Цитаты о священниках (333)

Прежде рассуждения добра и зла человек не способен пасти словесных овец, но разве бессловесных, потому что без познания добра и зла мы действий лукавого постигать не можем. А потому настоятель, яко пастырь словесных овец, и должен иметь дар рассуждения, дабы во всяком случае мог давать полезные советы каждому требующему его наставления, ибо, как говорил Петр Дамаскин несть всякий человек верен дати совет ищущим; но кто от Бога прием дар рассуждения и от многого пребывания в подвижничестве стяжа ум презрителен (Добротолюбие. Ч.3. Сщмч. Петр Дамаскин. О назидании души добродетелями).

Паси, говорит Господь, овцы Моя (Ин. 21: 16). Пастырь бессловесных овец не заботится о земледелии, ни о торговле, ни о домах, ни о яствах различных и многоценных, ни о славе и почести; […] все свое попечение обращает на одну лишь паству свою, ради ее ночи проводя без сна и проходя с нею в отдаленные места, не имея ни крова, ни постели […]. Но для тебя, пастыря словесных овец, возможно находиться под кровом дома, иметь одр, постель, трапезу, — и вместе с тем пасти и овец Моих. Как же пасти? Уча их иметь ко Мне <говорит Господь> веру светлую, чистую, не колеблющуюся, и любить Меня от всей души и от всего сердца, как и Я возлюбил их, по любви к ним предав себя на смерть и умерши за них.

…Надлежит тебе, пастырю овец Христовых, стяжанною иметь всякую добродетель и телесную, и духовную, — так как ты глава прочего тела братий, — чтобы братия смотрели на тебя, как на первообраз добра, и отпечатлевали в себе самих добрые и богоподобные черты твои. […] Одним братиям предсказывай меч, т. е. гнои Божий, грядущий на упорных сынов противления, чтоб их исправить, или, если не послушаются, свою душу избавить от страшного гнева Божия; других вразумляй, учи и по двигай на всякое добро; но и тех, которые требуют обличения и укора, не оставляй без внимания, но обличай их благовременно и безвременно, запрещай им и всячески старайся отклонить их от недобрых поступков, как заповедует тебе божественный Павел.

Есть некоторые пределы моря, которые прокармливают великих зверей — китов. Посему плавающие в их пределах подвешивают к своим кораблям колокольчики, чтобы вследствие звона их устрашенные звери бежали. И море нашей жизни кормит многих и более опасных зверей, я имею в виду дурные страсти и патронов их — лукавых бесов; пересекает же это море, как бы некий корабль, Божественная Церковь, которая вместо колоколов обладает духовными наставниками, так чтобы гласом священного их учения обратить в бегство духовных зверей.

…Сподобившийся быть служителем Христовым сам совершенно не должен иметь ничего своего, ни приобретать чего-либо мирского, кроме необходимого для тела и только; все же прочее принадлежит бедным и странникам, и его церкви <в которой он служит>. Если же, напротив, он дерзнет для своих расходов безвременно пользоваться этим со властию и принадлежащее странникам раздавать сродникам, и строить дома, и покупать поля, и набирать толпу рабов, — то, увы, какой суд <ожидает> его?

Как хорошей породы дерево, когда обременено плодами, покрыто листьями, веселит садовника, услаждает зрителей и покоит проходящих, так и поставленный на учительском месте, когда украшен добродетелью и озаряет словом — и Бога веселит, и людям приносит пользу. Если же будет лишен того или другого, то не окажет великой пользы ученикам.

…Кто прежде всего этот мир не оставит, все то, что есть в мире, душой ненавидя, и кто одного лишь Христа не возлюбит и ради Него не погубит кто душу, не зная совсем человеческой жизни, но как бы всегда, каждый час умирая, не будет рыдать о себе кто и плакать, влеченье к Нему одному лишь имея, и кто не пройдет чрез труды и печали и Духа Святого внутрь сердца не примет, […] бесстрастье и святость даются всем людям, которые Господа видеть способны и в сердце имеют Его постоянно, которые Богом хранимы, и сами хранят невредимо Его повеленья – итак, кто все это в себе не имеет, тот пусть не старается стать иереем, над душами власть получить не стремится, начальником стать пусть отнюдь не дерзает.

Пресвитеры… должны быть благосердны, милостивы ко всем, обращать заблуждающих, посещать всякого немощного, не пренебрегать вдов или нищего, всегда стараться о добром пред Богом и человеками (2Кор. 8: 21), воздерживаться от всякого гнева, лицемерия, несправедливости в суде; удаляться от всякого сребролюбия, не быть легковерными к наговорам на кого-либо, жестокими на суде, зная, что все мы должники греха. И потому если молим Господа, чтобы Он простил нас, то и мы должны прощать.

