Очерки по истории Византии

Каждый билет состоит из трех частей; А – политическая история, В – культурная история и С – историография. Нумерация страниц соответствует нумерации книги: «Очерки по истории Византии», под ред. и с предисл. В.Н. Бенешевича, проф. СПБ. Университета. СПБ, 1912/13 г. Издание Студенческ. Издат. Комитета при Ист. Фил. факультете Имп. Пгр. Университета. 3 вып. Ц. 3 р. 50 к. Нумерация ч. А = вып. I; ч. В = вып. II; ч. С = вып. III. Вып. III с сокращениями: не требуются все библиографические указания, весь мелкий шрифт, греческие цитаты, а равно §§ 4, 5, 7, 9, 12, 19, 20, 26, 32, 33, 39, 48, 57–64. Из годов надо знать годы напечатанные в особой таблице. Необходимо прежде изучения книги внести в текст существенные поправки, указанные в вып. IV. Кроме того, А. Васильев. Курс истории средних веков. Средневековая культура. 1915. Отд. I. (Визант. культура).

1 бил. Культурный и религиозный кризис в Римской Империи. Иммиграция варваров. Реформы Диоклетиана и Константина. Перенесение столицы в Константинополь. Образование христианской империи. 1-й Вселенский собор. Константин Великий и его обращение. Православие и арианство. Констанций. Юлиан Отступник. Последняя попытка к восстановлению язычества. Церковь и государство в конце IV века. Феодосий Великий. 2-й Вселенский Собор. Торжество христианства.

Пособия: Андреев. Лекции по истории церкви. Нетушил, или Низе. Римская история. Дюшен. История церкви. т. II.

2 бил. А. Феодосий Великий. Краткая характеристика внешних и внутренних дел. Аркадий и Гонорий. Аларих и борьба с ним. Трибигильд и Гаина. Фравитта. Дело Златоуста (3–9).

В. Абсолютная и конституционная монархия. Автократия. Римская империя в течение первых трех столетий. Порядок занятия престола. Выборное начало в Римской империи. Значение сената Нового Рима. Низложение императора (5–8).

С. Введение: историки и хронисты. Общая характеристика византийских историков (3–11).

3 бил. А. Феодосий II Малый. Семейные дела. Пульхерия. Дела на Западе. Гунны и Аттилла. Приск, Нестοрий и Ефесский собор. Лев Великий, папа римский. Евтихианство. Epistola dogmatica Льва. Разбойничий собор. Высшая школа в Константинополе. Codex Theodosianus. Маркиан. Халкидонский собор и его последствия. Гибель Аттиллы. Лев I. Аспар, Аланы и исавры. Александрийский патриархат. Лев II Младший. Зинон. Бунт Василиска. Акакий. Акт единения (Энотикон). Восстановление общения с Антиохией и Александрией. Раскол с Римом. Готы. (10–19). А. Васильев, 29–36, 49.

B. Инсигнии императора. Коронация. Назначение императором преемника. Идея легитимности (9–12).

C. Прокопий. Исторические труды его. Характер творчества. Зависимость от древних (11–15).

4 бил. А. Ареадна и Анастасий. Отношение к исаврийцам. Геты и значение их вторжения. Война с персами. Внутренние дела. Отмена Хрисаргирона и меры против язычества. Церковные дела. Склонность императора к монофизитизму. Отношение к Риму. Переход императора на сторону монофизитства. Ссылка патриархов Антиохии и Иерусалима. Восстание в столице. Восстание Виталиана. Бунты протеста против церковной политики императора. Значение царствования Юстина I. Гонение на монофизитов и уния с Римом. Коронование Юстиниана. Феодора (19–27).

В. Соимператорство и автократия. Титулы василевс и автократор. Право женщин на престол (12–16).

5 бил. А. Юстиниан Великий. Общая характеристика. Борьба с димами. Бунт «Ника». Отношение к вандалам. Велизарий. Война с остготами. Взятие Рима. Нарзес. Отозвание Велизария. Новый период войны. Тотила. Нарзес ликвидирует готскую войну. Вмешательство в Пиринейские дела. Дела на северной границе. Ход войны с персами. Хосрой. Исход войны. Внутренние дела. Постройки. Бедствия. Законодательство. Трибониан. Попытки сближения с монофизитами. Роль Феодоры. Осуждение «трех глав». Меры против ариан, самарян, язычников. Христианская пропаганда. Итог царствования Юстиниана (27–40).

B. Природа и объем императорской власти. Вероисповедание императора и ограничения при выборе его. Ограничения законодательной власти императора. Контрольные функции сената (16–19).

C. Агaфий. Его литературные труды и историческое сочинение (19–21).

6 бил. А. Юстин II. София и Тиверий II. Греческий язык. Церковные дела. Авары. Лангобарды и дела в Италии. Новая война с Персией из-за армянских дел. Маврикий и Тиверий на войне. Маврикий – император. Финансовая политика. Иоанн Постник. Спор с Римом из-за титула «вселенский патриарх» Константинопольского епископа. Окончание персидской войны. Xосрой II Парвез. Дипломатическая неудача Маврикия. Равеннский и карфагенский экзархаты. Нашествие славян. Научные гипотезы Гопфа и Фальмерайера. Свержение Маврикия. Фока. Возобновление Персидской войны. Восстание Ираклия против Фоки, гибель Фоки. Значение исторического момента (40–46).

B. Церковь и императорская власть. Теория и практика императорской власти. Существо Византийской императорской власти (20–25).

C. Менандр Протиктор. Евагрий: его церковная история (21–24).

7 бил. А. Ираклий. Неудача в Персидской войне. Захват персами св. Креста. Национальное движение в Византии. Три похода Ираклия. Воздвижение креста. Дела на Пиренейском полуострове, на Далматинском побережье и на Дунае. Монофелитство. Сοфроний, патриарх Иерусалимский. Изложение веры (Экфесис). Выступление ислама. Константин II (Константин III). Военная и гражданская власть. Организация фем. Борьба с арабами. Моавия и Отман. Дальнейшая история монофелитства. Образец веры (Типос). Папа Мартин. Сицилия (47–55).

B. Многие восточно-римские императоры – генералы. Демократическое происхождение многих императоров. Оракулы относительно царей. Укрепление идеи легитимности. Результат наследственной передачи власти. Соправительство и регентство (29–32).

C. Феофилакт Симокатт. Его сочинения, его значение и стиль (24–27).

8 бил. А. Константин IV Погонат. Борьба за власть. Осада Константинополя арабами. Столкновение со славянами. Основание Болгарского царства. Шестой вселенский собор. Юстиниан II. Характеристика. Мир с арабами и нарушение его. Столкновение со славянами. Свержение и ссылка Юстиниана. Период в 22 года. Леонтий. Потеря Африки. Тиверий III. Второе правление Юстиниана II. Расправа с врагами. Внешние дела. Равенна. Херсон. Гибель Юстиниана II. Филиппик. Анастасий II. Феодосий III. Вступление на престол Льва III Исавра. Итоги правления дома Ираклия и обстоятельства при вступлении на престол Льва (55–62).

B. Трудность поста императора. Монашество и императоры. Добровольные и невольные пострижения. Византийский василевс – преемник древнего Рима. Выходы, форма сношений с иностранцами. Уважение их к ромейскому императору. Дипломатия. Раздача титулов. Влияние на болгарский княжеский дом (32–36).

C. Константин VII Порфиродный. Характер деятельности. История Василия I. Сочинения. Сборники эксцерптов. Историческая энциклопедия. (27–32)

9 бил. А. Лев III Исавр. Характеристика. Большая победа над арабами Законодательство. Фемная организация. Финансы. Иконоборчество (Мотивы. Начало борьбы. Италия). Константин V Копроним. Борьба с арабами, с болгарами. Вопрос о славянизации балканского п-ва. Борьба с иконопочитанием. Собор в Иерии. Лев IV. Константин VI. Ирина. Собор в Никее. Интриги и борьба Ирины и Константина. Карл Великий. Никифор I. Церковная и финансовая политика. Арабы. Славяне. Ставракий. Михаил I Рангави. Лев V Армянин. Ликвидация войны с Болгарией. Борьба против иконопочитания (63–71).

B. Религиозное значение императорского сана. Православие, как политический фактор. Император – распространитель православия. Борьба с персами, исламом. Искоренение ересей (36–38).

C. Иосиф Генесий. Его история царей. Иоанн Камениат. Лев Диакон. История времени 959–75 гг. Михаил Атталиат.

10 бил. А. Михаил VI из Амория. Фома – претендент. Крит. Сицилия. Феофил. Характеристика. Хазарские дела. Херсон. Борьба с арабами. Церковные дела. Михаил III Пьяница. Феодора. Конец иконоборчества. Сицилия. Борьба со славянством, с халифатом. Павликиане. Варда и Михаил. Россы Кирилл и Мефодий. Борис. Фотиев раскол. Гибель Варды и Михаила. Василий I. Характеристика. Развитие дела Фотия. Успехи в Италии и Сицилии. Война с павликианами (71–82).

B. Значение церемониала. Его современные пережитки. Два донесения Лиутпранда. Современный церемониал КП. патриарха. (39– 42).

C. Никифор Вриенний. Анна Комнина. Иоанн Киннам.

11 бил. А. Лев VI Философ и Александр. Характеристика. Отношение к Риму и низложение Фотия. Законодательство. Лев Триполийский. Сарацины. Царь Симеон. Семейные дела Льва. Александр. Константин VII Порфирородный. Борьба с Симеоном. Роман Лекапин. Мир с Болгарией. Петр. Критские корсары. Борьба на юге. Борьба с халифатом. Армянская держава. Ашот Смбат. Игорь Киевский. Аграрный вопрос. Соправители. Церковные дела. Падение Лекапинов. Крещение Ольги. Роман II. Семейные дела и характеристика. Внешние успехи. Никифор Фока и завоевание Крита (82–92).

B. Впечатление необразованных варваров от византийского церемониала. Время его возникновения. Руководство обер-гофмаршала Филофея. Местничество среди духовенства. Солунский викариат (42–46).

C. Никита Акоминат. Георгий Αкрополит: жизнь его и сочинения.

12 бил. А. Никифор II Фока. Армия. Столкновение с духовенством. Оттон Великий. Война на Востоке. Святослав Киевский. Иоанн I Цимисхий. Церковные дела. Богомильство. Ликвидация болгарских отношений. Борьба в Азии. Фатимиды. Гибель Цимисхия. Майордомы и латифундии (92–99).

В. Силенций. Его состав и значение. Участие столицы и провинции. Значение форм дипломатических сношений. Посольская служба (47–51).

С. Георгий Пахимер. Историческое сочинение времени посла 1261 г. Никифор Григора. Жизнь, деятельность. «Римская История». Иоанн VI Кантакузин. Жизнь. «История» (54–61).

13 бил. А. Василий II Болгаробойца. Характеристика. Варда Склир. Варда Фока. Отношение к Руси. Расправа с Василием Евнухом, с Евстафием Малеином и знатью. Аграрное законодательство. Три войны с болгарами. Самуил. Триумф Болгаробойцы. Политика относительно Болгарии. Первый поход Василия на Восток. Армянские дела. Сельджуки. Вмешательство Василия в дела Армении и Грузии. Заключение о царствовании Василия и взгляд на дальнейшее (99–108).

В. Сношения с хазарами. Их государственное устройство и религия. Печенеги. Турки. Китайцы. Вывод о ромейской дипломатии (51–56).

С. Лаоник Халкондил. Дука. Григорий Франэ. Критовул (63–70).

14 бил. А. Константин VIII. Зоя. Роман III Аргир. Его внутренняя политика (отмена аллиленгия) и церковные меры. Восстановление храма Воскресения. Георгий Маниак и борьба на Востоке. Михаил IV Пафлагонец. Скандинавы. Сицилия. Восстание болгар. Михаил V Калафат. Константин IX Мономах. Норманны и Маниак. Потеря Италии. Окончательное разделение церквей. Печенеги. Армения (ее положение и религиозная политика греков). Сельджуки. Феодора. Михаил VI Стратиотик. Исаак I Комнин. Характер правления. Удаление (109–118).

В. Разделение гражданской и военной власти. Причины их слияния в некоторых местах. Очерк управления флотом (57–59).

15 бил. А. Константин X Дука. Характер правления. Сельджуки и успехи Алп-Арслана. Половцы. Роман IV Диоген. Италия. Роберт Гвискар. Неблагоприятный оборот дел на Востоке Манцикерт. Свержение Романа. Михаии VII Дука Парапинак. Характер правления. Пселл. Восстание болгар. Дела на востоке. Алексей Комнин, Никифор Вриенний. Никифор III Вотаниат. Столкновение с Гвискаром. Воцарение Алексея I Комнина (118–128).

B. Организация сухопутной армии и разведочной службы. Военно-административная реформа Льва Исавра. Ее положительные стороны. Римские наемники в армии (59–62).

C. Иоанн Малала. Личность. Сочинение. Его источники, конструкция, состав; влияние Малалы; некоторые стороны вопроса (77–84).

16 бил. А. Алексей I Комнин. Система титулов. Борьба с норманнами. Венеция. Смерть Гвискара. Восстание богомилов. Попытки унии с Западом. Урбан II. Первый крестовый поход (его ход и исход, отношение к Византии). Боэмунд. Новая война с сельджуками. Церковная политика. Вопрос о престолонаследии. Иоанн II Комнин. Характеристика. Морские дела. Венеция. Успехи в борьбе с сельджуками. Мадьяры. Печенеги. Конец Иоанна (129–138).

Б. Солдаты и граждане. Аграрный вопрос и крестьяне: законодательство Льва Исавра, Романа Лекапина, Константина Порфирородного и Никифора II Фоки (62–65).

С. Иоанн Антиохийский; его отношение к Малале. Пасхальная хроника. Георгий Синкелл: его личность; хроника; ее источники (84–91).

17 бил. А. Мануил I. Западное влияние. 2-й Крестовый поход. Сельджуки и Иерусалимское королевство. Мадьяры и Сербы. Стефан Неманя. Отношение к Норманнам. Рожер. Погром в Греции. Вильгельм I. Венеция. Отношение к Фридриху Барбароссе. Алексей II. Латинофильство правительства. Андроник Комнин. Его характеристика. Национальное восстание против латинян. Андроник I – император. Исаак Ангел. Гибель Андроника I (138–150).

B. Аграрная политика Василия Болгаробойцы. Феодализм. Приход франков. Архонты (55–67).

C. Феофан Исповедник. Влияние Феофана. Продолжение Феофана. Патриарх Никифор; его два сочинения (91–99).

18 бил. А. Исаак II Ангел. Борьба с норманнами. Восстание Асеней. Третий крестовый поход. Саладин. Союз с Венецией. Свержение Исаака. Алексей II Ангел. Столкновение с Генрихом VI. Смерть Асеня. Калоян. Итальянцы. Феодализация империи. Папа Иннокентий III. Четвертый крестовый поход. Энрико Дандоло. Царевич Алексей. Исаак II Ангел и Алексей IV. Алексей V Дука Мурзуфл. Взятие Константинополя и образование Латинской империи (150–160).

B. Связь иmperium и sacerdotium. Халкидонский собор и его последствия. Юстиниан. Оппозиция (Факунд Гермианский). Полемика из-за титула КП. патриарха. Монофелитство (68–72).

C. Георгий Монах. Его сочинения, состав, задача, источники. Продолжения Георгия, рукописная традиция. Симеон Магистр и Логофет (99–105).

19 бил. А. Гибель Алексея V. Вмешательство Калояна. Феодор I Ласкарь. Начало Никейской империи. Иоанн III Дука Ватац и его значение. Феодор Дука Ангел и эпирский деспотат. Взятие Солуни. Начало Трапезундской империи. Борьба с Латинской империей. Иоанн Асень II. Борьба с Феодором Дукой. Союз Ватаца с Асенем. Балдуин II. Нашествие монголов и его последствия. Интриги и борьба на Балканах. Внутренние дела. Конец правления Ватаца. Михаил VIII Палеолог. Генуэзцы. Конец Латинской империи (161–170).

B. Церковная политика Константина IV. Иконоборчество. Феодор Студит. Фотий (72–76).

C. Лев Грамматик. Феодосий Мелитинский. Юлий Полидевк. Взаимные отношения этих трех авторов. Иоанн Скилица. Георгий Кедрин (105–112).

20 бил. А. Положение империи в момент реставрации Палеологов: латиняне, папа, генуэзцы, венецианцы. Уния. Церковная смута. Сицилийская вечерня. Ликвидация отношений к Карлу Анжуйскому и мир с венецианцами. Сербы. Андроник II. Положение патриаршей кафедры. Отношения к Генуе, Венеции. Петр Аррагонский. Испанцы в Византии. Андроник IIИ. Отношения к славянам. Стефан Душан (174–180).

B. Торговля и промышленность. Египет и египтяне в экономическом отношении. Сирийцы. Козьма Индикоплевст и его сочинение (77–83).

C. Иоанн Ксифилин. Иоанн Зонара. Его личность, его сочинения, ценность, источники и влияние сочинения (112–116).

21 бил. А. Иоанн V, Иоанн VI Кантакузин. Апокавк. Отношение к славянам и туркам. Стефан Душан. Смерть Стефана Душана. Мурад. Отношения к курии (Римская уния). Баязид I. Коссово поле. Мануил II Палеолог. Отношение к туркам и славянам. Помощь Запада. Тимур. Иоанн VIII. Мир с турками. Отношения к Пелопоннесу. Флорентийская уния. Варнская битва. Вмешательство венецианцев. Мир. Междоусобица. Константин XI Палеолог. Мухаммед II. Осада и падение Константинополя (180–193).

B. Экономические отношения к Западу. Шелковое производство (83–88).

C. Константин Манасси. Михаил Глика (116–121).

Светлой памяти незабвенного русского византиниста академика Василия Григорьевича Васильевского свой труд посвящают переводчики и редактор.

Предлагаемый опыт хрестоматии по истории Византии имеет целью служить интересам как учебным, так и научным, тесно связанным друг с другом в университетском преподавании. Трудность поставленной таким образом задачи усугубляется тем, что научная литература по истории Византии не предоставляет возможности широкого выбора. Одного общего единоличного труда, обнимающего в небольшом томе с достаточной полнотой и подробностью события политической жизни и явления культурного быта Византии, после переведенного уже на русский язык опыта G. Hertzberg: Geschichte der Byzantiner в иностранной литературе не появлялось. Но если бы даже такой труд и появился, он по необходимости вынужден был бы разбить на части картину отдельных сторон духовной и материальной культуры Византии и массой подробностей затруднить усвоение даже основных черт развития; в то же время не было бы уделено надлежащее внимание хотя бы даже только тому роду письменности, который имеет первостепенное значение для изучения истории Византии, а именно, византийским летописям и опытам исторического повествования; кроме того, самое единство основной идеи, являющееся всегда и достоинством и залогом успешного выполнения общего труда, казались бы при наличности указанных выше неудобств не особенно говорящим за то, чтобы взяться за его перевод даже при полном сочувствии этой основной идее: проводить ее на кафедре тем легче и удобнее, чем вернее обеспечены возможность понимания сообщаемого и необходимость установления других разнообразных точек зрения и критического отношения к каждой из них. На основании вышесказанного ясно, что небольшая книга лучше всего может ввести в знание и понимание истории Византии, если даст прежде всего надежное и цельное изложение важнейших фактов политической истории, а также оценку главных источников наших сведений о них, и представит ряд цельных изображений важнейших сторон культурной истории.

Может быть, ни один из очерков политической истории Византии не пользуется такой известностью, как составленный ко 2-му изданию Κ. Крумбaхера Geschichte dtr byzantinischen Litteratur Г. Гельцером Abriss der byzantinischen Kaisergeschichte (cтp. 911–1067). Автор этого очерка, умерший 11 июля l906 г. профессор Иенского университета (смотр. некрологи его в Byzant. Zeitschrift, 1907, т. XVI, стр. 417–430 и в Визант. Временнике 1907, т. XIV, стр. 210–214), известен длинным рядом замечательных монографий по отдельным запутанным вопросам византийской истории, и только смерть помешала ему осуществить его грандиозные проекты, в том числе и большую историю Византии для Allgemeine Staatengeschichte, издаваемой под редакцией К. Лампрехта. При всех своих достоинствах Abriss Гельцера не лишен и некоторых недостатков, находящих себе объяснение как в условиях работы, так, еще более, в особенностях характера самого автора. Пруссак до рождению (род. в Берлине 1 июля 1847 г.), ярый протестант, партийный борец в политике, Гельцер оценивает описываемые события и лица иногда пристрастно и делает выпады, совершенно излишние в спокойном научном изложении; для характеристики его симпатий и антипатий следует здесь привести еще те немногочисленные места, которые оказалось возможным выпустить в самом тексте. Рисуя мрачными красками состояние империи при Дуках (стр. 119), Гельцер (перед: «Характеру строя соответствовало правительство...») замечает: «короче говоря, тогдашнему Константинополю не хватало только избранного народом государственного совета, чтобы наилучшим образом осуществить все жалкое зрелище современного конституционного государства; в другом месте (стр. 125) о византийской эпистолографии он ошибочно говорит, что она «в своем глубоко дурном направлении вполне соответствует нашей прессе». Совершенно излишен и пророческий тон заключительных строк (стр. 193). Кроме того, доверившись, по-видимому, то памяти, то типографии, Гельцер не всегда точен: встречаются досадные пропуски, прямые ошибки и опечатки. Все это в русском переводе исправлено, насколько позволяли краткость времени и спешность работы.

Труд Гельцера, посвященный изображению истории византийской культуры (Byzantinische Kulturgeschichte. Tübingen, 1909.8°. VII –128 стр.) и предназначенный им для сборника Kultur der Gegenwart, не встретил¹ такого единодушного признания, как ero Abriss, отчасти, может быть, и потому, что отсутствует личное обаяние автора, а главное потому, что автор умер, не закончив обработки широко задуманного произведения. Действительно, из мелких статей хотя бы и самого Гельцера или из общих изложений других авторов можно было бы составить более полный и разнообразный обзор, но зато он вышел бы далеко за пределы допустимого для него в предлагаемой книге объема и потребовал бы предварительного согласования как частей его друг с другом, так и целого с очерком политической истории. Между тем Byz. Kulturgeschichte не представляет этих неудобств, и в то же время книга отличается всеми достоинствами прочих трудов Гельцера; в ней пришлось лишь исключить некоторые длинноты. Для лучшего освещения одного из важнейших вопросов присоединена статья профессора новой истории в Кембриджском университете, после Гиббона и Финлея наиболее выдающегося в Англии историка Византии, Джона Бёри (John В. Bury): The Constitution of the later Roman Empire (Creighton Memorial Lecture delivered at University College, London 12 November 1909) Camdridge, at the University press. 1910. 8° min. 49 стр.

Наконец, обзор византийских историков и хронистов взят из уже упомянутой выше книги «отца современного византиноведения», покойного профессора Мюнхенского университета K.Krumbaсhеr: Geschichte der byzantinischen Litteratur 2 Aufl. (München 1897) стр. 219–408, но с большими сокращениями: выброшены указания на пособия (Hilfsmittel) для изучения писателей и отдельных трудов и различные несущественные подробности и особенности изложения, интересные для специалистов; зато всюду библиографические указания дополнены согласно важнейшим успехам византиноведения с 1897 года.

Дополнения, сделанные в заимствованной из труда Крумбахера (Gesch., стр. 1068–1087) библиографии, не претендуют на исчерпывающую полноту, ограничиваясь лишь существенно необходимым. Доведена библиография до 1912 г.

Карты взяты из атласа при The Cambridge Medieval History planed by J.B. Bury. Vol. I (Cambridge 1911).

Перевод выполнен следующими лицами: студентами ист.-фил. факультета СПБ. Университета C.Н. Валком (Abriss гл. III, VII, IX; Krumbacher §§ 1–16; 34–37; 42–46 русск. перев.; им же составлены синхронистические таблицы), M.А. Георгиевским (Abriss гл. II и V; Krumbacher §§ 47–55), A.К. Елачичем (Abriss гл. V, VI; Bury The Constitution...) и A.П. Смирновым (Abriss гл. V, IV и VIII; Кrumbachеr §§ 38–41); прослушавшей курс СПБ. Университета по ист.-фил. факультету M.А. Карпицкой-Елачич (Kulturgeschichte гл. V, русск. перев. Krumbacher §§17–33, 56–61) и слушательницей ист.-фил. факультета СПБ. Высших Женских Курсов H. П. Катанской (Kulturgeschichte гл. I-IV и VI). Наблюдение за всем ходом работы по изданию и последние корректуры принял на себя товарищ председателя издательского комитета A.К. Елачич.

Дополнения, сделанные редактором перевода, отмечены (В. Б.), но не всегда, чтобы не пестрить текста.

В. Н. Бенешевич

Г. Гельцера, профессора Йенского университета

Всякие периодизации и установления граней в процессе мировой истории всегда условны, а потому совершенно произвольны. Сама история, поскольку в ней каждое событие причинно связано с предшествующими и последующими событиями, не образует отделов; она – беспрерывный процесс. Поэтому нет более дерзкого предприятия, как стремиться, на манер наших обычных руководств по всеобщей истории, к установлению конца римской империи и грани между древностью и средними веками. В наших школах этот столь важный поворотный момент истории прикрепляется или, вернее, прикреплялся с педантичной хронологической точностью к определенному году. Под влиянием привычной, хотя и противоречащей действительному ходу истории, переоценки Запада и его исторического развития обращали внимание только на Запад; поэтому конец римской империи и древних времен без колебаний относили к 476 году, потому что в этом году получил, так сказать, отставку с пенсией Ромул Августул, последний законный император в западной половине римской империи – событие с всемирно исторической точки зрения точно такое же по важности, как, например, отречение от престола в 1892 г. сербского короля Милана. Этот факт, якобы универсально-исторического значения, на современников его произвел столь слабое впечатление, что они – и победоносные германцы в первую голову – рассматривали по-прежнему территорию Одоакра, позже Теодориха, как часть римского государства, а тамошних подданных, как подданных римского императора, и даже сохранили императорские установления, как действовавшие уже в империи. Вот почему золотая монета в так называемых германских государствах носила изображение императора, и вот почему могли готы гордо заявить Юстиниану, что они всегда блюли императорские прерогативы. Восток империи, сумевший сохранить издревле унаследованную культуру с большей энергией и счастьем, чем Запад, совершенно не может, по крайней мере, до выступления ислама, быть расщеплен на две половины, одну принадлежащую древности, другую – средним векам: лишь после правления Ираклия наступает среди ужасной борьбы за существование, которую пришлось выдержать Византии против напора семитической расы, то помрачение, которое длится полтора столетия и явно обозначает собою рассвет нового мирового дня. Но если бы мы начали очерк византийской истории, например, вступлением на престол Льва Исавра, то мы лишили бы читателя сведений о наиважнейших и со всемирно-исторической точки зрения наизначительнейших столетиях, о той эпохе, в которой даны первые зачатки и предварительные условия для позднейшего исторического развития специфически византийского периода.

Точно так же само собою разумеется и то, что совершенно избежать периодизации и отграничений исторического материала мы никак не можем. Мы должны только живо сознавать при этом, что имеем дело с неизбежными подпорками, которые должны облегчить нам обозрение материала. Именно поэтому следует также отказаться от обычного профессорского и школьного педантизма, который не может вынести на рынок ни одного исторического труда, ни одного учебного пособия, не снабдив их исторически лучше обоснованными отделами или же расчленив их по логически более правильным принципам деления. Скорее всего следует здесь руководиться традиционным здравым смыслом. Мы издавна привыкли объединять историю империи от Аркадия до Конс- тантинa XI (395–1453 гг.) в одно целое, как историю восточно-римскую или византийскую. Оставаясь всецело только на практической точке зрения, мы удержим это старо-франкское распределение материала, хотя и достаточно известно, что среди ученых оно многократно вызывало недовольство и как раз среди воодушевленных друзей более принципиальных разграничений. С некоторым правом указывали на то, что современники, несмотря на разделение империи по смерти Феодосия, имели в течение многих веков представление только об одной империи, о res publica или manus рublиса, как обычно говорили в Испании и во франкском государстве еще в VII и VIII столетиях; потому-де и можно говорить о западно-римской империи – а, следовательно, и о восточно-римской империи лишь со времени восстановления западно-римской империи Карлом Великим. Все это столь же правильно и метко, но и столь же доктринально, как терминология тех юристов, которые называют время от Августа до Диоклетиана диархией и только последующую эпоху – монархией: конечно, с точки зрения государственного строя, правильно говорить по отношению к этому периоду о разделении власти между принцепсом и сенатом; фактически, однако, правы оказываются столь невежественные в государственном прав хронисты, начинающие римскую монархию с Цезаря и Августа. И в действительности, вопреки иным представлениям современников и ученых, существующая со смерти Феодосия до падения Константинополя империя является восточно-римской, а с VI, особенно же с VII столетия – греческой.

Только для того, чтобы удовлетворить практической потребности, а совсем не для того, чтобы создавать почву для какого-то высшего «историко-философского» взгляда, разбиваем мы весь материал на следующие исстари идущие подразделения:

Феодосий Великий (379–395 гг.), гениальный сын великого отца, был последним из длинного ряда генералов и спасителей империи, которые, начиная с Клавдия Готского и кончая Валентинианом, железным кулаком вновь сковали разошедшуюся по швам мировую державу. Он блестящим образом выказал себя после ужасной гибели Валента, после адрианопольского «lacrimabile bellum», как защитник империи и спаситель от германской опасности. Еще раз готская волна народов была оттеснена с имперской почвы. Во внутренних делах правление Феодосия составило эпоху, благодаря той победе, которую одержала над арианством православная церковь, подкрепляемая тяжеловесным влиянием императора, и благодаря тому энергичному принуждению, которое покончило с остатками древней веры среди римской аристократии. Умирая 17 января 395 года, Феодосий оставил империю в совместное правление своим двум сыновьям, Аркадию и Гонорию. Последний получил западную половину: префектуры Италию (Италию и Африку) и Галлию (Галлию, Испанию, Британию), в то время как его старший брат стал править Востоком: префектурами Иллириком (Дакией и Македонией) и Востоком (Азией, Понтом, Востоком, Фракией и Египтом).

Борьба Феодосия с узурпатором Евгением лишила весь Восток военных сил. И вот в то время как вторгнувшиеся через каспийские ворота гунны обрушились на восток империи, расположенные в Мизии и Оракии готские вспомогательные отряды (foederati) опустошили под начальством своего царственного вождя, Алариха, северный Иллирик и угрожали столице. Только когда с Запада подошел Стилихон, Аларих вынужден был окопаться в Фессалии. Но так как побуждаемый к тому Руфином, Аркадий, может быть, не без оснований требовал удаления Стилихона и возвращения восточных отрядов из Италии в Константинополь, то последние двинулись под командой Гаины к столице. Руфин пал им в жертву и место руководящего министра занял евнух Евтропий. Тут-то Аларих и предпринял свой страшный поход через Фермопилы в Грецию. Елевсин, Пирей, Мегара, Коринф, Аргос и Спарта не устояли против готских дружин, христианско-варварскую ревность которых фанатики-монахи разожгли до дикого неистовства против этих главных обителей и последних твердынь язычества. Тут во время похода в Элиду на них напал с тыла вернувшийся Стиллихон и окружил готское войско на аркадийском плоскогорье у Фолои. Вопреки ожиданию дело окончилось мирно, и восточно-римское правительство дало страшному готу титул magister militum per Illyricum.

Более грозной опасностью становилось руководимое графом (comes) Трибигильдом восстание поселенных во Фригии остготов и грутунгов. При восточно-римском дворе перевес был на стороне национальной римской партии; начальники германцев – могущественный Гаина и его приверженцы – были глубоко обижены. Правда, Трибигильд потерпел тяжелое поражение от храброго писидийского ополчения. Но посланный против него Гаина оказался его тайным союзником, и римский полководец Лев пал жертвой готов и предательства своего коллеги. Гаина и Трибигильд оказались господами положения и вынудили у императора отставку его министра.

Гаина появился в Халкидоне, и дрожащий Аркадий должен был расположить армию готов в своей столице. Уже казалось, что Востоку суждено подвергнуться подобному же раздроблению на части, как в дальнейшем это случилось с Западом. Германское королевство готовилось заменить здесь династию Феодосия. Но ожесточение жителей столицы, подвергшихся насилию со стороны готов-ариан и оскорбленных в своих религиозных чувствах, повело к восстанию. Готов заставили очистить город, оставшиеся пали жертвой народной ярости. Опустошив Фракию, Гаина думал переправиться у Абидоса в Азию, но оставшийся верным империи гот Фравитта с римским флотом уничтожил его войско. Голова бежавшего во Фракию бунтовщика была прислана к императорскому двору гуннским королем Ульдом . Спаситель империи Фравитта, хотя он и был язычник, был награжден саном консула. Империя и римское начало были еще раз спасены.

При том же самом Аркадии возгорелась и в Византии старая борьба между imperium и sacerdotium, исход которой стал типичным для взаимоотношения между государством и церковью в восточном Риме.

Антиохиец Иоанн, прозванный впоследствии церковью Златоустом, столь же могучий силою своего слова, как расположением народа, не щадил, подобно какому-нибудь шотландскому пуританину, ни роскоши императорского двора, ни нравственной испорченности богачей. Лично преданный строгому аскетизму, он является одновременно иерархом с папским представлением о своей власти. Азию, где митрополия Ефеса славилась своим апостольским происхождением от любимого ученика Христова, он с беспощадной силой подчинил во время своей поездки власти предстоятеля нового Рима, который с 381 года уравнялся в правах со старым Римом. Тогда поднялись враги Иоанна. Правда, от пустого и бездарного сирийского епископа Северина, соперничавшего с ним в столице своими проповедями, он легко избавился. Но тем более серьезный оборот приняли дела, когда правительство выдвинуло его смертельного врага, честолюбивого и беспринципного александрийского папу Феофила. Александриец сиял после разрушения в 391 году Серапеума в свежем блеске славы истребителя идолов; св. Афанасием и его преемником Петром, руководителем так называемого вселенского собора 381 года, Восток уже был приучен к тому, чтобы предоставлять окончательное решение в духовных делах заместителю кафедры апостола Марка. Феофил сумел придать своим махинациям оттенок святости, привлекшие на свою сторону почти столетнего борца против еретиков, ученого, но крайне ограниченного Епифания, епископа Константии (на о. Кипре). На соборе «под дубом» иерарх нового Рима был лишен своего сана; однако, ожесточение верующего населения столицы доставило ему блестящую победу. Феофил бежал, а правительство малодушно уступало, пока Иоанн, став дерзновеннее от успехов, не обрушился в крайне резких выражениях на самое императрицу. Новый собор 404-го года решил окончательно падение Иоанна, хотя за него и вступились западно-римское правительство и папа Запада Иннокентий I. Так как, благодаря своей переписке, Иоанн оставался силен и в своем изгнании в армянском городе Кукузе, то было решено отправить несчастного старца на Кавказ, но он изнемог от тяжестей перехода, не достигнув места своего нового назначения, Питиунта (Пицунды в Абхазии). Вся церковь высоко чтила память «вселенского учителя»; патриарх Прокл торжественно перенес в 438 году его останки обратно в столицу империи, а Феодосий II коленопреклоненно молил перед ракою святого о милосердии к его грешным родителям. Не взирая, однако, на эти обязательные и великодушные формы, государственная власть принципиально одержала все-таки чрезвычайно важную победу: она впервые в силу своего суверенитета установила свои отношения к церкви, и этот порядок удержался в Византии навсегда.

В 408 году Аркадий умер, оставив после себя несовершеннолетнего сына, Феодосия II Малого , который, как истый порфирородный, никогда за все свое длинное правление 408–450 г.г. не стал совершеннолетним. До 414 года дела правления лежали на praefectus praetorio Анфимии, украшенном высшим почетным титулом консула и патрикия, чрезвычайно умном государственном деятеле. Затем стала управлять государством с помощью сената мудрая в политике сестра императора, Пульхерия; она женила в 421 году своего брата на высокообразованной дочери философа Афинаиде, носившей христианское имя Евдокии. Последняя скоро приобрела вместе с евнухом Хризафием большое влияние на управление государством; а после ее падения, в течение всей последней половины своего правления, император всецело находился в руках Хризафия. Недовольная всем этим, Пульхерия удалилась в свой частный дворец.

В то время, как западная империя разрушилась, когда готы, свевы и вандалы самостоятельно устраивались в Галлии, Испании и Африке, а власть призрачного императора была в действительности ограничена пределами одного Апеннинского полуострова, восточная половина империи счастливо и сравнительно спокойно пережила этот критический период. Продолжительное правление Феодосия в общем итоге бедно внешними событиями. По смерти Гонория генералы Ардавурий и его сын Аспар удачно вмешались в дела Италии; устраненное узурпатором Иоанном законное правительство было ими восстановлено и подпало таким образом влиянию Востока.

Величайшую ошибку Великого Феодосия пыталось исправить, насколько это было в его силах, столь часто презираемое правительство Феодосия Малого. В таком важном государстве-буфере, как Армения, которая со времен Тиридата и Григория Просветителя была привлечена к союзу с Римом, римское влияние было сокрушено со дня позорно заключенного Иовианом мира 365 года; правда, Валент, преследуя вполне сознательно определенную цель, посадил на армянский престол еще раз царем Папа и поддерживал его; но после того как последний был вероломно убит римлянами, разгорелась борьба между христианско-клерикальной и маздаистически настроенной аристократической партиями. Ради правильно понятых интересов империи римская политика всеми силами должна была бы поддерживать, как это и делали разумные правители Константинова дома, Мамикониев, как руководителей священнической партии. Вместо того, Феодосий в непонятном ослеплении – в этом его можно сравнить с Фридрихом Великим – заключил в 387 году с восточной державой договор о разделе Армении. Только около пятой части некогда великого армянского государства досталось вместе со столицей Феодосиуполем (Карином) византийцам. Все остальное, управляемое номинально еще 40 лет призрачным царем, в вассальной зависимости от Персии, отошло под персидское главенство. Как церковный и ученый язык, персы систематически терпели только сирийский; греческому языку была объявлена война не на живот, а на смерть. Оба великих гения Армении, Месроб и Сагак , переведшие Св. Писание на местный язык, после того как первый из них изобрел письмо, должны были бежать от преследования персидских властей на византийскую почву. Константинопольский кабинет того времени, оказавшись в данном случае более дальнозорким, чем основатель династии, по мере сил официально оказывал содействие предприятию и поддерживал из государственных средств школу переводчиков, основанную обоими великими армянами. Из работ этого духовного рассадника вышла всецело зависящая от греческой, огромная переводная литература армян (так назыв. «золотого века»), и народ, до этого времени не имевший литературы, был введен в семью культурных наций. Тем самым Армения была отторгнута окончательно от восточного варварства и присоединена на все времена к западно-эллинской культуре. Это все-таки является неотъемлемой заслугой презираемого Феодосия Малого.

Обратимся теперь к рассмотрению событий внешней политики. Действительную опасность для империи представляла собой в эту эпоху великая держава гуннов. Хотя Анфимию и удалось в 412 году удачно отразить вторжение этих варваров, и дунайская флотилия зорко следила за границами империи, тем не менее, уже в 424 году император заплатил дань царю кочевников. Еще хуже сложились обстоятельства, когда в Паннонии раскинул свой военный лагерь воинственный Аттила, когда наряду с гуннами имперским границам стали в 441 г. угрожать персы, и вандалы со своими союзными флотилиями пиратов разоряли берега империи. Дунайские крепости Виминаций и Сингидун, Марг, родина равноапостольного Константина – Наисс, Филлипополь и другие важные имперские города пали под ударами гуннского царя. Уже дрожала столица империи; но храбрый гарнизон крепости Асимунта поднял успешной защитой павший было дух византийцев. В 443 году, благодаря Анатолию, куплен был мир за 6000 фунтов золота и за ежегодную дань в 700 фунтов. Возобновившиеся в 447 году враждебные действия были улажены посольством Максимина; ритор Приск, сопровождавший это посольство в качестве секретаря, оставил нам свое знаменитое, захватывающее своим реализмом описание лагерной резиденции гуннов.² Мир был восстановлен; но платеж дани продолжался почти до самой смерти Феодосия.

Гораздо более важным и прямо-таки решающим является это царствование по современным ему церковным событиям. Христианское государство официально и насильственно подавило древнее идолослужение; но церковь «широко распахнула врата» и мудрой снисходительностью облегчила староверам доступ в новую религиозную общину; в христианских святых узнавали они часто под легким лишь покрывалом свои старые языческие божества. Потребность масс и женщин в призывании великой многоименной богини^_природы была удовлетворена церковью через усиление почитания Богоматери, и уже язычники насмехались над ревностным культом Марии и поговаривали о «новой Кибеле» и о «новой Изиде».

Александрийские богословы, следовавшие аллегорическому толкованию Оригена, были в то же время ревностными вдохновителями новомодной теологии, тогда как антиохийская школа, в лице своих великих вождей Диодора Тарсского и Феодора Μопсуестского, тщетно пыталась сохранить против всемогущего направления эпохи трезвое и научное искусство истолкования Св. Писания. Несторий, новый патриарх столицы, происходивший из Германикии и хранивший верность традициям своей родины, словом и писаниями ратовал против суеверного, пo его мнению, выражения Θεοτόκος. (Богородица) и привел тем самым в крайнее беспокойство благочестивое население столицы. Св. Кирилл, племянник и преемник Феофила по апостольской кафедре в Александрии, прославленный духовный оратор и писатель и весьма опытный в хитростях церковной политики, стал во главе противников Нестория. Напрасно пытался Несторий, которого пока еще поддерживало императорское правительство, возвратиться к главному предмету: обладатель александрийской кафедры не хотел упускать желанного случая, чтобы принизить возвышающегося столичного соперника. В 431 году в Ефесе был созван вселенский собор. Ограниченный и не осведомленный в истинных причинах церковного спора патриарх Запада, папа Целестин, бросил на весы тяжелый авторитет первой кафедры христианства в пользу Кирилла. Свои обсуждения собор открыл, не выждав прибытия благоприятно расположенных к Несторию восточных иерархов, и, не взирая на протесты императорского коммиссара, Несторий был низложен. Едва, однако, появился патриарх Антиохийский Иоанн, как он устроил в согласии с императорским правительством новый собор; на нем низложили Кирилла и Мемнона Ефесского.

Тем не менее, в виду возбужденного настроения огромного большинства духовенства и народа, правительство и антиохийский иерарх проявили величайшую слабость. Чтобы удовлетворить Кирилла, который не скупился на денежные подарки влиятельным царедворцам, пожертвовали Несторием; он умер в ссылке. Сирийское духовенство заключило с египетским патриархом унию на условиях, которые без ущерба для своей совести мог бы подписать и низложенный и проклятый князь церкви нового Рима. Многочисленные выражения Кирилла, в которых он пытался защитить эту унию, показывают только неясность его собственной догматики и дают полнейшее доказательство того, что александрийский иерарх меньше заботился о вере, чем о власти. Действительно, духовный фараон являлся теперь могущественнейшим человеком в империи; в столице вершили дела, в качестве церковных вождей, его креатуры. Правительство – всякий это видел – потерпело тяжелое поражение, как это всегда случается, когда религиозно индифферентная бюрократия осмеливается обрушиться на носительницу идеи, каковой является церковь. Казалось, будто духовное владычество над вселенной хочет перейти на преемников Св. Марка. Когда поэтому в 449 году один малоазиатский епископ провозгласил александрийского иерарха вселенским епископом, он только учитывал фактическое положение дел.

Полнейший переворот вызвал новый папа древнего Рима, Лев Великий (442–454), не великий богослов, но перворазрядный церковный политик, сумевший исправить невероятную ошибку своего предшественника. Константинопольский архимандрит Евтихий, ревностный приверженец александрийского богословия, дошел в созерцательной тиши своей монастырской кельи до чистого докетизма и дал тем самым столичному патриарху Флавиану, которому наскучило александрийское ярмо, желанный повод выступить против архимандрита с церковными карами. Своей epistola dogmatica к Флавиану папа Лев одобрил мероприятия своего новоримского коллеги. VIреемник Кирилла, Диоскор, не снес спокойно удара; всемогущий императорский министр Хризафий был его послушным орудием. Поэтому в Ефес, на место египетской победы, созвали новый вселенский собор («разбойничий» собор 449 года); на этом священном собрании было допущено некоторое насилие, но едва ли поведение иерархов было много хуже, чем на признанных церковью соборах. Несмотря на протест Рима, Египет еще раз торжествовал по всему фронту, и учение, которое впоследствии называли монофизитством, казалось, угрожало стать признанным исповеданием всех восточных стран, как вдруг 28-го июля 450 года умер Феодосий. Мудрая в политике монахиня Пульхерия предложила свою руку старому сенатору Маркиану, который и вступил на престол; он – первый император, коронованный столичным патриархом. Перемена правления явилась сигналом к полнейшей реакции. Благодаря обеим великим ефесским победам александрийский патриарх стоял на верном пути к тому, чтобы стать первой силой в империи и превратить восточный Рим в свою церковную область. Поэтому свержение египетского иерарха являлось для византийского правительства вопросом жизни и смерти. Весьма мудро сумело оно раздобыть себе ценных союзников в лице западно-римского правительства и особенно в лице князя церкви старого Рима. На халкидонском соборе 451 года навязали сильно противившимся тому иерархам Востока довольно-таки насильническим образом вероисповедание, о котором заранее условились с Римом; руководившие собором императорские комиссары действовали в полном согласии с папскими легатами. Диоскор был низложен и отправился в ссылку, как некогда Несторий. Вернейшие приверженцы последнего, Феодорит Кирский и Ива Эдесский, были реабилитированы. Восточно-римское государство победоносно завоевало себе вновь суверенитет и в церковных делах.

Что касается внешних отношений, то Маркиан отменил платеж дани гуннами; запутанные отношения к Западу мешали Аттиле активно выступить против Византии; последовавшая вскоре затем гибель его, устранила окончательно эту опасность для восточной империи.

Казалось, что Восток принял халкидонские постановления помимо воли, в немом раболепии. Но так только казалось. Александрйское учение, односторонне подчеркивавшее божество Христа и почти устранявшее его человечество, было верой благочестивого населения Востока. В Малой Азии, в Сирии и особенно в Египте шевелились испуганные только, но далеко не павшие духом сторонники Кириллова и Диоскорова учедия. Для восточно-римской империи халкидонское решение было, с политической точки зрения, может быть, самым тяжелым несчастьем. Падение александрийского папы было куплено ценой внутреннего духовного раскола во всей империи. В эпоху, когда всякая политическая мысль растворялась в церковном сознании, антигреческое национальное сознание сирийцев и египтян цеплялось за клерикальное учение противников халкидонских постановлений. Убедиться в этом, и притом самым вразумительным образом, суждено было уже преемнику Маркиана, Льву I (457–474 гг.).

Лев, прозванный Великим, православный грек фракийского происхождения, был обязан своим троном всемогущему magister militum per Orientem, алану Аспару, арианское вероисповедание которого мешало ему самому вступить на престол; зато в течение всей первой половины правления Льва государственная власть сосредоточивалась в его руках. Подобно Маркиану, и Лев принял 7 февраля 457 года корону из рук столичного патриарха Анатолия. Как и Гаина, Аспар опирался на германский элемент армии и, как некогда Рицимер в Италии, хотел, казалось, играть роль делателя императоров. Однако, имея в виду эту цель, он ошибся, выбирая Льва. Этот человек не был призрачным императором, подобно какому-нибудь Анфемию или Оливрию. В противовес преобладанию германцев он выдвинул вновь навербованную лейб-гвардию исавров. Их генерал, хитрый варвар с низменными стремлениями, Тарасикодисса получил благозвучное эллинское имя Зинона и женился на дочери императора, Ариадне. Не без труда вытребовал, наконец, для себя Аспар исполнение данного императором обещания, по которому его сыну Патрикию дали сан кесаря. Грандиозная морская экспедиция императора против пиратского государства вандалов в Африке потерпела крушение из-за полнейшей бездарности поставленного во главе её императорского зятя Василиска. Говорили, что Аспар из зависти содействовал назначению невежественного и скупого полководца, опасаясь военной славы императора. Лишь в 471 году по повелению императора Аспар и его сын Ардавурий были убиты. Катастрофа, освободившая правителя от тягостного майордомата, а государство от германского владычества, произвела глубокое впечатление на современников и долго ещё жила в поговорке.

В церковном управлении Лев вполне последовательно продолжал политику своего предшественника. Сразу же после смерти Маркиана, александрийцы убили навязанного им патриарха Протерия. Несчастный вполне заслужил свою участь, так как, будучи в начале креатурой Диоскора, он позволил противникам последнего использовать себя, как податливое орудие. При бурных обстоятельствах был посажен на кафедру Марка ревностный сторонник Диоскора Тимофей Элур. Лев отнёсся к делу очень серьёзно; созывать новый собор было неудобно: это явилось бы явным выражением недоверия халкидонскому собору. Император осведомился о мнении духовенства у митрополитов и епископов всех провинциальных церквей и у некоторых выдающихся богословов своего государства. Оно в огромном большинстве склонилось в пользу Халкидона. Тогда узурпатора сослали, и Тимофей, Салофакиол или Василиск по прозванию – впервые православную партию стали называть царской (мелхитами) – занял александрийский престол. Это – один из редких случаев, когда византийское правительство счастливо наложило руку на поддающиеся только нежному прикосновению церковные дела. Тимофей оказался явление для того времени неслыханное! – мягким и терпимым иерархом. Он снискал любовь и уважение даже среди своих церковных противников, которые, однако, отказывали и ему в общении.

Умирая 3 февраля 474 года, Лев оставил империю своему несовершеннолетнему одноименному внуку, сыну Зинона и Ариадны. В 474 году Лев II Младший торжественно короновал своего отца соимператором, а затем умер так неожиданно, что на Зинона, теперь единственного обладателя трона, совершенно естественно пало самое тяжкое подозрение.

Новый император Зинон, опиравшийся на своих земляков, диких и ненавистных исавров, был крайне непопулярен. Поэтому честолюбивая царица-мать, Верина, пыталась возвести на престол своего брата, бездарного Василиска; в заговоре принял участие и один из выдающихся исаврийских генералов, Илл. В конце 475 года Зинону вместе со своей супругой пришлось бежать на родину; в Константинополе народная ярость разразилась избиением исавров. Василиск опирался на подвергавшуюся притеснениям в продолжение целого поколения партию монофизитов. При радостных кликах народа вернулся в Александрию сосланный Тим οфей. Азиатские епископы поспешили выразить своё согласие с новым государственным вероисповеданием. Но Василиск сделал непростительную ошибку. Он, по совету недальновидного Александрийского иерарха, попытался уничтожить основанную Иоанном Златоустом и торжественно закреплённую в Халкидоне патриаршую власть столичного иерарха и возвратить древнее первенство чести Ефесу, городу Иоанна Богослова. Тем самым он обидел благочестивого, безумно почитаемого народом и, несомненно, тонкого политика, патриарха Акакия. Опираясь на расположение к нему народа, этот муж твёрдо держался халкидонского православия, а у Босфора произносил в это время со своего столба в защиту подвергавшегося опасности православия пламенные речи столпник Даниил. Напрасно отрекался теперь Василиск от вероисповедания своего «окружного послания» (Ελκύκγιον): Илл и его брат Трокунд перешли на сторону Зинона. Василиску и его семье пришлось умереть голодной смертью в одной из исаврийских крепостей.

Своим восстановлением (474 г.) Зинон был обязан, прежде всего, великому патриарху. Поэтому являлось вполне разумной правительственной мерой предоставить упорядочение церковных отношений этому политически высокоодарённому иерарху. Акакий образцово разрешил свою полную трудностей задачу: им составленный и Зиноном обнародованный «акт единения» (Ενωτικόν) (482 г.) обеспечил мир для двух поколений. Акт был составлен в духе старого и всеми признанного вероисповедания Никеи и Ефеса; несчастное халкидонское решение фактически было устранено. Через восстановление древнего исповедания св. Кирилла была предоставлена монофизитским патриархам Александрии и Антиохии возможность возобновить общение с имперской церковью; за ними последовала, за единственным исключением нескольких незначительных ревнителей, и их паства. Имея это в виду, мы поймём, почему монофизитские церкви доныне причисляют в своих календарях к числу святых Зинона и единомысленного с ним его преемника Анастасия. Рядом с неизмеримой выгодой от восстановления церковного мира внутри всей империи не было большой потерей то, что торжественно отделился папа старого Рима, Феликс III: ведь, в политическом и национальном отношениях уже существовало отчуждение от латинян, и, значит, церковное отделение являлось только необходимым следствием. Миротворец Акакий, вероятно, впервые принял, как знатнейший иерарх вновь объединённой церкви, тот титул вселенского патриарха, из-за которого позже много спорили.

Что касается политического положения, то правление Зинона и в дальнейшем было довольно неспокойно. Правда, восстание принца Маркиана было быстро подавлено. Много опасней оказалась другая личность. Magister officiorum Илл мало-помалу завоевал себе при дворе такое всемогущее положение, что его можно в ближайшие годы считать фактическим правителем восточной империи. Армия, особенно его земляки, исавры, была ему, безусловно, предана; к тому же он разыгрывал роль покровителя учёных и литераторов, из среды которых ещё зачастую рекрутировались высшие чиновники и между которыми немало было явных и тайных приверженцев язычества, как, например, Леонтий, начальник фракийского войска, Пампрений, профессор, сначала в Афинах, а затем в столице, выдающийся государственный талант, Марс и др. Так как Илл выставлял на вид, что невозможно обойтись без него, то это повело к столкновениям с крайне самонадеянной императрицей Ареадной, а, в конце концов, и к полному разрыву. Тем более приходится удивляться, что император поручил этому бессовестному и дерзкому человеку командование над восточными войсками: очевидно, иначе он не мог поступить. Тут-то Илл и скинул с себя маску. Он заключил союз с безумно честолюбивой царицей-матерью Вериной, которая всецело отдалась его планам: по его настоянию короновала она в Тарсе императорской короной Леонтия и в особом манифесте представила его подданным. 27 июня 484 года Леонтий торжественно вступил в Антиохию. Утверждение, будто новый император и его товарищи, эти слепые орудия в руках Илла, мечтали о восстановлении язычества, является нелепым выводом из кровавых гонений, которым впоследствии подвергло философов и грамматиков реставрированное правительство Зинона: напротив того, правительство претендента включило в свою программу защиту халкидонского православия и этим приобрело симпатии высшего клира Востока, в лице своих особенно выдающихся представителей отвергшего «акт единения». Но в самой стране этого направления держалось лишь незначительное меньшинство: народ находился в руках монахов и столпников, большинство которых было настроено в пользу монофизитства. Новое правительство не находило опоры в народе, и посланному Зиноном генералу, готу Иоанну, не представляло никакого труда победить Илла и заморить его в той самой исаврийской крепости Папирии, которая некогда приютила сосланную императрицу Верину и Маркиана. В 488 году головы бунтовщиков были отправлены в Константинополь. Естественным последствием явилось низложение многочисленных восточных иерархов, и прежде всего патриарха антиохийского Каланди οна. Приверженцам Халкидонского собора суждено было потерпеть за свою склонность к Иллу. В Антиохию попал старый фаворит Зинона, Пётр Кнафей, который уже раз был низложен за своё упорное монофизитство, но который теперь принял примирительную формулу Акакия. В связи с политическими переменами на Востоке стоит и закрытие в 489 году персидской школы в Едессе, последнего убежища несторианства. С политической точки зрения, поощрение, оказываемое монофизитам в восточных провинциях, являлось весьма разумным мероприятием: так как несториане образовали официально признанное исповедание в персидской монархии, то Византия поступала правильно, оказывая покровительство их смертельным врагам, которые уже своим вероисповедным направлением представляли лучшую гарантию в том, что они будут настроены патриотически в пользу Византии.

