Глава IX

Сифиты и каиниты в их миросозерцании и в устроительстве жизни. Каинит Ламех и его семейство. Превознесенная в себе гордыня Ламеха. Точнейшее определение личности Ламеха на основании его слов к женам Аде и Цилле. Преуспевание каинитов пред сифитами в так называемой естественной культуре. Умственно-рассудочные и духовно-нравственные силы человека – не одно и то же. Точнейшее разъяснение действования сих сил в человеке. Служебность рассудочных сил человека. Добро и зло как определение направления сих сил. Бог и прелюбодейное воздыхание о самобожестве. Рассудочные силы в служебном своем отношении к «разумному Божию» в человеке и к «диавольству и сатанинству» в нем. Опознание природы в сокровенных ее силах; направление сего опознания и значение оного в культурном отношении. Прогресс и цивилизация не суть сами по себе указатели подъема нравственной личности человека. Частнейшие выводы. Внешняя культура и нравственность в человеческих обществах не суть вещи тождественные. Естественность преимуществования каинитов пред сифитами в области мирского устроительства жизни. Дальнейшее отношение сифитов к каинитам.

Итак, род человеческий разделился на две большие семьи или общества в потомстве Адама: одни из людей, оставаясь на месте жительства Адама, пребыли верными Богу, чтили Бога и союз с Богом считали своим знаменем; другие устрояли жизнь свою в каинитстве, т.е. в полном натурализме своей человеческой природы, и признавали себя свободными от власти Божией. В то время как первые, по выражению Св. Писания, «радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле» и «стремились к лучшему, то есть к небесному» (Евр.11:13–16), вторые, по свидетельству Св. Писания, «говорили Богу: отойди от нас! и что сделает им Вседержитель»? (Иов.22:17).

Первые жили в скромном довольстве тем, что давала природа в растительном и животном царствах; вторые, приложив свой труд и устремив все силы своего ума и все свои способности к земле, достигли открытий в природе, нашли способы и средства украсить своими изобретениями жизнь, обеспечить за ней разные удобства и преимущества, оградить безопасность ее и в знании находить опору и оправдание своей собственной человеческой силы и человеческого могущества.

В этом отношении и является весьма достопримечательною личностью среди сынов человеческих личность Ламеха, мужа сильного и славного в роде своем и в веке своем, высоко, выше Каина, поднявшего надменное и гордое чело свое, превознесшегося в себе настолько, что начал пародировать, по отношению к себе лично, слова Божии о Каине, и при этом в таком тоне, что он – Ламех более может сделать и более отмстить за себя, нежели мог сделать или отмстить за убийство Каина Сам Бог. Полагают, что Ламех первый из людей ввел многоженство, так как именно о Ламехе в первый раз упоминается в Библии, как о многоженце, и упоминается с ударением на сие обстоятельство: «И взял себе Ламех две жены: имя одной: Ада, и имя второй: Цилла» , – говорится в Св. Писании (Быт.4:19). Семейство Ламеха было одно из знаменитейших, нужно полагать, семейств «сынов человеческих»: в лице сына своего Иавала Ламех организует правильное и обширное скотоводство; в лице другого сына, Тувалкаина, достигшего знания и искусства ковать оружие из меди и железа, он делается могущественным, сильным и страшным для врагов или своих оскорбителей; в лице третьего сына, Иувала, изобретшего свирель и гусли, он украшает жизнь свою музыкальным искусством, а в лице дочери Ноемы, как думают, приобретает знание и умение прясть пряжу, хотя бы из шерсти, и ткать полотно (Быт.4:19–22).