…Что солнце во вселенной, то и глаз в теле; и как, если солнце по видимому угаснет, все придет в замешательство, так, если угаснет и глаз; и ноги, и руки, и все почти тело сделаются бесполезными. К чему же сказал я это? К тому, что учитель есть глаз в теле Церкви. Посему, если он светел, т. е. сияет лучами добродетелей, то будет светло и все тело, которым он правит и о котором прилагает надлежащее попечение. А если он темен, т. е. делает достойное тьмы, то помрачится все почти тело…

Всякий достоин веры <призванный> к очищению тебя, только бы он был из числа получивших на это власть, не осужденных явно и не отчужденных от Церкви. Ты, требующий врачевания, не суди судей, не разбирай достоинства очищающих тебя, не делай выбора, глядя на родителей. Даже если один лучше, другой ниже, но всякий выше тебя. Рассуди так: два перстня – золотой и железный, и на обоих вырезан один и тот же царский лик, и обоим сделаны печати по воску. Чем одна отличается от другой? Ничем. Распознай вещество на воске, если ты всех премудрее…

…Отче духовный, надлежит тебе прежде сделаться учеником Христовым и добре научиться заповедям Его и таинствам, — и тогда уже браться учить других; […] и тогда уже руководи и других ко Христу; надлежит тебе прежде самому просветиться истинным светом, а после того вводить и других в сей свет; надлежит тебе прежде самому получить христианскую свободу, а потом берись руководить к ней и других; ибо совершенно бессмыслен и буй есть тот, кто, будучи сам рабом, берется освобождать сорабов своих, восхищая власть господина своего.

У тебя есть правило врачевания, ты ученик Христа, кроткого, человеколюбивого и понесшего наши немощи. Если брат в первый раз воспротивился, потерпи великодушно; если во второй — не теряй надежды — еще есть время к уврачеванию; если и в третий раз, то будь человеколюбивым земледелателем, еще упроси Господина не посекать и не подвергать своему гневу бесплодную и бесполезную смоковницу, но позаботиться о ней и осыпать ее гноем (Лк. 13:8), т. е. доставить ей врачевание исповеди, обнаружения постыдных дел и опозоренной жизни.

Кому вверено попечение о душах, тот может ли соблюсти сказанное: аще не обратитеся и будете яко дети (Мф. 18: 3), потому что имеет дело со многими и различными лицами? — Надобно знать, что есть свое время и смиренномудрию, и власти, и обличению, и утешению, и пощаде, и дерзновению, и снисхождению, и строгости, и вообще всякому делу. Потому иногда должно оказывать смиренномудрие и подражать в смирении детям […]. Иногда же надобно употреблять власть, юже дал есть Господь в создание, а не на разорение (2Кор. 13: 10), когда нужда требует дерзновения. И как во время утешения надобно показывать доброту, так во время строгости обнаруживать ревность; а подобно сему поступать и во всяком ином случае.

…Знаем, что иные из глубины порока вошли на самый верх добродетели. […] А поэтому, нимало не отчаиваясь, попытайся исправить <падшего>. Немалая слава будет тебе пред Богом, хотя успеешь ты и этом, хотя нет; потому что исполнишь все, что зависит от тебя. Почему с таким расположением приступи к делу, как будто несомненно надеешься заслужить одобрение, когда убедишь его восстать, и забота сия да не оставляет тебя ни ночь, ни день. И он, может быть, спасется как-либо, и соблазняющиеся исправятся, и смеющиеся над ним заградят себе уста, и ты улучишь бессмертную славу.

Ведь духовный отец нужен для чего? Чтобы при помощи его незаблудно шествовать и достигать Царства Небесного, а для этого необходимо, главным образом, исполнять на деле наставления, советы и указания духовника, жительство свое проводить благочестиво. […] Не в том сила, чтобы часто бывать у отца духовного, а в том, чтобы его наставления исполнять, чтобы не быть бесплодными.

…Наше врачебное искусство гораздо труднее, а следовательно, и предпочтительнее искусства врачевать тела; […] наше врачевание и попечение все относится к потаенному сердца человеку (1Пет. 3: 4), и наша брань — со врагом.[…] А для сего нам нужны: великая и совершенная вера, в большей мере Божие содействие, […] и собственная наша ревность, выражаемая и действительно оказываемая словом и делом, если нужно, чтобы наши души, которые для нас всего предпочтительнее, хорошо были врачуемы, очищаемы и ценимы дороже всего.