Гораздо более опасным было положение европейской части империи в правление Зинона. Готы, неудержимо двигавшиеся к югу со своих насиженных паннонских мест, ещё раз стали постоянной грозой империи. Было счастьем для Зинона, что рядом с королевским родом Амалов (сначала три брата, а после гениальный сын Теодемира, Теодорих Великий) сильной партией располагал среди этого народа талантливый солдат невысокого происхождения Теодорих, называемый греками ὁ Στραβός или сыном Триaрия. Соперничество двух вождей спасало империю. Правительство, не жалевшее золота, могло быть спокойным за то, что вздумай один из Теодорихов воевать с империей, другой немедля станет на его сторону. Правда, что временный союзник хозяйничал обычно во Фракии и Македонии не менее ужасно, чем явный враг. В 478 и в 481 годах напал на столицу империи сын Триария, а в 487 году Теодорих Великий. Оба были успешно отбиты. Последний имел храброго и счастливого противника, в лице римского полководца Савиниана, ранняя смерть которого поставила империю в новые затруднения, главным образом потому, что после смерти сына Триария развязались руки готского короля, которого Рим тщетно осыпал почётными титулами патрикия и консула. Необузданным «foederati» указали новые места в придунайских странах, и тут-то посольство беглого князька ругов обратило внимание великого гота на Италию. Как уже Одоакр желал быть признанным Византией в качестве императорского полководца и наместника Запада, так теперь Теодорих действительно по договору с императором Зиноном был назначен – руководствовались ещё государственно-правовой фикцией о неделимости империи – преемником и вторым обладателем императорского сана; союзники Теодориха, германцы, стали имперскими солдатами; для себя просил он у императора пурпурные одежды и получил их от его преемника Анастасия. Теодорих всегда подчёркивал свою зависимость от императора. Однако последний, не доктринёр государственного права, а хладнокровно взвешивающий обстоятельства реальный политик, только тогда вздохнул свободно, когда этот «лояльный подданный» окончательно задержался в Италии, благодаря своей победе над Одоакром у Вероны. Так окончательно избежала империя опасности получить германскую правящую расу.

При смерти Зинона, 11 апреля 491 года, обнаружилась сила династического чувства. Избрание императора зависело от вдовствующей императрицы Ареадны, дочери Льва I, и она избрала императором и в то же время для себя мужем одного испытанного гражданского чиновника, силенциария Анастасия (491–518), который – черта характерная для этого времени – незадолго перед тем чуть не стал антиохийским патриархом. Его правление сравнительно с зиноновским было относительно спокойным. В самом же начале, конечно, пришлось посчитаться с исаврами. Их земляк Зинон создал в столице своего рода преторианское положение для этого охочего до грабежа и драки сброда с гористого юга Малой Азии; родственники и приверженцы Зинона занимали важнейшие должности в командовании армией. Новый император пытался сначала удалить их из столицы, не умаляя их ранга и положения; но буйные банды, возбуждаемые своими вождями, затеяли гражданскую войну. Тут-то и показал император свою энергию. Он прекратил выдачу исаврам пайка зерном. После кровавой борьбы они были выброшены из столицы. Но во главе мятежников стал брат Зинона, Лонгин, претендовавший сам на корону. Шесть лет длилась война на юге Малой Азии. Во главе восстания, принимавшего всё более и более национальный характер, стояли любимые вожди, среди которых находился и бывший архиепископ Апамеи Конон, променявший свой молитвенник на меч. Однако, после большой победы у Котиэя в 493 году, восстание приняло обычный характер партизанской и крепостной войны, имевшей лишь местное значение. Восточно-римское правительство избавилось от исаврийского ига.

Обезлюженные северные провинции европейской половины империи были со времени ухода готов предоставлены непрестанным вторжениям варваров. В 493, 505 и 517 году нам сообщают о набегах гетов, под которыми принято разуметь славянские племена: они побеждают византийских полководцев и, разрушая всё на своём пути, проникают во Фракию, Македонию и Фессалию. В 499 году финские болгары наносят византийцам тяжёлое поражение у реки Цурты, а в 502 году они опустошают Фракию. Постройкой длинной стены император защитил свою резиденцию. Итак, эта эпоха имеет всемирно-историческое значение, как начальный пункт славянизирования Балканского полуострова.

Бесспорно, самой важной из всех войн Анастасия была война с персами, о которой мы прекрасно осведомлены по современной ей хронике сирийского столпника Иисуса, монаха Цукнинского монастыря. Старые договоры были нарушены обеими державами; но обоснованный повод к тому дала Византия, приняв под своё покровительство христианских князей персидской Армении. Монофизитствующие армяне питали расположение к грекам, пока превратная политика Юстиниана не уничтожила всех симпатий к восточному Риму у этого соседнего государства. Кавад открыл летом 502 года военные действия и взял Феодосиуполь (Карин – Эрзерум), столицу римской Армении. В начале 503 года, благодаря измене, пала после трёхмесячной осады Амида, главный оплот империи на месопотамской границе. Несчастный город испытал на себе всю ярость озверелых победителей и только в 504 г. был возвращён византийцам. Среди византийских полководцев особенно отличился magister officiorum Целер. И римская и персидская Месопотамия страшно терпела от разрушительных и хищных походов друзей и врагов. Наконец, оба противника оказались крайне истощёнными, и был заключён мир в 506 году, восстановивший status quo. Император умно воспользовался затруднениями персов с северными народами, чтобы, хоть и с нарушением договора, возвести важную крепость Дару, которая должна была угрожать Низибии.

Внутри империи правительство ревностно заботилось о реформах. В большую заслугу вменяется императору современниками и последующими поколениями упразднение в мае 498 г. жестоко тяготевшего на всех сословиях налога χρυσάργυρον³; он пытался противодействовать и продаже должностей. Характерным для аскетически-монашеских воззрений того времени является то обстоятельство, что народ лишили даже невинных удовольствий карнавала, так как усмотрели в них языческие пережитки. Подобно тому, как современник Анастасия папа Геласий окончательно воспретил (494 г.) в Риме празднование луперкалий, так император запретил танцы мальчиков, переодетых в женское платье, и упразднил майское⁴ торжество врит с его народными праздничными плясками, потому что своеволие пьяной толпы неоднократно давало поводы к кровавым дракам и убийствам. За признак истинно-христианской добродетели правительства следует признать отмену крайне популярных звериных травль (venationes) и кровавых гладиаторских боёв со зверями в цирке.

Правление Aнастaсия в церковном отношении более важно, чем в политическом. Император дружил с монофизитами не из политических соображений, подобно своему предшественнику, а, напротив, следовал этому церковному направлению из глубочайшего убеждения сердца; его главный советник, сириец Марин, был также убеждённый монофизит; и, тем не менее, император взял средний куре в церковной политике. Так как Европа и особенно столица склонялись к халкидонскому вероисповеданию, то Анастасий в начале терпел православного патриарха Евфимия, и после низложения Евфимия в 496 году преемник его, Македоний, хотя и подписал «акт единения», но в остальном проявил себя решительным противником церковной политики императора. Из восточных провинций Египет был столь же решительно монофизитским, как Палестина с её многочисленными монашескими колониями православной; в Сирии господствовала посредствующая партия Флавиана. «Акт единения» признавался повсюду государственным символом веры, только в интерпретации его сказались глубокие партийные несогласия: египтяне и крайние монофизиты заявляли, что им отвергается Халкидонский собор, в то время как в столице, напротив, путём толкования вывели из него принятия постановлений Халкидонского собора; посредствующая партия умно хранила молчание в щекотливом вопросе, но под давлением строгих монофизитов совершенно последовательно произнесла анафему, кроме Нестория, и также другим главарям антиохийской школы именно Диодору Тарсскому и Феодору Мопсуетскому. Анастасий держался чрезвычайно мудро: он просто предоставил провинциям, столь сильно отличающимся друг от друга по происхождению, языку и истории, держаться прежних обычаев и существующих взглядов. Правительство проявило самые искренние стремления к поддержанию мира и достижению единения. Даже с Римом, этим оплотом православия, император и его патриархи неоднократно старались добиться примирения. При кротком папе Анастасии II переговоры, казалось, должны были увенчаться успехом; но его ранняя смерть разбила все надежды на мир, ибо упрямо отстаиваемое Римом условие: вычеркнуть из церковных книг имя Акакия, было неприемлемо для чести восточного Рима. С другой стороны, ярые монофизиты беспрерывно слали в столицу монашеские депутации, и их главы, гениальный Север Антиохийский и энергичный Ксенaия Иерапольский, выслушивались императором. Заседали собор за собором, но протекали все одинаково безрезультатно. В придворных часовнях распевали Трисвятое с монифизитской прибавкой: (Бог), распныйся за ны. Буйное городское население Константинополя, воодушевлявшееся и горячившееся только из-за цирковых наездников да акробатов, объявило себя теперь с такой же горячностью защитником православия и угрожающим образом бунтовало за веру. Разгневанный император созвал в 512 году в Сидоне собор, который должен был дать прямой ответ. Но умные и умеренные руководители собора, Флавиан Антиохийский и Илия Иерусалимский, к великому негодованию покровительствуемых камарильей фанатиков, воспрепятствовали принятию всяких крайних мер. Император мало-помалу состарился, устал и стал нетерпелив; ему надоели долгие переговоры с богословами, не поддающимися вразумлению, и он решительно бросился в объятия явных монофизитов. Таким образом, Анастасий порвал сознательно со своей прежней, полной такта, церковной политикой. «Он поглупел, – говорит кроткий столпник Иисус, – подобно состарившемуся Соломону». Патриарх Македоний был замещён строгим монофизитом Тимофеем, который и вступил, не медля, в общение с церквами Востока. Флавиан Антиохийский, а вслед за ним и Илия Иерусалимский, отправились в ссылку, и духовный глава монофизитов Север занял апостольскую кафедру в Антиохии. На Тирском соборе 513 года торжественно был принят «акт единения», а Халкидонский собор был проклят. Но и тут сказалась мягкость императора: он решительно запретил наместнику Ливонской Финикии всякое применение силы против противившихся епископов Епифания и Аретусы, говоря, что он не хочет даже в опасных и важных случаях прибегать к наказанию, раз при этом необходимо пролить хоть одну каплю крови.

Но многого не доставало, чтобы перемена правительственной политики была принята в европейских провинциях без сопротивления. В 512 году дело дошло в столице до ужасной революции, подвергшей опасности и самую корону; конечно, бунтовали только в защиту находящегося в опасности православия. Дворцы Марина и префекта Платона были разграблены и сожжены. Несколько несчастных монахов-монофизитов пало жертвой народной ярости. Вперемежку с этими ужасами толпа целыми днями распевала в цирке гимны в православном тексте. Уже провозгласили царём Ареовинда, как неожиданно появился в цирке без короны и императорских отличий Анастасий и объявил через герольда о своей готовности отказаться от трона, добавляя, что невозможно правление многоголовой толпы и что необходимо передать правление государством кому-нибудь одному. Безбоязненная речь престарелого монарха подействовала с волшебной силой на толпу: она вновь приветствовала его императором и рассеялась. Немедленно после этого правительство с величайшей энергией восстановило полнейшее спокойствие.

Таким настроением западных провинций воспользовался один из генералов. В дунайских провинциях поднял в 514 году знамя восстания Виталиан, уроженец Мизии, человек грубый и честолюбивый. Православное учение было для него так же безразлично, как некогда для Илла. Но, принимая в свою программу защиту Халкидонского собора, он мог быть уверен в симпатиях духовенства и народа европейской части империи. С громадным войском, говорят, в 50 000 «гуннов» двинулся он в 514 году на столицу империи и так напугал императора, что тот вступил в переговоры о мире и дал обещание созвать собор для воссоединения с западными странами. Едва Виталиан отступил, как против него послали полководца Кирилла, но последний был разбит. Страшное поражение понёс и племянник самого императора, Ипатий: бо́льшая часть его войска была уничтожена, он сам был взят в плен. Как раньше города Одисс и Анхиал, так теперь попал в руки мятежника Созополь. Даже с моря угрожал Виталиан столице. Император был вынужден выкупить своего племянника, заплатив 5000 фунтов золота и официально признать за Виталианом титул magister militum per Thraciam. Собор в Ираклии не состоялся, хотя туда послал своих легатов с разрешения Теодориха и папа Гормизд. Виной тому было, вероятно, менее двуличность императора, как это представляет нам Феофан, а скорее церковно-политическая и догматическая точка зрения Рима, уния с которым была невозможной для тогдашней Византии. 515 год стал свидетелем новой борьбы между непокорным скифом и императором. Но решительная морская победа Марина при Сиках (у Виоарии) добыла, наконец, столице спокойствие: Виталиан ушёл на север, и его движение было окончательно сокрушено.

Стареющему императору духовенство беспрерывно доставляло заботы. Монахи и отшельники, особенно сильные в Палестине, составляли под руководством св. Савы и его друзей большие собрания протеста против принятого в Константинополе придворного богословия, а в Александрии дошло даже до большого бунта, потому что в 517 году греческая городская аристократия посадила без согласия духовенства и народа нового патриарха, Диоскора. Но ловкий иерарх сумел привлечь противников на свою сторону и личной поездкой в Константинополь умилостивить и правительство.

Уже в 515 году умерла Ареадна. 9 апреля 518 года последовал за нею, наконец, и преклонный летами супруг. Слабоумный старик окончательно утерял инициативу и способность принимать решения, неразумно не сделав никаких распоряжений относительно престолонаследия, хотя у него были влиятельные и небесталанные родственники.

Со смертью Анастасия кончается первый период восточно-римской истории. Дважды угрожавшая опасность – пасть, подобно Западу, жертвой германской воинской касты – была счастливо и окончательно отстранена. В этот период, который по его религиозной и церковной возбуждённости можно сравнить, пожалуй, лишь с XVI веком, императорская власть, в общем, проявила чрезвычайно много такта и ловкости. Если не принимать во внимание неудачных мер в последние годы правления Анастасия, то, кажется, всё подавало хорошие надежды; возбуждённые умы стали вновь возвращаться к благоразумию; что Запад продолжал дуться, имело мало значения. Однако эти добрые виды на будущее разрушило пылкое честолюбие ограниченного, но страдавшего манией величия государя.

Вопросом о престолонаследовании при открывшейся вакансии трона занялся всесильный начальник дворцовых евнухов Амантий. Он намеревался добиться провозглашения императором своего родственника Феокрита. Для этой цели он передал иллирийцу Юстину, занимавшему в качестве начальника дворцовой гвардии (comes excubitorum) одну из значительнейших придворных должностей, необходимые для этого богатые средства, долженствовавшие привлечь на сторону евнуха могущественных преторианцев. Но лукавый иллириец, с коварством истого варвара, употребил их для собственного провозглашения; сенат и народ согласились, как всегда. Юстин, суровый и опытный воин, считался ревностным приверженцем православия. Что Амантий тотчас же был устранён, это понятно само собой при тогдашних нравах. Коренная перемена выразилась в новом блестящем положении Виталиана: он получил высокий военный пост, а в 620 г. звание консула. Правление Юстина (518–527 гг.) бедно внешними событиями; это скорее междуцарствие и подготовление для долголетнего и чреватого последствиями царствования Юстиниана. Главнейшим событием правления Юстина является восстановление единения с древним Римом в 519 году, один из величайших триумфов папства, дело кампанца с персидским именем, папы Гормизда. Виталиан, как испытанный защитник православия, стоял здесь на самом первом месте. По его распоряжению был сослан духовный глава монофизитов, гениальный Север Антиохийский.

Правительство, по вполне понятным причинам, следило с всё возрастающим беспокойством за действиями этого грубого и беспринципного человека, пользовавшегося, однако, очень большой любовью солдат: приобретя ещё симпатии и духовенства, он мог представлять собой несомненную политическую опасность для династии, как когда-то префект гвардии Плавтиан для дома Севера. Вполне понятно поэтому, что уже на следующий год правительство не остановилось перед преступлением, чтобы убрать с дороги фактического соправителя, и едва ли ошиблось общественное мнение, указывая на племянника императора, как на вдохновителя этого преступления. Но в данный момент правительство принуждено было волей или неволей вступить в намеченный Виталианом путь церковной политики. Уния была достигнута ценой неслыханного унижения восточного Рима; память одного из наиболее дорогих национальному чувству вождей церкви подверглась гонению, имя великого Акакия и его преемников было вычеркнуто из диптихов. Единственным объяснением может здесь быть предположение, что уму наследного принца Юстиниана, о веском согласии которого курия особенно ревностно хлопотала, уже и тогда предносились планы воссоединения западной империи: если желали приобрести симпатии западных латинских провинций и их влиятельного строго ортодоксального духовенства, то неизбежным условием этого было примирение с Римом, и за это стоило заплатить высокую цену. Новое государственное исповедание проводилось в Малой Азии и на Востоке с величайшей суровостью; более пятидесяти епископов, людей бо́льшей частью благочестивых, учёных и убелённых сединами, были лишены кафедр и попали в суровое изгнание.

Только Египет не посмели тронуть: в течение следующих пятнадцати лет монофизитизм находил здесь себе убежище, и скрывшиеся сюда духовные руководители Сирии и Малой Азии продолжали спорить о тленности и нетленности тела Христова. Для Восточной империи реставрация халкидонского исповедания была неисправимой политической ошибкой. В шестом столетии повсюду замечается пробуждение национального самосознания, которое, сообразно характеру того времени, могло проявиться лишь в сфере церковных интересов. Зародившиеся при Юстиниане национальные церкви Сирии и Египта отвернулись с ненавистью от империи; целое население важнейших провинций было охвачено партикуляристическим и антидинастическим настроением. На всём тогдашнем Востоке можно проследить регресс римской идеи. Та же инстинктивная народная ненависть одушевляла и греков против латинян. При Юстиниане начинается поворот, когда всё больше и больше начинают стряхивать с себя докучные путы официального латинского придворного и канцелярского языка. Но Виталиан и Юстиниан упорно стояли на своём, и на Пасхе 525 года Константинополь был свидетелем зрелища, как папа Иоанн, посланный Теодорихом с весьма неприятной миссией добиться терпимости для ариан восточного Рима, занял в патриаршей церкви столицы почётное место перед вселенским патриархом и служил литургию на латинском языке. Юстиниан фактически уже вёл дела правления, когда 1 апреля 527 г. Юстин назначил его и короновал соимператором. Одновременно с этим и его супруга Феодора, бывшая цирковая танцовщица, приняла корону из рук царственного дяди. Прошлое столь уважаемой Юстинианом августы было, наверное, судя по её социальному положению, не безупречно; но не нужно забывать, что все обвинения, повторяемые на протяжении столетий, обязаны своим происхождением весьма сомнительному по своей достоверности образчику мемуарной литературы⁵. Во многих случаях можно доказать, что вырванный из придворной атмосферы царедворец неслыханным образом и ядовито лгал в дни своей угрюмой старости; это понуждает нас быть осторожными и по отношению к другим его сведениям. Во всяком случае, жизнь Феодоры как правительницы вполне безупречна. Даже враги её не могут отрицать её выдающегося ума и благоразумия, как в политических, так и в церковных делах. Если б император чаще слушался советов своей необыкновенной жены, то это не послужило бы к вреду империи.

1 августа 527 года умер Юстин, и Юстиниан (527–565 гг.) стал фактическим самодержцем. Правление Юстиниана отмечает собой важный поворотный пункт в византийской истории⁶. Владыка восточной империи пытается ещё раз возвратить подпавшую власти германцев западную империю и восстановить старую всемирную монархию. Упорная последовательность, с которой он в продолжение всего своего царствования преследовал свои властолюбивые планы, увенчались, наконец, успехом и прославила его имя у последующих поколений. Но эта смелая завоевательная политика далеко превысила военные и финансовые средства империи и была, по настоящему, причиной упадка её в следующем столетии. Как внешняя, так и церковная политика этого выше всякой меры прославленного императора восточного Рима сделались в одинаковой мере пагубны для империи.

Войны, которые велись большей частью с помощью навербованных иноземных наёмников, требовали огромных средств. Собранные Анастасием богатства быстро растаяли во время далеко не бережливого правления Юстина, главным образом благодаря расточительности его племянника, стремившегося приобрести народную любовь. Об удовлетворении всё возрастающих потребностей дорогого правления должен был заботиться, в качестве руководителя финансами, префект претория Иоанн Каппадокиец, человек грубый и жестокий, неразборчивый в средствах, но необычайный финансовый гений с не знающей препятствий энергией. Мрачная картина его корыстолюбия и испорченности, нарисованная современниками, безусловно, в значительной своей части не лишена основания. Но нельзя забывать, что вообще житель Востока смотрит на государство, напрягающее платёжные силы подданных, как на своего заклятого врага, и на министра финансов, как на беззаконное орудие этой силы, расхищающей кошельки мирных граждан. Юстиниан признавал всю невозможность обойтись без своего министра, и в течение всей первой половины своего царствования сохранял за ним его пост.

Во внутренней жизни императорское правительство первым делом обнаружило наибольшую энергию в борьбе с чрезмерно усилившимися партиями ипподрома. Совершенно не правы те, кто признаёт в цирковых партиях лишь буйные толпы черни какой-нибудь столицы, управляемой султанским произволом, или нечто вроде масонства, сродни неаполитанской мафии. Партии назывались димами и имели своих старшин, избиравшихся в определённом порядке. Древняя эллинская идея республиканской свободы нашла в них своё последнее прибежище и воплощение. Скорее всего их можно сравнить с македонской экклисией Александрии при первых Птоломеях. Эти цирковые партии завоевали, вследствие огромного значения столицы, такое положение, с которым правительству приходилось считаться. Двор и чиновничество принуждены были придерживаться определённого цвета. Если при Анастасии преобладали «Зелёные», то при Юстиниане стояли у власти »Голубые«. В начале 532 года правительство попыталось было с достойной уважения беспартийностью поступить решительно и освободиться, наконец, от недостойной партийной опеки, наказав нарушителей закона из обеих партий. Однако, этим оно вызвало страшное восстание »Ника«. Ужасный пожар в городе усилил неистовство революционеров. Напрасны были уступки императора, отставка наиболее ненавистных государственных чиновников, личное унижение, которому подверг себя император в цирке, как когда-то Анастасий. Политические виды вожаков восстания обнаружились: 19-го января племянник Анастасия Ипатий был провозглашён императором. Положение было чрезвычайно критическое. Император и министры, даже испытанный генерал Велизарий, готовы были искать спасения в бегстве. В этот момент спасла династию своей решительностью Феодора. У претендента не хватило в критическую минуту нужной энергии. »Голубые« были снова привлечены обещаниями и раздачей денег, в то же время Велизарий и Мунд потушили восстание в потоках крови. Отставленные чиновники возвратились опять на свои места. Победоносное подавление восстания «Ника» является межевым камнем в процессе развития восточно-римской империи: народ и сенат перестают быть факторами политической жизни, чистый абсолютизм достиг безграничного господства.

Только теперь мог Юстиниан подумать об осуществлении столь давно лелеянных им завоевательных планов. Характерно, что уже в ближайшем следующем году рассчитались с вандалами. «Вечный мир», заключённый в сентябре 532 года с Персией, обусловил возможность наступления на Запад. Африканское государство германских пиратов уже давно стало клониться к упадку. Тонкий господствующий слой вандалов подозрительно смотрел на многочисленную массу своих подданных, отделённых от них верой и происхождением. Борьба со свободными маврами была несчастлива. Хильдерих (523–530 гг.) видел спасение империи в союзе с Византией и терпимости по отношению к своим православным подданным. Гелимер (530–533 гг.) снова вступил на путь «национальной» политики. Дипломатическое вмешательство Юстиниана в пользу низвергнутого монарха осталось, как и надеялось, конечно, восточно-римское правительство, безрезультатным. Но императорские советники совершенно справедливо выставляли весьма серьёзные возражения военного и финансового характера; веские представления министра финансов Иоанна поколебали, по-видимому, даже самого императора, и только «посланный Богом» сон одного восточного епископа укрепил его в первоначальном решении; но без сомнения, большее влияние оказали здесь благоприятствовавшие византийцам восстания в Триполи и Сардинии. В июне 533 года из гавани Византии вышел флот с 10 000 пехотинцев и 500 всадников под неограниченной командой Велизария. Переезд был облегчён благодаря близорукой предупредительности остготского правительства: его чиновники в Сицилии получили приказ оказать всяческое содействие восточно-римскому флоту. Сверх всякого ожидания, счастье улыбалось Велизарию. В сентябре 533 года он высадился в Африке и приобрёл симпатии провинциалов, в то время как застигнутые совершенно врасплох вандалы только тогда подумали о защите, когда враг стоял уже на их территории. На десятой версте (ad Decimum) Гелимер с превосходящими силами загородил врагу дорогу. Победа Велизария решила также и судьбу столицы, которая с ликованием встретила освободителя. Разбитый король бежал в Буллу Регию. Подкреплённый силами своего брата Цацоиа, только что покорившего восставшую Сардинию, он снова выступил против Велизария. Под Трикамаром в декабре 533 года вандалы были вторично разбиты. Король бежал в горы Нумидии. Вскоре он отдался в руки врагов, и украсил собой вполне заслуженный триумфальный въезд победителя в столицу. Мавританские и островные владения вандальского государства капитулировали без сопротивления. Четырёхмесячный поход вернул Африку римлянам. Храбрый генерал, доместик Соломон, облечённый Велизарием неограниченной верховной властью, проник далеко на юг в горную страну Авразию, отложившуюся при слабом господстве вандалов. Ряд укреплений обеспечивал вновь приобретённые владения римлян. Хотя римлянам и приходилось довольно часто в следующие десятилетия бороться как с маврами, так и с собственными взбунтовавшимися войсками и их честолюбивыми предводителями, всё же, в общем, господство римлян в Африке упрочилось. Карфаген сделался центром диоцеза, остававшегося покорным восточной империи почти полтора столетия.

Почти непосредственно за падением вандальского королевства следует война против остготов Италии. Её почти двенадцатилетняя продолжительность может быть объяснена характером правления Юстиниана. Борьба была начата и большей частью велась с весьма недостаточными средствами; алчная и рискованная завоевательная политика идёт рука об руку с плачевной слабостью военных сил. Конечно, эта алчность нашла себе поощрение в той совершенно безрассудной политике последних Амалов, которая породила между ними и народом полнейший раскол и ослабила королевство. Амаласвинта, дочь великого Теодориха, так же, как и Теодат, позднее её соправитель и убийца, благодаря римскому образованию и учёности, были оба в равной степени чужды своему племени. Амаласвинта осыпала милостями римлян и покровительствовала им; римлянам было вверено управление государством. Оба правителя окончательно запутались в изменнических переговорах с восточным Римом. Но убийство союзной Юстиниану королевы дало императору желанный повод для объявления войны. Летом 535 года, Велизарий высадился в Сицилии с 7500 человек; почти весь остров подпал его власти; одновременно в Далмацию вторгся Мунд. Несчастный Теодат был уже готов уступить Юстиниану свой трон, когда победа остготского оружия в Далмации изменила его намерение и передала власть в руки национальной партии войны. В это время Велизарий продолжал без промедления подвигаться по Нижней Италии, почти сплошь заселённой римлянами. Только сопротивление Неаполя задержало его на короткое время. Между тем король оставался бездеятельно в столице. Тогда недовольство народа перешло в открытое восстание. Род Амалов был объявлен лишённым трона, Теодат убит во время бегства, и на щит был поднят Витигес, человек не королевского происхождения. Однако, исполинская задача спасти погибающее государство была совсем не по силам храброму, но ограниченному и совершенно не способному действовать при таких обстоятельствах человеку. Вместо того, чтобы удерживать Рим, он поспешил в Равенну; его женитьба на Матасвинте, дочери Амаласвинты, должна была узаконить его королевское звание. Одновременно с этим на севере можно было наблюдать двусмысленную политику франков, которых оба противника старались привлечь на свою сторону. Тогда, по приглашению духовенства, сената и народа, 9 декабря 536 года Велизарий занял слабо защищённый Рим. Симпатии романского населения облегчили ему взятие важнейших пунктов Средней Италии. Витигес попытался по мере сил исправить свою ошибку. Он подступил к Риму со всем готским войском, и началась достопамятная осада, тянувшаяся более года, и окончившаяся, благодаря гениальному ведению защиты Велизарием, полной неудачей готов, несмотря на всю недостаточность помощи, которую могло оказывать императорское правительство своему полководцу. Занятие стратегически важного Аримина помощником Велизaрия Иоанном и его исавры принудили в марте 538 года Витигеса к отступлению. Одновременно пришли и новые подкрепления из Византии. В Пиценум прибыл евнух Нарзес с отборным войском в 7000 человек. Но инструкция, составленная императорским правительством, с умыслом в неопределённых выражениях, ставила его в почти независимое по отношению к Велизaрию положение. Как сильно упал кредит готов, показывает нам попытка Милана перейти на сторону Велизария. Двинувшись из Лигурии, Мундила занял этот важный город и соседние пункты. Теперь, наконец, удалось королю остготов путём уступки франкам Пpованса заключить с ними союз.

Готы и посланные Теодебертом бургунды покорили Милан. Вскоре прибыл в Верхнюю Италию и сам австразийский король, предмет ужаса, для готов не в меньшей мере, чем для греков. По уходу франков Велизaрий завоевал Фезулы и Ауксимум и в 539 году осадил столицу готов Равенну. Столь же ловкий дипломат, как и полководец, он сумел расстроить предложенные готам франками планы раздела Италии, как вдруг вмешательство имперского правительства, казалось, делало отчасти сомнительными все его успехи. Хозрой, обеспокоенный победами римлян, готовился вторгнуться в Сирию. Для Юстиниана, поэтому, было очень важно прекратить войну на Западе. Он предложил королю готов власть над странами по ту сторону реки По, с условием, что остальная часть полуострова должна быть римской. Но своевольное честолюбие Велизария, к несчастью для империи, помешало осуществлению этого весьма разумного плана. Он притворно согласился на предложение готов самому сделаться королём Италии. Равенна сдалась; король был взят в плен. Готские властители Верхней Италии почти все без исключения выразили свою преданность и подчинение. Казалось, что вся Италия была возвращена Римской империи. В это время Велизарий был отозван для ведения персидской войны. Не колеблясь, он подчинился приказанию, и привёз в Константинополь короля готов и сокровища королевского дворца.

Но торжество Византии было преждевременно. Близорукое разделение главного начальства между различными генералами и тяжёлое бремя финансовой системы нового правительства, как раз были теми ошибками, которыми воспользовалась партия патриотов. Националисты взялись за оружие. После двух непродолжительных междуцарствий, во время которых беспорядок достиг своего апогея, в 541 году на королевский щит был поднят Бадуила или Тотила. В течение одного года обстоятельства совершенно изменились. Римляне были разбиты в нескольких битвах. Не задерживаясь на осаде главных крепостей, готский король прошёл победоносно Среднюю Италию. В 542 году подчинился ему и юг. В 543 году пал Неаполь. Напрасно был призван в Италию Велизарий. Связанный в своих действиях, с совершенно недостаточным войском и без денег, он не мог помешать Тотиле занять в 546 году также и Рим. Жители были изгнаны из города, сам он был опустошён огнём, часть стен его срыта, и только дипломатическое вмешательство Велизария воспрепятствовало его разрушению. Но в то время как король ушёл в Луканию, Велизарий ворвался в Рим, жители вернулись обратно, и поспешно были восстановлены укрепления. Попытка Тотилы снова овладеть городом не удалась. Но и положение Велизария всё же оставалось невыносимым. Императорское правительство оставило его без поддержки. В этом нельзя винить злую волю Юстиниана: нападение северных племён на Балканский полуостров и полное истощение имперских финансов достаточно объясняют нам бессилие правительства. Велизарий возвратился в Константинополь. Рим снова перешёл в руки готов. Тотила был теперь почти бесспорно владыкой Италии. Его флот занял и опустошил Сицилию и разорил Сардинию и берег Эпира.

550-й год замечателен новым поворотом в итальянской политике Юстиниана. Герман, племянник императора, супруг остготской принцессы Матасвинты, должен был в звании генералиссимуса принять начальствование в Италии. Дело шло о том, чтобы помирить противоречивые интересы германских и римских элементов населения созданием римско-готского второго поколения. Но Герман умер в Сардике посреди своих приготовлений к войне, задержанный наводнившими Иллирик славянами и гуннами.

Наконец, Юстиниан проявил настоящую энергию в ведении войны. В Нарзесе он нашёл истинного полководца, перед военным гением которого все охотно склонялись. Снабжённый в изобилии денежными средствами, этот последний впервые мог выступить с внушительным войском, набранным большей частью среди союзных варваров. Первое место занимали в нём наёмники, выставленные по договору лангобардским королём. Несмотря на попытки франков и готов воспрепятствовать проходу Нарзеса, ему всё же удалось достигнуть сухим путём Равенны. При Тагине, в средне-итальянских Апеннинах (средина лета 552 г.) произошла решительная битва, фактически положившая конец господству готов в Италии; её можно рассматривать, как национальную гибель благородного племени. Отчаянная борьба под начальством Тейи кончилась в Кампанье поражением при Сарне (553 г.). Тем опаснее было для римлян теперь, правда, слишком поздно пришедшее вмешательство франков. Сохранение до сих пор бездеятельного нейтралитета может служить вполне достаточным доказательством политической незрелости Меровингской династии. Да и теперь действовали франки необычайно плохо. Алемано-франкское народное ополчение под начальством герцогов Левтариса и Бутилина погибло всё, частью от чумы, частью под мечом Нарзеса при Капуе. После того как было покончено с этим ничтожным сбродом при деятельной поддержке остатка готов, вся Италия снова вошла окончательно в состав Византийской империи. Столь важное переустройство вновь соединённого с империей полуострова было вверено патрикию Нарзесу.

Непосредственно примыкает по времени к ниспровержению господства остготов вмешательство в дела Пиренейского полуострова. В 554 году для поддержки претендента на корону Агилы в борьбе его с вестготским королём Атанагильдом в Испанию был послан патрикий Либерий. Кордова стала средоточием греческой провинции на юге Испании; но её непрочные пределы, которые Дан и другие представляют чересчур обширными, ограничивались главным образом несколькими важными приморскими укреплениями, каковы Карфаген Спартарский, Малага и Ассидония. Эти завоевательные войны, далеко превышавшие силы восточного Рима, воспрепятствовали гораздо более необходимой защите северной границы империи. Мы беспрестанно слышим о вторжениях гуннов, славян и антов в области, лежащие к югу от Дуная. Иллирик и Фракия являются постоянным театром их опустошительных набегов. Особенно ужасно было вторжение 540 года, распространившееся на Элладу и остановившееся только под укреплениями Коринфского перешейка. В 559 году гунны (болгары) и славяне угрожали даже самой столице; их отбросил седой Велизарий. Правительственная система укреплений, не защищённая достаточным количеством войска, оказалась совершенно бесполезной; денежная плата и подарки вместо того, чтобы удерживать алчных варваров вдали, лишь привлекали их всё снова за Дунай.

Недостаток свободных войск вследствие войн на Западе обнаружился и в слабой политике по отношению к Персии⁷. Непосредственно перед смертью Юстина старый Кавад под ничтожным предлогом начал войну, в которой сначала большую роль, как полководец, играл Велизaрий; в ней же замечательно выступление и выдающееся положение арабов: они распоряжаются в пограничных странах обеих великих империй, как вассальные князья, и до тех пор повинуются обеим великим державам, пока им это выгодно. Мундир, вассальный князь Хиры, сражался на стороне персов. В 531 году Юстиниан подчинил Xариту, сыну Габалы, родовых старейшин всех подвластных Византии сарацин и даровал ему королевский титул. Прежде всего, он обязан был отразить своих, стоящих на персидской стороне, земляков. В том же году двинулся в поход и сам персидский царь и при Каллинике наголову разбил Велизария; победа, однако, не имела в дальнейшем никаких последствий. Смерть царя и вступление на престол Хозроя в 532 году повели к вечному миру, причём Византия согласилась на унизительные условия, и прежде всего на ежегодные взносы для поддержания кавказских крепостей: Византия, во что бы то ни стало, хотела развязать себе руки на Западе. Уже через восемь лет возгорелась вторая война. Для этого вовсе не нужны были послы ни от короля Витигеса, ни от угнетённых вельмож римской Армении: Хозрой хотел войны, ибо победоносное усиление его византийского соперника пугало его. Вёл он войну с необычайной энергией. Уже в 540 году он вторгся в Сирию. Укреплённые города должны были за большие суммы покупать его удаление; пробовавшие защищаться пали один за другим, первым делом столица Сирии Антиохия. Жителей её, по древнему восточному обычаю, он переселил поближе к своей резиденции; там он заложил Хозроеву Антиохию с греческо-христианскими учреждениями. В следующие годы война в Месопотамии шла с переменным счастьем. Достойным упоминания обстоятельством была безуспешная осада персами Эдессы в 544 году: сирийские христиане твёрдо верили в чудесную защиту своего палладиума, «нерукотворённой иконы» Господа нашего. В 545 году наступило перемирие. Война продолжалась, однако, между Харитом и Мундиром; перемирие не было распространено и на Лазистан (Лазику). Эта страна, в древности Колхида, стояла к Византии, назначавшей её князей, в вассальных отношениях. Основание приморской крепости Петры и хищническое обирание со стороны византийских чиновников в высшей степени ожесточили народ. Князь Гобаз перешёл на сторону персов. Хозрой, тогда уже владыка Иверии, жадно ухватился за представившийся ему случай открыть себе доступ к Чёрному морю. Важная Петра перешла в руки персов. Но в 549 году, когда византийцы опять энергично начали войну, лазы, по обычаю всех разбойничьих государств примыкать к сильнейшему, снова обратились к ним. В 551 году Петра была снова завоёвана византийцами; в битвах последующих лет они всё решительнее одерживали верх. Таким образом, перемирие распространилось и на Лазистан, и, наконец, в 562 году был заключён на пятьдесят лет мир. По этому миру византийцы обязались к значительным ежегодным платежам; зато Лазистан был признан окончательно за ними. Это единственный настоящий успех, которого они добились на Востоке.

Как во внешней политике правление Юстиниана отмечает собой важный момент в развитии византийской истории, так и во внутреннем управлении оно замечательно целым рядом величественных начинаний. На первом месте стоят постройки. Может быть, ни один период византийской истории не отличается такой оживлённой строительной деятельностью, как правление Юстиниана. Основывались новые города, старые украшались банями, цистернами, дворцами, строились мосты. Все границы империи систематически снабжались крепостными сооружениями, которые, правда, почти совершенно не удовлетворяли своему назначению на наиболее угрожаемой северной границе. Но наиболее изумительно, соответственно характеру того временя, изобилие церковных построек. С особенным усердием Юстиниан закладывал церкви и монастыри. Эль-Акса в Иерусалиме и особенно храм св. Софии в столице до сих пор свидетельствуют о благородстве духа правителя, который мог с полным правом гордиться, что превзошёл Соломона. На что способны были ещё тогда единомышленные с ним и богатые подданные, показывает нам дело набожного банкира Юлиана – удивительная постройка Сан-Витале в Равенне, не только выстроенная на средства этого частного человека, но и украшенная богатой мозаикой.

Несмотря на весь внешний блеск, время Юстиниана нельзя назвать счастливым; необычайные несчастья посетили его. Ужасная чума 542 года, свирепствовавшая четыре года, казалась современникам знамением Божьего гнева. Многочисленные землетрясения разрушали великолепнейшие города. Особенно сильно пострадала Антиохия, постигнутая через два года после ужасного разрушения (в 526 г.) при Юстине снова тем же несчастьем. Императорский фиск постоянно принимал на себя крупную долю в расходах по отстройке городов. Почти непостижимо, как мог он, наряду с дорогостоящими войнами, хоть каким бы то ни было образом удовлетворять этим многочисленным нуждам: ведь подданные стонали под невыносимым бременем налогов. А между тем было совершено и нечто великое.

Последующим поколениям имя Юстиниана памятно благодаря той окончательной форме, которую он дал праву. Дело шло о сведении в один кодекс всех источников права, jus и leges, чем должно было быть отсечено устаревшее право, устранены контроверзы в литературе и всё довольно значительное количество правовых институтов подвергнуто преобразованию. Эта важная задача была поручена комиссии законоведов под руководством Трибониана. В 529 году появился Codex Justinianeus, собрание всех постановлений общей обязательности. В 533 году были обнародованы Дигесты (Digestae), труднейшее предприятие, сборник законов, составленный из юридических сочинений. Сверх того в Институциях (Institutiones) создано было руководство для изучения права; они должны были вместе с Дигестами получить силу закона с 30 декабря 533 года. Шестилетняя работа комиссии обнаружила многие недостатки их первой работы – Кодекса, и в 534 году появился Codex repetitae praelectionis. Юстиниан заявил торжественно, что этим, наконец, законодательство завершено. Для будущих постановлений было предусмотрено особое дополнение – новеллы (Novellae Constitutiones). После того, как этот новый законодательный труд вошёл в силу, он один только стал приниматься в судах; только по нему можно было преподавать в признанных юридических школах империи, в Константинополе, Риме и Бейруте⁸.

Наконец, должна быть упомянута также деятельность Юстиниана в церковных делах. Ни один из императоров не проводил энергичнее Юстиниана своего права надзора в церковных делах, ни один также не видел более полного признания своего верховенства со стороны церкви. Он фактически был царь и вместе первосвященник. «Против воли и приказа императора в церкви вообще ничто не может происходить», – объявляет собор 536 года. Своими обширными трактатами Юстиниан действительно влиял направляюще на догматическое развитие; доказательством являются его письмо патриарху Мине об оригенистических заблуждениях и его эдикт 543 года о «трёх главах». Нельзя отрицать, что его церковная политика стремилась по мере сил исправить тяжёлую ошибку 519 года и привлечь на свою сторону монофизитов. В Египте господствовали отделившиеся от православия; в Сирии и Месопотамии народ был на их стороне – обстоятельство, с которым каждое правление должно было серьёзно считаться. Они пользовались открытым покровительством как императрицы Феодоры, доказавшей и в этом свою политическую проницательность, так и многочисленных членов императорского дома и двора⁹. Камнем преткновения оставалось халкидонское исповедание. Напрасно Леонтий и скифские монахи перетолковывали формулы в кирилловском смысле таким образом, что при добром желании, пожалуй, возможно было бы согласиться с Севером, самым выдающимся монофизитским учителем; напрасно в своих декретах император обходил халкидонские формулы. Величайшая предупредительность на религиозном диспуте 533 года осталась без всякого влияния на монофизитов. «Боголюбезная августа» неустанно хлопотала за своих друзей и даже надеялась провести формальную отмену халкидонского исповедания. В лице Анфима был уже возведён единомышленник на столичную кафедру. Но римский папа Агапит, предупреждённый Ефремом Антиохийским, успел вовремя вмешаться. Нельзя было толкать к новому церковному отделению Запад, только что приобретённый политически, и собор 536 года произнёс анафему на Анфима и Севера. В 537 году смерть александрийского архиепископа Тимофея и вызванный ею раскол между знатью и народом в вопросе о выборе ему преемника дали императорскому правительству желанный повод добиться, при помощи неслыханных насилий, признания государственной церкви, конечно, чисто внешнего, и в этом последнем убежище монофизитов. Лишь иерархия, щедро наделённая церковными доходами разорённых монофизитов, высшее чиновничество и часть греческой городской знати стояли за церковь императора. Но все испытанные им до сих пор неудачи не отклонили его от своих униональных планов и не ослабили его болезненного стремления работать в области догматики. Одной из церковно-политических мер, и притом чрезвычайно тонко придуманной, было осуждение «трёх глав». Великий учитель антиохийской школы Феодор Мопсуестский, о котором Халкидонский собор молчит, различные творения Феодорита Кирского и Ивы Эдесского, православие которых определённо признано четвёртым собором, были теперь – сто лет спустя – задним числом осуждены. Это было не только совершенным противоречием духу Халкидонского собора и молчаливым осуждением богословия Льва Великого, но и фактическим исправлением собора и косвенным устранением, если не формальным уничтожением его. Попросту восстановили программу бывших приверженцев «акта единения». Казалось, проклятый Римом Акакий и святой Флавиан Антиохийский блистательно оправдывались. Дальше уже нельзя было идти в направленных к примирению уступках. Но всё это пришло слишком поздно. Правда, восточные патриархи и епископы, привыкшие верить, как им прикажет император, подчинились, скрепя сердце; слабый и неустойчивый Вигилий, сидевший на престоле св. Петра, поступился самым жалким образом авторитетом римской церкви перед императором, фактически управлявшим тогда церковью; пятый вселенский собор послушно вынес окончательное решение в полном соответствии с предписанием императора. Всё же, несмотря на это, обнаружилась полная неудача всего предприятия, глубоко взволновавшего всю империю: монофизиты упорствовали в своём отделении от церкви. Наоборот, Италия и Африка видели в новых постановлениях нарушение высоко почитаемого на всем Западе Халкидонского собора. Верхне-итальянские и истрийские епископы довели дело до схизмы, которая просуществовала целые поколения. Африканский же епископ Факунд Гермианский смело упрекал императора, подкрепляя свои слова ветхозаветными примерами (Осии, Дафана, Авирона и др.) в том, что он преступает границы государственной власти: только Христос обладает вместе и царством и священством, князьям же он запретил то, что свойственно священникам. Это те же ноты, что некогда слышались уже в речах Доната Великого, и которые принадлежали к исконным особенностям Запада. Цепенеющий в лояльности Восток, вероятно, тогда уже внимал им с сильнейшим удивлением и даже нравственным негодованием; однако в последующие столетия им суждено было найти отклик и в Византии.

Но все эти неудачи в стремлениях снискать любовь монофизитов не смутили Юстиниана. Ещё в последний год своего правления беспрестанно занятый догматическим творчеством император-священник выпустил оскорбительный для благочестивых ушей эдикт, долженствовавший провозгласить государственной догмой «афтартодокетизм», даже большинством монофизитов не признаваемое учение о нетленности тела Господня. Лишь наступившая вскоре смерть императора (14 ноября 665 года) спасла православное духовенство от бо́льшего насилия над совестью или от низложения и изгнания.

В то время как на монофизитов смотрели, как на членов вселенской церкви, хоть и отделившихся от неё, и обращались с ними с той предупредительной нежностью, какую обыкновенно бюрократия обнаруживает по отношению к хорошо организованным, повелевающим преданными им массами церковным обществам, с остальными, большей частью, численно слабыми диссидентами совсем не церемонились.

Целый ряд постановлений начала правления Юстиниана показывает нам, с какой энергией стремился он сделать веру императора верой всех подданных. Остатку древних еретиков, среди которых особый интерес фиска возбуждали ариане, благодаря богатству своих учреждений, был предложен трёхмесячный срок для принятия официального вероисповедания; в противном случае грозило изгнание. Это насильственное обращение было распространено и на самарян; но весь народ восстал и провозгласил антиимператора. Пришлось подавить восстание в потоках крови. Страна была разорена. В связи с этим стоят одно время настоящие инквизиционные процессы против всех явных и тайных приверженцев древней эллинской веры, которая насчитывала ещё многочисленных последователей как раз среди знати и высшего чиновничества. Наказывали конфискацией имущества и отнятием права занимать государственные должности. Ряд значительных магистратов кончил жизнь самоубийством. Центром старой веры были Афины и их принадлежащие неоплатоновской школе учителя философии. Юстиниан, которого, главным образом, интересовало большое имущество языческих корпораций, отобрал в 529 году имущество Платоновской академии и запретил преподавание в тамошнем университете философии и права; семь последних учителей переселились в Персию. Хорошо организованная языческая иерархия имела ещё в Малой Азии многочисленных приверженцев, именно, среди сельского населения. Иоанн Ефесский, сирийский историк, называющий себя предстоятелем язычников и сокрушителем идолов и пользовавшийся доверием Юстиниана, в течение целых десятилетий совершал здесь в больших размерах дело обращения: он хвалился, что крестил 70 000 человек.

Несравненно более радостную картину представляет распространение церкви вовне. Юстиниан, как на главную цель своей политико-религиозной правительственной программы, наряду с постановлением единства веры в империи, смотрел на распространение христианства среди языческих племён. Даже его дипломатические сношения должны были служить этой цели и снискивать проповедникам покровительство могущественных соседей. Таким образом, время Юстиниана, как уже и время его непосредственных предшественников, обнаруживает сильный подъем миссионерской деятельности.

Христианская пропаганда действовала с одинаковым успехом среди герулов около Сингидуна, гуннских племён, к северу от Чёрного моря, и среди народов Кавказа. Князья прибывают за крещением в столицу; народ следует их вере.

В Африке были приобретены христианству оазисы Сахары. Кровавое преследование христиан в Йемене еврейским королём Дху-Нувасом взволновало всё восточное христианство. Победоносное покорение Йемена абиссинским королём Эфиопии в 526 году было радостью приветствовано, и в южную Аравию был послан по императорскому приказанию один из египетских клириков в качестве епископа. Особенно выделялись своей миссионерской деятельностью монофизиты. Один сирийский монах проповедовал среди ортаев, вероятно, курдского племени Южной Армении. При Юстиниане александрийский клирик Юлиан начал обращение нубийцев, оконченное при его преемниках епископом Лонгином. Король и народ нобатов приняли крещение. Крестился и король «великого народа» алодеев. С тех пор нубийская церковь в течение столетий состояла в тесном единении с монофизитским патриархатом Александрии.

Между тем при всём внешнем блеске, при всём неоспоримом величии стремлений своего правления, Юстиниан всё же оставил, умирая (14 ноября 565 г.), совершенно разорённую империю. Задача сохранять свои завоевания на Западе была ей совершенно не по силам; не хватало для этого также и средств. Разве могла помочь с грехом пополам достигнутая церковная уния при глубокой, покоящейся на национальном отчуждении, ненависти между греками и латинянами! Церковно-политические мероприятия императора являются, поэтому, цепью ошибок; они, собственно, вскормили национальные сепаратистские стремления сирийцев и египтян. Тогдашнее время скрывало движущие им идеи и под церковным одеянием. Монофизитское учение служило востоку средством красноречивого выражения своего национального чувства, которому римская императорская идея становилась всё более чуждой. Отторжение восточных областей от монархии, совершившееся в VII столетии, приготовлено было в особенности церковной политикой Юстиниана, так же как его завоевательная политика, отвлекавшая все силы империи для западных провинций, ослабила действия на Востоке.

Юстин VI (565–578 гг.), племянник Юстиниана, назначенный им своим наследником, овладел троном и удерживал его, смиряя иногда силой недовольных принцев императорского дома, главным образом благодаря необычайной энергии своей супруги, честолюбивой Софии, и начальника дворцовой гвардии Тиверия. Периодически возвращавшееся, наконец, совсем овладевшее императором умопомешательство было причиной возведения Тиверия в сан кесаря (574 г.). С этих пор последний фактически вёл дела управления вместе с императрицей Софией и позднее наследовал трон (578–582 гг.).

Оба эти царствования отмечают собою важный поворотный пункт. Уже при Юстиниане официальная фикция латыни, как государственного языка, начинает падать; теперь латынь всё решительней вытесняется греческим языком. На эту перемену указывают нам также лангобардские и сирийские хронисты, когда они начинают Маврикием ряд «греческих» императоров.

Во внутреннем управлении бережливость Юстина была очень благодетельна для государственных финансов, но, конечно, увеличивала нелюбовь к правительству. Напротив, столь же популярная сколь безалаберная расточительность Тиверия положила, собственно, основание для трудностей следующего царствования.

В церковном отношении оба государя были вполне православны. Их пагубная уступчивость столичным патриархам, которым они дали полную свободу или даже поддерживали в преследованиях монофизитов, окончательно довершила отчуждение восточных провинций.

Во вне перемены на престоле после смерти Юстиниана означают полный разрыв с предшествующей политикой. Положение империи настоятельно требовало, чтобы императорское правительство главное внимание обратило на обеспечение северных и восточных границ. Первое место занимают, поэтому, отношения к народам, живущим к северу от Дуная, и к персам. Запад, напротив, отходит на задний план. В степных областях востока возникло могущественное тюркское царство, с хаканом которого византийцы вскоре вступили в дружественные дипломатические сношения. Гораздо важнее был новый племенной элемент, авары, появившийся в конце царствования в расположенных к северу от Дуная областях. На востоке Венгерской равнины их власти подчинились славянские племена; вскоре вмешались они с успехом и в дела вечно враждовавших между собой германских королевств лангобардов и гепидов в Паннонии. Эта смена отношений требовала серьёзнейшего внимания со стороны Византии.

Новое правительство проявило по отношению к этим опасным врагам решительную политику. Ежегодная дань, к которой Юстиниан приучил аваров, была отвергнута его преемником; к тому же авары были вовлечены в ожесточённую войну между лангобардами и гепидами. Их вмешательство в пользу лангобардов помогло довершить гибель гепидов в 567 году. Византия не предприняла ничего в интересах последних. Авары, по уходу лангобардов господствующий народ на Венгерской равнине, а также и славянские племена стали теперь всё сильнее угрожать придунайским провинциям. Византия проявила здесь большую энергию и, в общем, боролась с честью; однако, несмотря на личное командование Тиверия, византийское войско потерпело тяжёлое поражение. Мир куплен был лишь ценой дани. В правление Тиверия была потеряна важная пограничная крепость Сирмий. Этим обстоятельством решена была судьба северных провинций.

Теперь ясно обнаружилось, что завоевательная политика Юстиниана была не под силу империи. Когда лангобарды ворвались в 568 году в Италию – призвание их Нарзесом позднейшая басня, – императорское правительство было не в состоянии могучим напряжением своих сил удержать эту важную провинцию. В течение немногих лет победоносные завоеватели подчинили себе Северную Италию и Тусцию; в Сполето и Беневенте (571 г.) повелевали лангобардские герцоги. Укреплённые города, устоявшие при первом натиске, также капитулировали один за другим перед лангобардами: в 572 году Тичино, в следующем поколении Падуя и Кремона. Византийские владения ограничивались скоро, если не считать Южной Италии и Сицилии, Равенной и соседними городами Эмилии и Пентаполя, далее областью Рима и Неаполя; сюда же нужно причислить города лигурийского и венецианского побережья. Расстроенный Велизарием план раздела оставил бы византийцам гораздо больше, и, вместо «не достойного никакого имени», «вонючего» народа лангобардов, они имели бы соседями рыцарски-благородную восточно-римскую расу. Таким образом, последующему времени на каждом шагу пришлось искупать вольные и невольные ошибки, из которых состоит изумительная великодержавная политика этого Людовика XIV VI столетия.

Силы Византии особенно были ослаблены персидской войной. Повод дали армяне, которые, будучи крайне оскорблены вызывающей постройкой храма огнепоклонников в их духовной столице Двине, восстали в 571 году против Персии, искали и нашли помощь в Византии. К ним примкнули иверы. Началась война, продолжавшаяся с беспрестанно прерывавшими её мирными переговорами двадцать лет. Пока византийцы безуспешно осаждали Низибию, персы покорили в 573 году важную крепость Дару; вся Сирия была опустошена ими. Тиверий, сделавшись регентом, добился перемирия, из которого, однако, исключена была Армения. В 575 году Xозрой проник оттуда до Каппадокии и сжёг Севастию и Милитиму. Но, дважды разбитый наголову превосходными византийскими силами, персидский царь с трудом спасся за Ефрат. Армения осталась в руках византийцев. Между тем, уже в 576 году они были снова изгнаны, и война продолжалась. Comes excubitorum Маврикий, которому вверено было начальствование на востоке, с успехом перенёс театр военных действий на персидскую территорию. Счастливому завершению столь часто возобновлявшихся мирных переговоров помешала смерть Хозроя в 579 году. Тиверий энергично продолжал войну, против его воинственного сына и преемника Гормизда. В 581 году римляне одержали при Константине блестящую победу.

Год спустя, Маврикий (582–602 гг.) сам вступил на престол. Во внутреннем управлении он старался бережливой финансовой политикой удовлетворить многообразные нужды империи, чем и положил, конечно, основание той нелюбви, которая в конце концов стоила ему трона. В церковных делах он целиком следовал политике своих предшественников. Преследования монофизитов всё же были ограничены, благодаря столичному патриарху Иоанну IV Πостнику. Этот святой аскет безупречнейшей жизни и незапятнанного православия выказал по отношению к благочестивым людям, уклоняющимся в догме, терпимость, большей частью чуждую иерархам всех вероисповеданий. Зато тем безжалостнее вело правительство процессы против мнимых язычников в Сирии. Фанатическая монофизитская толпа причислила к ним также патриарха государственной церкви в Антиохии. Последний, впрочем, прекрасно знал свою паству и доказал чистоту своей веры, выстроив большой цирк, «церковь сатаны», как, вздыхая, жаловались благочестивые диссиденты. Много значительнее был спор с древним Римом. Папа Григорий I (590– 604 гг.) оспаривал, как новшество, введённый его новоримским коллегой титул вселенского патриарха; и оспаривал в действительности без всякого на то права, ибо титул был уже в употреблении около столетия, и никогда не отрицался Римом. Правительство и восточные патриархи стали целиком на сторону столичного иерарха, который победоносно удержал свой титул. На трогательные жалобы папы император и всеми уважаемый Анастасий Антиохийский ответили довольно пренебрежительно: им, очевидно, всё дело казалось незначительной перебранкой. Впоследствии и Рим без шума отказался от своей позиции.

