Была ли церковь причастна к указам против «врагов Божиих»? Известно, что в XVII в. наказания за ведовство считались церковным, духовным делом [43]. За полгода до появления Указа, в сер. 1652 г. патриархом стал Никон, влияние которого на светскую власть первоначально было беспрецедентным в русской истории. Совершенно невероятно, что юный Алексей Михайлович, в период наибольшего влияния на него Никона, принял относящийся к духовным делам указ без рекомендации патриарха. Публикатор документа к. ист. н. Т. А. Опарина также отмечает, что указ связан по времени с «патриархом, только что вступившим на престол Никоном. Его церковно-обрядовая реформа призвана была в том числе усилить духовный контроль в обществе, и тема колдовства, безусловно, была актуальна для этого направления» [52].
В 1654 году войска царя Алексея Михайловича взяли Смоленск, до того некоторое время принадлежавший Польше. Польская хроника сообщала о московских войсках: «совершили много убийств и жестокостей по отношению к людям, сжигая их заживо» [53]. Сохранилось также следующее известие архидиакона Павла Алеппского (сын антиохийского патриарха, в 1654 г. был в России): «По взятии Смоленска царь (Алексей Михайлович) нашёл в нём много евреев, которые скрывали себя, переодевшись христианами, но московиты узнали их по неумению делать крестное знамение. По приказанию царя всех их собрали и потребовали, чтобы они крестились, если хотят спасти себе жизнь; кто уверовал и крестился, тот сохранил свою жизнь, а тех, кто не пожелал, посадили в деревянные дома и сожгли» [54].
Здесь особенно интересны авторство и время написания. Следовательно, уже в начале второй половины XVII в., известие о сожжении на Руси иноверцев не вызывало удивления и на православном Востоке. В то же время, достоверность сообщения вызывает сомнение. Скорее всего, до архидиакона Павла дошли преувеличенные слухи. Но точное описание способа – сожжения «в деревянном доме» (срубе), принятого именно на Руси, – показывает, что у известия была реальная основа.
В 1658 г. пал Никон. Церковь пережила период безвластия. В 1664 г. на место блюстителя важнейшей московской епархии встал жёсткий администратор митрополит Павел. В 1666 – 1667 г. состоялся церковный Собор, на котором староверов, а также всех не покоряющихся церкви, предали анафеме и объявили достойными «телесной» казни: «Аще ли же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой восточной церкви и сему освященному собору, или начнет прекословить и противиться нам, и мы такового противника данной нам властью… проклятию и анафеме предаем. …мы таковых накажем духовно: аще же и духовное наказание наше начнут презирать, и мы таковым приложим и телесные озлобления». «Аще еретики и раскольники, подобает ли наказатися градским законом, или токмо церковным наказанием? Ответ: Ей подобает их наказати и градским казнением» [55].
С этими двумя событиями связывают пик религиозных репрессий. Уже через неделю после назначения Павла был арестован и сослан Аввакум. На лесные убежища староверов обрушились военные экспедиции [56]. С 1666 г. регулярными становятся сведения о сожжениях.
В 1666 г. в вязниковских лесах был схвачен и после допроса сожжён старообрядческий проповедник Вавила. Современник монах Серапион с одобрением писал: «богомерзкий чернец Вавилко сожжён за свою глупость» [57]. В том же 1666 г. гетман московской части Украины И. М. Брюховецкий сжёг шесть ведьм [44]. Об отношениях Брюховецкого с московским правительством известно следующее: «Сделавшись гетманом, Б. начал укреплять своё положение связями с Москвой. Он внёс в свои отношения к московскому правительству то раболепство и низкопоклонство, от которых до сих пор воздерживались украинские гетманы: в обращениях к царю он писал себя “Ивашкой”, “подножкой” царя и т. д. Первый из гетманов поехал он на поклон в Москву, принял титул боярина, женился на московской боярышне Салтыковой. Но самое главное, чем он рассчитывал купить всецело благосклонность Москвы и упрочить своё положение – это предложение московскому правительству, якобы от лица управляемой им страны, усиленного вмешательства в её внутреннюю жизнь. Такое предложение было чрезвычайно приятно Москве, так как расчищало желанный путь её традиционной политике. Во все большие города Малороссии были посланы теперь московские воеводы с расширенной компетенцией и правом взимать подати. В целях податного обложения была устроена перепись населения, возбудившая общий ропот. В своём угодничестве Б. зашёл так далеко, что просил о назначении митрополита из Москвы, от чего отказалось московское правительство» [58].
В свете вышеизложенного, вполне логично утверждение Новомбергского о том, что сожжение ведьм, по приказу Брюховецкого, было исполнением московского законодательства [44].
В 1670 г. была сожжена женщина, беглая монахиня Алёна. Первоисточники дают следующую информацию.
1670 г., декабря 6. Отписка полкового воеводы Ю. Долгорукова в приказ Казанского дворца о вступлении его в Темников и о показаниях пленных: «Привели к нам, холопем твоим, вора и еретика старицу, которая воровала и войско себе збирала и с ворами вместе воровала, да с нею ж принесли воровские заговорные письма и коренья… Вор старица в распросе и с пытки сказалась Аленою зовут, родиною де, государь, она города Арзамаса Выездные слободы крестьянская дочь, и была замужем тое же слободы за крестьянином; и как де муж ее умер, и она постриглась. И была во многих местах на воровстве и людей портила. А в нынешнем де, государь, во 179-м году (сокращенное указание на 6179 год «от сотворения Мира», 1670 н. э. – Е. Ш.), пришед она из Арзамаса в Темников, и збирала с собою на воровство многих людей и с ними воровала, и стояла в Темникове на воевоцком дворе с атаманом с Федькою Сидоровым и его учила ведовству… Вора старицу велели за ее воровство и с нею воровские письма и коренья велели сжечь в срубе» [59].
«Сообщение касательно подробностей мятежа, недавно произведённого в Московии Стенькой Разиным» (Архангельск, сентября 13/23 дня 1671 года. На корабле «Царица Эсфирь»): «Среди прочих пленных была привезена к князю Юрию Долгорукому монахиня в мужском платье, надетом поверх монашеского одеяния. Монахиня та имела под командой своей семь тысяч человек и сражалась храбро, покуда не была взята в плен. Она не дрогнула и ничем не выказала страха, когда услышала приговор: быть сожженой заживо. Бегство из монастыря считается у русских преступлением ужасным, караемым смертью. Прежде чем ей умереть, она пожелала, чтобы сыскалось поболее людей, которые поступали бы, как им пристало, и бились так же храбро, как она, тогда, наверное, поворотил бы князь Юрий вспять. Перед смертью она перекрестилась на русский лад: сперва лоб, потом грудь, спокойно взошла на костер и была сожжена в пепел» [59].
В 1671 г. старообрядец Иван Красулин был сожжён в Печенгском монастыре [56] – красноречиво уже само место казни. Зимой 1671/72 гг. в Москве сожжён видный старообрядец Авраамий, несколько раньше него в Москве же взошёл на костёр старообрядец Исайя [56].
В 1672 г. в Астрахани воевода Одоевский сжёг К. Семёнова, у которого была найдена тетрадка с заговорами [37]. Вообще, казни начала 70-х легко связать с восстанием Разина: Алёна и Семёнов участвовали в восстании, Авраамий и Исайя возглавляли опасную старообрядческую оппозицию в Москве.
В том же 1672 году в Муроме по царскому указу сожгли старообрядца старца Трофима, «который Троицы Сергиева монастыря крестьян учил к церкви божии не ходить и у священников не благославлятца и сам в церковь божию не ходил» [60].