…К вере, посредством одиннадцати рыбарей, неученых, простых, не смевших даже открыть и уста, Он <Господь> обратил всю вселенную. Эти неученые и простые рыбари заградили уста философам и как бы на крыльях обтекли всю вселенную, посевая в ней слово благочестия, исторгая терния, истребляя древние обычаи и повсюду насаждая законы Христовы. Ни малочисленность и простота их, ни строгость <возвещаемых ими> повелений, ни привязанность всего рода человеческого к древним обычаям не могли служить для них препятствием, но все это устранила предшествовавшая им благодать Божия, так что они все делали легко, самыми препятствиями возбуждаясь к большей ревности.

Как некоторые из <нерадивых>… не трепещут вступать на степень диаконства и иерейства и священнодействовать Пречистое Тело и Кровь Господа? Поистине недоумеваю. Конечно, слепота ума и сопутствующие ей нечувствие и неведение, и рождающееся от них самомнение делают то, что такие попирают, как прах, истинное золото и многоценный камень Господа нашего Иисуса Христа. Но горе таковым за эту их страшную дерзость, по коей осмеливаются они восходить на такие степени, с такою великою богонебоязненностию и небрежением о божественных вещах, как будто малых и ничтожных, и это для того только, чтобы казаться выше других. И кто после этого будет называть их христианами?

Священник сам должен настолько во всем превосходить тех, за кого молится, насколько предстоятелю следует превосходить находящихся под его покровительством. А когда он призывает Святого Духа и совершает Страшную Жертву и часто прикасается к общему для всех Владыке, тогда, скажи мне, с кем наряду мы поставим его? Какой потребуем от него чистоты и какого благочестия? Подумай, какими должны быть руки, совершающие эту службу; каким должен быть язык, произносящий такие слова; какой чистой и святой должна быть душа, приемлющая такую благодать Духа? Тогда и Ангелы предстоят священнику, и целый сонм Небесных Сил, и место вокруг жертвенника наполняется ими в честь возлежащих на нем.

Случившемуся с вами искушению при разговоре с отцом Стефаном, вашим протопопом, поставляйте себе виной, что вошли в не принадлежащий до вас разговор, поучительный разговор, подобно как овца стала учить пастуха; хотя же вы и увидели, что скрывается под овчей одеждой, и должны беречься таковых и подобных произношений, но суд об этом оставьте Самому Господу, ведающему тайная сердец наших коегождо, но он, так как поставлен быть служителем Таин Христовых, и как достоинство или недостоинство его не могут быть препятствием к совершению Таинств, то вы и имейте его честна; впрочем, удаляйтесь подобных разговоров.

…Не оставляйте без попечения братий ваших, и имейте в виду не свою только пользу, но пусть каждый <из вас> старается исхитить ближнего из челюстей дьявола, отвлечь от беззаконных зрелищ и привести в церковь, с любовью и кротостью показывал ему, какой великий вред — там, и какие великие блага — здесь.
…Видя твою настойчивость, когда-нибудь, может быть, и придет в себя и, тронутый твоею заботливостью, отстанет от гибельных удовольствий. И никогда не говори, что я говорил ему и раз, и два, и три, и много раз, но ничего не успел. Не переставай говорить, потому что, чем дальше будешь продолжать, тем больше умножится и твоя награди.

Если хочешь улучить истинного учителя, мужа святого и духовного, не рассчитывай, что можешь узнать его сам собою, своим рассмотрением, потому что это невозможно. Но прежде всего другого… подвизайся в добрых делах, в милостынях, в пощении, молитве и молении непрестанном, да будет тебе помощником и содействователем в этом Бог. Коль же скоро с помощию Божиею, по благодати Его, сподобишься найти такого, покажи к нему крайнее внимание и всякое ему благоугождение, великое смирение и благоговение, высокое почитание и веру чистую и несомненную. Чего ради? Ради того, чтоб, к несчастию, не заслужить тебе иначе вместо мзды казнь и муку.