Персидская война продолжалась ещё несколько лет с переменным счастьем. За целым рядом византийских побед последовало в 589 году взятие важного Мартирополя. Но тут дела приняли совершенно неожиданный оборот, отдавший судьбы соседнего государства в руки византийских владык. Возмущение полководца Ваграм-Чобина стоило персидскому царю трона и жизни; его сын Хозрой II Парвез бежал к византийцам. Маврикий вступился за него, и поход 591 года восстановил его на родовом троне. Но насколько Маврикий был счастливый полководец, настолько же он был плохой дипломат. Он вовсе не сумел использовать необыкновенно благоприятно сложившихся обстоятельств. По миру возвращены были только Дара и Мартирополь; далее, персидский царь уступил римлянам бо́льшую часть персидской Армении. Напротив, важная Низибия осталась в руках персов.

На западе новое правительство также проводило твёрдую политику. Не лишено значения то обстоятельство, что при Маврикии впервые появляется титул экзарха в Равенне и Карфагене. Италия и Африка, в равной степени угрожаемые лангобардами и маврами, получили в лице экзархов военных правителей с широкими полномочиями, подчинивших себе постепенно и гражданское управление. Учреждение обоих экзархов является прелюдией к вступающей в VII веке в жизнь фемной организации. В целях возвращения Верхней Италии Маврикий заключил союз с франками. Особенную деятельность проявил предприимчивый экзарх Смарагд. Прочных успехов достигнуто не было, зато всё-таки этим был положен предел дальнейшему наступлению лангобардов.

Беспрестанной опасности подвергалась северная граница империи. С аварами, правда, мир был куплен за повышенную дань, зато вторгались, подстрекаемые ими, подвластные им славянские племена. По свидетельству современных сирийских писателей, авары¹⁰ и славяне проникли далеко на юг. В 581 году они не только нападают на Фракию, но оседают отрядами в окрестностях Фессалоник и проходят до Пелопоннеса, где и остаются. Согласно одной поздней и по достоверности сомнительной легенде, как раз в это время жители лакедемонского «голодного» Эпидавра бежали от надвигающихся славян на близлежащий скалистый остров, и, таким образом, положили начало столь важному позднее торговому центру Монемвасии. В самом деле, ещё полтора столетия спустя моряки называли Кинурию «славянской областью». Как силён был славянский элемент в эллинских областях, показывает то обстоятельство, что в следующем поколении (623 г.) славянский разбойничий флот напал на Крит и разграбил его. Но следует – что уже давно признано – отнести к области сказок смелую гипотезу Фалльмерайера о страшном избиении всего несчастного племени эллинов (за исключением некоторых приморских крепостей) и о полнейшей славянизации Эллады и Пелопоннеса при Маврикии. Об её опровержении, во всяком случае, позаботились не теперешние эллины, которые руководятся больше патриотическими, чем научными основаниями. Главная заслуга принадлежит немцу Карлу Гопфу (C. Hopf), который своим осмотрительным исследованием отнял почву у дикой фантазии Фалльмерайера; но, конечно, и он в своём отрицании каких бы то ни было глубоких следов славянских набегов при Маврикии, зашёл слишком далеко в противоположном направлении и работал не всегда методически. Не подлежит никакому сомнению, что вовсе не столь незначительная часть теперешних эллинов состоит из огречившихся славян. Для Греции это произведённое в умеренном размере смешение народов было счастьем, ибо старые народы, живущие в строгом отчуждении, останавливаются в своём развитии и хиреют; стоит вспомнить, например, исландцев. От этого предохранила Элладу проникшая в V и VI столетиях славянская кровь. Совершенно славянизирован был в этом и последующем поколении север Балканского полуострова, теперешние области сербско-кроатского и болгарского языков.

В 583 году в руки аваров и подвластных им славян перешли Сингидун, Виминаций и другие дунайские крепости. В 587 году подпали их власти города Мизии: Ратиария, Доростол (Драч) и другие до Маркиануполя. Страна южнее Балкан до Адрианополя попеременно подвергалась нашествиям аваров и славян. Перемена наступила в 591 году, когда Маврикий мог, наконец, по заключении мира с Персией, направить на защиту европейских провинций гораздо больше боевых сил. Вследствие этого война возгорелась с удвоенной яростью. Авары осадили Фессалоники и угрожали самой столице. Но в 593 году, выдающийся византийский полководец Приск вторгнулся за Дунай и в 601 году одержал над ними большую победу, сначала под Виминацием, а затем, подвигаясь по северному берегу, на берегу Тиссы, в бывшей области гепидов. В следующем году воевали также удачно. Однако войска, раздражённые неуместной бережливостью императора, подняли открытый мятеж, когда им в 602 году пришлось зимовать по ту сторону Дуная. Характерно для этого солдатского мятежа, что во главе стал офицер низшего ранга, центурион Фока. Маврикий попробовал удержать за собой столицу, вооружив цирковые партии «зелёных» и «голубых». Но, когда армия направилась к столице, здесь тоже разразилась революция. Растерявшийся император счёл всё потерянным, и бежал со своим семейством на азиатский берег. В ноябре 602 года Фока (602–610 гг.), был венчан императором; немедленно за своим вступлением он приказал умертвить низвергнутого императора. Многочисленные смертные приговоры должны были укрепить власть узурпатора. Исторические повествования, находящиеся целиком под влиянием позднего врага императора, рисуют этого последнего в самых мрачных красках. В данном случае они, кажется, не отступают от истины: более грубого и неспособного правления восточный Рим ещё никогда не видал¹¹.

Хозрой воспользовался переменой на троне, чтобы под видом мщения за своего «отца» Маврикия возобновить враждебные действия; Нарзес, один из способнейших генералов востока, гроза персов, возмутился в Эдессе и вступил в сношения с Хозроем. Чтобы быть в состоянии сосредоточить все свои силы на востоке, Фока заключил с аварами мир, повысив ежегодную дань. Нарзес сдался, полагаясь на слово императорского племянника и полководца Доментиола, но был вероломно умерщвлён Ф οкой. Персы одержали целый ряд побед. В 606 году пала важная пограничная цитадель Дара; Сирия и Месопотамия были наводнены конными отрядами персов. В 608 году они прорвались через Малую Азию даже до Халкидона.

В столице настроение чиновников и знати по отношению к правителю было в высшей степени враждебное. Только с помощью кровавого террора мог Фока удерживать свою власть. В это время способнейший генерал Приск, которого Фока сделал своим зятем и возвысил в степень comes excubitorum, вошёл в сношения с экзархом Африки Ираклием и его братом Григорием. Эти последние с некоторого времени уже приготовились к борьбе. Сын Григория, Никита, двинулся сухим путём в Египет и завладел после упорной битвы Александрией; в то же время сын экзарха, Ираклий, поплыл с африканским флотом прямо к столице. В начале октября 610 года флот вошёл в гавань Византии, не встретив серьёзного сопротивления. Фока пал жертвой народной ярости; с ним вместе погибли руководящие люди его правления Доментиол, Вонос и Леонтий. 5 октября 610 года сенат и народ торжественно провозгласил Ираклия августом и он был коронован патриархом Сергием.

С Ираклия мы опять можем начать новый исторический период: его царствование одновременно и последняя плита на гробнице умирающего времени и начало новой эпохи. Эллинская классическая культура, проявившая ещё свои жизненные силы особенно в исторической литературе (Приск, Малх, Прокопий, Агафия, Менандр), дала свой последний отпрыск в Феофилакте Симокатте, клиенте гениального покровителя науки патриарха Сергия. Вскоре за этим наступает полуторавековой период полного варварства. Ужасная борьба за существование с Востоком, продолжавшаяся всё это время, заставила замолчать и муз и законы. Конечно, только педанты могут презрительно думать и говорить о подобном бесплодном в литературе времени; но с древнегреческим великолепием тогда было надолго покончено. К этому моменту мы лучше всего можем отнести начало новой эпохи. Мы покидаем классическую древность и вступаем на порог переходного времени.

Со времени отречения племянника Юстиниана пурпурная мантия доставалась почти исключительно военным. Ираклий (610–641 гг.)¹² был тоже военным; он происходил из семьи, уже в течение двух поколений занимавшей высокие посты на военной и гражданской службе. Он был предназначен быть правителем и имел счастье опять основать династию, процветавшую в течение пяти поколений. Во главе империи теперь стоял гениальный полководец и способный организатор и политик. Но положение было почти отчаянное. Европу опустошали авары и славяне; в Азии делали набеги персы; все укреплённые города дрожали перед ними; персы перешли Евфрат. После крупной победы над римлянами их власти в 611 г. подпали Антиохия, Апамея, Емеса и каппадокийская Кесария. Многократно начинаемые императором мирные переговоры кончались неудачей, так как Xозрой питал надежды на окончательную победу над ромейской империей; и события последующих лет, казалось, оправдывали его предположения. В 613 г. персидский полководец Шарбараз взял Дамаск; в 614 г. он перешёл Иордан и занял Иерусалим. Святой град был превращён в пепел, его население перебито или переселено в Персию; также и патриарх Захария и "животворящее древо«, святой крест, были отправлены в Ктесифон. Это событие вызвало необычайное возбуждение. Как безмерное несчастие была воспринята потеря палладия веры далеко за пределами ромейской империи всем христианством и прежде всего благочестивым народом франков. Только св. губку и св. копьё спас, по крайней мере, патрикий Никита и доставил в столицу империи. Шахин, второй персидский полководец, прошёл в 615 г. до Халкидона; однако диверсия византийского полководца Филиппика в Армению принудила его пока возвратиться. Но в 619 г. персы завоевали Анкиру и вследствие этого стали господами путей сообщения, соединявших столицу с Сирией и Азией. В том же году под власть персов попал Египет, необходимый для снабжения продовольствием столицы, со своим главным городом Александрией.

Понятно, что в припадке отчаяния император думал спастись в Африку. Но его удержали вельможи синклита и патриарх Сергий, патриот и государственный ум. Безмерность политического несчастия вызвала, как в 1806 г. в Германии, продолжительный нравственный и политический подъём. Ираклий использовал следующие годы, чтобы восстановить и заново обучить армию, во времена Фоки совершенно расстроенную и почти уничтоженную.

Весной 622 г. он составил регентство из своего несовершеннолетнего сына и соимператора Константина под руководством патриарха и патрикия Воноса (Βόνοσος) и отправился затем в поход против персов. Экспедиции императора имели характер крестовых походов: они были направлены против разрушителя св. града и похитителя св. Креста. Подобно тому, как во время взятия Константинополя – корабли его флота были украшены образом Богоматери, так и теперь войска и их вожди думали, что они будут сражаться под явным покровительством Пресвятой. Ираклий уже достиг персидской границы, когда его принудило к возвращению вторжение аваров. Гораздо более значительной была вторая экспедиция, начатая в 624 г. Император победоносно прошёл через Армению до Адербейджана, где разбил самого персидского царя и разрушил в Гандзаке знаменитый храм огня – война вследствие этого ясно отмечается, как война религиозная. Но он должен был отказаться от попытки пройти в собственно Персию через мидийские проходы, так как против него двинулись Шарбараз из Малой Азии и Шахин с вновь набранным войском. Он двинулся в северные местности, где нашёл в иверах, лазах и авазгах важных союзников и драгоценнейших соратников для всевозможных дел при условии регулярного платежа жалованья. В 625 г. против него действовало и третье персидское войско под предводительством Шараплакана. Ираклий должен был отступить к северу, в страну гуннов. Отсюда он опять двинулся в персидскую Армению и в начале зимы одержал блестящую победу над Шарбаразом, которой он не мог, однако, использовать. Напротив того, он пошёл обратно со своими истощёнными войсками через Тавр и Сирию в Малую Азию, и персы не смогли ему помешать.

Летом 626 г. мы встречаем императора в Лазике, уже занятого третьим походом. Ему удалось заключить союз против персов с могущественным хазарским ханом, господствовавшим в русско-киргизской равнине. Но совместная осада Тифлиса не привела ни к какому результату. После утомительных переходов в средине зимы следующего года дошло, наконец, до большого и решительного сражения при Ниневии 12 дек. 627 г., которое уничтожило персидское войско. Непосредственно после этого был разгромлен и разрушен ряд царских замков, среди них резиденция Хозроя Дастагерд, и освобождено много христиан. Поход на Ктесифон оказался невыполнимым, так как персы разрушили все мосты через Нахарван, и стали по ту сторону последних. Ираклий предпринял опасное возвращение через горные местности Мидии. Он достиг счастливо границы, перешёл Малую Азию, и при безмерном восторге населения победоносный император вступил в свою столицу. Уже на пути его настигло известие о катастрофе, постигшей персидского царя. Сын последнего Сирой просил мира и получил перемирие. Персидские войска очистили римские провинции, которые Ираклий опять кое-как привёл в порядок; последним ушёл в 629 г. из. Египта Шарбараз. В том же 629 году св. Крест был снова отослан в Иерусалим. Сам император со всем духовенством при восторге народа водрузил опять крест (14 сент. 629 г.), и с тех пор церковь торжественно стала праздновать ежегодно праздник Воздвижения Креста. На всё христианство это дело императора Ираклия произвело самое сильное впечатление, продолжавшее жить в течение столетий. В следующем году, кажется, был, наконец, заключён с Персией формальный мир.

Ираклий стоял на вершине своей славы. Персидское царство было поколеблено и ослаблено постоянными переменами на троне, и таким образом казалась устранённой навсегда опасность на востоке.

В то время как вся сила империи была сосредоточена на восточных делах, на западе произошли важные потери. В 616 г. сдались вестготскому королю Сисебуту ещё принадлежавшие империи приморские города, и его преемник Свинтила окончательно положил конец немногим остаткам восточно-римских владений на пиренейском полуострове. Точно также при Ираклии пришлось окончательно оставить дунайскую линию, с трудом удерживаемую уже Маврикием. Область между Дунаем и Балканами давно уже была наводнена славянскими поселенцами. Позднейшее известие сообщает, что сербы и хорваты в правление Ираклия заняли исторические места своего поселения, и утешает себя тем, что эти племена будто бы пришли сюда по соглашению с императором против аваров. На самом деле произошло как раз наоборот. Византия с трудом удерживала власть над далматинскими приморскими городами. Гораздо более страшной была опасность со стороны аваров. В 623 г. они прошли почти до столицы, и только значительным увеличением дани правительство купило мир. В то же время славяне всё в большем числе вторгались в европейские провинции; их лёгкие лодки, грабя, дошли в 623 г. до Крита. Ещё ужаснее было нападение 29 июля 626 г.: авары и славяне теснили столицу с суши и моря, и одновременно на азиатском берегу у Халкидона стоял Шарбараз со своими персами. Но геройский гарнизон отбил все нападения: в августе славяне и авары должны были опять отступить.

После этого последнего страшного напряжения авары перестают быть опасностью для империи. Славянские племена продолжали и в следующие десятилетия начатое в правление Маврикия заселение балканского полуострова; они поселились плотными массами в Мизии, Македонии, Элладе и Пелопоннесе. Теперь впервые выступают с особым значением урало-алтайские болгары, давно упоминаемые среди дунайских племён. Именно, после упорядочения восточных дел Ираклий вступил в союз с их князем Кувратом, чтобы воспользоваться им против аваров и славян. Куврат сполна выполнил возложенные на него ожидания, и благодарный император возвёл его в сан патрикия. Авары были ограничены теперь Паннонией.

Победоносное окончание персидской войны повело в политическом отношении к возврату монофизитских провинций Сирии и Египта, долее десятилетия оторванных от империи. Совершенно естественно, что одной из самых ревностных забот правительства было снова морально завоевать жителей этих ставших национально и религиозно чуждыми византийскому государству восточных областей, и оно надеялось сделать их путём религиозной унии снова доступными имперской идее. Император сам совещался с самыми выдающимися иерархами яковитов. Сверх всяких ожиданий уния состоялась. Предложенная по совету столичного патриарха Сергия, действительно превосходного администратора и очень рассудительного церковного политика, формула: »Состоящий из двух природ богочеловек всё произвёл единой богочеловеческой энергией«, вполне соответствовала старому учению церкви и нашла полное сочувствие у египтян и сирийцев. Епископ Фасиса Кир, с которым император познакомился во время своего кавказского похода, после своего возведения на александрийский престол оказался в высшей степени удобным и способным орудием императорской политики. Созванный в Армении, ставшей опять в зависимые отношения к Византии, католикосом Эзром синод заявил о своём полном согласии с учением «боговозлюбленного» императора. И самым важным было то, что рука об руку с Сергием шёл римский епископ Гонорий, мягкий и рассудительный человек. Казалось, что всё складывалось самым лучшим образом, как вдруг неожиданно весьма резко выступил против с трудом установленного учения унии вновь избранный иерусалимский патриарх Софроний, превосходный учёный и благочестивый аскет из школы александрийского патриарха Иоанна Милостивого (610–619 гг.), но вместе с тем страстный и бестактный ревнитель. Громадное впечатление произвело мнение этого иерарха, равно уважаемого и за свою учёность и за благочестие. Благочестивые люди вздыхали и объявляли повреждённой чистоту веры. Напрасно благоразумные епископы нового и старого Рима старались успокоить «гневного святого». Как обычно бывает, он счёл себя обязанным повиноваться более Богу, чем людям, и остался глухим к самым убедительным представлениям. Ираклий старался действовать примирительно и издал в 638 г. составленный Сергием указ (ἕκθεσις), который не был способен, однако, успокоить бурю своим ясным признанием учения о единой воле. И в западных провинциях, Италии и Африке, распространилось сильное возбуждение и раздуваемое духовенством прямо революционное настроение. Бывший тайный секретарь императора св. Максим, основательно изучивший философию Аристотеля, тонкий диалектик, прямо-таки нелояльным образом повысил раздражение африканцев и по мере сил увеличивал правительству затруднения своей мало благочестивой ревностью. Таким образом, правительство, когда ему в высшей степени угрожали новые военные опасности, видело себя ослабленным внутри государства религиозным спором.

Со времени крушения персидского могущества восточные дела казались благоустроенными. Как могли в Византии предчувствовать, что Аравия, страна, лишённая истории, вдруг воссияет подобно метеору, и станет носительницей могучей всемирно-исторической будущности! Как могли римляне предвидеть, что радостно-религиозный военный энтузиазм ислама станет столь ужасным для империи! К первым нападениям мусульман, не имевшим заслуживающего упоминаний успеха, в столице отнеслись очень легко. Но когда в 634 г. в их руки попала Бостра, столица византийской провинции Аравии, император самолично появился в сирийской столице Антиохии. Но его полководцы сражались неудачно. В 635 г. пал Дамаск; важнейшие сирийские города капитулировали, и в 636 г. большая битва при Ярмуке окончательно решила судьбу Сирии. Только что восставший из пепла св. град после двухлетней осады был передан в 637 г. по договору Омару патриархом Софронием. С завоеванием Месопотамии и Едессы весь восток оказался в руках арабов. Симпатии христиан монофизитов часто стояли на стороне завоевателей и, по крайней мере, отчасти, объясняют эти беспримерные успехи.

Под руководством Амру арабы утвердились и в Египте. Вблизи Ликополя и затем при Илиополе греки были разбиты. Вавилон, Никиу и другие города были взяты штурмом. Когда Ираклий умер 11 февраля 641 г., почти вся страна, за исключением Александрии, была в их руках. Уполномоченный новым правительством патриарх Кир вёл переговоры с Амру и заключил договор. Но вследствие вторичной смены на троне трактат отказались признать в столице, хотя решительно не имели сил поддерживать в течение продолжительного времени при помощи флота сильно теснимую Александрию. 29 сентября 643 г. победоносный Амру въехал в город Нила. И в Египте ненависть коптов к грекам оказала большую помощь завоевателям. Всё дело Ираклия было разрушено, и империя была ограничена Малой Азией, Балканским полуостровом и рассеянными владениями на латинском Западе.

После смерти Ираклия во власти хотела утвердиться его вторая супруга, честолюбивая племянница Мартина, с, которой он вступил в брак к величайшему соблазну церкви. Но армия возложила правление на его обоих сыновей: Константина II, долголетнего соправителя покойного императора, и его младшего брага Ираклия (Ираклеона), сына Мартины. Уже давно болевший Константин, бывший действительным правителем, умер уже 24 мая 641 г. Обвинение его мачехи в отравлении распространилось тотчас, и после смены на престоле было официально высказано, но, несмотря на это, не заслуживает доверия. Ираклеон был теперь, признан в столице императором. Фактически правили Мартина и патриарх Пирр. Но армия и её вожди стояли на стороне детей умершего императора. Уже осенью 641 г. император и его мать были свергнуты, и малолетний сын Константина, Констант II (официально Константин III) был провозглашён императором (641–668 гг.).

Большие территориальные потери империи в эпоху Ираклия принесли ей косвенно пользу. Национально чуждые и непокорные элементы населения были выделены. Жители Малой Азии и тех частей Балканского полуострова, которые признавали власть императора, образовали по вере и языку совершенно однообразную массу, надёжно лояльную. К этому присоединяется организация фемного строя. Уже Юстиниан и его преемники сделали первые шаги к замене старого диоклетиановского разделения военных и гражданских властей концентрацией всего управления в руках главы военной власти. Военные затруднения Ираклия и его преемников заставили правительство разложить Малую Азию и постепенно всю империю на ряд военных округов – фем. Стоявшие во главе них генералы-стратиги вместе с высшей командой над войсками соединяли в своих руках и гражданское управление. Достроена и улучшена была эта система гениальными императорами сирийской династии. Она спасла империю¹³.

Констант показал себя непоколебимым и самостоятельным государем, вполне доросшим до своей трудной задачи. Ценой неслыханных усилий удалось задержать арабское вторжение. Предприимчивым наместником Сирии, Μоавией, был уже организован флот. В 648 г. Моавия напал на Кипр и взял столицу Константию; годом позже был разрушен Арад. В 654 г. арабы разграбили Родос; точно также византийцы потеряли Армению вследствие измены местного государя. Огромный флот, высланный против самой столицы, победил в 655 г. у ликийского берега императорский флот. Но смерть халифа Отмана и последовавшие за ней внутренние замешательства принудили Μоавию в 659 г. не только к заключению мира, но даже к платежу империи дани. В 663 г. возобновились враждебные действия. Ежегодно арабы нападали на Малую Азию. В 668 г. они прошли до Халкидона; Аморий был завоёван, но вскоре опять потерян. Ничего прочного они не достигли: усиление военных сил империи охранило её от значительных потерь. Мирным временем император воспользовался для похода против «Склавонии», т. е., по-видимому, против македонских племён, угрожавших Солуни. Многие их них были принуждены платить империи дань.

Во внутренних делах восточный Рим всё ещё душили монофелитские споры. Запад энергично протестовал против императорского учения. Честолюбивый экзарх Африки Григорий, друг монахов, сделал главной квартирой православия свою провинцию, куда стекались во множестве беглецы из завоёванных восточных провинций; он провозгласил себя императором. Но его эфемерная власть, основанная на «правоверии», пала уже в 647 г. под ударами победоносно наступающих арабов. Африка почти целиком попала в их руки. Император, желая восстановить церковный мир, издал в 648 г. указ (Τύπος), который запрещал всякие споры о числе воль и энергий. Но самый выдающийся идейный вождь монахов св. Максим отрицал за императором право вмешательства в дела веры, и на латеранском соборе 649 г. папа Мартин И торжественно осудил монофелитское учение вместе с указами (Ἔκθεσις и Τύπος). Император выказал, однако, необычайную энергию, придерживаясь старой традиции Востока в противоположность новому учению о свободе церкви. В 653 г. папа Мартин был арестован равеннским экзархом и доставлен в столицу, где против него начали процесс. Он умер в изгнании в Херсоне; впечатление получилось желательное, так как его преемники, Евгений и Виталиан, выказали себя необычайно послушными правительству. Подобная же судьба постигла и св. Максима, который был сильно замешан в африканской революции и сильно заподозрен в государственной измене. Восстановление церковного единения со старым Римом дало ясное выражение императорской победе.

Не только церковные замешательства, но и политические отношения направили внимание императора на запад. Вследствие массового наплыва беглецов из утраченных восточных провинций Сицилия стала превращаться в греческую провинцию – ценное укрепление византийского господства на западе. Почти все папы последующего времени происходят из этих сирийских и греческих эмигрантских семейств. Из этого обстоятельства совершенно превратно выводили определённую политическую тенденцию византийского правительства, в то время как здесь следует видеть доказательство преимущественного положения этого элемента в близком к патриарху старого Рима клире. Уже в 652 г. арабы сделали нападение на этот остров, но это был только разбойничий набег в крупном размере; во всяком случае, было уместно выступить тут против них серьёзно. Император явно имел далеко идущие планы, когда он в 662 г. поплыл с сильным флотом через Афины в Тарент. Предстояло сделать опять, как в былые времена, центром тяжести империи в течение долгого времени запущенные внешние её посты, западные провинции. Старый Рим должен был снова стать столицей. Но император, посвятивший с большим упорством позднейшие годы своей жизни этой романтической политике восстановления империи, не смог выполнить даже первого её условия, отвоевания Италии от лангобардов. Безрезультатно прошли его попытки снова подчинить Византии беневентское герцогство. После кратковременного посещения Рима император сделал своей постоянной резиденцией Сиракузы, направив свои взоры на Африку. Здесь удалось отвоевать Карфаген и несколько других приморских крепостей. Но из двух посланных императором византийских флотов один был побеждён арабами, другой разбит бурей. Современники громко жаловались на тяжёлое бремя и на притеснения, которые налагало на западные провинции это чрезвычайное напряжение сил империи. Всё вздохнуло свободно, когда могучий император закончил свою жизнь в 668 г. под ударами убийц в сиракузских банях.

В Сицилии императором был провозглашён армянин Мизизий (Межеж), который нравился солдатам, как некогда Гелиогабал, только своей телесной красотой. Однако сын Константа, Константин IV Погонат (668–685 гг.), ведший до сих пор в Византии дела правления, явился в Сицилию с большим флотом и положил скорый конец узурпации. На обратном пути отряды анатолийской фемы принудили его сделать соимператорами своих братьев Ираклия и Тиверия. Солдаты хотели – характерно для вполне теологического образа мыслей века – иметь на земле отображение небесной Троицы. Лишь в 680 г. смог Константин опять достигнуть единодержавия, которое он разделил потом со своим юным сыном Юстинианом II. Константин занял трон юношей; он показал, что вполне вырос для своей тяжёлой задачи. Исповедники ислама страшно напрягали свои силы. Почти ежегодно они проходили через Малую Азию. В 669 г. состоялась в Сицилии высадка египетских сарацин. Но главный удар был нанесён самой столице. Неутомимый и воинственный Моавия подготовлял в 672 г. грандиозную морскую экспедицию. С апреля и до сентября 673 г. флот стоял перед Константинополем; но все его нападения были отбиты вследствие умелой организации императором обороны. И более всего вспоминают краткие известия хронистов о греческом огне инженера Каллиника; брандеры византийского флота истребили арабские суда.

Когда арабы овладели Эгейским морем и заняли мимоходом в 674 г. Крит, они из своей главной базы Кизика с беспримерным упорством стали возобновлять ежегодно летние набеги на столицу, с одинаковым неуспехом. В 677 г. блокада была снята; гордая армада была почти совсем уничтожена бурями у памфилийского берега и нападениями кивиреотского флота. В то же время мардаиты, христианские разбойничьи шайки таврских гор, укрепились в Ливане, и беспокоили соседние области своими набегами, доходившими до Иерусалима. Моавия должен был купить тридцатилетний мир платежом ежегодной дани. По отношению к нападениям Востока Византия показала себя оплотом христианской цивилизации; современники признали великое значение восточно-римского подвига, и многочисленные посольства аварского кагана и западных королей и наций поздравляли императора с достигнутым им триумфом.

Во время этих событий в центре империи второй город балканского полуострова, Солунь, находился под угрозой почти ежегодных нападений осевших в Македонии и Фессалии славянских племён. Особенно ужасным было нападение 675 г., когда город был заперт с суши и с моря. В 677 г. под его стенами появляются и авары. Но город спасли отсутствие единства и раздробленность славян, и геройское сопротивление горожан, руководимых архиепископом Иоанном. Как в столице приписали удачу победителей милосердой Богоматери, так в Солуни она была отнесена к св. Димитрию.

Гораздо более значения имело появление болгар на византийской почве. Самые древние поселения этого финно-угорского народа находятся на востоке сарматской низменности. Но многочисленные орды давно отделились и направились к западу. Одна из них сидела в углу между Днестром, Дунаем и Чёрным морем. В правление их предприимчивого князя Исперихa (Aспарух у греков) их походы распространились до Мизии. Хорошо осознавая опасность, Константин выступил против них с величайшей энергией. В 679 г. он появился на нижнем Дунае со своими сухопутными и морскими силами. Но поход – вероятно вследствие неожиданной болезни императора – прошёл совсем неудачно. Греки должны были очистить страну между Дунаем и Балканами. Здесь Исперих основал новое царство, которого центром сперва была Варна, вскоре Преслав и Дристр (Силистрия). Болгары оказались народом, обладающим в качестве властвующего племени выдающейся политической ловкостью и большим организаторским талантом. Славяне придунайских областей должны были подчиниться их владычеству. Финская властвующая каста, кажется, скоро слилась со своими подданными в один народ, и так как, она приняла, подобно германским завоевателям Испании и Италии, язык побеждённых, то и возникло впервые более значительное славянское государство. Многочисленные славянские племена, давно осевшие в северных провинциях империи, не представляли серьёзной опасности для государства вследствие своей изолированности и разрозненности, а также и отсутствия политического смысла; напротив того, вновь основанному болгарскому царству суждено было страшным образом вмешаться в судьбы восточного Рима.

Потомство сохранило о Константине, суровом и непоколебимом воине, необыкновенно благодарное воспоминание не за его великие военно-политические дела, а за возвращение государству церковного мира. Он низверг на шестом вселенском соборе 680–681 гг. монофелитизм и восстановил господство православия¹⁴. Для этой холодной рассудочной натуры имели значение политические мотивы: монофизитские провинции были окончательно потеряны; итак, зачем поддерживать ненавистный эдикт об унии, когда это стало бесцельным?

К этому присоединился второй момент. В борьбе против итальянских узурпаторов папа Виталиан лояльно поддерживал императорское правительство. Влияние римской курии было, безусловно, решающим на западе. Чтобы тесно связать Италию и Рим с империей, византийское придворное богословие должно было подчиниться римскому. Память великого Сергия, как некогда Акакия, а также других глав унии, была предана анафеме. Мало значило, что среди заклеймённых находилось и имя римского папы Гонория. Несмотря на это, VI собор является решительнейшей победой, которую Рим одержал над Востоком.

Константину наследовал его лишь 16-летний сын Юстиниан II (685–695; 705–711 гг.), тоже истый сын богато одарённой династии Ираклия; но суровые черты характера его отца и деда в нём исказились в карикатуру; в памяти потомков полный сил и способный государь жил только в образе жестокого и отвратительного тирана. У молодого и неопытного правителя совсем не было благоразумия. И здесь сохранило значение то, что умный констанцский епископ Соломон рамшвагский писал аббату Augia Dives «Горе тебе, страна, где королём дитя». Сознание высокого значения императорского звания, проникавшее Юстиниана, принимало у него почти причудливые формы: полный болезненной жажды деятельности, он с чисто царской неблагодарностью отпустил испытанных министров отца и окружил себя беспринципными интриганами, для хитрости которых он служил игрушкой, несмотря на то, что всё время разыгрывал роль владыки. Уже его дед Констант был – как это показывает его удаление в Сицилию – решительно ненормален; и таким образом можно указать на влияние наследственности, как на обстоятельство, извиняющее его заведомую манию власти.

С арабами был заключён казавшийся очень благоприятным мир; они обязались платить повышенную дань. Обе великие державы должны были сообща управлять Кипром, Арменией и Иверией, как некоторыми «общими владениями». Но произведённое за это с византийской стороны переселение мардаитов в Малую Азию и Фракию справедливо рассматривалось как тяжёлая ошибка. Пусть эти передовые борцы за Христово учение были в значительной степени дикой разбойничьей бандой, подобно неаполитанским разбойникам, оружие которых благословлял кардинал Руффо; но их опустошения и жестокости мало отличались от того, что тогда считалось «справедливой войной», и постигали только «проклятых Богом неверных агарян». Поэтому христиане питали к ним большое уважение и порицали императора за то, что он сам разрушил «железную стену» ромейской империи. Напротив, экспедиция императора против болгар и славян первоначально, казалось, увенчалась успехом: он отбросил болгар, подчинил славян областей Гебра и Стримона и победоносно прошёл до Солуни. Славяне были массами переселены в Азию, в опсикийскую фему, и из них образовали особый военный отряд в 30 000 человек. Но и сам император потерпел на обратном пути большие потери, причинённые болгарами, и новые славянские солдаты оказались совершенно ненадёжными. Когда Юстиниан в 691 г. нарушил по ничтожным поводам мир с арабами, он потерпел в 692 г. тяжёлое поражение при Севастополе в Киликии главным образом из-за измены вспомогательного славянского корпуса. Следствием этого было, что Армения опять целиком попала в руки арабов.

Громадные суммы, которые поглощались, дорогими войнами и страстью правителя к постройкам, и для собирания которых министры Феодот и Стефан позволяли себе крайний произвол и вымогательства, сделали его правление в высшей степени ненавистным. Когда в 695 г. возмутился испытанный в азиатских походах воин Леонтий, доверяясь предсказаниям своих друзей монахов, к нему тотчас присоединились горожане и духовенство. Леонтия приветствовали как императора, а Юстиниану отрезали нос и сослали его в Херсон.

Так по вине последнего правителя был лишён трона после 85-летнего управления законно правящий дом; следствия были в корне губительными для империи: сознающая своё всемогущество армия распоряжалась, как настоящие мамелюки. В течение 22 лет быстро последовали друг за другом шесть правителей, из которых большинство обязано диадемой милости солдат.

Кратковременное правление Леонтия (695–698 гг.) памятно вследствие окончательной потери Африки. С величайшим упорством византийцы здесь защищали свои приморские города в постоянной борьбе с арабами. Победоносное наступление арабов, которые в 697 г. заняли даже Карфаген, побудило Византию к последнему напряжению своих сил. Патрикий Иоанн завоевал город, разбил врагов и снова овладел «твердыней Африки». Но уже в следующем году он должен был отступить перед новым арабским флотом. Карфаген пал, и византийское владычество было ограничено Септумом, где при помощи вестготов ещё продержался короткое время византийский губернатор. Иоанн поплыл обратно за подкреплениями; но на пути в Крите вспыхнул мятеж. Апсимар, адмирал или друнгарий кивиреотов, был провозглашён императором под именем Тиверия III (698–705 гг.) и скоро овладел столицей. Изуродованный Леонтий отправился в монастырь. Правление Тиверия ни в коем случае не было несчастным. Его способный брат Ираклий во главе азиатских войск несколько раз решительно разбил арабов, но не мог воспрепятствовать их укреплению в Киликии. Восстание армян в пользу Византии было быстро и кроваво подавлено арабским генералом.

Серьёзной угрозой для правительства стал неутомимый Юстиниан. Он бежал к хозарам и сочетался браком с дочерью кагана, в христианстве Феодорой. Только вследствие удивительной энергии он ушёл от агентов варварского князя, подкупленного греческим золотом. С немногими преданными людьми он бежал после опасного морского путешествия на утлой лодке к устьям Дуная и вступил в сношения с преемником Испериха Тервелем, которого он вполне склонил на свою сторону. Войско из болгар и славян привело его в Византию. Хитростью ему удалось овладеть городом. Тервель был возведён в кесари и отпущен с богатыми подарками. Столицу постигла не имеющая себе подобной расправа обезумевшего от ярости императора. Оба претендента были обезглавлены после позорного выставления напоказ на улицах города и в цирке; патриарх Каллиник, который день низложения Юстиниана отметил, как Господний день, и короновал его обоих противников, был ослеплён и сослан в Рим. Все выдающиеся военные члены противной партии были жестоким образом умерщвлены; та же судьба постигла многих горожан и солдат, так что ряды войска в азиатских войнах должны были пополниться незакалёнными в походах крестьянами. Всё дрожало перед полусумасшедшим деспотом во время этой отвратительной реакции.

Во внешних делах второе правление Юстиниана было достаточно несчастным. Большой поход против болгар, во время которого император овладел Анхиалом, решительно не удался: с трудом Юстиниан и часть его войска убежали морским путём. Осаждённую арабами Тиану он безуспешно пытался освободить, и в 709 г. город сдался в руки неверных. Особенная ненависть императора была направлена на Херсон и Равенну, которые явно держали сторону его противников. В Равенну он послал в 710 г. флот; городские нотабли были изменнически схвачены и отосланы для казни в Константинополь; гавань (Classis) погибла в пламени. Роковой суждено было стать для этого кровавого человека его ярости по отношению к Херсону. Посланный туда флот завоевал город, но большая часть этого флота погибла на обратном пути. Оставленный в Херсоне гарнизон соединился с жителями, так как опасался гнева императора, только частью выполнив его кровавые приказы. Повстанцы просили помощи у хозар; во главе их стал выдающийся офицер армянского происхождения Филиппик Вардан, сосланный Тиверием и возвращённый Юстинианом II. Сделанная с недостаточными средствами попытка опять подчинить Херсон императору не удалась. Второй более сильный флот под предводительством патрикия Мавра осадил город; уже две башни пали под ударами византийских осадных машин, когда появилась хозарская подмога. Флот заключил перемирие и – это характерно для той глубокой ненависти, которую внушал к себе безумный преступник – соединился с мятежниками. Филиппик был провозглашён императором. Оставленный без сообщений о действиях флота Юстиниан перешёл со своими войсками на азиатский берег и поспешил к Синопу, чтобы получить известия из Крыма. Между тем Филиппик уже занял столицу и послал ему навстречу своего сотоварища спафария Илию, некогда назначенного Юстинианом архонтом Херсона.

На равнине Даматриса тиран был всеми оставлен и убит Илией, как он этого заслужил. Его несовершеннолетний сын Тиверий был уже ранее убит в столице при самом оскорбительном нарушении права церковного убежища. Освободивший империю от персов и аваров дом Ираклия был истреблён с корнем.

Новый император, Филиппик (711–713 гг.) показал себя решительно неспособным. Болгары, выдавая себя мстителями за Юстиниана, предприняли опустошительный поход до столичных стен. В 712 г. попали в руки мусульман Амасия и Мисфия, в 713 г. писидийская Антиохия. Император способствовал ещё раз непрочной победе монофелитизма с согласия восточного духовенства, но при решительном протесте Рима, или вследствие суеверия или, быть может, с целью привлечь к себе своих земляков-армян, которым он дал новые места для поселения в запустевшей Мелитине и четвёртой Армении. Между тем восстание, исходившее из стоявшей во Фракии опсикийской фемы готовило скорый конец его господству. В воскресенье на Троицу 713 г. был коронован императором, под именем Анастасия II (713–715 гг.), уважаемый гражданский чиновник, тайный секретарь Артемий. Он тотчас успокоил умы восстановлением православия. Прежде всего, он направил свои заботы на планомерную реорганизацию армии, совершенно расстроенной и потерявшей дисциплину вследствие длительного анархического состояния. Зачинщиков последней революции постигла строгая кара. В новом замещении важнейших высших постов он выказал не раз в высшей степени счастливую руку. При известии о больших приготовлениях мусульман, направленных против столицы, он привёл её в оборонительное положение, а флот получил приказание собраться у Родоса, чтобы предупредить арабов наступательным ударом. Но вновь возмутились отряды опсикийской фемы, привыкшей делать императоров и раздражённой наказанием её офицеров, убили адмирала и поплыли к столице. К своему собственному большому испугу был провозглашён императором, совершенно незначительный провинциальный чиновник Феодосий III (715–717 гг.). Вследствие измены столица попала в руки мятежников. Но новый правитель не был признан важнейшими полководцами, анатолийским стратигом Львом и стратигом армянской фемы Артавасдом. Между тем калиф Сулейман закончил свои военные приготовления. Вступившие в Малую Азию полководцы его предложили корону Льву. Ведя для вида с ними переговоры, он освободил важный осаждённый ими Аморий. Большая арабская армия должна была уйти из истощённой страны, не сделав ничего значительного. Лев теперь беспрепятственно пошёл на столицу. С согласия патриарха и сената Феодосий отказался от престола. 25 марта 717 г. Лев VIИ (717–741 гг.) был признан императором. На принятие такого решения подействовала страшная опасность, грозившая империи со стороны мусульман.

Дом Ираклия провёл победоносно борьбу с исламом. Шаблонные руководства но всемирной истории полны удивления, и не без основания, перед Карлом Мартелом, разбившим при Пуатье Абд-эль-Рахмана. Но мы совершенно не находим в них правильной оценки гораздо более могучего подвига восточного Рима. В тысячелетней борьбе он отбросил не один последний отпрыск мировых завоевателей, но выдержал напор главной массы. Тогдашняя Малая Азия была фокусом и убежищем западной культуры. По большей части малоазиатскими епископами развивались те новые догматы, которые объявлялись «истинным учением» на многочисленных имперских соборах христианского мира. Из жителей Малой Азии были образованы фемы или военные отряды, которые отражали наследственного врага на востоке. Занятая славянами европейская половина империи, как в этом столетии так и в следующие, обращает на себя мало внимания. Переворот наступил только вследствие успехов болгаробойцы Василия и опустошения Востока при вторжении отвратительных сельджуков. В данный момент, конечно, имело место страшное истощение. Продолжавшееся в течение поколений военное состояние вызвало полное одичание войска. В полном сознании своего выдающегося значения, оно безгранично самоуправствовало. Вполне настала пора, чтобы железный кулак восстановил порядок и дисциплину. И пришёл человек, которому было суждено кровью и железом произвести возрождение империи.

Восшествие на престол Льва Исавра (717–741 гг.)¹⁵ является одним из важнейших поворотных моментов в истории империи, моментом действительно всемирно исторического значения. Этот великий военный гений окончательно устранил арабскую опасность, угрожавшую в последний раз, но зато и самым ужасным образом. В реорганизации военного дела, в упорядочении финансов и в судебном управлении он проявил себя истинным возродителем империи. С сирийской династией забрезжила заря лучшего будущего для многострадальных подданных ромейского императора. Своя Ахиллесова пята имелась и у этого великого правителя. Он разделял вместе с другими людьми материальной силы, покровительствуемыми счастьем на поле брани и во внешней политике, то заблуждение, что духовную силу, как церковь, можно подчинить ярму государства с помощью внешней силы и статей закона. Монашеская историография односторонне подчеркнула эту тяжкую ошибку и тем самым затемнила нам образ великого воина и политика.

На первый год правления Льва падает достопамятная осада Константинополя. Маслама, взявши Пергам, перезимовал в Азии, а летом 717 года переправился у Абидоса через Геллеспонт. В середине августа он расположился лагерем под стенами столицы, в начале сентября подошёл к нему флот под командой Сулеймана. Но защита велась Львом и осмотрительно и энергично. Греческий огонь истребил суда. Xотя мусульмане с величайшей стойкостью выдерживали тягости необычайно холодной зимы и целый год держались под столицей, в конце концов, они были вынуждены в августе 718 года, потерпев громадный урон, удалиться в Сирию. Всемирно-историческое значение этого события не может быть оценено достаточно высоко: напор арабов достиг своего высшего напряжения; Византия и её император, отразив его, спасли христианство и западноевропейскую культуру. Ещё до сего дня возносит православная церковь в гимне акафиста благодарение трём великим героям: Ираклию, Константину IV и Льву III за избавление от аварской, персидской и арабской опасностей. В течение правления Льва часто ещё возобновлялись мусульманские набеги в Малой Азии; но они не вызывали больше опасений за империю. В 740 году у Акроина, над арабами была одержана большая и решительная победа. Добрые отношения с севером были закреплены браком наследника престола Константина с хазарской принцессой Ириной. Восстания внутри империи император подавил с энергичной быстротой. Сицилия, возмутившаяся во время осады столицы и провозгласившая претендента, без труда была вновь приведена к покорности. Обеспечив себе, таким образом, внешнее и внутреннее спокойствие, великий правитель мог приступить к упорной работе над возрождением империи. О его усердной законодательной деятельности свидетельствует обнародованная им совместно с его сыном и соправителем Константином "эклога законов«, краткий сборник действующего права, представляющий собой его средневековое развитие под христианским влиянием. Узаконения относительно земледелия (νόμος γεωργικός), регулирующие отношения арендаторов к помещикам и внутренние отношения свободных сельских общин по владению землёй, были вызваны, по весьма вероятному предположению, заселением империи новыми элементами населения (мардаитами и армянами в Малой Азии, славянами на Балканском полуострове). Замечательно, что эти новые арендаторы и крестьяне, в противоположность старым, прикреплённым к земле колонам, пользуются личной свободой.

Особую заботливость проявил Лев к военному делу. Была восстановлена, павшая было, дисциплина. А какие прочные результаты имела его военная реформа, на это указывают и его собственные военные успехи, и успехи его сына. В связи с этим стоит и реорганизация провинциального управления. Фемное устройство, как оно постепенно вырабатывалось в правление династии Ираклия под нуждой времени в борьбе с врагами империи, получило от Льва свою окончательную форму¹⁶. Финансы были страшно подорваны расточительностью Филиппика и дорого стоящими войнами с арабами; только применением строгих фискальных мер можно было завести здесь порядок. Податная же тягость является единственной государственной мерой, которая становится в высшей степени чувствительной даже для терпеливого и рабски настроенного жителя Востока: народ считал счастливым положение христиан, находившихся под арабским владычеством, а императора называл новым фараоном. Но равновесие в государственных финансах было восстановлено.

Однако, не эти великие дела по обновлению империи, но церковная борьба сохранила воспоминание об этом императоре у позднейших, конечно, чрезвычайно враждебно настроенных к нему поколений. Иконоборчество выросло из малоазиатского корня. Отделившиеся от имперской церкви общины внутренних и восточных частей Малой Азии (монтанисты, павликиане), отвергали господствующее иконопочитание как идолопоклонство. Фригийский епископ Константин Наколийский объявил себя приверженцем этого взгляда и нашёл сторонников даже среди высшего духовенства. Обоснованный на почитании икон, реликвий и святых, упрёк ислама в том, что христианская вера есть многобожие, производил сильное впечатление на людей образованных и заставлял задумываться. Итак, выступая в 726 году с первым эдиктом против иконопочитания, император считался с широко распространённым в азиатских провинциях духовным течением. Тем сильнейшее противодействие встретил он во всей остальной империи. Главным образом, монахи выступили повсюду на защиту иконопочитания и, вместе с тем, на защиту своеобразного уклада греческой церкви. Для монахов иконописание было главным средством, заработка, а следовательно, борьба за иконы была для них вопросом существования. Возбуждение столичного населения могло быть подавлено только силой. Особенно жители Греции и островов были привязаны к почитанию изображений святых, которые зачастую занимали место древних национальных богов и героев. Снаряжённый ими флот под начальством Козмы, претендента на престол, поплыл в 727 году к столице; но эти сражавшиеся, подобно Саламинским борцам, за отечественных богов эллины погибли от греческого огня.

Когда в, том же году эдикт об иконах пришёл в Италию, папа Григорий II высказался против него и проклял императорского экзарха. Вся провинция открыто восстала и вступила в союз с лангобардами. Но преданность венецианцев и политически мудрое поведение папы, обратившего весь свой авторитет на то, чтобы воспрепятствовать разрыву с восточно-римским правительством, спасли ещё раз византийское господство в Италии. Далеко за границами империи кипел спор. Православные подданные халифа энергично вступились за иконопочитателей, в особенности Иоанн Дамаскин, блестящий литературный застрельщик их дела. Тем решительнее выступил Лев. Вселенский патриарх Герман должен был, как ревностный иконопочитатель, уступить в 729 году своё место Анастасию, единомышленнику императора. Правда, попытка вновь подчинить Рим и Италию не удалась; в 731 году восточно-римский флот потерпел крушение в Адриатическом море. Но зато в Нижней Италии и в Сицилии, где продолжали господствовать греки, были конфискованы земли св. Петра. Эти области и весь Иллирик, принадлежавший дотоле юрисдикции древнего Рима, были подчинены Константинополю. Спор за иконы всё явственнее становился принципиальным спором. С одной стороны стояли высшие чиновники, а также епископы, утверждавшие за императором право надзора и управления над церковью, с другой стороны – подкреплённые народным расположением монахи, отказывавшие светской власти во всяком праве вмешательства в духовную область.

Когда 18 июня 741 года¹⁷ Лев умер, оставив бразды правления своему сыну Константину V Копрониму (741 –775 гг.)¹⁸, борьба не была ещё решена окончательно. Зять императора, армянин Артавасд, воспользовался озлобленностью иконопочитателей и благорасположением к нему в войске многочисленных армян, чтобы поднять восстание; столица и патриарх перешли на его сторону. Лишь после двухгодичной войны удалось Константину вновь овладеть Константинополем и сломить силу претендента.

Укрепившись теперь окончательно в своей власти, император направлял с большим счастьем внешнюю политику империи. Против арабов он сражался решительно успешно. Большой арабский флот, который должен был отторгнуть у греков Кипр, был в 746 году совершенно уничтожен; Германикия, Мелитина (Малатия) и даже армянский Феодосиуполь (752 г.) были отвоёваны. Связанные с падением Оммайядов и вступлением на трон Аббасидов внутренние смуты в халифате были византийцам на руку; правда, что с 756 года наступил здесь снова поворот.

С величайшей энергией вёл император борьбу против болгар. Не менее восьми раз выступал он в поход против них. Тяжёлые поражения его не смущали, а блестящая победа 763 года имела своим последствием ряд дворцовых революций в неприятельской стране и основательное ослабление болгар; лишь к концу правления Константина Цериг (Телериг) стал опять опасным врагом.

Славянизацию всей Эллады и Пелопоннеса относит единственный упоминающий об этом событии источник к правлению Константина и приводит её в связь с ужасной чумой 746 года, которая являлась для империи катастрофой, сходной с эпидемией, случившейся в царствование Юстиниана. Однако, неопровержимым свидетельством точно установлено, что уже в правление Льва славяне были в Пелопоннесе старожилами. Мы выше видели, что славянизация эллинских областей, простиравшаяся в Пелопоннесе, впрочем, лишь на некоторые части страны, началась значительно раньше.

Несравненно резче и суровее своего отца выступил император в борьбе с церковью. Сопротивление почитавшего иконы монашества пытался он сломить систематическими и в позднейшие годы правления все усиливавшимися преследованиями, кровавыми мучениями, конфискацией имуществ у монастырей и секуляризацией посвятивших себя Богу людей. Его легкомысленное издевательство над церковной верой испугало даже покладистого царедворца патриарха. Однако епископат держался императорской политики и торжественно санкционировал её на имперском соборе 754 года в Иерии, постановлений которого, конечно, не признали ни восточные патриархи, ни папа. В течение всего своего правления император с величайшей решительностью и жестокостью проводил свою систему относительно монахов и икон.

Его сын Лев IV (775–780 гг.) придерживался с умеренностью в течение своего непродолжительного правления основных положений прежней политики. Непрестанные пограничные войны с арабами приняли с победой при Германикии в 778 году благоприятный для греков оборот.

После смерти Льва (8 сентября 780 года) бразды правления взяла вместо своего несовершеннолетнего сына Константина VI умная и крайне честолюбивая Ирина вместе с целым рядом фаворитов, среди коих самым выдающимся и влиятельным был патрикий Ставракий. Пограничная война с Аббасидами продолжалась, и театром военных действий её являлась почти исключительно греческая Малая Азия. Борьба кончилась несчастливо для греков, и императрица увидела себя в 783 году принуждённой купить только трёхлетнее перемирие ценой ежегодной дани в 70 000 золотых. Гарун-аль-Рашид дал затем в 786 году чрезвычайно сильно почувствовать римской империи своё военное превосходство, благодаря возведению прекрасно оправдавшей себя на деле системы укреплений от Малатии до Тарса. Счастливее сражался Ставракий на Балканском полуострове: славянские вожди в Македонии и Элладе были принуждены к уплате дани, и византийские отряды победоносно прошли через Пелопоннес.

Гораздо более важным было то обстоятельство, что императрице удалось, не взирая на горячее сопротивление военной партии и значительной части высшего духовенства, восстановить мир в церкви. Вселенский собор, который первоначально предполагался в столице и который затем вследствие угрожающего поведения императорской гвардии был открыт только в сентябре 787 года в Никее, отвергнул решения лже-собора 754 года, восстановил православие и имения верующим в обязанность почитание икон. Благодаря этому восстановлен был церковный мир с Римом и Востоком. С догматической стороны победа монашеской партии была полной; но государственным правом верховного надзора в церковных делах правительство не поступилось. Потому решительные представители церковной свободы, как игумен Платон и его племянник, Феодор Студит, находились всё время в натянутых отношениях с правительством и тяготевшими к императорской партии патриархами Тарасием и Никифором.

С величайшей решительностью держала Ирина в своих руках бразды правления даже по отношению к подрастающему сыну: она самовольно расторгла в 788 году политически столь важное обручение его с франкской принцессой и принудила сына к иному браку. Но восстание войска передало в 790 году единодержавие в руки Константина. Верный традициям своего дома, он храбро, хотя, в общем, и неудачно, сражался с болгарами и арабами. Но уже в 792 году он совершил большую ошибку, допустив к соправительству свою честолюбивую и бессовестную мать. Развод с прежней женою и женитьба в 795 году на придворной фрейлине Феодоте было тайным делом её рук. Так как придворное духовенство, вместе с патриархом, молчаливо допустили это, то покровительствуемые Ириной приверженцы строгого направления, Платон и Феодор, и примыкавшая к ним монашеская партия прекратили церковное общение с Константином и его патриархом. Наложенные императором наказания, тюрьма и ссылка, сделали монахов мучениками церковной свободы и усилили, к тайному удовольствию интриганки Ирины, непопулярность её сына. Когда же он неразумными мероприятиями оттолкнул от себя и расположение войск, Ирина сумела привлечь их на свою сторону; Константин был предан, схвачен и по приказу бесчеловечной матери ослеплён 15 августа 797 года.

Именем вновь достигшей единодержавия императрицы правили не останавливающиеся даже перед государственной изменой насильники-евнухи, сначала Ставракий (в 800 г.), затем Аэтий. Мир с арабами Ирина ещё раз купила денежными платежами.

Коронование Карла Великого императором 25 декабря 800 года явилось для Востока событием, весьма чреватым последствиями. Римская курия тут официально примкнула к франкской монархии, и вторая столица, старый Рим, была окончательно отторгнута от империи. С этого времени можно с полным правом говорить о Восточно-римской империи. Между тем, Византия не сумела установить отношение к новой великой державе. Ссоры с франками из-за итальянских владений восточного Рима не прекращались в правление Ирины.

Заговор могущественных чиновников и вельмож в октябре 802 года лишил Ирину трона, и её место занял прежний государственный казначей Никифор I (802–811 гг.). Год спустя умерла бывшая императрица, в нищете, как она того заслужила, на острове Лесбос. После восьмидесятилетнего владычества была низвергнута сирийская династия; впервые случилось, что такой переворот шёл с верхов гражданского управления, а не от войска и его начальников.

