Дети русской эмиграции

Книга, которую мечтали и не смогли издать изгнанники

...Одни лишь печальные мысли и воспоминания остаются у тебя от начала этой, как ее называли, бескровной революции; и лишь надежда на светлое будущее немного скрашивает тяжелое пребывание на чужбине, вдали от своих родных и своей дорогой, хотя и поруганной, но все же милой Родины.

Из школьного сочинения, написанного в изгнании. 1924 г.

Содержание

Отцы и дети русской эмиграции

Предисловие, которому три четверти века

Английская школа для русских девочек на о. Проти (Турция) Старший приготовительный класс 1 класс 2 класс 3 класс 4 класс 5 класс 6 класс 7 класс Английская школа для русских мальчиков в Эренкее (Турция) 1 класс 2 класс 3 класс 4 класс 5 класс 6 класс 7 класс Русская гимназия в г. Праге (Чехо-Словакия) 1 класс 2 класс 3 класс 4 класс 5 класс 6 класс Русская гимназия в Моравской Тржебове (Чехо-Словакия) Приготовительный класс Репетиторский класс 3 класс 4 класс 5 класс 6 класс 7 класс 8 класс Русская гимназия в г. Шумене (Болгария) 1 класс 2 класс 3 класс 4 класс 5 класс 6 класс 7 класс 8 класс Реальное училище Всероссийского Союза Городов в г. Загребе (Югославия) Младший приготовительный класс 1 класс 2 класс 4 класс 5 класс 6 класс 7 класс 8 класс Реальное училище Всероссийского Союза Городов в г. Земуне (Югославия) Младший приготовительный класс Старший приготовительный класс 1 класс 2 класс 3 класс 4 класс 5 класс 6 класс 7 класс  

 

Отцы и дети русской эмиграции

Я вижу за решеткой сада кучку проходящих детей: недокормленных, плохо одетых, распущенных, – и говорю себе: пусть даже не будет у меня своих детей – все же останутся дети моей Родины.

Слова неизвестного автора, записанные в дневнике воспитателем Галлиполийской гимназии А.П. Дехтеревым

«Помню ясно первый день революции, когда я страшно удивилась, увидев вдруг на груди у всех красные ленточки, а на верхушке вокзала вместо национального флага какую-то развевающуюся красную материю... У одних на лицах была написана радость, у других же, наоборот, – печаль. Видела, что мама плакала, а так как верила маме и думала тогда, что мама никогда не может ошибиться, то внутренно решила, что революция принесет нам горе и что это нехорошо».

«Вспыхнула гражданская русская война. Что может быть свирепей и кровопролитней, чем эта русская гражданская война?»

«Я был еще мал и не задумывался над тем, что это ведь брат убивает брата и что льются потоки родной русской крови».

«Голодные и измученные, мы вынуждены были добывать себе одежду и пищу, зачастую прибегая к насилию, а там, в тылу, толстые бары весело проводили время, забыв о том, что их веселье построено на костях мальчишек-гимназистов. Обещая освобождение освобожденному населению, мы ничем не отличались от большевиков, грабили его».

«В России остался почти весь русский народ, а здесь остался очень маленький процент. Кто из них прав? Тот, кто остался и перенесет болезнь государства, или тот, кто избежал этого? Этот вопрос часто меня смущает».

«Там мы были всем чужды, нас держали и кормили из милости. Тяжело это было и оскорбительно».

«Я русский язык забыл совершенно».

«Родная, милая, далекая Россия, слышишь ли Ты, что здесь есть люди, которые жаждут Тебя и молятся за Твое спасение?»

«Ввиду недостатка пищи я должен был идти на работу, вот там я увидел всю гадость эксплуатации труда со стороны подрядчиков, заведовавших нами».

«...Правда, чувствуется, что русский холст грубоват в сравнении с английским шевиотом, но не в материях дело. Чувствуется, что русская душа красивее и шире западной души, идеал которой – рубль».

«Боже! Как ужасно, что дана такая тема. Приходится рыться в том, что я так старался забыть...».

Авторами этих строк, взятых из воспоминаний, являются дети, русские дети, оказавшиеся на чужбине.

История появления воспоминаний такова. 12 декабря 1923 г. в самой большой русской эмигрантской средней школе – в русской гимназии в Моравской Тржебове (Чехо-Словакия) по инициативе директора А.П. Петрова были отменены два смежных урока, и всем пятистам учащимся предложили написать сочинение на тему: «Мои воспоминания с 1917 года до поступления в гимназию». Каждый волен был писать, что хотел. При первом же ознакомлении с сочинениями стало ясно, какую огромную ценность они представляют.

Педагогическое бюро по делам средней и низшей русской школы за границей – общественная организация, созданная в 1923 г., – первоначально имело замысел опубликовать полученный материал, содержащийся в пятистах ученических тетрадях. Но трудности материального характера не позволили осуществить эту идею. Были опубликованы лишь отрывки из сочинений, в обработке преподавателя гимназии В.М. Левитского, в «Бюллетене Педагогического бюро по делам средней и низшей русской школы за границей» (1924, N 4). В предисловии председатель Педагогического бюро профессор В.В. Зеньковский писал: «Детские души, придавленные, согбенные, истерзанные в самые хрупкие и нежные годы свои, пережили трагедии, в обычное время непосильные и для взрослых людей. У каждого был свой жизненный путь, свои испытания и муки, но все пили из этой страшной чаши, и сжималось в тоске и муке детское сердце, немела бессильная, беспомощная детская душа. Что значат перед этими подлинными трагическими переживаниями все то, что доныне сваливалось на человека?».

Опубликованные в отрывках детские воспоминания имели исключительную историческую и психологическую ценность. Они потрясли и буквально всколыхнули всю русскую эмиграцию. Поэтому Педагогическое бюро уже в начале 1924 г. обратилось к ряду учреждений и лиц, возглавлявших русские эмигрантские школы в различных государствах Западной Европы, с просьбой организовать работу по написанию сочинений на подобную же тему. Почти все, без исключения, исполнили данную просьбу, и в результате к 1 марта 1925 г. в Бюро скопилось 2403 сочинения. Эти работы принадлежали учащимся 15 русских эмигрантских школ: 2 – из Турции, 1 – из Болгарии, 10 – из Югославии, 2 – из Чехословакии. Авторами сочинений стали 1603 мальчика и 781 девочка.

К сожалению, Педагогическому бюро опять не удалось опубликовать сочинения полностью. Материальные трудности вновь не позволили этого сделать. Лишь отрывки из воспоминаний были напечатаны в 1925 г. в Праге, в сборнике «Дети Эмиграции» под редакцией того же профессора В. В. Зеньковского. Кроме фрагментов детских сочинений в обработке Н. Цурикова сборник содержит ряд статей известных деятелей просвещения: «Детская душа в наши дни» В.В. Зеньковского; «Чувство Родины у детей» кн. П.Д. Долгорукова; «Наблюдения и выводы» А.Л. Бема; «У последней черты» В.М. Левитского, а также некоторые статистические данные в обработке В. В. Руднева.

Эта книга получила еще больший резонанс в кругах эмиграции и привлекла внимание общественности к проблемам подрастающего поколения Русского Зарубежья. Вот что написал Н.М. Могилянский в парижских «Последних Новостях» 21 июля 1925 г.: «В основу этой книги лег обширный материал, материал этот – какое-то каленое железо, приложенное к нежной душе ребенка. Мы этими строками также не думаем исчерпать обширное море детских переживаний и страданий, наша цель иная: пусть все, в ком живо чувство ответственности за душу наших детей, прочтут эту ужасную книгу и подумают о том, что же надо делать».