В гордом сознании своего величия и силы, надменный и уверенный в себе отец такого славного и даровитого семейства Ламех говорит своим женам: «Ада и Цилла! послушайте голоса моего; жены Ламеховы! внимайте словам моим: я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне, если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро» (Быт.4:23–24). В этих словах Ламеха чувствуется грубое, наглое и торжествующее сознание личного самодовольства, превознесенного в себе чувства своего достоинства и уверенность в несокрушимой и страшной для других своей силе. Выражение его: «Ада и Цилла! послушайте голоса моего» , и обращение к ним в третьем лице: «жены Ламеховы! внимайте словам моим» – характеризуют личность Ламеха, как личность, упоенную сознанием своего достоинства и своего превосходства над другими: одно имя его есть уже знамя, честь и могущество. Дальнейшие слова его: «я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне» – свидетельствуют собою, как полагают, о нагло торжествующем чувстве Ламеха в том, что он может убить всякого, кого бы он ни захотел, без всякой опасности для себя. Слова же его: «если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро» – означают или то, что Ламех похваляется многочисленностию своих убийств и, пародируя слова Божии, грубо и нагло, хвастливо взыскивает в кощунственном и богохульном смысле, что за его смерть уже должно быть отмщено в семьдесят раз всемеро, так он убивал и убивает всякого, кто ему неприятен; или то, что пародируя слова Господа о Каине, Ламех ставит себя самого против Бога, говоря, что за смерть Каина Господь грозил отмстить всемеро, за его же – Ламеха смерть дети его отмстят в семьдесят раз всемеро.

По смыслу сих заключений вся речь Ламеха может быть представлена в следующих двух перифразах: или «Ада и Цилла! послушайте голоса моего; жены Ламеховы! Внимайте словам моим; я убил и убиваю мужа за наносимую рану мне, и отрока – за удар. И если за смерть Каина, совершившего одно убийство, обещано отмщение всемеро, то за мою смерть должно быть уже отмщено в семьдесят раз всемеро»; или: «Ада и Цилла! послушайте голоса моего; жены Ламеховы! внимайте словам моим: я убил, т.е. убиваю и успею убить мужа прежде, чем он успеет нанести мне поражение, и его отрока – телохранителя или соратника-драбанта скорее, чем сей последний успеет сделать мне царапину: обоих их я успею убить прежде, чем они успеют нанести мне язву или рану. Вот Бог сказал, что Он отмстит за смерть Каина всемеро: за мою же смерть дети мои отмстят в семьдесят раз всемеро. Да и кто посмеет коснуться Ламеха?»

Давая такое объяснение словам Ламеха, в обоих случаях мы находим, что речь Ламеха полна злодейского и кощунственного смысла: она дышит гордостью, самоуверенностью и самонадеянностью; в ней вынаружилась торжествующая злая воля, грубая и нагло кощунственная в сознании своего превосходства в средствах защитить себя и отмстить за себя. Да, таковою по содержанию и смыслу и должна была быть речь в устах Ламеха, этого превознесенного в себе, могущественного, сильного и славного каинита! Жизнь его, по его понятиям, была наверху безопасности, славы, силы и обеспеченного довольства: а это все, что могло входить в пламенное желание каинита.

Получая свидетельство Св. Писания о том, что именно в каинитстве положены начатки так называемой естественной культуры, не должно удивляться, что ум человеческий, при несомненно злодейской воле в каинитстве, достиг по тогдашнему времени сравнительно высокого развития, которое и явил в изучении природы, в опытных открытиях, в умении пользоваться преимуществами знания, в изобретении ремесел и искусств. Умственно-рассудочная и духовно-нравственная силы человека, хотя и тесно соединены между собою и концентрируются в единство – в единстве сознания человека, однако никогда и ни в каком случае не составляют одно и то же и не переходят друг в друга. Нравственность человека источником и основанием своим имеет идею Бога в человеке и, исходя из самого существа природы человека, обращенной к идеальному и абсолютному в себе, именно к образу Божию, утверждается на сознании долга, освящаемого именем и волею Бога, живет безусловностью и абсолютностью веления долга, развивается и воплощается в самоограничении, в самоотречении и доказательстве деятельной любви к другим. Поэтому нравственности – в смысле нравственного сознания человека и в смысле деятельного воплощения сего сознания, должно противопоставлять не умственность или рассудочное направление мыслей человека, а грех, неправду и беззаконие, как такое направление психической и деятельной жизни человека, в которой личная самость человека, его индивидуальность и абсолютизм его воли становятся импульсом и мерилом в человеке принимаемого или отметаемого, творимого и деятельного или неовеществляемого и инерциального.

