Ольга Джарман, врач-фтизиатр, поэт, автор серии романов «Врач из Вифинии» для «Азбуки веры» о своём пути к Богу.
— Ольга, расскажите, пожалуйста, о своих родителях?
— Мои родители — инженеры. Их происхождение немного разное. Папа из простой крестьянской семьи из старинного русского города Мурома, младший ребёнок, родился в 1938 году. Он и его сестра-погодок, моя тётя, смогли получить высшее образование, были талантливыми, с отличием закончили вуз. Папа служил во флоте (тогда 4 года служили), окончил Ленинградский вуз, женился на маме. Я уже родилась в Ленинграде. У нас была маленькая длинная комната в коммунальной квартире напротив Петропавловки. Потом уже дали квартиру на Северо-западе северной столицы.
Мама приехала в Ленинград из маленького города Латвии — Краслава, мамины родители были учителями. Была бабушка, мамина мама, которая меня воспитывала, с которой я была чуть ли не с рождения, конечно, помимо родителей. Родня мамы из Белоруссии: бабушка — из Полоцка, дедушка — из Могилева. Во время войны дед был партизаном, был казнен в первые месяцы войны, а большая семья — бабушкины сёстры, ее пожилые родители оказались в немецком лагере до освобождения советскими войсками. Семья не стала возвращаться в родной разгромленный фашистами Полоцк, там уже не было дома, стали жить в Латвии, в Краславе (ехать на автобусе 4 часа от Полоцка).
Моя мама родилась под бомбёжками 18 июля 1941 года. Было детство в фашистском лагере, таким образом, моя мама — несовершеннолетний узник фашистских лагерей.
Бабушка после войны была учителем географии, биологии, ещё вела драмкружок, отвечала за библиотеку, ухаживала за престарелыми родителями. А погибший дед происходил из потомственной семьи учителей, мой прапрадед со стороны дедушки был земским учителем, а со стороны бабушки — простым белорусским крестьянином, сиротой. Вышел в люди, женился на самой красивой девушке в деревне.
Я довольно поздно родилась и всегда ощущала эту разницу в полпоколения, потому что, когда я пошла в школу у моих одноклассников родители были значительно моложе. Папа 38 года рождения, мама 41, а бабушка 17. Такие вот веховые даты рождения. Я начала рано читать. Книги у бабушки были со старой, дореволюционной, орфографией — например, Гоголь. Мир этих книг был мне близок. Когда я пошла в школу, в садик не ходила, ровесники смеялись, говорили, мол, нет такой книги — «Всадник без головы», а я ее к семи годам раз пять прочла и знала почти наизусть. Я рано сделала для себя вывод, что не всегда собеседник тебя может понять.
— Книги, добрая, внимательная бабушка — это хорошо. Но общение с ровесниками тоже важно, удалось исправить ситуацию?
— Отрицательный опыт с ровесниками в моей первой школе был исцелён в художественной школе общением с другими детьми. А также было два очень хороших года в последней школе, 92. Я очень рада, что я там училась, и как раз были 90‑е годы, и нам давали высказываться на уроках, мы полемизировали на разные темы. Я часто говорила о Христе, и приходилось спорить. Для меня в то время было девизом из молитвы к преп. Евфросинии Полоцкой — «и многих ты привела ко Христу». Когда крестился мой лучший друг детства, бабушка воскликнула, произнося эти слова. Она была счастлива, что мальчик, нам хорошо знакомый, выросший в атеистической семье на её глазах, стал верующим.
Не только в школе, но и потом в вузе многие слушали с интересом о Христе, положительно относились. Для меня было радостью говорить о Христе и Евангелии, о моей православной вере. Был такой смешной случай. Подруги сидели и слушали мой разговор с человеком, интересующимся христианством. Одна из них разгадывала кроссворд и спросила: «А Ольга (в смысле, княгиня) — равноапостольная, да?» На что вторая девушка ответила: «Да, ты что, сама не видишь?»
— Какие яркие впечатления из детства?
— Самые ранние воспоминания: я маленькая, ложусь спать или просыпаюсь, бабушка читает молитвы. Чаще я видела, как она читала вечерние правила, поскольку бабушка раньше меня вставала утром. Она всегда при этом читает наизусть. У неё был молитвенник — такой традиционный, для приходских школ, она знала его наизусть. Это был разговор с Богом, она обращалась к Богу, это не было формальным вычитыванием или повторением, это искренние молитвы, она просила Господа и Его святых за всех нас. Я слушала, подчеркну, что сама слушала, никто меня не заставлял. Такое первое впечатление моего детства.
Бабушкин молитвослов — моя первая книга по основам веры. Она мне осторожно его давала в руки, и я читала, ещё будучи ученицей начальных классов.
