Православный интернет-курсПерейти

185. Молитва в ритме вальса

(2 голоса5.0 из 5)

Человек играющий

Здравствуйте!

«Тот, кто, споря, лишился смысла, говорит, что церковное пение не происходит от музыки, что одно является музыкой, другое – нет. Я же всякое пение называю музыкой». Эти слова – квинтэссенция и лозунг знаменитого трактата Иоакима Коренева «О пении божественном», увидевшем свет в 60-х годах XVII века.

Собственно, этот трактат и положил начало концепции повсеместного приравнивания богослужебного пения к музыке, распространившегося как в церковных, так и в светских кругах. Однако, как отмечает современный нам исследователь, автор уникальных трудов Владимир Иванович Мартынов, «из самих слов Коренева следует, что [по крайней мере] в его время существовала и противоположная точка зрения».[1]

Слово петь происходит от праславянского *pěti. В такой же форме (пѣти) слово вошло в древне-русский и старо-славянский языки, а позже несколько видоизменилось в русское петь.

Слово музыка греческого происхождения (μουσική), собственно, в своём греческом виде – «мусики́я», — оно и употреблялось в Древней Руси, лишь в XVIIвеке, благодаря западному влиянию, трансформировавшись в привычный нашему уху вариант.

Но, если слово пети — исконно русское, мусикия, помимо того, что имеет иностранные корни, так ещё и вошло в русский обиход лишь в XII веке, когда уже в XI вовсю формировалась система древнерусского пения.

Тем более не понятно, какое отношение к феномену богослужебного пения может иметь эта самая мусикия, если учесть, что данным термином обозначалась прежде всего инструментальная музыка скоморохов и западноевропейских музыкантов, а также исполняемые под эту музыку песни.

Об отношении к мусикии средневековой русской православной Церкви красноречиво говорит один из «Азбуковников» (своеобразных толковых словарей) конца XVII в. «Мусикия в ней пишутся песни и кощуны бесовския… но сия вся предреченная святыми отцы проклята суть и отреченна».[2] «Песнопение же, — согласно «Азбуковнику» — спеванье Богу належачее».[3]

Более того, Владимир Иванович Мартынов указывает на то, что даже чисто вокальное исполнение имело в Древней Руси строжайшую дифференциацию понятий.[4] Словом петь обозначалось пение сугубо богослужебное, в то время как исполнение мирских песен именовалось игрой.

«Сам принцип игры, — говорит Мартынов, — теснейшим образом связан с мирским началом, противостоящим богослужебной сосредоточенности […] Оппозиция «пения» и «игры» сводилась, в конечном счёте, к оппозиции сакрального и профанного […] Эта оппозиция может быть обнаружена уже в наиболее ранних русских письменных источниках, где с особой энергией подчёркивается недопустимость смешения и даже соприкосновения областей пения и играния […] Вот почему слово «игра» никогда не могло быть приложено ни к чему церковному, а стало быть, не могло применяться для обозначения пения в церкви».[5]

Этот момент очень важен для нас потому, что слово игра постепенно заменяется на слово… мусикия!

Категоричное размежевание терминов игра и пение в древнерусском мировоззрении происходит от чёткого разделения на сакральное и мирское, Небесное и земное, которые не сочетаемы и противопоставлены друг другу, ибо «никто не может служить двум господам» (Мф. 6:24). А потому «утверждаемое Кореневым единство понятий богослужебного пения и музыки являлось, — по словам Владимира Мартынова, — неслыханной новацией и шло вразрез со всей древнерусской традицией».[6]

Как же вышло, что сегодня у нас есть привычное словосочетание церковная музыка, «немыслимое и абсурдное»[7] в контексте сказанного?

В случае сочетания несочетаемого одно неизбежно подавляет другое, в конечном счёте, и вовсе вытесняя его. Что́ победило в да́нном случае – церковность или музыка, молитва или игра — догадаться нетрудно. В Древней Руси в певчих посвящали, по специальному чину, людей сугубо благочестивой жизни, а сегодня мужская половина почти любого церковного хора бегает покурить на Шестопсалмии…

«Молитва, — пишет Мартынов, — представляет собою внутренне мистическое единение с Богом, достигаемое через сосредоточение, концентрацию и полное отрешение сознания от всех мыслимых образов и представлений»,[8] игра же, есть, напротив, «погружённость [сознания] в умопостигаемое и чувственно-воспринимаемое».[9]

