальные льдинки на солнце! Никогда вода не разбивала материнского сердца, не погубила ни одной жизни; никогда никто из-за неё не попал на виселицу; в ней нет того яда, который разрушает здоровье и силы человека. Из-за неё никогда не проливала горьких слез ни бедная жена, ни умирающий с голоду ребенок, ни мать с разбитым сердцем. Ни один еще пьяница не посылал ей проклятий на своем страшном смертном одре...» (Ярышкин, Царство зла. Беседы о пьянстве. Вып. 1. Одесса. 1898 г. 30–33).
Пусть же, братия, и у нас всегда будет на столе вместо водки и пива чистая вода. Тогда не только проживем дольше, но и в чистоте сохраним свои сердца, – а чистым сердцам сказано тоже, что сказано было и старцу Симеону, что они «узрят Бога».
Рассказы и стихотворений о вреде пьянства и о пользе трезвости
Богатырь
По русскому славному царству,
На кляче разбитой, верхом,
Один богатырь разъезжает
И взад, и вперед, и кругом.
Покрыт он дырявой рогожей,
Мочала вокруг сапогов,
На брови надвинута шапка,
За пазухой пеннику штоф.
«Ко мне, молодцы, поскорей!
Ко мне, молодцы и девки,
Отведайте водки моей!»
Он потчует всех без разбору,
Гроша ни с кого не берет;
Встречает его с хлебом-солью,
Честит его русский народ.
Красив ли он, стар или молод
– Никто не заметил того;
Но ссоры, болезни и голод
Плетутся за клячей его.
И кто его водки отведал,
От ней не отстанет никак,
И всадник его провожает
Услужливо в ближний кабак.
Со службы домой воротился
В деревню усталый солдат;
Его угощают родные,
Вкруг штофа горелки сидят.
Приходу его они рады,
Но вот уж играет вино,
По жилам бежит и струится
И голову кружит оно.
«Да что, говорят ему братья,
Уж нешто ты нам и старшой?
Ведь мы-то трудились, пахали –
Не станем делиться с тобой!»
И ссора меж них закипела,
И подняли бабы содом;
Солдат их ружейным прикладом,
А братья его топором!
Сидел над картиной художник,
Он Божию Матерь писал,
Любил, как дитя, он картину,
Он ею и жил, и дышал;
Вперед подвигалося дело;
Порой на него с полотна
С улыбкой Святая глядела,
Его ободряла Она.
Сгрустнулося раз живописцу,
Он с горя горелки хватил
Забыл он свою мастерскую,
Свою Богоматерь забыл.
Весь день он валяется пьяный
И в руки кистей не берет –
Меж тем под рогожею всадник
Плетется на кляче вперед.
Работают в поле ребята
И градом с них катится пот,
И им, в умилении, всадник
Орлиный свой штоф подает.
Пошла между ними потеха,
Трехпробное льется вино,
По жилам бежит и струится,
И головы кружит оно.
Бросают они свои сохи,
Готовят себе кистени,
Идут на большую дорогу,
Купцов поджидают они.
Был сын у родителей бедных;
Любовью к науке влеком,
Семью он свою оставляет
И в город приходит пешком.
Он трудится денно и нощно,
Покоя себе не дает,
Он терпит и голод, и холод,
Но движется быстро вперед.
Однажды в дождливую осень
В одном переулке глухом
Ему попадается всадник
На кляче, разбитой верхом.
«Здорово, товарищ, дай руку!
Никак ты, бедняга, продрог, –
Что-ж выпьем за Русь и науку:
Я сам им служу, видит Бог!»
От стужи иль от голодухи
Прельстился на водку и ты –
И вот потонули в сивухе
Родные святые мечты.
А всадник на кляче не дремлет,
Он едет и свищет в кулак;
Где кляча ударит копытом,
Там тотчас стоит и кабак.
Стучат и расходятся чарки,
Рекою бушует вино,
Уносит деревни и села,
И Русь затопляет оно.
Дерутся и режутся братья,
И мать дочерей продает,
Плач, песни, и вой и проклятья –
Питейное дело растет
И гордо на кляче гарцует,
Теперь богатырь удалой;
Уж сбросил с себя он рогожу,
Он шапку снимает долой.
Гарцует оглоданный остов,
Венец на плешивом челе,
Венец из разбитых бутылок
Блестит и сверкает во мгле.
И череп безглазый смеется:
«Призванье мое свершено –
Не даром же им достается
Мое даровое вино!»
А. Толстой
Враг
(Справедливые по этому поводу замечания)
В одной деревне жители составили приговор об уничтожении продажи у них крепких напитков. Когда приговор был написан, кто-то заметил: «вот, если бы законом запретили продавать пиво и водку!» Один из присутствовавших тут на сходке, почтенный крестьянин, сказал: «ау меня и без приговора есть семь причин, из-за которых я пить не смею...»
«Боишься?» – с удивлением спросили соседи.
«Да, конечно, боюсь, потому что плохо будет: вот именно из-за этих самых семи причин...»
«Какие же это причины?» – опять спросили его.
«Три сына и четыре дочки!» – отвечал старик.
Кир, царь Персидский, в молодости своей поехал к дяде. За столом, желая услужить ему, Кир взял чашу от виночерпия и подал хозяину. А тот, улыбаясь, сказал ему: «молодой виночерпий не все исполнил, что следует».
«Что такое?» – спросил Кир.
«Ты позабыл отпить из чаши, прежде чем подать мне...»
«Я не забыл, отвечал племянник, но не хотел отравляться ядом».
«Разве в чаше яд?» – воскликнул дядя.
«Не только в этой чаше; но всякое вино есть яд, потому что пьющие становятся слабыми, усталыми. Они перестают понимать, что говорят. Они теряют память, хворают, а иногда падают, как мертвые».
«Но разве в твоей стороне никто не пьет?» – спросил у Кира дядя.
«Да, у нас пьют, чтобы утолить жажду; а для этого достаточно чистой воды».
В одной деревне отец семейства проводил все время в кабаке; он пропивал там весь свой заработок, отнимая от жены и от детей самое необходимое. Один раз двое детей его захворали, и жена пошла в кабак позвать отца домой, но муж рассердился и вытолкал ее вон. Бедная женщина ушла; но вскоре вернулась. Около кабака был свиной хлев, в котором стояли три свиньи кабатчика. Женщина влезла на крышу хлева и оттуда стала громко кричать: «вот эти свиньи куплены на деньги моего мужа!» Она кричала громко, чтобы слышно было в кабаке. Прокричав, она замолкла, но потом закричала снова: «свиней этих кормит мой муж. Он много трудится и много работает; а все деньги относит сюда, на корм этим свиньям». Помолчав опять, закричала еще: «свиньи эти толстые и жирные; их заколют к празднику; но муж мой ничего не получит, – его не угостят!»
В это время пьяница-муж вышел из кабака; он все слышал и понял, как дурно поступал, отнимая все у семьи, ради наживы кабатчика. Повесив голову, но твердыми шагами отправился он домой к бедным детям. С тех пор он дал себе слово больше не пить и, с помощью Божией, исполнил его.
В одной школе задали мальчикам вопрос о том, какое действие производят спиртные напитки на мозг человека? Какой-то умный и бойкий юноша очень забавно, но вполне верно, ответил на это:
«Пьяный видит и думает криво».
Это справедливо, и если вы хорошенько вдумаетесь в ответ мальчика, то убедитесь сами, как много есть людей, которые «думают криво». Они думают, что фонарь покривился, а между тем фонарь стоит прямо; им иногда думается, будто улица шатается и будто её правая сторона перешла налево; точно так же они думают, будто пьянство не приносит большего вреда; а между тем все, кто думает верно, – все знают, что пьянство губит и тело, и душу человека.
Дети и юноши! Что бы вы ни делали, старайтесь всегда думать верно, а не «криво», и тогда Бог поможет вам поступать верно и хорошо.
Зачем пьешь мужичек?
Зачем пьешь, мужичек?
Посещая кабак,
Ты от дела отстал
И свой двор позабыл!
Все семейство твое
Голодает давно.
А хозяйство и дом
Разорились в конец.
Там и рук приложить
Стало не к чему:
Ни снопа, ни зерна,
Ни скотинушки.
И забытый тобой
Твой домишко стоит:
Не покрыт, разорен,
Словно вымерший.
Неприглядней его
Нет другого в селе,
А семейство с сумой
Ходит помиру.
Сам с измятым лицом
И раздет, и угрюм,
В кабаке ты сидишь
До полуночи.
Может, с горя ты пьешь,
И вином затопить
Хочешь горе свое,
Нужду горькую?
Полно, так ли дружок?
И не чаще ли ты
Просто попусту пьешь,
Забывая семью?
Не надейся, душа,
На кабацких друзей!
Все они хороши,
Пока денежки есть!
Изведутся гроши,
Пропадут те друзья,
И останешься ты
В одиночестве.
Вспомни лучше, мой друг,
Как ты трезвой рукой
Прежде дело справлял
И семейство кормил.
Помни крепко: нужду
Не затопишь вином.
Не утеха кабак,
Не пособье в беде.
Отрезвись-ка, дружок,
И за дело возьмись,
Не жалея труда Плодотворного.
Наверстай, что пропил,
Утри слезы семьи!
Больно горек ей хлеб,
Раздобытый сумой.
Эх, будь трезвый мужик!
Сладок будет тебе
И покой, и кусок
Трудовой и святой.
Воздадут тебе честь
По делам по твоим,
Как не станешь ты пить
И возьмешься за труд.
Будешь весел, здоров,
И силен, и умен,
И смиреньем велик,
Словом, знатный мужик!
Тихой, светлой струей
Твоя жизнь потечет,
И отрадой полна
Будет хата твоя.
Малинин
Перед смертью
Один какой-то отец, считавший себя мудрым, дозволил своему единственному и горячо любимому сыну пить вино. Первый стакан вина, который выпил этот несчастный юноша поднес ему отец.
Получив разрешение пить, сын начал пьянствовать, а когда деньги все вышли, то начал воровать, грабить, а затем в один прекрасный день он был пойман на большой дороге с ножом в руках в то время, как снимал одежду с убитого им крестьянина.
Убийцу арестовали, судили и приговорили к смертной казни.
На большой и широкой площади воздвигнут был эшафот. Громадная масса народа столпилась у эшафота смотреть на казнь преступника. В этой же толпе находился и его отец.
Неизвестно, что он чувствовал в эту минуту, стоя пред открытой могилой для своего единственного сына. О чем он думал, была ли капля раскаяния в его душе? жалел ли он своего погибшего сына или же пришел сюда с тою целью, чтобы взглянуть только на казнь своего сына так же, как пришли другие посмотреть из одного праздного любопытства? Ответить на эти вопросы было трудно, так как отец был подвыпивши, найдя опять какую-то причину своему пьянству.
Но вот, окруженный солдатами, на телеге, показался преступник. Красными, заплаканными глазами оглянул он толпу и не встретил ни одного сострадательного взгляда.
Злодей! не заслуживает снисхождения... думали в толпе.
Вдруг взгляд его, уже бессознательно смотревший в толпу, потому что надо же было куда-нибудь смотреть, упал на отца, глаза их встретились...
Сын еще более покраснел, из глаз его потекли слезы, и он опустил голову к земле. Может быть, он не хотел показать слез этой бездушной толпе и потому опустил глаза; может быть, он просто не хотел видеть в такую минуту отца; наконец, может быть, захотел отомстить отцу за все свои страдания и муки, за безрассудно проведенную молодость и за свою сгубленную жизнь, почему, будучи не в силах сделать этого, он и опустил голову с проклятьем, и плакал от злобы, что не может отомстить, кто знает?
Что же сделал тогда отец? Отец глупо улыбнулся и больше ничего... Что значила эта улыбка? Может быть, под личиною её он хотел скрыть свое горе и слезы за погибшего сына?
Плачь лучше, старик, плачь и не слезами, а кровью плачь! Это плоды твоих трудов, это твой посев взошел и его будут косить, будут собирать на этом эшафоте.
Вон смотри, он стоит уже там наверху, связанный, в распоряжении палача... Отвернись, старик! Не смотри, не запечатлевай в своем уме, в своей памяти этой страшной картины, ведь он тебе сын, твой единственный сын! Его казнят за преступление, – за кражи, за грабежи, за убийства; но кто первый подал повод ко всем этим злодействам, кто не остановил его от всего этого, хотя и мог остановить? Ты, старик, ты.
Полно, не смотри же! Темною, бессонною ночью предстанет он пред тобою на плахе; обезглавленный и окровавленный придет он к тебе, встанет пред тобой и будет требовать от тебя ответа, измучает он тебя в конец, не радостью покажутся тебе остатки дней твоих.
Какая польза тебе от того, что ты явился сюда пьяным? Ты, может быть, думал в вине утишить свой стыд, свой позор, но не утишишь... Вино вынесет все наружу и не раз проклянешь ты тот день и час, когда решился идти сюда... Но, что это? Твой сын хочет говорить... Что он говорит? Его слова плохо слышны, а он говорит...
«Добрые люди! прошу я у вас... у всех прощения за все свои худые дела... Виноваты в них только трое: во-первых, я сам, так как их совершил, во-вторых, виновато вино, под влиянием которого я резал без всякого содрогания человека, и в третьих, виноват тот, кто научил меня пить это вино, виновник в этом тот, кто дал мне первый стакан вина тогда, когда я не знал, что вино, которое так привлекает к себе, может быть, причиною преступлений – виноват в этом мой отец... он больше всех виноват, так как дал мне первый стакан... Вот он, отец мой, стоит! Смотрите, как он...» Барабанный бой перебил речь преступника...
Отец стоял и смотрел куда-то вдаль, он уже не улыбался: крупные, как горошины, слезы текли по его сморщенному лицу...
«Сын мой, сын мой! – вдруг раздался голос из толпы. – Что я сделал тебе? В чем я виноват перед тобою? Но где он, где сын мой? Зачем вы отделили его голову от туловища? О, как страшно смотрят его глаза. Дайте мне его сюда, он мой, мой сын... вы не смеете над ним издеваться, не ваш он! Пустите, пустите! Пустите меня к нему! Дайте мне хоть взглянуть на него, дайте мне потешиться над ним, над злодеем... Я вырву его лживый язык, я изломаю его воровские руки... я... я... прочь, прочь... говорю я вам... Пустите меня, пустите! ..»
Но его не пустили: дюжие руки подхватили его, задержали и повели...
Через три часа обезглавленное тело преступника было предано сырой земле, а помешавшийся старик был заключен в дом умалишенных.
П. Троицкий
Завет честной, несчастной вдовы
Первая пора моей жизни была очень счастлива, и представляется она мне теперь точно ясный летний день, залитый солнечными лучами, а затем глубокая мрачная ночь. Мать моя держала маленькую торговлю и, кроме того, отдавала в наем комнаты, так что мы жили безбедно; сестра и я получили порядочное воспитание и помогали ей при хозяйстве. Один раз к нашему дому подъехал господин и спросил, нет ли свободной комнаты. Комната оказалась: он ее нанял и на другой день поселился у нас. В скором времени он стал у нас, как свой; обедал с нами и по вечерам, когда лавка была закрыта, читал нам вслух или помогал в наших делах, так что мы привыкли к нему, как к родному. Больше других привыкла к нему я, несмотря на то что он временами бывал очень странный: говорил много и скоро, с каким-то особенным возбуждением, и при этом у него щеки пылали и глаза горели огнем. В комнате своей он постоянно держал вино, уверяя, что оно ему полезно; иной «раз это меня тревожило, а все-таки, когда он предложил мне быть его женой, я тотчас же согласилась и уверяла сама себя, что я своим влиянием скоро отучу его от вина и что он ради меня охотно бросит все, что мне неприятно. Но в ту минуту я ему этого не высказала; зачем, думала, обижать его теперь, начнем жизнь вместе, так все устроится. Неопытная, неразумная, самонадеянная, я с ним обвенчалась, и мы переехали в хорошенькую просторную квартиру; у него были средства и должность довольно выгодная. Первое время все шло хорошо; я была вполне счастлива, жила беспечно, без труда, без забот, без молитвы и не искала той помощи, которая одна может защитить от греха. Прошло несколько недель, и муж стал требовать все больше вина к столу, а раз, когда я на это огорчилась, он рассердился и сказал мне, что если будет дома встречать стеснения, то уйдет туда, где найдет свободу. Эти слова меня испугали, и я стала покупать вина, сколько он хотел, думая: пусть лучше пьет дома, нежели в других местах. Не имела я духу постоять за правду, не имела я духу сказать ему, что не стану своими руками подносить ему яда для души и тела, и горько поплатилась я за свое малодушие. Он стал пить и дома, и в других местах все больше и больше; пришлось нам выехать из просторной квартиры и переехать в тесную, а затем и в одну душную комнату. Сколько стыда, горя и лишений пришлось перетерпеть! Как описать всю тоску сердечную, когда дошло до того, что малютки наши зачахли от холода и голода, и их пришлось схоронить. Боже мой, Боже мой, какая страшная язва – это пьянство! Оно так завладело моим несчастным мужем, он пал так низко, что страшно и вспомнить! Силы ушли, рассудок пошатнулся, память пропала, всякое доброе чувство и желание исчезло, лицо стало бессмысленное, глаза потупились, изорванная одежда висела лохмотьями на исхудалом, изнуренном теле; весь вид его сделался такой ужасный, не человеческий, что я, жена его, не могла без содрогания смотреть на него! – Ах! и это погибшее создание – это мой муж, – тот самый, которым я так любовалась, гордилась, который в былое время прельщал меня своими умными речами, – которому я вверила всю свою жизнь и свое счастье. И все это началось с одной – двух рюмок, на которые я так легко смотрела!
Всему этому пришел теперь конец. Сегодня я проводила мужа на кладбище: он умер, без сомнения, без покаяния, и мне уже недолго томиться на этом свете. Сильная боль в груди, удушливый кашель, нищета уносят последние остатки жизни, так что мне не сойти с этого чердака до тех пор, пока и меня не снесут туда же в могилу...
Такова моя судьба, и не моя только, а многих других. В течение моей горькой жизни и скитаний по разным углам, каких только ужасов я не нагляделась. И всему этому причиной – пьянство. Сколько унесло оно молодости, сил и счастья! И тут, где я теперь доживаю свои скорбные дни, тот же враг царствует беспрепятственно; долетают до меня и здесь знакомые бесчинные звуки, от которых кровь застывает в жилах и которые ясно доказывают, с какой дикой, необузданной силой свирепствует и здесь таже язва...
Я – только женщина, слабая, одинокая, умирающая, нищая, но я готова собрать последние силы, чтобы возвысить голос против этого ужасного порока, и пусть мой горестный крик долетит хоть до чьей-нибудь души и пробудит ее. Но что может сделать мой слабый голос, мое слабое перо? Кто послушает меня, несчастную, никому неизвестную вдову пьяницы! О, как гнетет меня сознание моего бессилия и как хотелось бы мне молить всех и каждого, кому дорого истинное и вечное благо душ человеческих, поднять руку на общего врага! Мои руки уже коченеют, ветер врывается сквозь разбитое стекло и пронизывает меня насквозь, и кашель прерывает дыхание...
Мне вспоминается теперь мое счастливое детство, любовь матери и сестры, безмятежная жизнь, и все это ушло; осталась одна только тяжелая скорбь, которая сломила душу и тело. И всему этому виной пьянство!
Отцы и братья! Примите мой последний вздох, внемлите моей последней мольбе: умоляю я вас, как перед Богом, противостаньте истребителю, отразите врага, употребите на то все старания, не оставайтесь равнодушными, не говорите: «мне все равно, не мое дело». Каждый из вас спасите хоть одну жертву и всеми силами берегите от этого яда тех, которые еще не повреждены. Оглянитесь вокруг себя: сколько жертв, сколько слез и раззорения, сколько безутешных родителей, погибших юношей, бездомных осиротелых детей; сколько злобы, жестокости, преступлений, и все это последствия пьянства...
Вы знаете, что это правда; подымите же голос против великого беззакония; прострите руки, чтобы оттолкнуть от себя и от близких ваших эту язву, и Бог поможет вам! Дыхание прерывается, рука немеет, не могу больше писать; простите все; свеча догорает, и я умираю...
Гора и камень
(С французского)
У него был друг, которого он искренно и серьезно любил.
Он знал за ним один только недостаток, но и этот недостаток был тот порок, который является причиною нищеты и массы разных непоправимых бед и напастей. Его друг злоупотреблял спиртными напитками.
К счастью, страсть к алкоголю еще не сделалась у его друга неудержимою привычкой, так что последний мог себя сдерживать от пьянства.
У него всегда была мысль, как бы удержать своего друга от злоупотребления спиртными напитками, как бы доказать ему, как гибельна и ужасна его несдержанность.
Однажды они, гуляя, шли с подножья горы, близ оврага. Вдруг, он схватил его за руку, и, показывая на гору, сказал ему:
«Смотри на эту гору... Обрати внимание на верхушку её. Ты видишь камень, который, отделившись, катится? Следи за его движениями. Он катится... катится... катится. Некоторые неровности и препятствия останавливают его на пути, но он одни из них не перепрыгивает, а от других отскакивает. Ты заметил ту громадную пропасть, которая находится внизу, у начала горы? А камень все катится и катится...
Смотри, он близок к пропасти. Он перескочил последнее препятствие и исчез в пропасти. «На дне пропасти, ты слышишь, шумит вода. Камень исчез навсегда в бездне пропасти...»
– Пойдем! у меня голова кружится... Я не могу... – просит он его.
«Нет, подожди, мой друг. Ты должен знать, что такой же конец тебя ждет... Оставь свою привычку пить. Ты, ведь, так же погибнешь, как исчез камень, скатившийся в бездну оврага. Смотри... этот скат горы есть жизненный путь пьяницы. Вершина горы – это тот день, когда человек впервые отдался неудержимой страсти к вину. Та бездна оврага, где шумят волны и где исчез камень, это изображение того, как ты окончишь свою жизнь, какая ждет тебя смерть. Камень – это сам человек, это тот пьяница, забывший все, который неудержимо, несмотря на все препятствия, какие ставила ему на пути доброжелательная судьба, стремится к своей погибели в бездне оврага. Пей, пьяница, катись, как камень... Пей... Ты неудержимо стремишься сюда, в пучину волн... Если ты еще не всегда можешь удовлетворять свою жажду, то потому, что к этому встречаются тобою препятствия: то добрый совет, то угрызение совести, то отсутствие средств на приобретение вина. Эти препятствия иногда тебя заставляют удерживаться; но если ты не будешь бороться с страстью к вину, тогда и этих препятствий для тебя не будет: ты найдешь возможность постоянно удовлетворять свою жажду, но, только, какою ценою? Ты скользишь по покатости, скользишь быстро, но все-таки ты можешь остановиться, сделай усилие удержаться, и ты спасен.
Посмотри на эту пропасть... Что ты там видишь?.. Нищета... Позор... Голод... Преждевременная и ужасная смерть... Понимаешь ли ты весь ужас того положения, в какое ты, предаваясь пьянству, себя поставил? Неужели тебе не страшна эта бездна, куда ты стремительно падаешь?.. Разве ты не кружишься теперь, несясь сюда? Поздно, опомнись. Время еще не прошло».
– Да, я чувствую, что ты прав, вполне прав... Я обещаю тебе...
«Ты – мой ангел хранитель... Твоя дружба – мое спасение. Спасибо тебе... Спасибо... Ты, действительно, истинный друг».
Свое слово он сдержал.
Секретарь Зарецкий
Бедность прячется от света Божьего по темным углам, чтобы не бросаться в глаза людям, и избирает себе квартиры, сообразуясь с подходящей ценой, примирившись со всеми неудобствами, лишь бы подальше от глаз и пересудов людских. Губернский секретарь, Петр Иванович Зарецкий, был сам виною своей бедности, благодаря нетрезвому поведению. Из-за этого он потерял место и подвергал свою семью крайней нищете. Может быть, он и сам не рад был своей невоздержности, но не имел силы исправиться и, когда бывал трезвым, то стыдился и прятался от своих знакомых и соседей; поэтому Зарецкий нанимал крошечный особнячок, в роде хибарки, всего за шесть рублей в месяц, да и тех не платил хозяину, упрашивая подождать до поступления на должность. Хозяин не видел проку в жильце, но, жалея детей его и больную жену, держал зимнее время... Праздник. Тихо, уныло и темно в квартире Зарецких; единственное окно в большой комнате завешано платком. Дети, семилетний Володя и шестилетняя Настя, тихонько играют в засаленные карты, а мать их, Марья Григорьевна, худая, бледная женщина, снимает со стен какое-то старое платье и убирает в комод, запирая на ключ. От времени до времени она шёпотом останавливает споривших детей, угрожая сжечь карты, но Володя не уступает сестре, не желая оставаться дурачком.