В 1674 г. патриархом стал Иоаким, бывший «испытанным специалистом по “работе” со старообрядцами» [56]. Характерна роль, сыгранная им в деле боярыни Морозовой. Подруга первой супруги Алексея Михайловича, представительница знатнейшего рода, она открыто сделала свой дом центром старообрядчества в Москве и долгое время пользовалась иммунитетом от царившей вокруг вакханалии преследований. Именно Иоаким – тогда архимандрит Чудова монастыря – покончил с оплотом старой веры. В ночь на 14 ноября 1671 г. Иоаким со своими людьми явился в дом Морозовой и распорядился заковать непокорную в кандалы. Вскоре её вместе с сестрой и подругой перевели в монастырское заключение. Все три, несмотря на уговоры, продолжали держаться старобрядчества. В конце 1674 г. к упорствующим староверкам были применены радикальные способы увещания: пытка на дыбе и плети. Не добившись успеха, Морозову решили сжечь, но тут не выдержало старомосковское боярство и обратилось к царю с протестом – Морозовы были одним из 16 высших аристократических родов московского государства, имевших право на наследственное боярство [56]. Согласно «Повести о боярыне Морозовой»: «Патриарх вельми просил Феодоры (Феодосию) на сожжение, да боляре не потянули» [61]. В 1675 г. три знатные узницы были уморены голодом (в то время, как сидевшая вместе с ними простая инокиня Иустиния всё-таки сожжена). Сохранились трогательные подробности смерти трёх женщин: они умоляли стражников: «Помилуй мя, даждь ми колачика!», в ответ же от имевших строгие приказания стражников слышали: «Боюсь» или «Не имею» [56]. Способ казни опять-таки христианский – без пролития крови.
Женка Федосья, обвиненная в порче, попала на костер в 1674 году, в северном городе Тотьме. Перед казнью она заявила, что никого не портила, поклепала на себя не стерпев пытки [37].
В 1675 году 14 человек (7 мужчин и 7 женщин) по царскому указу были сожжены в Хлынове (Вятка) за то, что они «восточной апостольской церкви не повинуются». Изначально осуждённых было в два раза больше, но «из тех раскольников с пытки чернец да 12 человек женского полу от церковного роскола престали и к церкви божии приходят», ещё два хлыновских старовера не выдержали пыток и умерли до казни [62].
В 1676 году в селе Сокольском очередным царским указом было повелено сжечь Панко и Аноску Ломоносовых, колдовавших с помощью кореньев: «Сокольскому пушкарю Панке Ломоносову и жене его Аноске дать им отца духовного и сказать им их вину в торговый день при многих людях, и велеть казнить смертью, сжечь в срубе с кореньем и с травы» [44].
Этнограф Е. Н. Елеонская в 1912 году обнаружила в Московском архиве Министерства Юстиции (Приказный стол, столбец 734) дело о сожжении кабального человека М. Свашевского в 1677 году: «Мишка Свашевский после долгого и запутанного сыска был сожжен и главной причиной этой строгости были найденные у него отречение от Бога и заговор с обращением к бесам» «сложное дело Мишки Сващевского, кончившееся смертным приговором для обвиняемых» [63]. «Для обвиняемых», следовательно, как минимум, двое казнённых.
1676-м годом датируется первое сожжение староверов в Сибири. Сибирский летописный свод (официальная редакция свода, составленная в 1685 - 89 гг.) так описывает начало казней: «февраля в 19 день пришёл государской указ к боярину и воеводам к Петру Михайловичу Салтыкову с товарищи о церковных раскольщиках, которые объявятся в расколах, и тех людей велено расспрашивать и приводить трикратно. И буде не повинятся, и велено зжечь и пепел их развеять, чтоб и костей их не осталось. А которые объявятся в молодых летах, и тех людей поневоле приводить и бить, и наказание им чинить, и буде не обратятся велено потому же жечь. И февраля в 28 день сожжены в струбе поп Степан, да дьякон Феодот, да старец Никон». Таким образом, по указу Алексея Михайловича сожжению подлежали все нераскаявшиеся раскольники [64]. В том же 1676 г. старообрядец инок Филипп, который наладил связи Аввакума с центрами раскола, «сожжен огнём бысть» в Москве [56]. В 1677 г. поп-старообрядец был сожжён в Черкасске, по приказанию атамана донского войска М. Самарина [41].
В 1681 году церковный Собор во главе с патриархом обратился к царю со смиренной мольбой: «Просим и молим соборно Великого князя Феодора Алексеевича, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, которые развратники и отступники, по многом церковном учении и наказании и по нашем архиерейском прошении их обращению истинного покаяния явятся противны, святой церкви непокорны, и таких противников бы указал Великий Государь Царь и Великий князь Федор Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, отсылать ко градскому же суду и по своему Государеву рассмотрению, кто чего достоин, указ чинить. И о том воеводам и приказным людям, в города и в села, которые ныне есть на воеводствах, послать грамоты, а впредь всем воеводам и приказным писать в наказы, чтобы то дело было под его Государевым страхом в твёрдости, а вотчинникам и помещикам, и их приказчикам, у кого такие противники есть и будут, потому же объявлять в городах архиереям и воеводам, а которые раскольники где объявятся и по посылкам архиерейским учинятся сильны; и им воеводам и приказным по тех раскольников посылать служилых людей (т. е. солдат – Е. Ш.)» [65].
14 апреля 1682 года были сожжены Аввакум и три его товарища по заключению: Феодор, Епифаний и Лазарь. В литературе часто упоминается мотивация приговора: «за великие на царские дом хулы», но она взята не из официального документа, а из записок графа А. С. Матвеева, написанных уже после 1716 г. [66]. Сожжение на костре в законах того времени предусматривалось только за религиозные преступления и за поджоги (последнее обвинение, очевидно, было неприменимо к находящимся в многолетнем заключении четырём узникам). Исследователи справедливо связывают казнь с решениями церковного Собора 1681 – 82 гг., предающими старообрядцев «градскому суду» [56, 67, 68, 69].
В сочинениях Аввакума сохранилось много сведений о сожжении старообрядцев. Иларион, стрелец, сожжён в Киеве. Полиект, священник, сожжён в Боровске («и с ним 14 человек сожгли»). Иван Юродивый сожжён в Холмогорах [56]. «В Казани никонияне тридцать человек сожгли, в Сибири столько же, во Владимире – шестерых, в Боровске – четырнадцать человек» [70]. Про «церковных раскольников, которые за церковные раскольства созжены в Казани» сказано и в отписке вятского воеводы 1675 года [62]. Сводный старообрядческий Синодик сообщает о нескольких групповых казнях в Казани: «в Казани по многих муках сож, инока Гедеона и иже с ним. Инока Корнилия и прочих 40. Инока Илариона» [71].
В начале 1682 г., кроме того, был составлен текст указа о создании Славяно-греческой академии, назначавший сожжения за многие виды религиозных преступлений [72]:
Из разных вер и ересей к нашей православной восточной вере приходящих и оную приемлющих, всех вписати в книги и отдати блюстителю училищ с учителями, дабы они их в хранении нашей православной веры и церковных преданий наблюдали, и кто из них како житие свое в ней препровождает, и крепко ли и цело ону и церковные предания содержит, известие имели. Аще же кто из новопросвещенных не цело храняй православную нашу веру и церковные предания явится, и такового в дальные наши грады, на Терек и в Сибирь ссылати. Аще же кто явится в держании своей прежней веры или ереси, из неё же пришёл есть к православной вере, а нашей веры в хулении, и таковый да сожжется без всякого милосердия (пункт 13).