Были и другие отклики. С.И. Варшавский в парижском «Возрождении» (14 июля 1925 г.) утверждал: «Вывод таков: спасти подрастающее поколение, дайте возможность русским детям продолжать школьное образование, школа помогла затянуться ранам, которым подверглась детская душа за эти страшные годы гражданской войны и беженства, но выбросьте детей из школы, и эти раны откроются». К.И. Зайцев в той же газете советовал 27 июля: «Нужно эту книгу перевести на иностранные языки. Это имеет не только политическое значение, как опубликование документа, лучше всяких обличений и меморандумов характеризующее Советскую Россию. Книга имеет несомненный и большой литературный интерес и может рассчитывать на успех, как первоклассное литературное произведение. При таких условиях, появление ее на иностранных языках может сыграть большую роль в деле пропаганды русского школьного дела».

С тех пор прошло почти семьдесят лет. Многое изменилось. Но сочинения – сохранились. И мы считаем своим долгом вспомнить о них. Вспомнить и опубликовать то, что не удалось нашим соотечественникам на чужбине. Этому и посвящена данная книга.

Воспоминания русских детей-беженцев, у которых фактически не было детства, – источники особенные. В значительной своей части воспоминания превратились в исповеди. Такую оценку им давали читатели уже тогда, когда были опубликованы лишь отрывки. Дети не щадят никого из окружающих, и тем более – себя, стремятся быть объективными и предельно честными.

О чем же они пишут? О нормальной жизни в родной семье. И далее, почти у всех – резкий перелом. Начинаются тяжелые физические и душевные страдания. Гражданская война. Гибнут тысячи людей. Детство окончилось. Трудное расставание с Родиной. Скитания по разным странам в поисках угла, работы, работы трудной, физической, чтобы прокормиться. Но вдруг каким-то чудом дети опять попали в гимназию, и прерванное детство неожиданно возобновляется. Но и пережитое не забыто. Да и отношение к жизни своеобразное – недетское и не взрослое, ведь авторам от 6 до 25 лет.

Читая сочинения, мы как бы слышим выстрелы, видим горящие дома, смерть матерей и сестер, гибель отцов и братьев на полях сражений; переживаем ужасы холода, голода, эпидемий; участвуем в отступлениях, многократных сменах властей в городах; скитаемся по разным странам в поисках пристанища. С потрясающей силой описаны сцены злобы, жестокости, насилия. Не жалея красок, авторы изображают ужасное положение в стране, разруху, зверства чрезвычаек, осквернение церквей и многое другое.

Почти в каждом сочинении всю вину за случившееся авторы возлагают на большевиков. Преобладающее большинство юных эмигрантов – непримиримые и убежденные враги Советской власти; их ненависть по-детски безгранична. Трудно найти более жесткие, суровые слова в адрес революции или большевиков, красного террора или «черни», которая, несмотря на многочисленные ошибки новой власти, все же пошла за ней. Какую же тяжесть, какой кровавый след оставила в душе детей гражданская война! Тема взаимной ненависти, разделившей страну на два лагеря, не сходит со страниц сочинений. Но дети постоянно пишут и о народной ненависти к старому, к «буржуям». Они убедительно показывают, что насилие и грабежи пронеслись по всей стране и творились не только красными, но и белыми, и зелеными, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все цвета...

Очень ценный фактический материал дают сочинения о жизни в эмиграции. Это даже не воспоминания. Это – картины с натуры. Переоценить их невозможно.

Положение детей, лишенных силою обстоятельств образования, воспитания и элементарных условий человеческого существования, причиняло эмиграции особенно острую боль. Поэтому одной из важнейших задач Русского Зарубежья являлась забота о подрастающем поколении, воспитании его в духе лучших традиций русской культуры; так, чтобы эмигрантская молодежь, получив запас полезных знаний и навыков, оставалась в то же время русской по духу, чувствованию и знанию России. Перспектива даже кратковременного пребывания на чужбине ставила перед беженством неотложную цель – спасти десятки тысяч детей от неизбежной денационализации, как тогда говорили, обеспечив им школу на русском языке и воспитание в духе национальной традиции.

В деле создания русских беженских школ огромная заслуга принадлежала многим общественным и военным деятелям, деятелям науки и культуры, клирикам Православной Церкви. И, конечно, учителям, в избытке оказавшимся за границей. Часть их эвакуировалась с белыми армиями, часть уехала к своим знакомым или родным; иные эвакуировались вместе со школами, которые в полном составе вывозились из районов боевых действий.

По инициативе русских педагогов, например, уже в марте 1920 г. открылась русская школа в лагере для русских беженцев в Салониках, расположенном во французском военном госпитальном городке. Классы помещались в деревянных бараках бывшей операционной. Зияющие оконные проемы были заклеены бумагой, вместо ученических парт стояли наспех сколоченные столы и скамейки, не было печей для отопления. Было неуютно и холодно. Но школа существовала.

Еще пример. Усилиями русских педагогов в 1920 г. для детей, проживающих в лагере для беженцев в Германии, была открыта прогимназия. Школа помещалась в бараке типа летних дачных построек. Жизнь обрекала учителей и учеников на полуголодное существование. Оплата труда преподавателей черпалась из благотворительных источников, так как все дети были либо сиротами, либо имели неимущих родителей. Зимой к голоду присоединялся и холод. Можно было ежедневно наблюдать, как дети перед занятиями направлялись в лес для сбора шишек и сучьев, чтобы хоть этими, скудными, средствами поддержать тепло в школе.

Нельзя не отметить беззаветную преданность русского учителя своему делу. Учитель, как правило, получал нищенское содержание. В классе он был вынужден обходиться без самых необходимых учебных пособий или готовил их сам во внеурочное время. Правовое его положение тоже оставляло желать лучшего. И тем не менее учитель не оставлял своего благородного дела. Высшую оценку такого подвижнического труда дают многочисленные письма учеников и их родителей.

Распределение школьных учреждений между отдельными странами в общем соответствовало схеме расселения главных беженских масс. Известно, что потоки беженства вливались в Европу тремя путями. С юга, через Константинополь, вместе с отступавшими армиями Деникина и Врангеля шла в 1920–1921 гг. эвакуация и гражданского населения. Другой путь – сухопутный, через прибалтийские государства, где многие и оседали. Третий путь исхода – на Дальнем Востоке, через Владивосток, главным образом в Китай и Маньчжурию. Меры, принятые европейскими правительствами для ограждения себя от голодных толп беженцев, привели к тому, что основные их массы не расселялись более или менее равномерно по всей Европе, а были задержаны и осели на путях своего продвижения: южная группа беженцев – в Турции и на Балканах, по преимуществу в славянских землях; восточная – в прибалтийских государствах, в Польше и Финляндии. В остальные страны Европы проникла первоначально незначительная часть беженцев, более состоятельных или более предприимчивых.

Как известно, численность русских беженцев в Европе ни разу не была установлена какой-либо регистрацией; не существовало и детской статистики (за исключением Королевства Сербии, Хорватии и Словении, а также Латвии и Эстонии). Более или менее верно будет считать, что беженских детей школьного возраста, нуждавшихся в систематической помощи со стороны общественных зарубежных организаций, было 1820 тысяч. По подсчетам Педагогического бюро, к 1924–1925гг. (более ранней статистики не имеется) общее число детей беженцев, обучавшихся в зарубежной русской школе, составляло примерно 12000. От 6000 до 8000 детей обучалось в иностранных школах. Из 12000 учеников 3000 посещали школу национальных меньшинств в лимитрофных государствах, где «русского духа» было не так уж много. Из 9000 учащихся в русской школе только 4380 содержалось полностью в интернатах, остальные жили дома. Эти сухие цифры весьма показательны и печальны. Ведь только треть детей жила в условиях сравнительно благоприятных – материальные и моральные условия жизни в семьях были гораздо хуже условий жизни в школьных интернатах.

В апреле 1923 г. в Праге состоялся Всеэмигрантский съезд русских учителей средней и начальной школы. На съезде было решено создать Объединение учительских организаций за границей. С этой целью выбрали Правление, которому было поручено в течение года объединить русское учительство, находящееся за границей. В первый год работа Правления носила чисто организационный характер. Все усилия были направлены к тому, чтобы из разрозненных педагогических организаций создать объединенную профессиональную. Объединение способствовало созыву ежегодных съездов представителей учительских организаций, имело своей задачей ознакомление с объективным состоянием дел русского просвещения за границей. Правление издавало журнал «Русская Школа за Рубежом».

