Очерки по истории древнерусской литературы житий святых

Содержание

Предисловие

Предисловие

Предлагаемые «очерки» содержат результаты моих наблюдений над памятниками древнерусской агиобиографической литературы. Эти памятники привлекали уже давно внимание исследователей; интерес к ним вызывается их ролью и значением для древнерусского читателя: жития святых составляли для него едва ли не любимый предмет для чтения; уже само количество житий и их списков обращает на себя внимание: жития составляют крупный отдел каждой рукописной библиотеки; достаточно посмотреть любое описание русских рукописей, чтобы убедиться в этом. Что касается научного изучения житий, то исследователи обращали внимание на различные их стороны: или, во-первых, на приемы и свойства жития, как известной литературной формы; или, во-вторых, на легендарные мотивы, входящие в них, интересуясь их происхождением и литературной историей; или, в-третьих, на задачи нравоучительные, которые ставил себе биограф святого, на содержание того нравственного назидания, которое давало читателю житие, того религиозно-нравственного мировоззрения, которым оно проникнуто; или, в-четвертых, рассматривали житие, как исторический источник для изучения известной эпохи. Вопрос о житии, как литературной форме, был поставлен проф. В. О. Ключевским в его знаменитом труде: Древнерусские жития святых, как исторический источник. М. 1871. Вопросы второго рода ставил себе Ф. И. Буслаев, разъяснявший некоторые из русских житий легендарного содержания¹; вопросов третьего рода касался еще Шевырев, в своих «Лекциях» говоривший о отражении в житиях «черт нравов общества»²: при известном религиозном направлении древней литературы и очевидном уважении, которым пользовались среди нее жития, в них естественно было видеть памятники, имеющие культурно-историческое значение, отражавшие интересы, взгляды, стремления, идеалы лучших людей эпохи, по крайней мере в области религиозно-нравственной, и стало быть могущие в свою очередь служить для определения религиозно-нравственного мировоззрения эпохи, содержания ее духовной жизни. Вопросов о мировоззреннии, отражающемся в житиях, касался отчасти и В. О. Ключевский, в некоторых замечаниях своего исследования; но они не составляли главной его задачи: прежде всего он имел в виду воспользоваться в своей книге данными житий для выяснения исторического процесса колонизации северно-русских областей; найдя однако этих данных слишком мало, он зато делал оценку каждого отдельного жития, как исторического источника, и определил общие приемы составления житий.

Книга проф. Ключевского является крупнейшим вкладом в изучение древнерусской житийной литературы; особенно вопрос о форме и приемах ее был окончательно решен ею; но в других направлениях еще остаются вопросы, требующие рассмотрения и разрешения. Однако в истории изучения данной области литературы названная книга играла особую роль: после ее появления жития стали пользоваться меньшим вниманием, научная разработка материала, представляемого ими, чрезвычайно ослабела. Причина этого явления заключалась уже в богатстве содержания и в объеме работы почтенного исследователя, который исчерпал и привел в известность почти весь материал древнерусских житий (и печатный и особенно рукописный), который поставил и решил много вопросов как относительно отдельных житий, так и об общем характере и свойствах этой литературы; впечатление получалось такое, что названный труд заканчивает научную разработку предмета; но еще в большей степени причина этого заключалась в выводах исследователя, в силу которых дальнейшее исследование предмета казалось и ненужным: древнерусские жития были дискредитированы автором в смысле исторического источника не только для вопроса о колонизации, интересовавшего его, но и для других вопросов по истории древнерусской жизни: им указана слабая степень, часто полное отсутствие оригинальности, господство подражательных приемов в них; указана скудость исторических, реальных черт, вводимых биографами в свой рассказ, замена их общими фразами, шаблонными характеристиками добродетелей святого, приуроченными лишь к тому или другому имени; указано, что житие не столько являлось историческим повествованием, сколько предназначалось для чтения в церкви или за трапезой и служило главным образом целям церковного назидания, как своего рода поучение; потому не чертам собственно историческим, не индивидуальным особенностям того или другого святого придавалось главное значение, а общему, идеальному типу подвижника; можно было по готовым формулам написать житие святого, о котором не было известно ничего, кроме имени и того основного содержания его жизни, что он был иноком и подвижником. Отсюда безжизненность, крайнее однообразие, господство условно-риторического стиля – характерные особенности житий изучавшегося г. Ключевским цикла, т. е. севернорусского.