– Перестаньте, вы разбудите отца.
– Мамочка, да ведь скучно; ну, пусти погулять, нынче тепло, право же тепло, – уверяет Володя.
– Полно говорить глупости, ты знаешь, что вам обоим не во что одеться.
– Ну, пусти к Коле, у них нынче пироги пекли.
У бедной матери надрывается сердце от этих просьб, но ей стыдно отпустить полуголодных детей и к соседям, где они могут по детской простоте рассказать все, что делается дома.
Она уговаривает их заняться рисованием и подкладывает им под ручонки засаленный клочок бумаги и карандаш. В это время просыпается глава семейства и требует рюмку водки.
В один миг затихает вся семья, в надежде, что он опять уснет, но Петр Иванович возвышает голос и требует настоятельно.
Жена, со слезами в голосе, уверяет, что водки нет и купить ее не на что. Тогда из темненькой комнатки выходит он в весьма неприглядном виде и поднимает настоящую бурю. Тут слышны и брань, и хвастовство своим чином и угроза перебить стекла. Разгоряченный мозг делается несостоятельным соображать, здравое и разумное существо, – человек перестает быть человеком. Набушевавшись вдоволь, Петр Иванович оглядывает стены, подыскивая, что снести в заклад; но так как со стен все убрано, то берется за самовар. Самовар, это последнее утешение в семье; сколько раз этот самовар заменял собою обед и ужин, сколько из него выстирано детского белья руками матери, сколько раз его паром согревались руки детей в нетопленной квартире! И этот заслуженный самовар Петр Иванович забрал в руки, чтобы нести в ссудную кассу.
– Что ты делаешь?! кричит в отчаянии жена его и заслоняет собой дверь. – Дети, не пускайте отца; ведь это все, что осталось у нас из имущества!
Дети с плачем устремляются к отцу и протягивают ручонки к самовару.
Прочь! Здесь все мое! – гремит басистым голосом не проспавшийся чиновник.
– Папа, миленький, папочка, голубчик, папочка! не бери самовар, не уходи никуда, останься дома, мы будем из него чай пить, – вопят тоненькими голосами испуганные дети, цепляясь за пальто отца; но все усилия их оказываются напрасны; Зарецкий уносит у своей семьи последнюю отраду – самовар.
Детей-то по миру что ли хочешь пустить? – крикнула ему вслед жена и залилась слезами.
Володя и Настя сидели рядышком на разломанных стульях, понуря головы и казались сиротами.
Спустя не более часа, Петр Иванович сидел уже в грязном трактире; перед ним стояла бутылка водки и кое-какая закуска, кругом шум, гам и смрад. К нему подсел какой-то незнакомый человек, очень плохо одетый, не совсем трезвый и просил его угостить. Он что-то рассказывал, жалуясь на судьбу и называя себя благородным человеком, но так несвязно, что Зарецкий ничего не мог понять. Вдруг, в дверях показались какие-то дети, похожие на его Настю и Володю, и опять скрылись. Что-то кольнуло ему в сердце, но он не двинулся с места, а только напряг слух, чтобы убедиться, что это не его дети, а просто нищие; но тут вторично кольнуло в груди, когда он услышал, как мальчишка вытолкнул детей за дверь, и их пискливые голоса: «мы за папашей...»
Как ни был дурен Зарецкий, как отец, но все-таки любил своих детей и бесцеремонное обращение трактирного служителя с бедняжками тронуло его за сердце. «Зачем они пришли? за каким папашей?» мелькнуло у него в голове, и он вышел к буфетчику.
– Что это за дети тут сейчас были? – спросил он.
– Да так, бродяжки, – небрежно ответил буфетчик; много их таких шляется.
– Нищие?
– Да уж теперь известно, как нищие, а были тоже не из простых; отец у них сильно зашибается, а матери-то нет, – вот и терпят горе; хуже нищих, заболтались ребятишки; жалко, ну и гонишь их, что им тут совсем не место; а все за отцом гоняются.
Вернулся Зарецкий за свой стол, сел и задумался. Он вспомнил сцену дома, – час тому назад, и отодвинул от себя бутылку с водкой. Что-то есть общее в участи детей с этими несчастными бродяжками, которых он только что видел. Может быть, сейчас придут и его дети, разыскивая отца, и их также вытолкают, прежде чем он их увидит и защитит. Кто же будет виной их оскорблений? – Отец, подсказал внутренний голос. Отец! повторил в полголоса Зарецкий, и грустно стало ему от этого упрека своей совести. – Какой же я отец? спрашивал он себя и с каждым подобным вопросом сильнее и сильнее терзалось его сердце... Он провел рукою по нахмуренному лбу и оглянулся кругом. Вся трактирная обстановка и эти пьяные люди сделались ему противны; как будто он только сейчас увидел все это; и странно, отчего раньше не замечал он ни отвратительного смрада, ни пьяных лиц своих собеседников; вот только сейчас все это выступило перед его глазами и оттолкнуло от себя. – Брошу пить, решил он, еще не зная, хватит ли на это у него силы и воли. Сильное желание исправиться вооружило его против этой пагубной страсти, и он надеялся, – не на свои силы он надеялся, нет: он вспомнил, что есть всемогущий Бог, Которому он давно не молился, но Который все может и помогает ищущим Его помощи. Молиться надо и лечиться, ведь есть такие люди, которые лечат от пьянства молитвами; иначе сказать по их молитвам исцеляет Господь от этой болезни. С этими мыслями Зарецкий вышел из трактира и пришел домой совершенно трезвый. Он отдал жене оставшиеся от заклада деньги, из которых очень мало было потрачено, и рассказал, как сильно подействовало на него появление детей в грязном трактире и просил ее разузнать, где живут те благодетельные люди, что возвращают детям отцов, женам мужей и обществу тружеников. Бедная Марья Григорьевна так была удивлена внезапной переменой в муже, что не находила, что отвечать ему; она только взглядывала на единственную в темном углу икону Богоматери и без слов благодарила Бога проливаемыми слезами. Та же хибарка теперь казалась ей и светлой, и уютной, а муж прекраснейшим человеком. Ожили Володя с Настей; их только смущало одно обстоятельство, о котором они не могли умолчать: из чего же мы будем чай пить? спрашивали они. Но с возвращением отца эта беда поправилась, началась возможность выручить самовар из залога и в тот же вечер семья благодушествовала за вечерним чаем.
С описываемого времени прошло пять лет, и прежнего Зарецкого нельзя узнать в теперешнем Зарецком. Он служил на коронной службе, на хорошем окладе жалованья. Дети учатся в гимназиях, и знакомые его находят у него радушный прием. Он не скрывает своего прошлого; напротив, всем рассказывает, до какой нищеты доходил он от пьянства и всем (кому нужно) дает адрес священника, у которого он лечился. Теперь в его семье приятно было проводить время, а когда он рассказывал о своем леченье, то всякий невольно воздавал хвалу Богу, исправляющему пути наши.
А. Боткина
Как я сделался трезвенником?
В течение почти 20 лет я тащил на себе то ярмо, то столь тяжкое бремя, имя которому пьянство. Теперь, – благодарю Бога из глубины моей души, я узнал отдых; нет более кошмаров, нет более бессонных ночей, когда я требовал себе и искренно желал смерти.
В юности я имел счастье посещать свою деревенскую школу до 16 лет, часто бывал я и в воскресной школе; учительницы у нас были хорошие. В нашем семействе было 8 детей: пять сестер и три брата. Свою добрую мать я не видел иначе, как в трудах и хлопотах. Будучи ласкова, как ангел, она могла дать нам только добрый пример и добрые поучения.
Мой отец – я чту его память носил уже печать порока, который должен был сделать столько разрушений в нашей семье; человек способный, здравого ума, бывший солдат, он пил водку; это делалось наследственным: дети, и тем более мы, мальчики, должны были получить это роковое наследство.
Он беспрестанно божился; это же передал и нам.
Но вот счастье оставило нас. Он не старался вселить в детях любовь к семье и домашнему очагу; сестры мои поразошлись и впоследствии вышли весьма несчастливо замуж.
На 54 году жизни Бог призвал к Себе мою добрую и нежную мать после продолжительной и тяжкой болезни. В том же месяце мой бедный отец отошел, чтобы вновь соединиться с нею. Один и тот же камень покрывает две могилы, и они соединены еще здесь, в земле, на нашем сельском кладбище.
Отцу было 60 лет и он умер от ужасной болезни – рака языка. Его последние слова, которые он мог еще едва внятно произнести, когда сожалели о нем, были следующие: «Не сожалейте обо мне. Чем я согрешил, тем и наказан».
После военной службы я возвратился домой. Затем, я после пьянства заболел и попал в больницу Флерье, где пробыл около 4 месяцев. Мне делалось то лучше, то хуже; однако, я поднялся с постели. Тогда-то я спрашивал себя, почему это добрые дети, добрые матери, которые были так нужны живущим и оставили после себя такую незаполнимую пустоту, умирали, а от меня, ни к чему негодного, о котором никто и не пожалеет, отказывается даже смерть. Сколько раз я видел ее и искал ее. Теперь я понимаю – Богу не угодно было. Нужно было, чтобы милость Его проявилась на последнем отпрыске той семьи, в которой алкоголь произвел столь ужасное опустошение. И вот, однажды, я должен был сказать: «Да, Господь, как и раньше, творит чудеса, и это благодаря воздержанию».
О! вы начинаете думать, что я был уже готов на добро! Не верьте этому. Не по выходе из больницы вступил я на добрый путь; мне пришлось сделать еще много горьких опытов. В продолжение 2 лет я переменил много мест из-за своего дурного поведения, и чем дальше, тем больше я пил и пропитывался спиртом.
Наконец, я поступил к часовщику. Хозяин у меня оказался хороший, но только слишком добрый, почему он и позволял мне делать все, что мне хотелось; в течение почти целого года, пользуясь этой свободой, я нисколько не обуздывал своей склонности к выпивке. Я бросал одного хозяина, переходил к другому, где я зарабатывал больше; я еще имел много свободы. Вы думаете, что я счастлив был тогда? О, нет! подальше от такого счастья, потому что всякий раз, как оканчивался каждый из этих проклятых дней, угрызения совести и омерзение охватывали меня; нужно только было остаться мне одному, чтобы, усталый и измученный этой жизнью, я желал себе смерти или иного существования. Пока все это происходило, Бог, Который бодрствовал надо мною, натолкнул меня на знакомство с одною девушкой, двадцати двух лет. Мне было 29 лет. Я попросил её руки, и она имела мужество согласиться. О! если бы она знала, кому доверила свою судьбу!
Когда я увидел, что она действительно имела доверие ко мне, я принял твердое решение перемениться, более не пить, остепениться, и это было искренно. Но я рассчитывал на себя, а не на Бога. Это было обещание еще пьяного человека, потому что друзья без труда склонили меня на свою сторону; у меня не было силы сказать: «нет!» И я опускался и опускался. Я начал терять зрение и должен был попользоваться у специалиста. Как только он меня увидел, он сказал, что алкоголь вступил мне в глаза; что если я хочу выздороветь, то первое, что надо сделать, это не пить более ничего, особенно полыновки и водки.
Услышанное дало добрый толчок, несколько времени я больше не пил спиртного; глаза мои поправились – и я взялся за работу снова. Но мало-по-малу я опять втянулся в пьянство и глаза мои снова покраснели, как от огня; веки мои налились кровью. В руках появилось дрожание, которое я мог хоть немного успокаивать не иначе, как проглотив водки, и чем дальше, тем больше требовалось водки. Когда мне приходилось есть горячее, у меня делалась боль в сердце, пища нужна мне была всегда холодная, которая бы отличалась крепостью и остротою, а затем спирт. Я пил за работой, пил утром, чтоб не трястись, пил днем, потому что того требовал желудок, пил вечером, чтобы заснуть.
Ночью я просыпался, чтобы только выпить – все равно чего-нибудь: водки ли, воды или черного кофе.
Изо дня в день мне делалось еще хуже, чем раньше; пьянобешенство и постоянное питье спирта в разных видах продолжались еще более года. К концу дней этой оргии отвращение к жизни охватывало меня все более и более: мне было стыдно самого себя. Я был уверен, что честные люди также стыдились меня. Затем я стал стыдиться ласк своей жены и своих детей; я считал себя недостойным такого общества, какое я имел в них; ни слова упрека – одно лишь прощение! Она молилась за меня и внушала детям любить и уважать своего отца. Вот, то жало, которое меня уязвляло. Я сеял только злые примеры беспутства, а мне отвечали только любовью.
И вот, однажды, как теперь я помню, это было незадолго до праздника Рождества – я задумался более, чем обыкновенно о своем печальном прошлом, я видел, что я сам гибну и что я в тягость моей семье; – у меня явилась твердая решимость: «Сегодня ты выпьешь в последний раз и этим покончишь со своей печальной жизнью». Я хотел лишить себя жизни! Твердо решившись на это, я отправился в кабак и в продолжение всего утра пил водку; я хотел опьянеть; в продолжение дня я был, как сумасшедший; я пил до двух часов дня. Вечером мне вздумалось запеть: я хотел попробовать, но ни единый звук не мог вырваться из моей гортани. После такой выпивки я вышел из кабака столь же хладнокровно, как я вошел туда утром! Я бросил свою компанию и, единственный раз один, совершенно один я размышлял среди ночи и бросил взгляд назад, на мое мрачное прошлое. Я видел своего отца, своих братьев; я видел своих старых друзей и знакомых, всех похищенных этой ужасною язвой, которая терзала и меня; тогда я задумал привести в исполнение свое решение. Но, затем, я увидел свою бедную жену, несчастную с тремя детьми. Я вспомнил обещания, которые я ей дал – любить ее, трудиться, – обещания, которые я никогда не выполнял, – также воспитывать наших детей, которых дал нам Бог; а что я сделал из всего этого? Я видел и других моих старых товарищей, правда, таких было меньше, но между этими были и такие, которые, как и я, выпивали, но они вступали в Общество трезвости и подписывали обет воздержания, и верно держали свое обещание, – я это видел по их лицам; они были счастливы.
Тогда я вдруг сказал себе: «А что, если и ты сделаешься членом Общества трезвости и подпишешь обет трезвости?»
Но мне послышался голос, который я называю голосом дьявола: «Да ведь, если ты и подпишешь, так не сдержаться тебе; ты сколько раз обещал своей жене и не сдержал ни разу». Хотя дьявол и вступал в борьбу, но тот, первый голос, который я слышал раньше, когда я пьянствовал сегодня днем, сказал мне: «Два дня я боролся с моею страстью к вину. Бог помог мне одолеть врага...»
Я решился вступить в Общество трезвости, и 24-го декабря, я помню, как теперь этот день, я подписал обет трезвости на всю жизнь.
В первый день праздника Рождества Христова я был в церкви за обеднею. Давно я там не был...
Когда мы вернулись домой, я сказал моей жене, что я не могу ей сделать другого подарка, как мой обет трезвости на всю жизнь. И правда, – самый лучший подарок и самое большое удовольствие, которое я мог сделать моей дорогой и любимой подруге, это было поднести ей мою подписку «на всю жизнь».
Прошло уже много лет, а все я остаюсь верен моему обету и, с помощью Божьей, могу повторить еще и сегодня: «Да! на всю жизнь!»
Вот, что сделала трезвость из бедного несчастливца, который погибал уже для мира и не мог возродиться. Поэтому я восклицаю: «Честь, хвала и слава Богу!»
И вы, дорогие друзья, страждущие еще тем же недугом, которому был подвержен и я, ищите того лекарства, которое получил я! И можем мы найти его у Того, Кто сказал: «Прощаются тебе грехи твои» – у Господа нашего Иисуса Христа.
Рассказ ямщика
– Ну, что-ж вам, братцы, рассказывать? – заговорил Василий Павлов, когда хозяйка убрала со стола после ужина. Такой уже у ямщиков заведен обычай, что если только дома Василий Павлов, не в отъезде с седоком, то будет что послушать вечерком. Ловкий рассказчик был Василий Павлов.
Подсели все поближе, а на дворе непогода, Боже сохрани какая! Такая мятель, что в поле, кажется, хоть всю ночь кружись, на дорогу не попасть! Сугробы нанесло – с крыльца сойти невозможно, и ветер гудел, свистел, завывал, точно плакал кто под окном. На душе страшно становилось.
– Вот, говорит, что я вам расскажу. Слушайте. В такую точно погоду был со мной случай, – давно уж годов, двадцать будет, а сейчас все памятно, будто вчера! Смолоду любил я выпить. Бывало, праздник ли Господень – добрые люди в церковь идут, а у меня с утра с самого уж почин в кабаке положен. Сначала в компании пил больше. Сойдусь где с товарищами, – приятелей везде у меня много, – поднесут. Или седок хороший попадется – на чаек выпрошу, а уж к вечеру меня и не спрашивай хозяин! И сколько раз лошадки привозили, меня, сердечные, до двора без памяти! А то, где попало, повалит меня хмель-то: под лавкой, так под лавкой, на улице, так и на улице! После уж и без компании пить стал, на свои денежки, – все дочиста, бывало, пропивал, нечего греха таить.
Только пришлось мне один раз, на самой на Страстной неделе, с седоком далеко ехать, так что возвращаться назад нужно было совсем уж почти ночью. До нашего села верст десять оставалось. День был теплый, светлый, а к ночи мятель поднялась, да такая-то, что получше, пожалуй, нынешней: и холодно стало, и темно! Ну, место ровное, гладкое – вертит в поле – и конец! Сбился я с дороги. Лошади были добрые, везли бы, кабы их пустить, – а я, привычным делом, нетрезвый: порядочно-таки угостился в Замятине! Должно быть, стал лошадьми мудрить, задергал их, не туда заехал, совсем целиком пошло, по снегу. Кружил я, кружил, братцы, должно быть, до полуночи; лошади вязнут, не идут, а добрая была тройка! Потом уж приставать стали, умаялись, сердечные, все в мыле; а коренная и совсем под конец стала. Что будешь делать?! Ложись да умирай – один конец. Хмель у меня совсем прошел, чувствую, что отрезвился, а не легче! Лошади стоят, снегом их заметает, сани на бок легли, – мне лицо, глаза так и залепляет, кругом воет по полю, и ничего, как есть, не видно. Дал же Господь погодушку! Походил я, походил, – и пройти стало невозможно: сугроб такой намело – лошадям по брюхо! Сел я в сани, утра дожидаться: что будет, думаю, то будет – двум смертям не бывать! А на душе все-таки, словно как неловко. Стало меня ко сну клонить. Ну, думаю, смерть моя пришла! Сначала не поддавался, а тут и не заметил, как заснул. Заснул я – и какой же мне сон пригрезился, братцы мои! Вижу я, будто Спасителя ведут на распятие. И такой Он измученный. Ноженьки под Ним подгибаются, крест несет – не под силу Ему, на голове Его венец терновый, весь в колючках, и кровь алая течет по лицу. На Нем, на Милосердном, рубцы везде от побоев. Кругом Его, народу-то, народу сколько! Который смеется, который бьет Его. А Он, Батюшка, чем бы Ему жаловаться, таково-то милостиво, да кротко глядит на них. Во мне от жалости сердце точно кровью облилось, так-то мне стало Его жалко. Сам не знаю, что со мной сталось, только вижу во сне, будто подошел я к Нему, да и говорю: «Отец Ты наш, Царь Небесный, за что это Тебя люди так замучили?» А Он, будто, остановился, взглянул на меня, покачал головой да и говорит: «Так вот страдать каждому грешнику надо бы за свои грехи, чтобы его Отец Небесный в царствии Своем упокоил, а Мне людей жалко, так уж Я взял Божие наказание на Себя, пускай Я Один мучусь до смерти за них всех, а их Господь простит, видя Мои муки». Сказал Он такие слова, поднял опять крест на плечи и пошел потихоньку, а толпа вся, злодейская, за Ним. А я, где стоял, там я, братцы, плакал – всю душу свою грешную, кажись, выплакал. Так мне своей жизни, окаянной, совестно стало, так стыдно – сказать не могу! Уж какими я себя словами не бранил! Экие, думал я, люди-то все! И не вспомнят, что Господь, любя их, муки принял! А я-то, я-то, окаянный, как живу? Тут уж я больше ничего не помню...
«Светать стало. Увидали меня мужики из Новой Деревни, что близ большой дороги; и лошадей, и меня почти-что совсем снегом занесло, – говорят, – издали дуга только виднелась; а стоял я и полуверсты от дворов не будет, за самыми огородами. Должно быть, лопатами разгребли, привели тройку в деревню, а я и глаз не открываю – окоченел совсем. Мужики думали, что и не жив я, а все-таки оттерли меня сначала снегом, а потом в баню свели. Отошел я, слава Тебе, Господи.
Как очнулся я, чудно мне стало. Точно я, будто, и не тот человек; очень живо мне и на яву-то сон сказывался.
Пробыл я сутки тут, поправился, лошади отдохнули. Сижу я в избе и на людях, а все мне, будто, грезится про ту муку мучительскую, которую Спаситель несет грех наших ради. Никому ни слова я, однако, про свой случай не сказал; только все выйду на двор, будто к лошадям, да и заплачу. В Новой Деревне меня народ хорошо знал; пробовали угощать меня водкой, не стал я пить. Посмеялись мне люди. «Ишь, – говорят, – как его морозом-то! вкус отшибло». А мне, – пускай смеются, не то у меня стало на уме. Добрался я до своего села, и помог мне Господь поговеть на той Страстной неделе; на духу все батюшке рассказал и обещание наложил больше – ни-ни, не пить! С этого времени, братцы, благословил меня Господь, Царь Небесный, ни капли в рот не брал, – двадцать годов нынешним постом будет. Прозябну когда, поезжу в погоду-то, чайку попью, и хорошо таково, или горяченького похлебаю – все едино согреешься. Ну, и часто же мне тот сон на ум приходит. Согрешу ли в чем, – человек, нельзя же, обижу ли кого ненароком, – сейчас мне ясно таково да жалостливо представится Спаситель, как Он мне в ту ночь привиделся. «Тебе бы мучиться, подумаю, за грехи за свои, а Он что сделал? – и стыдно мне станет, точно, как и сейчас еще Ему, Спасителю, от моего греха больше муки терпеть приходится...
Великое милосердие Господь мне послал этой самой ночью, спас Он мою душу от вечной смерти и в чувство меня привел! Не даром слыхал я, читается, что Он, Отец Милосердный, смерти грешникам не желает, но желает, чтоб обратиться им к Нему и живым быть.
Книжка сделала свое дело
На краю большего, шумного, столичного города, внизу небольшого деревянного дома, жил сапожник, – один из тех вечных тружеников, что, как муравьи, с утра до поздней ночи, копошатся за работой в своих уголках, никем не знаемые и никому не нужные.
Вся его квартира состояла из большой комнаты и маленькой кухни. Он помещался тут, с женой и тремя маленькими детьми.
С утра до вечера работал Алексей Окуньков, за то и не знал особой нужды. Семья его была сыта и в тепле. Жил он полным хозяином в своем маленьком углу, и никому особенно не завидовал.
Окуньков был еще не стар. Высокий, крепкий, с грубоватым спокойным лицом, он был хорошим семьянином и горячо любил своих ребятишек. Любо-дорого было глядеть на него, когда он сидел за работой в своей каморке. Работал он усердно и хорошо. Работа кипела и спорилась в его проворных руках. По вечерам, около него, когда он работал, лепились ребятишки. Тут же присаживалась с работой его жена. И маленькая семья тихо и мирно коротала долгие, зимние вечера.
Казалось бы это было счастье, самое прочное и истинное счастье для человека, счастье в родном углу, в своей семье!
Но у маленькой семьи Окунькова было большое горе. Оно портило их тихую жизнь, вносило отраву в их мирное довольство.
Горе это было то, что Окуньков шибко запивал по праздникам. Тогда наш добрый, спокойный труженик становился неузнаваем.
Он делался зол, придирчив. Глаза у него наливались кровью. Его ярость всей силой обрушивалась на его несчастную семью.
Жена его горько плакала. Бледные перепуганные дети, не узнававшие тогда доброго отца, прятались в чулан, под кровать, всюду, куда могли спрятаться от буйного, пьяного отца.