К июлю 1926 г. в Объединение входили следующие учительские организации: Общество русских педагогов в Болгарии, Союз русских педагогов в Греции, Союз деятелей русской демократической школы на Балканах, секция учителей народной школы при Союзе русских земледельцев, Общество русских преподавателей в Королевстве С.Х.С., Объединение русского учительства в Финляндии, Союз русских преподавателей в Германии, Союз русских педагогов средней и низшей школы в Чехо-Словацкой республике, Объединение русских учителей в Англии, Педагогический совет русской гимназии в Данциге, Профессиональный Союз русских учителей-эмигрантов в Эстонии, а также Союз русских педагогов во Франции. Не входили в Объединение, но поддерживали с ним тесные отношения: Союз русских учителей в Латвии, Ковенское общество русских преподавателей, отдельные группы русских учителей в Италии.

В Правление были избраны А.В. Жекулина – председатель, В.Н. Светозаров, А.П. Петров, В.С. Грабовый-Грабовский, В.А. Ригана; Н.А. Ганс – от Англии, Франции, Бельгии, Германии; Н.Н. Кузьминский – от Латвии, Эстонии, Финляндии.

Кроме того, в апреле 1923 г. на том же съезде было учреждено Педагогическое бюро по делам средней и низшей русской школы за границей, в качестве постоянного педагогического центра. В его состав входило 19 человек, 12 из которых избирались на съезде, а 7 делегировались различными организациями: Союзом Русских академических организаций за границей, Объединением русских учительских организаций за границей, Обществом русских инженеров и техников в Чехословакии, Всероссийским Союзом городов и Российским земско-городским комитетом.

Этот орган, не обладая административными функциями управления, а имея лишь моральный авторитет, должен был выполнять работу по объединению русского школьного дела за границей, а также представительствовать в разного рода инстанциях (до международных включительно), служить справочным центром и содействовать местным учреждениям и учебным заведениям в изыскании средств, необходимых для поддержания русской школы за границей.

В первый состав Педагогического бюро входили: председатель – профессор В.В. Зеньковский, товарищ председателя – А.В. Жекулина, казначей – кн. П.Д. Долгоруков, секретарь – профессор А.Л. Бем; члены президиума: профессор А.П. Фандер-Флит, профессор С.И. Карцевский. В состав бюро входили: М.Д. Аргунова, Д.Д. Гнедовский, М.А. Горчуков, А.И. Данилевский, А.А. Ких, З.А. Макшеев, профессор Н.М. Могилянский, В.В. Руднев (его заместитель – П.П. Юренев), С.М. Рыжков, В.Н. Светозаров, М.И. Соболев, профессор Д.М. Сокольцев, М.Н. Стоюнина (почетная председательница), Ф.С. Сушков. Представителями бюро в различных странах были: в Англии – Н.А. Ганс; в Бельгии – Е.М. Варшавер, в Болгарии – П.Н. Соковнин, в Германии – Ф.Ф. Штейнман, в Финляндии – К.А. Александров, во Франции – П.Е. Ковалевский, в Латвии – В.М. Тихоницкий, в Греции – С.В. Зубарев. Правление располагалось по адресу: Прага, ул. Каролины Светлой, 21.

Конечно, создание зарубежной русской школы в таком масштабе стало возможным нетолько в результате подвижнической деятельности русских учителей и общественных организаций, занимавшихся этой работой и изысканием средств. Это стало реальным также благодаря отзывчивости, которую другие народы проявили к участи детей, оказавшихся в силу трагической судьбы их Родины за ее пределами. Так, по состоянию на конец 1923 – начало 1924 гг. на одну среднюю или начальную школу ежемесячно ассигновалось правительством Чехо-Словакии примерно 250000 франков, правительством Югославии – 450000 франков, Болгарии – 80000 франков. К сожалению, в прибалтийских государствах беженская школа не получила такой поддержки со стороны властей.

Говоря о материальной базе беженской школы, нельзя не упомянуть, что наряду с иностранными существовали и русские источники финансирования – фонды, находившиеся в распоряжении Совещания российских послов в Париже. Размеры этих фондов не могли идти в сравнение с источниками иностранными, но по своему значению они играли огромную роль. Эти средства в основном отпускались через центральную общественную организацию, занимавшуюся делами беженцев, – Земско-Городской комитет (Земгор).

Кроме фондов, немалую роль играли и частные пожертвования. Так, у истоков одной из первых гимназий в Турции, в Галлиполи, где расположились отдельные части Русской армии и собралось около 200–300 детей, стоял командир армейского корпуса генерал А.П. Кутепов и представитель Всероссийского Союза городов С. В. Резниченко. Помощь оказал и барон И.Н. Врангель. Его именем она стала называться. Гимназия просуществовала до августа 1926 г.

В Севастополе был открыт пансион для детей баронессой О.М. Врангель. В 1920 г. пансион эвакуировался в Турцию, где и продолжал свою деятельность.

А.С. Милюкова еще в феврале 1921 г., как председатель Лондонского комитета помощи детям при Российском обществе Красного Креста, организовала сбор посылок с одеждой и продуктами в адрес нуждающихся детей русских беженцев.

В.В. Нератова, жена русского посла в Турции, открыла в 1920 г. гимназию в Константинополе. Гимназия получила название Крестовоздвиженской. Позже, в 1922 г., она была переведена в Болгарию.

В сборе средств на содержание гимназий помогали и видные деятели культуры и искусства. Например, балерина Анна Павлова устроила вечер, сбор от которого (26850 франков) пошел на содержание русской средней школы в Париже. В сборе денег в пользу Афинской гимназии принял участие хор Донских казаков имени атамана Платова. Давали благотворительные концерты в фонд помощи русским детям и знаменитый хор Жарова, и известная исполнительница народных песен Н. Плевицкая, и многие другие.

Разумеется, не осталась в стороне и Русская Православная Церковь – ее роль в деле создания школы в изгнании была огромна. Клирики многое сделали по части сбора денежных средств, возглавляли некоторые общественные организации. Так, среди членов Попечительства о русских детях во Франции едва ли не самым авторитетным было Епархиальное управление Русскими Православными церквями в Западной Европе. А митрополит Евлогий (Георгиевский) стал членом-основателем и почетным председателем этого общества. Перечень подобных примеров можно продолжать очень и очень долго.

* * *

Теперь – поподробнее о деятельности школьных учреждений в первой половине 1920-х годов, то есть в те годы, когда писались удивительные сочинения.

От огромной волны беженцев, докатившейся с Юга России на берега Босфора, к 1924 г. остается около 10000 человек. Остальные осели в странах, более приспособленных для проживания, главным образом – на Балканах. Эвакуировались или закрылись многочисленные русские учреждения. В 1921–1922 гг. Земгор содержал в Константинополе три гимназии (свыше 900 учеников), три училища, десять начальных школ, два детских дома, десять детских садов, площадок, яслей, шесть детских столовых. Их деятельность носила особый характер. Было очевидно, что Константинополь со всеми его ближайшими районами (Принцевы острова, Лемнос, Галлиполи и др.) может служить лишь временным пристанищем на пути дальнейшего расселения русских беженцев. Ни хозяйственные, ни политические условия Турции не позволяли думать о прочном обустройстве здесь русского беженства.

Сообразно с этим, Земгор поставил перед собой задачу: как можно скорее вырвать детей из гибельной обстановки беженского барака и перевезти их в Болгарию, Сербию и Чехо-Словакию. В течение 1922–1923 гг. сеть школьных учреждений в Турции ликвидируется. Старейшая Констатинопольская гимназия была еще в конце 1921 г. переведена в Чехо-Словакию, в Моравскую Тржебову. На ее месте была создана вторая, которая затем дала начало крупным гимназиям в Болгарии – Шуменской и Дальне-Ореховской. Гимназия В.В. Нератовой была переведена в начале 1922 г. в Болгарию; Галлиполийская гимназия также была эвакуирована в Болгарию, в г. Горно-Паничерово; детский дом Российского общества Красного Креста выведен в 1923 г. в Бельгию.

