Торжество 500-летия со дня блаженной кончины преподобного Сергия

Торжество пятисотлетия со дня блаженной кончины Преподобного Сергия

«Один раз, глубоким вечером, преподобный стоял в своей кельи на своем обычном правиле и молился о братьях монастыря, да Господь поспешит им, как выражается жизнеописатель, «во обхождениях дневных и предстояниях»: вдруг слышит он зовущий его голос: «Сергий!“ Удивляясь необычному в ночи зову, он сотворил молитву и открыл оконце кельи, чтобы видеть: кто зовёт. И вот видит он чудное видение: на монастыре пред ним необыкновенный свет, который был ярче даже дневного света; а голос в другой раз возглашает: «Сергий! ты молишься о своих чадах, и Господь принял твою молитву, – смотри, какое множество иноков сошлось во имя святой и живоначальной Троицы в твою паству и под твое руководство». Преподобный Сергий посмотрел, – и видит множество птиц «зело красных», которые не только наполняли весь монастырь, но летали и кругом его. Голос сказал: «как видишь ты этих птиц, так умножится стадо учеников твоих, и по тебе не оскудеют они, если восхотят последовать стопам твоим“¹.

Пять веков с той поры непрерывно исполнялось и исполняется пророчественное видение. Скудная обитель Сергиева возросла в знаменитую лавру, которая никогда не оскудевает иноками и неизменно привлекает к благодатной гробнице Преподобного многие тысячи православных благочестивых людей, желающих, по мере сил своих, последовать стопам его, а в только что минувший знаменательный день, посвященный памяти Преподобного, чудное видение как-бы снова повторилось на наших глазах. Никогда обитель Сергиева не видела у себя такого великого сонма святителей и иноков и всякого рода православных людей, как в этот приснопамятный день. Как чудесные птицы видения слетелись они сюда обильными стаями со всех концов Руси великой, наполнили священную ограду обители и оживленно парили кругом её. Не «зело красны» в большинстве своём были эти птицы по внешности: в убогих армяках и понёвах, в потрёпанных лапотках, согбенные под тяжестью котомок, не могли они привлечь чьего-либо взора своею красотою: но «зело красны» они были тою горячею верой, которая побудила их пройти сотни и тысячи вёрст, которая дала им силу и твердость безропотно перенести все лишения долгого и скудного пути, которая ярким пламенем све­тила в их благоговейном взоре, устремлённых на святыню, очей, в их кротком умилённом слове, и в широком взмахе их дрожащей руки, совершавшей крестное знамение.

Раннее утро 24-го сентября, – канун великого Дня. После очень холодной ночи, густая туманная мгла окутывала посад и его окрестности и тяжёлые, со свинцовым оттенком, облака заволакивали почти весь небосклон; но стоило лишь солнечным лучам прорваться блестящей полосою, как мгла рассеялась и тучи разбежались и засиял прекрасный теплый день. И тем ярче казалось сияние солнца, тем отраднее было встретить горячую ласку его лучей, что заблестело оно после туч и тумана. Невзгоды и бедствия, материальные и нравственные, нередко так омрачают народную жизнь, что петь в ней как будто никакого просвета и представляется она лишь сплошною серою картиной, почти непроглядного, духовного тумана; но случится как-нибудь нежданный-негаданный толчок и вдруг проснется задремавший богатырь и явит такую силу, развернёт такую мощь, что сущим ничтожеством покажутся все его прежние невзгоды. Один такой момент духовного пробуждения и просветления стоит подчас

целых десятков лет обычного застоя и благо тому народу, которому часто выпадает на долю переживать подобные моменты. Тем и дорого было недавнее лаврское торжество, что его смело можно признать одним из таких знаменательных моментов в нашей народной жизни. Чего-чего не писали и не говорили в последнее время о печальном религиозно-нравственном состоянии русского парода. Тлетворные влияния разных незваных проповедников, и иностранных и отечественных, настолько будто бы поколебали его, что почти совсем утратил он свою исконную православную веру и если прямо не пошёл еще по стопам своих лжеучителей, то стоит на распутии, одолеваемый сомнениями, равнодушный ко всему, что прежде считал святыней, и почти готовый остаться безо всякой веры. Но вот ему напомнили о дорогом и близком его сердцу великом праведнике и встрепенулся могучий богатырь и показал он миру, что сильна еще в нём вера православная и не утратил он способности всецело отдаться высокому религиозному порыву. В великий день вся стомиллионная Русь едиными устами и единым сердцем слилась в горячей молитве к своему благодатному заступнику. По всем концам её необъятной шири пронесся торжественный звон, пошли крестные ходы, раздались молебные пения. Но нигде, конечно, этот мощный под ём народного духа, этот высокий религиозный порыв, не выразился с такою силой, как в сердце России – в первопрестольной Москве и подле той святой обители, которую Преподобный Сергий избрал местом и трудов своих подвижнических и своего упокоения.