Со страхом ждала семья сапожника каждое воскресенье, каждый праздник.
Вместо того, чтоб идти помолиться в храм Божий, бедные с утра дрожали от страха за себя, за свою жизнь.
Маленькие дети, плохо понимавшие, что делается с их отцом, возненавидели праздники от всего своего детского сердца.
– Не надо праздников, не надо праздников нам, мама! лепетали бедные ребятишки и заливались слезами. Никто не мог и не умел им объяснить значение праздников Господних, никто не учил их молиться и чтить эти праздники. Не до того было перепуганной, измученной матери и пьяному отцу.
Дети видели, что в будни отец добр, трезв, работает, и боялись и ненавидели праздники, когда он не работал, был пьян и зол.
Отчего происходило это пьянство по праздникам честного сапожника? Что привело его к этому? Причин было много. Приходил вечер субботы. Сапожник кончал и убирал работу, получал деньги за заказы и до понедельника был свободен. Что делать ему по праздникам Окуньков не знал. У него оставались от работы лишние гроши. И на эти гроши он пил. Пьяные товарищи помогали ему спиваться. И с вечера субботы начиналось мыканье по кабакам с приятелями и дикое пьянство до понедельника, когда он просыпался совсем больной и измученный.
Случалось ли ему завернуть домой в праздник, он находил пустой дом. Семья убегала и пряталась от него.
А если приходились на неделе два, три праздника, то почти вся неделя пропадала. Когда тут было работать, если голова трещала с похмелья!
Умный и не злой сапожник сам понимал свое несчастье, и часто о нем раздумывал. Но что делать ему в праздник, когда душе и телу хочется отдохнуть от недельной работы? Чем заняться? Сапожник этого не знал и продолжал пить.
Однажды, в субботу, под вечер, он сложил работу и, приласкав ребят, вышел из дому. Его тянуло выпить, благов кармане были лишние деньги. Жена и дети тихо заплакали, когда он ушел. Кончена трудовая неделя. Опять мученье и горе для них!
Был теплый осенний вечер. Плотно закутавшись в пальто, сапожник стоял у калитки ворот и глядел на улицу. Лицо его было грустно. Он, видимо, боролся с собой.
– Алексей, а Алексей! – сапожник оглянулся посмотреть, кто его окликнул. На том же дворе, где жил он с семьей, в маленьком флигельке, тоже внизу, помещался пожилой плотник с женой и внуком, 12 лет. Плотник жил работой. Жена его ходила по домам стирать белье, а внук помогал деду и учился в школе.
Этот плотник сидел теперь на своем крылечке, с книжкой в руках, и окликнул Окунькова.
– Что ты, Артем? – отозвался сапожник.
– Ты, парень, кажись опять, в кабак метишь? Побойся Бога, пожалей ребят!
– Не на твои, ведь, пью, на свои!
– Так-то так! Да ты подумай, Алексей, ты мужик разумный! Чем бы сберечь копейку семье на черный день, ты ее пропиваешь! на твою семью кроты по норам прячутся! И у меня то же, как у тебя, растут ребята! Ни молиться ты их не учишь! Ни в храм Божий они не ходят! Словно нехристи! Побойся Бога, Алексей.
– Не твое дело! – сердито отвечал сапожник, и отвернулся. Он сам знал все это. Но что было ему делать по праздникам?
– Ты, ведь, грамотный, Алексей! Вот купил бы книжку, да почитал бы ее, – продолжал плотник, она тебя бы добру научила. А то, как праздник придет, ты домой пьяный являешься, ругаешься, чертыхаешься! А дети все слушают, да всему научаются! Я, ведь, сам грешен, иногда люблю выпить, да уж не напиваюсь же, как ты! Купи ты себе книжку, сам увидишь, польза тебе будет! Я вот люблю почитать, и внук у меня славно читает. И твои бы ребятишки подучились!
– Ты грамотный! Тебе и книги в руки! А нам, куда до тебя тянуться? Мы, темные люди! – насмешливо отвечал Окуньков плотнику. Это был его постоянный ответ доброму соседу, часто уговаривавшему его бросить пьянство. На этот раз, однако, сапожник задумался. Он ничего не ответил плотнику и пошел в ближний трактир. Там ему тоже не сиделось. Водка не шла в горло. Он рано вернулся домой. Услыхав его шаги, дети бросились бежать. Он угрюмо посмотрел на них и залег спать.
Рано утром, в воскресенье, он ушел из дому, и вернулся скоро, к обеду, чуть-чуть выпивши и с книжками.
– Ну, ребятишки, – заговорил он, войдя в комнату, – смирно у меня! Сейчас, хозяйка, давай обедать, а потом читать станем. Я две книги купил.
Бледная жена торопливо собрала обед. Ребята боялись двинуться с места. Они не верили своим глазам.
Отец их почти не пьян и не ругается. Плох был праздничный обед семьи. Не до обеда было им, всегда перепуганным и измученным! Сапожник, по праздникам, никогда не обедал дома, и, в первый раз увидал, как тяжело жилось его семье по праздникам. Он взглянул на бледное лицо жены, на дрожащих ребят и нахмурился. Он знал, что сам во всем виноват кругом.
Выспавшись, сапожник мирно напился чаю и уселся за книгу. Семья все еще не верила себе и робко примостилась около стола.
Окуньков начал читать. Сначала ему было скучно. Он даже зевал. Его тянуло в трактир, выпить и поболтать с приятелями. Как там шумно и весело! Но книжка оказалась хорошей.
Мало-по-малу сапожник втянулся в чтение.
Он читал про бедную семью, измученную горем, нуждой и пьянством мужа и отца. Как хорошо были описаны их страдания, их горе! Когда сапожник останавливался, чтобы отдохнуть, и глядел на жену и детей, жена его тихо плакала, на глазах у детей тоже сверкали слезы. У самого Алексея тоже сжалось сердце.
Книжка сделала свое дело. Бедной, несчастной семье было понятно чужое горе и страдание. Оно так близко было их сердцу, измученному горем.
Кончили одну книжку, принялись за другую. Тихо и смирно прошел в семье праздничный вечер. Алексей забыл о вине. Семья его была счастлива.
С тех пор сапожник изменился к лучшему. На лишние гроши он покупал книжки, которые помогали ему мирно и спокойно проводить праздники. На пьянство денег не оставалось. И прочный мир и счастье воцарились в маленькой семье.
Два соседа
В небольшом селе К, в одной из юго-западных губерний, жили два соседа – Михайло и Филипп. Жили они не в ладах между собою. Михайло был человек набожный, грамотный, хороший хозяин, трезвый и зажиточный; звали его даже богачом. Филипп был неграмотный, беспутный пьяница, от него не мало зла было в обществе. Михайло при разных случаях увещевал Филиппа раскаяться, вести трезвую жизнь и воспитывать своих детей по-христиански, но добрые речи его падали на каменистую почву и не приносили плода. Филипп пропил, что только можно было пропить; оставался только надел земли, лучшая часть которого почти перешла в собственность жида, распоряжавшегося землею Филиппа, как своим добром. Потому был у него постоянный голод, а бывало так, что жена и дети по целым неделям хлеба не видят; летом по огородам крадут, зимой с голода пухнут. Филипп сам с завистью смотрел на хозяйство Михайла, внушал ее и своим детям. С зависти влез однажды сынок Филиппа в сад Михайла ночью и ножиком ободрал кору на двенадцати прекрасных прививках яблонь и груш, покрывшихся весною первый раз цветом. Как ни добр был Михайло, но с тех пор разрывалось у него сердце, когда он смотрел на своего соседа и его детей.
Случилось раз, что Михайло в самый день ярмарки имел в городе дело к начальству. Он, чтобы даром не ехать, захватил на телегу два мешка пшеницы и мешок ячменя для продажи, а жена его взяла кое-что из пряжи, горшок масла и копу (60) яиц, чтобы продать для своего хозяйственного обихода. В тот день в городе было мало торгующего народа по той причине, что пора была страдная, шла работа по огородам и лугам; но не обошлось на базаре без Филиппа, который смолоду привык не пропускать ни одной ярмарки. Не имея лошадки, он пришел пешком. Давно, когда были у него лошади, он на каждой ярмарке их менял, обманывал других, случалось и его обманывали, и всякий раз пивали магарычи. Помогал Филипп торговать и другим, заведя знакомство с торгашами-евреями, для которых он бывал фактором (комиссионером, посредником). А когда промотал своих лошадок, он уже только факторовал (был посредником при коммерческих сделках); фактором он был умелым, ловким; красно говорить умел.
Был доволен Филипп и этим своим занятием, так как оно давало ему на базаре случай пивать магарычи. А после ярмарки, когда он бывал порядочно пьян, напрашивался на чью-нибудь телегу и ехал домой, напевая безобразные песни. В городе Михайло пошел за делом к начальству, а Михайлиха, очень умная женщина, продала хлеб и свои женские хозяйственные мелочи. Купил Михайло четыре штуки железных цепей для привязи волов: он высчитал, что железная цепь будет дешевле веревок; она послужит двадцать и больше лет, а за то же время порвется пропасть веревок да к тому же железные цепи в рога волам не врезываются. Купил еще Михайло и новую порядочную пилку – пилить дрова и доски, ибо задумал сделать себе несколько штук ульев таких, из которых можно каждый сот отдельно вынуть, взять самую только патоку на машинке, и опять вложить, чтобы пчелы снова наполняли его медом. Эту полезную штуку он видел у батюшки своего в пчельнике.
Филипп шлялся туда-сюда по ярмарке; но как торга не было, то не было и магарычей; только еврей Ицко, которому он не раз служил факторством, дал ему выпить рюмку водки и закусить бубликом (баранком). Филипп от этого ни сыт не стал, ни жажды к водочке не утолил. Голодному пешком неловко идти двенадцать верст. Филипп как-то несмело подошел к телеге Михаила, будто спросить его, к чему годятся этакие цепи. Слово по слову – завязалась беседа, и Михайло, забыв про обиды, принял Филиппа на воз.
– Скажи-ка, сосед Михайло, начал Филипп, отчего ты такой добрый и богомольный человек, а такой скупой? Продал ты столько хлеба и сам ты не напился, и меня не попотчевал рюмочкой? Правду люди говорят: чем человек богаче, тем скупее.
– Благодари Бога, сказал Михайло, что ты едешь домой трезвым; не станешь дома бить жену, как тот раз, когда ты ей глаза поподбивал, не поразбиваешь кухонную посуду, как это в твоей натуре, не разгонишь детей, и они не будут ночевать по чужим дворам, да и Богу помолишься, чего не бывает у тебя по-пьяному. Вот, и лучше вышло.
Филипп. Так, ты говоришь, ничего не пить?
Михайло. Пей, брат, сколько угодно, но только чистую воду. Она здорова, разума не портит и без денег можно ее пить. А, кроме воды, поставь иногда на стол самоварчик. Да и только.
Филипп. Да разве я гусь, что ли, чтобы воду пить? А чай, тоже, только разболтанная вода. Для чего же Господь сотворил водочку?
Михайло. Господь сотворил пить воду, а водочку выдумали люди. Казалось им, что она послужит на здоровье и веселье, а вышло наоборот. От неё разные болезни, от пьянства родятся бледные, золотушные дети; да и какое она дает сердцу веселье?
Филипп. Без неё ни крестин не бывает, ни свадьбы, а при похоронах она утешает сердце.
Михайло. «Чистому – вся чиста», написано в Св. Писании. Мудрому человеку можно иногда и выпить рюмку; но по-моему лучше радость о Господе, и утешения в скорби искать у Господа, чем в рюмке. Так и написано: «Радуйтеся всегда о Господе, и паки реку: радуйтеся». Я всегда весел, радуюсь; но для радости мне не нужно водочки, как ты хорошенько знаешь. Я ее не пью уже шестнадцать лет, и до смерти пить не буду. А была и у меня скорбь, не одна, были у меня похороны; но я утешался словом Божиим и молитвою. И я не понимаю, как водка тебя утешает, Филипп! Скажи мне, есть ли у тебя еще хлеб в амбаре?
Филипп. Какой бы там хлеб был, когда Господь не дал. У меня все мыши до последней извелись в амбаре, а детей-то я теперь кормлю лебедой, крапивой и другой зеленью, пока в лесу не будут ягоды и грибы. Хлеба в хате у меня уже три месяца не пекли.
Михайло. Ну и какое же тебе принесла водочка веселье? А было же у тебя кое-что в амбаре, только недолго, в две-три ночи все перевозилось и переносилось к Мошке. Ему-то и веселье, а жене твоей и детям плач да грехи тяжкие; дети смолоду учатся красть, разные пакости делать, а разве можно тем веселиться? Водочка, брат, матушка всякого горя и всяких грехов!
Филипп. Не одна-то водочка нашему горю причиной. С нашего брата берут столько разных налогов, что и света не видишь. А теперь идет еще самое большое горе, вот еще и школу придумали, чего не бывало при наших отцах и дедах. Уж просто наказание Божие!
Михайло. Не греши, Филипп, таким безумным словом. Школа для тебя наказание Божие! Когда бы нас, Филипп, Господь наказал бы школой 50 или еще лучше, 100 лет тому назад, мы были бы богатыми людьми, а то теперь мы люди темные, неучи; пропускаем чрез наши горла ежегодно тысячи, озолачиваем всяких кабатчиков и кулаков, а сами-то еле-еле живы: беднота кругом, да пьянство беспросыпное. А дети наши! Вот, кто бы поверил, что твой сын, как дикарь какой, ободрал кору на моих прививках! Этого, уж, он наверно не сделал бы, если бы он ходил в школу да в церковь, и научился словам Христа: «что тебе неприятно, другому не твори». Да я простил ему, ибо знаю, что он темный, не ведает, что творит. Разве можно сердиться на слепца за то, что он слепой? И мне кажется, Филипп, что когда бы у нас уже давно была приходская школа, то ты сегодня не промаял бы дня на ярмарке, выжидая, пока тебе кто не купит рюмку и закуску. Ведь у тебя шесть десятин было надела, у меня только три. Теперь твои десятины уже не твои, а у меня, слава Богу, прибавилось еще других три. Это потому, что я не пьянствовал, по торгам и ярмаркам не шлялся, Богу молился, смолоду работал с родителями, а теперь с женою и детьми; в дни воскресные и праздничные не иду в кабак, не еду в город, а отдыхаю и подкрепляю свой дух словом Божиим. Я всегда старался быть добрым и верным рабом Господа Бога. Получив пять талантов, я приобрел ими другие пять, а ты, брат, твой талант, как лукавый раб, пошел и закопал в землю. А оттого это, брат, что ты безграмотен; воскресенье и праздник для тебя не дни молитвы и назидания духовного, а дни пьянства да греховных дел. Не зная Божьего закона и не принимая его к сердцу, ты живешь язычником, а то и хуже язычника, – скотом, если только не хуже и этого последнего, ибо и скот того не ест и не пьет, что ему вредно, а тебя я видал пьяного до безобразия, в грязи! Не бывало так, скажи?...
Филипп. Люди грешные. А ты говоришь, точно поп какой. Тебе, брат, школы хочется, вот и говоришь, и судишь других. А разве ты подумал о том, что школа разорит наше село? От школы нам придется всем обеднеть, и не одному с сумой пойти по миру.
Михайло. Как же по твоему уму-разуму школа нас разорит?
Филипп. Это, как белый день, ясно. Пустое они, глупые наши люди, затевают, ей-Богу, пустое. Во-первых: согласимся иметь школу, начальство прикажет посылать в нее детей. А как же я пошлю, когда у меня бывает одна пара сапог и одна шуба на все семейство, общая, значит: тогда покупай деткам на зиму сапоги и полушубки, а так и босиком и в одних рубашках на печке пересидят зиму-то. Во-вторых: даром же никто учить не станет; нужен учитель, хоть бы причетник, положим; к тому нужно еще построить школу, отопить ее, сторожа при ней поставить; нужны детям книги, бумага, разные разности. А хлеб-то в поле раз уродится, два раза нет. Откуда наберется столько денег, сколько потребуется на школьные постройки и другие нужды школьные?! Просто гибель будет. А в-третьих: зачем же учить наших детей? Я тебе, Михайло, не верю, что грамота дает хлеб; видал я и грамотных, просящих хлеб у неграмотных. Грамота свернет детям головы: работать не захотят, да и нас старших, безграмотных, ни слушаться не станут, ни уважать. Мужик безграмотный самый лучший: он не горд, и во всем вынослив: а как только выучился грамоте, так сейчас и по-барски жить старается: давай ему тонкое платье и сапожки-то барские; и поесть хочет скоромно и попить чайку. А земля-то, брат, не увеличивается, не прибавляется её, а просто меньшает. Бывали у нас мужики, что пахали двумя плугами, а теперь одним в три дня спахал все; землю раздробили, навоза нет, хлеба не родятся, просто беда и без грамоты, а с грамотой хуже будет. Друг друга, брат брата будут есть.
Михайло. Ты умница, Филипп, а от таких-то умниц взялось горе на русской земле, от таких умниц тьма у нас; они, эти-то умницы, руками-ногами отталкивают, отгоняют от себя школу, и тьма переходила из рода в род. А позволь тебя спросить, отчего ты такой умный, а такой бедный? Отчего ты промотал твой надел, так что он, правду сказать, теперь уже не твой? Отчего у тебя только одна общая семейная пара сапог, а когда ты их наденешь, жена и дети босиком идут на снег и мороз? И шуба-то у тебя семейная, и детей ты, как скотину, кормишь лебедой и крапивой; хлебом не кормишь их, а о молоке они не знают, какой его вкус. А ведь, и дикая скотина и дикий зверь питают своих детенышей молоком, чтобы росли они силой и здоровьем. Отчего ты пьешь водку, а жена и дети твои весь год не живут, а только мучатся? Ты смеешься над грамотой, а разве твоя десятина земли и моя не равны? Отчего же я и после тяжелого года продаю пшеницу, а у тебя и порядочного овса не было?
Филипп. Тебе Бог иначе дает, а мне иначе.
Михайло. Так по-твоему Бог виноват, что ты закопал свой талант? Несчастный ты, слепой человек, как можешь ты устами твоими сказать такое безумство? Ты человек слепой, не знаешь, что писано в Евангелии: «ищите прежде царствия Божия и правды его, а сия вся приложатся вам». А это значит: познай Бога и Его святый закон, люби Его всем сердцем твоим, будь честен, правдив, трудолюбив и учись разуму из книг святых, а то все, что тебе нужно, даст тебе Господь. А правда ли это, испытай? Брось пьянство раз навсегда, молись Богу, поучайся словесам Божиим в церкви в дни праздничные, а в дни будний ходи на работу; что заработаешь, сберегай копейку к копейке, как я это делал; тому же учи и своих детей и будешь человеком и христианином, и убедишься, что, когда переменишь жизнь, Бог «сия вся приложит тебе». Немало бывало таких пьяниц, как ты, но когда они раскаивались, бросали пить водку, то опять становились хорошими хозяевами.
Филипп. Есть не буду, а без водки не буду. Не выпью рюмки, и хлеба не раскушу.
Михайло. Это сущая ложь. Так говорят все пьяницы. А что было бы, Филипп, когда бы все так жили, как ты? Но, слава Богу, таких немного; вот и школа будет, таки, в нашей деревне: мы ее устроим, чтобы таких темных язычников, как ты, не было у нас. Охотно дадим на школу, деньги и что нужно будет учителю, – ведь свет разума дороже всего.
Филипп. За что же ты ругаешь меня язычником? Я молюсь ежедневно, я в вере тверд: пощусь и исповедуюсь, как следует.
Михайло. А после исповеди и приобщения сейчас в кабак. И опять начинаешь пьянствовать, и пьянствуешь весь год. Не правда ли? И ты думаешь, что ты христианин? Ты враждуешь против школы, которая должна научить детей молитвам и христианской жизни, чего ты не знаешь, да и знать не хочешь! Какой ты христианин? Ты не знаешь, даже, что христианство свет. Ты говоришь, что молишься. Положим, что молишься, но понимаешь ли хотя первую молитву, Св. Духу: «Царю небесный?» Нет, ни ты ее не понимаешь, ни другие, неграмотные, не понимают ее, а поэтому и не боятся греха, живут не по-христиански. А я молюсь и понимаю. Молю Бога, Духа Святаго: «прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякие скверны»; у меня всегда на уме, как я должен быть чист делами, словами и помышлениями, чтобы Дух Св. вселился в меня! А как же может пьяница, вор, мошенник, убийца своих детей говорить эти слова, когда он весь нечист? Разве Бог вселится в нечистаго? Ну, а отчего ты беден? Не оттого ли, что даже той первой молитвы не понимаешь? Мало того, что ты не хочешь понимать сам, но противишься, чтобы и другие понимали. Ты враждуешь против школы и стремишься, значит, чтобы тьма шла от рода в род. Ты говоришь вот что: кто выучится грамоте, работать не захочет. Можно ли больше клеветать на школу, на ученье, на свет. Вот я грамотен, у меня всякие книги, а разве я не работаю? Разве ты больше меня работаешь? Разве те народы, у которых почти все люди грамотные, уже ничего не работают, не пашут, не сеют, не собирают, а только бездельничают? Отчего же они такие богатые, и живут в достатках? Чем более грамотен народ, тем более он трудолюбив, тем лучше он умеет пользоваться дарами Божьими. У грамотных народов лучше обрабатывают землю, у них славные огороды, сады, пасеки; из всего они имеют втрое-вчетверо больше пользы, чем мы, неграмотные. Поселится у нас немец, – разве ты не видал, какой он хозяин, как скоро он богатеет. Он строит себе больший, лучший дом, у него лучшая порода лошадей и рогатого скота, его поле, как огород; он сеет клевер и разные травы, отлично кормит свой скот, приготовляет много навоза, а в кабаке ты его не найдешь: ходить по кабакам у него нет времени. Он счастливо живет в доме и бережет всякую копеечку. У него хорошее платье; а посмотри на его детей: какие здоровые, точно отземки; не такие бледные, слабые, золотушные, как у нас бывают дети, как и твои дети. И я видел такую колонию, где всего было только восемь дворов колонистов, а девятая была – школа! Вот тебе пример! Восемь человек колонистов построили порядочную школу, снабжают ее всем нужным и содержат учителя своим детям. Так они научились от своих предков; от них узнали, что учение свет, неученье тьма. Вооружившись учением, они идут на нашу русскую землю, и они бы очень много её заняли, когда бы теперь Государь Император им не воспретил. Самим нам не под силу было бы их остановить в походе на Русь. И не появились бы они у нас на Руси, не было бы им тут места, если бы у нас был свой свет учения, и мы знали грамоту, знали, что лень, закапывание талантов – грех пред Богом, и всегда помнили, что «пьяницы царствия Божия не наследят», – если бы нас всех давно научила школа грамоте и мы читали святые книги и сами поучались, как следует жить по-христиански. Сколько ни старалось духовенство водворять у нас школы, всегда находились такие, как ты, умники, которые говорили: «наши отцы не имели школы, и нам не нужно. Пойдем, что будем попа слушаться». Точь-в-точь, как ты, Филипп, твердили они, что школа раззорит общество и пустит многих с сумой по миру. Разве уж нам смотреть только на твой пример и сказать: будем во веки жить по совету и примеру Филиппа – без школы, без грамоты, без понимания закона Божия и молитв, будем в церкви не петь, а молчать, а петь будем, идучи из кабака, как Филипп, да и будем, как Филипп, пьянствовать, продадим все на водочку, землю сдадим еврею в аренду, а сами-то будем высылать детей красть чужой картофель. Вот, как прекрасно будет тогда! Филипп, Филипп, не знаешь ты, что Господь сотворил тебя по Своему образу и подобию, а Бог есть свет, и тьмы в Нем нет. А ты сам убегаешь от света и других отводишь. Когда тебя крестили, дали тебе горящую свечу в руки, и сказали, чтобы ты светом веры и добрых дел просвещался. Где же твой свет веры и добрых дел? Сам ты тьма, и еще других во тьму влечешь. Ты думаешь, что в том великая премудрость сказать: «школа раззорит общество»; а я тебя спрашиваю, сколько ты, бедный раззоренный, пропиваешь еще в год? Мало сказать – пятьдесят рублей, быть может, и сто пропиваешь! А на школу-ту нет у тебя и копейки; на свет Божий нет, а диаволу-то есть; отнимаешь изо рта детей последний кусок хлеба, ими же, несчастными заработанного, и несешь в кабак. Не веруешь ты в Божий суд, не боишься его!
Филипп. Да что же мне делать?