Никифор проявил себя, несомненно, способным правителем. Его суровые финансовые мероприятия, сделавшие его нелюбимым, были, однако, необходимы после расточительного правления Ирины. И церковное имущество не избегло податного обложения, к тому же Никифор умел энергично проявлять своё право высшего духовного надзора. Новый патриарх Никифор (с 806 года) шёл с ним рука об руку, а главари противящейся монашеской партии были сосланы. В 803 году он заключил мир с Карлом Великим; за восточными римлянами были признаны их владетельные права на Нижнюю Италию, Венецию, Истрию и Далматинское побережье. Но уже в 805 году Венеция отпала, и только в царствование императора Михаила, в 812 году, был заключён окончательный мир. Далеко не таким счастьем сопровождалась его борьба с арабами. Его отказ платить, в дальнейшем дань повёл к тяжёлым поражениям императорского войска. Тиана, где халиф воздвиг »дом поношения«, и целый ряд важных пограничных замков попали в руки противника. Кипр и Родос, систематически опустошались; всё это вынудило императора заключить в 806 году унизительный мир.

Делающим эпоху событием в истории империи является начинающееся с этого времени оттеснение славянского элемента. Героическое население Патр одержало в 807 году блестящую победу над надвигавшимися пелопонесскими славянами, хотя последних и поддерживали с моря африканские мусульмане. С 810 года правительство ревностно посвятило себя великой задаче, систематической эллинской колонизацией отвоевать для греческого элемента занятые славянами округа. Вполне последовательно император направил свои главные усилия на болгарское государство, вновь достигшее могущества при страшном князе Круме. В 809 году пала Сардика. После двухлетних обширных приготовлений, Никифор задумал нанести решительный удар северному царству. Но покровительствуемый вначале счастьем, император потерял в упорной битве 26 июля 811 года и трон и жизнь. Македония и Фракия достались в добычу победителям.

Сын Никифора, Ставракий, с тяжёлой раной бежавший с поля битвы, должен был уже 2 октября 811 года передать бразды правления своему благочестивому зятю Михаилу 1 Рангаве, который находился всецело в руках строго-церковной партии, даже план военных действий предоставил начертать студийскому игумену и обнаружил крайнюю неспособность перед болгарами. Войско и народ бурно просили тогда очень способного генерала, армянина Льва V (813–820 гг.), «приняться за общее дело и спасти христианское государство».

В сознании тяжёлой ответственности, которая должна пасть на него, Лев медлил, затем уступил, исключительно из сознания долга. Болгары стояли лагерем под столицей. Коварное нападение императора на Крума во время переговоров о мире имело своим следствием ужаснейшее опустошение окрестных местностей. Адрианополь попал во власть болгар. Неожиданная смерть болгарского князя (в 815 году) явилась поэтому величайшим счастьем для восточного Рима. Когда же затем в 817 году Лев одержал кровавую победу у Месимврии и вошёл в пределы Болгарии, то новый болгарский князь Омортаг заключил с византийцами мир на тридцать лет.

На Востоке Лев счастливо защищал границу от Аббасидов; также и Сицилия, благодаря его союзу с африканскими Аглабидами, добыла себе спокойствие от испанских корсаров.

Роковым было вмешательство императора в церковные дела. Лично искренне благочестивый и, в сущности, терпимый человек, он был увлечён настроением войска и некоторой части духовенства к тому, чтобы, оставив разумную церковную политику императора Никифора, открыто выступить противником икон. Тем самым он достиг только того, что государственная церковная партия патриарха и свободно-церковная партия Феодора Студита, «политики» и «ревнители», совместно обернули фронт против правительства. Низложение высокочтимого и любимого патриарха Никифора и далеко не удачная замена его ловким царедворцем Феод οром Мелиссином (815 г.), созыв собора, восстановившего иконоборческие постановления 754 года и проклявшего иконопочитателей, стали лишь шагами политической необходимости. Но император действовал против своих церковных противников с большим терпением и с большой умеренностью. Когда в день Рождества 820 года он пал жертвой заговора, руководимого некогда бывшим его другом, честолюбивым генералом Михаилом, то сам низложенный патриарх заявил, что убитый император был правителем, который оказал государству важные услуги.

Михаил II (820–829 гг.) из Амония, основатель новой «фригийской» династии, в религиозном отношении был совершенно индифферентен; сохраняя в существенном церковную политику своего предшественника, он всё же пошёл навстречу православным широкой терпимостью. Впрочем, его положение на троне было довольно шатко: пример двукратного удачного захвата трона действовал заразительно. Старый, весьма любимый солдатами генерал Фома, некогда сотоварищ по оружию Льва и Михаила, восстал в 822 году в Малой Азии; почти вся область перешла на его сторону. Восстание получило весьма опасную социально-революционную окраску, ибо как раз низшие слои населения массами устремились к претенденту. Он же вступил в союз с арабами и с их разрешения патриарх антиохийский короновал его императором. Однако его двукратная попытка (822 г. и весной 823 г.) взять столицу с помощью флота рушилась, благодаря той осмотрительности, с которой велась защита города императором и его сыном Феофилом. Фома, разбитый во Фракии болгарами, кинулся на Аркадиополь. Когда в октябре 824 года изголодавшийся город сдался, бунтовщик был казнён с обычными тому времени пытками.

Но главная опасность грозила империи со стороны всё возраставшего морского владычества африканских и испанских арабов. Изгнанные из Кордовы повстанцы осели первоначально в Египте (815 г.) и с 823 года угрожали оттуда Криту. Этот сброд, выгнанный также и из Египта, бросился под начальством Абу Хафс Омара на этот остров и в 826 году окончательно покорил его. До 961 года правили здесь потомки Омара, как независимые князя. Презренное государство корсаров стало бичом для Эгейского моря, постоянной угрозой для островов и приморских городов. И на западе Михаилу не везло. Фатимидские арабы, прельщённые изменниками-вельможами, начали селиться в Сицилии; игра, которую 1200 лет перед тем вёл с сицилийцами Карфаген, повторилась здесь с существенно более печальным исходом. Михаил умер в 829 году, оставив империю своему сыну Феофилу (829–842 гг.), одному из безотрадных явлений на императорском престоле восточного Рима. Мания величия, по примеру восточных султанов, чванство всезнайством, самостоятельно и единолично разрешающее все военные, церковные и административные вопросы, и решительное непонимание знамений времени – вот отличительные признаки этого сильно переоценённого, но в сущности незначительного правителя.

В Сицилии продолжалась начатая Михаилом война. Патрикий Феодот пал в 831 году при штурме Минея (Минава); в 832 году сарацины овладели Панормом. С остальными западными князьями, с халифом Кордовским и с франкской монархией восточный Рим поддерживал посольствами дружеские сношения. Весьма важные для понтийской торговли хазары стояли в особенно интимных отношениях с Византией; против страшных печенегов брат императрицы Федоры, спафаро-кандидат Петрона Каматир, заложил по просьбам хазарского хана на Дону крепость Саркел ("Белая вежа«); по его же предложению и республиканскую свободу Херсона, протевон которого с архонтами, так называемыми «отцами города», правил совершенно независимо, ограничили тем, что поставили императорского стратига наместником для надзора за этой важной колонией.

Тем яростней свирепствовала война с халифами Мамуном (813–833 гг.) и Мутасимом (833–842 гг.). Страшная социальная революция, произведённая в монархии халифов объединёнными под руководством Бабека коммунистами (хумарритами) оказала империи неизмеримые услуги. Персидский князь Хорасана, носивший христианское имя Феофова, перешёл со своими отрядами к грекам; число этих персидских наёмников достигало 30 000 человек.

Хорошо понимая интересы империи, Феофил предпочёл войну выдаче этих перебежчиков их законному господину. Феофова высоко чтили и выдали за него замуж сестру императора Елену. Мутасим напрягал все свои силы; войско его систематически вновь формировалось из турецких и берберских наёмников. Тем не менее, византийские генералы, Мануил и Феофов, счастливо проникли в арабское государство, взяли в 837 году Самосату и разрушили Занетру (Созапетру), родину владыки правоверных. Ярость последнего не знала границ. С напряжением всех сил ринулся он в 838 году на Малую Азию, чтобы уготовить твердыне империи, Аморию, колыбели фригийской династии, ту же участь. Турки одержали полную ужасов кровавую победу. Пятьдесят пять дней защищал город мужественный Аэтий. Предложенная архиепископом и иерархами капитуляция была отвергнута. Мести, не победы жаждал халиф. Судьба блестящего города была ужасной. Напрасно выступил в поход сам император. Военным талантом своих генералов он не обладал, и битвы окончились для византийцев несчастливо. Они вынуждены были купить мир уплатой военных расходов. Несмотря на несчастную войну, торговля и промышленность мощно цвели в империи; финансовое хозяйство шло совсем превосходно, и средства никогда не иссякали для дорогостоящих потребностей правительства. Заслуга в том принадлежит не императору, который своим безграничным строительным рвением только затруднял установление финансового равновесия, но отлично функционировавшему бюрократическому аппарату.

В церковных делах император обнаруживает всю ничтожность ограниченного фанатика эпохи «просвещения», не понимающего знамений нового времени. Разумная терпимость его отца выродилась в столь же мелочное, как и жестокое притеснение духовенства совершенно в духе какого-нибудь Помбаля или Хуареса. Эдикт 832 года вновь настоятельней подчеркнул запрещение иконопочитания и наивно пытался лишить святых православной церкви их почётных предикатов.

Император сам пустился в религиозные диспуты; за своё духовное превосходство и диалектическое преобладание, Лазарь и оба Феодора поплатились кровавым мученичеством. Тщетно пытался умный патриарх Иоанн Грамматик обуздать императорский произвол; покровительство Феофила наукам совершенно походило на покровительство деспотов. Свою истинно княжескую неблагодарность проявил он и на одре смерти, когда повелел коварно убить благородного Феофова и с радостью рассматривал его окровавленную голову.

Вместо его несовершеннолетнего сына Михаила III Пьяницы (842–867 гг.) правление взяла в свои руки умная и энергичная, но до ограниченности благочестивая мать его, Феодора, пользовавшаяся советами логофета Феоктиста, своего дяди Мануила и брата Варды. Последний был душой правления, и ему удалось мало-помалу отстранить своих соперников. Варда был «сверхчеловеком», стоял выше всяких сомнений, которыми религия и мораль сдерживают прочих смертных; выгодное преступление совершал он хладнокровно, без малейшего угрызения совести; церковные дела он оценивал только с точки зрения выгоды.

Согласно этим принципам, министры с ведома императрицы отказались от гадкой борьбы низменных душ против религиозных убеждений; более чем столетняя борьба вызвала страшное утомление и некоторое равнодушие в общественном мнении. Монахи, которых долгое время травили, теперь торжествовали. Учёный патриарх должен был отказаться от своего сана и подвергся со стороны победителей жестокому и бессердечному обращению; на кафедру апостола Андрея взошёл исповедник Мефодий, уроженец Сицилии, переводивший в изгнании у св. Петра в Риме латинские жития святых на греческий язык и тем самым имеющий бесконечное значение в культурных сношениях Востока с Западом: отпущение грехов умершему императору он даровал, лишь склонив вдовствующую императрицу к официальной лжи. Понятно, что и остальные епископии были замещены исключительно монахами и почитателями икон. На крайне шумливом соборе 843 года было затем торжественно восстановлено православное вероисповедание, и теперь ещё справляет православная церковь ежегодно с большой торжественностью κυριακή τῆς ὀρθοδοξίας (неделю православия). Догматически она одержала полную победу; в церковно-политическом отношении, Феодор Студит и другие друзья «церковной свободы» потерпели столь же полное крушение. Идеи о свободе церкви, как они восторжествовали на западе в X веке, восточно-римские императоры уничтожили в корне и отстояли над церковью тот авторитет, который столь характерен как для Восточного Рима, так и для прочих православных государств (Болгарии, Сербии, России). Для церкви это было величайшим спасением: при сравнении патриархов нового Рима IX и X веков с современными им папами, приходится высказаться, несомненно, в пользу первых.

В Сицилии восточно-римское правительство, несмотря на упорное сопротивление, несёт только потери. В правление великого Аглабида Абул-Аббас-Мухаммеда I (841–856 гг.) африканцы овладели в 843 году Мессиной, в 848 году целым рядом замков. В 846 году в одном несчастном сражении пало 9000 христиан. В 847 году был взят штурмом Леонтини, в 853 году Бутера ( Βοθήρ), и, невзирая на большую морскую победу христиан (в 858 году), арабы неудержимо двигались вперёд. В 859 году они завоевали Энну, в 864 году Ното ( Νέτος); после того как он был у них отвоёван, завоевали в 866 году вторично. Как некогда в XII веке Сицилия была убежищем для африканских и сирийских православных беглецов, так в течение этого и следующих столетий многочисленные христиане несчастного острова укрывались в Калабрию и Пелопоннес.

В высшей степени дельное правительство направило всю свою энергию на эту ославянившуюся местность. Феоктист Вриенний, назначенный стратигом Пелопоннеса, основательно укротил в 849 году при помощи большой воинской силы непокорные славянские народности. Самые дикие и воинственные племена, мелинги (милензы) и езериты (езерцы), жившие по Пентадактильским горам (Тайгет), примирились с уплатой правильной дани. Против халифата, которому его турецкая гвардия стала столь же роковой, как некогда германская для западного Рима, правительство боролось с большим успехом. К несчастью, и здесь всё испортил слепой фанатизм ревностной императрицы. В греческих пограничных областях, к востоку от Тавра и Евфрата, сидели павликиане, которые выдвинули против обмирщенной государственной церкви истинно-апостольское библейское христианство. Преследуемые императорами V века, они пользовались, благодаря мудрой политике иконоборцев, весьма широкой терпимостью. Храбрые отряды этих христианских Маккавеев образовывали крайне полезный живой кордон против ислама. Для укрепления их положения много сделал их выдающийся духовный глава Сергий (около 800 года). Преследования при императоре Михаиле I и Льве V выгнали часть их на арабскую территорию. Но общее отчаяние охватило деятельное население, когда Феодора начала крайне кровавое преследование. Комиссары по духовным делам, не уступавшие в своей кровожадности префектам испанской инквизиции, были убиты, и предприняты были разбойничьи набеги на империю. Секта получила в лице бывшего римского офицера Карвеи военно-политического главаря, и из пограничной крепости Тефрики велась с императорскими отрядами очень счастливая партизанская война, похожая на ту, что вели вальденцы с пьемонтцами.

Душой правительства был беспринципный, но политически высокоодарённый Варда. Его пылкое честолюбие не знало укоров совести за то, что он всячески поощрял беспутную жизнь и грубо чувственный разгул своего племянника Михаила. Феодора была вынуждена в 856 году удалиться, и отныне правил Михаил (856–867 гг.) номинально один, фактически же восточный Рим управлялся всемогущим министром. О молодом императоре столица знала только по его ребяческим выходкам. Своего maitre de plaisir Грилла он подобно Петру Великому назначил всепьянейшим патриархом; своих принуждённых против воли к дерзкому охулению церкви друзей он назначил шутовскими митрополитами; с ними он открыто пародировал священные обряды и насмехался на улицах над вселенским патриархом, св. Игнатием (846–858 и 867–878 гг.), в миру Никитой, сыном императора Михаилa I Рангави, оскоплённым и постриженным в монахи Львом V.

Уже в первой половине IX столетия, скандинавские россы, отважные северные витязи, грубо подчинив своей власти добродушные, лишённые энергии племена славян (дреговичей, кривичей, радимичей), спустились по Днепру и напали на своих пиратских челнах на греческое северное побережье Малой Азии (Амастриду). 18 июня 860 года, в пятый год правления Михаила, появилось двести судов страшных руссов под стенами столицы империи. Живое впечатление страшного парализующего ужаса, который вселял «этот северный страшный перун» на жителей, воспроизводят нам оба слова Фотия. Великий патриарх видел в этом тяжёлую кару Божью за грехи римского христианства. Помощи Богоматери, некогда уничтожившей персидский флот Хозроя и армаду Моавии, приписали христиане победу и спасение от русской опасности.

Важнейшим событием этой эпохи является расцвет болгарского вопроса и в связи с этим разрыв со старым Римом. Оба великие апостолы славян, Мефодий и Константин (позже в монашестве Кирилл) изобретением так называемой глаголицы¹⁹ и переводом Св. Писания на славянский язык оказали славянским народностям столь же бессмертную услугу, как Месроб и св. Сагак подобным же подвигом Армении: все эти святые мужи открывают культурную эру для народов, весьма некультурных до этого времени за отсутствием грамоты. В Великоморавской державе, уже открытой для христианства немецкими миссионерами, а также и в тогдашней славянской Паннонии начали оба брата свою весьма успешную деятельность; они овладели сердцем народа, пользуясь при богослужении не латинским языком, как немецкие епископы-миссионеры, а славянским. Вопреки горячему протесту со стороны немцев, Рим в припадке величественного великодушия вынес решение в пользу национального дела. Однако, против враждебности латинских епископов, поддерживаемых светской рукой и выступивших с насилием, Мефодий по смерти Кирилла удержаться не мог; Рим допустил его падение: Иоанн VIII совсем не был достойным преемником своих великих предшественников, Николая I и Адрианa II. Моравская держава распалась, и паннонские славяне пали под ударами пришедших мадьяр. Грубейшее язычество финско-угрской расы, казалось, растоптало обильный надеждами посев. Тем не менее, изгнанный ученик Мефодия, св. Климент, был поставлен болгарским царём Борисом христианским епископом над третью его широко раскинувшегося государства. Борис (852–888 гг.) хорошо понял, что его народ, клином вошедший между великими державами франков и византийцев и моравским государством, не сможет долго противостоять христианскому влиянию. Поэтому при заключении мира после одной из обычных пограничных войн (864 или 865 г.), он торжественно крестился; сам император был его восприемником, и в честь его принял он христианское имя Михаила. В подкрепление договора греки уступили пограничную область, так называемую Загору. Во время этих чреватых последствиями событий патриарх Игнатий уже более не правил: у него хватило мужества отказать всемогущему и гениальному правителю государства Варде, за кровосмесительное сношение с собственной снохой, в церковном общении и причащении.

Его низложили, а его место занял высоко-учёный государственный деятель Фотий, который в течение нескольких дней (20–24 декабря 858 года) прошёл все степени священства и который после того, как он враждебно и пристрастно обошёлся с родственниками и сторонниками низложенного патриарха, действительно достойным и славным образом нёс своё первосвященническое служение. Фотий был от рождения борцом греческой нации против притязаний Рима, которые последний отстаивал скорее с упрямством, чем со счастьем. Понятно, почему Рим медлил с признанием князя церкви, столь незаконно занявшего кафедру. Больше того, римский собор 863 г. объявил его низложенным. Если уже тем самым отношение империи к курии было крайне натянутым, то разрыв стал неизбежным из-за вмешательства Рима в болгарские дела. С истинно славянской хитростью начал новый христианский царь болгар переговоры с древним Римом, чтобы освободиться от данной клятвы признавать тягостное верховенство вселенского патриарха. С готовностью пошёл папа Николай I (858–867 гг.) навстречу желаниям царя Бориса. Римские епископы ввели латинские обряды в болгарской церковной области. С упорным постоянством не переставал Рим, начиная с VII вселенского собора, отстаивать свои юридические притязания на подчинение себе Иллирика. Казалось, вначале был достигнут успех. Но как раз теперь поднялась греческая народность, как один человек, против этих застарелых требований. По вопросу об удержании приобретённых во время иконоборчества церковных провинций игнатиане, заклятые враги фотиан, шли с ними рука об руку. Когда позже с восстановлением Игнатия на примирительном соборе 869 года представители курии вновь выступили с их иллирийскими притязаниями, греки сухо заявили: «крайне непристойно, что вы, стряхнувшие с себя греческое верховенство и бросившиеся в объятия франков, хотите удержать внутри империи нашего владыки права посвящения». Византийцы с ясной последовательностью не хотели внутри своих имперских границ ни признавать, ни терпеть, подобно Иосифу II Австрийскому, подчинение церкви внешнему духовному главенству.

Если бы тогдашний Рим, действительно, обладал государственной мудростью. которую ему часто неосновательно приписывают, он бы должен был здесь уступить. Греческое национальное чувство стало со дней Ирины весьма впечатлительным. Люди строгого направления, вроде Феодора Студита, потеряли популярность как раз через свою безусловную склонность к старому Риму, подобно тому, как в V веке в Армении это случилось со св. Нерсесом и иерархической партией, благодаря их приверженности к великим каппадокийцам и дружбе с греками. Фотий выступил с величайшей решимостью на поле брани, как передовой боец греческой национальности и её духовной независимости против Рима: в этом и заключается всемирно-историческое значение его окружного послания 867 года. Богословские основания Фотия слабы; они относятся к мелочным различиям в обрядности и дисциплине, которые во все времена молчаливо терпелись в отдельных церквах. Также и единственный догматический спорный вопрос, именно о происхождении Святого Духа²⁰, с вытекающей из него многотомной, но мало значительной полемической литературой, не бросает особенно блестящего света на духовный уровень греческих и латинских богословов как этого, так и последующих столетий. Если бы искренне желали соединения церквей, то формула св. Иоанна Дамаскина, послужила бы удобной основой для взаимного понимания. Но догматика и церковная дисциплина были только предлогом; на самом же деле шёл вопрос о национальности. Церковное освобождение греческой народности, политически давно уже эмансипировавшейся от Рима, является непреходящей заслугой великого Фотия.

При дворе, между тем, произошли сильные перемены. Варда, беспринципный гений, для которого все люди были только пешками в его игре, обладал одним честным энтузиазмом, а именно к науке. Он основал, своего рода высшую школу философии, филологии и естествознания, в которой ученики бывшего патриарха, учёного Иоанна Грамматика, преподавали философию, грамматику, риторику, геометрию и астрономию. Пытался он поднять и изучение права, но он потерпел то, чего заслужил своими деяниями. Поощряя грубейший разгул императора, он надеялся сам править неограниченно; среди соучастников императорских оргий находился и стройный конюший Василий, армянин по происхождению, родом из Македонии, сильно заселённой с V в. малоазийцами. Василий, скоро открыто признанный любимцем императора и женщин, был гениально одарённым человеком с пылким честолюбием. Он заключил союз со своим земляком Симватием, занимавшим высокий чиновничий пост, чтобы с согласия императора убить в 866 году всемогущего кесаря. 26 мая того же года он сам был назначен кесарем и соправителем и вёл правление отличнейшим образом.

Когда Михаил под влиянием своей незаурядной матери обнаружил желание эмансипироваться, Василий велел своим преданным наёмникам изрубить его 23 сентября 867 года. Преступление, которое Михаил Косноязычный совершил над своим другом и господином, ужасным образом было отмщено Божественным Правосудием на его внуке.

Василий I (867–886 гг.) является основателем славной македонской династии²¹, представители которой, как настоящие restitutores orbis, были в течение почти двух столетий последними совершенными выразителями всемирного римского владычества. Средства, при помощи которых Василий достиг трона, не вызывали в нём ни малейших угрызений совести. Он принадлежит к числу тех гениальных, но жестоких сильных натур, как Сулла, Теодорих, Хлодвиг, Наполеон I, которые не совершают ненужных преступлений, но на злодеяния, для них выгодные_; смотрят с величайшим спокойствием, как на фатальную необходимость. Невозможно сомневаться в армянском происхождении династии²². Уже изгнанный Фотий, в своём стремлении стать снова при дворе persona grata, приготовил родословную, производящую новое величество от Арсака и Тиридата. Армянские рыцари и наёмники, удерживавшие в течение этого столетия своей храбростью империю от распадения, производят себя от древних Арсакидов и Пахлавидов с не меньшим правом, чем многочисленные семьи нашего «столбового дворянства» ведут свой род от древних крестоносцев и знаменитых победителей на турнирах.

Новое правительство поспешило восстановить свои отношения к Риму. Фотий был изгнан, и патриархом снова стал Игнатий (867–877 гг.). Так называемый римлянами восьмой вселенский собор 869 года был грандиозным триумфом папы Адриана II, преемника Николая I. Фотиане самым безжалостным образом принуждались к отречению, если только они хотели остаться в церковном общении. И здесь римская курия, своей неосторожной политикой главным образом сама себе повредила. Её высокомерное поведение глубоко оскорбило национальное чувство греков и даже самого престарелого Игнатия, расположенного к римлянам. Повод к новому раздору скоро явился. С непонятной близорукостью Адриан II не утвердил в сане архиепископа Болгарии, несмотря на настойчиво выраженное желание царя, будущего папу Формоза, тогда римского легата в Болгарии. Разгневанный царь Борис-Михаил перешёл окончательно на сторону греков, и с тех пор болгары сохраняли постоянную верность православной церкви, к чему предназначала их уже и сама природа и историческое развитие. Восстановленный на престоле Фотий снова победил (877–886 гг.); он перехитрил даже весьма хитрого папу Иоанна VIII. В тёмных интригах, всегда несколько свысока третирующих фактическую истину, греки постоянно превосходили латинян. Результатом был разрыв с Римом и освобождение греческой нации от его примата, т.е. блестящее осуществление Фотием своей церковно-политической программы.

Во вне Василий, среди тяжёлых обстоятельств, проводил вполне планомерную и твёрдую политику. Прежде всего, Византия снова стала владычицей морей. В Сицилии, одной из наименее защищённых западных провинций и уже почти потерянной, византийцы воевали хоть и несчастливо, но с достойным удивления упорством, уступая лишь шаг за шагом. В 870 году пала Мальта. В 872 году византийцы, в союзе с могущественным императором франков Людовиком II одержали при Салерно над сарацинами блестящую морскую победу. Но 21 мая 878 года взят, наконец, арабами, после отчаянного сопротивления, и главный город Сиракузы. Тем энергичнее сумел Василий установить порядок на Адриатическом море. Старый союз с Венецией был восстановлен, союзные сарацинам сербские пираты далматинского побережья были жестоко наказаны; невзирая на протесты слабых Каролингов, он принудил великого жупана далматинских кроатов признать верховенство императорской столицы на Золотом Роге. Мусульманский разбойничий сброд, беспрестанно посещавший из Африки, Крита и Киликии берега Греции и Адриатики, после блестящих побед 880 и 881 годов, получил вполне заслуженно ужасный кровавый урок. Культура и христианство искореняли здесь железным кулаком морское варварство поклонников Корана. Падение франкского могущества в Нижней Италии было как нельзя более кстати для восточных римлян. В 875 году сдался им важный Бари, с этих пор главный стратегический пункт ромеев на Западе. Способные полководцы императора прогнали арабов из Калабрии и образовали здесь новую фему Лонгибардию, важное возмещение за потерянную Сицилию.

Прежний режим оставил Василию I тяжёлую задачу в религиозных войнах с павликианами, которые, в правление Михаила имели большой успех под предводительством Карвея. Достойный преемник последнего Хризохир был побеждён в первом походе 871 года, и император получил несметную добычу. Он, однако, не смог взять крепкую Тефрику. В следующем году он распространил свои разорительные набеги за Евфрат до Самосаты и в прежнюю IV Армению; конечно, взять крепкую Мелитину ему не удалось. Самым важным успехом было изменническое убийство Хризохира в 874 году одним греком, некогда пользовавшимся его расположением. Благочестивая разбойничья республика потеряла духовного и политического главу; дело павликиан было проиграно.

Василию наследовали его сыновья и до того времени соправители, Лев VI Философ (886–912 гг.) и Александр. Вследствие того, что последний предался всецело наслаждениям, фактически управлял Философ; в 904 году он положил конец даже и номинальному правлению своего брата. Молва называла его сыном Михаила. Отец и сын не питали друг к другу никакой любви, и уже рано Лев составлял против отца заговоры. Лев был прямой противоположностью своему гениальному отцу: учёный педант, тщедушный, и как раз потому уверенный, подобно Иакову I Английскому, в богоподобности своего императорского величия. Но при этом останется всё же несколько наивным то историческое понимание, которое со Льва начинает переход римского абсолютизма в деспотизм и сентиментально оплакивает падение при нём муниципальной свободы греческих городов. В действительности, переход к феодализму совершился скорее при македонской династии. В отдельных провинциях богатые землевладельческие фамилии стали значительной силой. Их тяготением к обособлению было вызвано то длительное ослабление империи, которое низвело её постепенно на один уровень с современными ей, ещё довольно варварскими и жалкими государственными образованиями Запада.

Лев опозорил себя одним из первых своих правительственных поступков, принудив великого Фотия подписать грамоту о своём отречении. Управление православной церковью император доверил своему едва достигшему восемнадцатилетнего возраста брату Стефану. Позднее, подобным же образом был возведён в это достоинство Феофилакт (933–956 гг.), принц императорского дома – явление совершенно необычайное в Восточно-римской империи²³. Это напоминает нам положение дел в Армении, где дом католикоса вошёл в свойство с царской фамилией. Фотий удалился, сопровождаемый всеобщим уважением, в монастырь «вероятно, более счастливый, чем если б он сидел на патриаршем троне, несмотря на отлучение девяти пап"²⁴. При Льве была также торжественно обнародована новая церковная конституция, знаменитый Диатинозис, указывающий прелатам Балканского полуострова, когда-то подчинённым Риму, их определённое место в соборе имперского духовенства; этим положен был конец сохранявшимся до сей поры среди духовных пастырей недостойным порядкам, вырождавшимся часто в драку.

Сторонники Игнатия, ставшие у власти, при Стилиане Неокесарийском, тотчас же снова вступили в союз с древним Римом, и, после затяжных переговоров, около 900 года общение было, наконец, действительно восстановлено. Однако это было чисто внешнее единение римского церковного правительства с руководителями византийского государства; оно имело столь же ничтожную ценность, как и все многочисленные союзы, заключавшиеся в следующие шесть с половиной столетий. Народы оставались по-прежнему совершенно разделёнными в этническом и религиозном отношении.

Ещё важнее законодательная деятельность Льва. Уже Василий поручил переработать законодательство Юстиниана; плодом этой деятельности явился изданный в 879 году по его распоряжению »Прохирон«, к которому в 884–886 годах присоединилась »Эпанагога«, второе руководство по действующему праву. При его сыне с 887 по 893 год было опубликовано, в качестве сборника действующих законов для всей империи, собрание »Вазилики« в 60 книгах, этот действительно основной труд.

Правление Льва бедно внешними событиями и довольно несчастливо. Христиане вели с переменным счастьем войны с сарацинами. Византийцы проникали, разоряя всё на пути, далеко вглубь Сирии. Магометанские морские разбойники оставались по-прежнему бичом Эгейского моря. В 888 году они пожгли Самос, в 902 г. разрушили Димитриаду в Фессалии. Настоящим руководителем этих предприятий и злейшим врагом всех христиан был, как обыкновенно, ренегат с южного берега Малой Азии, Лев Триполийский. Появившись 29 июля 904 года неожиданно перед совершенно неприготовленными Фессалониками, вторым городом империи, всего только с 54 кораблями, экипаж которых состоял большей частью из «эфиопов», он взял город штурмом с моря и благополучно уплыл с огромной добычей и бесчисленными пленниками (22 000 человек). Такого тяжёлого бесчестия уже давно никто не наносил империи. В Сицилии и Нижней Италии летописи отмечают в царствование Философа также только несчастия. В 889 году африканцы нанесли грекам тяжёлое поражение в морской битве при Миле (Мелаццо). В 901 году был взят Регий, а в 902 пал последний оплот греческого господства Тавромений. В Нижней Италии также попал в руки беневентанских лангобардов, по крайней мере, временно, Бари. Правление Льва носит на себе повсюду характерную печать слабости и неспособности.

По отношению к болгарам тоже не сумели себя поставить. Могучий царь Симеон (893–927 гг.), основатель церковной автономии Болгарии учреждением шестого патриархата, не хотел больше терпеть монопольной эксплуатации своего царства кучкой византийских крупных торговцев. Византия прибегла тогда к старому испытанному средству дипломатической борьбы: она подняла венгров против болгар. С помощью византийского флота они ворвались в Болгарию. Симеон с трудом оборонялся от них в своих крепостях. Зато по уходу нагруженных добычей грабителей, болгары преследовали их, и разгромили их в их бессарабских степях. Теперь можно было свести счёты с греками. Вслед за блестящей победой, одержанной Симеоном над последними при Болгарофиге, тяжёлую руку его пришлось испытать и мадьярам. В союзе с днепровскими печенегами он, пока мадьяры были в походе, напал в Бессарабии на их семьи. Они были частью перебиты, частью уведены в плен, и мадьяры были окончательно принуждены основать своё варварское государство между Дунаем и Тиссой. С греками болгары теперь соблюдали мир. Византийско-христианская культура и литература могучим потоком вливались в страну и оказывали благодетельное влияние на суровый народ. Эпоха Симеона считается золотым веком болгарской литературы.

В этих событиях всемирно-исторической важности императорское византийское правительство держалось совершенно безучастным зрителем. Тем больше двор занят был брачными делами императора. Хилый Лев был женат три раза; вполне понятно, конечно, что знаменитая жена его св. Феофано не любила своего жалкого супруга. К тому же он жил со своей фавориткой Зоей, от которой, к его безграничной радости, у него родился сын. По смерти своей третьей супруги, он хотел сделать свою любовницу императрицей, чтобы узаконить сына. Однако духовенство, во главе с патриархом Николаем I Мистиком, энергично воспротивилось четвёртому браку, выказав при этом бесконечно больше мужества, чем их русские духовные собратья XVI века. Николай был низложен, и на первую кафедру империи возведён услужливый прелат Евфимий, впрочем, личность вообще почтенная. Согласие восточных патриархов было без труда получено; их легаты, бедные монахи, давно уже привыкли за денежное подношение стоять то за Фотия, то за Игнатия. Печальнее было, что Рим, клонящийся уже к упадку, в лице своих легатов также выразил согласие. 6-го января 906 года состоялось также торжественное крещение наследного принца Константина.

После смерти Льва (11 мая 912 г.) непосредственно за ним следовал брат его Александр (912–913 гг.), опекун несовершеннолетнего наследника Константина. Жалкий государь сам почти не правил, предоставив действовать врагам своего брата. Между приверженцами нового патриарха и приверженцами Николая оставалась по-прежнему ожесточённая вражда в такой степени, что даже бессмысленные слухи об изменнических происках низложенного иерарха против императора Льва встречали у некоторых доверие. Теперь наступила, наконец, столь обычная в Византии реакция. Несчастный Евфимий, при поощрительном одобрении своих противников, был лишён сана: «они бросились на него, подобно диким зверям, били его кулаками и вырвали ему бороду». Николай был снова торжественно восстановлен на престоле. Во внешней политике Александр сумел лишь омрачить добрые отношения к могущественному царю Болгарии. Но к счастью для империи он умер уже после одного года своего неудачного правления 6-го июня 913 г., учредив за своего несовершеннолетнего племянника регентство с патриархом Николаем во главе.

Вместе с патриархом в регентском совете, сидел лишь один значительный человек, Иоанн Элада; остальные были бывшие любимцы Александра, люди славянского происхождения. Константин Порфирородный (913–959 гг.) является воплощением принципа: Le roi règne, mais il ne gouveme pas. И до наступления совершеннолетия и после он никогда не правил, и нужно признаться, что это было большим счастьем для империи, ибо судьбы её покоились почти без исключения всегда в более способных руках, чем руки склонного к наукам Порфирогенита. Несмотря на это, часто пытались совершенно неверно представить первую половину X века эпохой упадка в противоположность сильно переоцениваемым императорам иконоборческого периода. Македонская династия, за двумя исключениями, правила, во всяком случае, лишь по имени; но зато она поставила у кормила правления, как когда-то в иллирийский период древней империи от Клавдия Готского до Константина, чрезвычайно способных и энергичных офицеров генерального штаба, людей большей частью армянского происхождения. Константин Дука, весьма способный воин, попытался было свергнуть регентство и, как кажется, не без ведома патриарха, который предпочитал править лучше с этим грубым человеком, чем со стоявшими до сих пор во главе регентства придворными. Однако когда он добился своего провозглашения императором, он встретил в осторожном регенте Иоанне Эладе достойного противника. Дука и весь его род были истреблены, Иоанн Элада призвал обратно, по желанию императора, императрицу-мать Зою, удалённую Александром из дворца, и она была включена в число регентов.

Во вне пожинали плоды бестолковой политики Александра. В 913 году Симеон прошёл со своими болгарами до столицы, опустошая всё на пути; в следующем году болгары взяли при помощи измены даже Адрианополь, но не могли отстоять его от греков. Правительство приготовилось к серьёзным действиям. Все войска, даже азиатские, были сконцентрированы в Европе для решительного нападения на болгар; командование было вверено одному из самых дельных генералов империи Льву Фоке. Одновременно византийское золото воздействовало на умы печенегов; их действия должен был поддержать византийский флот под начальством адмирала Романа. Однако Роман вёл себя весьма двусмысленно. Ожидаемая печенежская помощь не явилась по его вине, и таким образом, 20 августа 917 года, византийцы под начальством Льва потерпели ужасное поражение при Ахелое. Интриги враждовавших соперников, Льва и Романа, закончились полным поражением Льва. Император Константин был номинально объявлен совершеннолетним. 25 марта 919 года управление перешло в руки Романа Лекапина, провозглашённого великим етериархом (генерал гвардейского отряда из иноземцев). Дочь его Елена стала женой императора; уже в апреле того же года он получил вновь созданное достоинство василеопатора (отца императора), а его высокий военный пост был вверен его сыну Христофору. Слабый Константин скоро назначил своего энергичного тестя цезарем, 17 же декабря 919 года он был торжественно коронован патриархом Николаем, как соимператор (919–944 гг.).

Главной опасностью для империи являлись болгары и критские корсары. При Симеоне (893–927 гг.) Болгарское царство достигло вершины своего могущества. Принятый им титул »царь болгар и самодержец ромеев« свидетельствует нам о ясном намерении заменить в политическом отношении дряхлеющую Восточно-римскую империю, подобно тому, как и возведённый в сан патриарха митрополит Преславы, очевидно, предназначался занять место вселенского патриарха. Границы Болгарии раздвигались всё шире за Адрианополь, Месимврию и Водену на счёт Византийской империи; на западе, после покорения старинных иллирийских областей, они достигли Адриатики. Византия прибегла к старой испытанной политике: сербы и кроаты были подняты против своих восточно-балканских братьев. Тяжёлое поражение (927 г.) Алогоботура кроатами и наступившая в этом же году смерть великого царя отмечают собой начало упадка Болгарии. Сын Симеона, набожный, миролюбивый и слабый царь Пётр (927–968 гг.), заключил после короткой борьбы в Македонии мир с Византией, и сердечное согласие обеих великих держав было окончательно закреплено браком царя Петра с внучкой императора Романа Марией, первой византийской царицей на болгарском троне. Блестящим политическим ходом восточно-римского правительства было торжественное признание болгарского патриархата; этим болгарская национальная церковь окончательно была прикреплена к православию, и всякая связь с древним Римом была порвана.

В Нижней Италии Роман с честью отстоял греческие владения. Бич Эгейского моря, наводящий ужас ренегат Лев Триполийский, был в 924 году так основательно разгромлен храбрым друнгарием Иоанном Радином в упорной морской битве при Лемносе, что морскую опасность можно было считать в основе устранённой.

Но главным доказательством могучего подъёма являются восточные отношения, борьба на Востоке с охваченным глубоким беспорядком и распадающимся на свои составные части Багдадским халифатом. Выдающийся генерал армянин Иоанн Куркуас в течение двадцати лет упорных битв (920–942 гг.) продвинул границы от Галиса до Евфрата и Тигра. В 928 году эмир Малатии (Мелитины) Апохапс (Абу-Хафс) заключил с византийцами союз. Таким образом, этот волнорез стал для набегов неверных главным оплотом Византийской империи. Войска эмира сражались вместе с византийцами против своих единоверцев. »После одержанных побед они вместе с византийцами вступали с триумфом в столицу, ведя с собой взятых в плен агарян». Это был "чудесный и неожиданный знак погибели безбожных агарян«, – говорит полный высокого чувства хронист (Георгий Амартол ed. Muralt стр. 834). Преемники Апохапса поплатились за перемену образа мыслей покорением и разорением цветущей Мелитины и соседних с ней городов. На территории, столь долго принадлежавшей исламу, теперь повелевал римский куратор. Куркуас же »великий воин, везде воздвиг памятники побед, расширил римские границы и разрушил бесчисленные города сынов Агари».

Событием огромной важности было связанное с этим возрождение восточных христиан, армян и иверов, стряхнувших с себя иго ислама. Уже во времена Василия Багратиды снова основали независимое армянское царство, и император послал «князю князей» Ашоту царскую корону и заключил с ним союз, после того как и халиф в 885 году провозгласил его торжественно царём. По смерти Ашота (889 г.) и его геройского сына Смбата (914 г.) арабы снова одержали перевес; в Армении царила анархия. Однако, достойный сын Смбата Ашот «Железный» (915–928 гг.) очистил с помощью иверских и абхазских царьков страну от арабов, и в союзе с греками достиг вершины могущества Багратидов. В 922 году халиф даровал ему почётный титул «шахан-шах», царь царей; это не пустой титул: этим в официальной торжественной форме признавался его сюзеренитет над христианскими вассальными князьями Васпуракана, Албании, Иверии и Абхазии.

С этих пор Армения была окончательно вырвана из круга влияния халифата, и стояла в теснейшем союзе с восточным Римом, образуя собой форпост христианства. Представитель Востока, ислам был, как и во времена парфян, отброшен за гористые пограничные валы Адрбейджана. Армяне и занимающие, конечно, второе место иверы были тогда господами всемирно-исторического положения. Храбрые и умные сыны этих наций достигли руководящего положения как среди генералитета, так и в кабинете восточно-римской империи и достойным образом занимали его. Казалось также, что правление «богохранимого и христолюбивого» императора Романа отличено "благословением неба«: после взятия штурмом Низибии в 942 году гениальным Куркуасом последний принудил жителей сильно угрожаемой теперь Эдессы выдать святыню их города, «нерукотворённую божественную икону Того, Кто есть неизменяемый образ Своего Отца». Вся империя была охвачена одушевлением. В торжественном триумфальном шествии приветствуемая во всех городах ликующими депутациями клира, знати и народа, святыня прибыла в столицу империи, и была встречена там с той необычайной помпой, на какую, обыкновенно, способно в таких случаях духовенство вселенской кафедры.

В 941 году 40 000 руссов более чем на 1000 кораблей двинулись под начальством своего великого князя Игоря против столицы, совершая на пути невероятные злодейства. Наголову разбитые Куркуасом на суше и у Иерия патрикием Феофаном на море, они надолго успокоились, и скоро заключили с восточным Римом важный торговый договор.

В то время, как во внешних отношениях правление императора Романа обнаруживает везде могущественный подъем восточного Рима в X веке, оно и внутри развило крайне полезную деятельность. Главное внимание Роман устремил, как показывают его новеллы, на аграрный вопрос. Он как бы решил следовать Богу в своих заботах об экономически слабых против притеснений сильных. Рост латифундий разорял финансы государства. Поэтому, говорит император, меч законодательства должен быть обнажён против внутренних врагов; ибо защита подданных против тиранского гнёта является не меньшей обязанностью, чем восстановление и укрепление границ государства. Свободная купля и продажа крестьянских имений запрещается. Со времени страшного голода 927 года, впервые обратившего внимание правительства на социальные вопросы, все новые приобретения подобных имений были признаны недействительными и должны были перейти к прежним собственникам, даже без возмещения расходов за сделанные улучшения. Латифундиальным хозяйством были затронуты не только финансы: оно пагубно отражалось и на военном деле. Военная служба, как и в древней Римской империи, покоилась обычно на неотчуждаемых солдатских имениях. Как только они скупались ведущими выгодное хозяйство магнатами, набор в армию становился невозможен. Если в своей борьбе с этим могучим стремлением эпохи правительство и имело мало успеха, то всё же его здоровая тенденция, прекратившая, по крайней мере, самые резкие извращения, достойна всякой похвалы.

При этом не нужно забывать, что сильно занятое и внешними и внутренними делами правительство должно было бороться с непрестанными заговорами враждебных ему придворных партий и вельмож. Но Роман умел строгостью подавлять всякую оппозицию; однако эти события замечательны, во всяком случае, как, симптом возрастающего могущества знати: они неприятно напоминают нам параллельные события в культурно ниже стоящих государствах Запада.

Безжалостно попирая всё, Роман сосредоточил эгоистически все свои заботы на своей семье. Все его сыновья были назначены соправителями, Христофор в 921 году, Стефан и Константин в 924 г.; даже внука своего Романа, сына Xристофора, он венчал императорской повязкой. Жена Христофора была возведена в степень августы (923 г.); его дочь Мария была выдана за болгарского царя (927 г.). Наконец, четвёртый сын Романа Феофилакт, обладавший основательными познаниями в искусстве верховой езды и по своему умственному уровню едва ли отличавшийся от какого-нибудь аристократа-спортсмена или жокея, был избран украсить собою престол апостола Андрея и св. Стахия, – единственная недостойная фигура, запятнавшая эту кафедру. Законный отпрыск македонского дома, учёный призрачный император Константин, был в 922 году со столь свойственным тогдашним грекам нарушением клятвы оттеснён на второе место; позднее и остальные Лекапины стали впереди его, «тот, кто должен бы был быть первым, стал пятым».

Церковный спор Роман также похоронил. По восстановлении своём Александром в 912 году страстный патриарх Николай вычеркнул из диптихов имя римского епископа и перестал молиться о нём в церкви. В 920 году была заключена торжественно новая уния (конечно, ничтожной ценности), признавшая греческий принцип о недопустимости четвёртого брака. В своём слепом усердии Николай не замечал, что он, сам того не зная, устраивает дела хитрого регента. Единственный законный государь, церковным непризнанием брака своего отца, был в глазах благочестивых людей заклеймён, как незаконнорождённый, в то время, как дом узурпатора «творил угодное Господу». Монахи и бедняки взапуски восхваляли «великие дела и несчётные благодеяния вернейшего и православнейшего императора Романа».

Таким-то образом этот ужасный насильник правил при помощи железной лозы византийским миром. Окончательное замещение македонского дома династией Лекапинов казалось лишь вопросом времени, как вдруг, подобно молнии с ясного неба, и его застигла катастрофа, и с той стороны, откуда этого никто не ожидал и не мог ожидать.

С сознательной, принципиальной безжалостностью Роман подавлял всякую мысль об узурпации и презирал все чужие права. Только на измену собственных сыновей он никогда не рассчитывал. Ужасный суд Немезиды заключался в том, что этот гениальный, но беспринципный злодей был низвергнут чёрной неблагодарностью тех, для кого он попрал ногами все божеские и человеческие права. Напрасно его суровый друг, монах Сергий, предсказывал ему судьбу первосвященника Илия. Его старший сын умер раньше отца. 16 декабря 944 года Стефан и Константин арестовали своего отца²⁵ и послали его в монастырь на острове Проти «философствовать с монахами». Там он и умер в 948 году, «низвергнутый с трона, как старый Кронос Зевсом».

Но уже 27 января 945 года оба мятежника должны были отправиться в монастырь к своему отцу, который встретил их суровыми насмешками²⁶. Ликование народа по поводу восстановления потомка законных государей показывало, какие могучие успехи сделала легитимистическая идея в умах византийцев, привыкших до сих пор к правлению одних солдат. Сто или двести лет тому назад это было совершенно немыслимо. Разве в 797 году народ проявил сострадание к несчастному Константину VI? Могущественная династия Лекапинов вдруг низверглась в прах, и все интриги, выходившие из патриаршего дворца ничтожного Феофилакта, не могли её снова поднять. В борьбе с приверженцами Лекапинов Константин опирался на опытный в военном деле дом Фоки. Варда Фока, брат былого претендента на корону Льва, был сделан доместиком схол, три его весьма способных в военном деле сына, Никифор, Лев и Константин, получили важные военные посты в Азии. Фактически за учёного буквоеда управляла его честолюбивая жена Елена и её фаворит Василий ὁ πετεινός.

Войну против азиатских Xамданидов неприлично жадный Варда Фока вёл вначале неуспешно; однако, его дельному сыну Никифору удалось восстановить дисциплину в войске и порядок в гражданском управлении.

Последний блеск правлению Константина придало посещение русской княгини Ольги, крестившейся с многочисленной свитой в столице империи в 957 году. Христианизация этого столь важного для Византии народа должна быть, однако, признана заслугой более позднего поколения.

Когда 9 ноября 959 года Константин умер, он оставил трон своему распутному, нетвёрдому и ещё молодому сыну Роману II (959–963 гг.). Сначала отец женил его на Берте, внебрачной дочери короля Гуго Прованского; позднее наследник без памяти влюбился в красивую, честолюбивую и беспринципную Анастасию, дочь трактирщика. Бесхарактерный отец позволил в 957 году, едва достигшему девятнадцати лет наследнику взять её себе в жены под именем Феофано. Она стала злым гением императорского дома. При Романе правление вёл в высшей степени способный патрикий Иосиф Вринга. Он передал ведение грандиозной морской экспедиции против гнезда критских пиратов лучшему полководцу империи Никифору Фоке, доместику схол. Уже давно из византийских гаваней не выходило столь блестящей армады. Превосходному ведению дела соответствовал беспримерный успех. В марте 961 года столица Крита Хандак была взята после кровопролитного штурма и сравнена с землёй; мусульманское население было изгнано, или обращено византийскими миссионерами, во главе со св. Никоном, в христианство. Этот удар снова сделал, наконец, византийцев господами в собственном море.

И в Азии счастье сопутствовало Никифору. В 962 году в его руки перешла Долиха, Иераполь и киликийский Аназарб. Хамданида Иейф-ад-Давла он разбил близ его столицы Алеппо, взял посады города и самый город; удержался лишь кремль. Узнав о приближении арабской армии из Дамаска, он отступил с богатой добычей.

Как раз во время этих необычайных успехов, 15 марта 963 года, умер Роман, оставив вдову Феофано и двух несовершеннолетних сыновей Василия (957 г.) и Константина VIII (961 г.). Никифор, принёсший сперва клятву на верность правительству вдовствующей императрицы, руководимой Врингой, узнав о кознях против него, появился у ворот столицы с азиатским войском и принудил Врингу к удалению. 16 августа 963 года патриарх короновал его императором, а вскоре затем он женился на вдове императора Феофано. Пpавление Никифора II Фоки (963–989 г.) и его преемников Иоанна Цимисхия (969–976 гг.) и Василия Болгаробойцы (976–1025 гг.) является временем настоящего расцвета византийского могущества. «Тогда, подобно молнии, появился Фока, и обрушился на врагов Рима... Он разорял, сжигал, пленял города и земли варваров. Он перебил мириады иноземцев и распространил господство и могущество римлян. Арабы дрожали, армяне и сирийцы тряслись, сарацины отступали, турки бежали, а римляне покоряли их земли и страны, и имя Фоки наводило на всех ужас». (Георгий Амартол ed. Muralt. стр. 961).

Никифор образовал превосходную армию; ядро её составляли армяне и иверы, славяне и руссы и навербованные иностранные наёмники. Военный бюджет поглощал чудовищные суммы, и народ был ожесточён тяжёлым бременем податей, которое наложил на гражданское население этот менее всего либеральный государь. Духовенство с его богатыми имениями было также энергично привлечено к несению государственных тягот. Злая воля клира оказывала, поэтому, везде, где это было возможно, противодействие императору. Чтобы возбудить патриотизм своих воинов, потребовал он непременного причисления к мученикам всех павших в бою с мусульманами христиан. И лишь священнической закоснелостью объясняется то, что св. Полиевкт, тогдашний вселенский патриарх, наотрез отказал в этом, сославшись на каноны св. Василия: при некоторой доле доброго желания и бо́льшей любви к отечеству церковная история могла бы дать ему прецеденты для этого. Правда, весьма разумный Никифор прекратил бессмысленное и неумеренное строительство монастырей и больниц, и этого духовенство ему не простило.

Духовенство же виновно и в дурном направлении императорской политики по отношению к диссидентам. По почину Никифора яковитский патриарх Антиохии обратился к своим единоверцам с призывом к заселению опустошённой Мелитины. После торжественных уверений императора не начинать печальных халкидонских притеснений, сирийцы массами устремились, сюда. 28 сирийских церквей украсили город, в самом городе и окрестностях поднялись многочисленные монастыри. В киновии Барида патриарх Мар Иоханан, прозванный Сригта (965–985 гг.) основал свою резиденцию. Для Византийской империи в политическом отношении было очень важно считаться покровительницей восточных христиан. Но греческий архиепископ Мелитины, из мелочной зависти, довёл при поддержке патриарха дело до того, что, с явным нарушением императорского слова, стали принуждать заточением, вызовами на суд в Константинополь и тому подобными средствами сирийских епископов к унии. Все те мелочные притеснения, на которые жаловались греки под латинским господством, сами они, будучи господами положения, пускали в ход против своих сирийских единоверцев и выказали при этом не меньшую политическую близорукость, чем латиняне.

Попытка Оттона Великого связать брачными узами Западную и Восточную империи потерпела неудачу, частью благодаря неумелости не в меру горячего дипломата, епископа Лиутпранда Кремонского, частью благодаря слишком неумеренным притязаниям Оттона, который был так наивен, что потребовал от греков передачи ему в приданое за Феофану нижне-итальянских владений.

Грандиозны были успехи Никифора в Азии. В 964 году он покорил Аназарб, Роз, Адану и Мопеуестию, в 965 году перешёл в его руки с несметной добычей уже с прошлого года осаждённый им Тарс. Одновременно с этим, флот под начальством патрикия Никиты снова завладел Кипром. В 968 году, после двухлетнего промежутка император, с армией в 80 000 человек, снова предпринял азиатскую войну. На этот раз была взята сирийская столица Антиохия. Были завоёваны: Лаодикия, Иераполь, Алеппо, Арка и Эмеза, Триполи и Дамаск уплатили дань. В течение зимы храброму и талантливому Вурце, командовавшему расположенным при Антиохии наблюдательным корпусом, удалось, при помощи пришедшего из Киликии на зимние квартиры Петра, возвратить христианской империи знаменитую столицу (Дамаск), в течение 328 лет находившуюся во власти неверных. Недовольный император, оставивший строгое приказание сохранить для него лавры этой победы, отставил обоих генералов.

Благороднее поступил он с победоносным покорителем Кипра Никитой, попавшимся в плен Фатимидам Кайруана после неудачной попытки вновь завладеть Сицилией. Они выкупил его в обмен на захваченный в Сирии меч Магомета.

Гордость современников по поводу возвращения Сирии и Месопотамии по сю сторону Евфрата выражается в новом издании Иероклова описания империи, которое принадлежит этому времени и даёт нам описание восстановленного при Никифоре объёма империи. В нём намеренно (так как принадлежали неверным) выпущена бо́льшая часть Месопотамии по ту сторону Евфрата, Финикия, Палестина, Египет и Киренаика.

Столь же могуча была политика Никифора и в Европе. В отмщение за победу царя Симеона, он создал план совершенного покорения болгарского государства. После взятия Тарса он обратился в 965 году, против Болгарии, и заключил с диким руссом Святославом союз для больших взаимных операций. Этот последний в августе 967 года появился в устье Сумина с сильной разбойничьей флотилией. Доростол и другие придунайские города перешли в руки могучего героя, который расположился на зимние квартиры в Переяславце. Но с византийцами случилось то же, что с афинянами и их другом Ситалком из Одриз. Поразительные успехи руссов испугали греков не меньше, чем болгар. Император поспешно заключил союз с болгарским царём Петром Святым, подкреплённый взаимными браками и выдачей в качестве заложников болгарских принцев: затем набег печенегов в 969 году отозвал руссов в Киев. Однако, уже весной того же года Святослав возвратился в Болгарию и «взял Переяславец копьём»; царь Борис II попал к нему в плен. Нападение Святослава на Византийскую империю падает уже на следующее царствование.