Нравственное сознание, следовательно, и нравственность человека суть такое обнаружение психической и деятельной жизни человека, которое обнимает собою всего человека вместе с умственною и рассудочною его стороною, как, наоборот, грех может становиться таким же, при известном направлении воли человека, обнимающим собою всего человека, вместе с умственною и рассудочною его стороною, обнаружением психической и деятельной жизни человека. Конечно, умственно-рассудочные силы человека сами по себе оригинальны и самобытны в духовной сущности человека; однако в отношении нравственного сознания человека они суть чисто служебные силы, заимствующие свое содержание в области нравственных начал от сего именно сознания.

Призванные к служению в своем развитии объективной истине, правде, закону и суду, умственно-рассудочные силы человека в падшем греховном его состоянии могут служить, в силу волевого импульса человека и в силу соуслаждения закона ума человека закону Божию, нравственной идее и будут стоять на страже нравственного закона; наоборот, в силу того же волевого импульса и в силу склонения человека пред законом его уд, те же умственно-рассудочные силы будут служить лжи и неправде, вожделеть самозакония и одной личной самоответственности, и это тем более, что субъективизм и абсолютизм собственной мысли чрез грех сделались льстивым самообманом человека. Все, следовательно, зависит от направления – благочестивого или злочестивого – воли человека: направленная к Истинному Абсолюту воля человека заставит в этом же направлении работать и умственно-рассудочные силы; направленная к абсолютному в самом человеке воля человека заставит и умственно-рассудочные силы человека служить идее абсолютизма человека, будет заставлять и понуждать рассудок изобретать и отыскивать домыслы и выводы, утверждающие якобы всевластие и самозаконие человека.

Добро и зло – вот начала, которые дают собою направление работе мысли человека и определяют собою те конечные выводы, которые желал бы человек получить в видах упрочения и оправдания того или другого своего миросозерцания, а главное – в видах оправдания направления своей воли. Не от накопления знаний в области мироведения зависит нравственность, а от внутреннего, по свидетельству Св. Писания, просветления очей человеческого сердца (Ефес.1:18) и от освящения Бога в сердце человека (1Пет.3:15), в противном случае и при многостороннем знании сердце человека может оставаться дебелым (Деян.28:27) и льстивым (Иак.1:26), омраченным и неразумным (Рим.1:21), необрезанным (Деян.7:51), окамененным (Мк.8:17) и по вожделению даже сатанинским (Деян.5:3).

«Добрый человек , – говорит Спаситель, – от доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое» (Лк.6:45). «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф.6:21): будет ли этим сокровищем индивидуальная самость самого человека и область его личных вожделений, направление воли человека заставит мысль искать оправдания человеческого абсолютизма. Конечно, большее или меньшее развитие умственно-интеллектуальных сил человека может способствовать лучшему пониманию добра и правды, закона и долга, но при единственном условии – том, что добро и правда, закон и долг сами по себе в признании человеком абсолютны в его душе и сердце и не зависят от нового и нового соизволения человека. Если же явится вопрос о соизволении, то мысль человека начнет работать в области желаемого для оправдания соизволения.

Бог и прелюбодейное воздыхание о самобожестве – вот два знамени, за которыми идут: за первым «сыны Божии», за вторым – «сыны человеческие». Умственно-рассудочные силы человека суть обоюдоострый духовный меч, который одинаково может быть направлен как против «диавольства и сатанинства» в человеке, так против «разумного Божия» в нем. Опознание природы в сокровенных ее силах грешит, обыкновенно, поспешностью своих выводов и притом выводов совершенно гипотетических: если бы накопление опытных знаний оставалось бы только при своем, т.е. в одном ведении положительных и объясненных явлений, а не заключало бы о сущностях, которых наблюдение и опыт не могут сделать предметом своего изучения, и не делало бы конечных выводов, для которых опытное знание не имеет содержания – тогда опытные знания служили бы одному лишь благополучию человека, не смея вторгаться в область сверхопытную.