Из прежних многочисленных школьных учреждений остались в Константинополе лишь немногие. В конце 1923 г. продолжали существовать две финансируемые английским благотворительным обществом средние школы – в Буюк-Дере, позднее – в Эренкее (около 200 мальчиков) и на острове Проти (60 девочек). Действовала также одна начальная школа имени баронессы Врангель (32 учащихся).

В связи с тем, что сочинения учащихся двух английских школ для русских мальчиков и девочек включены в книгу, о них необходимо сказать несколько подробнее.

Русская приют-школа British Orphanage for Russian Boys содержалась английским обществом The British Relief and Reconstruction Fund и находилась в окрестностях Константинополя – сначала в Буюк-Дере, но из-за случившегося пожара в марте 1924 г. переведена в Эренкей. Школа, как видно из документов, была прекрасно оборудована. В 1923 г. в приюте насчитывалось 180 мальчиков в возрасте от 9 до 19 лет. Организованная англичанами, школа, однако, по своей программе и языку преподавания осталась чисто русской, хотя большое внимание уделялось и изучению иностранных языков.

Кроме того, ежедневно в течение двух часов дети работали в одной из мастерских: столярной, слесарной, сапожной, переплетной, портняжной, рисования, резьбы по дереву, или обучались садоводству и огородничеству. Внутренняя организация школы соответствовала принципу английских «домов»: все дети разделены на три примерно равные группы – «дома». Во главе каждого такого дома стоял воспитатель (house-master) и его помощник. Им помогали в надзоре за младшими детьми старшие воспитанники (prefects). Считалось, что такое разделение детей на отдельные «дома» создавало дух соревнования между ними во всех остальных областях школьной жизни: в учебных занятиях и спортивных состязаниях, работе в мастерских, дисциплине, содержании в чистоте помещений и личной опрятности и др. Следует отметить особо, что руководители школы придавали большое значение религиозному воспитанию учащихся. Дети воспитывались православными. В школе имелась небольшая церковь, устроенная личными стараниями учащихся.

Вслед за Турцией расскажем и о некоторых русских гимназиях в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев.

Королевство С.Х.С. было одним из первых европейских государств, которое широко открыло двери для русского беженства. Живая память о только что пережитых вместе тяжелых испытаниях в мировой войне побуждала сербов относиться к русским с искренней и горячей симпатией. Общее количество беженцев насчитывало в 1921–1922 гг. около 33500 человек. В 1923–1924 гг. их число уменьшилось до 30000. Состав беженства был своеобразен: значительную (если не большую) его часть составляли военные кадры.

Во главе помощи беженцам стояла Державная комиссия, в состав которой входили как сербы, так и русские. Председатель комиссии – известный сербский государственный деятель Л.Л. Иованнович, члены – академик А.И. Белич и С.Р. Кукич. Другими членами комиссии были русские – М.В. Челноков, С.Н. Палеолог, профессор В.Д. Плетнев и другие. К началу 1924 г. ежемесячно комиссией тратилось на образование русских эмигрантов 2904530 динаров. Из них лишь 770000 шло на содержание студентов, остальные – на среднюю и начальную школы.

Благодаря регулярному учету беженцев, производимому Державной комиссией, известно, что к 1924 г. в стране насчитывалось 4025 детей школьного возраста. Основу русской беженской школьной сети составляли эвакуированные в 1920–1921 гг. три кадетских корпуса и два девичьих института. Все эти учебные заведения полностью содержались за счет правительства. Позже был создан (по инициативе русских общественных организаций) еще ряд учреждений для детей: две гимназии – в Белграде и Кикинде – содержались полностью за счет Державной комиссии, другие – за счет Земгора.

К 1925 г. в Королевстве С.Х.С. содержались такие русские учебные заведения:

I. Учреждения, существовавшие за счет Державной комиссии полностью и находившиеся в ее ведении:

1. Крымский кадетский корпус (Белая Церковь) – общее число учащихся 520; в интернате содержалось 520.

2. Донской кадетский корпус (Билече) – общее число 320; в интернате 320.

3. Русский кадетский корпус (Сараево) – общее число учащихся 310; в интернате

310.

4. Харьковский женский институт (Новый Бечей) – общее число учащихся 250; в интернате 250.

5. Донской Мариинский институт (Белая Церковь) – общее число учащихся 200; в интернате 200.

6. Русско-сербская девичья гимназия (Кикинда) – общее число учащихся 220; в интернате 220.

7. Русско-сербская смешанная гимназия (Белград) – общее число учащихся 250; в интернате 120.

8. Реальная гимназия (Пановичи) – общее число учащихся 150; в интернате 150 человек.

II. Учреждения, субсидируемые Державной комиссией и Земгором и находящиеся в ведении Союза городов:

1. Детский дом в Белграде (1–3 классы) – общее число учащихся 98.

2. Детский дом в Загребе (1–3) – общее число учащихся 61.

3. Детский дом в Земуне (1–4) – общее число учащихся 103.

4. Детский дом в Нови Саде (l–6) – общее число учащихся 99.

5. Детский дом в Панчеве (1–3) – общее число учащихся 47.

6. Детский дом в Сараево (1–4) – общее число учащихся 42.

7. Матурные курсы в Панчеве – 59 учащихся.

8. Школьные группы в Дубровнике – 30 учащихся.

9. Школьные группы в В. Бечкереке – 15 учащихся.

10. Школьные группы в Сомборо – 17 учащихся.

11. Школьные группы в Ерцегнови – 18 учащихся.

12. Школьные группы в Княжеваце – 15 учащихся.

13. Школьные группы в Вршаце – 25 учащихся.

Кроме того, в сеть школьных учреждений Югославии входили три приюта (в Хоповском монастыре, Белой Церкви и Панчеве), которые посещали 67 учащихся и столько же проживали в интернатах при них. Приюты частично субсидировались Державной комиссией и находились в ведении Общества попечения о нуждах сирот и семей воинов.

Всего в Королевстве русские учебные заведения посещало 2916 человек, из них 2157 проживали в интернатах при них. Причем правовое положение русской школы было вполне благоприятным: ей предоставлялись права сербских правительственных школ – при условии внесения в учебный план некоторых изменений, приближавших их к типу «туземной» школы.

Значительное число русских детских учреждений имелось и в Болгарии. По источникам, собранным Земгором, число детей здесь составляло 2400 человек. Известно, что 55 процентов детей были круглыми сиротами или оставившими своих родителей в России.

Начало русской беженской школы в Болгарии относится еще к 1920 г., когда возникли частная гимназия Кононовича в Варне, гимназия в Софии, детские сады с подготовительными школами в Варне, Софии и Плевне. Но полностью сеть школьных учреждений сложилась уже к 1921–1922 гг., после эвакуации в Болгарию нескольких крупных учебных заведений из Константинополя. Сюда были переведены две гимназии и одно сельскохозяйственное училище, расположившиеся в Шумене и Дальнем Ореховце. В Пловдив была эвакуирована принадлежавшая Военному командованию Русской армии Галлиполийская гимназия. Также в Болгарию эвакуируются летом 1922 г. из Измаилии (Египет) воспитанники старших классов Донского Кадетского корпуса.

Охвативший страну экономический кризис, сложное внутриполитическое положение, материальные трудности русских изгнанников – все эти обстоятельства осложняли строительство беженской школы в Болгарии. В таких условиях организация и содержание большей части школьной сети в стране легли главным образом на Земгор. Осенью 1922 г. финансовое положение школы становится катастрофическим. Только ценою величайшего напряжения сил удалось Земгору спасти субсидируемые им школьные учреждения. К середине 1923 г. новое правительство Цанкова, пришедшее на смену кабинета Стамболийского, находит возможность установить регулярное пособие русской школе в 500000 левов. Остальную часть расходов по-прежнему брал на себя Земгор.

Сеть беженских школьных учреждений в Болгарии в 1924 г. представляла собой следующее:

1. Гимназия в Варне – число учащихся 132, из них в интернате 52.