Еще с 23-го числа в Сергиевском посаде стало заметно не обычное оживление. Тысячи народа с каждым железнодорожным поездом прибывали из Москвы, а по всем шоссейным и просёлочным путям, в особенности же по московской и Владимирской дороге, тем временем тянулись нескончаемые вереницы пеших богомольцев и богомолок. Гостиницы монастырские и частные быстро наполнялись и не много было в посаде таких домов и квартир, обитатели которых не приютили бы у себя на это время каких-либо своих родных или знакомых. Раскрыл свои двери и лаврский большой странноприимный дом, только что отстроенный и освященный ко времени праздника, для безмездного приюта и ночлега бедному люду. Подле этого дома, а также и на прежнем обычном месте у трапезной церкви, поставлены длинные столы, за которыми, в несколько смен, усаживаются обоего пола богомольцы и, по священному завету милостивого страннолюбца преп. Сергия, получают здесь в определенное время даровую трапезу, состоящую из щей и каши, кроме хлеба и кваса. Улицы и площади посада, благодаря постоянно прибывающим отовсюду толпам, с каждым часом становятся многолюднее и оживленнее. Богомольцы толпятся у базарных лавок, покупают себе образки, чётки и назидательные книжки и с напряжённым вниманием рассматривают в святых воротах развешанные картины, изображающие разные события из жизни преп. Сергия, или из истории знаменитой лаврской осады. Какой-нибудь грамотей с набожной важностью прочитывает вслух находящиеся под картинами надписи, а собравшиеся подле него слушатели тотчас же спешат поделиться впечатлениями, или скромно, с сокрушённым вздохом, высказывают в общее назидание свои благочестивые размышления. В стенах монастыря вереницы богомольцев тянутся по церквам и соборам, благоговейно созерцая лаврские святыни и преклоняя колена пред святыми мощами угодников Божиих. Тихою сердечною верой и мирным благочестивым настроением веяло от этих простых людей; но невольно чувствовалось, что под этою скромной и часто убогой оболочкой таится великая сила, которая несокрушимо-твердо вынесла и способна вынести всякие невзгоды, как легко и благодушно несёт она тяжелую котомку своего добровольного подвига.