Ещё добавлю про своего прадеда. Он был верующим. В жизни много пострадал, был сиротой. Всегда ходил на вынос Плащаницы, помогал во время этой службы, и мою маму брал с собой в храм, когда она была маленькой, на всенощную, на Пасхальную службу, хотя это были советские годы и не совсем было безопасно.
— А как родители к вере относились — время советское было?
— Мама была верующей, причём ей неоднократно предлагали вступить в партию, она отказывалась, так как для нее это означало «отказаться от Бога», хотя это важно было для карьеры (и не каждому рекомендовали стать членом партии).
Отец в молодости видел коммунистическую партию в светлом ключе, советский строй — светлым будущим. Он вступил в партию во время службы на флоте, еще юношей. Позже он хотел поступать в университет речного и морского флота имени адмирала Макарова (в народе — Макаровка). Но не прошёл и поступил в другой вуз. Он довольно быстро разочаровался в партии, никогда не занимал никаких постов, ему это претило. Конечно, озвучивать свои мысли относительно этого он не мог, было опасно, у него была семья. Он в глубине души очень переживал, искал, читал много книг, в том числе и по философии, по истории. Он был очень порядочным, честным человеком, настоящим бессребреником, никогда «не греб под себя», как выражаются. Он умер рано, мне тогда было 19 лет. Запомнился: веселый, добрый, открытый. Он работал в «Ленмостострой» (Мостотряд 11) главным механиком, был автором идеи подсвечивать мосты, прекрасно разбирался в своей теме, хотел довести от начала до конца Большеохтинский мост, но не смог закончить: мост сдали через месяц после его смерти. Он действительно был лучшим специалистом по мостам в городе, особенно по разводке. На поминках его коллеги говорили: «Если что-то случится или вопрос серьёзный — сразу: «Где Шульчев? Шульчев сейчас во всем разберётся! А что теперь мы будем делать без него?» У папы был рак лёгких, быстро унёс его. Папа любил читать, особенно Евангелие от Иоанна, любимая глава 8. Священное писание было в синей обложке, с уходом отца и книга исчезла, как будто вместе с ним ушла. Я её искала, но бесполезно. Папа любил синий, голубой цвет, возможно, потому что его важная часть жизни была связана с морем, флотом. И с небом, как я теперь понимаю.
— Ваш папа успел креститься?
— Он крестился, но не из-за болезни, не перед смертью, а задолго до этого. Имя в крещении у него — Михаил, как у его отца, бывшего тамбовского крестьянина. И крестился он в Михайлов день, и родился тоже в Михайлов день 21 ноября. Мы с ним ходили вместе на Пасхальные службы, хотя после дежурств на работе он уставал.
Как-то папа принес, я была во 2 классе, Брежнев только умер, от товарища по партии Новый завет 1914 года издания, на неделю. Бабушка успела прочитать только Евангелие от Матфея. Переписать мы тогда не догадались (а тогда еще не было ксерокса), и принёс любимой тёще.
Меня тогда глубоко тронуло место Воскрешение дочери Иаира. Как писал митрополит Сурожский Антоний в своей книге «Пробуждение к новой жизни. Беседы на Евангелие от Марка»: «…будут такие места, на которые я смогу отозваться всем сердцем, всей душой, от которых взволнуется все мое нутро, места, которые мне покажутся такими прекрасными, такими значительными». Для меня такое место, которое всегда откликается, трогает сердце, бьет в самое сердце — воскрешение дочери Иаира.
Кстати, «Новый завет», изданный в 1914 году, который папе дали на время, вернулся к нам. Через много лет моя подруга, жена будущего священника, пригласила на свою съемную квартиру в старом доме. Там были залежи неразобранных шкафов с книгами, и среди них «Новый завет» 1914 года. По моей просьбе подруга мне подарила его. У меня была тетрадь, куда я выписывала цитаты, фразы из Евангелия, книг.
— Бывает, что дети-подростки уходят от веры. Случалось ли с Вами подобное?
— Подростковый кризис, кризис веры у меня тоже был. Рано, где-то в 9 лет поняла и решила, что я атеистка. Прочитала несколько книг соответствующего содержания и пошла доказывать бабушке неправильность веры. Да, это смешно, я познакомилась с не очень умной книжкой, где громился идеализм и карикатурно изображался платонизм, платоновские идеи. Дескать, верующие считают, что в табуретке есть душа. Я задавала бабушке вопрос о душе табуретки. Бабушка мне говорила: «Олечка, ты что? Какая душа в табуретке?». Кризис длился до 12 лет, была полемика с бабушкой. Она, как я говорила, была учителем географии и биологии. Рассказывала мне о сложном строении растений, как они, наподобие маленькой фабрики, вырабатывают кислород из углекислого газа. Рассказывала о дельфинах, бабочках, птицах. Но меня к вере эти беседы не подвигали, я все сложности организмов, красоту и богатство мира объясняла так: эволюция и гены.