И о сем им блюстителю со учительми тщатися крепце еже бы всякого чина духовным и мирским людям, волшебных и чародейных и гадательных и всяких от церкви возбраняемых и богохульных и богоненавистных книг и писаний у себя никому весьма не держати и по оным не действовати, и иных тому не учити. А у них же таковые книги или писания ныне суть, и оным таковые книги и писания сожигати, и никаких бы волхвований и чародеяний и гаданий впредь не держати. Також де и неученым людям свободных учений никому польских, и латинских, и немецких, и лютерских, и калвинских, и прочих еретических книг у себя в домах не держати и их, за неимением довольного рассуждения и ради в вере нашей усомнения, не читати, и нигде никому из оных еретических книг и их восточной нашей православной вере и церковным преданиям противных толкований состязаний не имети и подлогов не подлагати; зане обычай есть прелестникам, яко они, таковые подлоги подлагая, глаголют, еже они то творят не ради в вере и церковных преданиях усумнения, но чином наукотворного состязания (в порядке научного спора – Е. Ш.). И таковыя книги еретические сожигати или к блюстителю училищ и учителям приносити. Аще же кто сему нашему царскому повелению явится противен и отныне начнёт кто от духовных и мирских всякого чина людей, волшебные и чародейные и гадательные и всякие от церкви возбраняемые и богохульные и богоненавистные книги и писания у себя коим ни буде образом держати и по оным действовати, и иных тому учити, или и без писания таковая богоненавистная дела творити, или таковыми злыми делами хвалитися, яко мощен он таковая творити, и таковый человек за достоверным свидетельством без всякого милосердия да сожжется. Аще же кто свободных учений неискусный имать польские, и латинские, и немецкие, и лютерские, и калвинские, и иные еретические книги в доме своем имети, и их читати, и из книг состязание имети, и подлоги на усумнения нашея восточныя веры и церковных преданий подлагати; и таковых предаяти казни, смотря по их вине, нещадно (пункт 14).
Аще кто от чуждоземцев и русских людей при пиршестве, или во ином каковом ни буди месте, при достодолжных свидетелях, православную нашу христианскую веру или церковные предания хулити и укорительная каковая словеса о ней глаголати имать, и таковаго на суд во оном деле отдавати блюстителю училищ со учителями. И аще кто в хулительстве нашея веры, или церковных преданий во укорительных словесах по суду явится, или во отрицании призывания святых в помощь, и святых икон поклонения и мощей святых почитания обличится, и таковый без всякого милосердия сожжён да будет (пункт 15).
Документ обобщил уже существовавшие законы о сожжениях вероотступников, держателей еретических книг, богохульников.
Сохранность архивов не позволяет определить точное число казнённых в XVII в. Дореволюционный исследователь, изучавший историю ссылки в Сибирь этого времени, писал:
В Енисейске я предполагал было заняться осмотром старых бумаг тамошнего архива, но к сожалению узнал, что древние столбцы и прочие документы после двух пожаров все без исключения сгорели.
Так как сгоревшие древние документы помещались в Енисейском Рождественском монастыре, то я и решился осмотреть этот монастырь, с той мыслью, не узнать ли там каких-либо письменных и устных преданий. Предположение мое некоторым образом оправдалось; в монастыре я встретил презамечательную личность – это настоятельница монастыря игуменья Деворра. По словам Деворры, в острожных стенах Енисейска существовала обширная тюрьма… а в монастыре было устроено особое тюремное отделение с железными решетками для помещения преступниц женского пола… в острожской енисейской тюрьме содержалось очень много сосланных на вечное заточение за чернокнижество. Там был особый двор для казней и, между прочим, осталось в предании, что здесь сожжено было несколько человек на кострах, уличенных в знакомстве с нечистою силой [73].
Под 1683 годом о сожжении тобольскими властями нескольких раскольников, не пожелавших умирать во время Утяцкого самосожжения, сообщает сибирский летописный свод [64]. В 1683 году в Дмитрове сожжён старовер Яков Калачник [74].
22 октября 1683 г. в Клину был сожжён староверческий учитель Варлаам, приговор ему вынесла боярская дума в Москве. Варлаам тоже не выдал ни одного единоверца, отражая вопросы следователей простым приёмом – ссылаясь только на уже казнённых. «Раскольников он Варлаам никого не знает. А которые де раскольники в Новгородском уезде были, и те де ныне четырнадцать человек в Великом Новгороде сожжены». «А купил он де те книги [изъятые при обыске] у новгородцев посадских людей у Васьки Рукавишникова да у Васьки же Андреева, которые ныне в Великом Новгороде за раскол сожжены». «Список [экземпляр “богомерзких писем многого злохуления на Святую апостольскую восточную Церковь и на святые божественные тайны”] отдал чернцу Илинарху, который сожжен на Луках Великих; а тетрадь в полдесть, в которой писаны непристойные лица, дал ему тот же чернец Илинарх». Ни одного имени живого старообрядца следователи от Варлаама не добились, заодно и для потомков сохранились некоторые имена сожжённых [67, 74]. В том же году старообрядца Ивана Меркурьва сожгли во Пскове. Документы о сожжении Меркурьева [75] стоит изложить подробнее, чтобы выяснить за что же всё-таки сжигали старообрядцев.
Начало следствию положила Церковь. Царская грамота светским властям Пскова (воеводе Б. П. Шереметьеву и дьяку Н. Кудрявцеву) сообщает: «Писали вы нам великим государям, что прислал к вам преосвященный Маркелл, Митрополит Псковский и Изборский, раскольщиков пскович… к градскому суду».
Напомним, что к «градскому суду» призывал отсылать изобличенных раскольников Собор 1681 года. Воевода стал убеждать старообрядцев отречься от заблуждений: «Августа 28 дня… Псковичи посацкие люди Мартинко Кузьмин да Ивашко Меркурьев, которые присланы из Митрополичья Приказу в раскольничестве, к пытке привожены и пытаны».
Вначале оба стойко держались старообрядческих мнений, говорили, что верят только прежним книгам, церкви не повинуются, нынешними просфорами причащаться не хотят, и четвероконечному кресту не поклоняются (старообрядцы признавали только шестиконечный или восьмиконечный кресты). Уговоры покаяться были долгими. Кузьмину «было сто ударов, и огнём и клещами жжён многажды», Меркурьеву «было сто ударов и клещами зжен». В результате оба кардинально поменяли убеждения.
Приведу покаяние Меркурьева: «…на пытке же будучи он, Ивашко, в роспросе своём говорил, что он, Ивашко, Соборной Апостольской Церкви во всём повинуется и святых животворных тайн нынешними просфорами причаститься желает и новоисправленным книгам греческого закону верит и четвероконечного креста Христова хулить не станет и митрополиту Маркеллу Псковскому и Изборскому во всём повинуется и ни в сём спорен не будет, а что де он, Ивашко, богохульные неистовые слова наперёд говорил и в том де он Содетелю Богу принесёт покаяние».
На этом этапе различия преступлений двух обвиняемых заключались только в одном: именно Меркурьев научил Кузьмина расколу, т. е. Меркурьев был уличён не только в старообрядчестве, но и в распространении старообрядческого учения, расколоучительстве. 16 сентября снова напомнил о себе митрополит Маркелл. Из митрополитова Приказа в приказную избу прислали экземпляр «Апокалипсиса», найденный у Меркурьева и Кузьмина, «а в той книге Апокалипсис в непристойных местах приписаны у них раскольников четвероконечные кресты и жезлы на соблазн, чего в той книге быть не довелось». На новом допросе Меркурьев признался, что кресты в книге нарисовал он. Тогда же Меркурьев покаялся ещё в двух преступлениях: крестил двух девочек «по старому требнику в три погружения» и принимал исповеди «по старому же Требнику». Можно сделать вывод, что Меркурьев был представителем беспоповщины – течения в старообрядчестве, заменившего священников выборными наставниками. Расспросные речи преступников отослали в Москву. 31 октября последовал ответ. Кузьмина «отослать для подначальства на монастырский двор… А без указу Великих Государей и Святейшего Патриарха из под начала отнюдь не освобождать». «Вора и раскольника Ивашку Меркурьева сжечь в костре, сказав ему вину его и пепел разметать и затоптать». Пример Меркурьева показывает, что даже раскаяние не всегда спасало от сожжения. Причина сурового приговора заключалась в чём-то из следующего списка: расколоучительство, рисование четвероконечных крестов в Библии, исполнение обрядов крещения и исповеди не священником. Во всяком случае, безусловные религиозные мотивы сожжения.