Нелюбовь к Никифору ограничивалась лишь столицей; в провинциях всё было спокойно, солдаты его боготворили. Он пал жертвой заговора недовольных офицеров, к которым принадлежал отставленный Вурца и, прежде всего, его племянник, один из способнейших византийских генералов, Иоанн Цимисхий. Его собственная супруга Феофано была причастна к заговору. 10 декабря 969 года великий государь пал, и непосредственно за этим Иоанн I Цимисхий был провозглашён императором. После Никифора, он, бесспорно, был способнейшим генералом империи. По происхождению он был армянин, и его земляки с восторгом говорили о киур Жане ( Ιάννις), императоре Рима. Это происхождение не вредило его популярности у греков: ведь, важнейшие военные посты почти без исключения были заняты тогда армянами и иверами. Благоволение народа он быстро снискал своим благородным почти расточительным обхождением, которое сильно отличалось от бережливого хозяйствования Никифора и не могло, конечно, долго продолжаться. Патриарх Полиевкт не хотел короновать Иоанна, обагрившего свои руки в крови; однако, святой муж пошёл на сделку, и Иоанн был помазан на царство и коронован ценой отмены полезных церковных законов Никифора. Впрочем, по смерти Полиевкта (970 г.) он дал достодолжный отпор его строптивому преемнику на кафедре. Армянский император не был слепым орудием в руках духовенства.

Феофано, помышлявшая о новом браке, была по заслугам заточена им в монастырь; напротив, к обоим малолетним императорам он относился с тем же почтением, как к своим товарищам по сану, что и Никифор, "он довольствовался постом премьер-министра и рангом императора» ²⁷ .

Опасное восстание, поднятое братом Никифора Львом и его двумя сыновьями, содержавшимися, как и дядя, под лёгким надзором, испытанными воинами, было не без труда подавлено (970 г.). Восставшие принцы были ослеплены в наказание. Во внешней политике он оставил мелочные придирки Никифора и споры за подробности этикета; сестра маленького императора Феофану была послана в 972 году в Италию и выдана за сына Оттона.

Множество манихеев и павликиан было поселено Цимисхием вокруг Филиппополя; в этом он подражал примеру столь славного Константина V. Уже по своей национальности он не мог относиться к этим общинам с мрачным фанатизмом православных ревнителей; кроме того, он мог совершенно правильно рассчитывать, что их храбрые дружины будут бесконечно нужнее для защиты границ Балканского полуострова, чем в Азии, где все эти Хамданиды, Буиды, Саффариды и т.п. бились за остатки обессиленного халифата, и откуда не грозило никакой серьёзной опасности. Эти фракийские павликиане оказали влияние своим более чистым и проникновенным христианством на недавно крещёных славян. При царе Петре (927–968 гг.) Богомил или Иеремия распространил это учение среди своих соотечественников; успешная пропаганда его между болгарами и греками является печальным доказательством незначительной притягательной силы, какую имела в эти времена на умы православная церковь.

Более чем когда византийская империя нуждалась, чтобы во главе её стоял опытный воин. Страшный Святослав, покорив к концу правления Никифора Болгарское царство, обратился на Фракию. В 970 году он перешёл Балканы, взял штурмом Филиппополь, сопровождая это бесчеловечными ужасами. После напрасных предложений платить ежегодную дань, Цимисхий поспешил на театр военных действий. В 970 году произошла нерешительная битва при Адрианополе. Весной 971 года император перешёл незанятые беззаботными варварами балканские проходы и появился перед Великой Преславой. Несмотря на мужественное сопротивление славян, греки взяли и сожгли город и кремль; пленённый царь Борис II был освобождён и осыпан Цимисхием почестями. Только при помощи террора Святослав мог держаться в Доростоле (Силистрии); болгары массами перебегали к императору-освободителю. Упорная битва у ворот города была решена византийской конницей не в пользу руссов. После трёхмесячной осады, которую со стороны реки поддерживал византийский флот, и после последней отчаянной вылазки 22 июля 971 года, гордый русс принуждён был капитулировать на условии свободного отступления. Сообразно желанию приднепровского варвара, Цимисхий согласился на свидание с ним на одном из дунайских островов. Вслед за тем флотилия пиратов отплыла к берегам Чёрного моря. Весной 972 года Святослав пал в битве с печенегами, и князь их Кур сделал из его черепа себе кубок.

Успехи Цимисхия затмили собою блеск царствования Никифора, и нам вполне понятно, что современники простили этому герою пролитую при завладении троном кровь. Болгарское царство, в течение 800 лет бывшее предметом ужаса для империи, лежало у ног василевса ромеев разбитое и укрощённое. Без сомнения, уничтожение могущественной нации было делом руссов; но сами страстные непобедимые северяне не доросли ещё до превосходного военного искусства римлянина, и таким образом, после упорной кровавой борьбы, славный победный лавр достался ему.

Наивные болгары думали, что Цимисхий восстановит их царство. Этот энергичный политик-практик попросту аннексировал Восточную Болгарию (иначе он и не мог поступить), и таким образом вновь приобрёл для империи столь важную дунайскую границу. Царскую корону он посвятил храму Небесной Премудрости (св. Софии) в столице; Борис должен был сложить с себя пурпур и знаки царского достоинства и получил в скромный удел титул магистра. Доростольский патриарх Дамиан был также смещён, и новые восточно-болгарские иерархи, само собой разумеется, греки, подчинились теперь, как и в старину, вселенской кафедре. Только в Западной Болгарии (Македонии и Албании), оторванной в 963 году «царём» Шишманом от митрополии, утвердилось национально и церковно независимое, конечно, довольно жалкое, Болгарское царство под управлением четырёх »графских сыновей» (κομητόπουλοι). Вот великое дело Иоанна Цимисхия. Его победоносный меч отвратил от Византийской империи славянскую опасность и обеспечил ей два следующих века её существования.

После этого славного разрешения своей задачи в Европе, император обратился в Азию, где он с 972 по 976 год сражался с редким счастьем и ещё раз поднял могущество греческой империи на такую высоту, о какой в тяжёлые времена Погоната и Исавров не посмел бы пророчествовать даже самый смелый энтузиаст. Большие успехи христиан вызвали соединение мусульман в целях обратного завладения Антиохией; руководителями их явились чрезвычайно энергичные Фатимиды Египта, начавшие притязать на главенство в Сирии; но храбрый евнух Никита спас Антиохию. Однако взятие Низибии византийцами в такой степени испугало правоверных, что в 973 году из Багдада началась проповедь священной войны, и было организовано всеобщее восстание мусульман. Под Амидой византийское войско потерпело тяжёлое поражение. В 974 году Цимисхий сам принял командование и руководил блестящим походом к верхнему Тигру и в Сирию. Амида и Мартирополь сдались; тамошние эмиры заплатили дань. Иераполь, Апамея, Эмеса и Илиополь были взяты почти без всякого сопротивления. Цимисхий перешёл Ливан и покорил Бейрут, откуда он послал в Константинополь палладиум города икону Распятого. В то время реликвии восточных городов систематически грабились византийцами в интересах храма Небесной Премудрости, подобно тому, как разбойничьи толпы Директории в Италии протягивали свои жадные руки к сокровищам искусств итальянских князей. Но под стенами крепкого Триполи военное искусство императора потерпело неудачу. «И народы были в великом страхе перед яростью Цимисхия. И он расширил пределы римской империи; сарацины и армяне бежали, персы дрожали и со всех сторон несли ему дары; они просили его милости и мира; он прошёл до Эдессы и до вод Евфрата; и земля была усеяна лагерями римлян. Сирия и Финикия были растоптаны римскими конями. Он одерживал огромные победы, и меч христиан жал подобно серпу» (Георгий Амартол ed. Muralt стр. 865).

Конечно, этим эфемерным завоеваниям многого недоставало, чтобы сделаться прочными. Лишь первый страх подчинил большей частью мусульманское население покорённых городов, и оно совсем не представляло прочных гарантий в верности империи. Даже освобождённая Антиохия закрыла перед императором свои ворота и могла быть завоёвана снова лишь после смерти Цимисхия.

Кажется, что Цимисхий вполне распознал язву империи: распространение феодализма и латифундий, губившие свободное крестьянство и вводившие выгонное хозяйство. Могущественные военные фамилии, как например, Фоки, Склиры и др. приобретали, благодаря своим огромным провинциальным латифундиям и толпе своих преданных приверженцев, положение, подобное положению государей. Древнеримское военное и чиновничье государство всё больше принимало средневековый аристократически-дворянский облик.

Суровый приговор Цимисхия над ненасытным евнухом, которому императоры служат, как наёмники, для которого одного истощается страна, проливают кровь храбрые воины, испугал, по всей вероятности, и его соучастников, хотя рассказ о яде, который будто бы подослал ему как раз навлёкший на себя императорский гнев всемогущий имперский канцлер Василий, является наивной народной легендой. 10 января 976 года на возвратном пути в столицу великий герой-император неожиданно скончался в полном расцвете своих сил, всего пятидесяти лет от роду. Вполне естественно, что для народного сознания столь неожиданное событие могло быть лишь делом чёрных интриг.

Зло, на которое указал Цимисхий, продолжало расти. В последующее время государство всё больше и больше делается игрушкой в руках знатных родов. Может быть железный воин и страшный насильник вроде Суллы мог бы при помощи систематического кровавого террора остановить ещё раз ход событий, но он не явился; когда же двести лет спустя это пытался сделать Андроник Комнин, то было уже поздно. Своеобразным явлением этого периода является также то, что наряду с пустившей при македонянах корни легитимистической идеей возникает также особый род майордомата. Прежние солдатские императоры, обязанные пурпуром большею частью армии или военным заговорам, представляют собой вместе к тем не повторяющийся во всемирной истории ряд действительно выдающихся по своим феноменальным военным и государственным способностям монархов. Династическая идея исключает eo ipso выбор наилучших; большинство правителей, по закону естественной необходимости, были люди посредственно или слабо одарённые. Древность не знает выработанного заместительства правителя министрами, как это имеется в конституционных государствах. Нечто подобное создал, однако, X век в Византии. Слабые руки законных носителей пурпура не могли фактически вести правления, и таким образом мы видим, что управляют государством сменяющие друг друга в довольно правильной последовательности высокоодарённые воины. Эти правители империи de facto короновались и таким образом делались совершенно равными легитимному императору, который или был, подобно Константину VII, кабинетным учёным, или, подобию Василию II, ребёнком. Нельзя, конечно, отрицать того, что эту должность соимператора они отправляли к величайшему благу империи, хотя Лекапины, правда, меньше, чем Никифор Фока и Цимисхий. Лишь эта вынужденная обстоятельствами уступка спасла империю. После падения Лекапинов притязания на управление наряду с войском предъявляет и высшее чиновничество. Василий Евнух, незаконный сын старого Романа, при свержении его дома один пощажённый Константином VII, благодаря своему выдающемуся административному таланту, завоевал постепенно, как председатель сената и имперский канцлер, весьма внушительное положение; он подобен Талейрану при тогдашних солдатских императорах. Возвышение, как Никифора, так и Цимисхия не обошлось без его участия. Теперь им был провозглашён самостоятельным государем двадцатилетний Василий (976–1025 гг.). Руководство делами осталось в руках всемогущего евнуха. Но если только он надеялся заставить играть своего царственного протеже призрачную роль своего учёного отца, то он основательно обманулся. Высокоодарённый и воинственный государь ревниво наблюдал за ним, чтобы – конечно, лишь через тридцать лет – нанести ему со всей энергией решительный удар.

Василию при вступлении его во власть было всего двадцать лет, а брату его и соправителю всего лишь семь. Но в то время как этот последний отдался весь, по желанию всемогущего имперского канцлера, удовольствиям, Василий, с необычной для его юности серьёзностью и редким сознанием долга, тотчас же отказался от всех придворных удовольствий, чтобы целиком посвятить, себя изучению военного дела и управлению. Стремления ревнивых, постоянно стремящихся к унижению императорского могущества вельмож выработали в его характере черты суровости, недоверчивости и жестокости; такой человек не мог быть популярным государем; но хранителем империи он был.

Вполне естественно, что генералы и также вельможи стремились занять место Цимисхия. Судя по положению вещей, до сих пор все они надеялись достигнуть цели своего честолюбия. Но расчёт их был совершенно неверен: в качестве законного государя им противостоял вовсе не Порфирогенит. Первое место среди них занял Варда Склир, командующий в Азии генерал. Лишённый своего поста канцлером Василием, он поднял на восточной границе знамя восстания и при помощи новых подданных, магометанских феодальных князей, дважды разбил наголову византийские армии, наводнил всю Малую Азию и серьёзно угрожал столице. Казалось, что Склир становится вторым Никиф οром. В этих стеснённых обстоятельствах был вызван центральным правительством из своей созерцательной кельи, как когда-то Филиппик Ираклием, давно изгнанный императорской немилостью в один из хиосских монастырей соперник Склира Варда Фока и поставлен во главе сохранивших верность войск. Но Склир как тактик превосходил Фоку. Имперский генерал потерял две битвы, под Аморием и при Василика Терма (фема Харсиан Каппадокия). Он должен был идти в Иверию, чтобы набрать новых наёмников у преданного Византии союзника, куропалата Давида. Третья битва при Галисе у Павкалии началась одинаково несчастливо; однако, в поединке Фока сбросил Склира с лошади; когда она начала метаться без всадника по рядам бунтовщиков, они сочли предводителя погибшим и обратились в дикое бегство. В самом конце лета 979 года Склир должен был бежать на арабскую территорию, где он до времени и содержался в плену.

Все следующие восемь лет Фока сохранял свой высокий пост генералиссимуса азиатской армии; он счастливо сражался с сарацинами и принудил алеппского эмира платить дань. Но энергия необычайно сильного волей Василия, не мирившегося с ролью призрачного императора, напротив, туго натягивавшего бразды правления, подобно своему одноименному предку, возбудила живейшее неудовольствие магнатов, занимающих гражданские и военные должности. По-прежнему в интриге был замешан творец императоров Василий; 15 августа 987 г. во дворце Евстафия Малеина (фема Харсиан) Варда Фока провозгласил себя императором. Против него арабы выпустили второго претендента Варду Склира с армией христианских перебежчиков. Но Фока одолел его и обратил теперь всю свою анергию против законного императора. В 988 г. он покорил бо́льшую часть центральной Малой Азии; законному государю оставалась столица и наводнённый болгарами Балканский полуостров. В это время впервые спасителями империи делаются вспомогательные русские народы, варяги.

До самых времён Василия II древний греческий город Херсонеса Таврического Херсон, противоставший с такой отчаянной храбростью неистовствам Юстиниана II, сохранил свою национальность и древнюю республиканско-аристократическую автономию. Правда, со времени императора Феофила сюда посылался для верховного надзора византийский стратиг, но этот глава гражданской и военной бюрократии не имел большего влияния. В 988 году перед этим греческим городом появился с большой русской армией сын Святослава Владимир. Как когда-то Амида, форпост против персов в войне с Кавадом, так и теперь Херсон пал, благодаря измене одного священника. Но тогдашние руссы не были уже более «мерзким, безбожным, неверным народом» Фотия: Владимир жаждал св. крещения и был крещён в Херсоне в церкви Всех Святых; после того, как младшая сестра императора, порфирородная принцесса Анна вышла замуж за русского великого князя, он вступил в теснейшие дружественные отношения с Византийской империей, которой уже его предшественники поставляли многочисленных наёмников. Завоёванный город он возвратил византийцам. Его верный народ, повинуясь приказу великого князя, послушно крестился в водах Днепра, чтобы воспринять «святое просвещение» из рук греческих священников и монахов. Крещение св. Владимира – одна из важнейших дат в летописи православной церкви: это час рождения русской церкви, духовной и церковной наследницы церкви восточной.

Политические отношения властителей «Царьграда» и Киева оставались неомрачёнными. Во главе вновь пришедших вспомогательных русских отрядов и императорской армии братья-правители Василий и Константин двинулись к осаждённой Фокой приморской крепости Абидосу, важному ключу Геллеспонта. Оба войска стояли друг против друга, готовые к бою. Фока только что собрался, по своему обыкновению, померяться с Василием на поединке, как вдруг после того, как он напился холодной воды, упал мёртвым с лошади. В дикой панике отряды мятежников бросились врассыпную. Таким образом, в апреле 989 года гражданская война неожиданно окончилась. Взятый в плен Варда Склир был приведён к императору. «И перед таким человеком мы ещё вчера дрожали», – вскричал Василий, когда беспомощный толстый старик, ещё в красных императорских башмаках, появился перед своим законным господином. Он был помилован и вскоре после этого умер.

Теперь, наконец, вполне заслуженная судьба постигла старую лисицу, имперского канцлера Василия: он был без всякого суда и следствия лишён всех своих должностей и достоинств, его баснословное состояние, на которое он мог содержать целую армию, было конфисковано, его дворец отдан на разграбление столичной черни и сам он послан в изгнание (989 г.). Спустя шесть лет был вызван в столицу безмерно богатый, окружённый бесчисленными вооружёнными клиентами пограничный владелец Евстафий Малеин. Он больше не увидел своего каппадокийского удела, и после его смерти фиск отобрал его богатства. Василий буквально и систематически следовал мнимому совету, как ему лучше всего смирить мятежную провинциальную знать, именно, пускать кровь богачам, чтобы обессилить и обезопасить их. Так, Василий приказал разрушить дворец и раздать обратно крестьянам землю какого-то достигшего должности и чинов выскочки, скупившего всю свою деревню и превратившего её в виллу. Это называют восточным султанским произволом, как будто новейшее «правовое» государство с его секуляризациями имущества «мёртвой руки» поступало иначе. Разве немецкие князья церкви, которым съезд имперских депутатов (1803 г.) по всем правилам судопроизводства помог осуществить апостольскую бедность, чувствовали меньшее попрание своих прав, чем крупные землевладельцы, секвестрированные Василием?

Как скоро Василий смирил мятежников среди столбового дворянства, он и в законодательстве пошёл по стопам своего прадеда Романа. Язык его новеллы 996 года необычайно энергичен. Естественно, что все предписания о неотчуждаемости крестьянских имений оставались лишь на бумаге. Теперь были с необычайной суровостью отменены все захваты собственности магнатами и законодательным путём уничтожен обход закона, который придумали крупные землевладельцы, делая крестьянское имение сначала церковным и защищая его, таким образом, от притязаний. Император без обиняков говорит, что государственный интерес понуждает препятствовать сосредоточению в одних руках больших земельных владений и в особенности непрерывной передаче этих латифундий по наследству. С такой энергией этот могущественный монарх сумел противостать латифундиальной и плантационной системе. Главной целью его законодательства была защита средних и низших классов, и это одно ставит этого сурового и необразованного воина неизмеримо выше многих из наиболее выдающихся его товарищей по сану.

Метко говорит Финлей: «Правление Василия II является вершиной византийского могущества. Константинопольские орлы пролетали во время его жизни длинный, победный путь от берегов Дуная до Евфрата и от армянских гор до взморья Италии. Непреодолимое мужество Василия, его страшная жестокость, равнодушие к искусству и литературе и его религиозное суеверие – всё соединяется в нём, чтобы создать из него представителя своего государства и своего времени. Целью его правительственной политики было укрепление единства государственного управления в Европе при помощи окончательного покорения болгар и славян, соединённых, благодаря родству языка, в одну нацию; соединяла их также и непримиримая ненависть к императорскому правительству».

Сыновья Шишмана I, род «графских сыновей», происходящий из Тырнова на Янтре²⁸, осветил перед своим падением ещё раз прощальным блеском болгарский народ. Шишман I и Давид носили царский титул, также и Самуил (976–1016 гг.), последний сильный, но несчастный властитель этого народа. При них центр тяжести болгарского могущества переместился в оставшиеся ещё свободными западные области, Албанию и Македонию. Резиденцией царя и патриарха была Преспа, поросший лесом скалистый остров на озере Пpеспе, ещё и до сих пор сохраняющий развалины прежней крепостной стены и четырёх церквей. Вскоре, однако, царь переселился в Охриду на озере Лихнитис, древнее, богатое и великолепное барское поместье.

Когда позднее греки взяли столицу, они нашли в царской сокровищнице украшенную жемчугом корону, затканные золотом одежды и сто центнеров золота. Главной опорой совершенно феодального по своему устройству государства было могущественное, привыкшее к войне сословие бояр. Корону Самуил получил из Рима; и для богомилов он был также милостивым господином: потому-то и не продолжает он жить, подобно другим царям, в славной памяти православной церкви. Смерть Цимисхия и восстание Склира были для дунайских болгар сигналом к всеобщему восстанию. В течение короткого времени Самуил восстановил древнее великое царство. Фракия, окрестности Солуня и даже сама Греция подверглись его нападению, из Лариссы он унёс в Пресну останки св. исповедника Ахилла. Но в Василии II Самуил нашёл себе достойного противника. Из Филиппополя, Мосинополя и Солуня император оперировал против царя с сухопутным войском и флотом не всегда со счастьем, но постоянно с одинаковой настойчивостью.

Но когда он, двинулся в 981 году к Средцу (Сардика-София), его византийское войско было совершенно разгромлено. Война затихла на пятнадцать лет. Самуил использовал этот срок, чтобы присоединить к своим владениям Диррахий с адриатическими прибрежными областями и подчинить своему сюзеренитету сербов. В это время Охридское царство стояло на вершине своего блеска.

В 996 году возгорелась вторая война. Самуил победил греческого полководца Григория из армянского рода Тарон и двинулся, разоряя всё на пути, на юг в Пелопоннес. Однако при его возвращении на Сперхии расположился лагеретем Никифор Уран. Ночью греки переправились через поток и устроили среди болгар ужасную резню. Самуил с большим трудом спасся в свой островной замок. Его собственный зять, армянин Ашот изменнически сдал грекам вверенный ему Диррахий. После безуспешного вторжения императора в область Средца полководцы его подчинили окончательно придунайскую Болгарию (1000 г.); год спустя греки утвердились в Нижней Македонии; Веррия, Сервия, Водена подпали их власти. В 1002 году Василий завладел важным Бдином, в то время, как разграбление Самуилом Адрианополя было лишь преходящим успехом. Император завоевал также и важную Скопье. Но крепкий Перник в Стримонском ущелье оказался неприступным. Лишь осложнения на Востоке помешали императору нанести последний удар царству. В 1014 году началась последняя война. Борьба с переменным счастьем сосредоточилась вокруг крепких горных замков. Один за другим они брались и занимались гарнизоном. Живущие вокруг болгары были по древне-ассирийскому обычаю переселяемы далее в Армению. Особенно славен был воинский подвиг Никифора Ксифия (1014 г.); он обошёл гору Белазику (Балатиста) и напал на болгар с тылу. Всё болгарское войско было уничтожено после отчаянного сопротивления. Царь с трудом бежал в Прилеп. 15 000 пленных были ослеплены по приказу Василия, таким образом, что каждые сто слепцов получили одноглазого поводыря. Когда эта масса несчастных появилась перед Самуилом, он упал, подобно Илию, без сознания на землю. Уже через два дня, 15 сентября 1014 года несчастный монарх скончался в ужасных сердечных судорогах. Сын Самуила Гавриил–Роман (Радомир), храбрый воин, при котором в руки греков перешли Витоль, Прилеп, Стип, Водена и Моглена, безуспешно предлагал мир; он пал в 1015 году жертвой своего коварного двоюродного брата Иоанна–Владислава, сына Аарона. Расположенный к грекам узурпатор, принуждённый боярами к продолжению национальной войны, счастливо сражался в 1016 и 1017 году. Но бдительность греческих комендантов дунайских крепостей помешала осуществлению проектированного союза с печенегами. В 1018 году Иоанн–Владислав, последний царь Охриды, пал при осаде болгарами Диррахия. Могущественная боярская партия, с патриархом Давидом, царицей Марией и великим воеводой Богданом во главе, просила о мире под условием подтверждения их привилегий. Василий выступил из столицы. В Адрианополе к нему явились болгарские послы с донесением о подчинении Перника и тридцати пяти окружных замков. В Струмице патриарх передал ему письмо царицы. При его появлении под Охридой навстречу ему вышли некоторые из «графских сыновей». В горах Албании держались ещё короткое время Фружин и храбрый Ивац. Римский меч и византийское коварство сломили и это последнее сопротивление.

После сорокалетней борьбы могущественное славянское царство, так долго выступавшее, как равная Византийской империи великая держава, лежало в прахе совершенно униженное и побеждённое. В гордом сознании своих огромных побед Василий двинулся в Афины, чтобы принести Божией Матери свою благодарность и свои дары в давно уже посвящённом истинной вере Парфеноне. При вступлении «Болгаробойцы» в столицу империи ликование было безмерно. С золотой разукрашенной перьями короной на голове ехал шестидесятичетырёхлетний старик триумфатором к Золотым воротам; перед ним шла царица Мария, дочь Самуила, и взятые в плен бояре. Болгарское государство было вычеркнуто из списка самостоятельных общественных союзов. Со времён Юстиниана ни один император не пользовался на Балканском полуострове такой полнотой власти.

Василий обращался с покорённой страной с кротостью и большой мудростью. Он оставил нетронутым её политическое и церковное устройство. Охридское царство было объединено с Византийской империей как бы личной унией. Он утвердил его военное устройство и податную систему; болгарская знать сохранила свои привилегии; в 1019 году автокефальная охридская церковь получила в Иоанне своего национального главу. Три золотые буллы императора обеспечивали ему распространение его власти не только на национальные болгарские и сербские епархии, но и на греческие завоевания, вошедшие в состав Болгарского царства при славной памяти царях Симеоне и Петре. Лишь в Доростоле повелевал по-прежнему подчинённый вселенской кафедре митрополит. Члены царского дома и высших боярских фамилий были переселены в Константинополь и приняты в ряды имперской знати. Многие знатные греческие фамилии впоследствии вошли с ними в кровное родство; гордые своим благородством Дуки и Комнины гордились своим происхождением от Шишманидов.

Во время ужасной болгарской войны император ни разу не выпустил из виду восточных событий. В 995 году он появился на Востоке, где за год перед тем храбрый Никифор Уран был разбит арабами. Оружие императора было победоносно. Он взял Алеппо, Хемс и Шайзарь; лишь стены крепкого Триполи устояли против его нападения. По его возвращении в Константинополь Алеппо снова сделался добычей Фатимидов.

Гораздо прочнее было его вмешательство на армянской территории. Смбат VI (977–989 гг.), «царь царей» и «миродержец», сделал своими роскошными постройками Ани одним из великолепнейших городов Востока. Он и его брат Гагик († 1020 г.) царствовали могущественно и счастливо, конечно, среди беспрестанной борьбы с христианскими удельными князьями, созданными неразумной домашней политикой Багратидов, и с мусульманскими эмирами Восточной Армении. Давид, храбрый князь Таика и части Грузии, разбил наголову (998 г.) с помощью своих соседей эмира Мамлуна с его гораздо более превосходным войском при Дземпои. От Василия он получил титул куропалата. В 999 году, умирая, он назначил своим наследником Василия, который двинулся из Тарса, радуясь столь благоприятной возможности вмешаться в дела Армении. Но умный Гагик расстроил планы императора. После его смерти возгорелся спор между наследниками трона, учёным и не воинственным Иоанном и его способным братом Аш οтом. Благодаря вмешательству царя Грузии беспорядок достиг своего апогея, пока Ашот не восстановил с помощью византийской армии своего авторитета.

В это время впервые в 1021 году появляются на армянской территории отвратительные орды сельджуков, те орды, которых судьба предназначила стереть с лица земли сравнительно ещё весьма значительную культуру Армении и восточной части Малой Азии и оставить за собой, подобно их столь же страшным двоюродным братьям монголам, одни развалины. Последний из Арцруниев Васпуракана Сенекерим, испуганный диким опустошением своей страны турками, передал всю свою власть Василию, который за это сделал его ленным князем († 1027 г.) полуармянской Севастии (Сивас). Также и мусульманские эмиры городов вокруг Ванского озера (Беркри, Манцкерт, Хлат, Арчеш) также сделались вассалами Византийской империи и таким образом, владения Багратидов были со всех сторон окружены византийскими землями. Царь Грузии Георг, возмутившийся против греческого верховенства и доходивший в своих разбойничьих набегах до Трапезунда, был жестоко наказан неутомимым императором Ромеев, а его союзник царь Иоанн Багратид был принуждён принять от Василия в лень город Ани. После его смерти его государство должно было также войти в состав империи. Само собой понятно, что в лице митрополитов Кельцены была поставлена сильная греческая иерархия, которая по мере сил разжигала злобную ненависть между греками и армянами и, благодаря своей крутой нетерпимости, больше всех виновна в падении восточно-римского могущества в Азии. Но это были ошибки времени, а не Василия. Сам он делал всё возможное, чтобы привести в боевую готовность новоприобретённую восточную область. Когда при Константине IX ворвались сельджуки, они нашли все крепости и замки хорошо укреплёнными и охраняемыми достаточными гарнизонами. Это было делом этого неусыпного военного и организаторского таланта.

Его неутомимый дух не довольствовался этими успехами. С неусыпной энергией вооружил он сильную армаду, которая должна была вырвать у неверных потерянную обоими его предками, Василием I и Львом VI, Сицилию. Но смерть постигла шестидесятилетнего старика посреди его приготовлений в декабре 1025 года.

После покорения славян и аннексии Армении, Византийская империя достигла небывалого со времени Юстиниана объёма. Соединённая с мягкостью сила императора Василия оставила миллионам славянских подданных их отечественные учреждения и вольности. Опасно было и не доказывало продуманной правительственной политики на Востоке включение в состав империи не только чуждых национально, но и отделённых церковно армянских княжеств. Лишь причины военного характера, настойчиво требовавшие внимания, могут одни извинить эту аннексию. Но она влекла за собою серьёзную опасность. Монофизитизм был там ещё реальной силой, с которой нужно было считаться. Все злополучия, приготовленные юстиниановскому и до-юстиниановскому периоду сирийскими и египетскими провинциями, ожили здесь опять. Только суровые воины, подобно Василию управлявшие любящим споры и грезившим об унии клиром с помощью железной палки, могли бы продолжать здесь и частью даже улучшать его политику.

Но случилось наоборот. Крупная земельная собственность знати всё расширялась. Императоры сделались игрушкой в руках этих вельмож. На востоке Малой Азии свободное крестьянство почти совершенно исчезло. В Европе у славян были отняты их национальные привилегии и ими были наделены греки. Способнейшие генералы были стеснены в своих наиболее блестящих предприятиях немилостью двора и недоверием усилившейся чиновничьей олигархии, концентрировавшейся в сенате, и доводились до отчаяния и мятежа. К этому присоединилось невыносимое бремя податей, которое, в связи с резким переходом от натурального к денежному хозяйству, довело славян и азиатов частью до революции, частью до выселения. К тому же двор предавался по временам, как будто всё было спокойно, безвкусной утончённости нравов и совсем не своевременному увлечению литературой. Вполне понятно, что подобным правителям и подобной знати не под силу было бороться ни с сельджуками, ни с норманнами.

Короткое правление Константина VIII (1026–1028 гг.), брата Василия Болгар οбойцы, уже представляло отвратительный контраст с управлением его предшественника.

Редко можно было встретить противоположность бо́льшую, чем между Василием и Константином, так что византийцы прилагали к ним поговорку: «крест и плевательница из одного дерева». Сам совершенно не воинственный, Константин выказывал молчаливую подозрительность относительно армии и её вождей. Высшие места в армии и в государственном управлении он доверил преданным ему придворным; так, евнух Спондил был назначен наместником в Антиохию, другой фаворит – на важнейший и ответственейший пост в Иверию. При этом без всякого сожаления выколачивали подати. Но несравненный организм, созданный гениями двух предшествующих поколений, пока что, действовал со всей желательной точностью. Константин Диоген отбросил обратно за Дунай вторгшихся в 1027 г. печенегов; точно так же были победоносно отражены нападения африканских мусульман, угрожавших Эгейскому морю.

Умирая, император оставил только трёх дочерей. Евдокия была монахиня, Феодора не хотела выходить замуж и, таким образом, оставалась «порфирородная» Зоя, особа, правда, уже очень немолодая (ей было 48 лет), но весьма склонная к замужеству и очень любимая столичным населением. От брачных уз, в которые вступила бы эта законная наследница императорского престола, зависела судьба государства. В силу предсмертной воли её отца ей дали в мужья почтенного сенатора Романа III Аргира (1028–1034 гг.), который, будучи уже шестидесятилетним стариком, именно с целью жениться на императрице, должен был расстаться со своей супругой. Источники молчат о том, чтобы патриарх и правящий синод, которые как раз в то время допускали несчётные послабления в брачных делах, каким-нибудь образом осудили это тягчайшее нарушение не только священнических предписаний, но и Божеской заповеди.

В течение пятидесяти двух лет только порфирородные занимали престол. Понятно, что Роман, выскочка, старый и боязливый человек, прежде всего, заботился о том, чтобы приобрести расположение различных классов населения. Простой народ привлёк он на свою сторону выкупом пленных, захваченных во время войны печенегами. Заключённые за долги в тюрьму были все помилованы, и в удовлетворение претензий их кредиторов казна уплатила их долги.

Расположение высшего дворянства и знатного духовенства было приобретено отменой аллиленгиона, т.е. возложенной на состоятельных обязанности обеспечивать своими имениями поступление недоимок с беднейших в их податных округах. Но более всего Роман пришёлся по сердцу духовенству. Он повысил неисчислимые доходы клира св. Софии. Сирийские схизматики-епископы и выдающиеся богословы, в том числе их патриарх, занимавший кафедру в Мелитине, были насильственно доставлены в Константинополь. Диспут с красноречивыми восточными церковниками не был допущен, но над ними было наряжено формальное следствие по поводу учения о двух естествах. Изгнание и тюрьма – такова была участь почти всех без исключения упорствовавших. В этом случае благодушный император был, несомненно, скорее руководимым, чем руководителем. Говорят, видные придворные проливали слёзы во время этих прямо отвратительных сцен, и только правоверные иерархи остались холодны, как сталь. Но правительство наложило на себя тяжёлую ответственность. Несчастные сирийцы массами бежали под власть мусульман. Государство лишило себя симпатий диссидентов, ошибка, которая должна была дорого стоить.

Достойнее была другая мера. Правительство дало, с согласия правящих в Палестине Фатимидов, значительные суммы на восстановление храма Воскресения, который в 1010 году был разрушен по приказанию помешанного халифа Хакима (967–1021 гг.), обожествлённого друзами. Вследствие недоброжелательства всё ещё фанатично настроенного правительства каирских халифов, постройка была закончена только при Константине IX в 1048 году.

Императрица Зоя была охвачена недоброжелательством и завистью к своей умной и сильной волей сестре Феодоре. Последнюю обвинили в том, что она была вдохновительницей заговоров Прусиана и Константина Диогена, справедливо ли, трудно решить, в виду запутанности византийских придворных интриг; но её участие едва ли вероятно. Прусиан был обвинён в том, что покушался на престол; Константин в том, что тайно содействовал восстанию славян и болгар. В обоих обвинениях сказывается только раскаяние правительства в дурном управлении славяно-болгарскими подданными. Феодора и Прусиан, должны были постричься в монашество; Константин был присуждён к ослеплению, но ещё до приведения приговора в исполнение успел покончить с собой. Многочисленные представители высшего дворянства, как предполагаемые соучастники заговора, были изгнаны. По вине наместника Антиохии Сиондила византийцы потерпели в 1029 году тяжкое поражение. В 1030 году сам император появился на сирийском театре военных действий, казалось для того только, чтобы эмир Алеппо и Триполи нанёс ему столь основательное поражение, что он и его войско с трудом достигли Антиохии. Богатая добыча досталась на долю победителей.

Здесь выступает впервые на историческую сцену могучий воин-герой Георгий Маниак. Успешо поведя партизанскую войну, он вскоре получил командование над Нижней Мидией с главным городом Самосатой. Смелый удар отдал в его руки Эдессу в 1032 году, и письмо Христа к топарху Авгару было препровождено в столицу для присоединения к нерукотворному образу в качестве второй священнейшей реликвии.

В течение двух лет болел старый император, и столичная молва выставляла, как одну из причин болезни, отравление его собственной супругой. Монах Иоанн, некогда дворецкий Романа, в то время управляющий благотворительными заведениями, имел брата изумительной красоты, правда страдавшего падучей, в которого императрица влюбилась со всем неистовством старческой страсти. Во всяком случае, непристойно было то, что немедленно после смерти императора 11 Апреля 1034 года императрица собрала всех придворных и представила им своего любовника Михаила IV Пафлагонца (1034–1041 гг.) в качестве императора. «Победителю добыча» – таково было основание, по которому эта вышедшая из низин плебейская семья делила между собой правительственную власть. Иоанн, этот поистине «делатель императоров», стал государственным канцлером с прямо неограниченной властью. Другой брат, Константин, стал генералиссимусом или великим доместиком, Стефан же, прежде корабельный инженер, стал адмиралом императорского флота, а его сын Михаил Калафат был облечён саном кесаря. Почти все без исключения эти искатели приключений были в высшей степени даровитые люди, особенно гениальный правитель Иоанн, который, однако, своим безжалостным тиранством и истинно-греческим фискализмом напоминал знаменитого одноимённого ему министра финансов при Юстиниане Иоанна Каппадокийца. Уже при Романе африканские и сицилийские корсары стали нападать на побережье Адриатики. Но теперь византийское правительство встретило их внушительным отпором. Чем более свободное крестьянство, которое некогда выставило кадры победоносных в войнах с болгарами и мусульманами фем, гибло от произвола дворцовой знати, тем более правительство оказывалось вынужденным прибегать к найму солдат. Среди последних вскоре занимают первое место по числу и значению «варанги» и "русы». Скандинавы из России, затем норвежцы, исландцы, со времени победы Вильгельма Завоевателя в 1066 г., многочисленные датчане и англосаксы наполняли их ряды. Но ни один из них не был так знаменит, как Гаральд Гаардрад, сын Сигурда, брата св. Олафа (короля Норвегии 1047–1066 гг.), который в 1033–1043 годах под воинской кличкой Нордбрикт, совместно с азиатским героем Георгием Маниаком совершил величайшие подвиги в защиту империи ромеев. В 1032 году соединённый флот здесь впервые выступивших опытных мореходов республики Рагузы и зятя императора Константина Карантина, наместника Навилии, настолько основательно разбил сарацинов, что они решили отомстить со всей доступной им энергией. В 1034–1035 годах они нападали на острова Эгейского моря и Ликию. Но наместники приморских фем Фракисия и Кивиреотика уничтожили суда морских разбойников. Наказание было обычное: по всему западному и южному побережьям Малой Азии виднелись виселицы и колья. Победоносный Гаральд навёл ужас на всё африканское побережье. Главный удар надо было нанести Сицилии, которая со времени отпадения от Фатимидов подпала анархии эмиров. Патрикий Маниак, командовавший в Италии, получил поручение действовать против Сицилии; лангобарды из Салерно, итальянские норманны и варанги под начальством Гаральда составляли ядро сухопутного войска. Его предприятия поддерживал флот Стефана, брата императора. В 1038 году была взята штурмом Мессина, и арабы потерпели поражение при Раметте, благодаря военным способностям Маниака. Новое присланное из-за моря африканское войско было разбито в 1040 году при Драгине. Но возгоревшийся на личной почве в высшей степени резкий раздор между главнокомандующим и адмиралом вызвал вмешательство императорского правительства; Маниака арестовали и отправили в столицу. С этого дня счастье покинуло императорское оружие.

Гораздо опаснее при Михаиле было восстание славянских подданных на Балканском полуострове. Причина восстания была экономическая. Правительство стало переходить, ввиду в высшей степени напряжённых потребностей более высокой культуры, от натурального хозяйства к денежному. Везде и во все времена народы рассматривали это явление как тиранию и жестокость правящих; припомним хотя бы восстание швейцарских крестьян 1653 г. Если уже и в старых областях озлобление было очень сильно, то в сербо-болгарских наместничествах дело дошло до дикого восстания. Тамошние подданные имели полное основание ссылаться на то, что право, закреплённое Василием Болгаробойцей в писанном виде, нарушено новыми финансовыми порядками.

Пётр Делеан, по официальлым греческим известиям самозванный, на деле же действительный внук царя Самуила, поднял в 1040 году знамя восстания. Как один человек, поднялся болгарский народ. Народная ярость обрушилась, прежде всего, на нескольких кровопийц из числа агентов фиска. Затем восстание распространилось как лавина. Гроза нависла над Солунью; Диррахий пал. Никопольская фема присоединилась к восстанию, за исключением главного её города Навнакта. Князь Алузиан, важный сановник из рода комитопула Аарона, перешёл на сторону своего народа. Сорокатысячное войско штурмовало в течение шести дней (октябрь 1040 г.) твердыню Солуни. Но геройское население ещё раз возвеличило имя эллинской πόλις и спасло государство в то самое время, когда слабодушное правительство его губило. Как некогда их деды, полагаясь на отеческих богов и героев, выступили против мидийского наследственного врага, так теперь солунцы почерпнули у своего могучего патрона св. Димитрия мужество к бою и силу для славной победы. Восстание было сломлено этой решительной битвой. Раздор между вожаками, который побудил Алузиана к ослеплению «царя» Делеaна и к повторной измене, привёл восстание к концу. Михаил легко восторжествовал над локализованными бандами. Но черногорские сербы утвердили свою свободу и уготовали вторгшемуся при Константине IX ромейскому войску ту же участь, какую впоследствии им не раз было суждено уготовать армиям полумесяца. В Болгарии государственное управление было поставлено совсем на греческий лад; автокефальная охридская церковь и все епископские кафедры стали (совсем как в печальные времена фанариотов) добычей столичных карьеристов из духовенства и, прежде всего, клира св. Софии, причём эти эллинские князья церкви, смотревшие на свои весьма доходные пастырские места как на золотое дно, ещё громко жаловались на ссылку в варварскую страну, как видно из переписки Феофилакта²⁹. Тогдашние греки выказывали ту же политическую мудрость, какую позднее проявили латиняне, т.е. они частью сознательно, частью по близорукости, прилагали все усилия к тому, чтобы рано или поздно вызвать страшную национальную реакцию.

По смерти Михаила IV 10 декабря 1041 года Зоя возвела прежнего кесаря на императорский престол под именем Михаила V Калафата. 18 апреля 1042 года наглый выскочка заключил свою старую благодетельницу в монастырь на о. Принкино. Это послужило сигналом к всеобщему восстанию столичного населения. Во главе движения стало дворянство, которое с полным правом ненавидело и презирало добравшуюся до престола дерзкую клику искателей приключений. Обе порфиророждённые принцессы, Феодора и Зоя, были торжественно провозглашены августами 21 апреля 1042 года и попытка сопротивления потоплена в крови. Калафат был насильственно пострижен в монахи. Вполне естественно, что прежние правители были наказаны конфискацией имущества. Между обеими сёстрами мир царил лишь недолгое время. 11-го июня 1042 года шестидесятидвухлетняя Зоя вышла замуж за Константина IX Мономаха, одного из членов императорского дома, который правил с ней до 1050 года и один до 1054. Среди многочисленных безрассудств старухи этот чисто политический брак был наибольшей глупостью; государство нуждалось в государе-воине, и Маниак был наиболее подходящий василевс. На горе империи на престол был возведён расслабленный развратник. Правление Константина является последним счастливым периодом в жизни империи, но этим счастливым состоянием она менее всего была обязана императору. Император был настроен в высшей степени антимилитаристически, делал сбережения на солдатском жаловании и тратил крупные суммы на постройки и развитие наук, для чего менее всего подходили эти тяжёлые времена.

В Италии норманны, некогда наёмники Маниака, стали величайшей опасностью для греческого господства. В 1041 году вторглись они в Апулию, взяли Мельфи и дважды разбили наголову катапана Докеана; его преемник не был счастливее. Влиятельный примас Бари Аргир соединился с норманнами; однако, Мaниак, посланный Михаилом V в Италию, где Тарент, Бриндизи и Отранто одни только и повиновались грекам, вызвал ещё раз поворот судьбы; в 1042 году одержал он большую победу при Монополи. Но возведение в сан императора Константина, с фавориткой которого Склиреной и её роднёй он находился в глубокой вражде, жестоко огорчило героя; он провозгласил себя императором; тщетно двор подкупал против него предателя Аргира. Сев на корабль в Отранто, Маниак высадился в Диррахии в феврале 1043 года. Все ждали, что его движение по древней via Egnatia даст государству нового монарха. Его конец был тот же, что впоследствии Цезаря Борджиа: шальная стрела убила могучего и уничтожила его дело. Константин вновь твёрдо сидел на подгнившем престоле.

Власть греков в Италии теперь быстро шла к концу. Ни западный император, ни папа не могли приостановить успехов норманнов. В 1055 году пал Отранто, в 1060 году – крепкая Троя; с взятием Регия и Скилакия было закончено завоевание Калабрии. Последние остатки победных трофеев Юстиниана были отняты у восточного Рима. Победа норманнов, которые вскоре завладели и Сицилией, была вместе с тем успехом древнего Рима, который мог опять распространить на всю Италию свою в течение долгого времени ограниченную власть. В связи с этими событиями дело дошло до полного церковного разрыва между древним и новым Римом. Папа Лев IX, человек высокомерный, обладал ясным сознанием своих целей. Его новоримский коллега Михаил Кирулларий нимало не уступал ему в этом отношении. Но необходима была вся западная предвзятость, чтобы усмотреть в посланиях патриарха Михаила Кируллария вызов в то время, как именно патриарх был вызван: истинно-православный человек должен был рассматривать состоявшееся присоединение митрополичьего округа Отранто, Агии, Северины, Россано и Регия к полусхизматическому в глазах греков престолу древнего Рима, как угрозу для спасения многих душ.

Поэтому Михаил Кирулларий исполнил только свой архипастырский долг, когда он совместно с Львом, автокефальным иерархом церкви в Охриде, предостерегал италийских православных от ереси западных. Столь же мягкий, сколь уважаемый богослов восточной церкви патриарх Пётр Антиохийский в письме к Доминику, псевдо-патриарху Градо, осудил только резкую форму увещаний и мероприятий Михаила, по существу же он стоял вполне на его стороне.

Правительству спор был в высшей степени неудобен: если только было возможно спасти что-либо в Италии, оно не могло обойтись без папы. Но правительство было слабо, и патриотическое антилатинское народное сознание сказалось, как сила, перед которой оно должно было склониться. Правда, Лев IX сделал всё, от него зависящее, чтобы неудачным выбором легата пойти наперекор миролюбивым намерениям правительства: грубое и вызывающее выступление кардинала Гумберта должно было глубоко возмутить всякого истого грека. Весьма торжественно предали друг друга проклятию, и, в конце концов, это было самым разумным выходом. Введённая со времени прекращения раскола, вызванного Фотием, лживая двойная бухгалтерия прекратилась: признали друг друга врагами открыто и честно.

Очень серьёзна для государства была при Константине опасность от печенегов. Их хан Тирак, озлобленный на греков, которые переманили часть орды с их вождём Кегеном, распустил боевые знамёна; однако, его совершенно разбили, и, по давно испытанному правительственному обычаю, византийцы поселили пленников в пустынных местностях кругом Ниша и Средца; это сделалось для Византии несчастьем: новые поселенцы призвали на помощь соплеменников из-за Дуная. Печенеги опустошили всю Болгарию до ворот Адрианополя и разбили и уничтожили три византийские армии. Лишь в 1051 году разбойничьи шайки были изгнаны из пределов Фракии и Македонии. Тирак, угрожаемый в своём главном лагере при Пpеславе, просил мира с чисто варварской трусостью.

На востоке Константин продолжал ложную политику Василия Болгаробойцы. После смерти Ашотa IV, анийского Багратида, произошли в Армении обычные смуты из-за престола, и Михаил IV решил, наконец, медиатизировать Армению. Византийская армия обложила армянскую столицу, но катастрофа, постигшая Пафлагонскую династию в 1041 году, заставила армию отступить. Вельможи согласились возвести на престол Багратидов семнадцатилетнего Гагика. Он и его полководец Григорий Магистр удачно сражались с сельджуками. Как только Константин укрепился на престоле, он медиатизировал почти всех мелких армянских князей. В 1046 году Гагик был вызван в столицу, а год спустя греки заняли Ани. Кто ещё в Армения верил в то, что византийское владычество представляет сильную опору христианству Армении, у того открылись глаза: жадная толпа греческих клириков водворилась в богатых епископствах и монастырях; религиозные измывательства над правоверными монофизитами были нескончаемы. Католикос Пётр († 1056 г.) был вызван в столицу. После смерти его преемника ставились препятствия по избранию католикоса. Все тяжёлые испытания VII и последующих столетий прошли бесследно для греческих иерархов, ничего не забывших и ничему не научившихся. Характерно, что ещё злосчастный император Роман Диоген клялся перед своим походом, по своём возвращении уничтожить армянскую веру. Армянские монахи взывали к Богу, чтобы Он погубил императора подобно тому, как погубил проклятого Василием Великим безбожного ИОлиана. Это настроение армян, вызванное сумасбродством греческого церковного управления, даёт ключ к пониманию успехов сельджуков. Прежде всего, после присоединения небольших горных государств, византийская империя должна была сдерживать натиск сельджуков, занявших при Тогрул-беке первенствующее положение в Азии. Истинно-греческая мелочная политика, как обыкновенно, сказалась в неуместной скупости – обложении недавно присоединённых горных округов и роспуск 50 000 человек армянской и иверийской милиции. Но великий Василий Болгаробойца своей никогда не превзойдённой системой укреплений восточной границы подготовил спасение безмозглых потомков. Вторгшиеся в Васпуракан турецкие отряды были в 1018 году разбиты при Страгне. Но орды обратили в пепел неукреплённый богатый торговый город, Ардзен (Карин–Феодосиуполь).

Вред этот был частично покрыт одержанной с помощью иверийского народного ополчения победой при Капетре в 1050 году. Личное нападение Тогрул–Бека сокрушилось о твердыню крепости Манцикерта.

Константин был счастлив не по заслугам. В 1047 году очень опасное восстание армянского генерала Льва Торника потерпело неудачу под стенами столицы, и Константин спокойно правил после смерти Зои до собственной кончины в 1054 году. Охотно передал бы он власть начальствовавшему в Македонии генералу Никифору Вриеннию; но чувство легитимизма пробудилось: народ, сенат и гвардия радостно приветствовали энергичную старую Феодору, когда она, последняя из порфирородных, взяла в свои руки скипетр (1054–1056 гг.) и с необычайной энергией им владела. То, что креатуры её предшественника поплатились за своё положение ссылкой и конфискацией имущества, – это входит в законный ритуал смены обладателя византийского престола. Но этим не ограничилась деятельность старой императрицы, которая, казалось, унаследовала всю силу духа своего дяди Василия Болгаробойцы. Она выказала и не без основания, прямо врождённое тогдашним правительствам недоверие к генералитету, ибо среди высокородных представителей последнего делание императоров и претендентские замашки стали прямо наследственной и модной болезнью. Она отозвала высокоодарённого главу действующей против сельджуков армии Исаака Комнина и заменила его покладистым придворным. Перед смертью 30 Августа 1056 года она передала императорское достоинство старому генералу и сенатору Михаилу VI Стратиотику (30 Августа 1056 до 31 Августа 1057). Это было слишком оскорбительно для самолюбия армии. Лояльность и любовь к природному царствующему дому, которые так трогательно проявились в отношении к Зое и Феодоре, угасла вместе со смертью последней представительницы Македонской династии: вспыхнуло бурное военное восстание. Генералы, большей частью богатые малоазиатские землевладельцы, объединились, как в дни Севера или Аврелиана. При восторженном сочувствии отдельных воинских частей, они провозгласили императором Исаака I Комнина сперва в Кастамоне, потом на равнине Гунарии 8 июня 1057 года. Действительный «делатель императоров», смещённый стратиг Антиохии Катакалон побудил никопольские войска к присоединению. Исаак двинулся на Никею и победил императорские войска. Михаил VI отрёкся от престола и 2 сентября 1057 г. Исаак венчался на царство в св. Софии.

Это была победа военной партии над сенатом, аристократией и гражданским чиновничеством. Первый приём императора произвёл, поэтому, на всех присутствующих неизгладимое впечатление: сенаторы стояли вместе, потупив взоры, император произносил только самые необходимые слова, высказывая свою волю более движениями головы и рук, чем словами и предоставляя говорить своим секретарям. Дальнейшее течение правления соответствовало этому началу. Исаак проявил необыкновенную энергию. Как долголетний начальник армии, он должен был сочувствовать своим солдатам в том зле, которое возникало со времён финансовой разрухи, наступившей после Василия Болгаробойцы. Действуя в видах оздоровления финансовой политики, он, подобно Веспасиану, не боялся непопулярности. Синекуры для придворных, учёных и слишком многочисленной толпы духовенства были упразднены. Была проведена основательная финансовая реформа. Как мало он боялся фрондирующей оппозиции государственного совета, показывает смещение Михаила Кируллария, иерархическая надменность которого сделалась невыносимой. Этот князь церкви со своими папскими замашками имел только одно подобие в истории православной церкви – московского патриарха Никона. Исаак и Алексей Михайлович, один в Византии, другой в России, задушили образующееся папство в самом зародыше.

Преклонный возраст Исаака, ещё ослабленного болезнью после счастливого похода против венгерских и печенежских разбойничьих орд (1059) не соответствовал тяготам императорской власти. Ещё более ослабила его тихая и пассивная оппозиция бюрократии. «Бог, – говаривали обыкновенно, – дал себе шесть дней времени для сотворения мира; этот же человек хочет привести всё в порядок в один день». Занимать императорский престол восточного Рима было уже не забавой, а роковой должностью.

Как в Риме третьего века, так и теперь лучшие люди видели в императорстве долг и судьбу. Усталый старец отрёкся от престола и удалился в Студийский монастырь. Он передал власть своему другу и министру Константину X Дуке (1059–1067 гг.), гениальному финансисту, который блистательно проявил себя на второстепенном посту. Очевидно из нравственных соображений выбрал Исаак именно Константина и устранил от престола своего высокоодарённого брата Иоанна и его ещё более даровитых сыновей, полагая, что этим он наилучшим образом устроит судьбу государства. Но этот выбор оказался глубокой ошибкой.

Константин X открывает время Дуков, несчастную эпоху господства бюрократов, риторов и учёных³⁰. Уже однажды при Марке Аврелии осуществление идеала Платоновской политики – правление философов, стало для государства роковым. Дука сильно расширил сенатскую аристократию массовым включением в неё плебейского элемента, ремесленников и варваров. Старые сенаторы, дворянство которых было очень подозрительно и со вчерашнего дня, смотрели на это с неприязнью; но можно было утешаться тем, что демократическая сенатская партия теперь вполне взяла в свои руки управление государственным кораблём. Бюрократы управляли; слово финансовых агентов было особенно веско. Это была реакция гражданского управления против милитаризма, столицы против провинциального дворянства, которое занимало высшие военные посты и при возведении на престол императора Исаака резко проявило преторианский дух. У этих военных посягательств на корону должна была быть окончательно отнята почва; для достижения этого соответствующими мерами явились сокращение военного бюджета и роспуск армии. Императоры и министры состязались в том, чтобы осуществить этот антимилитаристический идеал новой сенатской партии. Кадры армии были всюду сокращены, жалование войскам урезано, склады оружия и военных припасов не пополнялись, работы по исправлению пограничных крепостей оставлены.

Характеру всего строя соответствовало правительство: оно не стояло на уровне восточного кризиса. На Востоке была настоятельно необходима сильная военная рука, ибо там, среди сельджуков, появилась новая полная сил жизнь с тех пор, как после смерти великого султана Тогрул-бека в 1063 году его сын, бывший перед тем наместником Хорасана, Али-Арслан взял в свои руки бразды правления. Передовой боец правоверного суннитства при чисто турецкой жестокости геройски отважный и рыцарски-настроенный человек, он был кумиром своих конных отрядов и яростным врагом империи, дурно управляемой расслабленными бюрократами и краснобаями. Его вторжение в Армению знаменует гибель тамошней высокой культуры. Свирепое, планомерное опустошение и разгром характеризовали военные действия султана сельджуков. Теперь говорят соответственно господствующему туркофильству о «великолепных остатках богато развитой культуры сельджуков», ибо султан Рума Ала-ад-дин Кай-Кубад I (1220–1236 гг.) действительно занимался блестящим строительством. При этом забывают, однако, ту мелочь, что всё это великолепие сельджукской культуры не оригинально, а заимствовано из Персии и Византии. Точь-в-точь с таким же правом мы могли бы рассматривать царей гиксов, с их подражанием и усвоением египетских художественных форм в Танисе, как истинных носителей культуры в долине Нила.