— Вы же вернулись к вере? Как это произошло?
— Фидель Кастро был толчком, но не решающим, не последним, что в какой-то момент я вернулась ко Христу из детства. Дело в том, что я увлеклась романтикой кубинской свободы, революции. Фидель Кастро, Че Гевара вызывали восхищение у меня: они борцы за справедливость! Даже выучила самостоятельно испанский язык. Моя терпеливая и мудрая бабушка поддерживала меня, ради меня стала фанатом Кубы. А однажды бабушка показала мне журнал «Куба» с большим материалом «Фидель Кастро и религия». В статье кубинский лидер беседовал со священником, (помню его имя, фрай Бетту) который прошёл тюрьмы, который страдал за Христа, его товарищи, священники и монахи, погибли там, отдали жизнь за Христа… Оказалось, что мой герой — вождь и борец за свободу людей, справедливость — верующий! Он говорит о Христе, о Его взглядах, цитирует Его. Значит, и Иисус Христос — за свободу людей, за обиженных, бедных.
Ещё на мою веру повлияла история преподобной Евфросинии Полоцкой. Преподобная Евфросиния Полоцкая была в нашей семье очень почитаема, в детстве я даже думала, что это какая-то наша прапрапрапрабабушка. Илья Муромец, былины о котором мне читал папа, несколько ей даже уступал, признаюсь, в моем воображении.
Святая Евфросиния, как говорится в молитве к ней, «многих привела ко Христу». Её миссионерская деятельность, образованность, ум, преданность Господу поразили меня ещё с раннего возраста. Она пришла в монастырь с большим мешком с книгами. А епископ сначала решил, что юная девушка (ей было всего 12 лет!) привезла с собой княжеского добра, нарядов… На самом же деле у неё была одна одежда — та, что на ней. (Так получилось, что я в детстве укладывала в детскую коляску книжки и возила их по двору, вызывая не понимание у окружающих: все «выгуливают» кукол, а я — книги.)
Образ преподобной Ефросиньи Полоцкой запомнился мне. Для меня это было Божиим благословением, я поняла, что Христос — живой Бог, я такими словами в 12 лет не говорила, это было внутренним пониманием.
Кроме того, поделюсь: на меня большое влияние оказали книги протоиерея Владимира Зелинского, а также статья Виктора Николаевича Тростникова в «Новом мире» (1989 год) о том, что наука не отрицает религию. Эта работа и была поворотной после Фиделя Кастро, хотя её я прочла, уже испытав обращение, так что у меня граница возвращения к вере размыта.
Если с о. Владимиром мне выпало счастье общаться, и он написал предисловие к сборнику моих стихов, то с Виктором Николаевичем встретиться Бог не привёл. Я передала автору свою благодарность через его дочь, Елену Викторовну.
— После дискуссий с бабушкой Вы пошли в храм?
— В 1989 году пошла в храм в свой день рождения, вечером 11 июля. Это было в Латвии, храм Александра Невского, накануне праздника апостолов Петра и Павла. Меня хорошо принял священник, я читала на клиросе. Позже научилась читать по-церковнославянски. Все лето провела на клиросе. Заинтересовалась православной гимнографией. Наверное, любовь к гимнографии вдохновила меня к поэзии.
Активно участвовала в Богослужении, это мне многое дало.
— Вы всегда были врачом-фтизиатром, помогает ли вера в обращении с пациентами?
— Пациент приходит в туберкулёзное учреждение с другим настроением, нежели в «обычную» поликлинику. Больше взвинчен, взволнован — у него подозревают туберкулез! Представьте себя на его месте. Мы это всегда учитываем, когда общаемся с пациентами. Мне кажется, не нужно высоких слов: «православный врач». Нужно быть тактичным, воспитанным, благородным человеком. Начнём с этого. А когда это будет достигнуто, когда будем вести себя как лучшие врачи, скажем, XIX века, тогда можно говорить о православных врачах. Иначе православный врач будет ассоциироваться с прописыванием Причастия, кропления святой водой. Я не просто так это говорю: сталкивалась с таким явлением, когда больные говорили, что ходили, якобы, к православному врачу и лечение было таким, как я только что описала.