Михайло. Быть человеком, а не скотом; быть христианином, а не язычником; полюбить Божий свет, возненавидеть тьму, не враждовать против школы, а благодарить Бога, что она просветит твоих детей: сказать себе: с нынешнего дня уже ногою не ступлю в кабак, в уста не возьму водки, никогда не пропущу богослужения в церкви, покаюсь, возлюблю мою жену и моих детей, ни одного часа не проведу в лени, стану трудиться всеми моими силами; и Бог мне даст, что опять моя земля будет моей, и детям уготовлю лучшую будущность. Вот так и сделай.
Филипп. А простит же мне Бог мои грехи?
Михайло. Он простил блудному сыну; Он радуется больше об одном грешнике кающемся, нежели о девятидесяти девяти праведных; Он простил и разбойника, покаявшегося на кресте.
Филипп. Вот даю тебе, Михайло, руку, что все сделаю по твоему совету, по твоему примеру.
Михайло. А я помогу тебе. Я прокормлю тебя и детей твоих до нового хлеба, и чем смогу, пособлю тебе.
Филипп. Верно твое слово, Михайло! Я теперь понимаю, отчего мы бедны... Мы грешим и пропадаем, ибо света у нас нет; нас губит тьма. Нам нужна такая школа, где бы дети наши под руководством наших духовных отцов научались закону Божию, а, узнав его, жили по нем. Так сделаем, Михайло, и мы сразу убьем двух наших врагов; тьму и пьянство. Они вместе ходят. Построим школу, и все сговоримся не пить водки, жить совершенно трезво. Нашему брату можно теперь жить: работы, куда не посмотришь, много. И вот с завтрашнего дня стану работать с моими детьми, и Бог нам поможет.
В это время подъехали к избе Михайла. Михайло не пустил Филиппа домой, а велел пригласить его жену. Михайлиха принесла вкусного хлеба и миску простокваши; поужинали и за ужином рассказали Филиппихе, какой был у них разговор. Несчастная женщина прослезилась от радости. Того же вечера Филипповы дети пошли уже спать сытыми. А Филипп сдержал слово и стал неотлучным другом Михайла. Дети его мололи на жерновах хлеб, и сытыми принимались за работу. К осени изба Филиппова наполнилась уже добром от своего заработка. И не ступил он ногой в кабак. И другое было у них здоровье, и сила, и веселье, – не такое, как от водки, скверное, а чистое христианское, от доброй совести, от добрых, христианских дел. Осенью началось ученье в школе. Засиял свет во тьме. Церковь наполнялась народом, -школа детьми; только кабак опустел.
И поняли тогда односельчане Филиппа значение святых слов: Слава Тебе, показавшему нам свет!
Наумович
Плоды трезвой жизни
Дом крестьянский светлый, чистый
Так и манит взор;
Садик около тенистый,
Рядом виден двор;
Клуня, станя для лошадок.
Для скота сарай.
Где ни глянь, везде порядок,
Уголок, как рай.
Ходит сытая скотинка,
Бодрые коньки,
И породистая свинка,
И рогатые быки,
Вижу – хата, клеть и сени
Блещут чистотой,
Видно, тут не знают лени
И встают с зарей.
Весь увешан образами
Угол, словно храм,
И лампадки огоньками
Часто блещут там.
Стол холстиною покрытый,
Скамьи вдоль стены;
Детки чисты и умыты,
Тихи и скромны.
Мужики спешат на поле,
Бабы в огород,
А подростки день весь в школе:
Каждый у работ,
Дома-ж маленькие дети,
Да любимый дед.
Чинит он рыбачьи сети,
Бодр, хотя и сед.
Как у юноши, румяно
И свежо лицо;
Старость дедушке не рано
Села на плечо.
Прямо держится, не гнется;
Полон рот зубов, –
А сочти – ему найдется
Чуть не сто годов.
Обладал он силой львиной,
Мало лет назад.
Полон ласки голубиной,
Добрый, добрый взгляд.
Чистота и непорочность
В сердце у него;
В жизни труд, порядок, точность,
Идеал его.
В пище, сне, блюдет он меру,
Только воду пьет,
И храня святую веру,
Как аскет живет.
Всю семью он держит строго,
Баловать не смей;
Учит всех бояться Бога,
Да любить детей.
Учит каждого трудиться,
Делать всюду лад;
Приучает всех трезвиться,
В рот вина не брать.
Навострившись самоучкой
По «грамотке» встарь,
Любит сам с малюткой внучкой
Проходить букварь,
И в семье царит порядок,
Да любовь живет,
А в хозяйстве не упадок,
Но доход растет.
Всем домашним в воскресенье
Отдых, – в храм идут,
Жертву Богу на моленье,
На свечу несут.
Молодежь повеселится
В праздничные дни;
Сквернословить, да браниться
Боже сохрани.
Сколько все в работе чинны,
Столько средь утех
Беззаботны и невинны
Игры, песни, смех.
Соберутся здесь же вместе,
Книжку вслух прочтут,
Трезвость жизни, благочестье
Воцарилось тут.
Все счастливы и здоровы,
Любо посмотреть:
Здесь кабак свои оковы
Не успел надеть.
Если б только всюду эти
Нравы водворить,
Хорошо-б тогда на свете
Было людям жить.
Священник И. Ганицкий
Правило, которому никогда не нужно следовать
Проснувшись, Лубо чувствовал себя усталым, не оправившимся от вчерашней попойки, неспособным работать. После четырехдневной работы и двухдневных свадебных пиршеств имеют же право бедные люди на суточный отдых! Придумав такую неопровержимую причину, он снова лег, несмотря на воркотню своей жены, которая его обзывала лентяем.
Встав часов в одиннадцать, совершенно одурелый от сна и водки, он подошел к окну подышать воздухом. Квартира, в первом этаже, выходила на угол глухого переулка. Близ водокачалки он заметил свою жену, которая мыла белье. На голове у неё была надета косынка, вероятно, для того чтобы скрыть синяк от удара кулаком. Лубо вспомнил ночную драку, адский шум, который возмутил всех соседей. Он колотил жену без причины, ни за что, по привычке. И он улыбнулся: его забавляло бить свою жену.
Двое детей, Иван и Сусанна, возвратились из школы. Освободившись от своих книг и тетрадей, они снова пошли в переулок поиграть до завтрака. Жена крикнула снизу: «я иду в лавку». Лубо видел, как она удалялась.
Мужчины были еще в мастерских, женщины заняты на кухне, так что только двое детей придавали несколько жизни одинокому и безмолвному переулку. Из окна отец наблюдал их забавы.
Иван, старший, одиннадцати лет, худощавый, нескладный, с видом порочным, наглым, как у многих парижских уличных мальчишек; Сусанна, восьми лет, бледная, худая, с узкими плечами, с огромной синевой под глазами, с грудью, потрясаемой сухим кашлем.
– Ваня, сказала Сусанна, давай играть в семью.
– Хорошо, отвечал мальчик, ты жена, а я муж. Сегодня понедельник, и я прихожу домой пьяный, как папа.
Подражая неверной походке пьяницы, мальчишка орал какие-то несвязные слова, перемешанные с проклятиями. От слов он быстро перешел к тумакам.
– Зачем ты меня бьешь? спросила Сусанна.
– Разве папа с мамой не дерутся, когда папа приходит пьяным? Давай делать, как они.
Убежденная этими словами, девочка отдавала удар за удар.
Это обезьянье подражание семейной сцене удивительно забавляло Лубо.
Обмен тумаков продолжался. Иван, как более сильный, и бил сильнее; Сусанна плакала; он продолжал бить кулаком и ногой, несмотря на крики ребенка, лицо которого было совершенно обезображено. Он испытывал видимое удовлетворение, заставляя ее страдать. По натуре жестокий, он любил мучить птиц, насекомых, сыграть с товарищами злую шутку. Вид крови доставлял ему наслаждение. Когда кровь потекла из носа Сусанны, его как будто потрясла спазма, он освирепел, бросившись на сестру, опрокинул ее на спину и сдавил ей горло, чтобы задушить ее.
Когда Лубо понял опасность, которой подвергалась его дочь, он вскрикнул, но голос, хриплый и слабый, не был слышен слишком возбужденным мальчиком. Он хотел броситься на помощь Сусанне, но ноги, как пораженные параличом, отказывались ему служить. Он присутствовал, прикованный к месту, при последнем издыхании своего ребенка.
Когда вернулась мать, Сусанна была мертвая. Когда Ивана спросили, он отвечал, что хотел посмотреть: «как это умирают».
Лубо сошел с ума.
Верный магометанин
... Носильщик, встреченный как раз кстати, около дуара, арабского лагеря, вызвался показать мне город.
Последние отблески дня погасали, становилось холодно, луна не показывалась, и звезды, обыкновенно такие блестящие, были задернуты облаками.
Я знал, что нахожусь в стране длинных рассказов, которыми арабские проводники любят развлекать путешественников. Поэтому я нисколько не удивился, когда мой носильщик, с печальным и сосредоточенным лицом, вдруг заговорил:
– Вот, в такой же день, как сегодня, умер бедный Хаджи-Бей, из страха убить своего отца и обидеть свою сестру.
– Легенда? спросил я.
– Да, господин, легенда.
Ему не было нужды повышать голоса, чтобы привлечь мое внимание; уверенный, что для ушей европейцев, всегда открытых, всегда жадных для новостей, рассказ будет достаточно интересен и трогателен, он продолжал, глядя на темное небо.
– Был май месяц. Ветер дремал, покачиваясь на неподвижных вершинах пальм. Вдруг перед палаткой из волокон диких пальм, сооруженной семьей Хаджи-Бея, которая нашла это место удобным для своего поселения, благодаря хорошим пастбищам и плодородной почве, в ту минуту, когда старший сын, возвращаясь с полей, приближался к дому, высокий человек ужасного вида, с нататуированным вокруг его шеи изображением цепочки, поддерживающей амулет, двинулся на него и пригласил его следовать за собою. Он не сопротивлялся, но держался в стороне. При повороте дороги демон (это был один из них) остановился и сиплым голосом сказал Хаджи-Бею: «Твоя смерть неизбежна; но, тем не менее, пославший меня окажет тебе милость, если ты удовлетворишь одному из этих трех условий: ты убьешь своего отца, или измучишь свою сестру, или, наконец, ты выпьешь эту бутылку алкоголя». Тогда его рот округлился, черные волосы с серебряными нитями рассыпались по плечам, его кафтан из розового сделался синим; звезды погасли, подул ветер, а молодой человек все думал: что делать?
«Убить отца! о, какое ужасное преступление! И, однако, судьба одна будет в ответе: ведь она все предумыслила? Воткнут по всему телу моему заостренный тростник, затем бросят меня в кучу шипов терновых, потом подожгут ее, – и сожгут меня! Нет, не могу я убить отца своего: он дал мне жизнь, окружал меня самыми нежными заботами, и теперь еще он способствует моему счастью! Ах! это невозможно, я не могу убить моего отца!»
«Так я должен измучить мою сестру! Боже великий, она еще так молода и прекрасна, её черные, как смоль, волосы еще рассыпаются по её белоснежному телу, ей едва 15 лет, первая пора юности в нашей скороспелой стране, где красота вянет раньше двадцатой весны. Измучить мою сестру! Кто бы решился это сделать? – не разверзлась ли бы земля под его ногами?»
«Что делать? Я еще слишком молод, я еще не сделал своего дела на земле – и вдруг умирать! О, я чувствую сильное смущение, ужасную муку! Ну, пойдем... я умру!»
Демон молча слушал молодого человека; когда тот кончил, он сказал ему: «У тебя есть еще выбор; опустоши эту бутылку алкоголя, и жизнь, которая тебе так дорога, будет тебе оставлена».
Тогда, схватив бутылку, которую ему подавало это странное существо, он бросил ее со всех сил за несколько сажен, разбив ее в дребезги.
– Клянусь Аллахом! я предпочел бы умереть, чем отравиться алкоголем! воскликнул он.
Небо прояснилось, звезды заблестели ярче прежнего; демон исчез.
Потом честный Хаджи-Бей склонился и отдал последний вздох на руках тех, кого он не хотел погубить, чтобы тем самому избегнуть смерти.
Молодая девушка так старалась вернуть брата к жизни, что уронила свой вуаль, выставив таким образом свои священные черты нечистым взглядам неверных.
Потом он был похоронен у дороги, и вот эта куча камней, которую вы видите, обозначает могилу этого благородного сердца! Этот мрачный памятник был воздвигнут, согласно обычаю, набожной рукой прохожего.
Тогда и я помолился над могилой, благословляя память умершего, а мой носильщик отдал свой печальный долг молитвой к Аллаху.
Друзья трезвости
Веньямин Рюс
В наши дни вопрос о борьбе с пьянством стал модным вопросом. Но еще не так давно были совершенно другие времена и другие песни. О пьянстве если и говорили, то тихонько. Луч света в эту тьму стал проникать всего лишь лет 150 тому назад. Общество этот вопрос стал интересовать после выхода в свет в 1785 году книги: «Исследование о действии спиртных напитков»; автором этой книги был доктор Веньямин Рюс. Веньямин Рюс родился в сочельник, 1745 году, недалеко от Филадельфии, в Пенсильвании. Одаренный богатыми способностями, он уже в пятнадцать лет окончил учение и стал врачом. В 24 года он был избран профессором химии медицинского института в Филадельфии и скоро стал известен не только у себя на родине, но и в Европе. За свои научные труды он получал знаки отличия из многих европейских стран, но его внимание направлялось не только на научные предметы. Он принимал горячее участие в национальных и политических спорах своей родины. В 1774 году он стал членом представителей своей родины и в 1776 году первый предложил, чтобы английские колонии в Америке освободились от той зависимости, в которой они до тех пор находились по отношению к Англии и стали бы, таким образом, совершенно самостоятельными.
Англия относилась гордо и самовластно к своим колониям и вызывала этим общее неудовольствие в Америке. Тринадцать колоний соединились, назначая представителей народа, между которыми и Рюс был членом, и уже 4 июля того же года, Рюс, будучи председателем комитета самостоятельности, подписал бумагу, в которой утверждалась полная независимость Соединенных Штатов. После восьмилетней войны Англия должна была признать свои колонии независимыми. И эта колония уже превзошла силою и богатством свою родину Англию, несмотря на то что до этого была её лишь малою частью. Уже во время войны Рюс употребил все свои знания и влияние, чтобы учредить высшее учебное заведение в Карлисле, которое теперь уже более ста лет свидетельствует о знаниях и ясном понимании вещей того человека, который его основал. Рюс был замечателен как ученой, так и общественной деятельностью. Но еще и на другом поприще он оставил неизгладимые следы. Как врач и друг человечества, он имел возможность исследовать и видеть, как действуют на человека спиртные напитки и стал сам их презирать. И как уже было сказано, в 1785 году, спустя несколько лет после войны за свободу, из-под пера его вышла книга: «Исследование о действии спиртных напитков на душу и тело человека». Чтобы дать понятие о содержании этой книги, я сделаю из неё несколько выписок. Он писал: «Если бы я мог говорить таким голосом, который был бы слышен до самых отдаленных берегов Миссисипи, где граница Соединенных Штатов, то я сказал бы: «Друзья и сограждане! избегайте обычая употреблять спиртные напитки! Проповедники Евангелия всех церквей Соединенных Штатов, помогите мне, всею силою вашей священной обязанности и влиянием, спасти наших собратьев от их врага душевного и телесного».
«Смерть четырех тысяч американских граждан, погибших от желтой горячки в течение одного года, вызвала общее соболезнование и ужас, и подействовала так, что вся сила законов и все, что мог только сделать человек, было принято во внимание, лишь бы предупредить повторение этой болезни; отчего же не стараются с тою же ревностью охранять наших граждан от пьянства, которое свирепствует гораздо сильнее?» Далее он говорит о своем опасении, что правление страны может попасть в руки личностей, предающихся пьянству и нравственно испорченных. Такие законники очень скоро повергли бы страну в опасность. Изложив те законы, которые, по его мнению, необходимы в интересах общества трезвости, он продолжает: «чтобы облегчить введение законов этих в действие, не было ли бы полезно, если бы приходы христианских церквей порешили предавать торговцев и потребителей спиртных напитков церковному покаянию?»
Книга доктора Рюса прилежно читалась и производила везде глубокое впечатление. Книга была небольшая, ее печатали сначала целиком во многих газетах, и издавалась она брошюрой во многих изданиях. Автор не остановился на половине дороги: он лично обращался к многочисленным согражданам, прося их делом поддержать его взгляды, а при случае говорил также в общественных собраниях, внушая всем, таким образом, долг трезвости. И он действовал с таким успехом, что в Америке все было сделано в пользу трезвости, благодаря его статье, так как все, которые после него выступали сторонниками трезвости, многому научились и укрепились в своих взглядах, именно через чтение его книги или через его личное влияние на них. И так как все ревнители трезвости и других стран света получили свое начало из Америки, то и мы должны быть так же ему благодарны, как и американцы за то, что он сделал во благо этого дела. Веньямин Рюс был врач и ученый, и потому он мог судить о действии спиртных напитков, и его речи на этот счет производили глубокое впечатление на общество. Кроме того, в нем было еще что-то большее. Были тысячи врачей, знавшие и видевшие то же, что знал и видел Рюс, но они ему не оказали даже поддержки. Рюс, кроме врача, был также другом человечества и верующим христианином. Поэтому, видя и чувствуя гибельное действие спирта, он не мог равнодушно относиться к этому, душа его возмущалась, и он возвышал голос, чтобы действовать, чем мог, для спасения того, что можно еще спасти. Насколько важным для борьбы за трезвость он считал веру, свидетельствуют следующие слова, взятые из одного письма к другу, написанного в 1789 году: «Я принужден верить, что на пьянство можно действовать только религией. Человеческие средства ни к чему не привели». Поэтому он и обратился особенно к своим соотечественникам священникам и их приходам, чтобы в них возбудить туже ревность, которая наполняла его душу. И тут он употребил свое влияние с успехом. Рюс умер в 1813 году. Его клич к друзьям трезвости не пропал даром. В 1789 году образовалось первое общество трезвости в Литенфильде, в Коннектикуте, к которому присоединилось двести честных крестьян. О судьбе этого общества имеются самые неточные сведения. Нам больше известно об обществе, учрежденном в Нью-Йорке, в 1808 году. Это было первое вполне организованное общество трезвости во всем свете. Оно было основано одним молодым врачом, по имени Кларк, который, прочтя статью Рюса, глубоко возмутился против пьянства, всюду его окружавшего и задумался над тем, как бы прийти ему на помощь. Его осенила мысль основать общество трезвости, которое служило бы могучим союзником в борьбе с пьянством. Прежде, чем взяться за дело, он решил сначала поговорить с пастором своего прихода, Армстронгом. В один теплый вечер марта месяца, проехав около мили верхом по вязкой и глинистой дороге, приехал он к вышеупомянутому пастору. Рассказывают, что как только он вошел, и, не успев еще сесть, сейчас же воскликнул: «Господин пастор, я пришел к вам по важному делу: весь наш город превратится в общество пьянства, если не примется никаких мер против него». После этого вступления он предложил свой план.
Пастор согласился, и они тут же сговорились, как действовать дальше. После этого было основано общество, работавшее вначале с успехом, потом образовалось другое такое же общество в соседнем городе. Но рвение мало-по-малу стало остывать, над обществом стали издеваться, и руководители его, кажется, утомились, так как позже, когда в других странах стало сильно преследоваться пьянство, мы встречаем их руководителями новых обществ. К более надежным последствиям привела другая попытка, вызванная самим Рюсом. Как на другие приходы, он старался еще раньше подействовать на пресвитерианский приход, и в 1811 году, за два года до своей смерти, он разослал тысячу экземпляров своей книги для раздачи даром, и при этом написал прихожанам письмо, вызывая их принять живое участие в этом деле. Только что собравшееся в это время пресвитерианское общество в Соединенных Штатах приняло его доводы во внимание и решило, чтобы каждое общее церковное собрание само по себе обсудило это дело. Большая часть из них тщательно обсудила этот вопрос со всех сторон. Я хочу здесь показать, что было решено церковными собраниями в Массачусетсе и в Коннектикуте. Оба эти избранные комитета должны были дать на следующий год в собрании свое решение. Комитет в Коннектикуте, рассмотрев это дело и убедившись, что пьянство принимает все большие размеры, объявил, что он должен сознаться, что не нашел никакого средства для улучшения дела. Член собрания, пастор Лиман Бешер, который, под впечатлением книги Рюса, уже несколько лет тому назад говорил проповеди о трезвости, находился в собрании, и он рассказывал потом, как кровь закипела в его жилах, когда он услышал это; он моментально встал и предложил сейчас же образовать комитет из трех лиц, которые бы на этом же собрании решили, как прекратить пьянство. Комитет был избран и на другой же день решение было готово. В решении этом предлагалось, чтобы священники для своих проповедей выбирали темою пьянство, чтобы в домах священников не употреблялись спиртные напитки, чтобы родители уничтожили всякое употребление напитков в семье своей и предостерегали бы от пьянства детей своих, а также, чтобы распространялось чтение о трезвости и т.д., и чтобы образовалось вольное общество на пользу нравственности. Предложение стало предметом общего обсуждения и признано было хорошим во всех отношениях. Вследствие этого основалось в мае 1813 года общество, которое принесло большую пользу своею деятельностью. Но оно сделало одну ошибку, повредившую делу, понадеявшись слишком на свою деятельность. Через несколько лет стала править другая политическая партия: прежние законы были отменены и введены новые. Заинтересованные же делом не были к этому готовы. Общество прекратило свою деятельность. В Массачусетсе шли дела несколько иначе. И там образовался комитет и сразу начал действовать: добыл точные сведения и суждения относительно действия спиртных напитков на народ, также и статистические сведения; затем, также стал думать об учреждении вольного общества для борьбы с пьянством. Членам этого комитета было предложено образовать общество в том же духе; такое же общество было составлено для выработки сборника правительственных законов и постановлений, касающихся спиртных напитков. Через год комитет имел случай, в новом собрании священников, предложить веское мнение и получил согласие продолжать свою деятельность в том же разумном направлении. В следующем же году, 4 февраля, собрались в Бостоне, по приглашению комитета, многие выдающиеся государственные люди, и основали Массачусетское общество для борьбы с пьянством; общество это, хотя и изменило свое название, но продолжает до сих пор свою деятельность. В продолжение пяти лет присоединилось к обществу этому сорок местных обществ и, таким образом, будущность его обещала многое. Но и в этом обществе понемногу стала пропадать первоначальная ревностность. Многие из выдающихся мужей оставили это общество, не видя плодов своего труда, и, вообще, об обществе трезвости распространилось мнение, что оно ничего не делало. Таким образом, прошло сорок лет с того времени, как доктор Рюс своею книгою обратил внимание своих соотечественников на то, что пьянство есть бесчестие, которое должно быть удалено, но плоды всех его стараний привели только к переутомлению и малодушию. Что же касается бесчестия, которое следовало бы устранить, то оно распространилось за это время еще сильнее, вопреки всех обществ, проповедей и вопреки всего, что было испробовано против силы пьянства. В 1826 году родилась у некоторых друзей трезвости, в Массачусетсе, новая мысль, которая, будучи применена к делу, возбудила новую жизнь и привела сторонников трезвости на новую дорогу. Когда они посетили Бостон, чтобы посоветоваться там с другими друзьями этого же дела, то один значительный купец сказал им: «Уже в течение пятнадцати лет я работал во благотрезвости, но еще не заметил ни малейшего плода и поэтому потерял к ней всякую охоту». На это ему ответили: «Мы имеем новую мысль. Мы не хотим собственно исправления пьяниц, но мы желаем, чтобы все, умеренно пьющие, совершенно бросили бы крепкие напитки. Пьяницы, если и не исправятся, то они скоро вымрут и страна освободится от них». – «Я сознаю, ответил купец, – что об этой новой мысли следует подумать. Если вы намерены открыть совещание, то я приду туда». Последствием этого нового плана было тоже основание нового общества, которое распространилось по всему материку Америки, вызвало тысячу местных обществ и менее, чем через четыре года распространилось даже по Европе, где оно во многих странах образовало такие же общества трезвости, как и на своей родине. На этом оканчивается наше историческое воспоминание. Много было перемен и в следующие года в борьбе за пьянство, появились новые взгляды и новые правила действий, а в особенности в Европе, куда впервые была занесена эта мысль, и там, как и вначале в Америке, появлялась таже апатия и бесплодность действий. Но, как бы то ни было, где эта мысль зародилась, там и жила: где был нравственный и религиозный интерес, там рождалась и мысль о трезвости, учреждались общества трезвости и держались во всей силе, потому что для борьбы с пьянством нужна сила; более же подходящих действительных правил еще не открыли. До появления Рюса христиане смотрели на употребление хмельных напитков, как на обыкновенную вещь, над которой никогда не задумывались, дозволяется ли оно или нет, и на пьянство смотрели, как на необходимое зло, против которого почти ничего невозможно сделать. Доктор Рюс впервые открыл людям глаза, что именно обычай употреблять спиртные напитки, дающий повод к пьянству, есть злоупотребление свободой человеческой, а пьянство, значит, есть кара за злоупотребление, кара за грех и проклятие. Вначале, хотя это и смутно понималось, все же чувствовалось, что следует принять против этого какие-нибудь меры, чтобы исправить зло. Таким образом, было положено основание борьбы за пьянство. Как врач и естественник, Рюс указал на действие спирта на органы человеческого тела, как истинный христианин, он не забыл доказать, какое влияние оно имеет на духовную жизнь, на душу, и из тех примеров, которые он вывел, и произошли все движения, вызвавшие борьбу против пьянства. Сам он не успел сделать выводов своей мысли, потому и не требовав полной трезвости и не мог доказать, что употребление и малого количества спирта вредно, но, как видно, сам он вел жизнь вполне воздержанную, также жили и многие другие из его современников. И когда в 1787 году, 4 июля, по поводу только что установленных правил, устроили праздник, то, кроме пива и домашнего яблочного вина, не было выпито никаких других спиртных напитков. Вскоре, после появления Рюса, несколько лиц, войдя в обоюдное соглашение, образовали общество и осуществили его мысль. Уже в 1789 г. общество, учрежденное в Литлефильде, требовало присягу от трезвенников, так же и общество в Моро, хотя требование этой присяги покажется нам странным. Общество в Моро делало исключения для празднеств, так что члены имели право пить, но только под условием, чтобы в таких случаях они вносили известную сумму штрафа в кассу общества. Но это общество стояло совершенно отдельно и нигде не вызывало сочувствия.