Как нетрудно произносить слова слишком высоким или низким тоном, но соблюдать меру может только знающий музыку — так рассуждать должно и о свободе речи. Одни свободною речью не пользу оказывают, а только оскорбляют, другие пользуются свободою речи, чтобы льстить и соплетать ненадлежащие похвалы, но соблюдающие наилучшую меру не оскорбляют и не льстят, но со смелостью срастворив почтительность и с выговорами ласковость, таким образом приступают к уврачеванию тех, которые сами себя не знают. Посему и ты, употребив этот способ, приступай к уврачеванию…

Представлять лицо духовного отца в церкви и на молитве келейной не только не благовременно, но и противозаконно и вредно. Это просто благовидное искушение вражие, которого нужно избегать всячески. Первая и главная заповедь евангельская: возлюби Господа Бога всем сердцем, и душой, и помышлением (см. Лк. 10, 27). Этой заповеди и нужно всячески держаться. О духовных же отцах заповедь другая, так как бдят о душах наших, должно повиноваться им, а не представлять их во время молитвы. Это не только не нужно, но и вредно, особенно тому, кто еще не освободился от земных чувств ветхого человека.

Вы пишете, что вы лишены лицезрения и душеспасительных наставлений, но, о дочь духовная, не малодушествуй и не унывай об этом: Всемилостивый Господь всесилен и всемогущ нам навсегда посылать невидимо, по нашему благому желанию, способы и спасительные примеры, и таковых искуснейших старцев силен послать и ими нас утешать и окормлять к благоназиданию душевному. Только мы да не ослабеем в нашем намерении и с упованием и благодушием да просим Господа, но и я, окаянный, хотя телом и отлучен от вас за недостоинство мое, а духом с вами неразлучен, но и этими худосложными строками беседую с вами, как лицом к лицу.

Поелику любомудрствовать на словах легко, а на деле трудно, и одно услаждает слух, а другое обучает души, то посему Бог удостоенных священнического служения взывает… священницы глаголите в сердце Иерусалиму (Ис. 40, 2). Поскольку любомудрствующие на словах не только наскучивают слушателям, но, поступая противно тому, что сами говорят, заставляют над ними смеяться; то Бог требует от них добродетели в делах, которая трогает душу слушателей. Посему-то освященному надлежит быть священным; потому что неосвященному непозволительно священствовать.

Когда ты наказываешь, или вразумляешь, или делаешь что-нибудь подобное, <делай> без ярости и гнева. Если наказывающий есть врач согрешающего, то как он может исцелить другого, причинив наперед зло себе и не исцеляя самого себя? Скажи мне, если какой-либо врач пойдет лечить другого, поранив наперед руку у себя или ослепив наперед свои глаза, — неужели в таком состоянии он исцелит другого? Нет, скажешь. Так точно и ты, когда кого наказываешь или вразумляешь, то пусть светло смотрят глаза твои. Не возмути ума своего, — иначе как совершишь ты исцеление?

Думаю, что учителю всеми мерами должно домогаться сих двух преимуществ — чистоты по жизни и достаточной силы в слове <которую если назовет кто тенью дел, не погрешит… против истины>, чтобы, как в благоустройство приводить ученика, так и уцеломудривать непокорного. Ибо как обучающие чистописанию, взяв доску, с великим изяществом выводят буквы, и отдают начавшим обучаться, чтобы, сколько могут, подражали этому; так и нашим наставникам надлежит представлять жизнь свою ученикам, как некий ясно начертанный образец, чтобы, сколько можно, подражали этому.

Делать и учить — всего превосходнее, а делать и не учить — недостаточно, потому что храмлет на одну сторону. Для этого у человека есть и дар слова. Если бы делать значило учить, то не было бы сказано: иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небеснем (Мф. 5, 19). Ибо какую силу возымеет доблестная жизнь, когда предстоит спор о догматах, и защитник неправого учения неудержимо устремляется против догматов правых? А, не делая, учить — это имеет, по-видимому, листья, но лишено плода, и не остается без осмеяния, посрамления и осуждения.

Наставники, старающиеся вести жизнь, приличную учителям, не только да блюдут себя неподлежащими упрекам, но да украшаются и божественными преимуществами. Ибо первое требуется от всякого, а последнее — от достигших верха добродетели, которые, если и ничего не говорят, самим безмолвием, взывающим громче слова, образуют учеников, не слух их услаждая, но просвещая души. Полагающие, что от учителя не требуется ничего, кроме слов, утруждают слух и производят смех; а сияющие делами, хотя и в молчании подвизаются, назидают души взирающих.

Если ты его <священника> презираешь, то презираешь не его, а рукоположившего его Бога. А откуда, скажешь, известно, что Бог рукоположил его? Но если ты не имеешь убеждения в этом, то суетна твоя надежда; если Бог ничего не совершает через него, то ты ни крещения не имеешь, ни Тайн не причащаешься, ни благословений не получаешь, и, следовательно, ты — не христианин.
Что же, скажешь, неужели Бог рукополагает всех, даже и недостойных? Всех Бог не рукополагает, но через всех Сам Он действует — хотя бы они были и недостойными — для спасения народа.