Тотчас же по вступлении на престол Али-Арслан набрал огромную армию и двинулся против Армении. Когда он подошёл с востока, ему покорились в смертельном страхе властители Албании и Иверии. Затем, он обратился против могучей царской крепости Ани. Осада городов никогда не была делом азиатских степняков; однако, с беспримерной энергией турецкие орды держались перед крепостными валами. Центральное правительство, стеснённое в деньгах и солдатах, не послало вспомогательной армии и, таким образом, 6 июля 1064 года великолепный город стал добычей варваров. В то же время их конные шайки разъезжали до самых областей по р. Евфрату, грабя и предавая всё огню и мечу. Мелкий владетель Карса, в сознании своего бессилия перед этой страшной народной волной, уступил своё государство грекам и получил в виде вознаграждения город Цамендав в Киликийском округе Тавр, который вскоре стал второй родиной армянскому народу. Этот обмен был ему выгоден, ибо вскоре Карс попал в руки турок.

Как в Азии, так и в Европе, политика правительства не отличалась энергией. В 1064 году мадьяры осадили Белград, важную крепость на Дунае. В следующем году опасность со стороны половцев заменила опасность от печенегов. Узы (огузы), называемые у русских половцами, у греков куманами – новая тюркская орда, богатая лошадьми, живущая в войлочных юртах, питающаяся кобыльим молоком и кониной, грязная, одетая в овечьи шкуры, обыкновенно вооружённая луком и стрелами – по примеру несчётного числа соплеменников последовали «стремлению на запад». Печенеги были ими вытеснены из области Днестра в Валахию. В 1065 году они в числе 60 000 перешли через Дунай. Тщетно старались воспрепятствовать этому византийские генералы Василий Апокап и Никифор Вотаниат: благодаря пресловутому гражданскому управлению, у них не было достаточно солдат. Одна из половецких орд проникла до Солуни, но заразные болезни и озлобленное сопротивление населения уничтожили её. Главные силы, оттеснённые на Балканский полуостров, очутились скоро в большой опасности. Их истребление является делом не жалкого правительства, совершенно напоминающего правительство недоброй памяти Священной Римской империи во времена Арманьяков, но отличной болгарской милиции и жаждавших мести печенегов, которые безжалостно избивали половцев. Остатки половцев молили о пощаде и были поселены в Македонии.

В соответствии с антимилитаристическим прекраснодушием и наклонностью к учёности заключил стареющий император свой второй брак. Евдокия Макремволитисса столь же красивая, сколь литературно-образованная женщина стала через него матерью шести детей. К ним присоединились три уже из предосторожности коронованных сына Дуки от первого брака. Умирающий император, исключительно занятый мыслью сохранить престол за своим домом, попытался связать императрицу и сенат письменными обещаниями и клятвой верности – среди византийцев безнадёжное предприятие. Евдокия, хотя и вжившаяся в атмосферу учёных педантов, где тон задавал отвратительный философствующий болтун и краснобай Пселл, доказала, что основательно извращённое риторическое образование не может совершенно сбить с пути рассудок умной женщины. Она поняла тот вред, который новый курс принёс государству. При наличности угрожающей от сельджуков опасности, только традиционный милитаризм мог дать спасение. Она вняла народному голосу, желавшему её вторичного брака с настоящим воином. Только таким способом мог быть положен конец вредному для всех влиянию разросшегося бюрократизма. При выборе супруга она, однако, ошиблась. Роман Диоген, стратиг Триадицы (Средец) был сын того Константина Диогена, который будто бы решился некогда поднять бунт славян против императора Романа III. На тридцатилетнего сына Константина, богатыря-великана с горячей кровью и почти безумно отважным честолюбием, пало со стороны недоверчивых бюрократов то же обвинение и, вероятно, с тем же основанием, что на отца. Евдокия, уже перешедшая за сорок лет, но всё ещё статная и обладающая пылким темпераментом, едва увидала видного, прекрасного Романа, как со всем жаром южанки полюбила его. Однако её письменное обещание не вступать во второй брак находилось в руках патриарха Иоанна Ксифилина. Лукавая женщина знала слабую сторону патриарха. Под предлогом выйти замуж за одного из его родственников, она добыла обратно компрометирующий документ и поразила столицу, обвенчавшись с Романом IV Диогеном в декабре 1067. Это была победа военной партии; ярость перехитрённой бюрократии сказалась частью в тихой, частью в открытой оппозиции её главарей: брата императора кесаря Иоанна Дуки, который вместе с двумя сыновьями располагал могущественной партией в сенате, негодующего патриарха и, особенно, язвительного ритора Михаила Пселла. К этому присоединилось то обстоятельство, что избалованные Дукой преторианцы варяги держали сторону партии старого двора уже по одному тому, что Роман был любим национальной армией. Только блистательный внешний успех мог сообщить престиж императору-солдату.

Необходимо было с мощной энергией выступить против сельджуков, постоянного бича малоазиатских и сирийских восточных провинций. Храбрость и дарования полководца, проявленные Романом могли возбудить надежду, что для государства в его лице воскрес Лев Исавр или Константин. К сожалению, его необузданность и слишком низкая оценка врага вовлекли его в гибель. Управление бюрократов привело к разрухе армии. Неуместная бережливость не наполнила государственной казны. Пёстрый состав командуемых разноплеменными офицерами ополченцев затруднял исполнение распоряжений главнокомандующего и расстраивал единство военных действий. Несмотря на это вполне счастливо окончился поход 1068 года, который имел целью наказать мусульман из Алеппо и отбросить разбойничьи шайки сельджуков, нападавшие на припонтийские области.

В 1069 году свирепые разбойники вновь вторглись в Каппадокию, которую постигли все ужасы вандальского опустошения и избиения населения. Подвижности лёгких турецких всадников так же не соответствовала тяжеловесная тактика византийцев, как некогда тактика легионов Красса не соответствовала военным действиям парфянских всадников, закованных в железо, и стрелков. Но император всё же, в конце концов, загнал разбойничьи шайки за Евфрат. Однако, в то время, как он предпринял смелый поход через прежнюю четвёртую Армению, чтобы завладеть крепостью Хлат на озере Ван, его полководец Филарет дал разбить себя в Каппадокии. Сельджуки грабили вплоть до Икония. От императора, который старался преградить им путь, им удалось бежать, оставив добычу.

Дурное положение дел в Италии заставило императора в 1070 году вернуться в столицу. В 1068 году пал Отранто, а крепкий Бари, главный опорный пункт греков в Апулии, подвергся осаде. После геройской обороны храбрый гарнизон сдался 16 апреля 1071 года. Дело греков в Италии было кончено, и теперь в 1073 году амальфитанцы попали под власть Роберта Гвискара.

В Италии уже нельзя было задержать рокового течения обстоятельств, а на Востоке кризис принял острый характер. Мануил Комнин, племянник императора Исаака, начальствовавший в отсутствии Романа, был наголову разбит турками и сам взят в плен. Город Хоны, которым так часто подавал чудесную помощь архангел Михаил, на этот раз пал под ударами турок; святыня архангела подверглась осквернению и расхищению. Далее, Али-Арслан взял приступом в восточной Армении важную пограничную крепость Манцикерт (Манацкерд). Тогда император напряг неслыханно силы империи и с войском в 100 000 человек лично направился против турок – врагов Христа. Отдельный отряд, состоявший большей частью из половцев и западных малонадёжных солдат, под начальством француза Урселя Балльеля, должен был овладеть Хлатом. Главная армия с императором во главе вернула Манцикерт. Но в нескольких кавалерийских делах испытанные отряды Али-Арслана выказали победоносное превосходство. Император тщетно отзывал обратно отряды, выдвинутые против Хлата: они были оттеснены турками в Месопотамию. Али-Арслан, сознавая, что он имеет перед собой равного противника, предложил мир; гордый Роман безрассудно его отверг. Так дело дошло до страшного конца. Дурные предзнаменования пугали наспех собранное войско, которое даже и железная дисциплина императора не могла превратить в образцовую армию. Интрига и измена офицеров и солдат ослабляла энергию в самом лагере. Несмотря на это, в первый день обе стороны сражались геройски без решительного исхода. Только когда на второй день принц Андроник Дука изменнически отступил со своим отрядом, паника охватила войско. Другие военачальники с вверенными им частями последовали примеру Андроника. Тщетно бился Роман с истинно геройским мужеством. Турецкая конница дико и неудержимо прорывалась дальше и дальше. Под императором была ранена лошадь, он упал и очутился в плену у турок.

Решительный день битвы при Манцикерте 1071 года был смертным часом великой византийской империи. Хотя последствия во всём их ужасе не сразу стали ощутительны, но всё же восток Малой Азии, Армения и Каппадокия, области, бывшие родиной стольких императоров и полководцев и представлявшие главную силу государства, были навсегда утрачены, и турок раскинул на развалинах древнеримского великолепия свои кочевые палатки. Колыбель цивилизации подпала варварству ислама и полнейшему огрубению. Тяжкая моральная ответственность за катастрофу, от которой греческая нация никогда не оправилась и не могла оправиться, падает не на несчастного императора, но на бюрократию и дворцовую партию, которые, в ослеплении упорствуя в подрыве военной мощи государства, планомерно привели империю к беззащитности и, в лице одного из своих главных представителей, совершили настоящую измену.

Все последующие поколения воздали справедливую хвалу поистине беспримерному великодушию, проявленному грубым турком по отношению к униженному и взятому в плен врагу. Он возвратил ему свободу в обмен на пленных сельджуков и за один миллион византийских золотых. Только отчаянный фатализм мог побудить несчастного императора вернуться в свою столицу: самому наивному в политическом отношении человеку должно было быть совершенно ясно, что неудача императора будет иметь необходимым последствием падение его собственное и его единомышленников, военной партии. Действительно, бюрократы уверенно взяли дело в свои руки. По предложению Пселла, были провозглашены регентами Евдокия и её старший пасынок Михаил Дука. В действительности, во главе управления стал смертельный враг Романа, старый кесарь Иоаин Дука. Поддерживаемый партией Пселла, он предъявил Евдокии ультиматум, требуя объявить её супруга утратившим престол. Когда Евдокия с негодованием геройски отвергла постыдное требование, её изгнали, несмотря на её слезы и просьбы, из дворца, постригли в монахини и заточили в монастырь. Михаил VII Дука Парапинак (1071–1078 гг.) был провозглашён императором. Несчастный Роман, который пытался держаться против него в Азии с немногими оставшимися верными ему войсками, был осаждён Андроником в Адане и должен был сдаться. Он торжественно отказался от престола и обещал удалиться в монастырь. Андроник обеспечил данное Роману обещание личной безопасности ручательством митрополитов Халкидона, Ираклии и Колонии. Но Роман доверился напрасно. Регент кесарь Дука высоко стоял над предписаниями христианской морали или даже над нормами общего международного права. Несмотря на протест честных епископов, которыми бессовестно играли, Романа ослепили жестоким и отвратительным способом. Страшные раны, нарочно оставленные по приказанию кесаря без ухода, свели в могилу несчастного монарха, после того как он тщетно искал геройской смерти на поле чести. Утверждали, что можно было тогда ещё спасти империю, ибо важная в стратегическом отношении Верхняя Армения ещё не была потеряна. Антиохия, Эдесса и приморские крепости были ещё византийскими. Но в этом утверждении приходится усомниться: малоазиатские владения византийцев были подобны итальянским владениям преемников Юстиниана, а там «человек железного кулака», император Констанс, с напряжением всех сил не мог сделать против лангобардов ничего существенного; да и приравнять совершенно сельджуков с сирийскими Хамданидами значит глубоко ошибиться в оценке соотношения военных сил. Во всяком случае, распустившееся в роскошный цветок хозяйничанье задававших тон управлению гражданских сановников проявлялось в поистине изумительной ловкости принимать во всех политически затруднительных моментах самые превратные решения. Политика риторики и фразы выступила на первый план при сильной поддержке эпистолографии с её в корне зловредной тенденцией. Правлением руководили кесарь и евнух Никифорица, оба не лишённые дарований и поседевшие в делах; но вся бюрократическая рутина не стояла на уровне столь тяжёлого положения. В то время как защита государства была запущена неслыханным образом, в то время, как скряжничали на бюджете армии и флота, допускали разрушение крепостей и дорог, в это самое время аккуратно выплачивалось жалование высшим сановникам и креатурам руководящих министров, а на забавы двора и столицы всегда имелись наличные суммы. Редко когда бывало в Византии правительство более убогое духовно и бедное мыслями, чем это, составленное из главарей чиновной аристократии. Сам император был достойным учеником Пселла: учитель говорил о нём, что он предоставляет дела их собственному течению. В то время, как и на Востоке и на Западе, обстоятельства складывались всё опаснее и обострённее, Михаил занимался риторикой с Пселлом и пробовал свои силы в области греческого стихосложения. В Болгарии из-за притеснений чиновников ещё раз назрело восстание. Болгарская национальная партия с Георгием Войтехом (Войтахом) во главе искала помощи у родственных сербов, князь которых Михаил (1050–1084 гг.) получил от папы королевский титул. Болгары просили его сына Бодина в цари. Бодин был торжественно провозглашён царём под именем Петра и одержал блестящую победу над Делеаном Далассином, причём сам греческий полководец был взят в плен. Бодин пошёл на Ниш, его ближайший помощник, сербский воевода Петрил – на Касторию. Однако греки выставили большую воинскую силу, в том числе норманнских наёмников. Бодин был разбит и пленником отвезён в Антиохию, откуда он, с помощью венецианцев, бежал к своему отцу в Скодру. Восстание было подавлено, и эпилогом его были обычные жестокости.

Новое правительство тотчас расторгло договор, заключённый Романом с Али-Арсланом, но оно не приняло никаких мер к защите империи, так что Восток был предоставлен грабежу сельджуков. Смерть Али-Арслана в 1072 году возвела на престол могучего Мелик-шаха (1072–1092 гг.), который передал своему даровитому двоюродному брату Сулейману-Кутулмышу Рум, возложив на него ведение войны. Этот высокоодарённый государственный человек сумел нанести грекам на Востоке смертельный удар. Тщетно Роман и Василий боролись законодательными мерами с плантационным хозяйством; нигде оно так не процветало, как на Востоке: крепостные и рабы обрабатывали латифундии вельмож. Тут Сулейман и внёс социальную реформу: все эти земледельцы были объявлены свободными, под условием уплаты поголовной подати, и таким образом самый жизненный интерес привязал их к турецкому владычеству; рабы же, во многих случаях мусульмане и инославные христиане, в сущности почти и не питали никакой симпатии к Византии. Правительство должно было, наконец, выйти из состояния бездеятельности. Однако новый главнокомандующий Исаак Комнин был разбит наголову при Кесарии. Кесарь Дука, который теперь принял командование, сперва двинулся против бунтующих под начальством Урселя норманнов, но был при Сангарии разбит Урселем и взят в плен. И тут произошло нечто неслыханное: недавний губитель государства быстро вошёл в соглашение с норманнским искателем приключений; он выступил претендентом на престол и двинулся против столицы и собственного племянника. В этой опасности центральное правительство бросилось в объятия турок. В 1074 году Сулейман, с согласия Мелик–шаха, заключил с Византией договор, в силу коего он стал правомерным владетелем оккупированных восточных провинций. За это сельджуки обещали поставить сильный вспомогательный отряд и сдержали слово. Их наездники рассеяли бунтарские шайки и взяли в плен обоих вожаков. Дука был заточён в монастырь, а Урсель ускользнул и собрал новые войска в феме Армениак. Против него в 1074 году был выслан Алексей Комнин, сын Иоанна Комнина, племянник императора Исаака. Таким образом, Алексей выступил впервые и счастливо на всемирно-историческую сцену: на его долю выпал триумф привести в цепях в Константинополь беспокойного кондотьера. Бедствия от турецких нападений и опустошений в Малой Азии, конечно, и далее беспрепятственно продолжались.

Бюрократический режим созрел для гибели; таково было господствующее убеждение. Спасение было только в армии. В 1078 году и в Европе и в Азии одновременно произошли два восстания: Никифор Вриенний, стратиг Диррахия, двинулся к столице, в то время, как в Малой Азии с согласия сельджуков, купленного ценой новых унизительных уступок, Никифор Вотаниат был провозглашён автократором. Восстание дворянства и народа принудило Михаила VII к отречению: он стал архиепископом ефесским, Никифор же III Вотаниат был всеми признан императором (1078–1081 гг.). Алексей Комнин совершенно разбил Вриенния при Калабрии (Καλαβρύη) во Фракии и так же энергично подавил несколько быстро поднявшихся бунтов, до тех пор, пока в 1080 году не провозгласил себя императором его собственный зять, безмерно богатый и пользовавшийся влиянием среди военно-землевладельческого дворянства Никифор Мелиссин; у этих людей совершенно иссякли патриотические чувства. Новый претендент заключил с Сулейманом условия относительно дележа приобретений, которые должны были быть сделаны на счёт Вотаниата. Алексей Комнин уклонился от похода против Мелиссина, несомненно, менее из родственной нежности, которую он выставлял предлогом своего поведения, чем из-за нежелания рисковать жизнью за бездарного императора. Назначенный вместо него протовестиарий Иоанн с трудом спасся из-под Никеи.

Ввиду плачевного положения империи, попытка миролюбивого императора Михаила VII вступить в союз с могущественным Робертом Гвискаром Апулийским путём заключения брачных уз, не была особенно неудачным предложением. Несовершеннолетняя дочь Гвискaрa, Елена, вместе со своей сестрой была отправлена в Константинополь в целях утончённого воспитания и обручена с тогдашним наследником престола Константином (впоследствии Студийским монахом). Близорукий глупец Никифор заключил обеих норманнских принцесс в монастырь и возбудил этим дикую ярость пылкого героя Гвискара. Последний, как только у него развязались руки в 1080 году, послал в Византию ультиматум, в котором требовал восстановления Дуков на византийском престоле. Тщетно разоблачили самозванца, выставленного Робертом, предъявив подлинного Михаила VII Дуку: разрыв совершился.

Алексей Комнин, даровитейший из военачальников, до сих пор служил делу императора Никифора, ибо втайне надеялся быть им усыновлённым на правах кесаря. Когда же бездетный старик стал склоняться к тому, чтобы передать престол своему племяннику Синадину, давние натянутые отношения перешли в открытую вражду. Алексей ускользнул в Цурул; сторонники Дуков и военной партии собрались вокруг него, во главе с воинственным Георгием Палеологом. Алексей двинулся против столицы. Положение было в высшей степени критическое, ибо царственный старец и его министры хотели уже заключить договор с Мелиссином и турками. Но тут измена одного немецкого наёмника и открыла Алексею 1 Апреля 1081 года Харсианские ворота. Столица страшно пострадала от неистовств ворвавшихся наёмных отрядов. Одни лишь варяги и некоторые другие воинские части сохраняли верность императору Никифору; но этот последний сам сгубил своё дело. 2 Апреля Алексей венчался на царство в Св. Софии.

Военной революции, был обязан Комнин своей короной и знаменательным заключением революции было то, что, как и 900 лет перед тем, во дни Септимия Севера, со столицей было поступлено, как с завоёванным городом. Грубо определённо было при этом указано столичной бюрократии, что её правление, едва не сгубившее империю, перестало существовать. Военные заняли вновь, как и прежде, господствующее положение и, можно смело сказать, к великому благу государства. Комнины не могли уже стать «restitutores orbis»: Запад остался у норманнов; гораздо более важный Восток, где возникло государство Рум (Иконий) за сельджуками. Но последнюю вечернюю зарю дала эта геройская династия многострадальному ромейскому народу, и в ужасающем мраке последующего крушения империи позднейшие поколения с тоской и глубокой благодарностью вспоминали об этой мощной династии спасителей империи и охранителей её единства.

Страшно тяжёлая задача ждала великого Алексея I Комнина (1081–1118 гг.): он царствовал, так сказать, над одними развалинами. В Азии в действительном обладании империи ещё находились почти только прибрежные города; европейские провинции севера были опустошены постоянными войнами, их податная сила истощена. Ко всему этому присоединялась угроза норманнской опасности, вызванная безответственною глупостью Вотаниата (см. выше). Надо было обладать геройским мужеством, чтобы не отчаяться в таком положении; и это мужество было у великого Алексея. Но прежде всего в его руках была столица, кольцом стен которой уже не раз в минуту тяжёлой опасности бывала ограничена власть императора ромеев, и несравненное положение которой, самое блестящее доказательство изумительной проницательности равноапостольного Константина, всегда доставляло возможность опять вновь восстановить империю из её обломков. Алексей был человеком, который посвятил этой тяжело выполнимой задаче долгую жизнь, полную трудов и самоотречения, с тем чисто римским чувством долга, которое так выгодно отличает лучших среди ромейских самодержцев³¹.

Своим троном Алексей был обязал военной аристократии и Дукам: их надо было прочно связать с домом Комнинов. Государственная касса, по крайней мере, в данное время, не могла платить пенсий; поэтому Алексей выказал свою благодарность и признательность установлением широко развитой градации титулов, вполне так, как делают современные государи с орденами: стали возводить в чин севаста, протосеваста, наниперсеваста, севастократора и т.д. Ещё сохранился документ патриаршей канцелярии, который, как настоящий письмовник, указывает непосвящённому в эти высокие тайны, какие обращения и титулы он должен употребить, обращаясь с письмами к высокому духовному или светскому сановнику. То, что мы обычно называем византийскими чинами и церемониями, обязано, если не своим возникновением, то развитием, лишь времени Комнинов и следующей за ним эпохе падения.

Претендент на престол Мелиссин счёл более целесообразным сойтись со своим энергичным зятем; он был вознаграждён чином кесаря. И вот предстояло ещё, напрягши все силы империи, дать отпор тому крупному предприятию, которое подготовлял норманнский герцог и его воинственный сын Боэмунд. В войнах Алексея играет большую роль великий доместик Запада иверийский князь Григорий Пакуриан, вернейший из верных, и поэтому буквально осыпанный имениями и ленами. Ему принадлежит основание Стенимахского (Петрицонского) монастыря, ещё и теперь являющегося центром эллинизма около Филиппополя³².

В мае 1081 г. высадились сперва Боэмунд, а затем Роберт Гвискар, в Орике (Эпир) с армией в 30 000 человек. Роберт осадил, как когда-то Цезарь, с моря и с суши Диррахий, господствующую над Адриатическим морем крепость, вместе с тем, как начальный пункт Егнатиевой дороги (via Egnatia), служившую ключом к внутренним областям империи. Алексей купил между тем помощь Венеции ценою самых тяжёлых жертв. Венецианцы поддерживали Грецию своим могущественным флотом против норманнов из хорошо понятого собственного интереса, а ни в коем случае не вследствие старой связи с империей, о которой умные торговцы вспоминали только тогда, когда это им было выгодно. Высокой платой были столь исключительно благоприятные для Венеции торговые договоры, которые ставили восточную империю в такую же коммерческую и хозяйственную зависимость от Венеции, в какой теперь находится Турция от Англии. Нельзя осуждать за это Алексея: его положение было отчаянным, он принуждён был брать помощь, где находил её, и платить за неё любую цену. Венецианцы, однако, тоже сделали всё для них возможное. Под предводительством Доменико Сельво венецианский флот вместе с греческим уничтожили норманнский флот. Роберт Гвискар отступил, как Цезарь, к Фарсалу, и Алексей, гордясь своим 70 000 войском с многочисленными варягами (англосаксами и датчанами), дал ему 18 октября 1081 г. сражение, вопреки советам Палеолога. Его судьба была судьбой Помпея. В начале 1082 г. Гвискар взял штурмом Диррахий; но вынужденный возвратиться в Италию, он предоставил ведение войны Боэмунду. Выплачиваемые Алексеем германскому императору субсидии имели целью удержать по возможности норманнского герцога в Италии. Боэмунд тем временем направился в Эпир; в 1083 г. он разбил дважды новую армию Алексея и завоевал Касторию, Моглену, Скопье и все македонские города до Вардара. Но греческий подкуп вызвал почти что мятеж среди его офицеров, недовольных малой добычей в бедной земле. Боэмунд направился в Фессалию, но крепкая Ларисса сопротивлялась шесть месяцев всем его нападениям. Алексей, наученный бывшими неуспехами, ограничился мелкой войной, которую гибельным для норманнов способом вели стрелки и 7000 присланных на помощь Сулейманом сельджукских всадников. Норманны не сумели даже привлечь симпатии недовольных славян. Тень великого Фотия послужила к спасению государства, так как громадное большинство крепких в православии бояр и крестьян презирали норманнских пришельцев, как еретиков. Летом 1084 г. завоевания Боэмунда были ограничены Эпирским побережьем, и он поспешил в Салерно, чтобы объявить отцу о своей неудаче.

В 1084 г. старый герцог опять появился со своим флотом в Албании; но его успехи не пошли дальше завоевания жалкого Корфу (Корцира). В морских сражениях счастье колебалось; и в 1085 г. при Корфу венецианцы и греки сначала нанесли поражение норманнскому флоту, но в конце сами были разбиты. Заразительные болезни страшно уменьшили армию Роберта; 17 июля 1085 г. лихорадка похитила и самого старого герцога. Раздор между его сыновьями Боэмундом и Рожером из-за нижне-италийских владений облегчил Комнину обратное завоевание островов и гаваней. Империя ромеев избавилась на полтораста лет от французских рыцарей-разбойников.

Лишь только Алексей освободился от норманнов, опасность вызвала его к северу. Во Фракии и Болгарии учения павликиан и богомилов, несмотря на усердное преследование, находили всё больше последователей как среди крестьян и пастухов, так и среди городских жителей и самого дворянства, и даже вселенский патриарх должен был быть смещён вследствие предположительной приверженности к богомильству³³. Уже в 1078 г., во время набега половцев, павликианин Лека при Триадице (Средец-София) и богомил Добромир в Месимврии начали религиозную войну против «идолослужителей капищ демонских». То, что эти «совершенные» собрали вокруг себя 80 000 крестьян, совсем напоминает результаты мечтательной проповеди какого-нибудь Фомы Мюнстера. Дисциплинированный византийский корпус, конечно, без труда разбил этих борцов за веру; но когда в 1086 г. болгары у Дристра стали действовать заодно с половцами, к ним тотчас присоединились богомилы под предводительством знатного павликианина Травла, заняли горный замок Белятово и с огнём прошли по Фракии. Пакуриан и Врана были разбиты в 1086 г., так что Дристр и вся дунайская Болгария отторглись от империи. В 1087 г. появился Челгу-хан с 80 000 печенегов и половцев; Николай Маврокатакалон смог только с трудом задержать их успехи, так что Алексей сам перешёл Балканы; но в страшном сражении при Дристре он был так решительно разбит, что греки не могли более выступить в открытом поле. Фракия была отдана теперь без сопротивления на разгром диким ордам, пожары и убийства простирались до окрестностей столицы. Но как некогда над норманнами и позднее над крестоносцами, так и над печенегами византийская дипломатия и византийское золото одержали верх. 40 000 половцев поступили на службу к Алексею, и 29 апреля 1091 г. соединённые силы греков и половцев так разбили печенегов в кровавом сражении при Левунии, что отвратительный народ на долгое время был совершенно обессилен. Жалкие остатки его император расселил в Верхней Македонии около Моглены.

В последний раз грозила империи опасность со стороны северных народов в 1094 г., когда претендент на корону лже-Константин Диоген повёл половцев через Дунай. 48 дней они осаждали Адрианополь, но битва при Таврокоме положила конец всему движению.

Тем худшим казалось положение дел на востоке. Малая Азия принадлежала почти целиком туркам. Более хитростью, чем оружием, Алексей отобрал обратно Никомидию и Синоп. Вместо Сулеймана правил теперь, как султан Рума, Кылыч-Арслaн (1092–1106 гг.) в Иконии; его тесть Чаха, когда-то греческий офицер, укрепился, начиная с 1090 г. на западном берегу малой Азии и на Спорадских островах; в 1092 г. Смирна сделалась столицей «императора ромеев», как он себя называл. Между тем, греческое золото действовало и здесь, и собственный зять Чахи убил его в 1093 г.

Для римской курии разделение церквей всегда отзывалось глубокой болью, и её движущей мыслью в течение всех столетий была надежда на воссоединение. Поэтому всякий раз, когда хитрые греки находились в стеснённых политических условиях, они строили планы унии. Кажется невероятным, с какой тонкостью они все снова пробовали этот манёвр по отношению к добродушным западноевропейцам и всякий раз находили веривших им, хотя они до Флорентийского собора никогда почти не думали серьёзно об унии: это было по большей части лживое притворство из соображений политической целесообразности. Так, уже император Михаил VII увлёк в 1074 г. даже великого папу Григория VII. Но на этот раз призыв о помощи императора Алексея нашёл особо благоприятную почву. Успехи христиан в Испании и отвоевание от неверных Сицилии высоко подняли религиозное одушевление христиан. Известно, с каким трогательным усердием тяготела пламенная вера народов со времён Ираклия к тем земным местам, где ходил Спаситель. Как тяжёлое оскорбление, наносимое Спасителю и Учителю, воспринималось во всём Западе, так искренно и серьёзно верующем, то, что в Иерусалиме со времени изгнания в 1076 г. сравнительно терпимых Фатимидов власть находилась в руках суровых и фанатических Ортукидов.

Таким образом, проповедь крестового похода со стороны папы Урбана II затронула интимнейшие струны тогдашнего человечества и имела прямо необыкновенный успех даже для привыкшей к победам курии. Но в то время, как итальянские республиканцы Венеции, Генуи и Пизы умели учитывать мощное религиозное движение только по-купечески, крестовый поход пламенного французского и фландрского рыцарства³⁴ был делом сердца и убеждения, и по праву поэтому называются славные подвиги их оружия «делами Бога» при посредстве франков (gesta Dei per Francos). Никто не радовался более их беспримерному триумфальному движению, чем жестоко притесняемые турками и мучимые греками старые христиане Востока, сирийцы и армяне. Что армяне могли основать и удержать в Киликии в течение трёх столетий полузападное феодальное государство, этим они обязаны в первую голову большому народному движению на Западе. Их писатели, прежде всего Матфей Эдесский и Самуил Анийский, полны восторженных похвал западным борцам за веру и освободителям Иерусалима, и в то же время полны самых горьких упрёков против изолгавшихся и коварных греков Алексея и Мануила.

Если не желать быть несправедливым, то можно, конечно, понять, что император ромеев очень озабоченно смотрел на приближение крестоносного войска. Окружённые привыкшими к войне гордыми рыцарями западные государи не были кондотьерами, которых за византийское золото можно было нанять для того, чтобы действовать при помощи их войск по желанию в Азии или в Европе. Среди них был тарентский герцог Боэмунд, смертельный враг императора. Во всяком случае, было трудной задачей добром справиться с этими в высшей степени самовластными и вспыльчивыми вельможами. Но интриги императора, бессовестные приёмы дипломата старой школы, немало способствовали обострению ненависти между греками и латинянами и сделали молву о хитрости и двуличности греков – франки тоже не страдали избытком честности – достоянием общественного мнения Европы даже до наших дней.

Здесь мы должны помнить только о влиянии крестовых походов на греческую империю. Переговоры Алексея достигли, как предварительного результата, того, что французские князья обещали ему принять свои будущие палестино-сирийские завоевания в качестве ленов императора ромеев. Прежде всего, последнему ценна была их военная помощь для обратного завоевания Малой Азии. В 1097 г. Кылыч-Арслан был основательно разбит крестоносцами при Никее. Хитрым манёвром Алексея было то, что он побудил турок необходимого для него города Никеи сдаться ему. Гнев осаждающих, лишённых плодов своего напряжения, был совершенно справедлив, и все подарки и любезности не могли никогда восстановить доброго настроения. Притом Алексей имел тем более оснований для благодарности, что решительная победа 1 июля 1097 г. при Дорилее возвратила византийцам запад Малой Азии. Для восточно-римской империи это было неслыханным счастьем, так как собственными силами она никогда, ведь, не была в состоянии достигнуть в Азии чего-либо значительного: западная часть Малой Азии обязана сохранением своей культуры в течение свыше двух столетий и спасением от варварства единственно воинственному героизму крестоносцев. Лаодикия, Филадельфия, Сарды, Смирна, Ефес, все самые блестящие города греческой истории были вырваны из рабства неверных. Но отношения императора к франкам всё ухудшались. В то время как последние брали Антиохию и Иерусалим, император только расширял свои владения в восточной части Малой Азии; крестоносцы, так много сделавшие для него, с правом жаловались на то, что он не сделал ничего значительного в их пользу. Императору, конечно, его христианские союзники казались почти столь же опасными, как и турки Рума; и если иметь перед глазами планы Роберта Гвискара и события 1204 г., то нельзя его порицать за это.

Запутанные отношения Алексея к Боэмунду, который укрепился в 1098 г. в Антиохии, приняли серьёзный оборот. Вследствие измены армянского стратига Филарета греки только в 1085 г. потеряли в пользу турок столицу Востока, когда-то возвращённую империи с затратой колоссальных усилий оружием Никифора Фоки; понятно, что они огромное значение придавали тому, чтобы опять овладеть ею. В 1099 г. дело дошло до морской и сухопутной войны с Боэмундом, которая велась последним в Киликии, в то время как его союзники пизанцы разграбили острова Левкадию и Кефалонию. В 1104 г. Боэмунд отправился в Италию и собрал при помощи папы Пасхалия II чрезвычайно большое войско. Но вместо того, чтобы направить его на восток, он снова взялся за осуществление планов своего отца и, перехитрив греческих полководцев, высадился в Валоне (в Эпире). Предпринятая им осада Диррахия потерпела полную неудачу. Наученный опытом первой норманнской войны, Алексей не давал ни одного более крупного сражения, но умел мастерски истощать партизанской войной и без того терпящего нужду неприятеля и действовал подкупом в его рядах. В 1108 г. Боэмунд был принуждён заключить в Деволе в высшей степени унизительный мир, отказаться от Лаодикии и притязаний на Киликию, и принять своё антиохийское княжество в лен от Византии. В 1111 г. Боэмунд бесславно умер в Апулии. Его союзники пизанцы заключили с Византийской империей торговый договор, который имел большую ценность и для Византии не только потому, что этим путём исчезали прежние корсарские набеги этих итальянских морских республиканцев, но и потому, что, благодаря договору, вырастал сбивающий цены конкурент для чрезвычайно тягостной торговой монополии венецианцев.

С 1110 г. до 1117 г. Алексей должен был опять выдержать упорную войну с сельджуками, которые доходили во время своих разбойничьих набегов до Пропонтиды. Только после завоевания Филомилия и блестящей победы при Поливоте в 1116 г. султан Мелик-шах решился заключить в 1117 г. мир в Акроине. Вся прибрежная полоса Малой Азии и запад от Пафлагонии через Фригию до Писидии и Памфилии были теперь окончательно спасены для империи.

Во внутренней деятельности император должен был больше, чем это было необходимо в государственных интересах, заботиться о высшем дворянстве, из среды которого он вышел, и которое сделало больше всего для его возвышения и поддержания. Старый абсолютизм подозрительным образом эволюционировал в сторону западноевропейских феодальных государств, государственная организация которых послужила образцом для киликийского царства армянских Рубенидов. Но при всей своей неутомимой лагерной жизни Алексей нашёл время позаботиться о реорганизации юстиции и полиции и, прежде всего, провести блестящим образом оздоровление жестоко расстроенных финансов.

Своеобразно отношение императора к клиру. Алексей был в религиозном отношении в высшей степени ревностным государем: он сам вёл глубочайшие диспуты с богомилами и павликианами, и кого ему не удавалось обратить в православие, того он предавал огню; он преобразовал соответственно требованиям времени отчасти уже устаревшее распределение епархий Льва Философа. Однако при всём этом он преследовал и политическую цель: влиятельный и богатый клир при правильном руководстве – а император не допускал отсутствия строгого и для духовенства в высшей степени полезного надзора – являлся целительным противовесом военной знати, непокорной и всегда склонной к бунту.

С удовлетворением мог оглянуться старец на дело своей неутомимой жизни. Из глубочайшей анархии и полнейшего распадения он поднял опять государство на ступень, на которой оно могло сохранить искони ему принадлежавшее положение великой державы, если и не с прежней мощью, то всё-таки с честью в течение трёх поколений. Однако ему не суждено было найти спокойствие и на смертном одре. Его собственная жена, благочестивая Ирина, и его любимица дочь Анна, написавшая «Алексиаду», осаждали его просьбами посадить на императорский престол мужа Анны кесаря Никифора Вриенния, вместо давно назначенного наследника престола Иоанна. Но упорный старик, хотя и ослабленный ревматизмом, остался непоколебимым; и когда 15 августа 1118 г. он умер, Иоанн сумел обеспечить себе принадлежащий ему трон без обычных жестокостей и пострижений в монашество, а только при помощи спокойной решимости.

Иоанн II Комнин (1118–1143 гг.)³⁵ представляет собой тип превосходнейшего государя. Своим мужеством и кротостью он завоевал не только сердца своих подданных, которые поэтому называли его Иоанном Добрым – Калоифанном, но и все западные известия полны хвалы правителю, который старался идти к достижению своих политических целей не с помощью обычной у греков хитрой лживости, а прямым путём. В этом отношении он совсем оставил привычки своей семьи, как это показало выступление его родственников. Интриганка императрица-мать, правда, тотчас постриглась – лучшее, что она могла сделать. Но сестра Анна, жаждавшая деятельности и слегка эмансипированная дама, горько жаловавшаяся на то, что не рождена мужчиной, продолжала конспирировать, хотя её муж, человек умный и тяжеловатый, не хотел ничего знать о престоле. Его дядя Исаак, генерал, всегда терпевший поражения, жил со своими сыновьями при дворе в Иконии. Так подстрекаемый самым грубым образом со всех сторон как раз наиболее близкими людьми, Иоанн держал свой двор, однако, вдали от жестокостей, в значительной мере под влиянием своего друга юности и министра Аксуха, прямого и честного турка, в высшей степени умного и полезного в делах.

Одним совершенно пренебрегла династия Комнинов – морским делом, между тем как в прежнее время восточно-римский флот господствовал на море и со времени возрождения империи при македонской династии занял в высшей степени почётное место. Правда, что доставлявшая в прошлые столетия морских героев и матросов кивиреотская фема была частью сельджукской, частью спорной запустевшей пограничной территорией. Но острова и берега Эгейского моря с их столь способным к морскому делу населением представляли благодарнейший материал для образования флота первого ранга. Что правительство тут ничего не сделало, это должно было тяжело отозваться впоследствии.

Иоанн дал греческому национальному чувству, оскорблённому заносчивостью венецианцев, выражение, нашедшее радостный отзвук в сердцах всех патриотов, когда он решительно отказался подтвердить гордым купцам торговые привилегии, вынужденные у его отца в дни ужасного норманнского кризиса. Вполне припоминается морская политика Британии по отношению к Дании, когда венецианцы сперва упорно демонстрируют со своим флотом, а потом грабят берега и острова Ионического и Эгейского морей. Высылка венецианских купцов из пределов империи очень обострила положение. К сожалению, восточный Рим не обладал более флотом, внушающим уважение. Когда поэтому дож Доменико Микиеле занял в 1126 г. со своим флотом Кефалонию, Иоанн обратился к посредничеству папы; приманка церковной унии и на этот раз не осталась без влияния на курию, несмотря на все разочарования, и таким образом был заключён сносный мир; конечно, несчастный император должен был торжественно подтвердить привилегии венецианцев на горе империи.

Тем счастливее была континентальная политика Иоанна. От сельджуков он отнял обратно в 1120 и 1121 г. территорию между Меандром и Атталией. Были завоёваны Фригийская Лаодикия и Созополь, и ещё ряд ипсидийских и памфилийских городов. Осевшие в Сирии и Палестине пулланы³⁶ которые променяли прежний дух своих отцов на чисто восточное коварство, сделали ошибку, сперва предложив руку наследницы Антиохии наследному царевичу Мануилу, а затем выдав её замуж за одного франкского вельможу. Когда затем союзники Антиохии, киликийские армяне начали борьбу с императором, последний принялся в 1137 году энергично за дело, покорил Киликию и принудил графа Раймунда Антиохийского принести ему присягу на верность. Восстание антиохийцев и заключённый турками Рума с Данишмендом Сивашским (Севастийским) союз заставили императора обратиться на малоазиатское поле борьбы. Победоносно прошёл он в 1139 г. до Никсара (Неокесарии) и в следующие годы совершенно разгромил турок.

Со времён Алексея с мадьярами установились самые дружелюбные отношения; мадьяры сделали со времени принятия ими христианства большие культурные успехи сравнительно с родственными им печенегами и половцами; даже жена Иоанна была венгерской принцессой. Но только узурпация со стороны принца Альмуса, который свергнул с престола дружественного восточному Риму короля Коломана и ослепил его сына Белу, чтобы обеспечить корону своему собственному сыну Стефану II, вызвала в 1124 г. вмешательство византийского императора в интересах несчастного Белы. Мадьяры, вначале одерживавшие победы, были затем наголову разбиты императором при Храме на Дунае. Важный стратегический пункт Браничова остался в руках византийцев, согласно заключённому в 1126 г. миру.

Уже ранее император основательно расправился с разбойничьим народом печенегов. В 1122 г. они перешли Дунай, но нашли балканские проходы хорошо охраняемыми. Весной 1123 г. он так их разбил, что имя этого бича дунайской области исчезло из истории.

Последние подвиги императора были направлены на обратное завоевание Сирии. Предприятия Никифора и Цимисхия были образцами для этого героя. После того как успехи 1142 г. ни в коем случае не оказались соответствующими его ожиданиям, он стал готовить поход в больших размерах. Случаю угодно было, чтобы он ранил себя смертельно во время охоты на кабанов в местностях киликийского Тавра. Верный Аксух тотчас поспешил в столицу, чтобы обеспечить престолонаследие наследному принцу Мануилу. И когда 8 апреля 1143 г. «добрый» Иоанн закончил в цвете сил свой геройский жизненный путь, ему без противодействий наследовал его сын Мануил I (1143–1180 гг.). В этом благородном, духовно высокоодарённом и телесно столь же прекрасном, как исполински сильном, отпрыске Комнинов нашла себе выражение чисто западная черта, правда, в совершенно другом виде, чем у его отца. Мануил был идеалом рыцаря по франкским взглядам. Чисто рыцарской была также та фантазия, которая, в противоположность холодно-рассудочной реальной политике отца и деда, строила планы высокого полёта, гналась за недостижимыми целями и немало способствовала при всём внешнем блеске позднейшей страшной катастрофе. От деда он наследовал теологическую жилку: он вёл непрестанно переговоры с Римом и армянами о соединении церквей; но единственным их результатом была необъятная полемическая литература на различных языках разъединённых между собой верующих.

Для императора Мануила характерно его пристрастие к латинянам, стоящее в связи с западническим направлением его духа. Обе его супруги были западные принцессы, и для своих детей он искал также свойства с дворами Запада. Солдаты его гвардии набирались всё в более растущем количестве между смелыми воинственными германскими, романскими и славянскими народами. Точно так же в администрации часто находили места надёжные жителя Запада, у которых подкуп и утайка не были столь обычными, как у ромеев. Необычным расцветом тогдашних государственных финансов император ромеев был обязан этим честным иностранцам, быть может, в той же степени, как повелитель Небесной империи – английским служащим шанхайской таможни. К высоко привилегированным итальянским купцам Венеции и Пизы присоединились ещё по договору 1155 г. генуэзцы, как ревностные и вскоре удачливые конкуренты. Всё это делает для нас понятным, что у греческого народа укрепилась большая ненависть по отношению к латинянам.

Пока политика Мануила держалась на испытанных путях его отца, счастье ему всячески благоприятствовало. Он положил решительный и крайне унизительный конец вызовам гордого и горячего графа Раймунда Антиохийского: у мавзолея Калоиоанна тот должен был вновь признать себя покорным вассалом императора ромеев. Сельджуков Рума он прогнал до Икония. Равным образом в опасном кризисе во время второго крестового похода (1147–1149 гг.) он выказал глубокий политический смысл. Было понятно, что император ромеев смотрит с весьма смешанными чувствами на приближение той бушующей лавины народов, которую привело в движение страшное возбуждение общественного мнения Запада после падения Эдессы в 1144 г. Их переход через восточные епархии ромейского государства, систематически высасываемые печенегами, половцами и другими подобными народами, был общественным бедствием; и французы, вступившие лишь осенью 1147 г., совсем несправедливо жаловались на скупость и обман греческого правительства и населения, так как проходившие в середине лета того же года немцы в высшей степени истощили страну. С императором Конрадом III дело сошло сносно: ведь оба государя были друг с другом в свойстве, что, впрочем, не воспрепятствовало им предпочесть избежать взаимного посещения при проходе Конрада через столицу, чтобы не навести тени на их ранг и достоинство. Не было, конечно, недостатка в трениях между грубой немецкой армией и вовсе не кроткими туземцами. Но, в общем, переправа в Азию прошла без серьёзных несогласий. С французами дело обстояло гораздо хуже. Если уже во время перехода через Фракию они были в высшей степени недовольны оказанным греками приёмом, то у стен столицы дело почти дошло до открытого разрыва. В главной французской квартире уже обсуждался план взятия штурмом Константинополя; но помешала этому недостойному исходу греческая дипломатия и серьёзность искренне благочестивого короля Людовика VII, который никогда не упускал из виду настоящей цели этой войны за Божье дело. Печальная катастрофа, постигшая раздельно идущее и поэтому раздельно попадающее под удары иконийских сельджуков крестоносное войско, и неудачная экспедиция последнего против Дамаска не относятся к предмету нашего изложения. Император Мануил мог рассматривать, как выигрыш, заключённый в 1149 г. в Солуни союз с германским императором против норманнов. Жалкие франкские князья в Сирии, покинутые Западом, были вынуждены серьёзно считаться с Мануилом, как только его перестали беспокоить норманны. Правда, с Балдуином III Иерусалимским у Мануила существовало сердечное согласие. Но он должен был ещё раз навести походом 1159 года страшную грозу на всё время дурно управляемое Антиохийское государство, где с 1153 г. правил грубый и беспутный Раймунд Шатильонский. Этот последний, а также и его армянские союзники были вновь приведены в ленную зависимость от греков. После смерти императрицы Ирины (Берты Зульцбахской) Мануил женился в 1161 г. на славившейся своей красотой принцессе Марии Антиохийской. С Нур-ад-дином, самым могущественным монархом Передней Азии, он заключил выгодный для палестинских христиан мир. И с преемником Балдуинa III, королём Амальрихом Иерусалимским, Мануил находился в превосходных отношениях. В 1169 г. греческий флот в 200 судов поддержал неудачную экспедицию Амальриха против Дамиетты.

Положение на севере стало менее опасным с тех пор, как дикие варварские орды были частью истреблены, частью укрощены. С мадьярами дело дошло до конфликта, так как они поддерживали стремления к эмансипации со стороны скорее, правда, фиктивных, чем действительных подданных империи в Сербии и Боснии. Греки отняли важный Зевгмин и, в общем, вели с честью войну 1152–1154 гг. В 1162 г. Мануил вмешался в непрестанные династические споры Арпадидов в пользу принцев, родственных ему по жене. В 1165 г. были завоёваны Зевгмин и Сирмий и приобретена на недолгое время венгерская Далмация, потерянная для империи со времён Ираклия. Блестящая победа Андроника Контостефана 18 июля 1167 г. заставила венгров в 1168 г. заключить полный славы для восточного Рима мир. Покровительствуемый Византией претендент Бела III (1173–1196 гг.) вскоре действительно достиг власти, и Венгрия стала во время его правления в политическую и культурную зависимость от империи ромеев.

В 1151 г. и свободные сербы должны были поплатиться за то, что вступили в сношение с наследственным врагом ромеев, норманнами. Счастливый поход императора сделал короля Примислава византийским вассалом. С хитрым и гибким великим жупаном Стефаном Неманей, основателем могущественной велико-сербской династии, дело не доходило, по крайней мере, до серьёзных недоразумений. Однако при всём внешнем блеске эти успехи не имели залога прочности, как это доказало происшедшее спустя едва лишь одно поколение большое славянское восстание.

Главная опасность угрожала империи, как и во времена деда, со стороны норманнов, и нельзя отрицать, что главная вина падает здесь на самого императора Мануила. Король Рожер искал для своего сына Вильгельма брачного союза с византийским императорским домом. Но Мануил кассировал в надменной византийской гордости, тогда уже давно несвоевременной, заключённый его послом в Палермо договор и велел казнить несчастного дипломата, как подкупленного, будто бы, Рожером; этим он вызвал безмерный гнев последнего, нанёсший империи неизлечимую рану. Рожер быстро заключил мир с африканскими мусульманами, и его адмирал Христодул собрал в 1147 г. у Бриндизи флот, относительно которого не знали, предназначен ли он для перевозки крестоносцев в Палестину, или для нападения на Византийскую империю. Вскоре флот поплыл к Корфу, где обычные жалобы на суровую податную тяготу подготовили восстание, и где норманнов встретили с распростёртыми объятиями. Напротив, попытка нападения на богатый торговый пункт Монемвасию, не удалась. После опустошения Эвбеи и Аттики сицилийский флот опять направился к западу, чтобы после разгрома акарнано-этолийского побережья произвести высадку в Крисе и направить десант прямо на Фивы. Тогдашние Фивы вследствие своего шёлкового и пурпурного производства были одним из самых богатых промышленных городов империи. Норманны произвели здесь основательное опустошение. Было захвачено не только золото, серебро, церковные драгоценности, но и обильно накопленные в магазинах запасы товаров. Тюки шёлка и крашеная кожа были отправлены в большом количестве на корабли. Несчастные жители должны были присягать в том, что не утаили ничего из своего имущества. Несмотря на это, много знати было взято с целью вынудить выкуп; среди рабочих шёлковой мануфактуры была произведена выборка, и самые опытные переселены в Сицилию.

Из Виотии норманны направились к Коринфу. Никифор Калуф сдал по первому требованию неприступный Акрокоринф, так что сам сицилийский адмирал воскликнул, что он борется под покровительством неба, которое сделало коменданта пугливым подобно молодой девушке. И этот промышленный город был основательно разгромлен; были взяты даже реликвии церквей, и среди уведённых пленных опять находились в большом количестве ремесленники. Целью норманнов была не длительная оккупация, но только систематический грабёж. Цветущей торговле и богатой промышленности Эллады и Пелопоннеса был этим путём нанесён смертельный удар, от которого они уже более не оправились. Мануфактурные рабочие из Коринфа и Фив при возвращении в Сицилию были поселены со своими семействами в Палермо, и их держали в высшей степени свободно, так что новая отрасль промышленности быстро испытала неожиданный подъём. Теперь в норманнском государстве была создана ставшая быстро опасной конкуренция с ревностно оберегаемой государственным путём и сохраняемой в величайшей тайне монополией Византийской империи – производством роскошных шёлковых и парчовых материй.

Осложнения на Дунае помешали императору отомстить Рожеру. Но венецианцы, в благодарность за расширение права беспошлинной торговли на Крите и Кипре, поддержали императора своим флотом при осаде Корфу. Несмотря на упорное сопротивление норманнов, крепость пала в 1149 году.

Мануил перенёс теперь войну в Италию: это было единственным средством избавиться от норманнских корсаров, которые простирали свои пиратские набеги до местностей, близких к Константинополю. В 1151 г. он занял на время Анкону, что очень взволновало даже его старых друзей – венецианцев. Разбитый вновь в 1154 г. норманнами, Мануил вступил в переговоры с папой и западным императором; но оба последние не могли и не должны были из собственного интереса поддерживать его планы утверждения империи в Италии: Запад не хотел более знать о греческой Италии. Попытки стать твёрдой ногой в Апулии также рушились плачевно: греческий флот терпел только поражения, и норманны снова беспрепятственно грабили в греческих водах. Но занявший в 1154 г. престол своего отца Вильгельм И не был Рожером, и так, наконец, дошло в 1158 г. до довольно сносного ещё для греков мира.

Судьба отца не научила сына. В 1170 г. дошло до открытого разрыва с могущественной Венецией. Захват всех венецианских товаров в арест венецианцев в пределах империи в 1171 г. вызвали бурю негодования в городе лагун. В 1171 г. лично руководимый дожем Витале Микиеле II венецианский флот разрушил Траву и подчинил Рагузу верховенству республики. Затем он направился в Эгейское море, и с Хиоса дож начал переговоры с императором. Но губительная зараза принудила венецианцев к быстрому возвращению. Их попытка вырвать в 1173 г. совместно с немецким предводителем, майнцким архиепископом Христианом у греков Анкону разбилась о помощь, которую ломбардцы оказали сильно стеснённому городу. Но когда по инициативе врага греков Энрико Дандоло Венеция заключила союз с Вильгельмом II Сицилийским, Мануил уступил: венецианцы были опять торжественно введены в обладание всеми своими привилегиями и получили полтора миллиона дукатов военного вознаграждения.

Более всего Мануил повредил империи своим планом политического будущего, в котором неисправимый византиец всё ещё гнался за юстиниановскими мечтаниями об универсальном господстве. Искусство его дипломатов должно было создать настроение и завязать сношения, прежде всего, в Италии с курией, а затем по очереди со всеми врагами западного римского императора. Он встретил, между тем, мало взаимности у государей. Напротив того, с ломбардскими городами он вступил в 1169 г. в близкие отношения. Венеция получила греческую субсидию, а Анкона в 1167 г. получила греческий гарнизон. Император старался, прежде всего, перетянуть на свою сторону умного и предприимчивого папу Александра III во время глубокой вражды последнего с Барбароссой, обещая папе унию восточной и западной церкви под условием коронования его также императором Запада. Император принялся в данном случае за дело необычайно серьёзно; греческий синод должен был найти формулу об исхождении Св. Духа, соответствующую учению Запада; но православный клир с патриархом во главе был в этом отношении непоколебимым. Папа тоже не согласился на коронование императора: незалечимый разрыв с германской империей не входил в его интересы, и он даже не мог бы осмелиться на него. Практически ничего не было достигнуто; император переживал разочарования за разочарованиями. Хуже всего было то, что эти утопические мечтания принесли с собой очень реальные последствия: они испортили указанные самой природой политические отношения. Фантастическая мировая имперская политика Мануила разлучила его со старым союзником его предков, императором Запада: в то время как общая вражда к норманнам могла бы, так сказать, с естественной необходимостью вести рядом империи Востока и Запада, дипломаты Мануила должны были с величайшей последовательностью продолжать свои бесплодные заигрывания у врагов Германии.

Эти излюбленные романтические идеи отняли у империи её старые испытанные связи и не доставили ей ни одного нового надёжного союза. Чем более росла слабость империи, тем решительнее она зависела от благожелательства более значительных соседей. А вместо того политика императора всё более изолировала империю. Мануил сильно стал чувствовать перемену настроения Германии с тех пор, как венецианский мир 1177 г. примирил германского императора с Римом и ломбардцами. Барбаросса вступил в дружественные дипломатические сношения с наследственными врагами Византии Кылыч-Арсланом Румским и великим курдом Саладином. Отношения к Руму были как раз очень натянутыми в последний период правления Мануила. Кылыч-Арслан II (1156–1193 гг.) вначале присягнул императору и поставлял вспомогательные отряды, но понемногу, двойственностью и открытым разрывом договора, он становился соседом, в высшей степени тягостным для византийцев. В 1176 г. Мануил вторгся в султанат. Но в южной Фригии недалеко от легендарных Келэн у замка Мириокефала главная армия императора потерпела кровавое поражение; с трудом мог пробиться император к авангарду, который остался невредимым, равно как и арьергард удачно вышел из боя под превосходным руководством Андроника Контостефана. Кылыч-Арслан предложил, несмотря на победу, умеренные условия мира, которые Мануил принял, но не выполнил. Поэтому сельджуки возобновили в 1177 г. войну. Однако их северная армия, осаждавшая Клавдиополь в Вифинии, была разбита самим Мануилом, в то время как южная армия, которая шла через долину Меандра к Эгейскому морю, потерпела полное поражение от Иоанна Ватаца. И таким образом вскоре был заключён довольно благоприятный для восточного Рима мир. Это было последним военным предприятием неутомимого монарха, который подобно своему отцу, преждевременно скончался 24 сентября 1180 г. лишь 58 лет от роду.