Только после смерти Рюса обнаружились успехи, сорок лет после того, как книга его вышла из печати. Тогда изданы были правила общества, обязательные для каждого отдельного члена этого общества. Вначале не требовалось особенных обязательств от тех, которые желали стать членами, но скоро стали приводить к присяге, как и в обществах Литлефильд и Моро. Когда сорокалетняя опытность доказала, что наклонности не изменить, несмотря на все усилия общества трезвости, то это вызвало новую деятельность против этого зла. Наконец, стало обязательным для членов общества решительно восстать против господствующей привычки, новый обычай восстал против старого, и с этой минуты общество трезвенников стало действовать с большею силой, чем прежде. Через несколько лет наступил следующий период развития. Общество трезвости вначале запрещало только спиртные напитки, но о слабых или на хмелю настоянных ничего не говорилось. На это уже вначале претендовали ясно мыслившие трезвенники. Лиман Бешер пишет об этом так: «Мы ни слова не упомянули тогда о винах, так как находили лучшим восстать против того, что больше всего употреблялось и что было опаснее, и считаем поэтому вернее бороться с одним зверем, нежели тянуть и другого за рога, но сами мы сознавали ясно, что и вина должны быть исключены из употребления, что мы и делали большею частью и в наших семьях».
Но только теперь стало ясно обществу трезвости, что для того, чтобы победить пьянство, следует воспретить всякие охмеляющие напитки без исключения. А теперь, когда прошло еще полвека, чего мы достигли? Уверились ли мы в том, что настоящие правила и действия верны и лучше тех, которые были вначале? О, да! Истекшее время уже рассеяло многие предубеждения в этом деле, и мы надеемся, что будущность очистит остальное. Только опыт может совершить перемену, если бы только люди руководились разумом. Но они этого не делают. Разум слишком холоден и не может один руководить человеком. Но там, где оканчивается рассудок, там начинается сила любви. Уже у первого ревнителя трезвости действовали и рассудок, и любовь, рука об руку, и понемногу покорили себе большое значение у людей. Мы знаем, что народ, любящий спиртные напитки, наказуется за то проклятием. Оттого им недостаточно одного разума, чтобы оставить пьянство. Любовь заставляет меня это сделать. Из любви к народу, из любви к моему ближнему бросаю я привычку, которая, будучи народным обычаем, делается для многих проклятием. Тот, кто знает истинную любовь и в чьем сердце горит огонь любви, тот не может быть, равнодушен к труду трезвости. Когда он поймет, что, присоединившись к нам или следуя нашим основным правилам, он может сделать добро, то он тотчас же готов на это. Еще не все постигают умом и сердцем наше дело, но на основании столетней опытности можно сказать, что придет то время, когда все его поймут и тогда уже не будут спорить о присягах трезвенников и об обществах трезвости. Тогда каждый поймет, что его обязанность принять во внимание то, что теперь называется абсолютною трезвостью. Прошедшее столетие научило нас, что силы человека слабы и что он подвержен ошибкам, долго ходит ощупью в темноте, пока не найдет верный путь. Изучили мы также и то, что начинается с истинным желанием и с верою, получает благословение и что рука Господа Бога над трудящимся и исполняющим Его волю. Зная все это, мы можем смело продолжать наш труд без опасения, что он будет напрасен.
Отец Матфей
I
Не так давно, перебирая свои книги, я натолкнулся случайно на несколько вырванных листов из записной книжки. Страницы уже пожелтели. Вчитываюсь в них и от пожелтевших страниц целый рой воспоминаний слетел на меня.
Это было одиннадцать лет тому назад, я учился в одной из семинарий. Время тогда было горячее: о трезвости народной говорили много.
Многие из моих товарищей даже увлекались этим делом; они выписывали брошюры о пьянстве, листки, картины. Делалось это на те небольшие гроши, что попадали им в руки. Кружок этих трезвенников заинтересовал меня, и я в скором времени сделался одним из самых ярых приверженцев этого кружка. Мы спорили, строили планы. Нам грезилось, что мы, как древние апостолы, идем по матушке Руси, произносим громовые речи о пьянстве! И всюду полный успех. Радужные мечты уносили далеко, далеко. Перед нами рисовалась Русь, покрытая не кабаками и виноторговлями, а школами, библиотеками и другими просветительными учреждениями... Мечтать было так приятно, что мы совершенно уходили в этот мир и, как какие-нибудь заговорщики, составляли и сочиняли целые проекты и планы об отрезвлении народа. Во время этих разговоров я впервые и услыхал имя ирландского священника, отца Матфея. Мне страстно захотелось достать и прочесть полную биографию этого священника.
Но наступили летние каникулы. Кружок разъехался, при чем каждый дал клятву летом побеседовать с мужиками о пьянстве.
Всю дорогу от города до села я только и думал о том, что и как я скажу своим односельчанам о пьянстве. У меня и мысли не было, что я еще слишком молод для этого дела (мне минуло тогда только 17 лет).
Подошел храмовой праздник. На селе мужики гуляли во всю. Набрался я храбрости и решил, что это удобный случай для беседы о пьянстве. И как горько поплатился я за эту проповедь.
При первых же моих словах мужики подняли меня на смех, посыпались ругательные слова, – и я со стыдом покинул поле сражения. И долго еще меня по селу называли разного рода прозвищами.
Мне было больно, что мой искренний порыв встретил такой холодный прием. Моя вера в возможность борьбы с пьянством исчезла, и я долгое время недоверчиво относился ко всяким разговорам или прочитанным известиям о тех или иных успехах в борьбе с пьянством.
Это недоверие исчезло сравнительно недавно, когда я уже священником выступил опять и с большим успехом на борьбу с пьянством. И при первой удаче мне вспомнился и снова предо мной ярко встал образ «Апостола трезвости» – ирландского священника отца Матфея, и потянуло опять, во что бы то ни стало, познакомиться, как можно подробнее, с его деятельностью. Но, к моему горю, у нас на Руси кроме краткой, хотя и задушевно написанной статьи отца Наумовича об отце Матфее ничего не писано. И опять прошли долгие месяцы, пока из Англии не прислали целый ворох книг и брошюр об отце Матфее. Там его чтут и уважают.
Да и нельзя не преклоняться пред этим самоотверженным борцом, – мучеником за трезвость.
Вся его жизнь была одним непрерывным подвигом, совершая который он совершенно забывал себя и все отдавал ближнему.
Родиной этого необыкновенного человека был небольшой ирландский городок Томатсоун. На одной из старинных улиц этого городка, в небольшом домике, жило семейство одного из выходцев Валлиса. Был скучный, дождливый осенний вечер. Дождь лил, как из ведра. Туман совершенно покрывал весь город. Горожане уже давно потушили огни и безмятежно спали под частый дождик, с шумом ударявшийся о черепичную кровлю.
Лишь только в доме Валлийского выходца светил небольшой огонек. По временам этот огонек как-то судорожно вздрагивал, – видно было, что его переносили с места на место. В доме ждали рождения ребенка. Прошла мучительная ночь, и только под утро, когда рассеялся туман и тусклые лучи раннего солнца заглянули в комнату, – раздался голос бабушки, поздравлявший отца с новорожденным сыном. Это было 11 октября 1790.
Теобальд, так назвали при рождении будущего Матфея, был восьмым ребенком в семье. Семья уже бедствовала, голодные дни ей уже были знакомы, Отец выбивался из сил, чтобы добыть кусок хлеба для семьи. Силы были надорваны нуждою и горем, а тут вдобавок он еще простудился, слег в постель и больше не вставал. Теобальд остался сиротой и должен был поселиться у своей бабки, Елизаветы Матью. Его бабушка была ревностная католичка. её любимыми гостями были католические патеры, монахи, странствующие миссионеры. С ними в беседах она проводила целые вечера, – что ей чрезвычайно нравилось. Простая, но верующая старуха решает, что и для её маленького внука самый лучший путь – быть патером.
Мальчик не противится желанию бабушки. Он и сам полон тех впечатлений, которые оставляли в его душе чудные рассказы капуцинов о папе, Риме, аде и других предметах.
Скоро у Теобальда появляется и наставник – один католический священник, который времени даром не тратил. В 13 лет он был уже таким ревностным поклонником и почитателем папы, что даже сам наставник удивился. Перед Теобальдом широко распахнулись двери школы в Кинкели и католической Мэйнусской семинарии. Порывистая натура Теобальда не выдержала. Семинария давила его, – и он, пробыв в ней два года, ушел. Его неотступно звала куда-либо на свободную жизнь забота о личном спасении. Мятущейся душе дает приют монастырь капуцинов. Но здесь нечего было делать такой кипучей натуре, как отцу Матфею; – он, без всякого смущения, покидает монастырь. Ему хотелось теперь другого: забыться среди служения ближним. Мысль была скоро и приведена в исполнение. Он ушел в монастырь ордена францисканцев. Францисканцы были рады такому человеку. Дел у них было много, а работников никого. Отца Матфея рукоположили в священники, это было в 1814 году, и он весь отдался своему пастырскому служению.
Страждущие, оскорбленные, униженные, забытые людьми – вот та паства, среди которой пришлось работать отцу Матфею. В одном из заброшенных и запущенных зданий францисканского монастыря он устроил больницу для больных, и приют для сирот. Но здесь проработал только один год и переселился в город Корн, где уже он и прожил вплоть до самой своей смерти.
В Корне отца Матфея скоро узнали и полюбили. Он резко выделялся из среды своих сотоварищей. Те любили блеснуть своим красноречием в кругу избранных слушателей, искали приглашений на званые обеды к богатым и знатным гражданам Корна, произносили здесь подчас полные остроумия речи, с лицемерной улыбкой фарисейского смирения выслушивали расточаемые по их адресу улыбки, – а отец Матфей нес слово любви беднякам. Он исходил все те улицы и закоулки Корна, где ютилась всякая беднота, перелазил во все подвалы и чердаки, – полюбил до глубины души всю эту бедноту, презираемую и гонимую миром, и стал исключительно пастырем, их. Он отдал им свое время, свой кошелек, свою душу. Все бедняки и горемыки Корна сделались его семьей, о которой он болел и скорбел, как родная мать. Его видали и у постели умирающего, и в холодном подвале покинутых сирот.
Умирающего он ободрял словом надежды на лучшую жизнь там, где нет ни плача, ни слез, больного успокаивал своей верой в возможность выздоровления, сиротам открывал свой кошелек. К отцу Матфею шли все, – они не боялись, что их не примут, или откажут. И бедняки боготворили отца Матфея. Для них был праздник, когда они видали его высокую фигуру, с улыбающимся лицом, с глубокими глазами, полными веры, и когда слышали его речь, всегда утешающую и вливающую бодрость в смущенное сердце.
Ревностный католик, – отец Матфей в делах любви, как евангельский самарянин, не отказывал никому. Когда к нему обращались за помощью, он не спрашивал нуждающегося, – протестант он, еврей или католик, – а делал то, в чем проситель нуждался.
Доброму пастырю много горя и нужды доставляло страшное пьянство его пасомых. Алкоголь в крепких цепях держал в это время почти все население Ирландии. Ирландец все приносил в жертву этой своей страсти. Продаст ли на базаре часть скудного урожая картофеля, спустит ли ловкому торгашу откормленную свинью: вырученные пенни и шиллинги шли в карманы кабатчиков и трактирщиков. Каждый базар повторялась одна и та же история. Муж, отправляясь в город продавать овощи или скот, клялся жене, что не зайдет ни в один кабачок и вернется домой вовремя, с деньгами и трезвый. Наступал вечер, проходила часть ночи, – мужа сплошь и рядом привозили без движения и без денег.
Как зараза, – пьянство охватило все население Ирландии. Из деревень оно переселилось в города, где ревностными его последователями явились рабочие, мастеровой люд. Пили мужчины, им подражали жены, а за ними потянулись и дети. Тюрьмы наполнились преступниками, больницы больными, могильщики радовались, что их заработок увеличивается, так как с каждым днем число умерших увеличивалось. Семья рушилась, – разврат проникал всюду. Добрый, сам по себе прекрасный ирландский народ шел быстрыми шагами к вырождению.
Такая мрачная будущность родного народа страшила отца Матфея. Не раз он по ночам в тиши своей комнаты склонял колени пред Распятием. Гас светильник, наступало утро, – а он все еще стоял на молитве. Он молился о том, чтобы Господь вернул его ирландцам счастливые дни, отвел их от служения этому страшному кумиру – пьянству. Горе, плач о гибели народа охватывали душу доброго пастыря. Душа не выдерживала, и тогда живая и увлекательная проповедь против пьянства лилась с его уст. Народ слушал, но, по-старому, пьянствовал. На все его убеждения – они отвечали: «это свыше наших сил, стоит выпить одну рюмку, – а там, глядишь, потянуло и к другой, пропустишь третью и незаметно допьешься до потери сознания».
Эти слова приводили в отчаяние отца Матфея; по временам и в его верующей душе возникало отчаяние, руки опускались и не верилось в возможность борьбы с этим злом.
В это время в Корне жило несколько семейств, принадлежащих к секте квакеров. Ирландцы, особенно католики, терпеть не могли этой секты; хотя и напрасно, так как квакеры были люди в высшей степени симпатичные. Заблуждавшиеся в вопросах догматических, – они за то поступками и делами показывали свою веру во Христа в тысячу раз лучше католиков. Среди этого кружка квакеров возникла мысль об устройстве общества трезвости, как лучшего средства для борьбы с пьянством. Пред их глазами был живой пример прекрасного воздействия обществ трезвости на народную массу в Англии, где действительно, в это время, общества трезвости много сделали хорошего для нравственного оздоровления народа.
Но проповедь квакеров и их попытка устроить общество трезвости в Ирландии потерпели полное поражение. Ирландцы недоверчиво отнеслись к квакерам. Последние все же не пали духом и стали придумывать способы, как бы провести это полезное учреждение в народную жизнь. Думы их останавливались на отце Матфее. Они уже знали его, как проповедника против пьянства, знали и его отзывчивую христианскую душу пастыря, готового положить ее за спасение ближнего.
К отцу Матфею были отправлены ближайшие друзья его, Ричард Доуден и Вильям Мартин – убежденные трезвенники.
С глубоким сочувствием выслушал он речи своих друзей, но просил дать ему несколько дней на размышление. Тяжелые дни мучительной борьбы пришлось пережить отцу Матфею, прежде чем он решился ответить утвердительно на вопрос квакеров. Он боялся не трудов, которые ему предстояли на новом пути, – он не пожалел бы на это дело и своей жизни, а его пугала мысль о том, что будет, если и на этот раз дело его окончится поражением! А отец Матфей очень хорошо знал, что будет за этим поражением: позор, насмешки, разрыв с согражданами. Он колебался... Ночи проходили без сна... в страшном смущении. Рассудок шептал об осторожности, благоразумии, а сердце приводило на память те стоны, что неслись отовсюду из домов пьяниц, рисовало картины страшного развращения народа, – в ушах звучали убежденные слова друга Мартина: «отец Теобальд Матью, не отказывайся, – если ты вступишь в ряды нашего общества, то успех обеспечен. Ирландцы пойдут за тобой!» И, наконец, сердце победило. Матфей собирает в свою келью всех квакеров и обращается к ним с такою речью: «Если вашим предприятием может быть, спасена хоть одна заблудшая овца от погибели, – то этого вполне достаточно, чтобы я вступил в члены вашего общества трезвости». С этими словами он подошел к столу и твердой рукой вписал свое имя в список членов общества трезвости. Это было 10 апреля 1838 года.
На другой же день по городу разнеслась весть, что отец Матфей принял сторону квакеров и записался в «трезвенники». Богатые граждане Корна с ужасом качали головой при этой вести, называли этот поступок отца Матфея сумасбродством, а его считали сумасшедшим.
Но бедняки, всегда верившие своему пастырю, и на этот раз оказались ему верны. Все, что ни делал отец Матфей, – для них это было нерушимым законом.
Наступило воскресенье. В обычное время отец Матфей вышел говорить проповедь. Что-то новое было в ней, хотя говорилось все о том же пьянстве. Убедительная речь о совершенной трезвости, как единственном средстве спасения, так подействовала на слушателей, что в этот же раз многие изъявили желание вступить в члены общества трезвости. Со слезами подходили они к отцу Матфею и с горячей верой в возможность лучших дней просили его и их не оттолкнуть и принять в свое общество. Новые члены быстро разнесли весть об открытии общества трезвости по закоулкам, чердакам и подвалам Корна. Весть была встречена радостно; во второе воскресенье членов уже было 730 человек, – и в скором времени число их все увеличивалось и увеличивалось. Церковь стала тесна – и город принужден был отдать для воскресных собраний трезвенников громадное городское здание, находившееся на конном рынке. В здании свободно могло помещаться более 4 тысяч человек.
Но к концу года и это здание было мало. Количество трезвенников возросло до 150.600. Собрания происходили уже под открытым небом. Душою этих собраний был именно отец Матфей. Когда появлялась на особо устроенном возвышении его высокая фигура, – всякие разговоры в толпе прекращались, и все, притаив дыхание, боясь проронить хотя бы одно малое словечко, целые часы с наслаждением слушали вдохновенные речи отца Матфея. Их простая душа чувствовала, что пред ними говорит «живая вера», «крепкая надежда» и «могучая любовь», которая ни в чем не знает преград. И результат проповеди был всегда поразительный: сотни, тысячи рук поднимались к верху в знак своей решимости поступить в число трезвенников. Все обычно произносили такое обещание: С Божьей помощью обещаемся воздерживаться от употребления всяких опьяняющих напитков все то время, на которое вписаны в число членов общества трезвости; кроме того, обязуемся, насколько возможно, удерживать советом и примером других от пьянства».
Слух о чудесном перевороте, совершенном отцом Матфеем, быстро распространился по всей Ирландии. О нем заговорили даже по глухим, заброшенным фермам. И все, кто страдал от пьянства, – а имя им было легион, с надеждой на спасение обратили свои взоры на отца Матфея и с мольбой звали его к себе.
«Апостол трезвости», так прозвали своего отца Матфея простодушные ирландцы, получал из всех концов Ирландии сотни слезных прошений, подписанных тысячами имен, – с просьбой приехать к ним и открыть у них общество трезвости. Никому не отказывал отец Матфей и, как новый апостол, пустился в путешествие по городам и весям ирландским. И везде громадным успехом сопровождалось его святое дело. Тысячи пьяниц по его зову бросили пить и стали в ряды его трезвой армии, которая все росла и росла под благодатным Божиим покровом.
В 1843 году отца Матфея пригласили в столицу Англии – Лондон, где в особенности царило пьянство и тысячи связанных с ним пороков.
О деятельности отца Матфея в Лондоне сохранилось очень интересное свидетельство одного из непосредственных очевидцев всей лондонской деятельности отца Матфея. Очевидец этот, морской капитан Смис, тоже деятельный борец против пьянства. Он вместе с священником морской церкви открыл общество трезвости, и так в одном из писем рассказывает про отца Матфея:
«Наше общество трезвости, писал он, учреждено на чрезвычайно широких началах: мы принимаем в число членов и католиков; поэтому мне часто приходилось встречаться с ирландцами на собраниях, устраиваемых в Розмэрском переулке, на Рэтклифском шоссе и в других местах восточного Лондона. Здесь меня поразили рассказы многих ирландцев об отце Матфее; часто они выражали надежду увидеть когда-нибудь отца в Лондоне, защищающего всенародно дело трезвости.
Понятно, что, когда отец Матфей приехал в Лондон, я с большим нетерпением направился с тысячами со всех сторон стекающегося народа к месту собрания – большому лугу у торгового тракта в восточной части Лондона. Я был так поражен и восхищен его воодушевленной и искренней речью, в которой он, с одной стороны, ярко изобразил опасности, происходящие от употребления спиртных напитков, а с другой противопоставил ей ту зажиточность, то здоровье, то благоденствие вообще, которые являются плодом трезвости, что, как только он кончил, я взошел на площадку, где стоял отец Матфей и сказал ему следующее: «Батюшка, вы ниспосланы нам самим небом, которое одарило вас языком ангелов. Только вы одни в состоянии довести до конца дело великого народного обновления. Я буду счастлив, если вы позволите мне вас сопровождать по Лондону и оказать вам всякое вспомоществование; я более кого-либо другого в Лондоне привык говорить под открытым небом и насмотрелся я бедствий, порождаемых пьянством, тоже больше, чем всякий другой, из служащих в британской ли армии, в королевском ли флоте, в Испании ли, или во Франции». Отец Матфей горячо поблагодарил меня, и с того дня я сопровождал его с здоровенным молодцом, который служил нам для посылок. Так как Лондон я знаю, как свои пять пальцев, я ему принес не мало пользы во время его пребывания в столице, само собою разумеется, не получая за это никакого материального вознаграждения, или вообще какой-либо прибыли. Знал я также прекрасно привычки ирландцев и их страсть к водке и преклонялся перед дивною волею Господа, Который из Ирландии как раз прислал нам отца Матфея, проповедующего с необыкновенным дарованием и успехом идеи трезвости. И где это проповедующего? В столице демона пьянства, в восточном Лондоне, где находятся наши корабли, сосредоточена наша торговля, валяются по кабакам тысячи матросов... Часто мне казалось, что восток столицы громадная яма, в которую собрали со всего света весь разврат, все пороки.
На собраниях, устраиваемых отцом Матфеем в этой части города, я обыкновенно был одним из надзирателей; иногда я тоже говорил. Часто мне приходилось принимать меры против противников движения трезвости, которые, приходя громадными толпами на наши собрания, старались сорвать их.
Когда отец Матфей кончал, приглашались все желающие выйти вперед, опуститься на колени и присягнуть, выговаривая хором слово в слово формулу присяги. Некоторым лицам было поручено считать присягающих, и каждый день я составлял именной список новым членам, и списки эти еженедельно обнародовались. Когда отец Матфей уехал, все они были мною напечатаны. Много лет прошло с тех пор и новые поколения забыли о них.
4 апреля 1860 года я совершенно неожиданно получил от незнакомого лица из Белфаста несколько журналов и газет, издаваемых обществами трезвости. Я был очень обрадован этой присылкой; в свою очередь я теперь посылаю том именных списков, относящихся к пребыванию отца Матфея в Лондоне.
Из этого списка видно, что отцом Матфеем было сделано 19 собраний в различных частях Лондона, преимущественно там, где ютилась беднота, и записано в члены общества трезвости 63.037. Но этого мало: более полмиллиона людей выслушали горячую проповедь о необходимости трезвости, как надежного средства к обновлению народному.