«Стой терпеливо и молись крепко, — предписывает прп. Нил Синайский, — отревая приражения житейских попечений и всяких помыслов; ибо они возмущают и тревожат тебя, чтоб расстроить твое молитвенное стремление».[10] И ещё: «Подвизайся ум свой во время молитвы соделывать глухим и немым; и будешь тогда иметь возможность молиться как должно».[11]

Итак, подытоживает Мартынов, «усилия молящегося прежде всего должны быть направлены на то, чтобы остановить игры [ума, чувств и воображения], осуществляемые сознанием, ибо только тогда, когда смолкнут последние отголоски этих игр, в наступившей молитвенной тишине сознания может быть услышан голос Бога».[12]

Очевидно, описанная тишина сознания не может быть достигнута, если последнее втянуто в игру – то есть, если на него воздействует музыка. Причём, осуществляется это не только на эмоциональном (о чём уже говорилось ранее), но даже на физиологическом уровне.

«Если церковное пение, — пишет Борис Николаев, — [как считается большинством], есть вокальная музыка, — а последняя, как известно, является одним из видов искусства, — то оно должно подчиняться соответствующим законам искусства, в данном случае – всем правилам общемузыкальной теории»,[13] или средствам музыкальной выразительности, основные из которых — лад, ритм, метр, темп, тембр, динамика, мелодия и гармония.

Лад определяет, какие звуки в музыке – главные, а какие от них зависят. Кроме того, создаёт настроение произведения.

Музыкальный ритм – сочетание различных по длине звуков — существует в рамках метра – периодического повторения так называемой сильной доли. Вспомните, например, вальс. На «раз» вы делаете шаг вперёд, на «два» и «три» — два шага на месте. Это «раз» и есть сильная доля, а «два» и «три» — слабые.

Благодаря метру и ритму, в свою очередь, получается мелодия, ведь набор звуков, никак не организованный во времени, похож не на музыку, а на беготню кота по клавишам.

Мелодия сама по себе — одноголосна. Придать ей красочности и выразительности призвана гармония – сочетание одновременно звучащих звуков. Они, как рамка, обрамляют мелодию и, наряду с ладом, создают характер произведения.

Тембр – это окраска, она своя у каждого инструмента и у каждого голоса. Ни один здравомыслящий композитор, желая изобразить медведя, не поручит это дело скрипке.

Динамика – это громкость, а темп – скорость исполнения музыкального произведения, которые также зависит от художественной задачи.

А теперь представим (думаю, без особого труда), что все эти средства музыкальной выразительности мы слышим в храме на службе. Представим радостные, грустные и драматичные песнопения, красивые, выразительные мелодии, богатые и красочные многоголосные гармонии, звонких сопрано, высоких теноров, бархатных альтов и раскатисто рычащих басов, контрастное чередование пения громкого и тихого, зажигательных и тягучих темпов… Представим богослужебный текст, как в клетку, заключённый в метроритм – а как часто даже ударения в словах оказываются не на месте из-за подчинения текста – и текста богослужебного! — музыке!

Естественно, при звуках всего этого душевно-телесная область активизируется куда более духовной. Да и как можно молиться, когда в висках стучит весёленькое – «раз, два, три… раз, два, три…»? Как можно молиться в ритме вальса?

И о какой тишине сознания здесь может идти речь?

Подумайте об этом, а мы пока попрощаемся с вами до следующего раза!


[1] Мартынов В. «Пение. Игра и молитва в русской богослужебной певческой системе». МОК, 2014. С. 6

[2] «Вечерняя песнь». Публикации — Вл. Протопопов. Музыка в определении азбуковников — http://www.canto.ru/txt.php?menu=public&id=medieval.17cent_01

[3] Приводится по рукописи XVII века: ГИМ, Син. 353, л. 230 об. — 234. Источник: https://pandia.ru/text/79/305/3054-9.php

[4] См.: Мартынов. «Пение…» С. 6

[5] Мартынов. «Пение…» С. 6-8

[6] Мартынов. «Пение…» С. 8

[7] Мартынов. «Пение…» С. 8

[8] Мартынов, Пение, с. 10

[9] Мартынов, Пение, с. 11

[10] Добротолюбие. Т. II глава 17 – Цит. по: https://azbyka.ru/otechnik/prochee/dobrotoljubie_tom_2/17

[11] Там же.

[12] Мартынов, Пение, с. 11

[13] Николаев, с. 30

Комментировать