Я всегда работала фтизиатром, окончила Педиатрический университет, в дипломе написано «врач-педиатр», а потом ординатура по специальности «фтизиатрия». Позже стала рентгенологом в фтизиатрической области. Ещё я преподаю историю медицины в Педиатрическом университете больше 10 лет на кафедре Гуманитарных дисциплин и биоэтики. Большое спасибо профессору, заведующей этой кафедрой, Галине Львовне Микиртичан, без ее поддержки не получилось бы ничего. Она была моим научным руководителем, вдохновителем. Это верующий человек, учёный, врач по образованию. Её область — изучение истории отечественной педиатрии и охраны материнства и детства, традиций благотворительности, общественного и частного призрения в области охраны здоровья детей, исследование путей формирования научных школ в педиатрии, история медицинской этики и проблемы биомедицинской этики в современной медицине, в том числе в педиатрии, связи медицины и искусства.
У нас на кафедре есть верующие люди, есть агностики, но ярых атеистов, безбожников нет.
— Вы не только пишите стихи, но и исторические романы…
— Да, интерес к античной медицине появился у меня вместе с возращением к вере. Образ великомученика и целителя Пантелеимона, простой и загадочный одновременно, всегда привлекал меня. Часто его представляют совсем юным отроком, но Панталеон был взрослый, очень хорошо образованный молодой человек, около 27 лет — в этом возрасте начинали делать придворную карьеру те, у кого были способности, и конечно, определенный социальный статус. И он был принят ко двору самого императора, перед ним открывались блестящие политические перспективы (политическая карьера ценилась более врачебной), но тут его сердце касается Христос. Панталеон был человеком поступка. Он смог перевернуть всю свою жизнь вверх дном. Как говорили спустя немногое время монахи в уже христианской Римской Империи: «Если бы я не перевернул все вверх дном, не смог бы я построить дом души своей».
Он принял крещение в смерть Христову и вступил на путь христианина, который называется «мартирия», свидетельство, а по-русски — «мученичество». Он разделил тайну Христа и Его крестного одиночества за весь мир. «О возлюбленный брат Мой!» — обращается к мученику Христос, по словам св. Климента Александрийского, и «десница мученика обнимает Христа». Так, друзьями, они вместе идут — через смерть. И наступает победа над смертью.
Если святой великомученик Пантелеимон известен всем, то другой врач, живший полвека спустя, мало кому известен хотя он также святой. Я говорю о св. Кесарии Каппадокийском, враче и исповеднике, брате свт. Григория Богослова. Память его совершается с Сорока мучениками Севастийскими 9/22 марта. Его жизнь во многом повторяет путь вмч. Пантелеимона. Он получил блестящее образование в Александрии, стал придворным врачом христианских императоров — но тут к власти пришел Юлиан Отступник. И Кесарий также оказался человеком поступка. Юлиан приглашал знатных христиан на философский диспут: этим они могли сохранить лицо, делая вид, что они переходят в язычество из-за неотразимых аргументов императора-философа. Кесарий тоже принял участие в диспуте. Но потрясенный Юлиан услышал не слова согласия, а аргументированное изложение христианской позиции молодого врача. Это был вызов. Кесарий понимал, на что он шел. Он мог поплатиться жизнью за эту дискуссию с императором. Но был всего лишь пожизненно сослан в глушь, в Каппадокию. Для любого молодого человека такой конец карьеры был, воистину, подобен смерти. Жизнь была погублена, сломана. Но Кесарий с честью выдержал испытание и был вознагражден: после смерти Юлиана он был восстановлен при дворе и даже в больших чинах. Однако после чудесного спасения во время землетрясения он отказался от всех этих почестей и богатств, принял Крещение, и хотел уединиться для подвигов с Василием Великим и своим братом, Григорием. К сожалению, этому не суждено было осуществиться: вскоре после Крещения он умер, завещав все свое состояние беднякам. Свт. Григорий Богослов написал трогательное надгробное слово любимому брату.
О биографии св. Кесария я написала статью для Православной энциклопедии. Это мое скромное приношение памяти святого, незаслуженно забытого. Кроме того, я написала несколько романов о Кесарии, они изданы. Это «Врач из Вифинии», «Возложи на очи коллирий», работаю над продолжением.
Вся серия романов посвящена моему отцу, с которым мы вместе прочли очень много книг, в том числе и исторических романов. Поскольку я оказалась последним представителем нашей фамилии — Шульчевы, я взяла её, как псевдоним, это не каприз, это память о папе, дать уважения ему.
— У Вас необычная фамилия — Джарман…
— Я вышла замуж в 27 лет, муж — англичанин, бывший англиканский священник, сам пришёл к православной вере, перешёл в православие, это произошло задолго до встречи со мной. Мы какое-то время жили в Англии, сейчас живём в России, у Роберта (в православии он Димитрий) есть вид на жительство, он очень любит Россию и хочет здесь жить.
Беседовала Александра Грипас
Комментировать