В 1684 г. Софья подписала указ «…о наказании рассеивающих и принимающих ереси и расколы», если «…с пыток начнут в том стоять упорно же, а покорения святой церкви не принесут…» «…по троекратному у казни вопросу, будет не покорится, сжечь» [76].
29 января 1684 года была сожжена Мавра Григорьева.
В роспросе она сказала в церковь де божию она молится не идёт и тремя первыми персти во образ святые Троицы отца и сына и святого Духа знамение честного креста на себе не полагает для того что де её отец духовной бывшеи протопоп Аввакум которои прежде служил на Москве у церкви Казанской богородицы и после де того он в ссылки в Пустозёрском остроге казнен и он де Аввакум еи Маврутке в церковь ходить и тремя персты знамения на честного креста на себя полагать не велел.
И она Маврутка пытана, а на пытке в три стряски двадцать пять ударов дано, а о пытке она говорила те ж свои прежние речи тремя де первыми персты во образ святые Троицы креститися и в церковь божию и к отцам духовным ходить исповедываться не будет, а про мужа своего Мартынка Васильева и про Проньку Левушникова сказала, что де она не ведает куда они из Колского острога в прошлом в 191-м году сошли.
Маврутку за её богохульные слова велел казнить смертью зжечь в струбе.
Интересно, что та же Маврутка при жизни встречалась и с другим казнённым староверческим священником: «Да после де его Аввакума была она на духу с мужем своим Мартынком у священника Полиекта которого в Боровски сожгли с четырнадцатью человеки» [77].
В 1684 году был «послан на Двину столник и подполковник московских стрелцов Федосей Козин, а велено ему дать на Двине колмогорских стрельцов триста человек с ружьем и с теми стрелцами ехать в Каргополь и в Каргополской уезд для сыску воров и церковных расколников и тех воров и расколников з женами и з детми переимать и, перевязав, привесть на Двину и отдать преосвященному Афонасию, архиепископу Колмогорскому и Важескому, для роспросу, и которы[е] расколники святей церкви ни в чём повиновения не принесут и учнут стоять в своей затверделой мерзости упорно, и тех воров велено прислать к нам, холопем вашим, в приказную избу, а нам, холопем вашим, велено тех воров зжечь». Схваченный карателями старообрядец Андроник отказался «принести повиновение святей восточной апостольской соборной церкви». Приговор ему (от 8 апреля 1684 г.) гласил: «Того черньца Андроника за ево против святаго и животворящаго креста Христова и Церкви Ево святой противность казнить, зжечь» [78].
Сотрудничество церкви со светским судом отмечено в документах и этого периода. «Патриарх настоятельно рекомендовал архиереям пользоваться указными статьями правительства “яко веслами, ими же удобно есть прогнать беззаконное волнение”» [47]. 8 апреля 1684 года тюменский воевода Н. Колобов запросил начальство, что ему делать с арестованным раскольником. 6 октября 1684 года последовал ответ, который Колобов процитировал так: «а в отписке твоей [начальника Колобова], господине, написано: Велеть бы раскольщика Демку Степанова с письмом отослать на Тюмени в Преображенский монастырь к архимандриту Никифору; а как его Демку архимандрит Никифор ко мне [Колобову] в сьезжую избу пришлет к градскому суду, и того раскольщика Демку велеть у него принять с письмом же, и допросить по трикратному вопросу и буде он не покорится, и по указу великих государей и по грамотам, велеть его Демку сжечь и пепел развеять» [79]. Староверу посчастливилось умереть в тюрьме до получения ответа (видимо, тюремный режим был достаточно суров), тело его, не сочтённое достойным христианского погребения, было «вывезено из города в лес и брошено на пустые места». Из документа ясен порядок следствия: воевода мог осудить старовера только после того, как представитель духовной власти пришлёт его ко «градскому суду».
В августе 1684 года в Каргополе был сожжён Авраамий Леонтьев «за раскол и противность против церкви Божии» [80]. От 18 ноября 1684 года сохранилась царская грамота новгородскому митрополиту Корнилию. Митрополита извещали о том, что раскольник Федор Михайлов приговорён к сожжению (осуществление приговора возлагалось на светскую власть, воеводу), а ещё два раскольника после наказания кнутом будут отосланы к митрополиту, «а ты бы, богомолец наш, для исправления в вере, послал их под начал в Новгородские монастыри и велел их держать в тех монастырях под началом, покамест они в вере не исправятся; а как они в вере исправятся, и их велел из под начала освободить, а буде они явятся в прежней своей мерзости (…) и за то им быть в смертной казни» [81]. Таким образом, духовное начальство имело право на заточение старообрядцев, а упорствующие попадали в руки светской власти для казни. Это же подтверждают и правила о «суде святительском», собранные в конце столетия по приказу патриарха Адриана: «А в Патриарше разряде, по указам святейших патриархов, и по делам, раскольники и противники церковным и новоисправным книгам и церковным догматам, которые в таких противностях по изветам иманы были в Патриаршее разряде, которые от противности своей обрашалися к покаянию и вины свои приносили истинно, такие посыланы под начало в разные монастыри, а о иных отцам духовным приказано надсматривать, и собраны по них поручные записи, чтобы они впредь противности такой не держалися и с раскольники не зналися, и ходили бы в Церковь Божию и имели бы отцов духовных, и исповедовались и по достоинству причащались святых тайн от священников приходских, кто в котором приходе живет. А сущих таких противников, которые от противности к покаянию не обращались и в упорстве и в расколе стояли непреклонны ко истине и такие из Патриарша Розряду отсыланы в Стрелецкий Приказ, и в иные Приказы и городы к воеводам, к градскому суду» [82].
«Указные статьи о раскольниках» от 7 апреля 1685 года подтверждали: «Которые расколщики святой церкви противятся, и хулу возлагают, и в церковь и к церковному пению и к отцем духовным на исповедь не ходят, и святых таин не причащаются, и в домы свои священников со святынею и с церковною потребою не пускают, и меж Христианы непристойными своими словами чинят соблазн и мятеж, и стоят в том воровстве упорно: и тех воров пытать, от кого они там научены, и сколь давно, и на кого станут говорить, и тех оговорных людей имать и роспрашивать и давать им меж себя очные ставки, а с очных ставок пытать; и которые с пыток учнут в том стоять упорно ж, а покорения святей церкви не принесут, и таких, за такую ересь, по трикратному у казни допросу, буде не покорятся, жечь в срубе и пепел развеять» [83].