Нельзя сказать, чтобы все были рады отцу Матфею. Не мало было таких, особенно виноторговцев, которые все меры употребляли к тому, чтобы так или иначе повредить делу отца Матфея. Эти противники трезвости учиняли на собраниях всякие скандалы, кричали, свистели. Тяжело было это наблюдать отцу Матфею, но ради дела он и это сносил терпеливо.
Но все-таки он чувствовал себя плохо среди чужого города, население которого не всегда понимало речи отца Матфея, и он спешит в свою милую Ирландию. Ирландцы с восторгом встретили его, и отец Матфей с новым жаром принимается за дело.
II
Отец Матфей понимал, что для укрепления в народе трезвости недостаточно только одного обещания, а нужна правильно организованная целая сеть просветительных учреждений и разумно, на нравственных началах, устроенные развлечения. Для этого он устраивал собрания с речами, пением, концерты, торжественные процессии, хоры певчих, трубачей, заводил библиотеки, чтения. Все это устраивалось на широкую ногу. Матфей не жалел средств, – но, к его горю, вокруг него не мало было негодяев. Они воспользовались доверчивостью отца Матфея, растратили от его имени не малую сумму денег, взятую в долг. Это было в 1844 году. Никогда движение в пользу трезвости не достигало такого успеха, как в этот год. Среди ирландцев насчитывалось около трех миллионов трезвенников, по Ирландии раскинута была цепь маленьких обществ трезвости.
Тюрьмы опустели, народ не голодал. Матфею в это время было 54 года. Все ему улыбалось: силы были, здоровье тоже... но черные тучи собирались над его головой. К нему приступили кредиторы. Платить долги было нечем. Ни один богач не шевельнул пальцем, чтобы помочь несчастному. Безжалостные кредиторы отрывают отца Матфея от любимого дела и сажают в тюрьму.
Быстро разнеслась об этом весть и достигла Лондона. Совесть заговорила у людей. Была объявлена подписка, денег было собрано довольно и отца Матфея выпустили из темницы. Но перед ирландцами был уже не прежний бодрый, живой отец Матфей, а только подобие его. Тюрьма унесла и здоровье, и часть веры в людей.
Усталый нравственно и физически, отец Матфей опять принимается за свою трезвость, но без прежнего пыла.
Беда не приходит одна. Едва вышел отец Матфей из больницы, как Ирландию постигло страшное бедствие: болезнь картофеля. Быстро по всей Ирландии пронеслись эти два страшные слова: «картофель погиб». Для ирландца картофель все: и хлеб, и одежда. Нет картофеля, – и ирландец голодает.
Три года голодали ирландцы. Многие страны Европы пришли к ним на помощь. Пожертвования лились, – но этого было мало, чтобы прокормить народ. С голодом появился и его неизменный спутник – тиф. Народ умирал ежедневно десятками и некому было их лечить. Исхудалые, больные ирландцы производили своим видом чрезвычайное впечатление. Все это звало отца Матфея на другую работу – помощь голодающим, и он ушел весь в нее. Раздавал им все, что получал, ходил по домам богатых и выпрашивал у них что-либо для голодных.
Тяжелые лишения и нужда пробудили в народе заснувшие пороки. Во многих местах Ирландии пьянство вспыхнуло с новою силой: заветы отца Матфея были забыты. «Зачем бороться, зачем страдать, когда гнев Божий падает одинаково на всех? Умрем же», в исступлении говорили голодные, – и, если судит так Бог, умрем, но со смехом на устах. Забудем хоть на минуту печальную действительность, похороним скорби и горе на дне стаканов. Иного счастья нет у нас! Да здравствует вино, единая услада несчастных горемык!» И в то время, как их жены и дети в страшных муках голодной смерти умирали на грязном полу, среди смрадных жилищ, мужья и отцы, забыв все святое, шли толпами в кабак, где и оставляли все, что можно было оставить.
Как должен был страдать отец Матфей! Бороться, отдать свою жизнь и силы, надеяться на победу и, вместо желанного торжества, увидеть крушение всех своих надежд! Ненавистный порок вновь поднял свою зловещую голову и ядовитым дыханием отравил народное сердце. С смертельною тоской в душе отец Матфей увещевал, убеждал, умолял, – полное равнодушие было ответом ему.
Все эти неприятности и подорвали здоровье отца Матфея. Но он не переставал трудиться, и, на все убеждения пощадить себя, с улыбкой отвечал, что он самый сильный человек в Ирландии. Однако силы его не выдержали: в 1848 году паралич разбил отца Матфея. С удивительным терпением он перенес этот жестокий удар. Ему удалось снова стать на ноги, но здоровье его было окончательно расстроено. Всякое напряжение стоило ему мучительных усилий, он нуждался в безусловном покое. Но мог ли он, неустанный труженик, наслаждаться покоем, когда оставалось еще столько дела! И он продолжал трудиться, несмотря на все возраставший упадок сил и страдания, глухой к мольбам своих друзей и родных.
Отец Матфей уже давно имел желание посетить великое государство Северной Америки, Соединенные Штаты, куда его неоднократно призывали. До сих пор нужды родины удерживали его от этого путешествия. Теперь обстоятельства переменились. Тысячи ирландцев бежали во время голода в Америку, и, побуждаемый любовью к этим несчастным, оторванным от родной земли, в надежде на больший успех своей проповеди при новых более благоприятных условиях, отец Матфей летом 1849 г. отправился в путь, не взирая на свои годы и слабое здоровье.
Два года провел он в далекой стране в неустанном труде на пользу своего дела, восторженно приветствуемый всюду, куда бы ни являлся. Между тем здоровье его день ото дня слабело все более и более. Чувствуя приближение смерти и желая провести свои последние дни в горячо любимом отечестве, он возвратился в Ирландию, в декабре 1851 года, дряхлый, согбенный. Одно лишь его сердце не изменилось: по-прежнему оно было полно горячей любви к людям и самоотвержения. Матфей прожил еще пять лет, благословляемый несчастными, уважаемый согражданами, с благоговением обнажавшими свои головы, когда он проходил по улице, опираясь на плечо мальчика.
8 декабря 1856 года отца Матфея не стало. Смерть его оплакивала вся Ирландия и до пятидесяти тысяч человек собралось в день похорон 12 декабря проводить его тело на могилу.
Так угасла жизнь великого человека, всего себя отдавшего на служение ближнему, не знавшего иных желаний, кроме счастья и блага своих братий. Он ушел в могилу с разбитыми надеждами, несбывшимися мечтами, но до последнего дыхания сердце его не переставало биться самою горячею любовью к людям. И имя его навсегда сохранится в памяти потомства, окруженное благоговейным почитанием, служа как бы маяком и светочем для тех, кто, подобно отцу Матфею, посвятит себя борьбе с одним из пагубнейших человеческих пороков – пьянством.
Р.
Петр Визельгрен, апостол трезвости в Швеции
1 октября 1800 года, в местечке Спонхульт, в крестьянской семье родился мальчик, которому Богом было назначено принести счастье родной стране.
Первые воспоминания маленького Петра были далеко невеселые. Он сам говорит: «Первое, что осталось у меня в памяти, – смерть маленькой сестры». В 1808 году шла война, уносившая с собой массу жертв. Ребенок видел осиротевшие семьи, слышал печальные вести о голодовках, разорении и направлялся мыслью к Богу, прося у него защиты и милости родине. Визельгрен быстро, не по летам, рос душой. Мать, женщина очень богобоязненная, старалась поддержать в сыне такое настроение. Девяти лет он выучился писать. К этому времени он знал уже много псалмов наизусть и, слушая дома чтение Библии (у протестантов чтение Св. Писания в обычае), многое запоминал из Священной Истории.
Священник обратил внимание на способного ребенка и посоветовал его отцу позаботиться об образовании сына: «многие ведь из вашего рода учились, и Господь приготовил им путь, хотя они и не были богаче вас».
Трудновато было, едва сводили концы с концами, однако, отец послал сына к пастору, где он подготовился к гимназии, куда и поступил в 1811 году.
Быстро летели годы. В 1819 году у Визельгрена было много искренних друзей, с которыми он чуть не до смерти сохранил добрые отношения.
Один из них, Сандель, особенно подействовал своим примером на молодого Визельгрена.
Среди товарищей-гимназистов собрался кружок, желавший следовать Христову учению, не на словах только, поддерживать в вере друг друга, помогать исправляться от недостатков. «Мы, каждый за себя, говорили они, отказываемся от спиртных напитков, которые не только не приносят пользы здоровью, но вредят ему, если входят в привычку».
Вот начало того большего дела, за которое народ шведский будет вечно благословлять Визельгрена.
По окончании курса в гимназии, Петр Визельгрен поступил в Лундский Университет. И студентом он остался тот-же, что был гимназистом. Его бывший учитель и друг Сандель пишет ему: «Я рад тому, что ты не переменился. Господь избрал тебя своим орудием. Слушайся Его голоса. Набирайся знаний, пока представится случай выйти на работу».
В 1823 году Визельгрен кончил университет с редким отличием. В это же время он приехал по приглашению своего друга графа Де ла Гарди (он разбирал его семейный архив и граф очень полюбил его) в Стокгольм (столица Швеции), где должно было состояться бракосочетание наследного принца Оскара9 с Жозефиною Лейхтенбергской.
Во время завтрака в одном знатном доме, Визельгрену пришлось присутствовать при очень интересном разговоре.
Барон Леве рассказал о своей остроумной выдумке. Вечером он платил рабочим за дневную работу, а к утру – больше половины его серебра возвращалась к нему же в кошелек.
Все гости удивились.
«Очень просто, продолжал барон, велел одному из моих слуг держать кабачок на дороге, где все должны были проходить».
– Позвольте спросить, долго ли вы, г-н барон, намерены жить так? – спросил молодой Визельгрен.
– Что это значит? – спросил тот.
– Если это продолжится всю жизнь, ответил Визельгрен, народ до того пристрастится к вину, что потеряет и охоту, и силу трудиться; дети его будут заброшены, не воспитаны и всех барышей, что приносит вам шинок, не хватит на покрытие того зла, которое он причиняет.
В 1833 году Визельгрен посвящен в пасторы и занял место в Вестерстоде.
Предшественник его умер на 93 году жизни, благодаря чему пасторат находился в очень печальном состоянии и много сил потребовал от своего нового пастыря.
В Троицын день Визельгрен проповедовал в одной из церквей своего прихода. Вдруг две женщины стали драться и ссориться между собою, заглушая проповедника. Когда их стали выводить, одна из них погрозила священнику кулаком с криком: «Слушай ты, поп! Не думай, что ты имеешь право наказывать Вестерстодских прихожан; они умнее и лучше тебя, хотя ты и говоришь битых три часа; все равно мы ничего не понимаем из твоих слов, да и не хотим понимать!» В то же время один из посетителей церкви был так пьян, что его тошнило тут же в церкви.
Но это ничто в сравнении с тем, что пришлось увидеть и испытать пастору при ближайшем знакомстве с нравами и обычаями его прихожан. Все кругом пьянствовали; пропив последнее, работали за водку; дети, из которых большинство были прижиты вне брака, шли по следам родителей, – нищенствовали; тюрьмы были переполнены Вестерстодскими обывателями, о грамоте и говорить нечего: они жили, как звери...
Например, в Вестерстоде оказался 50-летний работник, Свен Персон, который слышал имя «Иисус», но никогда не слыхивал имени «Христос». Идя первый раз к причастью, он выучил со слов пономаря наизусть «два куска» и прочел их пастору, совсем не понимая, что они обозначают, а потом и позабыл их.
Работник Олаф Нильсон слыхал, что есть семь богов, но потом для круглого счета прибавил еще одного.
Одна женщина заявила, что существуют три бога и десять заповедей. Другая ни за что не хотела поверить, что у неё есть душа.
Одного обывателя спросили: есть ли у него библия.
«А что это такое?» спросил он. – «Ну, как ты думаешь?» – Это мужик? – спросил он опять.
«А ты, тетка, что скажешь?» спросили его жену. – А, может, это – баба? ответила она.
Вот каковы были прихожане нового пастора!
Что было делать? Визельгрен решил с одной стороны, призвать на помощь слово Божие, с другой – церковный совет, который обязан был наблюдать за благочинием среди населения и имел право призывать заблудших для увещания, а закоренелых отдавать во власть правосудия, исключая из приходских списков.
«Однако среди воров наиболее опасными были те, которые грабили самих себя отнимая у себя здоровье, теряя свое человеческое достоинство, отбирая последние крохи у семьи, пуская ее по миру. Они налагают на себя печать Каина, отдаются во власть злого духа Эти воры и убийцы зовутся пьяницами, в пьянстве – семена всех пороков и преступлений! – Верховный совет обязан прийти на помощь своим несчастным братьям, дать им возможность выбиться снова на честный путь!»
Верховный совет состоял из членов, выбираемых самими прихожанами. Визельгрен, значит, хотел, чтобы народ сам себе помогал, в себе находил силы для исправления.
В это время в Стокгольме уже пробовали основать общество трезвости, но это не удалось.
«В образованном классе нечего искать, говорит Визельгрен после этой неудачи, я иду к народу!»
Мы видели, что за народ были прихожане Визельгрена. Он, однако, не унывает: «кто не умеет читать, пусть, слушая, учится слову Божию».
«Можно ли говорить о большей бедности, когда идет дело о ключе к царству небесному!» «Христианское воспитание детей лежит на совести всех родителей, если они не хотят перейти на сторону язычников».
Для того, чтобы облегчить подготовку к причастью, пастор предложил родителям сам заниматься с детьми по воскресеньям.
Всеми силами старался он, чтобы у каждого в доме была библия или новый завет.
«Посещайте дом Божий, а я с Божией помощью, научу вас правильно понимать слово Божие!»
По предложению пастора в приходе было открыто пять школ и дело пошло, хотя сначала народ прямо заявил, что «они сами будут учить своих детей». – Увы! они сами в большинстве не знали азбуки.
Верховный совет тоже не дремал. Он следил за посещением церковной службы, за воспитанием детей. Прежде всего преследовалось попрошайничество. Чуть попадался ребенок, его сажали в школьный дом, где и держали до появления родителей или вообще старших и затем расспрашивали о домашнем положении, о хозяйстве. Кто любит такие допросы! Нищенство быстро вывелось. Бродяг пристраивали на работу и число их значительно сократилось.
При всех заботах пастора о вверенной ему пастве, – не мало было у него недоброжелателей, замышлявших даже на его жизнь.
Например, Яков Гладер, горький пьяница, сидевший за воровство в тюрьме, хотел «свести счеты с пастором». Несколько раз поджидал он его во время его поездок по приходу, к больным, – с целью пристрелить его, но каждый раз что-нибудь мешало.
Как-то раз Визельгрена позвали к умирающей, но он узнал, что это выдуманный предлог. Однако, оседлав лошадь, он поехал.
В избе он велел жене тотчас встать с постели. Крестьянин держал наготове топор, но положил его по приказанию пастора.
Последний увещал мужа и жену обратить свое сердце к Богу и просить Его о помиловании. «На это хватит времени на смертном одре», отвечал крестьянин. – У тебя его не будет! – сказал ему пастор.
Человек этот утонул в пьяном виде, что сильно подействовало на народ.
Яков Гладер пришел в пасторский дом и просил жену Визельгрена не беспокоиться; – он не причинит никакого зла её мужу.
Больше всего священник верил в школу. Ученики её, дети, придут на смену отцам, в них надежды нового, лучшего будущего.
Школе он и отдавал много времени, труда и любви. Дети, не видевшие дома ничего кроме разгула и грубости, привязывались к пастору, который всегда находил для них доброе слово, умел помочь им, ободрить.
Мы видели, что Вестерстодский приход пьянствовал поголовно. Почти то же надо было сказать о всей стране. Визельгрен понял, что надо вырывать зло с корнем, т.е. бороться с производством водки. Водку пили в то время все – богатый и бедный, стар и млад. Все были твердо убеждены, что хлебопашество без гонки водки немыслимо.
Вот против этого то врага, народного бича, Визельгрен и вооружился. В 1836 году, 1 декабря, было положено начало Вестерстодскому обществу трезвости, которое целью себе поставило воздерживаться от употребления крепких напитков самому, а также никогда никого не угощать и не продавать водки.
Привычка к водке была настолько сильна, что проповедь трезвости встретили недоброжелательно в разных классах общества.
Закон был бессилен в борьбе с пьянством, потому что сами представители власти, чиновники, упивались наравне с крестьянами. Например, один лэнсман ехал описывать имущество. Его напоили до бесчувствия, подвязали ремнем под брюхо лошади, и она отправилась домой прямо к стойлу в конюшню, где его нашла на следующее утро работница. Даже духовенство далеко не стояло на высоте своих задач и очень редко вооружалось против пьянства своих прихожан.
Но в Вестерстоде – приход Визельгрена – успех был на лицо: с уменьшением пьянства – уничтожилось нищенство (в 1842 году), понизилась смертность, значительно сократилось число разных преступлений.
Наследный принц Оскар открыто присоединился к движению в пользу трезвости, чтобы своим примером подействовать на других.
Ободренный успехом, пастор в 1838–1846 годах в лето путешествовал по разным городам, проповедуя воздержание при огромном стечении народа. Его речь будила совесть, смягчала сердце; его писания летели по всей стране, из края в край.
В 1848 году число членов общества трезвости доросло до 100.700 человек.
Обычай изменился; теперь уже стыдились прежней привычки, сознавали зло, причинявшееся вином, желали нового закона, который согласовался бы с новым обычаем.
Народ пробудился от сна, сознал свои силы и свою ответственность.
В 1855 году, 18 января, королю было подано прошение с многочисленными подписями. «Спаси нас от водки! Время настало...»
В ответ последовали новые указы, которые, однако, вызвали недовольство: были закрыты мелкие крестьянские винокуренные заводы, у больших бар большие заводы остались.
Визельгрен снова предпринял поездку по разным городам Швеции, чтобы успокоить возникшее волнение. Это ему удалось: бедный народ сплотился между собою, а более зажиточные остались отрезанными от общества.
«Если лес полон лисицами, говорил Визельгрен, и если там водятся волки, которые любят лисье мясо, и имеется несколько медведей, которые истребляют тех и других, – то, по нашему, всего благоразумнее предоставить более сильным истребить слабейших, а там охотникам не будет стоить большего труба перебить и медведей и таким образом очистить лес».
В это время Визельгрен с семьей жил уже в Гельсинборге, который лежал как раз на пути между Швецией и заграницей. Пастор сам нигде не бывал (исключая случая, когда призывали его пастырские обязанности), но в его доме всякий находил покой, отраду, ласку и утешение.
В 1857 году Визельгрену предложили занять место благочинного в соборе города Готеборга. Тяжело было ему покидать насиженное место, где положено уже столько труда, но Совет и слышать не хотел об отказе.
Трогательно было прощанье с прихожанами, искренно и горячо-любившими своего пастора.
В Готеборге было в ту пору около 35 тысяч жителей. Наиболее зажиточный класс отличался своими высокими стремлениями и сознанием обязанностей, связанных с капиталом.
Пастор быстро сблизился со своим новым приходом. Одно огорчало его, – духовенство, встреченное им в Готеборге, было совсем другого закала и отнеслось к нему прямо враждебно, но впоследствии научилось его уважать.
Большую часть своего времени Визельгрен отдавал посещению больных и бедных, которые не бывали в церкви, одни потому, что им там не было места, другие – потому что, они чувствовали себя чужими в нарядной, богатой толпе. По воскресеньям, после полудня, громадные толпы народа собирались послушать горячую, идущую от сердца, проповедь пастора. И падали его слова на каменистую почву, а иные – при дороге, иные в терние, а некоторые – на добрую почву и приносили плод добрый. Под знойным солнцем, в дождь и ветер, шел учитель на свою проповедь, часто расплачиваясь простудой за свою настойчивость и на 70-м году жизни, уехал, по совету врача, в дальний округ. Визельгрен продолжал свои проповеди, особенно часто посещая фабричное местечко Мёльндаль. В тесном, душном помещении проводил он за беседой долгие часы, всем сердцем любя бедноту, наполнявшую конуры убежищ, больницы... И правда, никто, как он, не умел найти дорогу к самому черствому сердцу. Однажды, в 1866 году, он проповедовал в тюрьме; его встретили враждебные, полные ненависти, взоры. Он звал их вернуться к небесному Отцу, напомнил им о сыне виноградаря, который сначала отказался пойти, но потом одумался и пошел... Зачерствелые сердца отошли, суровые лица разгладились, из многих глаз показались тяжелые слезы.
Визельгрен не довольствовался словами: он отдавал чуть не все, что имел. «Просящему – подай!» сказал Учитель и он повиновался Его заповеди, несмотря на то что часто его добротой злоупотребляли.
Время от времени к нему поступали пожертвования: их он употреблял на обеды школьников, на одежду детей, на помещения воскресных школ, на помощь больным, покупку библий, на устройство вечерних молитвенных собраний на окраинах города, где прежде раздавались пьяные крики и устраивались бесчинства.
На 36 тысяч жителей Готеборга было не менее 136 винных лавок, – что же мудреного, если пьянство было сильно распространено. В воскресенье рабочие пропивали недельный заработок, а следствия были обычные: голодающие семьи, беспризорные дети.
Визельгрен решил добиться прекращения винной торговли или сокращения её в воскресные дни. Просьба, поданная им, была подписана 8.800 человеками, большая часть которых были рабочие.
Но только через два года, именно в 1864 году, с изменением городового устройства, вошла в действие Гетеборгская система, известная теперь всему миру. Продажу вина взяла на себя компания, которая не желала никаких барышей, заботилась только о благе народа и отдавала в пользу рабочих всю прибыль от этой торговли. Но в 1870 году снова по стране разлились реки водки (заработанная плата повысилась, а время работы сократилось, – куда же девать излишек денег?), снова престарелый пастырь собирает силы на борьбу с народным злом.
В 1880 году вопрос о новом порядке продажи вина был подан на рассмотрение короля, и он обещал свое полное содействие.
Мы уже говорили о заботах Визельгрена о школах. «Школа, говорил он, соединяет любовью учителя с учениками и крепка этою связью». По его почину в воскресные школы шло много обеспеченных людей, которые во имя Христа несли свои знания и свое сердце детям народа.
Однако годы и труды давали себя знать. Визельгрен чаще прежнего жаловался на усталость, чаще прихварывал. Но встречалась в нем нужда – и недомогания как не бывало: он вставал с постели и шел туда, где нужно было утешение.
В апреле 1874 года он, посещая тифозного больного, заразился и слег. Через два месяца надежды уже не оставалось; «может быть, он переживет ночь», сказал доктор.
Слух о болезни любимого пастора быстро распространился по городу и со всех сторон раздались горячие мольбы о подании ему сил и здоровья.
Ночью положение больного изменилось, бред уступил место спокойному сну, и доктор на утро был поражен. Снова явилась надежда.
К концу Июня Визельгрен встал на ноги, а с осени вернулся к любимому делу.
Но силы были уже не те. Тяжело ему было сознавать, что пора в отставку. Три года жил он после того. Вокруг него постоянно теснились старые и малые друзья, ища у него духовной поддержки.
1 октября 1877 года в день рожденья престарелого пробста многочисленная толпа друзей и почитателей собралась под его окнами. «Скоро уж, скоро пойдешь ты домой», говорилось в приветственном гимне. Предсказание сбылось: пробст слег в постель.
«Как я благодарю Господа!» говорил он, исполненный мира, в ожидании смертного часа.
Вся жизнь его, по его словам, была полна только счастьем; если Господь взял к себе нескольких из его детей, – то это знак Его милости; если его постигали неудачи, – он сам тому виною, его неразумие. До последнего часа Господь к нему милостив и послал ему легкую кончину. «Я буду дышать слабее и слабее, наконец, воздуху не хватит – и я умру». – Он лишь просил своих не «вымаливать» ему у Бога жизни, как в 1874 году.
Вся жизнь его была полна любви и веры, и они проводили его до смерти, которая пришла за ним 10 октября 1877 года.
«Не стало доброго пастыря, не слышно больше его серебристого голоса, но жива его любовь, согревшая тысячи замерзших сердец, в которых бьется благодарное чувство и живет желание идти по стопам учителя».
Память о Петре Визельгрене не умрет в сердце шведского народа, она твердо покоится на народной любви, уважении и благодарности.