Когда при голубых небесах и ярком блеске солнечных лучей наступило утро 24-го числа, весь посад принял весёлый праздничный вид. Дома разукрасились флагами, а Московская улица и путь, ведущий через площадь к монастырским воротам, были усыпаны песком, или цветами и зеленью. И местные жители, и московские приезжие, и пешеходы-богомольцы, как из окрестных деревень, так и из дальних губерний, все потянулись почти сплошною толпою к окраине посада по направлению к Москве. Народ расположился по обеим сторонам дороги; не только все окна попутных домов, но часто даже заборы и крыши были заняты людьми; а многие толпы двинулись совсем за город и пестрыми живописными группами рассыпались по московскому шоссе на пространстве четырёх или пяти вёрст за посадом. Вся эта народная масса в торжественно-благоговейном настроении часто и напряженно устремляла свои взоры вдаль по шоссе: она ждала оттуда появления тех мирных крестоносцев, которые, три дня тому назад начав свой славный семидесятиверстный путь, в двенадцать часов должны были приблизиться к воротам лавры. И было что посмотреть при встрече этого знаменитого крестного хода! Кого сподобил Господь быть участником или свидетелем этого чудного зрелища, тот никогда, конечно, не забудет пережитых им высоких впечатлений. Не красивую только торжественную церемонию представлял собою этот ход; нет, со стороны торжественности он совсем не поражал зрителя, как что-либо грандиозное. Москва, по крайней мере, часто видала и видит крестные ходы с большим количеством и хоругвей и духовенства; в нём не было даже и того, что, на взгляд москвича, составляет как бы необходимую принадлежность всякого торжественного крестного хода, – не было видно во главе его ни архиерея, ни архимандрита. Но при всем том можно смело сказать, что другого столь же величественного хода никому из зрителей никогда не удавалось видеть на своём веку. Не в размерах и блеске процессии заключалось его величие, а в необычайном подъеме религиозного духа, в том, почти до восторга доходившем, возбуждении, каким дышала вся составлявшая его народная масса, и которое производило на зрителей неотразимое потрясающее впечатление. Это был всенародный молитвенный подвиг, в котором обычная форма крестного хода послужила лишь пунктом, подле которого сосредоточился и в котором нашёл себе выражение высокий религиозный порыв. Прежде чем священная процессия впервые показалась из-за леса, впереди её неслись уже торжественные звуки песнопений, – то пел огромный женский хор, составившийся из богомолок. Опираясь на длинные палки, с котомками на плечах, шли они большою тесною толпой. Забыли они всякую усталость минувшего долгого пути, забыли холодные ночи, которые многим из них пришлось проводить под открытым небом. С какою-то необычною величавостью мерно шествуют они, вперив благоговейный взор в сияющие на солнце золочёные главы святой обители. Как будто ничего другого не видят они, кроме этой влекущей их к себе святыни, а из глубины благочестивого сердца несется тем временем вокруг по полям их восторженная громкая песнь: «преподобие отче Сергие моли Бога о нас!“ Немного спустя двигается большая толпа мужчин-богомольцев в том же восторженном настроении и с тем же громким пением священных песнопений, а далее еще толпа, составляющая из себя смешанный хор мужчин и женщин. Всё это идёт и поёт, потому что проникнуто глубоким религиозным чувством, которое в молитвенных песнопениях находит для себя наилучший исход. Никто не составлял и не обучал этих хоров; они составились сами собою, по естественному побуждению благочестивой души, а регентом у них выступал или один из псаломщиков, или какой-нибудь странник и юродивый. Несколько таких юродивых идут с крестным ходом от самой Москвы и особенно выделяются из числа их те, которых народ зовёт отцами: Антонием, Феодором и Иоанном. К этим трём народ относится с особенным почтением и, постоянно окружая их густою толпой, под их руководством поёт священные песни, или слушает их громкое чтение акафиста преп. Сергию. Все эти трое юродивых идут босыми, а Антоний окован еще тяжелыми веригами: на груди и спине его висят на толстой цепи большие чугунные кресты, а пояс, руки и ноги окованы железными полосами. За восторженными поющими толпами, за этими странниками и юродивыми, показываются наконец и хоругви крестного