Но в том-то и дело, что греховная природа человека имеет готовою в себе лесть «диавольства и якобожества» и потому, привязываясь к положительному знанию в природе, желала бы дать, в этом именно своем направлении, себе оправдание. «Знание , – говорит Ап. Павел, – надмевает» (1Кор.8:1), если человек не заботится «иметь Бога в разуме» (Рим.1:28). Оттуда любодейство мысли в опытном знании, оттуда господство теории и ни на чем не основанное влияние гипотезы и проблемы. Наибольшая польза поэтому в открытиях природы будет наибольшим вредом, коль скоро сия польза поколеблет нравы или возмутит собою основное и коренное добро в человеке – веру в Бога.

Так называемые цивилизация и культура народов, обращенные к улучшению вообще общежития человека, желательны постольку, поскольку служат возвышению человека, как нравственного существа. Если же земля и земное, т.е. натурализм греха, поглотят собою всего человека, то никакая культура не спасет человека от гибели и самоистребления, ибо нравственное растление, отсутствие идеалов и общественная неправда, взаимоугнетение суть явления в роде человеческом одновременные, друг друга обусловливающие. Правда, прогресс и цивилизация возвышают и поднимают личность человека на царственную высоту владыки земного, ослабляют дикость и грубость нравов, смягчают обычаи, создают формы и условия общежития более гуманные, изгоняют как бы наготу и наглость проявления животных инстинктов во мраке ночи; однако, если облагодетельствованное этими преимуществами человечество не будет обладать высокими нравственно-религиозными идеалами и не будет стремиться к воплощению сих идеалов, не будет творить «яве разумного Божия» в себе или вовсе перестанет иметь Бога в разуме, то все дело цивилизации послужит лишь проложению новых путей для греха и порока или более широкому отверстию ворот для любодейства плоти и духа человеческого.

Взамен грубых форм греха и порока явятся более утонченнее и разнообразнейшие виды и роды оных; вместо деспотизма живой силы, т. е. человека, явится бездушный и свирепейший деспотизм немого идола – золотого тельца, и в этом случае раболепство от насилия и принуждения заменится раболепством добровольным, рабством гнуснейшим поклонения человека человеку из-за вожделения быть приглашенным за его богатую трапезу, или ради той или другой от него подачи; над всем же и во всем в обществе человеческом будет царствовать порок и тлен греха: вверху призрак абсолютизма, крайний субъективизм, автократизм и самоволия, внизу – растленная животная жизнь, воздыхающая о большей и большей дозволенности, о большем и большем открытии путей к удовлетворению и для получения насыщения животных инстинктов.

Замечают, что высокое, по-видимому, состояние внешней культуры и прогресса бывает часто эпохою господства безбожного течения в обществах человеческих: этому явлению совершенно не следует удивляться, так как в это именно время и развивается, обыкновенно, в высоту и глубину культ собственной личности человека. А с культом личности, явно или потаенно, непременно соединено любодейство самопоклонения и самобожества. Для вынаружения сего диавольского яда в природе человека не всегда нужен явный порок и открытое преступление: зло в этом случае глубже залегает в душе и сердце человека и довольствуется более идеальным, так сказать, духовным удовлетворением себя. В таком случае на знамени духовно-любодейной злой воли бывает написано не то, что она стремится к пороку или освящает злодеяние и преступление, а то, что человек в сознании своем желает быть убежденным в своем абсолютизме и являться безответным нравственно: «оправдание человека и последняя причина в нем самом» – вот лесть, которая вожделенна для греховного любодейства мысли человека.