Сто лет минуло со дня рождения Визельгрена и народ понимает, что он обязан ему своим образованием и общим благосостоянием.
Агнесса Вестон
Глава I. Молодые годы Агнессы Вестон
Имя Агнессы Вестон было хорошо известно между английскими солдатами и моряками; они произносят его с тою приятною улыбкой, с какою говорят о самом лучшем и дорогом друге, – всегда с любовью и с благодарностью. Сотни моряков обязаны ей своею честною жизнью.
Агнесса Вестон родилась в 1840 году в Лондоне. её родители, в самом скором времени после её рождения, оставили столицу и переехали в Бат. Здесь отец её, человек ученый и известный юрист, решил себя посвятить астрономии и другим, сродным с нею, наукам, которыми была заинтересована и семья его. Но его ученые занятия и та слава, которая окружала его, не мешали ему быть истинным и ревностным христианином. Он старался и своими науками служить Господу и свои ученые труды направлял на то, чтобы через них и читателей привести к познанию Бога. Остальные члены семьи точно также близко принимали к сердцу, как религиозные вопросы, так и научные.
Такова была та среда, в которой росла маленькая Агнесса. В зрелых годах она любила говорить: «горе было бы мне, если б я, имея такого отца и такую мать, не сделалась бы истинною христианкою и работницею в Господнем винограднике!» Правда, в течение долгих лет, она доставляла много забот и беспокойства своим родителям. Как-то странно развивалась её душа. До 16 лет ее не волновали никакие религиозные запросы; она была совершенно равнодушна и мертва ко всем высшим потребностям души и к слову Божьему; «ей до них не было никакого дела», говорила она. Читать слово Божие утром и вечером, как это делали всегда её родители, она не любила; это чтение было для неё даже пыткой, – молиться она не умела. Родители и не принуждали ее к этому, и сказали, что они желают только одного, чтобы она не выходила из комнаты в то время, когда они громко читают библию, и она не считала себя вправе в этом ослушаться, но она с нетерпением ждала той минуты, когда придет к концу это чтение и быстро убегала из комнаты.
Поворот к лучшему произошел в ней после проповеди одного священника. Живые и увлекательные проповеди Джемса Флемминга увлекали всех жителей Бата. Разговоры о нем достигли и Агнессы. Гордая девушка презрительно относилась ко всем этим разговорам. Ну может ли что-нибудь умного сказать какой-то священник? Но ей справедливо возражали: «послушайте сами и тогда судите правы мы или нет». Задетая за живое таким возражением, Агнесса из любопытства пошла на одну воскресную проповедь Флемминга, а затем она почувствовала сильное желание опять его послушать, и так до тех пор, пока желание не обратилось в потребность.
Пастор Флемминг и не подозревал, что одна молодая девушка приходила каждое воскресенье и садилась на самое отдаленное место в церкви, чтобы послушать те слова, которые она так долго считала и еще хотела считать за пустые сказки. Но живое слово все же вызвало в ней сильную борьбу между двумя стремлениями: остаться при старом или стать в ряды христиан. Агнесса не хотела стать верующей христианкою и нести ту безрадостную, тяжелую и печальную жизнь, какую несли многие христиане из её знакомых. Все-таки, она не переставала ходить в церковь. Каждый раз, как она выходила из неё, она давала себе слово не посещать больше воскресных служб, но это решение исчезало, как только наступало воскресение. «Я не могла оставаться в доме, когда наступало воскресение, писала об этом в своем дневнике Агнесса, я не знаю отчего, но каждый раз, когда я туда шла, я решала, что больше не пойду и не буду слушать проповедника; часто я затыкала пальцами уши и закрывала глаза, когда он читал Евангелие, чтобы ничего не слышать и не видеть вокруг себя. Я часто нарочно отгоняла от себя спасительную истину и это было удивительно, что добрый Пастырь все же был со мною и не покидал меня».
Добро одержало победу над злом. Агнесса стала с охотою слушать и вдумываться в слово Божие. К библии она уже не относилась безучастно. Часто, с библией в руках, она уходила в ближайший лес и там читала ее часами; многие ночи проводила она в душевной борьбе, ища себе мира и света! Эта душевная борьба длилась в ней многие месяцы. Несколько дней она чувствовала мир, а затем опять наступал страх, отчаяние и душевные потрясения, и последняя, маленькая опора, исчезала у неё из-под ног. Только через несколько лет получила душа её продолжительный мир и покой, и только тогда могла она сказать, что она нашла цель и смысл жизни. «Я знала, что я погибла», пишет она о времени своего испытания, «и как мне не проповедовали о том, что я могу спастись, и как я не читала об этом в библии, я не видела и не могла понять, каким образом я могу быть спасена, и жизнь моя в сравнении с жизнью других была смесь отчаяния души, страха жизни и, так называемых, добрых дел! О, если б я давно открыла сердце мое моему духовному учителю, или какому-нибудь другому другу, истинному христианину, то я избежала бы многих страданий! Но моя жестокая, гордая и недоверчивая душа всегда говорила: «все, что хочешь, но не это». «И за гордость свою я поплатилась многими годами полного отчаяния, не говоря уже о грехе и о бездельной жизни моей».
Глава II. Как она стала трезвенницей
Для того ли, чтобы найти наслаждение облегченному сердцу, или для того, чтобы себя занять чем-нибудь особенным Агнеса Вестон с необычайным жаром принялась учиться играть на органе. Это обстоятельство заставило ее на время покинуть родительский дом. Она сделала быстрые успехи, и когда вернулась домой, то особенно отец её был очень заинтересован ими; он подарил ей большой орган и его поставили в только что приобретенном имении, около Бат. Высшим наслаждением старика было слушать её игру.
В доме отца, построенном на горе, окруженной небольшими холмами, долинами и плодоносными полями и с одной стороны белою Вильтзирскою известковою горою, а с другой – старым городом Бат, со своими оригинальными постройками и башнями, прожила Агнесса Вестон свою молодость, подготовилась и развилась к тому великому делу, которое ожидало ее впереди. Когда наступило время её деятельности, то она с глубоким сожалением вспоминала о своем доме, но еще глубже благодарила Господа за то, что Он не покинул ее во время её борьбы, которую она там перенесла, и за все слезы, которые, – она теперь ясно видела, – привели ее к тому пути, который указал ей Господь и на котором она могла, служа и помогая ближнему, служить и Ему. Те бури душевные и долгое блуждание во тьме, которые она перенесла, не зная света, дали ей возможность понять муки и горе людей, стремившихся к тому же свету. Сколько несчастных моряков, такие же недоверчивые и гордые, как и она сама, получили от неё опытность, советы и хорошие наставления. В 1868 году Агнесса ясно увидела, что жизнь её в родительском доме, где все сплотилось для того, чтобы дать ей земное счастье и наслаждения, ничто иное, как пустая и бесцельная жизнь. С тех пор, как она стала иными глазами смотреть на себя и на свет, она получила другие взгляды на все, она уже не боялась скрывать своих мыслей.
Она посещала бедных, больных и умирающих, летом в приятной местности Энеклейн, а зимою в городе Бат, и рассказывала им, как она, подобная им несчастная и бедная грешница, получила помощь, давала им советы, как победить несчастье и получить душевный мир. Она образовала воскресные школы и обучала детей бедных; таких детей она даже брала к себе и занималась с ними дома, учила их рукоделию и вообще всему, что могло принести им пользу в будущем. Один из её друзей в Бате, священник Вигт, принял большое участие в её труде и выхлопотал ей дозволение посещать больных в Батском госпитале. Каждую неделю, в известные часы, она читала этим больным библию, а затем подходила к каждому больному и поясняла ему прочитанное. Больные сильно привязывались к ней. Эти посещения больных дали ей богатый материал тем маленьким заметкам, которые вышли из рук её и были рассеяны по всей стране. Прилежно занятая своими обязанностями, она все же находила время и для письменной работы. Она имела замечательную способность воспитывать детей и умела заниматься с ними. Она переделывала самые невозможные характеры. Пастор Вигт иногда передавал ей таких детей, с которыми он сам не мог справиться. Агнесса была очень довольна, когда ей передавали такого мальчика; она над исправлением его работала без устали и, в конце концов, достигала блестящих результатов. Когда её первые домашние ученики и ученики воскресной школы, которых было около 100 выросли и вышли, каждый на свою дорогу, связь между нею и ими все же продолжалась; некоторые переписывались с нею, а те, которые оставались в Бате, посещали каждое воскресение её школу и слушали учение. Таким образом её воскресная школа до того увеличилась, что ей пришлось добыть себе помещение вдвое больше прежнего; не только дети, но и взрослые посещали ее, – разного рода рабочие, солдаты, моряки, служанки и лакеи. Она посещала рабочих в их домах, делала их своими друзьями, и они всегда встречали ее с любовью. В её дневнике можно прочесть удивительные рассказы о тех счастливых переменах, которые произошли во многих домах, ею посещаемых: то пьяный муж, то порочная жена, или непокорный сын, или дочь оставляли свою грешную жизнь и через её влияние становились хорошими и честными людьми. Агнесса Вестон и интересовалась живо всеми делами трезвости, но сама она еще не была безусловной трезвенницей; это уже случилось после. Подобно многим, она довольствовалась тем, что только указывала другим тот путь, по которому надо было держаться, а сама не следовала ему. Она часто говорила перед большою толпой длинные речи о необходимости совершенного воздержания от всех алкогольных напитков, но постоянно забывала при этом о себе. Это была та слепота, которая, к несчастью, нередко случается между нами и, во многих других случаях и безусловно, мешает нам делать то доброе, к которому мы стремимся. Агнессе Вестон открыл глаза довольно странный случай, о котором она впоследствии рассказывала и этим предупредила многих от подобной ошибки. «Я много и уже долго работала на пользу обществ, пишет она в своем дневнике, и всеми силами старалась, чтобы люди отрекались от пьянства и давали бы обещания в совершенной трезвости; заставляла их подписывать имена свои, не подписав сама, и так до тех пор, пока глаза мои не прозрели и через кого? через сильнейшего пьяницу. Дело было так: после окончания большего собрания, в котором мы серьезно указывали на людское несчастие и унижение, к которому приводит пьянство, уговаривали слушающих оставить подобную жизнь и поступить в общество трезвости, подошел ко мне из толпы один трубочист, известный пьяница и сказал, что он желает присоединиться к обществу и просил дозволения подписаться. Я этому очень обрадовалась и, ободрительными словами утешая его, подала ему перо и лист. Но лишь он успел взять в руки перо, как он быстро повернулся ко мне лицом, посмотрел на меня сомнительно и сказал: «Дозвольте мне спросить, мисс Вестон, вы трезвенница?»
Смутившись от этого неожиданного вопроса, я ответила, что я могу изредка пить немного вина или пива, но, конечно, с мерою. Трубочист сразу положил перо и сказал самоуверенно: «Ну, так и я буду поступать совершенно так же, как и вы: буду иногда с мерою пить стаканчик!» Никакие доводы, ни просьбы не могли его заставить подписать свое имя; меру он также не познал и принялся за свою прежнюю жизнь, извиняясь направо и налево словами: «Я хочу поступать, как поступает мисс Вестон, я буду следовать её примеру». В этот вечер я ясно увидела, в чем была ошибка всей моей работы, и что я должна сделать. Я сейчас же подписала имя мое между трезвенниками и очень сожалела, что не сама дошла до этого и что это не произошло гораздо раньше». Труд Агнессы Вестон на пользу общества трезвости распространялся год от году все больше и больше, и сама она отдалась ему душой и сердцем; с полным пониманием своего дела и с глубоким интересом работала она для общества. Она умела выбирать подходящие к этому делу чтения, она переписывалась о деле своем с известными докторами и учеными и умела обсудить вопрос со всех сторон. «Совершенное воздержание от всяких алкогольных напитков, пишет она в одной из своих записок, это дорогой дар для человека. Лучшие спиртные напитки вовсе бесполезны и ничего такого не содержат, что было бы необходимо для человека, а наоборот, действуют на организм так, как действуют кнут и бичи на изнуренную и загнанную лошадь. Они высасывают у человека последние силы и взамен их ничего не дают. Вот уже десять лет я воздерживаюсь от всяких напитков и, как я ни работала мозгами, нервами и мускулами, путешествовала тысячи верст, имела часто два собрания в день и выстаивала по несколько часов на палубе судна, говоря и поучая моряков, я была так здорова, как никогда прежде не бывала. Ах, если б все христиане-рабочие сплотились с верою и надеждою на Бога для борьбы против пьянства, против этого великого зла, что подтачивает общественные силы и погружает тысячу людей в бесконечную бездну!»
Глава III. У моряков и солдат
Агнесса Вестон, после того как записалась в общество трезвенников, первым долгом подумала о солдатах и пожелала что-нибудь сделать на пользу их. В городе Бат ежегодно собирался полк и молодежь, отбывающая воинскую повинность. То зло, которое тут происходило от пьянства, было настолько потрясающе, что не было возможности смотреть на него спокойно. Год спустя, после того как А. Вестон Записалась в общество трезвости, она открыла, так называемую, кофейню для солдат, где они могли пить кофе, чай и шоколад, а также имели читальную комнату. В другом же помещении, они могли собираться для духовного чтения и пения. Это предприятие ей вполне удалось: офицеры и солдаты ежедневно посещали эти помещения, и первые восхваляли все и говорили, что Агнесса Вестон есть полковой ангел хранитель. «С тех пор, как А. Вестон стала заботиться о наших солдатах, они стали совершенно другими людьми», говорили офицеры. Через короткое время она стала обращать внимание на моряков, в скитающей и суровой жизни которых, она видела больше опасностей и искушений к пьянству, нежели в жизни солдатской. В одной из своих записок, Агнесса сама рассказывает, как она посвятила себя морякам и как стала работать для них. «Между моими посетителями солдатского буфета в Бате, пишет она, было двое моряков: один из них был погибший пьяница, а другой был славный малый, прекрасного христианского настроения. Они мне рассказывали о своей морской жизни, о трудностях её. Я почувствовала к ним глубокую симпатию и приняла в них большое участие, особенно в этом несчастном пьянице, который из-за своей вспыльчивости и горячности лишился своего места на судне и затем скитался из одного места в другое, в нищете, до тех пор, пока он не стал пить, стараясь пьянством заглушить свои нравственные муки. Таким образом я обратила внимание на моряков и пожелала быть им чем-нибудь полезной во время их пребывания на родине, а также и тем, которые заезжали в гавань. Новый путь открылся мне, и я в нем видела волю Божью. Я написала письмо одному из тех солдат, которые посещали мой буфет в Бате и который уехал с полком в Индию на пароходе «Крокодил». Этот солдат, чудный христианин, очень обрадовался письму, читал его по несколько раз. Это заметил один из матросов корабля. Солдат дал ему прочесть его. Возвращая солдату письмо, матрос сказал: «Это хорошее письмо, у нас, у бедных матросов, нет такого друга, который бы подумал и позаботился бы об нас! Как вы думаете, захочет ли эта леди написать и мне? Я бы многое дал, чтобы получить подобное письмо». «Я даже уверен в том, что она вам напишет», ответил солдат. «Я попрошу ее это сделать», – и в письме своем из Суэца, он исполнил свое обещание. Сердце мое обрадовалось, что я хоть что-нибудь могу сделать моряку, у которого нет друга. Я ему сейчас написала и поведала мое главное желание спасти от тьмы и вывести на путь добра всех страдающих пьянством. Этим письмом мною было посеяно семя к моему новому труду. Моя переписка с солдатами и моряками все росла и росла, и, могу сказать, была как для них, так и для меня большим утешением. Такова была её деятельность одно время. Кофейню свою в Бате, она передала сестре своей, чтобы иметь возможность посвятить себя переписке. Каждую неделю прибывали новые имена моряков, желающих от неё писем. Один моряк рассказывал о ней другому, один экипаж другому и т.д., пока о ней не узнали все близкие и отдаленные пристани. Все матросы, умеющие писать, посылали ей свои фамилии и адреса с просьбою ответить им, и она никого не обходила.
«Письмо для моряка, который находится далеко от родины – дорогая вещь», говорит один уважаемый капитан, хороший знакомый Агнессы Вестон. «Когда на берегу получается почта, то те, которые получают письма, самые счастливые люди в мире, между тем, как те, которые их не получают, чувствуют себя, в это время, самыми одинокими и безутешными. Что касается английского моряка, то он известен своим добрым и отзывчивым сердцем, легко поддающимся худому и доброму влиянию, поэтому и можно себе представить его восторг и трепет сердечный, когда он получает от своего соотечественника или соотечественницы письмо на далекой, чужой стороне. Сознание, что о нем думают и молятся друзья, делает его хорошим моряком, довольным своею судьбою. Письма мисс Вестон к английским морякам – большое благословение. Когда о её переписке с матросами узнали некоторые морские священники Англии, они всею душой обрадовались и поспешили послать ей список имен, желающих вступить в переписку с нею. Таким образом, её труд пером достиг таких размеров, что уже стало ей не под силу. Дружба между нею и моряками все скреплялась вновь пребывающими друзьями. Самые отчаянные и безнравственные из флота питали к ней уважение; большая часть из них любили ее всею душой. «Мы не в силах зажечь наши трубки вашими письмами, ни даже конвертами», написал ей однажды один матрос, «так как вы заботитесь о нас и желаете нам добра. Самое любимое наше занятие, это писать вам». её корреспонденция приняла наконец такой размер, что она должна была прибегнуть к более простому способу, который не утомлял ее и не отнимал у неё столько времени, а именно: она писала ежемесячно одно письмо и оно печаталось в нескольких экземплярах. Таким образом она могла обращаться к большему числу моряков, ободрять и утешать их. Сначала высылались 500 копий в месяц, потом число их увеличилось. В начале 1872 года высылались ежемесячно 1.500 писем, а в 1875 году – 3.000; новые имена желающих писем все прибывали и прибывали со всех сторон света и в 1880 году число посылаемых писем доходило до 4.000 в месяц. Между английскими матросами не найдется ни одного моряка, который бы на вопрос, знает ли он содержание писем Вестон, не ответил: «Знаю, они приходят к нам ежемесячно, во время всего нашего плавания». Желание мисс Вестон состояло в том, чтобы иметь возможность обращаться к каждому моряку в отдельности, что она и достигла своими письмами. Тысяча моряков читают эти письма, многие уж только от того, что они приходят прямо от мисс Вестон и с родины.
Один морской офицер описал ей, как прибыло её письмо в Ост-индский край, следующими словами: «Я принял мешок с письмами на нижней палубе и бросил его в воздух перед экипажем судна, дав этим понять, что раздача писем должна произойти сейчас. Это было в воскресенье, перед обедом. Все бросились ко мне и кричали: «мне дайте, сэр, мне?» так что я должен был встать за пушку, чтобы не дать толпе налечь на меня. Каждый, кому было адресовано письмо, получил его. Через полчаса я обошел палубу, чтобы посмотреть, что они делают с вашими письмами, читают ли они их или оставили их без внимания. Сердце ваше, мисс Вестон, порадовалось бы тому зрелищу, которое я увидел. Матросы сидели, скрестив ноги, вокруг читающего, умеющего, вероятно, читать лучше всех. Сидел он среди палубы. Он читал письмо громко и внятно, но от волнения его голос немного дрожал, другие же сидели смирно и с напряженным вниманием слушали его. На многих глазах блестели слезы. Я вернулся в свою каюту и благодарил Бога, что эти «синие куртки» познали Его и молил Его благословить вас, читателя и слушателей».
Подобные известия, были для мисс Вестон тем же, чем бывает прохладительный напиток для жаждущего: они оживляли её надежду и мужество во время её работы, которую она продолжала неутомимо. Почти весь английский флот, матросы и офицеры получали её месячные письма, Такие же письма посылались и в королевский морской госпиталь в Хаслар, в Плимут и Катан, во все кордоны пограничной стражи и через Тринити-Боартс, на все маяки. Трогательны те письма благодарности, которые посылаются к мисс Вестон, из этих отдаленных и глухих местностей; большею частью в них вложена маленькая сумма, жертвуемая для дела её. Многие из смотрителей маяков посещали ее, при случаях, крепко пожимали ей руку и говорили, что с тех пор, как они начали получать её маленькие печатные письма, жизнь их стала светлее, одиночество переносится легче и сердце утешается через веру в Сына Божьего». Даже мальчики-матросы получали от неё письма ежемесячно. Мысль писать им подал ей один из этих же мальчиков. Однажды к ней пришла депутация от этих мальчиков, в составе 4 человек, с корабля «Импретабль», и от имени товарищей обратилась к ней с следующею просьбою: «Скажите, пожалуйста, сударыня, не будете ли вы писать нам, мальчикам, особенное письмо, ежемесячно? Мы бы так этого хотели. Мы не совсем понимаем письма моряков». Она согласилась и вскоре после этого напечатались 500 копий с письма, адресованного им, и выспались на все учебные судна, всем мальчикам-матросам. Письма эти потребовались в большом количестве. В Девенпорте есть около 2 тысяч мальчиков, сотни на учебном судне в Фальмуте, в Стертсмуте на Сит-Бинзенте и в Портланде на Боскинвеле.
Письма посылаются каждый месяц через морской институт в Девенпорте, учрежденный ею; они посылаются во всякую гавань, куда только доходит почта; самый большой броненосец и самая маленькая канонерка получали её письма с аккуратною точностью. Они обходили весь свет и даже пробили себе дорогу в полярные места, через вечные снега и достигли самой высшей точки, которую только мог достигнуть человек. Когда отъезжала последняя полярная экспедиция из Англии, то матросы спросили мисс Вестон, как они будут получать свои письма, когда между родиною не будет сообщения. Мисс Вестон не умела дать совета, но вопрос скоро разрешился одним матросом, который, воскликнув, сказал: «Я знаю, я нашел выход! Пусть мисс Вестон приготовит письма на два года, письма можно положить по пакетам, на каждый месяц особенный, и затем все эти пакеты в ящик, на каждое судно по ящику; это ведь будет также хорошо, как будто бы мы получали письма прямо из Англии». Совету его последовали, хотя мисс Вестон и пришлось через силу работать. Каждое экспедиционное судно повезло с собою ящик, наполненный сотнею писем, которые раздавались ежемесячно в известный день и читались, и так во все время их путешествия. В темную и непроглядную тьму, они утешали их и приводили их к Тому, Который есть истинный свет. Было очень трудно посылать письма так, чтобы они доходили аккуратно и по адресу, так как моряки меняли часто рейсы и часы отправления. Несмотря на точную аккуратность мисс Вестон, все же многие письма пропадали. Те матросы, до которых её письма не доходили, писали ей жалостные письма и поэтому уже можно заключить, как они их ценили. Много трогательных сцен происходило по поводу её писем. Один раз она попросила капитана адмиральского судна Дуке-Веллингтон, дозволить ей войти на судно и побеседовать с его экипажем по поводу дела трезвости. Ей разрешили с благодарностью. Собрание это интересовало всех. После его окончания, ее попросили посетить больных, не имевших возможности присутствовать на собрании. Она с радостью сошла к ним и говорила с ними. «Когда я вышла от них», говорит она, «то я вошла к одному выздоравливающему юноше, который от слабости не мог подняться на палубу; он сидел за столом и разглядывал свои вещи в маленькой шкатулке. Шкатулка моряка, единственная его собственность, в ней он хранит все дорогое, что есть у него, свои драгоценности и все воспоминания о родине. Он стал укладывать свои вещи, одни за другими, в шкатулку: фотографии, засушенный букет, локон, кольцо, маленькую картину и наконец несколько писем; из них он взял одно и, поднося его мне, спросил: «Помните вы это?» Это было мое письмо. «Да, конечно», ответила я, взяла его в руки и увидела, что оно было написано два года тому назад. «Я получил его в Китае», сказал он, «на берегу Ринальдо и благодарил Бога, что вы его прислали мне. Я был самый отчаянный матрос в экипаже, и письмо ваше открыло мне глаза и доказало мне, каков я. Я молил Бога о прощении, и Он простил мне, и теперь я самый счастливый человек. Я ни за какие деньги не расстанусь с этим письмом!» Он его опять положил в шкатулку с другими письмами, запер на ключ и тихо сказал: «Когда я умру, то желал бы и его взять с собою в могилу».
