Надгробная надпись, достойная внимания

(Эпитафия священника Михаила Андреевича Богословского, составленная протоиереем Фёдором Александровичем Голубинским)

Православные кладбища, при религиозном настроении, более всего приближают к нам загробный мир, наводя на многие благочестивые размышления; они вызывают в нашей памяти переселившихся туда у каждого из нас сродников и знакомых. На кладбище, где погребены их тела, мы присутствуем как бы в собрании их; поэтому кладбища всегда будут служить лучшими местами для уединенных размышлений о суетности благ сего бренного мира и непрочности нашего земного существования.

Мы знаем некоторых почтенных богобоязненных старцев, которые, находясь в летах преклонных, любили посещать кладбища единственно для того, чтобы приблизить к своей мысли и чувству тот загробный мир, на пороге к которому они находились. Таков, например, был высокопочтенный, но удивительно кроткий, протоиерей Московской Вознесенской, на Большой Никитской, или Царицынской, улице, церкви о. Петр Евплович Соколов, скончавшийся в 1885 году, на девяностом году своей жизни, которого в последние, особенно, годы его жизни нередко можно было встретить на ближайшем к его местожительству Ваганьковском кладбище, вблизи родных ему могил.

Небезынтересно бывает рассматривать надгробные памятники и читать находящиеся на них надписи. Если долго живем в одном и том же городе, то сколько знакомых имен встретишь в этих надписях! Не часто, но встречаются замечательные эпитафии, в которых иногда бывает заметно или проявление поэтического таланта или выражение глубокой мысли. Некоторые из них так хороши, что жаль предавать их совершенному забвению, особенно если составление этих надписей принадлежит лицам, известным в науке и литературе.

Имея обыкновение, при удобном случае, оставаться подолгу на кладбище и рассматривать надгробные памятники, мы встретили на московском Ваганьковском кладбище одну замечательную надпись, и, по давности её и значительной поврежденности, с трудом прочитали в ней следующее оригинальное стихотворение:

«Чем долее он жил, тем более смирялся,

И тем живей огонь любви в нем разгорался

Делиться с ближними душой,

Для них позабывать себя и свой покой;

Советом, помощью, поддерживать скорбящих;

Заразы не страшась, спешить к одру болящих;

Собрату бедному последнее отдать,

На вечную Любовь всем сердцем уповать,

И орошать стопы Спасителя слезами;

О благости Его беседовать с друзьями,

Беседовать о Нем в кругу своей семьи, –

Вот в чем он находил все радости свои!»

Памятник, на одной стороне которого находится эта надпись, представляет гробницу темного мрамора. На другой стороне его означено, что под ним погребено тело священника Духосошественской, у Пречистенских ворот, церкви Михаила Андреевича Богословского, скончавшегося 14 июня 1836 года.

Что же известно об этом иерее Божием Михаиле и составителе стихотворной надписи на его надгробном памятнике? Известно то, что этот Михаил Богословский был воспитанником Московской духовной Академии, и окончил в ней курс, со степенью кандидата богословия¹, в 1818 году, следовательно принадлежит к первому курсу воспитанников Академии, преобразованной из Греко-Латинской в 1814 году. В 1820 году он был рукоположен во диакона в Пименовской, в Старых Воротниках, в Москве, церкви, а через десять лет, – в 1830 году, – в священника к Духосошественской церкви, где он и окончил дни своей жизни в 1836 году. Сын его, Ипполит Михайлович Богословский, окончивший курс первым магистром в той же Академии в 1844 году, после службы в Академии в должности бакалавра, был впоследствии известным в Москве протоиереем; скончался настоятелем Троицкой, на Арбате, церкви 15 декабря 1870 года.

Надгробная надпись в стихах, изображающих нравственные качества почившего иерея Михаила Богословского, была составлена воспитанником той же Академии и того же первого курса, столь известным профессором-философом протоиереем Феодором Александровичем Голубинским († 22 авг. 1854 г.), которого со студенчества соединяла с Богословским самая тесная сердечная дружба. Написанное на памятнике стихотворение есть ничто иное, как выражение тёплых сердечных отношений к его почившему другу.

Вышеприведенная надгробная надпись была списана мною с памятника в начале восьмидесятых годов прошлого столетия. Когда же, лет через пятнадцать после сего, я, бывши у этого памятника, посмотрел на его надпись, то она оказалась так попорченной временем, что прочитать ее было уже невозможно. Это побудило меня, по наведении надлежащих справок, закрепить память о ней напечатанием её в «Московских Церковных Ведомостях» (за 1895 год № 30, стр. 284–285).