Единственно положить предел этому любодейству мысли может одно только благочестие, но тогда знание человеческое будет смиренным и скромным, развивающимся под покровом веры. Св. Писание до поразительной отчетливости отличает эти два направления теоретической мысли человека: ум человека, говорит Ап. Павел, может быть умом Христовым (1Кор.2:16) и умом плотским (Кол.2:18); умом своим человек может поработать закону Божию (Рим.7:25) и может льстить умом себе самому (Еф.4:23), обладать совершенным умом (1Кор.14:20), не сообразуясь веку сему, но преобразуясь обновлением ума своего (Рим.12:2) и может ходить в суете ума своего (Еф.4:17), может быть предан в неискусен ум творить непотребности (Рим.1:28), может оставаться прельщенным, растленным (2Тим.3:8) и поврежденным умом, чуждым истины (1Тим.6:3); человек может иметь Бога в разуме своем (Рим.1:28), иметь разум от Духа Святого (1Кор.12:8) и может взиматься разумом своим на разум Божий (2Кор.10:5); может иметь разум в тайне Христовой (Еф.3:4), разум спасения (Лк.1:77), разум истины (1Тим.2:4, 2Тим.2:25), разум в добродетели (2Пет.1:5) и может уклоняться в лжеименной разум (1Тим.6:20), кичась и надмеваясь своим разумом (1Кор.8:1).

Все, значит, в рассудочно-интеллектуальных силах человека зависит от того, куда воля человека желает дать направление разуму и чему служить желает человек: объективной ли истине и Богу, как конечной причине и последнему основанию, или субъективизму самого человека и прелюбодейной и льстивой лжи в себе – якобы личному своему абсолютизму. Следовательно, внешняя культура и нравственность в человеческих обществах не суть вещи тождественные между собою. Поэтому в самом раннем периоде своего исторического существования человек мог и накоплять знания, и делать открытия в природе, и побеждать искусством внешние препятствия, и одолевать хитростью стихийные слепые силы; но если он потерял свет своей души – веру в Бога, то культ собственной личности сделается исключительным его культом. И при таком порядке вещей властительство, деспотизм, угнетение одних другими и господство силы явятся безграничными в своем обнаружении.

Да иначе и быть не может: ибо в этом именно и может состоять идеал земного человека, «сына только человеческого», а не «сына вместе Божия». – Итак, весьма естественно было то, что потомки Каина, положившие ум свой исключительно земле и земному, первые достигли опытного знания сил природы и первые изобрели искусства и ремесла, чрез что и явились сильными и знаменитыми в веке своем. «...Сынове века сего , – говорит Иисус Христос, – мудрейше паче сынов света в роде своем суть» (Лк.16:8), – и эта истина была, остается теперь и будет оставаться всегда одною из прерогатив «сынов человеческих». Как «мудрость Божия» в людях, по слову Св. Писания, бывает оправдываема сынами сей мудрости, сынами света (Мф.11:19), так мудрость житейская, мудрость по стихиям мира сего будет оправдываться сынами сей мудрости, детьми одной земли и земного.

Технические знания и открытия в природе, делаемые каинитами, могли, конечно, с течением времени перениматься от них самих и сифитами; однако никогда заимствование не дает таких результатов, какие получают первые творцы дела, и никогда подражание не будет впереди оригинала. А потому в мирском отношении и в житейском обиходе каиниты, первенствуя и господствуя, могли иметь много привлекательного и соблазнительного для сифита по свойству греха вообще в природе человека. Впоследствии, с течением времени, действительно, сифиты, за исключением Ноя с его семейством, вожделели каинитства и, прельстившись красотою жизни в каинитстве, вошли даже в шатры «сынов человеческих», внесши с собою, как отмечает Св. Писание, особенную остроту зла и интенсивность в обнаружении порока и беззакония. К растлению нравов и безбожию каинитов, с смешением сифитов или «сынов Божиих с сынами человеческими», присоединилось развитие и господство «исполинства» на земле, на что с особенным ударением и указывает Св. Писание.