Вследствие несовершеннолетия сына Мануила Алексея II правление взяли в свои руки императрица-мать Мария и протосеваст Алексей, двоюродный брат императора. Их политика двигалась по тем же латинофильским путям, хотя в народе и в клире давно бродила глухая злоба дикого латиноненавистничества, и только сильная рука Мануила могла до сих пор сдержать эти национально-эллинские стремления.

Тогда во главе экзальтированных националистов стал Андроник Комнин, "гениальнейший беспутник» («ingeniosissime nequam») Обладай этот во всех отношениях гениальный человек нравственной дисциплиной и внутренней сдержкой, он мог бы стать политическим и духовным спасителем и возродителем ромейского народа. Андроник, прирождённый властитель, равновеликий полководец и политик, оратор Божьей милостью, соединял в себе все те добродетели, которые считали самыми благородными и достойными восхищения задающие тон тогдашней аристократии круги Востока и Запада, люди турниров и спорта. Он был, подобно своему двоюродному брату Мануилу, человек редкой красоты и геркулесовской силы, рыцарем без страха и упрёка, с чувством знатока предающимся охоте, опытный во всех гимнастических упражнениях, с привыкшим с юности к всевозможным невзгодам телом. Такой человек должен был стать идолом для солдат и дворян. Для принцев турецких, северных и сирийских дворов, которые он посетил во время своей столь богатой приключениями жизни, он был вызывавшим всеобщее удивление образцом княжеской властности и благородного обращения. Но из гнилого корня не может вырасти здоровое дерево. Его отец Исаак был тем национально безразличным братом Калоиоанна, который почти изменником провёл бо́льшую часть своей жизни при румском дворе, и если не сделался магометанином, то стал, однако, индифферентным в церковном отношении и тем самым естественно также морально беспринципным человеком. Окаменевшая ортодоксия тогдашней эпохи не имела тогда более ни на Востоке, ни на Западе силы воспитывать христиан также и морально: серьёзные и действительно благочестивые люди обращались на Востоке к богомилам, на Западе к патаренам и альбигойцам. В ряды знати и высших общественных слоёв ворвалось полное религиозное безразличие, которое считало все положительные вероучения, будь то Тора, будь то Евангелие или Коран, равноценными или даже прямым человеческим обманом; это мировоззрение с естественной необходимостью вело к разрушению всех нравственных чувств и самому легкомысленному пользованию наслаждениями со стороны духовно высокоодарённых людей. Доказательством этому служат тамплиеры среди латинян и принцы комниновского дома среди греков. С новым столетием наступило улучшение. Духовное возрождение вызвал в католических странах воистину великий и воистину святой Франциск Ассизский своей произведшей мировое впечатление проповедью христианской бедности, а греческое общество, несомненно, пережило в XIII в. оздоровительный нравственный процесс. Страшное национальное несчастье крушения империи имело следствием для благородной эллинской нации очищающий процесс, как на малороссов так же воздействовало в начале XVII века польское засилье. Но мы ещё далеки хронологически от этого духовного переворота. Ко времени смерти Мануила греческое общество находилось ещё в расцвете своей греховности, и его совершеннейший образец – Андроник Комнин. Его блестящие дарования были вполне ценимы его двоюродным братом Мануилом, и с удивительной снисходительностью последний всё вновь оказывал ему милость и вновь употреблял его на службу империи после самого горького опыта. Но пылкое честолюбие этого пламенного духа не считалось ни с какими обстоятельствами и вело Андроника к бессовестной неразборчивости в выборе средств. Будучи наместником на сербской границе, он изменнически завязал сношения с мадьярами; предводительствуя в Киликии, он так грубо нарушил из личной злобы свои обязанности, что должен был бежать в Сирию; дворам Багдада и Дамаска он выдал греческие государственные тайны; иконийскому султану он дал воспользоваться собою так, как Давид филистимлянам. Из своего разбойничьего замка он вёл войну на пограничной греческой территории и передавал пленных христиан в качестве рабов своему покровителю султану. И всё-таки благородный Мануил простил его: после того как Андроник, который вероятно о клятвах думал так же, как некогда Лизандр, торжественно поклялся ему блюсти всегда интересы его и его сына, ему был передан с доходами богатый город Эней в Пафлагонии. Но Андроника морально убила его неудержимая чувственная страсть, которой он жертвовал всем остальным, и которая отравила в нём все лучшие побуждения. Притом он обладал подкупающей любезностью и каким-то демоническим обаянием, под влияние которого безнадёжно подпадал всякий, кого он завлекал в свои сети; в этом отношении он может сравниться только с обоими гениальными преступниками XVI в., папой Александром VI и его сыном Цезарем Борджиа. Особенно женщины были преданы ему на жизнь и на смерть: прекрасные царевны его дома, женщины греческого дворянства и французских княжеских дворов Сирии и Палестины дарили его попеременно своим благоволением. Настоящая верность и горячая любовь нашлись у него только для одной: для иерусалимской королевы-вдовы Феодоры из дома Комнинов, его близкой родственницы. Оба сохраняли по отношению друг к другу трогательную верность, вместе питались хлебом изгнания и стойко выдерживали проклятия духовенства (как вступившие в брак родственники); но оба находились, как некогда Антоний и Клеопатра, в возрасте, когда подобные любовные приключения вызывают только улыбку. Таков был этот удивительный человек, которого мы не можем измерить нашим обычным масштабом. Однако одно остаётся несомненным: моральная беспринципность сделала его проклятием империи, человека, который мог быть для неё благословением.

2 мая 1182 г. вспыхнуло восстание против франкской регентши Марии. Национально настроенная часть народа и дворянства, а также и православный клир объявили спасителем государства 67-летнего Андроника Комнина. Он появился перед Халкидоном, чтобы избавить молодого императора от его плохих советников. То, что латиняне предоставили себя в распоряжение правительства, имело своим следствием переход к возмутившимся победоносного героя Андроника Контостефана и его флота. Произошёл решительный взрыв национальной ненависти. Латинские кварталы подверглись нападению толпы. Со свойственной грекам страстью к убийствам были проделаны ужаснейшие жестокости по отношению к мужчинам и женщинам, духовным и светским, даже к детям и больным. Шаблонная всемирная история слишком легко поддаётся влиянию конечного результата и поэтому совершенно аналогичные действия она оценивает диаметрально противоположным образом: «сицилийская вечерня» считается благородным освободительным актом, а для подобных же действий малоазиатов во время Митридата Великого, сипаев в Индии и греков в 1182 г. нашлись слова только самого сурового осуждения. Как ни справедливо последнее, надо всё-таки считаться со вскормленной поколениями ненавистью народа, высасываемого и притесняемого бессовестными купцами и капиталистами. Эта дикая национальная ненависть, которой греки дали такое отвратительное выражение, не явилась случайно, но была вызвана ни с чем не считающимся поведением латинян: последние испытали то, что заслужили своими делами. Презираемые «туземцы» пошли ещё раз, хотя и напрасно, против неумолимой судьбы.

Андроник «Освободитель» был теперь всемогущим регентом. В октябре 1183 г. он был коронован соимператором; в сентябре 1184 г. несчастный Алексей был задушен. Bсё правление Андроника I Комнина представляет собой ужасную цепь арестов, ослеплений, казней и конфискаций. Эта столь претящая нам сторона византинизма, казалось на первый взгляд, но, конечно, только на первый взгляд, воплотилась в старике, который к тому же разыгрывал роль благочестивого. Фалльмерайер дал впервые правильную оценку его. Тогдашняя ромейская империя так была разъедена и так подгнила до самых своих основ, что её можно было исцелить только путём применения геройских средств. Всё более и более развивающийся со времён македонской династии феодализм был злом, разъедающим империю. Крупное дворянское землевладение было, бесспорно, на пути к уничтожению свободного крестьянства, а вместе с тем и разрушению той основы, на которой покоился государственный быт. Андроника можно сравнить с императором Тиверием: его ярость и кровавые приговоры были направлены почти исключительно на императорский дом, на высшую военную и административную знать. Последняя, безусловно, заслужила того, чтобы произвести чистку в её гнилых рядах. Если бы ему было суждено дольше действовать, он восстановил бы просвещённый деспотизм императоров VIII века и положил бы такой же конец византийскому феодализму, как Цезарь Борджиа господству баронов в церковной области. Андроник имел задатки, чтобы стать при других обстоятельствах и с более серьёзным чувством монархического долга вторым Василием Болгаробойцей. Историю Андроника писали жестоко уязвлённые им враги аристократы, но и они, однако, не могут отрицать, что его управление внутренними делами было прямо таки образцовым: податная тягость была облегчена, покупка должностей отменена; роскошные и дорогие придворные празднества прекратились; судьями он назначал честных и неподкупных людей; податным и таможенным чиновникам он повысил жалованье, чтобы сделать их менее доступными подкупу. При этом он сам был в высшей степени общителен: самый малый имел к нему свободный доступ. Может показаться, что старый император как будто хотел своим образцовым правлением похоронить память о страшных преступлениях своей юности и вступления на престол; он был на лучшем пути, чтобы стать популярным и в провинциях, когда вспыхнул мятеж, вдохновляемый азиатским дворянством и руководимый очень влиятельным домом Ангелов. Феодальное дворянство боролось за своё существование: новый вводимый Андроником режим означал его уничтожение. Лопадий, Никея, Пруса отпали; но первый был обратно завоёван зимой 1185 г. Алексеем Враной, остальные города лично выступившим весной в поход императором. Возмутившихся повстанцев постигла суровая по заслугам кара; только Исаака Ангела Андроник пощадил на свою гибель. Исаак Комнин, по боковой линии происходивший из императорского дома, побудил Кипр отпасть и в 1184 г. объявил себя независимым самодержцем. Но подобные бунты были обычным явлением в Византии, и они не погубили бы Андроника. Опасность пришла с Запада.

Вскоре после кровавой константинопольской бани 1182 г. убежавшие на своих судах итальянцы начали пиратскую войну, грабя побережье до Солуня и предавая огню церкви и монастыри. Но венецианские и пизанские купцы бездействовали. Тем энергичнее вооружался Вильгельм II Сицилийский (1166–1189 гг.). В июне 1185 г. к Диррахию поплыла армада из 200 судов под предводительством адмирала Мaргаритоне и графа Танкреда Лекского, впоследствии последнего норманнского короля. Греческий генерал Иоанн Врана не осмелился сразиться с сильной и испытанной в боях норманнской армией. Диррахий был взят штурмом. Тогда нападающие войска разделились: сухопутная армия пошла без остановок на Солунь, а 15 августа перед гаванью этого второго по значению города империи появился и флот. Многочисленные не-греки в среде населения были ненадёжны. 24 августа граф Альдоино взял штурмом нижний город, и латиняне, помня о вечерне 1182 г., страшно отомстили грекам. Эти ручьи крови, пролитые тогдашней национальной ненавистью, сделали незалечимым навсегда разрыв между половинами культурного мира.

Под угнетающим впечатлением этих известий, в Константинополе произошла перемена настроения. Дворянство и привилегированные, сдерживаемые в своём хищничестве императором, давно мечтали о мести. Но когда он ограничил издержки на общественные игры и не стал удостаивать их, как это было принято, своим присутствием, зароптал и народ, для которого он был любимцем до тех пор, пока демагогически потворствовал его разнузданным страстям. Андроник в своём пренебрежении к людям не оценил грозившей ему опасности. В воздухе реяла буря, и из-за мелочи разразился неудержимый ураган. Император пощадил главу дома Ангелов, трусливого и бесхарактерного Исаака, считая его вполне безопасным. Заведующий полицией Агиохристофорит хотел арестовать Исаака на основании собственных полномочий. Но последний со смелостью смертельного отчаяния бежал в убежище св. Софии. Все слои населения стекались туда; произошли – неслыханное событие – бурные выборы императора народом.

12 сентября 1185 г. Исаак Ангел был провозглашён императором. Андроник лишь теперь поспешил в столицу из своей мелодийской дачи. При остроте своего не обманывающегося взгляда, он не строил себе никаких иллюзий: он понял, что всё потеряно, и хотел бежать на корабле в Россию. Но задержанный неблагоприятными ветрами, он попал в руки сыщиков Исаака. Исаак показал своё полное отсутствие честности, когда он, прежде всего, допустил при дворе оскорбительные действия над сверженным и скованным противником со стороны смертельно враждебной ему знати. В тюрьме Андронику отрубили правую руку и выкололи один глаз. Вслед за тем состоялось шумное шествие по улицам столицы, и бесчеловечная толпа, среди которой, как в эпоху французской революции, женщины совершали самое отвратительное, могла насытить на бедной жертве свою животную жестокость. Наконец, ужасно изувеченного, ещё дышащего старика повесили за обе ноги на ипподроме. У него не вырвалось ни единого звука страдания. Безостановочно только повторял он слова: «Господи, помилуй меня; зачем вы сокрушаете сломанную трость!» Со смертью Андроника греческую народность постигла та судьба, которую она заслужила.

Итак, Исаак II Ангел (1185–1195 гг.), олицетворённая злая совесть, уселся на подгнившем императорском троне. Прежде всего, он должен был пойти навстречу норманнской опасности, вызванной греческим национальным подъёмом. Но опасность оказалась менее значительной, чем полагали. Беспутная жизнь и обильное потребление винограда вызвали среди норманнов злокачественные болезни, от которых их войска сильно поредели. К этому присоединились задор и беззаботность, которым суждено было привести к гибели прежних победителей. Исаак был настолько умён, чтобы поставить во главе оборонительной армии лучшего греческого генерала Алексея Врану. После удачного сражения при Мосинополе, последний одержал 7 ноября 1185 г. кровавую победу при Димитрице, которая отдала в его руки норманнских предводителей и 4000 человек; остатки спаслись в паническом бегстве в Солунь, а отсюда в Диррахий или на свои корабли. В 1186 г. владения норманнов были ограничены Диррахием и ионическими островами. Но Диррахий и даже Корфу греки снова приобрели в 1191 г. Только Кефалония и Закинф остались в руках адмирала Маргаритоне в качестве сицилийских ленов. Таков был скудный результат предприятия, начатого с такими большими надеждами.

Решительная реакция, вторгшаяся в государственное и финансовое управление, была естественным следствием, которое не может лечь пятном на императора Исаака. Не осталось никаких следов от благодетельных реформ Андроника. Золотые ручьи опять потекли в карманы дворянства и высшего чиновничества. Исaак любил блестящий двор и шумные празднества. И это тоже поглощало невероятные суммы. С мадьярами, занявшими в 1183 г. во время правления Андроника греческую Далмацию, Исаак заключил мир и вступил в брак с десятилетней дочерью короля Маргаритой. Все провинции были обложены чрезвычайным налогом для празднования этого великого события, несущего счастье народам. Особенно сурово действовали чиновники фиска около Анхиала и на Балканах среди болгар и влахов. Народ восстал в дикой ярости. Во главе движения стали Пётр и Иоанн Асени, два благородных боярина, которые гордились своим происхождением от национальных царей, как это часто бывает у героев революции. Когда с ними и их требованиями оскорбительно обошлись в Византии, они собрали народ в тырновской церкви св. Димитрия. Прозорливые монахи объявили, что святой покинул опозоренную норманнами Солунь и несёт теперь спасение болгарам. Среди глубокого одушевления Калопетр был коронован царём болгар и греков, а Василий назначен автокефальным тырновским архиепископом. Исaак тотчас отправился в походе против них и в 1186 г. разбил толпы бунтовщиков. Но Асень вступил в союз с половцами. Севастократор Иоанн, однако, снова победоносно действовал против болгар. Конечно, недоверчивое правительство отозвало его, а его преемник Иоанн Кантакузин в гордой беззаботности дал болгарам разбить себя; его армия была рассеяна. Посланный затем Алексей Врана провозгласил себя в Адрианополе императором, но был вскоре убит в поединке зятем императора маркграфом Конрадом Μонферратским.

В боях следующих лет болгары укрепили своё положение. В союзе с половцами они простирали свои набеги до Адрианополя и Македонии. Горечь долго угнетаемого народа нашла себе выход в ужасных жестокостях; их союзники половцы выказали ту же самую страсть к убийствам. Греки были стёрты приверженцами Асеней с лица земли в этих местностях и, как это и ныне имеет место, ограничены побережьем и несколькими отдельными пунктами внутри страны. Для греков было настоящим счастьем, что им удалось взять в плен болгарскую царицу: вследствие этого, по крайней мере, временно, в 1188 году 6ыла прервана перемирием убийственная мелкая война с болгарами.

Восстановление национально-греческой великодержавной империи сделали навсегда невозможным не крестоносцы, но сельджуки в Азии и болгары и влахи в Европе. Теперь существовала между Балканами и Дунаем независимая Болгария. Дело Цимисхия и Василия было уничтожено. Процесс разложения империи начался.

Каким бы жалким правителем ни был Исаак, он всё же незаслуженно поплатился за грехи своих предшественников, как во время норманнской войны, так и во время третьего крестового похода. Некогда в стремлении стать великим человеком Мануил I Комнин гнался за призраками и решительно разрушил, поэтому, дружественные отношения к западному императору, столь важные политически. Можно поэтому понять, что, когда ужасная весть о падении Иерусалима (в июле 1187 г.) ещё раз вызвала энтузиазм в защиту креста, византийский император ожидал с боязливым опасением приближения своего германского брата Фридриха Барбароссы. Между тем германский император лояльнейшим образом вёл в 1188 г. в Нюрнберге переговоры о пропуске и выслал вперёд очень значительное посольство. Но безграничная трусость византийского императора привела его к безрассуднейшему образу действий: когда к границам империи приблизились 80 000 главных германских сил, Исаак заключил со смертельным врагом креста Саладином формальный союз, острие которого было направлено против крестоносцев, и унизился до того, что отвёл мусульманам мечеть в столице³⁷. К тому же в бессильной дерзости императорская канцелярия оскорбила гордого героя, ребячески употребив титул «великий князь Германии». 26 августа 1189 г. Фридрих достиг Филиппополя; от живущих здесь армянских купцов он получил подробные сведения о полном упадке империи. Греки относились в высшей степени враждебно к крестоносному войску и нападали на отдельные его части в лесах и в горах. Напротив, сербский князь Стефан Неманя в высшей степени гостеприимно приветствовал Фридриха в Нише, а болгарские князья предложили свой союз, чтобы с 40 000 болгар и куманов помочь ему при взятии Царьграда. Но император, верный своему обету, не хотел потерять из виду основную задачу своего похода ниспровержением христианского государства. Его энергичное поведение в такой степени импонировало византийскому слабосильному монарху, что он велел согласно договору беспрепятственно переправить крестоносцев в марте 1190 г. в Азию. На азиатской почве греки продолжали относиться к крестоносцам также коварно. И всё же немцы опять сделали для них самое лучшее. Постоянный бич фракийской фемы – сельджуки были разбиты наголову 18 мая 1190 г. у Икония, и их столица была взята штурмом. Ослабление сельджуков принесло грекам пользу. Однако Исаак не был похож на Алексея I Комнина, который сумел бы тотчас по мере сил использовать благоприятное стечение обстоятельств.

Напротив, по отношению к итальянским морским республикам император повёл разумную политику, соответствовавшую плохому состоянию государства. Так как норманны вступили в союз с Кипром и в 1186 г. разбили греческий флот, то императорское правительство, стремясь уничтожить воспоминания о 1182 г., заключило в 1187 г. формальный союз с Венецией при условии восстановления и расширения старых привилегий; точно также Исаак подтвердил все старые преимущества пизанцам в 1192 г. и генуэзцам в 1193 г.

Что касается отношений к болгарам, то в 1190 г. Исаак потерпел при Веррии тяжёлое поражение; Варна, Анхиал, Ниш и Средец были уступлены неприятелю. Зато ему удалось разбить в 1193 г. при Мораве гордого сербского князя Неманю. Но соединённые силы болгар, куманов и влахов нанесли ему чувствительное поражение в 1194 г. при Аркадиополе.

К этому присоединилась угроза империи со стороны германского императора Генриха VI, который дал острое выражение своему справедливому возмущению византийской политикой со времени Мануила, и потребовал себе, как наследнику норманнских князей, Диррахий и Солунь.

Исаак Ангел занятый планами организации нового болгарского похода, был 10 апреля 1195 г. свергнут и ослеплён своим собственным братом Алексеем III Ангелом (1195–1203 гг.). Перемена не была улучшением.

Правда, вследствие смерти Саладина государство освободилось в 1193 г. от страшного врага; но Генрих VI занял тем более угрожающую позицию. Алексей довольно безрассудно сам бросил вызов венецианцам, медля в 1190 г. с подтверждением их привилегий: в этом было тем менее политического смысла, что только с их помощью он мог противостоять германо-норманнскому перевесу сил; к тому же достоинство дожа было возложено с 1193 г. на Энрико Дандоло, первостепенного политика, но человека, который ни в коем случае не был дружественно настроен по отношению к Византии, и которого не следовало раздражать. Византийский кабинет был, таким образом, снова вполне изолирован, когда осенью 1196 г. явились послы императора Генриха и предъявили испуганному императору самые унизительные требования. Чтобы избегнуть больших территориальных уступок, он должен был согласиться на платёж дани, и только первоначальное требование 5000 фунтов золота было уменьшено до 1500. Только смерть Генриха в 1197 г. освободила ромейский народ, к его великой радости, от «алеманнской подати».

Правление Алексея, гордо называвшего себя Комнином, ни в коем случае не было лучше правления его брата Исаака. Что адмирал Стрифн продал с аукциона старые корабли и негодные материалы, совсем не было само по себе так дурно, как в том нас хочет убедить Никита Хониат; чисто византийской чертой этого дела было лишь то, что вырученные суммы потекли в карманы этого высокого сановника, вместо того, чтобы быть употреблёнными на новые заготовки. Император и двор были тайными участниками прибылей пиратов на Чёрном море. Конечно, по представлениям румского султана должны были быть вознаграждены хотя бы его подданные, страдавшие от грабежей.

С болгарами император не мог заключить мира вследствие бесстыдства их условий. У Серр греческое войско потерпело поражение. Между тем в тырновском дворце пал в 1196 г. страшный для греков Иоанн Асень I от руки своего доверенного Иванки, любовника сестры царицы Елены; убийца бежал к византийцам. В Болгарии за кратковременным правлением Калопетра († 1197 г.) следует непримиримый враг греков Калоян (1197–1207 гг.), который вследствие своего коварства, жестокости и безжалостной суровости, соединённых с большим политическим смыслом, стал для греков таким же страшным, каким был когда-то для болгар Василий II. И в Македонии поднялись болгары. Алексей не мог победить боярина Добромира Стреза и женил его на своей родственнице. Иванко, называвшийся в качестве грека Алексеем, правда, разбил болгар при Филиппополе, но изменил грекам, как когда-то его соплеменники, и был схвачен лишь в 1200 г., после того как прошёл до Эгейского моря, предавая всё огню и мечу. Когда, наконец, в 1201 г. возмутился и племянник императора Мануил Камиц, греки заключили с болгарами в высшей степени выгодный для последних мир, по которому в их владения переходили все завоевания от Белграда до Чёрного моря и до Вардара. Важным политическим ходом Калояна была уния с Римом, заключённая после длительных переговоров, и конечно, совсем несерьёзно задуманная. Посланный папой Иннокентием III кардинал-легат Лев поставил Василия примасом Болгарии, привёз митрополитам паллии и епископам – все чистокровные болгаре – митры. 8 ноября 1204 г. Калоян был торжественно коронован кардиналом.

В то время как в Европе дела принимали таким образом в высшей степени неблагоприятный для ромеев оборот, в Азии надо было непрестанно бороться с сельджуками и бунтовавшими принцами. Завлекаемые выгодными предложениями султана Кай-Хусрaу I, греческие подданные массами поселялись в его стране. Конечно, эти бедняки скоро видели, что горько обманулись, и в несравненно более тяжёлом гнёте они получали достойную награду за свою измену империи.

Надменность итальянских купцов становилась невыносимой. Генуэзец Гаффоре, на которого великим адмиралом был наложен денежный штраф, сделался пиратом и громил беззащитные острова и побережья. Пользовавшийся столь же дурной славой калабриец Джиованни Стирионе был принят в звании вице-адмирала на императорскую службу и смог, наконец, в 1198 г. уничтожить Гаффоре при помощи пизанцев. Но зять последнего Ветрано, продолжал пиратскую войну, а применённые вследствие этого греческим правительством репрессии по отношению к генуэзцам повели к долгим переговорам, и, в конце концов, империя должна была опять вознаграждать за убытки. Предпочтение, оказанное императором пизанцам, вызвало гнев могущественных венецианцев. Роковым было то обстоятельство, что император не сумел сойтись с могучим Дандоло.

Разложение империи делало всё бо́льшие успехи. Честолюбивые вельможи в отдельных провинциях старались стать независимыми тиранами; самый известный среди них – Лев Сгур, навилийский архонт, который занял в 1202 г. Аргос, а вскоре Коринф. В 1203 г. он двинулся на Афины; но геройское сопротивление митрополита Михаила Акомината спасло акрополь. Фивы, напротив, тотчас капитулировали. Но у Фермопил он был побеждён опытными в боях рыцарями нового солунского короля, Бонифация Монферратского. Подобную же полунезависимую позицию занял в Трапезунте армянский дом Габеров, потомки старых таронских князей, в качестве »герцогов Халдии». Кантакузины, Враны, Мелиссины и др. обладали обширными ленами и латифундиями в Эпире и Этолии. Короче говоря, империя всё более сама принимала феодальный вид, которого печать окончательно должно было наложить на неё франкское завоевание.

Рок всё более нависал над империей. Филиппу Швабскому, мужу Ирины, дочери сведённого с престола Исаака, были пока связаны руки германским претендентом на престол. Но события пришли в движение, когда великий папа Иннокентий III сумел вновь организованной проповедью одушевить для завоевания св. Земли столь же благочестивое, сколь воинственное и готовое к жертвам французское дворянство. Истинно государственной была мысль великого папы могучим нападением на Александрию и Египет поразить в самое сердце государство Эюбидов, владевшее Иерусалимом. В Венеции собрались франкские и фландрские крестоносцы, чтобы вести переговоры о перевозе войск с дожем господствующей над морем республики. Но Энрико Дандоло заботился о поддержании наилучших отношений с Египтом, благодаря чему приходящие в страну Нила драгоценные товары Восточной Азия направлялись в Венецию: те религиозные цели, которые носились перед папой и которые одушевляли благородных франков, были вполне чужды и безразличны этому гениальному властителю, носившему в себе, однако, чисто купеческую душу. К тому же 24 мая 1201 г. умер одушевлённый идеей крестового похода вождь рыцарей, граф Тибо Шампанский, и маршал Вилльардуин (Villehardouin) провёл выбор маркграфа Бонифация II Монферратского, врага греков, преследовавшего только политические цели. Уже в марте 1201 г. сумел Энрико Дандоло всецело подчинить своим интересам и планам и без того вполне зависевших в финансовом отношении от республики рыцарей, заключив с крестоносцами договор, настоящий образец дипломатической ловкости. Великий папа насквозь видел своего противника и соглашался одобрять договор только под условием, что поход не должен быть направленным против христиан; но Венеция решительно отказалась согласиться на это обязательство. Так было постыдным образом использовано в политических видах Венеции религиозное одушевление крестоносцев, подобно тому, как это сделали дипломаты Венского конгресса с жертвами, принесёнными со стороны народов ради национальной идеи в 1813 и 1815 гг. Случай помог венецианцам. Сын Исаака Алексей бежал на Запад с помощью пизанцев. Папа Иннокентий был в достаточной степени корректен, чтобы его не принять; но зять царевича Филипп Швабский принял его с распростёртыми объятиями. Среди крестоносцев многие были из рейнских областей, и маркграф Бонифаций находился с Филиппом в хороших отношениях; таким образом, желание последнего восстановить на престоле Исаака и его сына, так удачно соответствовавшее планам Дандоло, было благосклонно принято в лагере крестоносцев. Протест Иннокентия III не был услышан, а против его легата Дандоло выступил с такой энергией, что понемногу стало всякому ясно, что положение дел находится всецело в руках дожа; он и использовал выгоды этого положения по мере сил. В начале октября 1202 г. крестоносный флот вышел в море и занял уже в ноябре далматинскую Зару, принадлежавшую благочестивому Эмериху Венгерскому. Венецианцам не помешало в их беспощадном преследовании своих торгово-политических интересов то, что последний сам был крестоносцем.

Весь этот поход, направленный Венецией против Византии, имеет в истории только одну параллель в английской морской экспедиции, имевшей следствием аннексию Египта: оба раза таилась одинаково большая неискренность в скрывании истинных политических конечных целей. Интересно также, что политическое руководство обеими аферами было поручено настойчивым старцам, имевшим большой государственный опыт. Рим отлучил от церкви венецианцев и объявил крестоносцам, что не их делом является наказывать греков и их императора за их грехи. Но царевич Алексей обещал 200 000 марок серебра, 10 000 человек вспомогательного войска для войны с неверными в течение одного года и унию с римской церковью, условия в высшей степени умеренные и разумные. У многих крестоносцев ещё говорила совесть, но искусные убеждения дожа и маркграфа, и прежде всего надежда на безмерную добычу смягчили, за небольшими исключениями, рыцарей, находившихся по большей части в неважном финансовом положении. Дело Божие пало жертвой маммоне.

Дандоло и Бонифаций руководили предприятием с действительно достойной удивления осмотрительностью. Авангард венецианского флота занял в апреле 1203 г. Диррахий. Уже 27 июня флот, вёзший 40 000 солдат, бросил якорь напротив императорской резиденции у Скутари, древнего Хрисополя.

Император стянул в столицу против врага армию приблизительно в 60 000 человек; но довериться можно было только варягам. Лишь в последний момент стали думать об исправлении стен и приведении в порядок слабого и ветхого флота. Штурм был начат против предместья Неры. 6 июля пала крепкая Галатская башня. Когда был организован штурм против самой столицы, храбрый зять императора Феодор Ласкарь, варяги и враги Венеции пизанцы защищались геройски. 17 июля император почти по принуждению решился на вылазку; она разбилась о храбрость франков. Жалкий император бежал в Девельт, захватив царские драгоценности и сокровищницу. Тогда заведующий государственной казной Константин вывел из тюрьмы слепого Исаака II Ангела и объявил его снова императором вместе с его сыном Алексеем IV (18 июля 1203–28 января 1204). Царевич, сопровождаемый баронами, совершил свой торжественный въезд в столицу.

Предводители крестоносного войска остановились во Влахернском императорском дворце, крестоносцы заняли город. Между тем по просьбе императора Исаака их лагерь был перенесён на Галатскую равнину, а флот бросил якорь у Перы, после того как Дандоло приказал снести часть городской стены. Алексей IV получил франкский отряд телохранителей. Предварительно греки уплатили 100 000 марок; венецианцы тотчас взяли половину себе, а из остальных вычли 35 000 марок за долги пилигримов.

Всеобщее раздражение господствовало среди близоруких крестоносцев. Они не понимали знамений времени, хотя уже наступило теперь то состояние, которое должно было продлиться два с половиной столетия: от милости итальянских купцов вполне зависели и империя, и её государь, будь то франки или греки, несмотря на высокий тон, который по временам принимали последние; они пали, как только Венеция покинула их или, говоря точнее, вынуждена была их покинуть вследствие сочетания торгово-политических обстоятельств. Старое отношение перевернулось: прежние слуги стали господами³⁸.

Обоим императорам принадлежала только столица, провинции повиновались ещё отступившему в Адрианополь Алексею III. Вскоре вспыхнуло народное греческое восстание, и жертвой его сделались торговые склады пизанцев и амальфитанцев, а также турецкая мечеть. К этому присоединился страшный пожар в городе. Пока Алексей IV с помощью франков покорял Фракию, вельможи столицы думали о сопротивлении и восстановляли городские степы. Исааку II и Алексею IV понемногу стало надоедать бесстыдство франков; масла в огонь подлили грубые слова Дандоло молодому императору: «скверный мальчишка, мы вытащили тебя из грязи, и мы опять тебя бросим туда обратно». Во главе управления империей стал смелый и отважный Алексей Дука Мурзуфл, родственник императорского дома. Греки произвели из столицы несколько, хотя и неудачных, нападений. Но в лагере франков свирепствовал голод. 25 января дело дошло до революции. Знать, клир и народ собрались на выборы императора, входившие мало-помалу в привычку. После того как без согласия патриарха 28 января был помазан императором Николай Канав, 5 февраля 1204 года Мурзуфл был торжественно коронован патриархом, как законный римский император Алексей V. Алексей IV был задушен, его несчастный отец умер от ужаса. Гнилые компромиссы исчезли: греки и латиняне стояли друг против друга, как смертельные враги. Новый император тотчас отказался от дальнейших платежей и потребовал ухода крестоносцев. Война стала неизбежна. Нападение, произведённое на возвращавшихся из богатого города Филеи на Чёрном море с неимоверной добычей франков, было так неудачно, что в руки Пьерра де-Брашейля попал палладиум империи, носимый патриархом образ Панагии Одигитрии, произведение евангелиста Луки. Март прошёл во внушительных приготовлениях франков; строились сильные осадные машины и штурмовые лестницы. Но Алексей V руководил защитой с осмотрительностью и бесстрашием. Первый штурм франков не удался. Главный штурм был произведён 12 апреля. Варяги защищались с львиной храбростью. Но две башни пали; Пьерр Амьенский выбил одни из городских ворот. Напрасно старался герой-император овладеть всеобщей паникой. Как всегда в эпохи глубокого падения, народы слагают всю вину несчастия на своих политических руководителей или приписывают её измене военных вождей; так происходит и с Алексеем V: в народе возникла уже мысль о его низложении; с разбитым сердцем и сам он убеждается, что дело отечества проиграно. Он бежит через Золотые ворота, «чтобы не стать пищей дышащих местью латинских челюстей». Остаток патриотов хочет избрать в св. Софии императором Феодора Дуку или Феодора Ласкаря. Но всякий призыв к вторичному сопротивлению разбивается о малодушное отчаяние народа и индифферентизм наёмников. Ласкарь бежит в Малую Азию. Напрасно молили Бонифация о милости жалкие остатки населения: гордая Византия должна была испить до дна чашу горечи. Неудержима была ярость разнузданного войска, ворвавшегося в её улицы: «лозунгом венецианцев было грабить и делать деньгу, французов – издеваться и бесчестить, немцев – пировать и громить». Хуже всего хозяйничали западные колонисты, которые до того времени обирали подданных императора, а теперь ужаснее всего свирепствовали, как убийцы.

Уже в марте 1204 г. был заключён договор о разделе, по которому на долю нового императора падала четверть империи, а нация, у которой ускользнула корона, получила для своего клира патриархат и неизмеримые земельные владения св. Софии. Остальные три четверти должны были быть разделены между венецианцами и рыцарями. Душой всего нового порядка был высоко превозносимый Дандоло. Под влиянием голого, но в высшей степени близорукого венецианского меркантилизма он заботился только о денежных интересах республики, и из безрассуднейшей боязни сильной латинской империи он создал пустяк, недостойный увидеть свет солнца: латинская империя была с самого начала смертельно слабой, жизненно усталой машиной, и все её существование было длительной болезнью, непрестанным умиранием.

Дандоло воспрепятствовал выбрать императором дельного и энергичного Бонифация. Гибкого же и талантливого Балдуина Фландрского он с самого начала сделал призрачным императором, склонив его посредством своего призыва к его доброте передать Бонифацию все земли по ту сторону Босфора и «l’ȋle de Griesse». Так всё от начала созрело к падению. Только венецианцы умели повсюду проводить свои собственные частные интересы со всей решительностью купеческой олигархии. Вопреки протестам французского клира Фома Μοрозини сделался патриархом, и тринадцать венецианских клириков были назначены канониками при св. Софии. Внешне уния была достигнута: гордый вселенский патриархат согнулся перед старым Римом. На самом же деле господствовали приблизительно такие же порядки, как в Ирландии во времена господства англиканской церкви. Многочисленный латинский клир с малой паствой, или совсем без неё, питался доходами богатых бенефиций; но обедневшая православная иерархия имела за собой народ, утешала его под чужеземным игом и не давала заснуть мысли о будущем возрождении.

Здесь не место набросать даже поверхностно картину преобразований отдельных провинций старой абсолютной империи в форму западного ленного государства, как это образцово сделал Hopf. Для культурной истории XIII и XIV вв. или для экономической истории Леванта это важная глава. Здесь мы рассматриваем исключительно политическую историю византийского народа; а к ней принадлежит история латинской империи, солунских королей, герцогов Афин и Ахайи в столь же малой степени, как история румских сельджуков или египетских мамелюков, которые, ведь, тоже предали варварству части прежней Византийской империи.

С образованием франкских ленных государств были необходимым образом связаны многовластие и раздробление всех боевых сил; а это препятствовало, к великому счастью греков, всякому совместному действию и концентрации латинских тиранов. Последний патриот, Алексей V Мурзуфл был ослеплён по повелению Алексея III, с которым он хотел соединиться для совместной борьбы, а крестоносцы, захватив героического противника, выказали свою грубость в том, что свергли его с колонны Феодосия, как клятвопреступного убийцу императора Алексея IV. Бесстыдного Алексея III и достойную его жену Евфросину сослали, по милости короля Бонифация, для приятной дачной жизни в Алмир. Зато энергичнее и счастливее оказались другие греческие вельможи. Михаил Ангел Комнин, побочный двоюродный брат Ангелов, овладел в 1204 г. никопольской фемой и мощной рукой стал совершенно независимо от латинян управлять Эпирским деспотатом, простиравшимся от Навпакта до Диррахия. Ещё более возвеличиться в истории суждено было имени Феодора Ласкаря. Он кинулся в Вифинию и пытался спасти для ромеев Азию, но в Филадельфии выступил претендент Феодор Манкафа, на Родосе стал независимым правителем Лев Гавала, а в долине Меандра – Мануил Маврозо́м. Никея затворила свои ворота перед Ласкарем из ненависти к его тестю, Алексею III. Осенью 1204 г. крестоносцы закончили все свои 1204 приготовления к завоеванию Малой Азии, получив подкрепление со стороны 10 000 возвращавшихся из Палестины паломников. Напрасно вступил Ласкарь в союз с сельджуками Рума и филадельфийским императором. Пьерр де–Брашейль одержал 6 декабря 1204 г. над ним победу при Пиманене и занял Лопадий, Аполлонию и Никомидию. Устояла только крепкая Пруса. Тем временем со стороны Абидоса действовал граф Генрих, который и одолел 12 марта 1205 года Манкафу. Казалось, всё погибло, когда неожиданное известие о пленении императора Балдуина болгарами, позволило облегчённо вздохнуть стеснённому деспоту Феодору.

Калоян, "истребитель ромеев«, всячески пытался сойтись с латинянами. С презрением и насмешками отвергнутый ими, он задумал мщение, которое и не замедлило выразиться в ужаснейших формах. Из фанатической ненависти к латинянам греки Романии заключили союз со смертельным врагом своей народности. Калоян обещал помощь со всем своим войском и 10 000 куманов. Во всей только что покорённой Романии греки подняли восстание. Император и Дандоло тотчас же выступили в поход, но с недостаточными силами, и осадили Адрианополь. Тогда появился Калоян со своим численно далеко превосходным войском и нанёс франкам поражение наголову; спасшиеся от ужасной резни бежали в Пропонтиду. Этим страшным днём окончилось франкское господство в Романии. Император Балдуин умер в болгарском плену. Калоян, огорчённый тем, что греки скоро стали вновь переходить к латинянам, избивал в последующие годы несчастный народ. Историк Никита оплакивает развалины некогда столь цветущих городов и ужасное истребление цветущих полей и садов, превратившихся в убежища не людей, а хищных зверей. Вся Македония подпала ярости болгарского князя. Филиппополь, Ираклия, Паний, Редест, Хариуполь, Траянополь, Макра, Клавдиополь, Мосинополь, Перифеорий и многие другие города были им завоёваны и вырезаны, а остатки несчастных жителей уведены в дунайскую Болгарию. Калоян заявлял, что он хочет отомстить императору Василию за его злодеяния над болгарами. Если Василия называли Болгароктоном, то Калоян звал себя Ромэоктоном ³⁹ . В 1207 г. он умер под стенами Солуня. Благочестивая греческая легенда приписала его смерть удару копья национального патрона св. Димитрия. Но болгарский народ всегда чтил память «великого, благочестивейшего» царя.

Пока, таким образом, у нового императора, Генриха, работы было полные руки, Феодор I Ласкарь был торжественно избран императором в Никее, которая стала сборным пунктом греческой аристократии и высшего духовенства. В 1206 году он был коронован новым патриархом Михаилом. Против Давида Комнина он соединился с сельджуками; последние разбили в 1205 г. Алексея, Давидова брата, под стенами Амиса, в то время как сам Феодор одержал у Сангария победу над генералом Давида Синадином. Тогда Давид вступил в союз с франками. Тем не менее, Андроник Гидон рассеял в 1206 году под Никомидией их вспомогательный корпус. Когда, однако, в конце 1206 года энергичный император Генрих снарядил в Азию сильную экспедицию и взял Кизик, Никомидию, Харакс и Кивот, то Ласкарю пришлось обратиться за помощью к болгарскому царю Калояну и тем самым принудить латинян к раздроблению боевых сил. Меж тем бежал к сельджукам негодный тесть Ласкаря Алексей III, и сельджуки потребовали от Феодора признать старика законным императором. Быстро добился Феодор соглашения с латинянами, заключив в 1207 году двухлетнее перемирие с императором Генрихом. В 1209 г. он победил грозного Пьерра де-Брашейль; последний затем был низко убит раздражёнными греками. В 1211 году Феодор, подкреплённый франкскими наёмниками, наголову разбил осаждавшего Антиохию Кай-Хусрау и взял в плен и его, и старого Алексея III. Последнему предоставили – наказание слишком мягкое для этого греховодника – оплакивать за монастырской стеной свои бесчисленные злодейства. Турок заставили уступить в пользу греков значительную часть азиатского побережья. Не по сердцу было это франкам. Поэтому Генрих выступил в поход против Феодора и, разбив его при Лупарке, проник даже в 1212 году вглубь Малой Азии. Зато на севере никейский государь оттеснил далеко к востоку франкского вассала, Давида Комнина, и оставил ему только княжество Синоп. Императоры Византии и Никеи заключили вскоре мир. Сильную поддержку нашёл император Феодор в своём обер-камергере Иоанне Дуке Ватаце, женившемся в 1212 году на дочери императора Ирине. Величайшим также счастьем для греков была смерть высокоталантливого и неутомимого латинского императора Генриха, последовавшая 11 июня 1216 г. в Солуне. По отношению к слабому регентству в Константинополе руки у Феодора отныне были развязаны. Когда в 1222 г. последовала и его смерть, то под его скипетром оказалась объединённой вся западная часть Малой Азии, за исключением незначительного франкского клочка в Вифинии. Владения сельджуков начинались лишь у верховьев Сангария и Меандра.

Вместо малолетнего сына Феодора, Константина, императорский трон занял с общего согласия Иоанн III Дука Ватац (1222–1254 гг.), столь же отличный полководец, как и правитель. При нём Малая Азия основательно отдохнула от хищнического хозяйничанья Ангелов. Национальное унижение и позор иноземного латинского ига развязали в эллинской народности целую массу связанных сил. Обнаружилось, что за мощные таланты таила она ещё в себе.

Не менее счастливо, чем Ласкари в Азии, руководили в Европе Ангелы мощной реакцией воспрянувшего греческого элемента против франкского владычества.

В Эпире наследовал Михаилу его тиранический и грубый, но весьма талантливый брат Феодор Дука Ангел. За счёт болгар и латинян расширил он во все стороны своё греческое владычество. Судя по весьма важной переписке Димитрия Хоматиана, патриоты Запада смотрели на него как на своего избавителя и освободителя от франкского и славянского ига. В 1221 году Феодор напал на королевство Солунь, где правил слабый Димитрий, и в 1222 г. была взята столица этого королевства, Солунь, к нескончаемому восторгу греков. Так как митрополит этого города не решался нарушить прерогативы вселенского патриархата, то автокефальный архиепископ Ахриды Димитрий Хоматиан торжественно короновал Феодора императором Запада. Границы государства были отодвинуты за счёт болгар вплоть до Адрианополя, Филиппополя и Христополя; национальный болгарский епископат повсюду был вытеснен греческим. На одном провинциальном соборе, состоявшемся под председательством Димитрия, кроткий и разумный епископ Моглены едва-едва провёл, чтобы признали, по крайней мере, действительными посвящения, совершённые православными славянскими епископами: близоруко фанатичная греческая партия со своим главарём, митрополитом Кастории, – правда, что безуспешно – не хотела допускать даже таких послаблений. Такая умеренность показывает, что тогдашняя архиепископская курия Ахриды обладала в этом трудном вопросе значительно большей церковно-политической мудростью, чем Фанар наших дней.

Патриарх никейский Герман II не без основания, кажется, бросал, невзирая на бурные протесты, упрёк Димитрию Хоматиану в том, что он стремится к учреждению западного патриаршества: ведь солунские греки в церковной и государственной политике расходились с никейцами и по цели, и по тактике. Ни один из этих столь могучих и властных характеров, как Феодор и Иоанн III, не мог подчиниться другому. Оба, впрочем, действовали в 1224 г. одинаково победоносно против смертельно усталой Латинской империи. Феодор разбил у Серр императора Роберта с его баронами, а Ватац у Пиманена – французов под командой Макария де-С.-Менеу́ (Ménéhoult). Ватац занял даже малоазиатские твердыни франков, завоевал Кос, Икарию, Самос, Хиос и Лесбос, заставил платить ему дань Родос и разграбил приморские владения венецианцев. Один отряд, руководимый протостратором Исом и Иоанном Камицем переправился через Геллеспонт и занял, по призыву жителей, Адрианополь. Тут, однако, столкнулись уже сферы интересов обоих честолюбивых ромейских императоров. Феодор выгнал никейские войска из Адрианополя, и Ватад, занятый в Азии, заключил тогда с латинянами мир, а Феодор в свою очередь вступил в союз с болгарами.

В это время большую опасность представлял для греков новый болгарский царь Иоанн Асень II (1218 –1241 гг.); «великий и благочестивый царь, сын древнего царя Асеня, своей сильной любовью к Богу украсил болгарское царство более всех своих предшественников»⁴⁰. Эту похвалу болгарского монарха подкрепляет сообщение греческого великого логофета⁴¹: «Все считали его мужем достойным удивления и ублажали его. Ибо не вынимал он из ножен меча против своих соотечественников и не запятнал себя кровавыми деяниями над ромеями, подобно своим предшественникам среди болгарских князей. Потому был он любим не только болгарами, но и ромеями и другими народами». Действительно, этот благочестивый князь проявил с истинно государственной мудростью полнейшую терпимость даже по отношению к богомилам. Физически и морально обанкротившееся латинское правительство Византии хотело после смерти императора Роберта в 1228 г. передать Асеню опеку над несовершеннолетним Балдуином II, шаг во всех отношениях правильный: недаром он вызвал величайшее беспокойство при дворах солунском и никейском. Асень охотно соглашался на это и обещал латинянам вырвать у Ватаца Фракию. К счастью для греков, это назначение православного регентом расстроилось, благодаря оппозиции латинского духовенства. Храбрый, но в государственном отношении неспособный Жан де-Бриенн не представлял опасности для Никеи. Солунский император Феодор Дука, с которым Асень заключил союз, порвал из пустого высокомерия дружбу с великим царём и вторгся с сильным войском, состоявшим из греков и франкских наёмников, во Фракию. В апреле 1230 г. клятвопреступный грек – Асень носил на копье, как знамя, грамоту нарушенного договора – был наголову разбит при Клокотнице и взят в плен.

Царь обошёлся милостиво и с простыми воинами и с Феодором; но когда последний попытался произвести смуту в Болгарии, то был ослеплён. Бо́льшая часть империи Ангелов перешла во власть болгар, и царь Асень своей добротой и человеколюбием быстро завоевал сердца своих новых подданных. Солунь и остатки эпирского деспотата из милости были оставлены брату Феодора, тоже высокоодарённому «императору» Мануилу, женатому на внебрачной дочери Асеня, Мaрии. Надпись собора в Тырново прославляет дела этого великого царя⁴².

Между тем Ватац неутомимо действовал против венецианцев и франков. Пытался он также покорить Льва Гавалу Родосского и оказать помощь со своим флотом озлобленным на венецианское хозяйничанье критянам. Но Гавала подчинился республике, и высадившаяся на Крит греческая армия была в 1235 году разбита венецианцами. Для борьбы против Константинополя Ватац заключил в 1234 г. союз с царём Асенем и взял и разрушил в 1235 году венецианский Каллиполь.

Союз двух царских фамилий был закреплён взаимными брачными помолвками. Тогда же патриарх Герман II, с согласия остальных патриархов, торжественно возвёл архиепископа тырновского Иоакима в сан автокефального болгарского патриарха. Затем оба государя обратились против латинян; между Пpопонтидой и Эбром никейцы сделали быстрые успехи. Затруднительное положение вызвало в 1236 году ещё раз подъём среди латинян. Мелочные купцы Генуи, Пизы и особенно венецианцы поняли, что дело идёт не только о существовании латинской империи, но и о существовании их торговли; послал помощь и герцог ахейский. Благодаря этому, де-Бриенн и победил болгар на суше, а венецианцы греков на море. Константинополь был спасён, особенно когда вслед за тем распался греко-болгарский союз. При таком положении дел горемычный Балдуин II мог ещё 25 лет вести своё нищенское существование. Торгуя реликвиями своих соборов и монастырских церквей, разъезжал он по Западу и тут нашёл в лице Людовика Св. особенно ревностного покупателя своих священных сокровищ искусства. Этот монарх выплатил и долг за заложенный в Венеции терновый венец. Всё это не препятствовало успехам Ватаца: он отнял у франков их последние владения на азиатской почве. В 1240 г. бедный Балдуин продал свои последние родовые имения для найма крестоносного войска и действительно отнял вновь у греков важный Цурул. В 1241 году одержали над греками и венецианцы блестящую морскую победу. Но в том же году Ватац вступил в союз с Фридрихом II, женившись на его дочери Анне. В отместку латиняне примкнули к Кай-Хусрау II Румскому, обещавшему им принять христианство. Между тем панический ужас перед монгольскими ордами, которые затопили мусульманский Восток, Армению и Иверию, разгромили Россию и сразу опрокинули Венгрию, заставил малоазийских князей забыть все политические раздоры и религиозные споры. Великий Комнин Трапезунтский поспешил примкнуть к Румскому султану; в 1244 г. заключил с ним в Триполи союз и Ватац и тем самым сразу лишил латинян сельджукской поддержки. Но сельджуки были разбиты при Арзнга (Ерсиньяне) монголами, и последние проникли до Анкиры; тяжёлой данью выкупил себе Рум пощаду. Плоды падения Иконийского султаната пожали греки Трапезунта и Никеи. Поддерживая добрые отношения с монголами, Ватац устремился в Европу на Ангелов. Там в это время всё перепуталось. Михаил II, внебрачный сын Михаила I, объявил себя независимым правителем в Корфу и на западе, а ослеплённый Феодор Дука, выпущенный из болгарского плена, пытался с помощью своего сына Иоанна вырвать империю у Мануила. Мануил примкнул к Никейской империи, но скоро умер, и тут-то выступил Ватац. Старого Феодора заманили в 1242 году в Никею; затем Ватац переправился в Европу и с сильным войском осадил Солунь; однако, взять крепкий город без флота он не мог. Тогда пошли на компромисс. Иоанн Ангел отказался от императорского титула и признал себя со званием «деспота» вассалом никейского императора. Но уже в 1244 году он умер, и дурное правление его брата и преемника Димитрия дало Ватацу желанный предлог к вмешательству: в 1246 году он перешёл Геллеспонт. Внезапная смерть юного царя болгар Каллимана, сына и преемника Иоанна Асеня, представила Ватацу удобный случай, чтобы отнять у болгар Серры, Меленик, Стенимах и всю северную Македонию. Когда затем Ватац вторично появился под стенами Солуня, Димитрий сдался, не медля. Триумфатором вернулся в декабре 1246 года Иоанн III в Никею, а в 1247 г. он отнял у латинян Визию и Цурул. В главных чертах реставрация империи ромеев совершилась.

В то же время этот воин-герой без устали работал и над внутренним подъёмом своего государства: он поощрял земледелие, которым с любовью и знанием занимался и сам; он регулировал финансы, защищал и поддерживал торговлю и греческую шёлковую промышленность. Плохие отношения были у императора только с ненавистными итальянскими купцами, но без них греки не могли уже больше обойтись. По наущению старого Феодора Дуки Ангела, последний независимый греческий деспот, Михаил Эпирский, объявил себя в 1253 г. противником Ватаца. Невзирая на храброе сопротивление в Фессалии и Южной Македонии, император неудержимо двигался вперёд. В 1254 г. пала важная Кастория, вскоре за тем и господствующий над горными проходами в Албанию Деавол (Девол). Албанцы взбунтовались. Тогда Михаил в 1254 году должен был признать верховенство могучего императора Никеи, а старый интриган Феодор отправился в монастырь.

На обратном пути с эпиротской войны настигла могучего императора смерть у Нимфея близ Эфеса, 30 октября 1254 года. Ему наследовал его способный сын Феодор II Ласкарь, который в управлении государством держался, безусловно, славных традиций своего отца, а именно создал, не угнетая тяжёлыми налогами, цветущие финансы, и выказывал себя в то же время другом учёного образования. Несмотря на болезненность, он был отличным воином. Болгарский царь Михаил Асень, мечтавший о реванше за завоевания Ватаца, вновь овладел замками родопских гор и Верхней Македонии. В 1255 г. Феодор выступил в поход против него. Поражение своего генерала Алексея при Серрах Феодор вполне загладил блестящей победой в Рупелийском проходе. Вновь вернул он себе потерянные области и принудил Асеня после вторичной победы в 1256 году к миру, причём посредником явился сербский король Стефан Урош I. Смерть Михаила в 1257 году и скоро за тем последовавшее замещение его сербом Константином, женившимся на дочери императора, Ирине, создали здесь добрые отношения.

Тем непокорнее оказался Михаил Эпирский, у которого, правда, император, с чисто византийской хитростью отнял, в качестве вена за женитьбу Михаилова сына Никифора на его дочери Мaрии, важные города Сервию и Диррахий. Михаил заключил союз с албанцами и сербами; никейский наместник в Европе, великий логофет Георгий Акрополит, человек более склонный к перу, чем к мечу, был разбит и взят в плен. Даже отличившийся генерал Феодора, Михаил Палеолог, ничего не мог поделать в крайне затруднительной горной войне. Вдруг в 1258 году в Магнесии у Гермона умирает Феодор II Ласкарь. Неразумно назначил он императором своего несовершеннолетнего сына Иоанна IV Ласкаря под опекой протовестиария Музалона и патриарха Арсения. Столь бурное время не терпело правления дитяти. Одной истинно-византийской выходкой регент крайне озлобил иноземных наёмников: он отказал им в денежном подарке, обещанном ещё при Феодоре. Музалон и его семья пали кровавой жертвой военного бунта. Тогда аристократия, духовенство и армия поставили во главе правления империей Михаила Палеолога с титулом деспота. Род Палеологов уже с дней Алексея I оказывал важные услуги империи. Ватац отлично понял большие военные способности Михаила и женил его на своей племяннице Феодоре Дукене. Феодор VI Ласкарь, не без основания, всегда был преисполнен подозрения к честолюбивому и лишённому угрызений совести генералу.