…Беремся лечить других, а сами покрыты струпами… Если бы кто из нас сохранил себя даже сколько можно более чистым от всякого греха, то не знаю еще, достаточно ли и сего готовящемуся учить других добродетели. Кому вверено сие, тот не только не должен быть порочным <сим гнушаются и многие из подчиненных ему>; но должен отличиться добродетелью… Он обязан не только изглаждать в душе своей худые образы, но и напечатлевать лучшие, чтобы ему превосходить других добродетелью больше, нежели сколько он выше их достоинством.

Когда ты видишь, что конь несется к стремнине, то накидываешь на него узду, со всею силою удерживаешь его и часто бьешь. И хотя это — наказание, однако такое наказание есть мать спасения. Так поступай и с согрешающими. Свяжи согрешившего, пока не умилостивит он Бога, и не оставляй несвязанным, чтобы он не был еще более связан гневом Божиим. Если я свяжу, то Бог уже не свяжет его, если же я не свяжу, то его ожидают неразрешимые узы… Если они пришли в сокрушение, если переменились, то все сделано; а если нет этого, не поможет время.

Не знаете, братия, нашей скорби! Когда председательствуем здесь с величием и даем сии законы вам — многим, тогда, может быть, большая часть из нас самих <что достойно слез> не знаем, как взвешивается у Бога каждая мысль, каждое слово и дело, даже не только у Бога, но и у весьма многих из людей. Люди — медлительные судии своих дел, но скорые истязатели дел чужих. Им легче из винить других в важнейшем, нежели нас в маловажном; и если в них будет еще невежество, то скорее обвинят нас в нечестии, нежели себя в посредственном незнании.

Мы, <пастыри>, поставлены для поучения вас словом, а не для начальствования и самовластия над вами; наше дело советовать вам и увещевать. Советник говорит, что ему должно, но не принуждает слушателя, предоставлял ему полную свободу — принять или не принять совет. Он будет виновен только в том, если не скажет того, что ему поручено. Потому-то и мы говорим все это, обо всем этом напоминаем, чтобы вам уже нельзя было сказать в тот <последний> день: «Никто нам этого не говорил, никто не объяснил, мы этого не знали и вовсе не считали грехом».

…Тому, кто поступает и говорит наилучшим образом, не иметь возможности убеждать — нимало не стыдно; почему Сам Судия не делавшему ничего для спасения ближних, произнес приговор и сказал: подобаше тебе вдати сребро Мое торжником, и пришед Аз взял бых свое с лихвою (ср.: Мф. 25, 27). А это значит: тебе надлежало засвидетельствовать, должно было показать неукоризненную жизнь. Ибо явно, что привести доброе дело к концу зависит не от того, кто говорит, но от того, кто слушает, как дает видеть нелицеприятный Христов приговор.

Определяя путь к Священству, скажу, что принявший эту власть прежде чем понес на себе власть божественных законов, приступил к ней не ко благу подначальных. А кто упражнялся в роли подчиненного и оказался искусным в начальнических добродетелях, тот приступает к служению, имея самое высокое качество – опытность. Первый, принимаясь воспитывать других прежде, чем благоустроил себя, погрешает против Истины; а другой, прежде благоустроив себя и изведав дело на опыте, окажется способным благоустраивать других.

Лист сначала всегда бывает зелен, цветущ и красив, потом постепенно засыхает, падает, и наконец им пренебрегают и попирают его. Так и человек, никем не управляемый, сначала всегда имеет усердие к посту, ко бдению, безмолвию, послушанию и к другим добрым <делам>; потом усердие это мало-помалу охладевает, и он, не имея никого, кто бы наставлял его, поддерживал и воспламенял в нем это усердие, <подобно листу>, нечувствительно иссыхает, падает и становится, наконец, подвластным и рабом врагов, и они делают с ним, что хотят.

Почти иерея, исполняя заповедь Христову, в которой сказано: приемляй пророка с радостью во имя пророче, мзду пророчу приимет (Мф. 10, 41). Если и не знаешь о каком иерее, достоин ли он сана, или недостоин, то не презирай его ради заповеди Христовой. Как не терпят вреда светлое золото, если покрыто оно грязью, а также и самый чистый бисер, если прикоснется к каким-нибудь нечистым и скверным вещам; так подобно сему и священство не делается оскверненным от человека, хотя бы приявший его был и недостоин.