Чрезвычайно важная заслуга г. Ключевского и состояла именно в определении теории жития, как особого литературного рода в древней Руси. Сообразно тому и критическая оценка автором каждого отдельного жития, на почве которой он выработал указанную теорию, заключалась в выяснении в нем роли элементов риторического и назидательного с одной и реально-исторического с другой стороны.

Детальной критической оценке с меньшей обстоятельностью подвергнуты им были жития сравнительно позднего происхождения (со второй половины XVI века) и преимущественно святых отдаленного севера; этот пробел старался восполнить г. Яхонтов в своей книге: «Жития святых поморского края, как исторический источник» (Казань, 1881); таким образом этот последний труд преследует ту же задачу и, надо сказать, еще усиливает отрицательный взгляд на жития: тщательное рассмотрение убедило нового исследователя, что некоторые даже из тех житий северных святых, которым его предшественник готов был дать сравнительно высшую оценку, в сущности являются такими же подражаниями, более или менее искусно приурочивавшими к данному святому выражения, фразы, целые тирады из более старых житий. Подобные выводы и наблюдения могли еще более ослабить внимание к житиям: они оказывались особого рода стилистическими упражнениями, – не более. Вследствие этого выходило, что «жития давали меньше для бытовой и народно-поэтической истории, чем можно было бы ожидать» ³.

Надо иметь в виду еще одно обстоятельство, которое в связи с указанным задерживало дальнейшее исследование житийной литературы: громадное большинство ее памятников до сих пор остается неизданным и стало быть не всем и не легко доступным; при установлении отрицательного взгляда на жития, розыски в обширном рукописном материале, с крайне сомнительной надеждой найти что-нибудь новое, естественно не представлялись особенно привлекательными.

Издание текстов житий также происходило в большем количестве, в 50-х и 60-х годах, чем впоследствии; несколько текстов было напечатано тогда на страницах «Православного Собеседника», «Памятников Старинной Русской Литературы»; в конце 60-х же годов начато было издание Великих Миней Четьих митрополита Макария, заключающих, между прочим, много текстов древнерусских житий; к сожалению, это издание до сих пор не исполнено и на четверть. Позднее несколько текстов вышло в изданиях Общества Любителей Древней Письменности; некоторые помещались и в других изданиях, выходили и отдельно⁴.

Что касается пользования рукописным материалом, то, кроме различных описаний рукописей, значительное пособие в этом деле дано книгою Η. П. Барсукова: Источники русской агиографии (С.-Пб., 1884, издание О. Д. П.); составитель книги, на основании главным образом печатных описаний, дал список рукописных текстов древнерусских житий, хранящихся в разных библиотеках; той же цели отвечает (правда, в незначительной степени) и книга архим. Леонида: Святая Русь (С.– Пб., 1891, изд. О. Д. П.).

Если всмотреться ближе в положение дела, то окажется, что забвение житийного материала и удаление его из области научного исследования вряд ли действительно вызывается книгой В. О. Ключевского и вряд ли составляло цель его. Обратившись по необходимости к первому из четырех указанных мной общих вопросов, он вполне решил его, выяснил, какие задачи преследовал древнерусский агиобиограф; строгая же критическая оценка отдельных житий расчистила почву для того, кто желал бы пользоваться житиями, как историческим источником; и исследователь не утверждает

полной непригодности их в этом отношении⁵. Тем более следует признать, что последнее слово в исследовании житий еще не сказано, если смотреть на житие не как на исторический источник, а как на литературный памятник; если искать в нем не только фактических данных о жизни святого, его деятельности и отношениях (в этом именно смысле говорил проф. Ключевский о «историческом источнике»): тот или другой характер назидания, то или другое нравственно-религиозное мировоззрение можем мы различать в житии и в том случае, когда оно бедно фактами и даже мало считалось с ними. Потому исследование житий в этом направлении возможно и после книги проф. Ключевского. То же следует сказать и о легендарных мотивах русских житий; исследовать их литературную историю совсем не входило в задачу проф. Ключевского. Правда, легендарное содержание в русских житиях представлено слабо: по-видимому, преобладание назидательной цели, стремление восхвалить добродетель святого, как образец для подражания, вытесняли легенду. Тем не менее далеко не все, сюда относящееся, было предметом исследования⁶, а иное (как напр. Волоколамский патерик, о котором см. в 4-м «очерке») и не обнародовано.

Эти соображения заставили меня пересмотреть житийный материал и проверить степень, в какой он является разработанным⁷. Имея в виду жития именно как литературные памятники и, с другой стороны, считая вопрос о форме решенным, я не мог задаваться <...>⁸