2. Гимназия в Тырново – число учащихся 290, из них в интернате 280.

3. Среднее сельскохозяйственное училище – число учащихся 112, в интернате 112.

4. Гимназия в Шумене – число учащихся 252, в интернате 250.

5. Детский интернат в Софии – число учащихся 20, в интернате 20.

6. Детское общежитие в Софии – число учащихся 15, в интернате 15.

Кроме того, имелись три начальные школы (в Софии и Варне), в которых обучалось 186 человек. В сеть школьных учреждений входили также гимназия Русско-Болгарского Комитета в Софии (119 учащихся) и гимназия В. В. Нератовой в Пищере (152 человека).

Более подробно хотелось бы остановиться на деятельности гимназии в Шумене. Как уже говорилось выше, гимназия была переведена сюда из Константинополя в 1922 г. Она занимала одно из первых мест среди всех средних школ Болгарии – как по количеству учащихся, так и по постановке учебно-воспитательного дела. Гимназия вместе с интернатом помещалась на окраине города в каменном одноэтажном здании бывшей дивизионной больницы. Ощущался острый недостаток в школьных помещениях. Поэтому летом часть уроков проводилась во дворе или в саду. Из-за недостатка средств учащиеся и педагогический персонал сами приводили в надлежащий вид запущенное здание: починили крышу, заштукатурили стены и потолки, сложили печи, вставили рамы. Тем не менее, зимой в школьных помещениях температура падала до 6–7°С. Более половины учащихся старших классов не имели пальто, зимой многие ходили в летних френчах. Если летом 80–90 процентов учащихся ходили просто босиком, то зимой не имеющие обуви вообще не посещали уроки. Случались периоды, когда дети долгое время ходили голодными. Бывали месяцы, когда мясное совсем не давалось, а два раза в неделю обед состоял из одного горячего блюда.

Но, повторим, несмотря на многочисленные материальные невзгоды и лишения, Шуменская гимназия по постановке в ней учебно-воспитательного дела все же выделялась среди других учебных заведений. Она имела полный состав классов, начиная от приготовительного и кончая восьмым, с двумя отделениями – словесным и математическим. Летом 1922 г., после приема Донских кадетов, в гимназии было 336 учеников. Гимназия не испытывала особого недостатка в учебниках и учебных пособиях. Был организован физический кабинет, химическая лаборатория, оборудована больница. Имелась библиотека из 5000 томов.

Первый выпуск учащихся состоялся в январе 1923 г. Было выпущено 57 учеников; в сентябре окончили курс еще 43. Известно, что сначала директором гимназии был А.А. Бейер; до 1928 г. – В.Ф. Коренев; а с 1928 г. директором стал Н.А. Пармонин.

Совершенно исключительную роль в деле помощи русскому беженству играла Чехо-Словакия. Эта помощь определялась не только размерами денежных средств. Поистине историческое значение приобрела так называемая «Русская акция».

У «акции» были свои особенности. В то время как другие страны широко открыли двери для всех беженцев, нуждающихся в приюте, Чехо-Словакия фильтровала их и активно содействовала переселению в свои пределы преимущественно квалифицированных изгнанников. Правительство стремилось регулировать беженский поток в соответствии со своим планом. Общее количество русских не превышало здесь 30 тысяч к началу 1924 г. ЧСР предпочитала сосредоточить у себя лишь определенные категории людей (студенчество, ученых, писателей, земледельцев и др.). Так или иначе, но Прага стала важнейшим культурным и научным центром русской эмиграции.

Первоначальная инициатива «Русской акции» принадлежала президенту Томашу Масарику (1850–1937). Во главе «Русской акции» становится Министерство иностранных дел, в лице ближайшего помощника руководителя ведомства Э. Бенеша – доктора Гирсы, хорошо знавшего Россию. Главная задача заключалась в предоставлении беженцам возможности получить или продолжить образование, приобрести новые практические знания; нужно было всесторонне обеспечить научную деятельность ученых.

Чехословацкое правительство не только открыло для русских детей двери чешской школы всех ступеней; оно предоставило материальную помощь, позволившую создать целую сеть национальных учреждений – от яслей до гимназий и даже высших учебных заведений. О масштабах «Русской акции» можно судить по размерам ежемесячной поддержки, в 1923 году равнявшейся 5000000 крон (2,5 млн. франков). Общими вопросами помощи беженцам занималось все то же Объединение российских земских и городских деятелей в Чехословакии – Земгор. Правительство же действовало преимущественно через профессиональные или иные организации – Союз русских литераторов и журналистов, Академическую группу, Союз учителей и другие.

Сеть русских учебных учреждений в стране была весьма обширна. В нее, в частности, входили:

Русская гимназия в Моравской Тржебове – 545 учащихся (находилась в ведении Министерства народного просвещения);

Русская Реальная гимназия в Праге – 232 учащихся (находилась в ведении Земгора);

Детские ясли в Праге – 10 воспитанников;

Детский сад в Праге – 40 воспитанников.

Кроме того, к 1923 г. в ЧСР имелось 8 высших учебных заведений, 5 из которых (Русский Юридический факультет, Русский Педагогический институт, Русский институт сельскохозяйственной кооперации, Русское высшее училище тех ников путей сообщения, Русские Коммерческо-бухгалтерские курсы) предназначались для русской группы беженцев (все располагались в Праге); еще 3 заведения предназначались для беженцев с Украины.

В апреле 1923 г. педагоги на своем съезде в Праге говорили: «В Чехословакии нет ни одного русского ребенка, который был бы лишен возможности посещать школу». По достоинству это заявление можно оценить лишь вспомнив, как велик был процент детей изгнанников в других странах (Польше, Эстонии, Финляндии, Германии и т.д.), не посещавших школу. Благоприятным было и правовое положение русской школы в ЧСР. Школы получили права соответствующих правительственных школ. А учителя считались состоящими на государственной службе, причем им засчитывался предшествующий педагогический стаж в России.

Как уже упоминалось, в декабре 1921 г. в Чехословакию была эвакуирована из Турции в полном составе (550 учащихся) Константинопольская гимназия Земгора. Для размещения гимназии был предоставлен в Моравии, в окрестностях Тржебовы, лагерь для военнопленных, выстроенный во время первой мировой войны австрийским правительством. Гимназия находилась в 5 часах езды от Праги. Она представляла собой целый городок одноэтажных зданий барачного типа. Вместе со своими классами, дортуарами, квартирами персонала, церковью, лазаретом и мастерскими гимназия занимала свыше 30 строений. Первое время лагерные помещения еще не были надлежащим образом отремонтированы и приспособлены под школу. Министерство иностранных дел Чехословакии ежемесячно отпускало ей около 250000 франков (т.е. втрое больше, чем отпускали, например, Финляндия и Эстония всей сети беженских школ).

Попечительский Совет, возглавлявшийся ранее представителем Союза городов, был в 1924 г. упразднен, и гимназия, оставаясь по-прежнему русским заведением, перешла в ведение Министерства народного просвещения, по своему выбору назначавшего директора. Директором гимназии в то время был А.П. Петров.

К 1923–1924 гг. гимназия имела полный состав – приготовительный и 1–8 классы. Занятия велись по программе, принятой в России еще до революции, но с небольшими изменениями. В число обязательных предметов был включен чешский язык, факультативно изучались английский, французский или немецкий, музыка (рояль или скрипка), ремесла (сапожное, столярное, переплетное), преподавалось рукоделие для девочек. Учебными пособиями гимназия была снабжена в достаточном количестве. Школьная библиотека насчитывала около 10000 томов. Все учащиеся были одеты в форму русских мужских и женских гимназий.

Необходимо отметить, что религиозный аспект был едва ли не важнейшим в системе воспитания Тржебовской гимназии. Отмечалась даже повышенная религиозная настроенность учащихся. Возможно, это являлось особой формой обостренного на чужбине национального чувства. Православная церковь, устроенная в отдельном бараке и оборудованная стараниями самих учеников, являлась центром всей жизни гимназии.

