Православный интернет-курсПерейти
183. О песнях не-сионских

183. О песнях не-сионских

(1 голос5.0 из 5)

Современное понимание богослужебного пения

Приветствую все домашние церкви, которые сейчас с нами на связи!

Сегодня мы с вами (как и договаривались) приступаем к рассмотрению такого явления как богослужебное пение!

А чтобы у нас получился более объективный анализ данного явления я предлагаю к разговору о пении подключить регента нашего храма, которая в своё время окончила Российскую Академию музыки им. Гнесиных и на протяжении последних 10-ти лет в одном из колледжей читает лекции о хоровом искусстве, посвящая большую часть времени изучению богослужебного пения и его практическому воплощению.

Надеюсь, что используя свои профессиональные знания, она поможет нам разобраться в этом вопросе!

Здравствуйте! Меня отец Вадим попросил проанализировать такое явление как богослужебное пение!

При изучении какого бы то ни было явления, как правило, отправной точкой всей исследовательской работы является определение сути изучаемого. Нас ждёт, в некотором роде, обратный процесс, ибо само исчерпывающее определение богослужебного пения потребует для своей формулировки не одну беседу.

Дело в том, что интересующий нас вопрос, как ни странно, довольно редко освящается в научной литературе. Большинство исследовательских трудов, посвящённых богослужебному пению, основано преимущественно на изложении истории пения или его музыкально-теоретических аспектов (я имею в виду всевозможные певческие азбуки). О сущности же богослужебного пения говорят очень немногие.

Даже справочники предпочитают обходить это понятие стороной. Ни Богословско-литургический словарь, ни Полный православный богословско-энциклопедический словарь, ни Православная энциклопедия в настоящий момент не включают богослужебное пение в число своих терминов.

Подобная же ситуация – правда, более оправданная — в светских музыкальных изданиях. Например, в «Словаре музыкальных терминов» А. Носова и «Музыкальном энциклопедическом словаре» Г.В. Келдыша интересующий нас термин также отсутствует, зато предлагаются понятия «духовная музыка» и «церковная музыка», обозначающие вокальную музыку на тексты религиозного характера.

Один из известных исследователей богослужебного пения, протоиерей Борис Николаев, не без горечи отмечает, что данное определение употребляется большинством применительно и к богослужебному пению, причём, делается это «и в наших церковно-музыкальных кругах, за неимением собственной формулировки»[1].

Но достаточно ли песнопению, для того, чтобы приобрести статус богослужебного, только лишь иметь в своей основе соответствующие литературные источники?

Проверим справедливость этого на примере песни «На реках Вавилонских», в основе которого, как известно, лежат стихи 136-го псалма.

Этот псалом может быть распет, например, так:

· Знаменный

· Может — так: Архангельский.

· Может – и так: Чесноков.

· Вот так: Фотий.

· И, положа руку на сердце, даже так: Бони-М.

Надеюсь, последние два варианта все единодушно исключат из числа богослужебных. А вот первые три поются без инструментального сопровождения, формально вполне подходят для исполнения — и исполняются — на нашем богослужении.

Посмотрим на них с музыкальной точки зрения.

Архангельский фоном Песнопение Александра Архангельского очень лирично и полно внутреннего взволнованного движения. Если вы дослушаете его до конца, увидите много ярких переживаний и оттенков чувств.

Например, передаётся унылое настроение пленных евреев, требовательные интонации завоевателей, пытающихся добиться пения «песней Сионских», восторженное воспоминание израильтянами Иерусалима и так далее.

Музыка настолько чувственна, а гамма переживаний настолько богата, что так и тянет применить её к какому-нибудь отнюдь не религиозному сюжету. В общем-то, если заменить слова на незамысловатое стихотворение о неразделённых чувствах, получится неплохой хоровой романс в стиле московской композиторской школы конца XIX-начала ХХ века…

Чесноков фоном Павел Григорьевич Чесноков, всегда тщательно подходивший к передаче в хоровой музыке литературных образов, ещё более интересно «озвучивает» 136-й псалом. Для него важно не только экспрессивно выразить настроение израильтян, но сделать это в соответствующем историко-культурном контексте. Слышите, как он вводит в музыкальную ткань колоритные восточные интонации и ритмы? Похожего эффекта достигали композиторы в операх: стремясь подчеркнуть контрастность культур (например, русских и половцев в «Князе Игоре»), они нарочно использовали специфические национальные музыкальные приёмы. А теперь вообразите уместность этого звукоизображения в контексте отечественной православной утрени!

Но главное, на что хотелось бы обратить внимание — оба рассмотренных песнопения, как мы убедились, несут в себе эмоцию – причём, эмоцию, которую заложил в них композитор. Эта эмоция настолько громкая, что выходит на первый план, заслоняя собой текст и его содержание (которое, конечно, намного глубже описания исторических событий вавилонского плена).

Другими словами, мы слышим не богослужебный текст – мы слышим личную музыкальную интерпретацию 136-го псалма — Архангельским или Чесноковым, — которая оказывает на нас определённое эмоциональное воздействие.

Знаменный фоном Мы оставили напоследок знаменный распев по причине того, что он вам наименее знаком и привычен. Возможно, вы слышите его сегодня в первый раз, и думаете – что это за монашеское, строгое, старомодное, скучное пение? Под него же уснуть можно! (благо, как раз во время исполнения «На реках Вавилонских» обычно гасят свет). Неужели в современном приходском храме это песнопение предпочтут «нормальному» — тому же Архангельскому?

Знаменный распев действительно не имеет эмоции. Более того, он совершенно — можно сказать, злостно — не иллюстрирует текст, доказательством чего служит его неизменяемость. Посмотрите: в первом стихе – описание плачущих на берегу людей, в последнем – призыв к убийству, а интонация осталась точно такой же. Здесь нет эффектов, аффектов, изобразительности, передачи состояний – всего, что мы привыкли слышать сегодня в церковных песнопениях. Здесь нет личности композитора и его внутреннего мира, навязанного слушателям. Потому что и композитора у распева — нет.

Понятие богослужебного пения сегодня действительно прочно синонимизируется с богослужебной музыкой, церковной музыкой, религиозной музыкой, наконец, духовной музыкой. Упомянутый нами выше протоиерей Борис Николаев, анализируя данную ситуацию, говорит, что понимание богослужебного пения как вокальной музыки религиозного содержания «неприемлемо, ибо не соответствует духу православной церковности и не выражает существа предмета»[2].

Происходит это не только потому, что давшие это определение светские науки не компетентны в вопросах духовных. А потому, что пение и музыка – принципиально разные понятия, и эти термины никак нельзя применять к одному явлению.

Впрочем, это уже тема для отдельного разговора, который мы продолжим в следующий раз.

[1] Николаев, с. 7

[2] Николаев, с. 7

Комментировать