По сообщению немецкого историка, пасху 1685 года благочестивый патриарх Иоаким отпраздновал сожжением в срубах около девяноста раскольников [84]. Москвой дело не ограничилось. Известен один из приговоров 1685 года, вынесенный вологодским раскольникам [85]. Стряпчий вологодского архиепископа арестовал трёх крестьян-староверов и доставил светским властям, с обвинением, что «они стоят в церковной противности упорно». На следствии выяснилось, что один из обвиняемых – Перфилий (Першка) Осипов - занимался пропагандой самосожжения, по его проповеди в вологодской деревне Сычевой самосожглось 55 крестьян. Двое обвиняемых оказались виновны только в том, что «новоисправных книг не приемлют, и крестнаго знамения тремя первыми персты на себя полагать, и отца духовного принять и исповедаться и святых тайн причастится». Воевода доложил в Москву. Царский указ повелевал сжечь в срубе Осипова, даже если он изъявит раскаяние, за проповедь самосожжения. Двух других староверов «велели привести к казни, и у казни допросить дважды, святой церкви они повинуются ли, и отца духовного приемлют ли, и исповедаться, и святых тайн причастится хотят ли. А буде, они учнут в том стоять упорно ж, а покорения святой церкви не принесут, и их за такую ересь про трикратному у казни, буде не покорятся, сжечь в срубе и пепел развеять». Вологодская летопись свидетельствует о том, что староверы не покорились и были сожжены вместе с Осиповым: «крестьянин, Першуткою звали, и того сожгли по указу Великих государей на Вологде в струбе с иными капидоны [Е. Ш.: т. е. раскольниками так называемого капитонского толка]» [86].
Общее число пострадавших в допетровскую эпоху староверов неизвестно. В. Татищев, по свежим следам, полагал, что несколько тысяч: «Никон и его наследники над безумными раскольниками свирепость свою исполняя, многие тысячи пожгли и порубили или из государства выгнали. Которое вечно достойный памяти е. и. в. Петр не именем, но делом и сущею славою в мире великий, пресек и немалую государству пользу учинил» [87].
В 1687 году в Якутске был сожжён за колдовство дворянин И. С. Жеглов [88].
Патриарх Иоаким ненавидел иноверцев. В своём «Завещании» он оставил много добрых советов, как с ними следует обращаться: «Иноверцам еретикам костелов римских, кирх немецких и татарам мечетей в своем царстве и владении всеконечно не давать строить нигде…» «…молбищных бы по прелестям их сборищ еретических строити не давати места всеконечно, но которые здесь и есть близ или между христианских домов – и те бы разорити годно и должно яко диавольские сонмища» [89].
Особенно энергичных мер Иоаким добивался против миссионеров: «…да повелевают царским указом: отнюдь бы иноверцы придя сюда в царство благочестивое вер своих не проповедовали, и в укоризну о вере не разговаривали ни с кем, и обычаев своих иностранных и по своим их ересям на прелесть христианам бы не выносили. И сие бы запретить им под казнью накрепко» [89].
На практике эти добродушные принципы были применены к проповеднику-квакеру Квирину Кульману и его единомышленнику Нордерману, сожжённым 4 октября 1689 года.
Сохранилось следственное дело Кульмана. Причины казни Кульмана в нём излагаются так: «Вор и богоотступник Квилинко Кульман, и, на Москве будучи, чинил многие ереси и свою братию иноземцев прельщал, и вызъяты у него многие еретические и богомерзкие и хульные книги и писма, по которым богомерзким и еретическим книгам прельщал многих людей иноземцев и учил той ереси; и в роспросе и с пытки во всех еретических делах винился, и по нашему великих государей указу, за то воровство он, Квилинко, с книгами и с письмами богомерзкими сожжён» [90].
Вина Нордермана, судя по следственному делу, заключалась в том, что он «того Квиринка и теперь за пророка, и за проповедника, и за великого человека имеет, что он человек учёный и во всех государствах бывалый» [90].
В письме матери Кульмана сохранились о последних минутах их следующие подробности, сообщённые ей из Москвы: «3 сентября вечером им (Кульману и Нордерману) сказали, чтобы они приготовились: завтра утром они будут освобождены. Но на следующий день в одинадцать часов утра их, как ложных пророков, привели из заключения на обширную городскую площадь, где уже приготовлен был из смоляных бочек и соломы небольшой домик [То есть сруб, обставленный снопами соломы и смоляными бочками]. И когда этих невинных людей повели на смерть, и не было около них никого, кто подал бы им утешение и не хотели дать им отсрочки, – они оба остановились и стали молиться, обративши глаза к небу. Когда же подошли они к домику и уже не видели себе спасения, тогда сын мой поднял руки и воскликнул громким голосом: “Ты справедлив, великий Боже! И праведны судьбы твои: ты ведаешь, что мы умираем ныне без вины”. И оба, утешенные, вошли в домик и тотчас же преданы были огню; но больше не слышно было никакого голоса». По другому известию, Кульмана и Нордермана спустили в сруб сверху, так что затем нельзя было их ни видеть, ни слышать (Arnold: Kirchen-und-Ketzer-Historie. – S. 512). Живописец Генин (ещё один единомышленник Кульмана – Е. Ш.) не стал дожидаться подобной участи и отравил себя в тюрьме» [91].
Был ли патриарх Иоаким причастен к делу Кульмана? Мнения историков разнятся.
«По распоряжению Софии и патриарха Иоакима, Кульман с Нордерманном были схвачены» [92].
«Горячо Иоаким боролся с иноверной пропагандой – католической и протестантской. Так он запретил продавать и покупать иконы, написанные на бумажных листах, особенно “немецкие еретические”, не без его участия в 1689 – 1690 гг. был осужден Квирин Кульман [93].
Другие авторы [47; 94] считают, что раз следствие вела светская власть, следовательно патриарх и церковь не имели к нему никакого отношения. Думается, что правы первые – напомним, что, по церковному праву, расправу и должна была вершить светская власть. Донос на Кульмана первоначально был подан патриарху [47; 95], следовательно, именно он дал ход делу. Далее, за время дела Кульмана светская власть в России поменялась. Была свергнута Софья и её фаворит князь Голицын был сослан. Именно Голицын вёл следствие над Кульманом. Тем не менее, на участь Кульмана смена светских правителей никак не повлияла, он был сожжён уже после ссылки Голицына. Именно в то время, когда от лица молодых царей Кульману был вынесен смертный приговор, патриарх Иоаким пользовался особенным влиянием на светскую власть, т. к. он поддержал Петра против Софьи. Наконец, «Духовное завещание» Иоакима, призывающее запретить деятельность иностранных проповедников «под казнью накрепко», появилось именно в это время.
8 января 1690 г., по боярскому приговору, в срубе были сожжены два колдуна: Д. Прокофьев и Ф. Бобылев [96]. После этого сожжения, до того случавшиеся регулярно, надолго прекратились. Нельзя считать случайным совпадением, что именно в начале 1690 г. (17 марта) скончался патриарх Иоаким. Накануне смерти Иоаким созвал Поместный Собор РПЦ (собор всей русской православной церкви, кстати, последний поместный Собор, произошедший до революции), на котором обсуждалась т. н. «латинствующая» ересь монаха Сильвестра Медведева. В Соборном приговоре было помянуто сожжение еретиков в 1504 году как образец для наказания еретикам, вернувшимся после покаяния к прежним взглядам: «паки по покаянии в отступстве обличатся, он Сенька [еретик Сильвестр Медведев] или сомудрствующие ему, таковые лжеклятвенники телесной казни предавати, таковой, яковою казнишася Новгородские еретицы, в лето 7013 [т. е. сожжение еретиков 1504 года]» [97]. Таким образом, Иоакиму РПЦ обязана тем, что казнь еретиков через сожжение была официально одобрена высшим органом церковной власти на Руси.