У учащихся гимназии сложились теплые дружеские взаимоотношения с местным чешским населением. В Моравской Тржебове не было ни одного праздника, на который бы жители не пригласили русских гимназистов. Гимназическая команда постоянно участвовала в чешских сокольских состязаниях. Учащиеся совершали много экскурсий. А в 1923 г. летние каникулы 115 учащихся провели в чешских семьях в близлежащих деревнях, городах. При этом ни одна семья не получила за содержание детей ни кроны, хотя были среди них и малоимущие люди.

Теперь – о Русской гимназии в Праге. Начало реформированной реальной гимназии здесь положила открытая в 1921 г. Земгором небольшая школа, насчитывавшая тогда лишь 16 учеников. Но к 1924 г. гимназия уже имела 6 основных и 2 приготовительных класса; общее число учащихся равнялось 232. Нормальной деятельности гимназии мешало отсутствие приемлемого помещения. Ей пришлось расположиться в нескольких зданиях, весьма удаленных друг от друга. Правда, для учебных занятий гимназия располагала прекрасным помещением чешской городской школы (на окраине города, в предместье Страшницы), но она была ограничена временем для проведения уроков – с 4 до 7 часов вечера. Из-за недостатка классных комнат некоторые предметы – физику, историю, рисование, латинский язык и другие – преподавались в студенческих бараках, расположенных также в Страшницах. Из трех интернатов гимназии только один (калмыцкий) находился в Страшницах, второй (для девушек) разместился в центре города, на Градчанах, а третий (для мальчиков) – за городом в Збраславе.

На содержание учеников правительство отпускало 660 крон в месяц на одного ученика. Руководством гимназии принимались все меры к тому, чтобы в летнее время дети полноценно отдыхали и набирались сил. Так, в 1923 г. на летний отдых 96 детей было отправлено в чешские детские колонии и семьи, а также в русскую детскую колонию в Татрах.

По своей программе Пражская гимназия приближалась к чешским реформированным реальным гимназиям. Было сохранено преподавание латинского языка, и вместе с тем была расширена программа по математике, естествознанию, новым языкам. Чешский язык изучался с первого класса. Гимназия тоже имела права правительственной школы. При гимназии имелась библиотека из 6500 томов. Педагоги гимназии были объединены в Русский педагогический кружок. При их участии на средства Земгора издавался едва ли не единственный русский педагогический журнал за границей – «Русская Школа за Рубежом». Директор, педагогический и хозяйственный персонал гимназии назначались Земгором, но утверждались Министерством народного просвещения и Министерством иностранных дел Чехо-Словакии.

Обратимся теперь к другим регионам русского рассеяния. Вдоль западной границы России, от Балтийского до Черного моря, непрерывной цепью расположены окраинные государства, недавно входившие в состав империи – Эстония, Латвия, Литва, Польша, Бессарабия. К моменту отделения здесь существовало немало русских школ всех видов и ступеней, от начальной до высшей, в большинстве своем прекрасно оборудованных, с опытным педагогическим персоналом.

Число беженцев в этих странах относительно невелико. В 1924 г. оно составляло около 200–220 тысяч человек. Казалось бы, что, имея сеть бывших школ, изгнанники без труда могли бы наладить обучение детей. Но действительность оказалась иной. Характерный для вновь образовавшихся государств национализм заставил правящие круги подозрительно относиться к стремлению русских меньшинств сохранить свою национальную культуру и самобытность. И если в Латвии, Эстонии и Финляндии положение беженской школы было все-таки относительно благополучным, то в других странах постепенно нарастали тенденции к разрушению русской школы.

В Финляндии русское население проживало в основном в крупных городах (Гельсингфорсе, Выборге), иногда – в деревнях и поселках, таких, как Райвола. Беженцев к 1924 г. здесь было около 15000 человек. До отделения страны на средства русского правительства тут содержалась группа учебных заведений, в том числе более десяти школ. К1924 г. сохранились лишь гимназия и начальная школа в Гельсингфорсе, лицей в Выборге, реальное училище в Териоках, а также начальные школы в Териоках, Райволе, Вильманстранде, Фридрихсгаме. Правовой статус этих учреждений трудно считать удовлетворительным. Они могли существовать только на положении частных. Ни одно из учебных заведений не давало права поступать в высшие учебные заведения.

Аналогичным было в общих чертах и положение беженской школы в Эстонии. Правовое положение русского национального меньшинства до 1924 г. не было оформлено, хотя Эстония формально и выполнила условия, поставленные Лигой Наций для признания ее независимости, гарантировав в своей конституции права меньшинств на национально-культурную автономию.

Школьная сеть, обслуживавшая русское население, насчитывала к 1923 г. 12 средних школ и 93 начальных (государственных, общественных и частных). Всего в них обучалось 9681 человек. Беженская школа не пользовалась никакой материальной поддержкой со стороны правительственных органов – все содержалось за счет Земгора. Самыми крупными средними учебными заведениями были Гаисальская и Нарвская гимназии. Положение учителей было крайне тяжелым. Они получали 300 марок в месяц – при прожиточном минимуме 6000. Во время каникул, когда труд педагогов не оплачивался, они ради куска хлеба шли на самые тяжелые физические работы – торфяные и сланцевые разработки, погрузку барж и мощение улиц. Не менее тяжелым было и положение учащихся. В школу дети вынуждены ходить за 5 и более верст. Не удивительно, что 27 процентов беженских детей вообще были лишены возможности пользоваться школой. Летом дети разделяли участь своих учителей, работая в поте лица.

Литва, к сожалению, также далеко не всегда обеспечивала достойное положение русского меньшинства – несмотря на то, что конституция 1922 г. утвердила равные права всех граждан вне зависимости от их происхождения, веры или национальности. Из-за недостатка русских школ большое количество детей (более 50 процентов) обучалось в литовских и польских школах. В 1923–1924 гг. в Литве не было открыто ни одной русской школы. Создание средней школы предоставлялось исключительно частной инициативе. Единственная в Литве русская гимназия (в Ковно) находилась в весьма трудном положении.

В Латвии положение беженской школы по сравнению с другими прибалтийскими государствами представлялось относительно устойчивым. Хотя и здесь трудностей было более чем достаточно. Тем не менее, русские школы, особенно начальные, пользовались некоторой материальной поддержкой со стороны властей. Они строились по типу местной латышской школы, которая состояла из двух ступеней – основной (начальной) и средней, с четырехлетним курсом. Обучение в начальной школе было бесплатным и обязательным. Средняя школа имела несколько разновидностей: классическая гимназия с двумя языками, реальная гимназия с латинским языком, неогимназия (без древних языков, но с повышенным требованием к новым языкам и математике), наконец реальное училище (с одним новым языком и с расширенной программой по математике). В 1924 г. существовало 202 основных школы. В них обучалось 11890 детей русской национальности.

Тяжелым было положение русской школы и в Польше. Точных сведений о числе беженцев в этой стране не имеется. Польша благодаря длинной сухопутной границе с Россией служила в 1919–1921 гг. своеобразными воротами в Европу, через которые выбирались огромные массы изгнанников. Здесь в качестве интернированных находились и остатки нескольких Белых армий. По карте расселения русских беженцев в Европе в 1921 г. в Польше числится 600000 беженцев. После 1922 г. их число неуклонно идет на убыль: действуют меры более строгой охраны границ, идет и добровольная и принудительная репатриация в Россию, происходит расселение в другие страны. К 1924 г., по подсчетам самих эмигрантских организаций, число беженцев в Польше не превышает 100000–150000 человек.

На Педагогическом съезде в Праге в 1923 г. в выступлениях представителей из Польши была дана картина полного разрушения русской школы в стране. Из докладов следовало, что этот процесс начался еще в 1918 г. Именно тогда русским школам было предложено перейти на польский язык, оставив родной лишь в качестве одного из предметов. Не подчинившиеся школы были закрыты. Отныне открытие новых школ должно было происходить только по частной инициативе, то есть они не пользовались правами правительственных учреждений и не могли выдавать аттестаты зрелости.