Глава IV. Проповедь трезвости на морских кораблях
«Пьянство, говорит мисс Вестон, – было всегда самою страшною западнею моряка, причиною всех преступлений в жизни его; это подтверждают и морские офицеры. Как печально и неприятно видеть мужественного, красивого и стройного матроса пьяным, шатающимся по улицам города, часто вежливого, приличного и разумного, превратившегося в противного идиота или в дерзкого нахала! Да, при виде такой картины содрогнется каждая честная и праведная душа. Мисс Вестон видела, что пьянство великий враг Евангелия, что человек пьющий не способен понять его, а поэтому, как истинная христианка, считала своим долгом искоренить это зло.
В 1873 году, когда в Англии открылось национальное общество трезвости, то она обещала быть помощницей и ее выбрали агентом этого общества. «Работая долго для моряков, говорит она, я пришла к тому заключению, что им необходимо влияние Евангелия, тогда только и может быть, достигнута какая-нибудь цель; необходимы им проповедь о трезвости, личный разговор с ними об опасностях пьянства и т.д., почему я и решилась помочь обществу, и я чувствовала, что благословение Господне было надо мною. Первый шаг к тому был добыть себе позволение побеседовать с ними на корабле. Но в этом я встретила большие затруднения: этикет, законы и даже строгие суждения; но с помощью хорошего друга мне удалось все это побороть. Другом этим был епископ Кинг-Халь. Он обещал мне сделать все возможное и повлиять на начальство одного корабля, но с условием, что первую мою беседу я буду иметь на берегу, у дока, днем, в обеденное время, чтобы он и священник судна могли бы присутствовать и послушать ее. «Чтобы я мог поручиться за вас, то я должен сначала сам вас послушать: может быть, вы будете говорить о таких вещах, которые мы допустить не можем и не будем знать, что после этого нам делать с вами!» Верный своему слову, он переговорил с начальством о желании мисс Вестон помочь матросу в борьбе его против пьянства. Пробная беседа её привела к тому результату, что епископ выслал всем капитанам судна такого рода объявление: «Не бойтесь пускать мисс Вестон на ваши суда, я за нее отвечаю!» Эта помощь со стороны епископа устранила все затруднения и препятствия, и она уже лично просила каждого капитана дозволить ей беседовать у него на судне. Эти маленькие беседы о трезвости, которые постоянно держала эта высокообразованная женщина, своеобразны и она издала много интересных рассказов об этой части её деятельности, таких рассказов, которые должны заставить каждое сердце её соотечественника возблагодарить Бога за все то хорошее, что она делает. В дневнике своем она описывает о многих таких собраниях. «В гавани Плимут я вошла на учебное судно её Величества, пишет она в одном месте, дневная работа была окончена; капитан дозволил мне говорить, так как все матросы были свободны и могли присутствовать. Капитан занял место возле меня и сказал матросам несколько слов о внимании.
Затем говорила я, и я чувствовала, что говорила удачно. Мелкие тучи заслоняли свет луны, тень от мачт и парусов, наружные контуры старого судна Виктории и Веллингтон, блеск на воде от фонарей и от окон на берегу, и, наконец, толпа молодых «синих курток», стоящая передо мною, было таким чудным зрелищем, которого я никогда не забуду. По крайней мере 500 лиц были обращены ко мне и слушали меня со вниманием. Когда я кончила и открыла книгу, в которую записывались желающие поступить в общество трезвости, то матросы один за другим стали подходить ко мне; подписавшихся было около 200». Ей важно было то, что она могла говорить на судах, а то вряд ли бы ей удалось собрать весь экипаж; сознавая это, офицеры и принимали ее с радостью.
Она описывает еще про одну интересную беседу, которую она держала на судне Топасе. «Командир судна, заинтересованный вопросом трезвости, был тут же. Толпа матросов собралась передо мной на нижней части палубы, некоторые сидели, скрестив ноги, другие стояли позади них на коленях, а другие стояли вдоль борта. Мальчики матросы взобрались на лестницы и на мачты. После нескольких слов, сказанных капитаном, начала говорить я. Я говорила не красно, а совсем просто, как всегда, но каждое слово выходило у меня из сердца и дышало истиною. Я доказывала им все несчастья и горе, которые несет за собою пьянство, говорила о преступлениях, унижениях, о томительных муках и о смерти – не только телесной, но об ужасной духовной смерти, к которому этот грех приводит человека; затем, говорила о благословении и великой милости Господа, которую дает нам жизнь трезвая. Толпа приняла слова мои к сердцу, и я видела на многих загорелых лицах стекавшую слезу и всею душой благодарила Господа! Когда я окончила, то поторопилась скорее раскрыть книгу, чтобы те, которые почувствовали себя в состоянии подписаться, не успели бы раздумать. Я просила капитана дозволить им подписаться тут же на судне, что он и разрешил, но, не имея стола, я пришла в затруднение. Я посмотрела вокруг себя, надеясь найти что-нибудь подходящее и глаза мои остановились на вещи, которую я приняла за хлебную бочку, и спросила, могу ли я ею воспользоваться. «С удовольствием, ответил командир с улыбкой, но она в первый раз употребляется для такого дела; эй, мальчики, пойдите сюда и прикатите-ка сюда винную бочку!» Сдержанный смех пронесся в толпе, бочку прикатили, и она оказалась отличным столом, на котором и подписались 60 человек. Смело подошел ко мне молодой матрос и подписал свое имя». Положив перо, он громко постучал по дну бочки согнутыми пальцами и сказал: «Пришла тебе смерть, старая карга, уж первый гвоздь вбит в твой гроб». Опять по слышался смех и отдельные взрывы хохота, и я также на силу могла сдержать себя от смеху. Когда окончилась подписка, то капитан взял книгу и, сосчитав имена подписавшихся, улыбнулся и сказал: «Шестьдесят гвоздей вбито сегодня, если будет дело идти так и дальше, то дни жизни этой старой винной бочки сочтены». Мы уже доказали, какими различными способами мисс Вестон старалась повлиять на английских матросов, чтобы заставить их, во имя жен и детей, бросить пьянство. Так она поступала беспрерывно многие годы. Ей это стоило больших трудов. Особенно много отнимали сил и здоровья посещения судов. Ей случалось приходить сюда во всякую погоду, она никогда никому не отказывала и шла на зов каждого, как бы она не устала и как бы не была занята.
Глава V. Среди морской молодежи
В 1874 году Агнесса Вестон посетила одного друга в Девенпорте и, во время своего пребывания там, заметила, что в свободное от занятия время, большая часть молодых моряков, без цели шатается по улицам города и попадает таким образом в худое общество и усваивает себе дурные привычки. Она вспомнила о родителях их, которые были от них далеко, чувствовала, что ни один отец и ни одна мать трепещут и боятся за жизнь своего сына и молятся за него, дабы Господь его сохранил от несчастья. Молодежь эта неслась по течению, как несется судно без руля. И так как нельзя было ожидать перемены в их бездельной жизни, то мисс Вестон всею душой пожелала что-нибудь для них сделать: собирать их в большом помещении, беседовать с ними, учить их чему-нибудь полезному, читать им хорошую книгу или заставлять их читать ее. Она посоветовалась с одним морским офицером, как ей сделать, чтобы собрать всю молодежь, но он не обнадежил ее и заметил – что и была правда – что таких сорванцов не легко поймать: «когда они не на судне, то они становятся такими отчаянными и недоступными, как птицы, выпущенные из клетки, сказал он, они любят повсюду рыскать и вы их никогда не соберете в одно место». Эти затруднения не отняли у неё желания попытать счастья, но когда к этому была сделана первая неудачная попытка, то она уже хотела оставить свой план. Она разослала по судам печатные приглашения, приглашая мальчиков-матросов посещать каждое воскресение, после обеда, указанное помещение в городе, в котором будут чтение, пение и беседа. Наступило воскресение: после двухчасового мучительного ожидания вошел в зал собрания один маленький матрос, такой застенчивый, что не захотел остаться без товарища. На следующее воскресение никто не пришел, хотя сотни мальчиков разгуливали взад и вперед по улицам. Прождав четыре воскресения напрасно, мисс Вестон уже хотела поверить офицеру. Огорченная, но не совершенно потеряв надежду, она порешила на время вернуться домой и предоставить все воле Божией. Так она и сделала, и через несколько недель пришла помощь с совершенно неожиданной стороны. Тот друг, у которого она провела долгое время в Девенпорте, написал ей и просил ее вернуться. Он предлагал ей свою кухню и комнату возле неё для беседы её с мальчиками-матросами, которые, наверное, станут приходить, если она откроет чайную. Мисс Вестон приняла приглашение это с восторгом. Двое серьезных мужчин, один член городской полиции, а другой, служащий при доке, предложили свои услуги в том, что будут ходить каждое воскресение после обеда по улицам города и уговаривать молодежь посещать беседы. Мисс Вестон с радостью вернулась в Девенпорт и быстро устроила все. В первое воскресение, когда её оба помощника пошли по улицам ловить этих выпущенных птиц, то она не успела и опомниться, как к ней на кухню влетела целая дюжина. Увидев их, она была готова их всех обнять. Чай, булки и теплые комнаты были хорошими магнитами. Зима была суровая. Дюжина удвоилась, а затем и утроилась. Пели песни, говорили о разных вещах. Мисс Вестон сама прочла рассказ из священной истории и собрание окончилось молитвою. Уже через четыре – пять недель помещение стало тесным. Посетители, за неимением мест, сидели на подоконниках, на столах между чашками и блюдами, и, в конце концов, не могли уже и вовсе войти.
Мисс Вестон легко достала себе другое помещение, недалеко от гавани, и с тем же успехом продолжала там свои воскресные беседы. Через несколько времени и это помещение стало малым. Моряки известны своею подвижностью и любовью к постоянной перемене, особенно много ртути в английских моряках, а еще больше в мальчиках-матросах. Мисс Вестон говорили, что если ей и удастся собрать их в одно место, то ей все же не справиться с ними, если их будет много. Теперь ей самой пришлось в этом убедиться. Об этом она позже рассказывает так: «Мое новое помещение стало посещать еще большее число мальчиков, чем было в прежнем. Одно воскресение их собралось 200 человек, и я хотела сказать им небольшую проповедь. Собрание началось пением, во время которого юноши сидели довольно смирно, но после все пошло по-другому. Я тогда не была так опытна, как теперь, в обращении с ними и совершенно забыла, что для того, чтобы победить их, следует сначала привлечь их внимание. Когда я открыла мою библию и стала искать главу, то слушатели мои, которые не интересовались моим чтением, начали подумывать о бегстве.
Сначала я услышала в комнате гул и, подняв голову, увидела, что вся толпа на ногах, потом началась дикая игра; некоторые, гибкие как кошки, прыгали через скамейки, другие ползали под ними, третьи прыгали через голову товарищей, и не прошло и минуты, как вся комната опустела, исключая нескольких, которые сидели на первой скамейке. Я употребила все усилия, чтобы удержать оставшихся, и мне удалось. Мальчики дали мне, между тем, хороший урок: они научили меня привлекать сначала внимание слушателей, а в особенности внимание мальчиков, и я могу сказать, что раз привлечено их внимание, то лучшего слушателя и более интересующегося нельзя и желать себе.
Глава VI. Учреждение особого дома трезвости для моряков
Во время бесед с подростками заходили и взрослые моряки, и спрашивали мисс Вестон; «Не можем ли и мы собираться где-нибудь по воскресениям?» «Не откроете ли вы буфет, где-нибудь в гавани, куда бы и мы могли приходить?» «Не откроете ли такое помещение, где бы остальные моряки могли читать, петь и молиться?» и т.д. Трезвые матросы желали буфета трезвости, а глубоко верующие помещения, куда бы они могли собираться для молитвы. Эти вопросы со всех сторон и подали мисс Вестон мысль открыть морской институт в Девенпорте. «Если б этот вопрос не был бы мне так положительно и сильно внушен самими моряками, говорила она часто, то я бы никогда не посмела и подумать о таком большом плане, а еще меньше привести его в исполнение». Шаг за шагом подвигалась она к своей цели, хотя и проходили месяцы, пока она на это решилась, и, несмотря на свое сильное желание, она все же боялась приняться за это великое дело. Наконец, в один из летних дней, 1875 года, она получила письмо, написанное незнакомою рукой, с извещением, что недалеко от царского дока есть совершенно пустой, никем не занятый дом, «в котором, писали ей, и откройте ваш морской приют!» Мисс Вестон видела в этом провидение Божие и ответ Всевышнего на все её молитвы. Будь, что будет, но она решила действовать. Но где ей взять средства, чтобы купить такой дом? «Средства есть у Меня», говорит Всемогущий Бог; это знала и мисс Вестон. Она сделала небольшое объявление в газете о плане своем и просила помочь ей. Через несколько дней она имела уже такую сумму, что могла заплатить годовые проценты и обставить дом, как следует. Таким образом совершилось это дело. Средства росли не по дням, а по часам, и в один мрачный октябрьский день, того же года, стояла мисс Вестон и друг её, который помогал ей во многом, в помещении этого дома и радовались от всей души своему успеху. Успех был действительно поражающий и доказывал, насколько дело благотворительности интересует английский народ. В ноябре 1875 года ей еще следовало доплатить 5 тысяч фунтов стерлингов10 и тогда дом окончательно переходил в её руки. Она сделала опять объявление и решила про себя: «если Богу угодно, то оно будет так». И оно было угодно Ему! Со всех сторон посыпались деньги и ценные вещи. Мальчики матросы собрали между собою деньги и прислали ей с поклоном и объяснением, что это сбережение тех денег, которые им полагаются на грог (английский напиток моряков, вода с ромом). Морские офицеры и начальство их помогли ей большою суммою: морские инвалиды, находящиеся в морском госпитале, прислали свои сбережения; один старый умирающий моряк, находящийся далеко от родины, прислал свое единственное достояние, серебряную табакерку, которая сопровождала его всюду, в течение 30 лет. Один моряк, бывший в Индии, сберег там 200 фунтов стерлингов и все это переслал ей, а товарищ его, ровно ничего не имевший, прислал ей свои часы. Помощь приходила из Шотландии, Ирландии, Америки, Новой Зеландии, Швейцарии и Италии. Мисс Вестон и друзья её поражались сумме, которая присылалась ей со всех сторон. Сама мисс Вестон изъездила сотни верст и также собрала порядочную сумму. её доверчивое, простое и сердечное пояснение о деле встречало всюду большую симпатию, и когда окончился год, то все её заботы исчезли, как ветер, и она могла смело сказать, что благословение Господне над нею. Новый институт, Сайлорс-Рест, был освящен 8 мая 1876 года без всяких празднеств, украшений, речей и обеда, а совершенно просто, тихо, с молитвою. На следующий день открылся для посетителей буфет и каждое помещение имело свое особое назначение. В этот день, уже в 5 часов утра, открылись двери института. Мисс Вестон встала в это прекрасное утро с птицами, чтобы привести все в порядок; чай, кофе, шоколад с булкой, молоко с бутербродами, лимонад, питье с соком, различные холодные и горячие жаркие и многие другие блюда составляли ту пищу, которая могла быть предложена посетителям. Не успели еще сварить кофе и нарезать хлеб, как уже послышались торопливые шаги, не только моряков и солдат, но и рабочих разного ремесла. Все они точно влетели в большое зало, чтобы купить себе что-нибудь попить и поесть.
Этот день был достопамятным днем для мисс Вестон. Весь институт был окружен любопытными, которые в конце концов не довольствовались одним любопытством, а захотели также всего отведать. После годовой работы в институте, мисс Вестон и друзья её могли сказать так, как говорит путешественник, который достиг с большими затруднениями вершины крутой горы: «дорога была очень трудная, но я рад, что взобрался сюда». За это время мисс Вестон многому научилась, делала много ошибок и исправляла их, надежда пропадала и опять возвращалась. Мисс Вестон говорит: «несчастен тот, который думает, что миновали все тяжелые затруднения, когда подобное учреждение готово, чтобы раскрыть свои двери, так как только тогда они и начинаются и только тогда наступает время всех испытаний. Я это испытала в первый год открытия института». Интересно читать заметки мисс Вестон об экономии за тот год. Более 127.000 посетителей обедали в институте; 10.488 человек ночевали в ночлежном отделении, и, несмотря на большие расходы, выданные на содержание и на ремонт этого дома, считая и жалованье служащих, осталось от всей продажи экономии в 113 фунтов стерлингов. В своем годовом журнале мисс Вестон выражалась о моряках так: «Синяя куртка» – это такая пугливая птица, готовая бежать от того места, где его хотят сделать трезвенником и где ему хотят проповедовать, а так как это главная цель института Сайлорс-Рест, то было очень трудно, не отступая от цели своей, поддерживать институт этот, без посторонней помощи. Что касается религиозных чтений и духовных бесед, то моряков не заставляли их посещать, они имели полную свободу поступать по своему желанию. Большою приманкой им служит богато освещенный зал с его большим и прекрасным хором, так как музыка и красивое пение есть самый сильный магнит для английского моряка; раз он вошел в зал, он уже и остается в нем и с удовольствием возвращается на следующий день. В буфетном зале, между чайными и кофейными чашками и всякими вкусными блюдами, лежит записная книга общества трезвости, тут же перо и чернила. Вежливое и приветливое обращение прислуги умеет расположить к себе каждого моряка и возбудить в нем желание подписать свое имя в книгу. Не один пьяница, посещавший Сайлорс-Рест, бросил свою грешную жизнь и не один из них стал верующим христианином. Приведем один пример. В один зимний вечер, когда старший над мужскою прислугою хотел войти в институт, то увидел что-то темное, лежащее поперек порога в евангелическое зало. Он подошел ближе, чтобы посмотреть, что именно это было и увидел лежащего моряка. Он был недвижим, голова его лежала на каменном полу. Служащий тронул его, пробовал поднять его, посадить, но все напрасно, в нем не было и тени жизни. Тогда служащий побежал в буфет и позвал некоторых матросов на помощь, которые и внесли его в курительную комнату и положили на диван. Тут они увидели, что он дышит, и запах сильного грога объяснил им его состояние. Послали за доктором, – и хороший, заботливый уход был дан этому несчастному пьянице. Только на другой день он пришел в сознание и заснул естественным сном. Когда он проснулся, то, осмотревшись, стал спрашивать: «Где я?» «Где вы?» ответил ему стоявший возле него матрос, «вы в Сайлорс-Ресте, разве вы этого не знаете?!» – «Неужели?! воскликнул он, это выше моего понятия и всего того, что когда-нибудь случалось со мною, трактирщики выгнали меня, а трезвенники призрели меня! Я пойду сейчас же на судно и расскажу об этом всем! «Синяя куртка» никогда не забывает, оказанного ему добра». Этот несчастный матрос пошел на судно и рассказал всю историю свою так трогательно, что целая толпа его товарищей, с только что прибывшего судна, пришла в Сайлорс-Рест, чтобы насладиться всем хорошим, что предлагалось им там». Самое же главное было то, что матрос этот бросил пить навсегда и мисс Вестон имеет даже большую надежду на его духовную жизнь.
Теперь мы хотим ближе поговорить о религиозном деле в Сайлорс-Ресте. Большое евангелическое зало рассчитано на 200 человек, а вмещало не раз толпу в 300 человек. Когда отворяются двери наружные, то народ валит со всех сторон.
Религиозные беседы бывают до и после обеда.
У моряков есть свой отдельный вход, с внутренней стороны института, и так приятно смотреть, как они входят по одному и по два, а хор поет что-нибудь им известное. У каждого есть свое отдельное место, куда не смеет сесть посторонний. Они большею частью переодеваются, когда идут на берег. С того дня, как открылся институт, то беспрерывно, каждый день, держат беседы. Беседа не должна длиться более четверти часа. Корень этого дела лежит, без сомнения, в этих религиозных беседах.
Глава VII. Конец доброго дела
Таков главный труд Агнессы Вестон между моряками в Англии! Труд её начинался и оканчивался молитвою. Каждый день, неделя за неделею, год за годом, она призывала и восхваляла Господа, и результатом этого были её многочисленные собрания и спасение многих душ, которые никогда не забывали о тех, кто их вернул на путь спасения. Моряки писали ей со всех сторон света, какую духовную пищу получили они в Сайлорс-Ресте; одни говорят, что они никогда не забудут то или другое красивое пение, которое они там слышали и которого каждое слово приводило их к Богу; другие, что то или другое место евангелия, объяснение которого они слышали в Сайлорсе, дало им силу Святаго Духа, мир и покой душевный и т.д. Один матрос, выражаясь по матроски, написал мисс Вестон: «Нос судна моего получил сильный удар на одном из ваших собраний, когда проповедник пояснял слова Самого Спасителя: И вы хотите оставить меня? – Я долго не имел покоя, теперь же, слава Богу, я нашел его во Христе и надеюсь, что никогда не оставлю Его». Другой моряк писал из Китая, что слова того пения, которое он слышал в последний вечер своего посещения Сайлорс-Реста «еще звучат в его ушах», и что он нашел Того, о Котором говорилось в пении. Третий писал с Мраморного моря и рассказывал ей следующее: «Вчера я приобрел себе много новых друзей, которые пели песни Санклея и они сказали мне, что научились им у мисс Вестон, и я могу порадовать вас, мисс, тем, что многие из них действительно поют их с душой и верою. Не для того, чтобы избаловать, изнежить или вырвать моряков из их среды, или изменить положение их жизни она открыла этот институт, а для того, чтобы сделать их трезвыми, самостоятельными людьми, уважающими самих себя, а главное сделать их серьезными христианами; сделать из них мужей, которые ничего бы не боялись сделать для своей родины или ближнему своему; которые не стыдились бы признать себя детьми Духа Святого и какому Богу они служат, а которые боялись бы сказать худое слово или сделать худой поступок. Такие – те мужи, которые заступаются за родину свою и которые никого и ничего кроме Бога не боятся.
За последние три года, мисс Вестон удалось открыть еще один морской дом, около дока, за гаванью Девенпорт, недалеко от пароходной пристани, где бывает всегда так много моряков. Этот дом также имеет буфет, читальню, курильную комнату и гостиницу на целых 40 кроватей. Моряки его называли «маленький Сайлорс-Рест», хотя настоящее его имя «Те-Хомевард-Бунд». В Портсмуте она также открыла маленький институт; об учреждении этого института ее очень просили, и средства на открытие его она добыла неожиданно и странно. Открытие подобных заведений так легко удаются, что они даже существуют на свои средства, без посторонней поддержки. Эта энергичная женщина образовала во многих других гаванях такие же дома для моряков, которые и откроются в скором времени. Почти во всех гаванях Англии у неё есть друзья. Много таких институтов открылось и в других странах и все благодаря содействию и советам мисс Вестон. Многие спрашивали с удивлением, где лежит тайна той энергии, с которой женщина эта так действует и берет на себя такую ответственность, и кто помогает ей делать свое дело с таким спокойствием и с такою радостью? Ответ может быть, один. Тайна эта лежит в том, говорит она сама, что она любит Иисуса Христа, что Он живет в её душе, она дозволила Отцу Небесному привести ее к Нему и, наконец – то, что она посвятила Ему всю жизнь свою. Поэтому-то она и имеет ту энергию в деле и то спокойствие и необъяснимую радость. Когда воля наша соединена с волею Божьею, тогда и рождается христианская жизнь, тогда хочешь служить Богу и тогда сердце открывается для великой заповеди Господней: «Люби ближнего, как самого себя!»
* * *
Т.е. шерсть. – Редакция Азбуки веры.
Троицкая беседа, стр. 40–41.
Соответственно 182 млн. литров, 273 млн. литров и 22,7 литра, примечание электронной библиотеки Азбука.
Примерно 57 гр. – Редакция Азбуки веры.
Так называются чиновники, занимающиеся исследованием случаев скоропостижной или насильственной смерти.
Угольная кислота есть смесь углерода с кислородом. Она представляет собою тяжелый газ и образуется, например, при сгорании угля и при обжигании тела на известь, а также выделяется при выдыхании животными и человеком.
Во время этой болезни кровь у человека делается жиже, беднее фибрином; она протекает через стенки кровеносных жил и собирается под кожей в виде подтеков, синяков, – на деснах в виде синевато-красных багровых пятен; иногда кровь выступает из десен и других частей тела.
Все время, пока человек живет, сердце его, по очереди, то сжимается, то растягивается; движениями этими оно накачивает кровь в жилы; каждый человек может слышать удары сердца в левой стороне груди; если приложить сюда руку, ясно можно различить чрез равные промежутки толчки, – это и есть удары сердца. Если кровь начинает течь быстрее по телу, – например, во время быстрого бега, – сильнее бьется и сердце; если кровь почему-нибудь потечет медленнее, реже бьется и сердце.
Отца ныне царствующего шведского короля.
На наши деньги 50 тысяч рублей.