Его преемник, последний русский патриарх Адриан был человеком более гуманным. В 1697 году юный дьякон Петропавловской церкви в Москве Пётр Артемьев объявил о своих симпатиях католицизму. Донос на него подал священник той же церкви, добавивший, что «и многие вослед него уклонились». Новоявленный католик, в числе прочего, выступал против пыток старообрядцев. Патриарх Адриан, как кажется, не хотел раздувать дела. Начав с угрожающего: «Потщусь на него нарочито собор собрать; если таков и отец [Артемьева], каков сын, то обоих доводится сжечь», он затем передал Петра на исправление упомянутому отцу – суздальскому священнику: «добрый человек, сказывают, отец у него». Пётр, однако, не унимался и был сослан в монастырь. Собравшийся церковный Собор приговорил отступника к вечному заточению. В итоге молодой Артемьев попал в земляную тюрьму Соловецкого монастыря и в 1700 году в Москву сообщили о его смерти «в твердом узилище». Письмо патриарха Адриана ещё раз показывает инквизиционную схему наказания религиозных преступников в XVII веке: сперва осуждение Церковью («на него нарочито собор собрать») и, как следствие, сожжение («доводится сжечь») [47].
Сожжения XVIII века – любопытный пример российской отсталости от западной Европы, где в это время сожжения практически сошли на нет (за исключением Испании). 29 ноября 1714 г. в Москве на Красной площади в срубе сожжён еретик Фёдор Иванов, изрубивший икону. Приговор опять-таки подписан представителями светской власти (члены московской Сенатской канцелярии Я. Ф. Долгоруков и Салтыков). Но подстрекательскую роль сыграл Освященный церковный собор во главе с местоблюстителем патриаршего престола Стефаном Яворским. Именно церковный Собор 24 октября 1714 г. отлучил еретика от церкви, предал проклятию и выдал для казни градскому суду.
24 октября 1714 года организовали заседание освященного собора, пригласив на него множество светских лиц и самого Долгорукова. «Я не поеду и архиереям сего чинить не велю!» – отвечал князь, но Яворский закусил удила, и его трудно было остановить. «Не возмог я больше ожидать их исправления и истинного покаяния, – писал митрополит царю Петру о еретиках, – также и опасался, чтобы ещё какого-нибудь лукавого дела на поругание святой апостольской церкви и на соблазн иным не сотворили. Того ради по общему архиереев зде (в Москве) сущих совету собралися мы в патриаршую Крестовую… явно их обличить и явно о них суд церковный по званию изречь».
Приговор освященного собора, развешанный вскоре на церковных дверях во всех московских приходах, объявил страшными врагами церкви «ересем начальника и лжеучителя их» Тверитинова. Затем – Косого, якобы желавшего устроить против церкви такой бунт, как в Московское восстание 1682 года, и лишь в третьих – иконоборца Иванова. Они отлучались от церкви, предавались проклятию и выдавались для казни гражданскому суду. Максимов, Мартынов и Минин также «отдавались» в руки светской власти, которой рекомендовалось «богоненавистные еретические плевелы конечно истребити» и ни в коем случае не давать их «коварству» свободы, но не проклинались, «понеже они по делу сему ученики оных являются, а не ересеначальники и неизлиха ревнители сего злоумствования». Освященный собор не особо задумывался, как его решение будет воспринято светской властью. Приговор Сената был отброшен с оскорбительной для правительства формулой, что еретики «суд гражданский обольстили» [98].
Приговор церковного суда 1714 года [99] начинался со слов: «Егда же по увещанию с истинным покаянием к церкви не обратятся». То есть, речь шла об участи нераскаявшихся еретиков. В конце соборного приговора о них говорится: «вручаем христоподражательному гражданству еже именем Господа нашего Иисуса Христа и воздаянием Его во сём и будущем веце, и от нашего смирения благословением Господним молим, и страшным судом Божиим претим, да сотворит о том свято по закону истинну, не отлагающе суда церковного, о них же зде в Дусе Св. уставихом многими достоверными по обою закону свидетельствы, ниже в свободу чрез какие оных еретиков коварства попускающи, но благочестия ревностию да потщится благочестивое всероссийское гражданство сия богоненавистные еретические плевелы конечно истребити». «Из всех сказок о еретиках сделан был один изобличительный экстракт, по поводу которого митрополит Стефан написал: “Выписки о наказании еретиков из правил и из святых и из указов государевых и из гражданских статей и из примеров”».
Одно из «достоверных свидетельств», которому под страхом «страшного суда» требовал следовать Собор: «А в Уложенье в 1 гл. ст. 1-я. Будет кто иноверцем, какие ни буди веры или и русский человек, возложит хулу на Господа Бога и спася нашего Иисуса Христа или на рождённую его пречистую Владычицу нашу
Богородицу и Приснодеву Марию, или на святых Его угодников и про то сыскивати всякими накрепко. Да будет сыщется на то допрямо, и того богохульника, обличив, казнить, сжечь» [99]. Итак, очередной пример инквизиции.
В 1721 г. сожжён дьячок-богохульник Василий Ефимов. Ефимов устроил поддельное чудо, чтобы «были к поданию на устроение церковное преклонны». Затем признался на исповеди, но духовник не наложил на него никакой епитимьи. Тогда дьячок сам на себя донёс архиепископу. К Ефимову была применена первая статья Уложения 1649 г.: «вместо славы нанёс хулу имени Божью». Приговорён к сожжению, 19 декабря по императорскому указу сожжён. Синод зачем-то настоял, чтобы сожгли и его уцелевшие после первой казни кости [100]. Снова взаимодействие духовной и светской власти. Кроме того, было применено Уложение 1649 г., принятое, в своё время, при активном участии церкви.
В 1721 году был казнён посадский Иван Орешников за то, что он хулил бога и царя. Первоначально богохульника предполагалось сжечь (на основании Уложения 1649 г.), но Пётр заменил сожжение на отсечение головы [101].
В дневнике немецкого камер-юнкера Берхгольца передан следующий рассказ о казни: «2 октября 1722 года… О невообразимой жестокости русского народа посланник Штамке рассказывал мне ещё одну историю, которой за несколько лет в Петербурге сам был свидетелем. Там сожгли заживо одного человека, который во время богослужения палкой вышиб у епископа из рук образ какого-то святого и сказал, что по совести убежден, что почитание икон есть идолопоклонство, которое не следует терпеть. Император, говорят, сам несколько раз ходил к нему во время содержания под стражей и после произнесения приговора и уверял его, что если он только скажет перед судом, что заблуждался, ему будет дарована жизнь, даже не раз отсрочивал исполнение казни; но человек этот остался при том, что совесть не позволяет ему поступить так. Тогда его поставили на костер, сложенный из разных горючих веществ, и железными цепями привязали к устроенному на нём столбу с поперечной на правой стороне планкой, к которой прикрепили толстой железной проволокой и потом плотно обвили насмоленным холстом руку вместе с палкой, служившей орудием преступления. Сперва зажгли эту правую руку и дали ей одной гореть до тех пор, пока огонь не стал захватывать и далее и князь-кесарь вместе с прочими вельможами, присутствовавшими при казни, не приказали поджечь костра. При таком страшном мучении преступник не испустил ни одного крика и оставался с совершенно спокойным лицом, хотя рука его горела одна минут семь или восемь, пока наконец не зажгли всего возвышения. Он неустрашимо всё это время смотрел на пылавшую свою руку и только тогда отвернулся в другую сторону, когда дым уж очень стал есть ему глаза и у него начали гореть волосы. Меня уверяли, что за несколько лет перед тем брат этого человека был сожжён почти таким же образом и за подобный проступок» [102].