Старые русские школы были лишены своих оборудованных помещений и ютились в малопригодных строениях. Обучение детей велось преимущественно по вечерам. Учебный план был перегружен изучением предметов на польском языке.

Лишь к 1924 г. правовое и материальное положение русских школ в Польше несколько улучшилось. Появились возможности (правда, с трудом воплощенные в жизнь) открытия национальных просветительских и педагогических учреждений с правами государственных школ. Аттестаты таких учреждений формально открывали доступ в высшую школу, но на практике сплошь и рядом лишь затрудняли жизнь юного беженца на чужбине.

Заслуживает внимания и ситуация с беженской школой в Бессарабии. Международные обязательства по отношению к национальным меньшинствам, принятые на себя Румынией перед Лигой Наций, увы, почти никогда не выполнялись. В политике насильственной румынизации Бессарабии, которую проводили власти, русская школа, как главный оплот национальной культуры, понесла наибольший ущерб.

Румынизация школы началась еще в 1918 г. с введения преподавания на румынском языке. Русские школы и библиотеки опечатывались. В 1921 г., когда сеть правительственной русской начальной и средней школы прекратила свое существование, румынские власти и частную русскую школу сделали бесправной, лишая учащихся юридической возможности поступать в высшие учебные заведения. Бывали случаи, когда доведенные до отчаяния учащиеся в одиночку, группами и даже целыми классами делали попытки перейти Днестр. Вот что писала в Педагогическое бюро одна учительница в сентябре 1923 г.: «Положение русской школы в Бессарабии в настоящее время ужасное. Начальная школа вся румынизирована. Поступить в русскую среднюю школу в 1 класс можно лишь пройдя 4-годичную румынскую начальную, причем такое поступление, конечно, истолковывается властями крамольными намерениями». И далее она продолжала: «Русские дети остаются без школы, учителя остались без работы. Ввиду того, что открытие новых русских школ было давно запрещено, то местное русское и еврейское население одно время стало было открывать школы французские, в которых было хорошо поставлено преподавание русского языка и так называемых русских предметов. Румынское правительство запретило тогда преподавание в средних школах русского языка, разъяснив в своем циркуляре, что это не европейский язык. Ни одно напечатанное на русском языке слово не пропускается через границу Бессарабии, а русские книги, еще находящиеся в пределах Бессарабии, немилосердно истребляются». Русская трагедия XX столетия имела, таким образом, и трагическое продолжение – уже в сопредельных землях. И вновь дети оказывались невольными действующими лицами...

Коснемся вкратце положения беженской школы в Китае, который стал центром русской эмиграции на Дальнем Востоке. По сведениям Педагогического бюро, ситуация там по состоянию на 1938 г. была следующей. Все школы Маньчжурии находились в ведении Министерства народного просвещения, а непосредственный надзор осуществлялся учебными отделами провинциальных управлений. Харбин был выделен в отдельную административную единицу, и школы, существовавшие здесь, подчинялись учебному отделу управления Великого Харбина. При отделе состоял русский чиновник, но он выполнял лишь технические поручения и являлся консультантом по отдельным вопросам.

Число школ в Харбине было довольно значительным. Они обслуживали всю массу русского населения, хотя следует отметить, что в связи с продажей КВЖД и отъездом русских отсюда количество учащихся резко снизилось. Некоторые школы закончили свое существование, не имея средств на содержание.

Часть школ содержалась за счет китайского правительства. К ним относились: правительственная гимназия, 9 начальных училищ; кроме того, получали субсидии приют-школа, «Русский Дом», а также гимназия при Бюро по делам Российских эмигрантов. Содержались за собственный счет: 5 начальных школ в Харбине, высшее начальное училище в Затоне, гимназия христиан-адвентистов, два русских реальных училища, Первое коммерческое училище, гимназия Христианского Союза Молодых Людей, женская частная гимназиям. А. Оксаковской, частное реальное училище М.А. Оксаковской, объединенная частная гимназия имени А.С. Пушкина, частная гимназия Дризуля и некоторые другие.

Поскольку ситуация в Китае была нестабильная, то и состояние беженской школы периодически изменялось. В 1937 г. провели реформу обучения, которая отрицательно отразилась на работе русских школ. Тогда же закрылись авторитетные Юридический факультет и Педагогический институт. Вместо них, правда, властями был открыт Коммерческий институт, который числился при Бюро по делам Российских эмигрантов. Но уже по уставу института было видно, что русским его называть можно было лишь формально.

Так проходило становление русской школы за рубежом в первые послереволюционные и последующие годы. В нашем кратком и зачастую печальном обозрении мы привели лишь немногие факты из жизни изгнанников на чужбине. Не коснулись и некоторых регионов русского рассеяния – в частности, Франции и Германии. В отечественных архивах, к сожалению, пока обнаружено слишком мало сведений о постановке школьного дела в этих странах. Одно можно сказать с уверенностью: и там, в признанных столицах эмиграции, педагогические учреждения сталкивались с неимоверными трудностями. Как правило, эти трудности были типологически близки вышеописанным. Верится, что когда-нибудь история преодоления невзгод, выпавших на долю ревнителей русского зарубежного просвещения, будет все-таки написана.

Со второй половины 20-х годов русские финансовые источники стали постепенно иссякать. Правительственная помощь, которая и ранее оказывалась далеко не везде, теперь почти совсем прекратилась. Все это вело к свертыванию сети русских беженских школ во многих государствах, даже в таких, как Болгария, Чехо-Словакия или Югославия. Известен, например, факт, что в середине 30-х годов закрытие грозило Русской гимназии в Праге. Только ценой огромных усилий педагогической общественности удалось гимназию сохранить. Или другой случай: в 1927 г. из-за отсутствия кворума не состоялся очередной съезд русских педагогических объединений. Большинство делегатов не смогло приехать в Прагу за неимением средств.

Все это заставляло педагогические организации предпринимать все новые и новые шаги для привлечения средств на содержание эмигрантских школ. Очень важная во многих отношениях инициатива была претворена в жизнь в 1926 г. Стал проводиться почти повсеместно День Русской Культуры, в ходе которого собирались пожертвования в пользу русских школ. Проведение Дня Русской Культуры было приурочено ко дню рождения Пушкина. Активными участниками празднеств становились и сами дети. Более того, гимназии, как очаги русской культуры, являлись главными инициаторами проведения Дня во многих странах – об этом свидетельствуют разнообразные отчеты. Так, Афинская гимназия стала организатором празднования в столице Греции в 1926 г. Основой программы был концерт, организованный силами самих учащихся. А при открытии праздника директор этой гимназии во вступительном слове сказал знаменательные фразы: «Сохранить национальную культуру – значит спасти нравственное существо человека; только благодаря своей национальной сущности русская культура смогла явиться вкладом исключительного значения в сокровищницу мировой культуры. Если нами, старшим поколением, эта культура воспринята и претворена, то наша молодежь, наши дети еще ждут непосредственного соприкосновения с родной культурой и проникновения ею».

Подчеркнем еще раз, что проведение таких праздников предназначалось в первую очередь для детей. Пожалуй, наиболее образное определение цели Дней Русской Культуры дали устроители той же Афинской гимназии спустя три года: «Сегодня мы собираемся все, рассеянные по всему лицу земли, русские без различия возраста и состояния, без различий партий, дабы в день рождения нашего национального поэта, во взаимном общении, почувствовать себя тесно сплоченной группой детей великого русского народа, силою стихийного исторического бедствия оторванной от родной стороны».

Довольно широкое распространение получило и проведение специального Дня Русского Ребенка. Впервые такой День был организован по инициативе Педагогического бюро по делам средней и низшей русской школы за границей в 1929 г., и отмечался он в течение ряда лет в большинстве стран, где расселились русские эмигранты. День Русского Ребенка проводился, как правило, на Благовещенье. Во время празднования проходили сборы средств на нужды детей – церковные тарелочные сборы и сборы по подписным листам; издавались газеты-однодневки, устраивались лотереи и спектакли под девизом «Дети – детям». Собранные средства поступали в центральный фонд, расположенный в Праге, а оттуда распределялись по соответствующим педагогическим организациям разных стран. Празднование Дня Русского Ребенка проводилось ежегодно вплоть до второй мировой войны. Во всяком случае, в документах Пражского архива имеются сведения о проведении праздника в отдельных странах в 1938 г.