Тем не менее, он вверял ему важные административные посты, а великая ловкость Михаила умела в весьма критические моменты избегнуть угрожающих опасностей. Тем самым чувство лояльности по отношению к династии у Михаила было сильно расшатано, и надлежало бы знать императору, что клятвы не имеют связующей силы для византийца. Так и тут оказалась напрасной попытка патриарха Арсения связать регента клятвой, чтобы он сохранил корону для дома Ласкаря. Тогдашнее бурное время требовало на троне преисполненных сил воинов. Гарантия права на престол за детьми являлась вредом для империи. Уже 1 января 1259 года Михаил VIII Палеолог был торжественно коронован в соимператоры. В 1261 году несчастного Иоанна IV ослепили и заточили. Скоро обнаружилась необходимость сильной руки для империи ромеев. Неспокойный Михаил Эпирский, заключив союз с Манфредом Сицилийским и Вильгельмом Вилльардуином Ахейским, угрожал Солуни. Тогда Михаил Палеолог, формально вынужденный тем самым воевать, произвёл быстрое нападение. Летом 1259 года его полководцы завоевали Водену и отбросили эпиротов обратно за Касторию и Пинд. Македония стала никейской, даже Девол и Берат были взяты. Между тем подошли вспомогательные отряды из Апулии и Ахайи. В октябре 1259 года при Пелагонии закованные в броню рыцари были разбиты лёгкой конницей сельджуков, славян и куманов и вифинскими стрелками греческого императора. Деспот Великой Влахии Иоанн, внебрачный сын деспота Михаила, изменил собственному делу. Особенно тяжёлые потери понесли морейские франки. Князь Вильгельм попал в плен к грекам. Пелагонская битва имела большие последствия для империи. По миру 1262 года Михаил был ограничен своими родовыми землями. Вильгельма заставили уступить из пелопонесских владений Монемвасию, Мисифру и Маину и обещать ромеям продолжительный мир.

Тем временем страстное желание ромейского народа, чтобы была взята столица, близилось к своему исполнению. В 1260 году Михаил перешёл Гелеспонт и вырвал у латинян их последние владения. На год он дал им перемирие, которым с величайшей ловкостью воспользовался сам для дипломатических ходов. Он вступил в дружбу с болгарами и всецело привлёк на свою сторону соперничавших с венецианцами генуэзцев. Венецианцы сильно запустили латинские интересы из-за своей бессердечной торговой политики. Теперь, когда уже было поздно, они стали вооружаться с лихорадочной поспешностью и призывали на помощь Запад. Нимфейский договор (января 1261 г.) показывает весь ум Михаила. Постоянные неудачи Ватаца показали, что морское владычество греков прекратилось. Поэтому император оказался вынужденным уступить генуэзцам все права и привилегии, на которых до тех пор зиждилось в Эгейском, Мраморном и Чёрном морях владычество венецианцев; одним пизанцам были позже открыты рынки империи и Чёрное море: венецианцев необходимо было вытеснить из прибыльной левантинской торговли.

С отрядом всего лишь в 800 человек стоял на Босфоре Алексей Стратигопул; вдруг он узнаёт, что венецианский podest&aagrave; Градениго отплыл со своим флотом к Дафнусию. Немедленно греческий генерал добился соглашения с жителями столицы, и 25 июля 1261 года его воины перелезли городскую стену. Император Балдуин II почти без боя бежал на венецианской галере в Евбею. Когда франки и венецианцы вздумали дать отпор в своих кварталах, Стратигопул поджёг последние. Флот возвратился, когда уже было поздно. Латиняне, во главе со своим духовенством и «еретическим» патриархом, переселились со всем своим скарбом на Евбею и венецианские острова. Так, без особого труда, овладели, наконец, греки и столицей. Старая ромейская империя была окончательно восстановлена, и 15 августа 1261 года Михаил вошёл при безмерном восторге народа в Константинополь, чтобы вторично принять торжественное коронование в храме Божественной Премудрости. Латинский позор стал достоянием прошлого.

Дадим здесь в виде добавления краткий очерк истории Трапезунтской империи. Во время той ужасной катастрофы, которая обрушилась на императора Андроника I Комнина и на весь его дом, некоторым преданным династии лицам удалось спасти в Иверию находившихся в самом нежном детском возрасте Алексея и Давида, сыновей благородного принца Мануила. Там в 1184–1212 г.г. правила тётка обоих принцев с материнской стороны, знаменитая царица Тамара, которая основала с помощью навербованных степных племён эфемерную иверскую великую державу. Будучи не в ладах с Алексеем III, она снабдила своих племянников средствами для основания особого государства на римском Востоке. Алексей был провозглашён своими воинами императором ромеев и вступил в 1204 г. в Трапезунт, где он устроил себе резиденцию и назвался «Великим Комнином». Между тем его брат победоносно проник до Пафлагонии. Повсюду приобретали братья симпатии римлян. Только князь Амиса Савва, город которого Алексей осадил, оказывал сопротивление. Падение Византийской империи в 1204 году и основание никейской империи ничуть не привело к сближению между Феод οром Ласкарём и Комнинами: наоборот, Давид пытался использовать временную слабость малоазиатского греческого государства для того, чтобы расширить своё могущество. Но союз Феодора с сельджуками, побитыми, правда, Алексеем у Алиса, и последовавшая затем победа Феодора над Давидом при Сангарии остановили дальнейшие успехи Комнинов.

Напрасно Давид, чтобы защитить Ираклию, сделался вассалом латинян: их вспомогательный корпус был истреблён Феодором. В 1212 году энергичный Ласкарь отторгнул у Давида весь Запад, ограничив его княжеством Синопским, простиравшимся от мыса Карамба до Галиса. Ещё опаснее стали для Давида нападения сельджуков, явно стремившихся к морю и взявших штурмом в 1214 году его столицу Синоп, причём Давид, храбро сражаясь, обрёл себе смерть. Территория, из которой некогда вышли Комнины, попала на продолжительное время во власть турок.

Тем счастливее оборонялся в Трапезунте от турецких натисков с помощью иверов брат Давида Алексей. Правда, и ему пришлось платить дань Руму, чтобы не нанести вреда торговле внутри материка для столь важного места экспорта, каким был Трапезунт. Новая империя обнимала приблизительно область древнего Пента Полемонийского и простиралась к востоку до Фасиса. Царствование Алексея I, дельного правителя и истинного князя по внешности, является блестящим моментом в скромном великолепии Трапезунта. Уже с его смертью начался некоторый упадок: феодализм с его раздорами не дал развиться упорядоченному государственному строю, а борьба обеих аристократических партий, схолариев и месохалдиев, т.е. пришедшей вместе с Комнинами придворной аристократии с одной стороны и искони оседлой на Востоке поместной знати с другой, расшатала империю. Сначала Алексею наследовал его зять Андроник I Гидон, правивший до 1235 года; он храбро бился с сельджуками. После краткого правления старшего сына Алексея, Иоанна I Аксуха († 1238 г.), бразды правления взял храбрый Мануил I, который в виду монгольской опасности примкнул к Руму. Третий из его сыновей, Иоанн II заключил в 1282 году мир с Палеологами и называл себя, отстраняя титул «императора ромеев», императором Востока, Иверии и заморских земель. С внешней стороны это была сравнительно спокойная эпоха. Алексей II, один из отличнейших Комнинов (1297–1330 гг.), отстаивал даже оружием своё достоинство от генуэзцев, которые вели себя на Востоке столь же притязательно, как и на Босфоре. После его смерти наступили тяжёлые неурядицы. Вместо несовершеннолетнего Мануила II, правил сначала его дядя Василий I (1333–1340 гг.), затем с 1340 до 1341 года его вдова, византийская принцесса Ирина. Часть аристократии высказалась против этой иностранки, другая часть поддерживала её. Дело дошло до диких уличных свалок, во время которых подвергся разрушению монастырь св. Евгения, патрона города Трапезунта. Диарбекирские турки сделали набег под самые городские степы и выжгли предместья и конторы иноземных купцов. Неудовольствием народа против Ирины воспользовалась царевна Анна, дочь Алексея II, для того, чтобы захватить престол в июле 1341 г., но в сентябре 1342 г. и она была убита. Двукратное правление женщин, ожесточённые схватки аристократических партий и ссора с генуэзцами, которые в отместку за испытанные насилия опустошили в 1348 г. Керасунт, – всё это ослабило государство. К тому же в княжеской фамилии царили прямо-таки позорные нравы. В 1349 году революция схолариев посадила на трон двенадцатилетнего Алексея III, который, подросши, в общем, правил хорошо: торговым договором с венецианцами в 1367 году он уничтожил монополию генуэзцев и украсил город церквами и монастырями. В 1390 году он оставил своему сыну Мануилу III цветущее государство. Мануил, присягнувший в верности Тимуру, правил после смерти последнего до 1417 года почти независимо.

Начиная с этого времени, история Великих Комнинов является цепью подлостей и мерзостей самого дурного свойства, вроде противоестественного порока и отцеубийства; это нравственное одичание является ужасным показателем полнейшего духовного и телесного упадка древнего княжеского рода Комнинов, который из поколения в поколение наследственно вырождался.

Отцеубийца Иоанн IV был вынужден после падения Константинополя платить дань Порте. Свой союз с туркоманами Белого Овна он скрепил браком своей дочери Екатерины (деспинa Катοн) с великим ханом Уссун-Хaсаном. После его смерти в 1458 году, бразды правления взял в руки его брат Давид, устранив от трона законного наследника. Трусливый и бесхарактерный, он тем не менее не оставлял политических интриг и искал союзов; но единственный союзник, которого можно было принимать во внимание, туркоманский хан, заключил мир с турками. Турецкий флот блокировал Трапезунт. Когда подошло сухопутное войско, Давид капитулировал в 1461 г. и был сослан в Мавропорос около Серр. Подозрение в тайных переговорах его с племянницей, женой великого хана, озлобило султана. Когда Давид с достоинством отказался принять ислам, он был казнён вместе со своим племянником и 7 сыновьями. Ещё перед тем Трапезунт превратился в турецкий город. Аристократию и наиболее обеспеченных жителей победитель вывел в Стамбул; дома и земельные владения их были розданы на ленных условиях турецким воинам. Так кончилось через 8 лет после падения Константинополя владычество Великих Комнинов, после того как они почти в течение трёх столетий поддерживали христианскую и греческую культуру в далёком восточном углу древней империи.

Далеко не самые худшие друзья греков видели истинное начало национального несчастия в обратном завоевании Константинополя: вместе с ним возрождалось несчастное привидение, которое ещё сегодня делает новогреков неспособными к практической политике, заставляя их гнаться за туманным образом «великой идеи». Беспощадное уничтожение греческого элемента на севере и востоке болгарами и сельджуками до такой степени численно ослабило нацию, что для Византии стало делом невозможным утвердить за собой прежнее положение великой державы. Но всё-таки эллинство в союзе с деятельными обеими славянскими державами, скреплёнными с ним самым тесным образом в те сильные верой времена узами православия, могло бы занять очень почтенное положение второстепенной державы, при условии мудрой экономии своих далеко не неистощимых средств и сил. Вместо этого, уже Михаил стал гнаться за романтическими фантомами, и чем плачевнее становилось бессилие его преемников, тем более развивалась эта безумная мания величия, которая сделала гибнущую Византию предметом сострадания и насмешки со стороны ещё недавно такого варварского романо-германского Запада, постепенно перерастающего культурно Новый Рим.

Михаил был превосходный дипломат и генерал, но у него не было организаторского таланта Ватаца. Со времени Ангелов государство наполовину обанкротилось. Примитивное финансовое хозяйство тех дней не знало займов в более широких размерах. Обыкновенно помогали себе порчей монеты. В то время как до падения дома Комнинов старый полновесный византийский солид владел мировым рынком и этим немало укреплял у всех наций Востока и Запада импонирующее положение императора ромеев, сам Ватац уменьшил содержание золота в монете на одну треть. Эту столь вредную для государственного кредита систему Палеологи продолжали с таким рвением, что уже во втором поколении они дошли до имеющей половинную ценность золотой монеты.

Но трудности, которые массой свалились на голову нового императора, были также очень велики. Вильгельм Ахейский был освобождён папой от присяги, и тогда началась в Пелопоннесе гибельная для страны пограничная борьба между французами и ромеями. Беспокойного эпирского князя Михаил, напротив, принудил в 1265 г. к уступке Янины. Между тем, бежавший Балдуин II нашёл в 1264 г. союзника в лице энергичного Манфреда Сицилийского, и генуэзский подеста́ в Константинополе хотел передать столицу опять в руки латинян путём самой низкой измены; это привело к первому сближению Михаила с ещё господствующими на море, но теперь очень неполитично вялыми венецианцами; в наказание генуэзцы были высланы в Ираклию. У Михаила были враги повсюду. Царица Мария, сестра несчастного Иоанна IV, подстрекала против него своего мужа Константина. Болгары завоевали Македонию. Но Михаил отнял у них Филиппополь и Стенимах, а затем и очень важные приморские города Анхиал и Месимврию. Тогда в диком бешенстве царь с помощью южнорусских татар в 1265 г. так опустошил Фракию, что долгое время нельзя было заметить на полях хлебопашца.

Но главная опасность угрожала Михаилу со стороны анжуйцев. Граф Карл Прованский покончил в 1266 г. с государством Манфреда, и новое французское королевство обеих Сицилий с помощью слепо преданного французским князьям папы Климента IV и живущего подачками императора Балдуина II распространило новое ленное верховенство на Ахайю и возобновило все притязания норманнов на части греческой империи.

Чтобы предотвратить эту опасность, Михаил вступил в сношения с курией. При её посредничестве в 1267 г. генуэзцы были восстановлены в своих правах; их черноморская торговля тотчас испытала неожиданный, в высшей степени грозный для венецианцев подъём. В 1275 г. император пожаловал фамилии Цаккaриа город Фокею; разработка находящихся там квасцовых залежей доставила этому дому неимоверные богатства.

Теперь, когда было уже поздно, явились и венецианцы; но в 1268 г. они получили гораздо менее выгодный договор на пять лет, чем предложенный им в 1265 г. Император установил также, что оба соперника не могут решать своих специальных раздоров в имперских водах. Ещё раз империя показала купцам своё значение.

Самым опасным соперником остался Карл Анжуйский; в 1267 г. он взял Корфу. Со времени смерти Михаила II Ангела (1271 г.) он приобрёл Иллирийское побережье; албанцы-католики присоединились к нему, в 1272 г. сдался Диррахий. Счастьем было только то, что римско-католический пыл к обращению продолжал отталкивать православный народ. Но энергичный провансалец умел приобрести и симпатии славян, пока царь Константин не женился в 1272 г., после смерти Ирины, на Марии Палеолог, которая возвратила обратно, как приданое, Месимврию и Анхиал. В 1273 г. появилась новая беда. Сербы с 1272 г. распространяли свои завоевания в долине верхнего Вардара. Иоанн IV Ласкарь бежал в Фоджию, где Карл обращался с ним, как с императором, и венецианцы начали по истечении срока договора жестокую пиратскую войну. Тогда, никогда не затрудняющийся отыскиванием новых путей, дипломат перенёс вопрос на церковную почву. Папа Григорий X дожил до триумфа: в 1274 г. на Лионском соборе посол Михаила Георгий Акрополит исповедал римский символ веры с «filioque» и признал главенство папы. Чтобы сдерживать Тырновского патриарха и автокефального митрополита Печского, он подтвердил в 1272 г. сохранившимся ещё в Синайском монастыре хрисовулом⁴³ все привилегии Василия II, данные автокефальной Ахридской церкви. Через это все епархии обоих патриархатов были подчинены имеющему свою резиденцию в Ахриде греческому иерарху и весь клир севера, и с последним народы надолго были заняты на пользу империи ссорами о границах диоцезов и национальностей. Католизирующая церковная политика императора становится понятной, если принять во внимание его стеснённое политическое положение; тем не менее, она была тяжёлой ошибкой: в делах веры православный клир повиновался более Богу, чем людям и был абсолютно недоступен учению о «полезной экономии для спасения многих душ». Уже ранее упрямый патриарх Арсений отлучил от церкви императора, грабителя трона, из благородной, но непрактичной приверженности к дому Ласкаря. Теперь, как во времена иконоборчества, внешние посты ромейского народа, Трапезунт, Неопатры, Амвракая, а также и болгарская царица были покровителями православных беглецов. Но Михаил остался непоколебимым и заместил противодействующего патриарха Иосифа искренно расположенным к латинянам Иоанном Векком. Нравственным поведением, полнейшим мужеством исповедания взглядов, проницательностью и учёностью этот выдающийся человек далеко возвышался над обычно поразительно убогой – в духовном отношении – толпой церковных проповедников и политических писателей и его и последующего времени. Но против своего собственного клира, сражавшегося за дело Бога и нации, он не мог ничего сделать. Церковный спор возбуждал повсюду православный народ против правления его освободителя и восстановителя.

На Балканском полуострове Михаила ставили в тяжёлое положение Ангелы и сильно поддерживаемые Неаполем франки. Когда Карл Анжуйский готовился сам выступить, казалось, что возобновляется страшная норманнская опасность. Карл уже назначил в 1278 г. генерал-капитаном и викарием эпирских владений опытного Гюго Руссо-де-Сюлли, который и организовал со всей своей энергией войну; в конце 1280 года он надеялся взять важный Берат. Но Михаил выступил ему навстречу, мобилизовав свои лучшие силы; в феврале 1281 г. его великий доместик Михаил Тарханиот одержал блестящую победу при Берате; сам Сюлли был взят в плен. Но против образованной папой Мартином IV (3 июля 1281 г.) лиги Рима, Неаполя и Венеции Михаил мог выступить только при помощи своего не раз испытанного дипломатического искусства. Верный Бенедетто Цаккария и Джиованни де-Прочида обещали королю Петру Арагонскому греческую субсидию для войны с Неаполем, а «сицилийская вечерня» (10 марта 1282 г.), передав острова в руки испанцев, обессилила Карла Неаполитанского. Реальные политики венецианцы порвали союз с бессильным и заключили в 1285 г. с ромеями десятилетний мир. Уже ранее во время нового похода против неопатрских Ангелов смерть настигла 11 декабря 1282 г. неутомимого монарха.

Последняя четверть XIII столетия получает особый отпечаток вследствие возвышения османского и сербского могущества. В 1288 г. Осман, воздвигнувший свою новую державу на развалинах Румского царства, отнял после блестящей победы у греков Мелангину (Караджахиссар). На западе сербским королям Стефану Урошу (†1272 г.) и Милютину (†1321 г.) удалось достигнуть первенства на Балканском полуострове. Всемирно-историческим несчастием является то, что несчастный день битвы на Коссовом поле вырвал господство на Балканском полуострове у этого прекрасного народа, самого благородного из всех славянских племён, и оставил свободный простор для турецкого варварства, против которого были одинаково бессильны и греки и венецианцы. Сын Михаила Андроник II (1282–1328 гг.) очень благоразумно поспешил заключить мир с православным клиром. Мир был восстановлен с неизбежными в Византии в подобных случаях проявлениями ненависти. Что Векк уступил патриарший престол своему предшественнику Иосифу, это само собой разумелось. Но, несмотря на это, продолжающийся десятилетия церковный спор открывает полный духовный и нравственный распад тогдашнего православного клира.

Отвратительные монашеские ссоры по большей части незначительных и нравственно мало уважаемых иерархов вращались почти естественно вокруг вопроса о замещении вселенского престола. Духовный ореол, которым всё ещё был окружён у православных народов престол св. Иоанна Златоуста, благодаря большей частью весьма неспособным его заместителям, исчезал почти в той же степени, как и ореол ромейского императора. Единственным действительно серьёзно заботящимся о благе церкви лицом был сам император, который своим новым распределением епархий дал империи новое церковное устройство, действительно соответствовавшее её сокращённым размерам. Последнее же в сущности действует и доныне, поскольку его изменили внешние события.

Финансы приходили вместе с всё растущим разложением империи во всё большее и большее расстройство. Михаил делал усилия, чтобы восстановить флот при помощи прекрасного материала, который представляли собой жители греческих побережий и островов. Его сын дал погибнуть флоту, и империя стала в последнем десятилетии XIII века беспомощной игрушкой в ожесточённых войнах обеих могущественных морских итальянских республик. В 1303 г. венецианцы принудили Андроника к миру, в высшей степени выгодному для них. Это толкнуло императора в объятия более лояльных генуэзцев.

В то время как императорское правительство безрезультатно продолжало вести в Европе бесконечные споры с Ангелами, османы усилились в Малой Азии и стали серьёзной опасностью для империи; в 1301 г. они победили наследного принца Михаила при Вафее.

Дружественные отношения Михаила к Петру Арагонскому открыли для барселонских купцов гавани Леванта. Бедные, но воинственные гидальго испанского Запада, занятые до сих пор в войне против анжуйцев, искали после мира 1302 г. нового поля деятельности. Геройски смелый Рожер де-Флор предложил в 1302 г. Андронику свою помощь – 36 кораблей и 6000 испанцев. Трудно было, конечно, иметь дело с этими дикими молодцами. Во всяком случае, византийское правительство со своими мелкими приёмами пресловутой греческой хитрости ни в коем случае не было приспособлено к этому, и должно было беспомощно смотреть, как дикие наёмники убили в драке 3000 итальянцев. В 1303 г. они были счастливо переправлены в Азию и блестяще оправдали славу о своей храбрости. В 1304 г. турки осаждали Филадельфию, самый богатый и сильный город греческой Малой Азии, когда появился со своими каталонцами Рожер де-Флор и освободил город. Страшно свирепствовал испанский меч среди турок. Но совершенно не повинующиеся дисциплине гидальго стали вскоре бичом, пожалуй, худшим для империи, чем для её врагов. Коварное убийство Рожера наследным принцем Михаилом в 1305 г. повело к двухлетней полной ужасов войне ромеев с бродячей солдатской республикой. Непокорная солдатчина была, наконец, отброшена к югу, где после многих перипетий положила ужасный конец в 1311 г. битвой при Скрипу цветущему герцогству Афино-Фиванскому. Несчастные тамошние греки переменили сравнительно мягкое чужеземное господство французов на суровое испанское рабство.

С похвальной энергией, при помощи болгарских и сербских вспомогательных отрядов, греки боролись с наступлением турок; но их важнейшие пункты, как Никея и Пруса, находились под угрозой постоянного нападения со стороны османских летучих отрядов и были вынуждены бездействовать.

В 1320 г. умер наследный принц Михаил. Его беспутный, но весьма любимый народом и небесталанный сын Андроник создал себе могущественную партию среди вельмож. Это привело к неприятным трениям и к гражданской войне между в высшей степени непопулярным, вследствие своей скупости, дедом и внуком, пока последний, становясь всё сильнее, не добился 1 февраля 1325 г. коронования в качестве соимператора.

Внутренняя борьба совершенно ослабила силы империи. В 1326 г. пала, наконец, Пруса под напором султана Урхана и стала теперь столицей османов. В 1328 г. капитулировала Никомидия. Между тем оба императора продолжали враждовать; старый обратился за помощью к сербам, молодой – к болгарам. Но болгарский царь Михаил внезапно стал в 1328 г. на сторону старого. Тогда внук стал действовать энергично. Протостратор Синадин напал неожиданно на столицу; старик должен был отказаться от престола и уйти в 1330 г. в монастырь, где 13 февраля 1332 г. он и умер.

С дошедшими до Дидимотиха болгарами Андроник III заключил после нескольких сражений мир, так что они могли направить свои силы против сербов.

При Вельбужде сербский король Стефан Урош, поддерживаемый 300 закованных в латы немецких наёмников, одержал 28 июля 1330 г. кровавую и решительную победу над болгарами. Царь Михаил пал в бою. Могущество болгарского государства, которому, впрочем, сербский король дал продолжить своё существование, было уничтожено. Год спустя старый сербский король пал вследствие дворянского заговора, и престол занял его юный сын Стефан Душан (1331–1355 гг.), могучий основатель сербского великодержавия. Следует пожалеть, что ему не удалось, согласно его плану, совершенно покончить с греками и франками и основать, таким образом, на Балканском полуострове жизненное христианское единое государство, которое могло бы, как крепкий бастион, противостоять турецким разрушителям культуры. Всё-таки его могущество достигло неожиданных размеров. Он вступил в свойство с новым болгарским царём Иоанном–Александром Асенем (1331–1365 гг.). В Македонии и в Иллирии он сильно подвигался вперёд. Охрида, Прилеп, Кастория перешли в 1331 г. под его власть.

С 1334 г. Андроник III сильно распространял власть ромеев в Фессалии и в Эпире на счёт потомка Ангелов, графа Джиованни, и после его смерти в 1335 г. занял всю страну. Но вмешательство сербов привело к перемене положения. В 1340 г. они завоевали всю страну до Янины и добились от ромеев её формальной уступки. В Азии империи принадлежала почти только одна Филадельфия. Греческие приморские города платили османам дань. Но попытка Урхана стать твёрдой ногой в 1337 г. на европейской почве была блестяще отражена греками. Точно также Андроник сумел ещё раз показать своё значение генуэзцам. Организованные сельджуками южного побережья Малой Азии морской разбой и ловля людей, угнетавшие распадающийся на бессильные маленькие княжества Архипелаг, снова заставили византийцев поднять запущенное морское дело. Апокавк отнял в 1329 г. у генуэзцев Хиос, бывший главной базой против морских турок. Наследники Цаккарии Фокейского, Каттанео должны были принести присягу. Зато Доменико Фокейский в союзе с наксосцами и родосцами отнял у империи в 1333 г. Лесбос. Но Андроник, который по бесцеремонности был, во всяком случае, равен итальянцам, заключил союз с сельджукскими эмирами Сарукана и Аидина против османов, только что подчинивших себе Карасский эмират. В 1336 г. император завоевал Лесбос, а в 1340 г. вследствие восстания греческого населения генуэзцы потеряли Фокею.

Смерть Андроника III (15 июня 1341 г.) посадила на престол его несовершеннолетнего сына Иоанна V (1341–1391 гг.). Регентство было вверено слабым рукам вдовствующцей императрицы Анны Савойской. Но могущественный великий доместик Иоанн Кантакузин присвоил себе опеку; зато Апокавк стал на сторону регентши. В то время как в 1341 г. Кантакузин деятельно готовился при Дидимотихе к походу с целью обратно приобрести находящуюся в полной анархии Морею, в Константинополе вспыхнула контрреволюция, которая во главе правления поставила Апокавка. Тогда Кантакузин не медлил далее и велел 26 октября 1341 г. короновать себя императором под именем Иоанна VI. С своей стороны, молодой Иоанн V был торжественно коронован по настоянию двора законным патриархом⁴³ и Апокавк стал "великим герцогом» (μέγας δούξ). Архонты большей частью тянули к Кантакузину, в то время как народ и местные власти стояли на стороне законного правительства. Поэтому Апокавк смог вырвать у своего противника бо́льшую часть Фракии; но Адрианополь закрыл Апокавку ворота. Для продолжения борьбы правительство Иоанна V в лице регентши Анны Савойской заложило у венецианцев государственные драгоценности и добилось значительных успехов. Иоанн Ангел, эпирский наместник, и Омарбег, аидинский эмир, поддерживали Кантакузина. Кроме того, Кантакузин призвал сербов, а его осаждённая в Дидпмотихе жена – болгар. Последние прогнали, правда, греков, но потребовали передачи им крепости. Лишь аидинские турки освободили императрицу. Разрыв Иоанна V Ι со Стефаном Душаном, казалось, скоро поведёт к его гибели; но победоносным походом Иоанн Ангел опять приобрёл южную Македонию. Правда, Омарбег принуждён был вернуться в Азию, так как заключённый при посредстве папы в 1343 г. союз венецианцев с Кипром и франками островов Архипелага напал на Аидинский эмират и завоевал в 1343 г. Смирну. Солунь Апокавк спас своим флотом. Но напрасно звала регентша на помощь болгар и сербов: царь Александр быстро взял предложенные ему в награду город Филиппополь и ряд замков в Родопских горах, а, в общем, он ничего не сделал. В 1344 г. Кантакузин привлёк к себе болгарского предводителя банд Момчило, который сперва поддерживал его с 5000 сербских и болгарских наёмников, но скоро отпал и напал на Кантакузина в его лагере при месенских развалинах. Император спасся с большим трудом. Момчило крепко засел теперь в Ксанфии и грабил Халкидику. Тут помог Кантакузину его верный Омарбег. Он наголову разбил франков в 1345 г. при Смирне; на Момчило же он имел особенную причину гневаться и потому, что тот сжёг его корабли у Абдеры. Тесно окружённый у Перифеория императором и его турецким другом, Μомчило пал с большей частью своих наёмников, его город Ксанфия капитулировал. К этому присоединилось 11 июня 1345 г. убийство грубого, но храброго Апокавка, так что совершенно изолированная регентша умоляла османов о помощи. Но опытный дипломат Кантакузин перетянул и их на свою сторону. Его друзья открыли ему 3 февраля 1347 г. ворота столицы. Регентша должна была согласиться на всё. Иоанн VI был наново торжественно коронован; в течение десяти лет он должен был единолично править, а затем принять Палеолога соправителем. Эта династическая война, ведённая со всеми жестокостями и сильно опустошившая северные провинции, на долгое время ослабила мощь империи. Настоящим императором был Стефан Душан, который завоевал Серры и Амфиполь (1345 г.) и ограничил Солунью и Халкидикой македонские владения ромеев. Автокефальная ипекская (печская) митрополия была с согласия тырновского патриарха и автокефального архиепископа охридского преобразована в сербский патриархат, и Иоанникий был облечён этим достоинством. Новый патриарх вместе с патриархом тырновским Симеоном короновал в 1346 г. Душана в кафедральном соборе в Сконье царём сербов и греков⁴⁴. "От Арты до Белграда, от скалистых далматинских берегов до Места простиралась его власть».

Опустившиеся около этого полного жизни великого государства до ранга третьестепенной державы греки продолжали свои несчастные ссоры. Иоанн VI передал своему мечтающему о престолонаследии сыну старую Родосскую епархию в известной степени, как второму сыну. Равным образом к дальнейшему сильному недовольству Палеологов он послал своего способного сына Мануила в Мисиору, где тот прекрасно управлял, в качестве деспота. Бессилие империи стало ясным из заносчивости генуэзцев, которые разыгрывали в торговых и таможенных делах роль почти повелителей ромеев. Поэтому император и стоял на стороне венецианцев в ожесточённой морской войне между Венецией и Генуей, которая почти целиком разыгрывалась в греческих водах; но в 1352 г. генуэзцы принудили его к заключению нового договора. Вскоре опять возгорелась гражданская война между обоими императорами. Иоанн V опирался на венецианцев и сербов, Иоанн VI на османов. В 1353 г. последние победили сербов при Дидимотихе, и Кантакузин сделал своего сына Матфея соимператором. Его безумное, забывшее о долге честолюбие, побудившее его призвать османов, вырыло настоящую могилу империи: в 1354 г. турки заняли Галлиполи, и путь в Европу был им открыт. Всеобщая ненависть, которая направилась против старого негодного императора, дала Палеологу возможность очень легко завладеть столицей и принудить захваченного врасплох противника к отречению. Он ушёл в монастырь, под именем Иоасафа, написал свою историю и предавался богословским работам до самой своей смерти в 1383 г. Его сын Мануил, сильно защищавшийся, был признан деспотом Мисифры. Матфей должен был в 1357 г. подобно отцу отречься. Так, наконец, были восстановлены единодержавие Иоанна V и законная династия.

В то время как эта безыдейная, обязанная своим происхождением только честолюбию отдельной личности, гражданская война истощала последние силы стареющей ромейской империи, в мире духа вспыхнула одновременно церковная борьба, которая принадлежит к самым удивительным и в культурно-историческом отношении самым интересным явлениям всех времён; традиционная сказка, которая излагается в университетах и духовных семинариях под именем церковной истории, обычно относится к этому движению лишь с лёгкой насмешкой. Она показывает этим, конечно, лишь полное отсутствие понимания важнейших проблем истории человеческого духа.

Со времён Македонских императоров полуостров Халкидика, покрытый во времена Перикла и Демосфена цветущими греческими городами, стал священной местностью. Самый северный из трёх небольших полуостровов, составляющих Халкидику, Афонская гора, стал поистине Ἅγιον Ὄρος, "святой горой« благодаря находившимся на ней кельям и скитам святых аскетов. Основателем знаменитой лавры был св. Афанасий, современник Никифора Фоки, глубоко уважаемый последним; Никифор взял его в качестве священника, во время критского похода. В 962 г. Афанасий начал постройку монастыря, который не без сопротивления вводил на Св. Горе студийские порядки.

Типик Иоанна Цимисхия установил управление состоявшей из отшельников и киновитов святогорской общины, в состав которого входили собор игуменов и назначаемый императором прот. Ни одно существо женского пола не нарушает покоя этого »вечного племени, в котором никто не рождается» (gens aeterna, in qua nemo nascitur). Императорское благоволение и подарки верующих даже из далёкого Запада (амальфитанский монастырь) чрезвычайно подняли число монастырей ко времени Константина Мономаха, который издал в 1045 г. второй типик. Все позднейшие императоры, и Комнины, и Палеологи, соперничали между собой, последние даже сверх своих слабых сил, в издании хрисовулов и в богатых пожертвованиях этому очагу греческого благочестия. Исихасты и аскеты всех православных народов здесь находили свою родину. К многочисленным эллинским киновиям присоединялись сербские, болгарские, русские и грузинские лавры. Св. Савва, великий основатель сербской национальной иерархии, основал здесь так много значащий для культурной истории славян Хиландарский монастырь.

Здесь выработалась в созерцательной тиши монастырских келий теософия, которая при вне-вероисповедном характере всякой мистики живо напоминает персидский суфизм и созерцательную восторженность индийской йоги. Находясь, подобно гимнософистам, в экстатическом гипнозе, направив неподвижно взгляд на пуп (омфалопсихиты), посвящённые видели несотворенный божественный свет, который осиял Христа при преображении на Фаворе. Рационализирующее православие различных вероисповеданий в инстинктивной неприязни ко всякой мистике обычно пятнает её приверженцев как еретиков; так поступила древняя церковь с аудианами и евхитами, римская с фратичеллами и молинистами, и наконец, лютеранство «чистого учения» со столь превосходящими его истинным благочестием мечтаниями какого-нибудь Швенкфельда, Вейгеля, И. Арндта или И. Бёме. В Греции православие стало на сторону таинственного учения мистики, так как оба доносителя на него, издевавшиеся над мечтательными монахами в своих произведениях, Варлаам и Акиндин, были «латиномудрствующими» (λατινάφρονες); ведь Варлaам происходил из греческой, но «схизматической» Калабрии. Этого было достаточно, чтобы сделать для клира и народа дело святогорцев национальным греческим делом. Во время дико свирепствовавшей гражданской войны заседали с 1341 г. до 1351 г. собор за собором, патриархи возводились и смещались; но «омфалопсихиты», превосходно представленные позднейшими архиепископами солунскими Григорием Паламой и Никифором Кавасилой, двумя действительно выдающимися представителями греческой образованности и мистики, одержали блестящую победу. Святая Гора оказалась Сионом истинной веры. Во время того ужасного кризиса умирания целого народа, когда османы безжалостно топтали ромейский народ, Афон стал убежищем, которого тишины искали разбитые души, но вместе с тем и много сильных сердец, разочаровавшихся во всей земной жизни, предпочитали в том же уединении от мира провести в союзе с Богом свою душевную борьбу. Монашество обеспечило несчастной нации единственное подлинное и продолжительное утешение в эти тяжёлые времена.

Для остальных греков, не избравших для своего земного пути «ангелоподобной жизни», политические обстоятельства слагались внушающим всё более опасения образом. Смерть Стефана Душана в 1355 г. была всемирно-историческим несчастием для восточного христианства. Неудержимые центробежные силы феодализма и племенного партикуляризма разрушили величественное здание сербского царства; сербские и албанские главари отделились; Босния стала независимой. Так в безумном ослеплении сами христиане терзали и ослабляли друг друга, когда уже надвигалась гибель.

Удар османов прежде всего пал на жалкую ромейскую империю. В 1360 г. султан Мурад И переправился через Геллеспонт. Год спустя, он уже взял важные крепости Цурул и Дидимотих; и несмотря на отважное сопротивление, он овладел Адрианополем, вторым городом империи, который он сделал в 1365 г. своей резиденцией.

В 1363 он завоевал Филиппополь, затем Серры, и в 1365 г. заключил союз с республикой Рагузой, которая держала в своих руках континентальную торговлю на Балканском полуострове, и подтвердил её привилегии.

Маленькие христианские державы никак не могли прийти к соглашению и действовать единодушно в виду этих успехов османов. Император Иоанн ссорился со своим сыном Андроником, и в 1365 г. при ведении переговоров в Тырнове о союзе против турок он был захвачен другом Андроника царём Шишманом. Тогда ему пришёл в 1366 г. на помощь его двоюродный брат граф Амадей Савойский, который вырвал у османов Каллиполь и после удачного набега вдоль болгарского побережья Понта принудил Шишмана освободить императора. В 1369 г. император решил отправиться в Авиньон, чтобы привлечь курию к организации вспомогательного похода на помощь стеснённой империи. Но напрасно он с чисто греческой готовностью подписал символ унии: папа Урбан V не мог или не хотел дать военной помощи. Как глубоко пало значение когда-то всемогущего ромейского императора, показывает поведение венецианцев: венецианские банкиры, ссудившие его деньгами для путешествия в место пребывания папы, задержали его в Венеции, а посаженный регентом в Константинополе его сын Андроник отказывался платить за него. Только его младший сыл Мануил, который управлял в Солуни, с большими жертвами сделал возможным для отца возвращение в 1370 г. на родину. Плачевное зрелище этих бедных государей вызвало презрение Запада: его выдающиеся владетельные дома уже давно отказались заключать брачные узы с неравными в их глазах Палеологами. Иоанн V из мести лишил в 1371 г. права на престол своего сына Андроника и назначил наследником Мануила.

Ради блага своего малого государства сговорчивый император стал клиентом турецкого султана; но когда он появился во главе своих войск в Азии, возмутились Андроник и его друг Санджи, сын Мурада. Султан Мурад подавил движение с обычной быстротой; турецкий принц был обезглавлен, Андроник ослеплён. Склонность императора к венецианцам доставила восставшему помощь генуэзцев; он был освобождён из тюрьмы, добился вступления в столицу в августе 1370 г., низложил отца 18 октября и короновался, как Андроник IV. Эти восточно-римские события представляют только побочное интермеццо в могучей, втянувшей все морские государства Средиземного моря, войне обеих республик – Венеции и Генуи, которой положил конец туринский мир лишь в 1381 г.

Старый Иоанн V, бежавший из тюрьмы, был поддержан турецким султаном и в 1379 г. занял столицу. Два года спустя они помирился со своим старшим сыном, но после его смерти просто устранил в 1385 г. своего внука Иоанна, сына Андроника, от престола. Право на престол осталось за Мануилом.

Как в Азии, так и в Европе османы вскоре стали неограниченными повелителями, сокрушив на Коссовом поле в горячем бою могущество когда-то столь славного сербского государства (1389 г.). За этот всемирно-исторический успех султан Мурад поплатился жизнью; но его сын Баязид I был как раз человеком, который мог неуклонно использовать благоприятное положение дел. К Палеологам он относился с пренебрежением. Единственный ещё греческий город Малой Азии, сохранивший свою независимость, Филадельфия, должен был ему сдаться на благоприятных условиях. Наследнику престола Мануилу приказано было сопровождать Баязида во время похода. Этим моментом и воспользовался сын Андроника, Иоанн VII, которого ранее удовлетворили Солунью и Селиморией, чтобы свергнуть деда и занять в апреле 1390 г. престол. Уже в сентябре того же года Мануил восстановил на престоле своего отца.

Баязид принудил старого императора снова прервать предпринятые им работы над восстановлением столичных укреплений. С горя от этого позора умер 16 февраля 1391 г. Иоанн V, после столь же долгого, сколь бесславного правления.

Его даровитый сын Мануил II Палеолог (1391–1423 гг.), находившийся при дворе Баязида в Бруссе, поспешил тотчас в столицу, чтобы принять в свои руки правление. За этот акт самодержавной полноты власти султан наказал его опустошением небольшой области вокруг столицы и временным отнятием Солуни. Но скоро дикий властитель направил свои взоры на южных славян. Завоеванием блестящей царской столицы Тырнова он превратил в 1393 г. Болгарию в турецкий пашалык (вилайет).

В то же время, согласно давно испытанному стратегическому опыту османов, Константинополь держали в формальном состоянии блокады, как когда-то Никею и Пруссу. Было видно, что дело обстоит серьёзно: Баязид хотел покончить с тенью ромейской империи. Стеснённый Мануил звал на помощь Запад, и последний, обеспокоенный постоянными успехами турок, поднялся ещё раз на общую борьбу с неверными. Король Сигизмунд Венгерский, поддерживаемый пёстрой армией крестоносцев, которой ядро составляли французские рыцари, направился через железные ворота к югу. В Валахии к нему примкнул её государь Мирча, который в 1394 г. блестяще победил Баязида и отбросил его за Дунай. 12 сентября 1396 г. христианские войска достигли Никополя. Быстрыми переходами пошёл им навстречу Баязид, сняв блокаду Константинополя. Благодаря своему таланту полководца, Баязид одержал кровавую и блестящую победу над христианами, среди которых надменность французских рыцарей и отсутствие дисциплины препятствовали осуществлению сколько-нибудь разумного плана битвы. Последствия суждено было испытать христианам. Евреносбег пошёл в Пелопоннес, где в греческой части, деспотате Миспоре, вместо свергнутого в 1384 г. дома Кантакузинов правил Феодор Палеолог, брат императора; разбитый при Леонтарие, он должен был согласиться на платёж туркам дани. Но смелый государь вступил в союз с Венецией и родосцами, которым он передал Коринф и другие крепости.

Действуя против Мануила, турки снова возобновили блокаду столицы и выставили опять царевича Иоанна VII претендентом на престол. Крик Мануила о помощи не прозвучал неуслышанным на Западе. Франция послала превосходного маршала Бусико (Boucicaut), который со своим малым, но отборным отрядом очистил окрестности Константинополя от турок и примирил дядю с племянником. Последний был поставлен регентом, в то время как Мануил объезжал Запад, везде блестяще принимаемый и даже обеспеченный Францией годовым содержанием. Точно также столь гордый когда-то вселенский патриархат жил русской милостыней.

Действительное спасение шло для империи из Азии. Грандиозной битвой при Ангоре 20 июля 1402 г. Тимур мгновенно разрушил османское государство. Гордый султан умер его пленником. Так была дана византийцам ещё пятидесятилетняя отсрочка.

С правящим в Европе сыном Баязида Сулейманом Мануил совместно с Венецией, Генуей и родосцами заключил благоприятный договор. Император получил обратно Солунь и прекратил прежний платёж дани Порте. Спор сыновей Баязида закончила в 1413 году победа Мухаммеда на равнине Чаморлу, близ Софии. Мухаммед, находившийся в тесном союзе и наилучшем согласии с Мануилом, отдал ему ряд македонских и фессалийских местностей, которые у него вырвал только что побеждённый и казнённый брат. Ещё раз, казалось, наступают для ромеев более счастливые времена.

Беспокойный император Иоанн VII удалился в монастырь и вскоре после этого умер. На его место Мануил поставил своего сына Андроника наместником в Солуне. В марте 1415 г. он отправился в Мисифру, где после смерти деспота Феодора I (†1407 г.) всё находилось в полном беспорядке. Сильной рукой они привёл в порядок местные отношения, укрепил заново Коринфский перешеек, возобновив Эксамилий, и принудил князя ахейского Чентурионе к признанию его верховенства. Наследник престола Иоанн появился в 1417 г. в Мисиоре, чтобы смирить возмутившегося Чентурионе. Но, выпустив своих албанцев на венецианские владения, он испортил отношения с республикой, которая принялась за дело Чентурионе и вырвала в 1419 г. у ромеев важную Монемвасию.

Мухаммед, неутомимо подчинявший себе эмиров Малой Азии, был всегда лояльным союзником ромеев. Поэтому было очень недальновидным поступком то, что в большом румелийском восстании так называемого Лже-Мустафы Мануил вёл двуличную политику и за ежегодный платёж посадил в тюрьму на Лемносе бежавших в Солунь повстанцев Мустафу и Джунеида. Если уже это в значительной степени произвело дурное впечатление на султана, то после смерти последнего Мануил дал увлечь себя своему сыну Иоанну и выставил Мустафу против юного престолонаследника Мурада II. Но после первых успехов Мустафа был совершенно разбит Мурадом. Последний вступил в Адрианополь и велел в 1422 г. повесить своего противника, схваченного во время бегства. Отомстить ромейскому императору стало теперь руководящей мыслью турецкого султана. Около 80 000 солдат собрал он в начале июня 1422 г перед стенами столицы. Но штурм, который турки начали с надеждой на оракула под предводительством шейха Бухари, решительно не удался вследствие мужественного сопротивления византийцев; турки потеряли даже свои осадные орудия. Греки вступили в соглашение с тринадцатилетним братом султана Мустафой, который поднялся против своего брата, и этим принудил его снять осаду Константинополя. Но в 1422 г. Мустафа был выдан и удавлен. Турахан был послан теперь с сильным войском против Солуня; но венецианская помощь отвела удар. В 1428 г. Турахан пошёл на Пелопоннес, разрушил Коринфские укрепления и опустошил владения и греков и венецианцев.

Разбитый апоплексическим ударом Мануил удалился от дел правления и облёкся в «ангельскую одежду». Его сын Иоанн VIII (1423–1448 гг.) довёл дело до мира, который обязывал его к платежу 30 000 дукатов за пелопонесские местности и лишал его большинства владений в Македонии и у Чёрного моря. Империя была ограничена босфорским полуостровом до Селимврии и Деркона, кроме того ей принадлежали Анхиал, Месимврия, Афон, Солунь и Зейтун. Сплошными владениями она обладала только в Пелопоннесе. Эти плачевные остатки Иоанн должен был ещё делить со своими братьями: Феодор и Фома получили Мисифру, а Константин – Анхиал и Месимврию.

Солунь была куплена венецианцами в 1423 г. у смертельно больного принца Андроника. Это повело к войне с Мурадом. В 1426 г., правда, за венецианцами было признано по перемирию обладание городом, при условии платежа ежегодной дани. Но как только Мурад закончил свои приготовления, он тотчас начал штурм города, который 29 марта 1430 г. был с бесчеловечными жестокостями взят и окончательно введён в состав османской державы.

Более успеха имели Палеологи в Пелопоннесе. Предприимчивые братья Фома и Константин уничтожили в удачной войне 1428–1430 гг. последние остатки франкских владений, княжества патрское и ахейское и соединили в своих руках весь Пелопоннес, кроме венецианских владений.

Чем более турки подчиняли Балканский полуостров своей власти, когда они включили в состав своей территории Сербию и Боснию и со стороны Венгрии сдерживались только героем Яном Гуниади, тем ненадёжнее становилось положение призрачного императора на Босфоре. Последний, к великому гневу Мурада, ещё раз обратил свои умоляющие о помощи взгляды на Запад. В течение полутысячелетия цепь частью совершенно непристойных обманов со стороны греков не могла отвлечь курию от постоянного возобновления её стараний. С рвением проводил папа Евгений IV новые планы унии. Он послал обанкротившемуся императору путевые издержки и деньги для содержания свиты. На этот раз, когда положение стало безвыходным, вопрос об унии стоял серьёзно и для императора, и для большинства иерархов, для вселенского патриарха Иосифа и для ставших позже кардиналами Виссариона и Исидора. И торжественно прочтённый 6 июля 1439 г. в флорентинском кафедральном соборе акт унии имеет в том отношении выдающееся реальное значение, что он стал догматической основой для фактических уний с русинами, румынами и т.д. Но в Константинополе события пошли иначе: монахи и народ не утвердили соглашения, заключённого императорским правительством и верхами клира. Догматические ссоры отравили даже смертный час империи.

От Запада Иоанн VIII в ближайшее время почти не получал никакой помощи. Зато Мурад поддерживал его ни на что не способного сына Димитрия, который с кочевниками опустошал в качестве покровителя православных константинопольскую область, пока его брат Константин не рассеял его шайку и не схватил его.

Евгений IV велел везде проповедовать крестовый поход. В 1443 г. выступило против турок войско, состоявшее главным образом из венгров, поляков и румын под предводительством короля Владислава и Гунияди, и 24 декабря 1443 г. они одержали при Куновии блестящую победу. Мурад начал переговоры, и в июне 1444 г. был заключён в Сегедине мир на десять лет, довольно благоприятный для Венгрии и Сербии. Но в то время, когда Мурад был занят в Азии, горячий кардинал легат Джулио Чсзарини увлёк своим пламенным красноречием венгерский рейхстаг к прямому нарушению данного слова. В начале августа крестоносная армия выступила и дошла, плохо дисциплинированная, до Болгарии. Только что была взята Варна, как весть о переходе Мурада в Европу испугала крестовое ополчение. Позорная измена генуэзцев христианскому делу облегчила Мураду задачу. 10 ноября 1444 г. произошла битва при Варне, которую христиане почти что выиграли бы, если бы король Владислав и его польские рыцари, в безумном увлечении боем и, завидуя успехам Гунияди, не напали вопреки условию на одних ещё крепко державшихся янычар. Владислав пал; его смерть сломила силу христиан. Но Гунияди провёл в полном порядке отступление армии через Дунай, потери христиан были менее турецких. Неудача этого последнего страшного напряжения вызвала на Западе глубокое уныние. Фактически несправедливо упрекать Запад, что он не принял участия в судьбе восточных римлян. Напротив того, своими походами к Никополю и Варне он сделал всё, что мог, для восточных христиан. Теперь они безвозвратно пошли навстречу своей судьбе.

Иоанн VIII пытался подарками умиротворить злобу Мурада. Венецианцы, флот которых помогал крестоносцам, заключили в 1446 г. с турками мир. Константин Мисифрский в 1444 г. равным образом присоединился к антитурецкому союзу. Он подчинил своей власти герцогство Афины; и после Варны он продолжал борьбу и победоносно двигался по Средней Греции. Он надеялся на помощь великого Скандербега: но этот последний целиком был поглощён войной с Венецией. Мурад лично направился в Пелопоннес с 60 000 армией. Несмотря на энергичное и умелое сопротивление Константина, все крепости Средней Греции перешли в руки турок. Оба деспота защищали самым отважным образом Эксамилий. Но и эта линия была прорвана 4 декабря 1446 г., и Коринф взят. Константин и Фома бежали в Мисифру, в то время как турки, во время двух страшных набегов, увели из Пелопоннеса 60 000 человек. В 1447 г. Палеологам был обеспечен мир для их владений при условии платежа поголовной подати. Осложнения с Гунияди и Скандербегом привели к этому удовлетворительному для греков концу.

Император Иоанн VIII умер 3 октября 1448 г. Неспособный Димитрий стремился к занятию престола; но тогдашние министры и верный Франдзи воспрепятствовали его попытке занять столицу. Султан Мурад решил спор в пользу Константина XI Палеолога. 6 января 1449 г. Константин получил в мисиорском замке императорскую диадему и тотчас поплыл в столицу; императора приветствовали с большим ликованием в его новом государстве, которое опять, как в древней Греции, ограничивалось одним лишь городом (polis). Оба остальных брата, Фома и Димитрий, поделили Пелопоннес. Димитрий призвал на помощь турок против Фомы, который пытался расширить владения на счёт своего брата; турки опять восстановили здесь спокойствие.

Между тем 5 февраля 1451 г., Мухаммед II наследовал своему отцу. Как и с другими мелкими государями, так и с ромеями, он возобновил мир и дружбу. В то время как Мухаммед был занят в Азии подчинением непокорного караманского эмира, Константину пришла несчастная мысль потребовать удвоения платимой турками пенсии для заключённого в Константинополе принца Урхана. Это безумное требование, которое греческие послы принесли в акшерский лагерь, испугало великого визиря Xалиль-пашу, друга греков. Но Мухаммед II с радостью ухватился за благоприятный предлог для того, чтобы положить решительно конец ромейскому государству.

С величайшей осмотрительностью Мухаммед руководил осадой. Греки тотчас поняли, что началась для них последняя борьба на жизнь или смерть. Всякое сообщение с севером разрывала крепость, построенная на самом узком месте пролива. Султан резко отклонил представление Константина относительно этой крепости. Осенью 1452 г. Мухаммед послал Турахана в Пелопоннес, который пережил ужасный разбойничий грабёж; вследствие этого стало невозможным всякое вмешательство в пользу стеснённого брата. Последний по мере сил собрал запасы провианта для столицы и исправил стены зимою 1453 г. От западных христиан Константин не получил никакой помощи: Запад постепенно устал применять свои силы для спасения ромеев. Папа, который послал для заключения новой унии »русского кардинала» Исидора, только отнял у несчастного императора симпатии монахов и масс. Но и вельможи почти сплошь относились враждебно к унии. Действительную поддержку императору оказали только военные отряды колоний иностранцев, живших в Константинополе; между тем значительная часть жителей Перы находились в мирных отношениях с Мухаммедом. Напротив того, великий морской герой и пират Джиованни Джустиниани явился с двумя кораблями и 700 солдатами и предложил свои услуги императору. Константин имел в своём распоряжении немногим более 9000 человек. С ними он ждал нападения османских войск, превышавших его войска во много раз и снабжённых страшными гигантскими пушками, специально для осады отлитыми инженером Орбаном. Золотой Рог был закрыт цепью.

Мухаммед II явился перед городом 5 апреля 1453 г. Он лично руководил нападением со стороны суши, как и Константин лично руководил защитой. Нападение началось 11 апреля 1453 г., но сперва без желательного успеха. Гигантская мортира Орбана разорвалась, и четыре христианских корабля вели при помощи греческого огня успешное сражение с турецким флотом. Бреши были заделаны, первый штурм 18 апреля отбит. Мухаммед начал нападение также со стороны моря и именно с внутренней стороны Золотого Рога. По заимствованному от венецианцев способу, в котором последние следовали древнему коринфскому «волоку», корабли были перетащены через полосу суши по деревянному помосту, и турки стали жестоко теснить греков с моря.

Повторявшиеся с 7 мая штурмы османов греки победоносно отражали, нанося врагам тяжёлый урон. Точно также подкоп, направленный против Влахерн, не удался, вследствие успешных мер, принятых немецким инженером Иоганном Грантом. Но непрестанный орудийный огонь турок пробил, наконец, в стенах такие бреши, что на 29 мая мог быть назначен решительный штурм города. Последнее предложение сдать город Константин геройски отверг.

В 2 часа ночи в четверг 29 мая 1453 г. началась ужасная борьба. Два штурма были победоносно отбиты. Тогда султан выдвинул янычар. Они опять понесли большие потери. Но стрела тяжело ранила осмотрительно руководившего обороной Джустиниани. В первый момент ошеломлённый, он поспешил в гавань, чтобы сделать себе перевязку на каком-нибудь корабле. Наступившее замешательство заметил и использовал Саган-паша. После бешеного боя отряд янычар крепко стал на стене, в то время как другой отряд нашёл отпёртыми маленькие ксилопортские ворота и по стене двинулся к адрианопольским воротам; усиленные прибывающими товарищами, они напали на императора с тыла. Турецкие пушки сделали теперь гигантскую брешь. Константин нашёл геройскую смерть в отважном бою. Победители устроили ужасную резню среди слабого гарнизона, а затем обратились к грабежу. 60 000 жителей стали пленниками. Много несчастных, доверяя старому предсказанию, бежало в собор св. Софии: здесь должен был произойти внезапный поворот в судьбе христиан. Ворота были выбиты топорами, с несчастными обошлись со всеми ужасами военного нрава, собор был загажен и осквернён.

В 8 часов утра 30 мая 1453 г. Мухаммед II вступил в занятый город и передал св. Софию в обладание ислама.

По всему Западу прошёл стон при вести о тяжёлой потере, которую понесло христианство с падением древнего римского города. Скудная помощь, посланная папой и венецианцами, явилась слишком поздно. Пелопонесские деспотаты разделили семь лет спустя судьбу столицы. Римская империя греков была вычеркнута из летописей истории.

Май 1453 г. окончательно уложил в гроб Византийскую империю. Давно наступил конец миродержавной роли греков; теперь исчез и её ложный призрак. Но Византия нашла могущественного наследника. Русский царь сочетался браком с царевной из дома Палеологов; венец Константина Мономаха был возложен в Кремле на самодержца всея Руси. Русское государство представляет собой действительное продолжение Византийской империи. И если св. София будет когда-либо возвращена истинной вере, если когда-либо Малая Азия будет вырвана из рук отвратительно хозяйничающих там турок, то это может быть сделано только русским царём. Противодействие Англии идёт в разрез с природой и историей, и поэтому наверно, хотя быть может довольно поздно, будет сломлено. Константинопольским императором может стать только защитник православной веры, русский царь, поскольку он серьёзно проникнется великими обязанностями, связанными с этой задачей.