Достоверность сообщений Берхгольца у российских историков сомнения не вызывает – с первой публикации они отмечали его беспристрастность, добросовестность, бесхитростность, точность описаний (Н. Устрялов, Н. Павлов-Сильванский, В. Наумов). Следует иметь в виду, что дневник писался для себя и был опубликован уже после смерти автора [102]. С другой стороны, информация из вторых рук. Трудно, однако, допустить, чтобы Штамке стал, неизвестно зачем, обманывать соотечественника. Современная исследовательница д. ист. н. Е. Б. Смилянская не сомневается в точности описания казни [103].
Были и сожжения колдунов: 1702 г. – монаха Саввино-Сторожевского монастыря Дионисия за колдовство и богоотступничество, 1720 г. – Минку Буслаева «со товарищи» за порчу [104]. Видимо, в 1720 г. сожгли не менее трёх человек.
Подробности дела Дионисия даже можно было бы признать забавными, если бы не страшный финал: «В следственных материалах по делу Дионисия Грека читаем: “По тем письмам Отца и Сына и Святаго Духа отрицался и крест под пятою носил и призывал в помощь Сатану и бесов, да те письма над питьем чол и для блудного дела девкам пить давал и сам пил”. Всему этому безобразию Дионисия Грека научил Дионисий Кобыла. Чтобы убедиться в действенности колдовства, они пошли к бобылю Семену Черному с намереньем склонить к блуду двух его дочерей, напоив их наговоренным вином. Девки со старцами “блудно дело творить не пожелали”. Раздосадованный Дионисий Грек даже “бранил матерны” Дионисия Кобылу, “что он по тем письмам имя Божие хулит и Диавола призывает, но по тому его призыву ничего не делаетца”. А Дионисий Кобыла оправдывался и приводил примеры, когда заговор сработал и девки на блуд согласились» [104].
Пять сожжений за 25 лет – это немного (сравните с вышеприведенными данными за 1666 – 1690 гг. – одних раскольников сотни, плюс регулярные казни за колдовство). Поэтому было бы глубоко ошибочным думать, что казнь через сожжение – следствие воздействия на Петра западных стран (в ставшей для него образцом Голландии сожжений не было вовсе). Сожжение Ефимова – исполнение российского законодательства XVII века. Сожжение Орешникова Пётр заменил на отсечение головы. Сожжения, описанного Берхгольцем, царь всеми силами стремился избежать. Осуждения Ф. Иванова добился Освященный Собор.
Последнее в России сожжение старообрядца заживо состоялось уже после смерти Петра. Ход процесса известен благодаря сохранившимся в архиве Священного Синода донесениям астраханского епископа Лаврентия [105]. Летом 1725 года, астраханский епископ Лаврентий сообщил Синоду о том, что «сысканы в Астрахани церковные раскольщики и еретики два человека, учитель раскольнической Денис Лукьянов да Матвей Николаев». «Денис, по многим увещаниям от того расколу и разврату доселе не обращается, и на Православную христианскую Веру хулить не предстает, называет её верою новою, и пред святыми иконами покланяться не хощет, и таинства святой Церкви уничтожил и попрал». «Вышеозначенный ученик Денисов раскольник Матфей допрашиван, а на допросе не восхотел никакого слова говорить и не говорил, токмо показывал рукою, персты согнувши, как по раскольническу кресту на себе полагает. На другой день после ареста Лукьянов попытался покончить с собой: «будучи в Духовном приказе за караулом, не ведано чем, перерезал себе брюхо, от чего и кишки у него вон вышли», но был перевязан лекарем. Николаев по-прежнему молчал на допросах и разгневанный епископ принял решение: «приказали мы оных раскольников, яко непреклонных и непокаянных, от правой христианской Веры отступивших, Тело и Кровь Сына Божия, которого крещению освятилися, поправших и скверну возомнивших», «отослать для экзекуции в Астраханскую губернскую канцелярию, которые сего июня 2-го дня с преморией и отосланы, а что оным учинено будет, о том в Святейший Синод репортовать будем немедленно. Очевидна инквизиторская роль епископа: именно он арестовал подозреваемых в расколе, он же признал их виновными в непреклонном отступничестве от правильной веры (о Николаеве единственной уликой стало наложение крестного знамения двумя пальцами) и, наконец, передал светской власти для «экзекуции», обещав Синоду проследить за исполнением таковой. «Экзекуция» не заставила себя ждать. Следующее донесение епископа подробно описывало участь арестованных: «Прислана в Духовный Приказ из Конторы Юстицких Дел промемория с таким репортом, что в той Конторе об оных раскольниках розыскивано – и зжены огнём, и с огня Матвей Николаев о расколе ничего не говорил и был на виске [дыбе] бессловесен», «а помянутым де Лукьяновым не розыскивано, понеже ещё будучи в Духовном Приказе перерезал себе брюхо, и в расколе в застенке спрашиван, на что объявил, что святой церкви не повинуется, и будучи в той конторе под арестом он, Денис, умре, и по Её императорскому Величества указу, по Уложению I гл. 1 ст., мертвое тело его сожжено. А Матвей Николаев в застенок вторично вожен и на виску подъиман, которым де не розыскивано того ради, что у него спина от прежнего розыску огнила до костей, и будучи он на виске, ничего не говорил же. И по ея императорского Величества указу и по Уложению I гл. 1 ст. за церковный великий раскол он, Матвей, сего октября 8 числа казнён смертью, жив сожжён».
Следующая вспышка религиозного террора пришлась на правление Анны Иоанновны. Жесткость правительства Анны Иоанновны в отношении религиозных преступников наглядно демонстрирует указ о наказаниях за волшебство от 25 мая 1731 года: «Ежели впредь кто, гнева Божьего не боясь и сего Ея Императорского Величества указу не страшась, станут волшебников к себе призывать, или к ним в домы для каких волшебных способов приходить, или на путях о волшебствах разговоры с ними иметь, и учению их последовать, или какие волшебники учнут собою на вред, или мняще, якобы на пользу кому волшебства чинить; и за то оные обманщики казнены будут смертию, сожжены; а тем, которые для мнимой себе душевредной пользы, станут их требовать, учинено будет жестокое наказание, биты кнутом, а иные, по важности вин, и смертью казнены будут [106].
Указ, видимо, не очень строго соблюдался. Но есть немало известий о смертных казнях за другие религиозные преступления.
1730 г. – приговорены к сожжению за богохульство 19-летний солдат Филипп Сизимин и дворовый Иван Столяр [103].
1732 – 36 гг. – дело об одном из русских «Фаустов». В 1732 г. жена симбирского посадского знахаря Якова Ярова донесла на своего мужа, что видела, как он «по книгам своим еретическим чинил еретичество и молился на запад левою рукою ниц»; а когда она была беременна, якобы, говорил: «Ежели родит, чтобы того младенца отдать крестить отцу ево Сатанаилу». Сам Яров на допросе в Симбирской ратуше винился, что, найдя «приворотную к блуду» книжку в 1723 г. отрекся от Христа, призвал Сатану, неких еретиков Дионисия и Варлаамия и назвал себя их рабом. Хотя дальнейшие показания были противоречивы, Ярова, так и не принесшего церковного покаяния, сожгли 18 марта 1736 года [103; 107].
1738 г. – две женщины были сожжены в срубе за то, что во время литургии выплюнули святые тайны – суд сослался на Соборное Уложение 1649 г. [103].
1738 – 39 гг. – дела о переходе в иную веру окончились четырьмя сожжениями.