Несколько добрых слов надо сказать и в адрес еще одной общественной организации, которая всегда оказывала посильную помощь детям. Имеется в виду Российское общество Красного Креста и созданный при нем Комитет помощи детям. Красный Крест с первых дней эвакуации принял на себя заботы о детях русских беженцев, оказывая им материальную и медицинскую поддержку. По мере расселения изгнанников по разным странам, Красный Крест также принимал участие в устройстве приютов, детских садов и школ. А Комитет помощи в 1929 г. организовал и провел «Неделю помощи русским детям». Достойно внимания, что помощь детям достигала весьма солидных размеров, о чем свидетельствуют обнаруженные данные за три года. В 1928 г. на это благородное дело было израсходовано 949936 франков, в 1929 и 1930 гг. – 985533 и 1011590 франков соответственно. Даже в 1931 г., когда кризис, переживаемый странами Европы и Америки, болезненно отразился и на русской благотворительности, размеры помощи сократились, но она отнюдь не прекратилась.

Вернемся к сочинениям детей русской эмиграции. Они в течение многих лет хранились в знаменитом Русском Заграничном Историческом Архиве (РЗИА), в составе фонда Педагогического бюро по делам средней и низшей русской школы за границей, куда поступили в 1936–1938 гг. (передавала их А.В. Жекулина). Этотархив был создан нашими соотечественниками в Праге и просуществовал с 1923 по 1945 год. По праву он считался главным учреждением подобного рода во всем Зарубежье и накопил неоценимые сокровища. После окончания второй мировой войны он был вывезен в Россию, распылен по многим хранилищам и засекречен. Только совсем недавно многие ограничения на изучение уникальных документов были сняты. На очереди – тщательное исследование наследия русских изгнанников. Предстоит, видимо, скрупулезно рассмотреть и возможность реконструкции Пражского архива, воссоздания его в том виде, в каком он сохранялся подвижниками на чужбине. У этой идеи, вероятно, будут и противники – тем не менее открытая научная дискуссия на данную тему весьма желательна.

Пражский архив, как уже говорилось, раздроблен. Сочинения же русских детей все послевоенные годы находились в спецхране ЦГАОР СССР. Теперь это – Государственный архив Российской Федерации. Мы публикуем эти поразительные памятники по подлинникам, сохраняя все особенности детских листочков. В книге также помещено около 200 фотографий – они покоятся в различных фондах того же архива.

Мир узнал в XX столетии немало редких по силе документов, написанных теми, кто, едва появившись на свет, тотчас стал участником и жертвой преступных затей взрослых – вспомним хотя бы дневник Анны Франк или блокадные записки ленинградской девочки. Сочинения, некогда доверенные бумаге юными изгнанниками, должны быть столь же широко известны людям; должны быть переведены на многие языки.

Детский жест, детское слово – удивительны. Тут же искреннее и неумелое слово на наших глазах отливается в памятник. Памятник эпохи кровавого русского бунта, «бессмысленного и беспощадного». Памятник трагедии Русского Исхода.

Лидия Петрушева

Предисловие, которому три четверти века

Исключительная ценность и значительность того материала, который был собран в русской гимназии в Моравской Тржебове и издан Педагогическим Бюро под названием «Воспоминания 500 русских детей»¹, побудили Педагогическое Бюро к попытке собрать аналогичный материал по возможности во всех русских школах за рубежом. Говорить о громадном значении этой задачи не приходится: те, кто знаком с изданными нами «Воспоминаниями», хорошо знают, какие богатейшие данные содержат в себе эти детские сочинения – для педагога и для психолога, для историка и для социолога. Я не знаю, что может сравниться с этими детскими сочинениями – в их простодушных описаниях событий последнего времени; я не знаю, где отразились эти события глубже и ярче, чем в кратких, порой неумелых, но всегда правдивых и непосредственных записях детей? Погружаясь в эти записи, мы прикасаемся к самой жизни, как бы схваченной в ряде снимков, мы глядим во всю ее жуткую глубину... Собрать этот материал в возможно большом объеме и сохранить его для будущего – такова была задача, которую себе поставило Педагогическое Бюро.

Для нас было совершенно ясно, что единственно допустимой для этого формой является та, которая была принята в Тржебовской Гимназии, где детям было предложено написать сочинение на тему «Мои воспоминания с 1917 г.». Конечно, эта форма имеет большие дефекты, ибо она ставит перед детьми очень широкую и неопределенную задачу, в силу чего обработка материала крайне затруднительна. Метод анкеты, с однообразными вопросами и допускающими вследствие этого сравнение – ответами, был бы удобнее, но он лишил бы детей свободы и непринужденности, столь необходимых в этом случае. Метод анкеты дал бы в наше распоряжение ряд детских высказываний по одним и тем же вопросам, но он не дал бы нам возможности заглянуть в детскую душу так, как это возможно для нас в свободных изложениях детей. Сохранить всю непосредственность детских переживаний, дать им полный простор в выявлении того, что особенно близко каждому из детей, важнее, чем добиться большей доступности материала для обобщающего исследования. Но кроме этого методологического мотива, другие, более глубокие и педагогически более ответственные соображения побудили нас остаться при форме, избранной в Моравской Тржебове: раны, нанесенные детской душе всеми событиями последних лет, так глубоки, так свежи, что прямое прикосновение к ним совершенно недопустимо. Даже и свободная запись воспоминаний иногда вызывала у детей мучительное чувство, как это видно из сочинений; впрочем, должно сказать, что в подавляющем большинстве случаев эта запись не только не растравляла ран, но даже способствовала вдумчивому анализу пережитого. Во всяком случае, свободная запись воспоминаний наименее тяжела для детей, наименее опасна для их психического здоровья.

Предложение Педагогического Бюро встретило сочувственный отклик почти во всех русских школах, и мы в настоящее время располагаем немного более чем 2400 детских сочинений. Даже беглое знакомство с этим материалом убеждает в том, что он требует разностороннего изучения и содержит в себе богатейшие данные по целому ряду вопросов нашего времени. Не имея возможности организовать это всестороннее изучение материала, Педагогическое Бюро признало, однако, совершенно необходимым выпустить теперь же небольшую книгу, посвященную нашим детям, положив в основу книги материал детских сочинений. Нам хотелось прежде всего дать общий очерк материала, зафиксировать некоторые характерные и яркие черты его; к этому очерку естественно было присоединить несколько статей, посвященных разработке отдельных сторон материала. Для правильной ориентировки в вопросах, возникающих при этом, мы считали необходимым ввести в книгу очерк, не связанный прямым образом с детскими сочинениями, но имеющий чрезвычайное значение для оценки положения детей в эмиграции, – именно сводку статистических данных, касающихся детей эмиграции.

Выпуская в свет эту книгу, мы очень хорошо сознаем всю недостаточность ее в отношении к материалу, которым мы располагаем, но мы надеемся, что и то, что содержит в себе книга, ставит с полной ясностью общественно-педагогические вопросы, на разрешение которых должно обратить все наши силы. Неотложность и исключительная важность этих вопросов побуждает нас предложить вниманию русского общества настоящую книгу, не откладывая ее на дальнейшее. Время не ждет, жизнь идет безостановочно вперед, и мы должны поспевать за ней. Ut desint vires, tamen est – necessauia voluntas!² Мы не спрашиваем себя, найдутся ли силы у всех нас для решения задач, которые ставит нам время, но мы хотим способствовать ясной и вдумчивой постановке этих вопросов. Пусть слабы наши силы, но мы должны найти в себе волю к тому, чтобы сознать, чего требуется от нас жизнью.

Председатель Педагогического Бюро проф. В.В. Зеньковский