В 1738 году еврей Борух Лейбов ухитрился обратить в иудаизм флотского капитан-поручика Александра Возницына. Возницын даже совершил обрезание и был изобличен в вероотступничестве собственной супругой. Та подала донос и, по высочайше утвержденной резолюции сената, Лейбов и Возницын были сожжены: «обоих казнить смертью, сжечь, чтобы другие смотря на то невежды и богопротивники, от христианского закона отступить не могли (как Возницын) и таковые прелестники, как и оный жид Борох, из христианского закона прельщать и в свои законы превращать не дерзали. Вынося приговор, Сенат руководствовался Уложением 1649 года: «по уложенному 22-й главы 24 пункта, велено: “А будет кого бусурман какими нибудь мерами насильством или обманом русского человека к своей бусурманской вере принудит, и по своей бусурманской вере обрежет, а сыщется про то допряма, и того бусурмана по сыску казнить, сжечь”. И по силе де того Уложенного пункта, Борох той казни подлежит». «А хотя бы де тот Возницын превращение из Православия в Жидовский закон и обрезание себе и не самовольное учинил, но какими-нибудь мерами чрез кого насильством или обманом к тому приведён был, но и таковых по силе Уложенного 22 главы 24 пункта, велено отсылать ко учинению указа, по правилам святых Апостол и Святых отец Патриарху, или к иной Власти; а оный Возницын, как показано выше, то учинил по своему своевольному желанию, имея совет с жидами; по силе которого пункта, будучи он Возницын не унасильствован, ниже обманут, достоин же сожжения» [108].
Благочестивая вдова, кроме законной части из имения мужа, получила ещё сто душ с землями «в вознаграждение за правый донос» [109].
Тойгильда Жуляков – в 1738 г. был сожжён за то, что он «крестясь в веру греческого вероисповедания, принял снова магометанский закон и тем не только в богомерзкое преступление впал, но яко пес на свои блевотины возвратился и клятвенное свое обещание, данное при крещении презрел, чем Богу и закону его праведному учинил великое противление и ругательство». Казнь была совершена «при собрании всех крещеных татар», «на страх другим таковым, кои из магометанства приведены в христианскую веру» [110]. В 1739 году была сожжена башкирка Кисябика Барясова: «…оной татарке за три побега и что она, будучи в бегах, крещеная обасурманилась, учинить смертную казнь – сожечь» [111].
Каковы же были причины такого благочестия? Вероятны два объяснения. Стремление, 20 лет прожившей в Курляндии императрицы и её немецкого окружения, подчеркнуть свою приверженность русским обычаям. Продолжение политики Петра I, для которого преступления против веры были, прежде всего, государственными преступлениями.
А как же реагировала церковь? По оценке Н. Костомарова: «Как ни сурово относилось правительство Анны Ивановны к расколу и к религиозным заблуждениям, но оно все-таки было мягче и снисходительнее, чем того желали некоторые ревностные духовные сановники. Так, например, в 1737 году рязанский архиерей доносил синоду, что ему, при его старости, трудно разглагольствовать с раскольниками, и находил, что лучше бы смирять их постом и плетьми. На это он получил такой ответ: «Надобно раскольников наставлять по-пастырски, словом учительским, и за трудность оного не почитать, ибо всякое дело труду есть подлежательно, а кольми паче надлежит приложить труд свой о человеке, гиблющем душою, к чему его преосвященство призван и таковым характером почтен» [112].
Д. ист. н, профессор Е. В. Анисимов также отмечает, что жесткость государственной религиозной политики отставала от требований духовенства: «Церковники консервативного толка усматривали основное зло бироновщины как раз в усилении веротерпимости. В первых проповедях после переворота 25 ноября 1741 г. (приведшего к власти Елизавету – Е. Ш.) мотив борьбы с ересью, наводнившей Россию, стал одним из важнейших» [113].
О каких-либо возражениях церкви против религиозных репрессий неизвестно. Принимали активное участие духовные отцы и в светском терроре. Именным указом Анна Иоанновна укорила духовенство за частые безосновательные доносы, пригрозив ложным доносчикам лишением сана и ссылкой [114]. Но одобрения именно сожжений мы со стороны деятелей церковных не встречаем. Более того, женщин, сожжённых в 1738 г. светским судом, Синод, перед этим, приговорил только к покаянию. Правда, местные светские власти, приговорившие женщин к сожжению, исполняли всё то же Уложение 1649 г., ответственность за принятие которого лежит на церкви. Кроме того, женщины были арестованы по донесению сибирского архиепископа [115].
В 1743 г. сенат приговорил к сожжению вероотступника Несмеянко-Кривого. Последний не только отрёкся от православной веры и снял с себя крест, но и расколол икону. Ссылка на приговор сената в истории С. Соловьева под 1743 годом [116]. В 1744 г. императрица Елизавета распорядилась представлять ей на подпись все смертные приговоры и ни одного из них не утвердила [117].
О том, что их заменило, даёт понятие один приговор того же года. В 1744 г., по указу Синода, в Соловецкую монастырскую тюрьму заключили матроса Никифора Куницына, дабы «за богоотступное своеручное его письмо, каково писал на князя тьмы, содержать его в вечных монастырских до смерти его никуда неисходных трудах и что за такое его тяжкое пред Богом согрешение во всю свою жизнь приносить Господу Богу покаяние, приходя с работы в церковь ко всякому славословию по вся дни» [118].
Во времена Елизаветы М. В. Ломоносов написал сатирический «Гимн бороде», в котором насмешливо отозвался о таком богословском аргументе, как сожжение в срубе [119].
В 1752 году курская воеводская канцелярия арестовала крепостную Марфу Королёву за то, что она «чинила волшебство», «вынимала у господина своего след на земле с приговором» и даже «в поле посеянному хлебу чинила залом, чтобы тому ржаному хлебу не было урожая» (по суевериям того времени, надломив в поле колос колдун устраивал неурожай). Воевода счёл, что колдовством должен заниматься церковный суд и отправил обвиняемую в белгородскую консисторию (учреждение при архиерее для управления епархией), «для учинения с ней по правам духовным». Белгородским архиепископом тогда был крайне благочестивый Иосаф Горленко (в 1911 году причислен к лику святых). Святой Иосаф, недолго думая, объявил, что Королёва подлежит смертной казни по указу 1731 года, т. е. сожжению. С этим указанием Королёва была отправлена в белгородскую губернскую канцелярию, при этом конститория потребовала непременного уведомления, «что с нею учинено будет». Конец дела неизвестен [120]. Как отметил историк права А. Левенстим: «Это дело интересно в том отношении, что консистория, постановив смертный приговор, поручила исполнение его светской власти» [121], опять пример инквизиционного процесса.
В 1754 году к сожжению приговорили колдуна М. Маркова, продавшего крестьянам «заговорный воск», чтобы с его помощью колдовским образом умертвить жестокого помещика. В 1763 году был приговорён к сожжению крестьянин А. Козицын, по мнению судей «чародей и волшебник, который имел волшебство и заговор с дьяволом» [122]. Но сожжение обоим «колдунам» заменили наказанием кнутом, вырезанием ноздрей, клеймением и ссылкой на вечную работу.
Последнее известное сожжение произошло в 70-е гг. XVIII в. на Камчатке, где в деревянном срубе сожгли колдунью-камчадалку. Руководил казнью капитан Тенгинской крепости Шмалев и, к сожалению, «сей достойный варварских времен поступок, совершенный в царствование премудрой и человеколюбивой императрицы (Екатерины II – Е. Ш.), сошёл Шмалеву с рук даром» [123].
Уже в 1792 г. были приговорены к сожжению несколько духоборов, но помилованы ссылкою в Сибирь [124].
Выводы:
1. Через церковное право в отечественноe законодательство вошёл ряд законов о применении казни через сожжение за религиозные преступления.
2. Церковь участвовала в процессах против религиозных преступников, передавая их светской власти для наказания, в том числе, и для сожжения.
3. Руководство РПЦ инициировало репрессии против религиозных преступников, используя своё влияние на светские власти.