хода. Плавно колыхающийся длинный ряд их, украшенный гирляндами цветов, сияя золотом и сверкая блеском драгоценных камней, под приветливыми лучами встречного солнца представляет в высшей степени красивую картину. Всех хоругвей можно насчитать свыше пятидесяти: впереди несут те из них, которые в десяти верстах от посада присоединились к московскому ходу от городов Владимира, Суздаля и Коврова, а также драгоценные, украшенные цветами и снабжённые соответствующими надписями, хоругви, приносимые в дар Троицкой-Сергиевой лавре от Владимирских крестьян, от Нижегородского купечества, от Московских хоругвеносцев, от Павловского посада и Богородска. Затем уже тянется длинный ряд Московских хоругвей от кремлёвских соборов и храма Христа-Спасителя. Более тысячи хоругвеносцев, московских и иногородних, в красивых темно-зелёных и синих кафтанах, украшенных позументом и разноцветными кушаками, с благоговейным спокойствием выполняют свой тяжелый подвиг и толпою окружают каждую хоругвь, всегда готовые сменить кого-либо из своих утомившихся товарищей. За хоругвями следуют: два больших хрустальных креста, сооруженные но образцу так называемых «Корсунских» крестов, находящихся в Московском Успенском соборе, и приносимые в дар лавре от некоторых московских торговцев; иконы: Свят. Алексия – из Чудова монастыря, свв. Петра, Ионы и Филиппа – из Успенского собора, прей. Андроника – из Андрониева монастыря, св. Стефана Пермского – из московской 1-й гимназии, копия Иверской иконы Божией Матери – из Иверской часовни, чудотворная икона Спасителя – из часовни Давыдовой пустыни, преп. Саввы Сторожевского – из Саввина Звенигородского монастыря, копия с находящейся во Владимирском соборе чудотворной иконы Владимирской Богоматери, приносимая в дар лавре от жителей города Владимира, и чудотворная икона Смоленской Богоматери из города Коврова. Священная процессия завершается длинным рядом духовенства московского замоскворецкого сорока: впереди идут псаломщики с пением священных песней, а за ними диаконы и священники, имея во главе своей двух благочинных: свящ. Н. А. Копьева и протоиереё А. А. Доброгорского. в видах соблюдения должного порядка крестный ход сопровождается воинскими и полицейскими чинами. Впереди его едет верхом на коне московский вице-губернатор Боратынский и взвод казаков, а по бокам и сзади следует уездная полиция и конные жандармы. Растянувшаяся длинною лентой процессия замыкается рядом экипажей, фургонов и линеек и новыми толпами пеших богомольцев. При первом появлении крестного хода загудел весь посад торжественным колокольным звоном, а встречныя1!толпы народа благоговейно падали на колена, часто со слезами на глазах осеняли себя крестным знамением и спешили присоединиться к священной процессии. Вблизи посада вышло на встречу крестному ходу и примкнуло к нему с своими хоругвями духовенство всех семи посадских церквей; на нем были белые полотняные облачения с полотняными же синими крестами и позументами, устроенные по образцу того облачения, в котором совершал божественную литургию преп. Сергий и которое хранится доселе в числе лаврских святынь. У железнодорожной будки, где шоссе пересекается линией железной дороги и где почти сейчас уже начинается улица посада, крестный ход ожидала новая встреча. Здесь к нему присоедини­лось старшее московское духовенство: благочинные и члены консистории, имели во главе своей архимандрита Знаменского монастыря Сергия и протоиерея кафедрального храма Христа-Спасителя А. И. Соколова. Здесь же, по правой стороне дороги, стояли воспитанники Вифанской духовной семинарии с своим о. инспектором, встретившие приближающуюся святыню стройным пением тропаря преподобному Сергию. Когда крестный ход, как бы олицетворяя собою всю православную Москву и её окрестности, пришедшие на молитвенное поклонение своему великому печальнику и заступнику пред Богом, вступал в посад и медленно шествовал по московской улице, святая обитель Сергиева торжественно выступала ему на встречу. Из лаврского Троицкого собора с хоругвями и иконами вышла монашествующая братия в блестящих золотых облачениях, имея в руках красные зажжённые свечи. Во главе этого встречного хода шествовали собравшиеся на праздник святители: епископ Христофор, настоятель Воскресенского монастыря, архиепископы: Феоктист – Рязанский и Зарайский, Ионаоан – Ростовский и Ярославский, Феогност – Владимирский и Суздальский и Савва – Тверской и Кашинский и затем сам священно-архимандрит Троицкой Сергиевой лавры, митрополит Леонтий. Преосвященные архипастыри остановились у святых ворот лавры, а лаврский крестный ход, с преосвящ. Архиепископом Феоктистом во главе, вышел из монастыря на встречу московскому ходу к посадской Пятницкой церкви, где к нему примкнули хоругви, иконы и духовенство всех других, зависимых от лавры обителей, а именно: Вифанского монастыря с иконою Тихвинскою Божией Матери, Гефсиманских пещер – с чудотворною иконой Богоматери Черниговской, Махрищского монастыря с иконою преп. Стефана, пустыни Параклита и Боголюбской Киновии. в двенадцать часов многотысячная толпа, сплошною массой покрывавшая всю мона­стырскую площадь, заколыхалась и набожно стала осенять себя крестным знамением : но спуску горы, на ближай­шем повороте дороги, показались первые хоругви московского хода. Соединившись у Пятницкой церкви с монастырскою святыней и братией, величественная процессия, имея во главе своей преосв. Архиепископа Феоктиста, среди массы народа и расставленных шпалерами войск Троице-Сергиевского батальона, при не умолкавшем колокольном звоне и торжественных звуках военного оркестра, игравшего «Коль славен“, в половине первого часа подошла к воротам лавры. Здесь крестный ход встречен был Высокопр. Леонтием с остальными святителями, который, после краткой литии, осенил святым крестом и окропил народ святою водою на все четыре стороны. Лаврские хоругви стали затем по сторонам и пропустили весь московский ход внутрь монастыря. Само собою разумеется, что в небольшом Троицком соборе не могла вместиться вся принесенная святыня; туда внесены были лишь шесть хоругвей и икона Святителя Алексия, а все остальные иконы и хоругви были поставлены в соборе Успенском. По вступлении духовенства в Троицкий собор, владыка- митрополит прочитал молитву преподобному Сергию и затем сделал обычный отпуск. Тотчас за крестным ходом лаврские ворота были затворены и оцеплены полицией и жандармами. В этот вечер до половины всенощного бдения, а также во весь следующий день 25-го числа и во все утро 26-го числа, до времени возвращения крестного хода обратно в Москву, вход внутрь монастыря дозволялся лишь почетным лицам, участникам в богослужениях или крестных ходах и тем, кому от лавры или духовной академии выданы были особые билеты. Благодаря такому порядку, во все время праздничных дней очень немного народа успевало проникнуть внутрь монастыря и когда напр.: царь-колокол торжественно гудел, призывая ко всенощному бдению, лавра казалась почти совсем пустою. Куда же делись с своими юродивыми те восторженные толпы пешеходов – богомольцев, которые своим высоким религиозным настроением и священными песнопениями составляли лучшее украшение московского крестного хода? Куда делись эти труженики, совершившие подвиг семидесяти-вёрстного пути и под открытым небом претерпевшие холод ночлегов, чтобы только сподобиться поклонения лаврской святыне? К числу почетных лиц они, конечно, не принадлежали; билетов им никто не выдавал, а потому и остались они пока, и оставались большую часть праздника, за воротами обители, за туго натянутыми канатами, за цепями полицейских и жандар­мов, лишь через стены лавры устремляя свой взор на кресты её соборов. Не мало горьких слов по поводу этой меры слышалось в пароде и нельзя не сознаться, что она производила грустное впечатление на большую часть даже и тех, которые сами пользовались свободным доступом в монастырские ворота. Эта мера казалась чрезмерною и совершенно не соответствовала всенародному характеру и значению великого праздника. Как в ночь на 25-е число, когда народ допускался для поклонения святыне, так и во все остальное время праздника открытые ворота лавры, конечно, никому не причинили бы вреда. Само собою разумеется, что монастырские храмы не вместили бы всей народной массы; по она по крайней мере чувствовала бы себя вблизи святыни, молилась бы на стены соборов, на хоругви и иконы, устанавливавшиеся по аллеям, и слушала бы доносившиеся до неё отрывочные звуки совершавшегося в храмах богослужения, а главное, – без нужды не оскорблялась и не раздражалась бы, видя, что ее не пускают даже и в ворота той святой обители, к которой пришла она, претерпевая всякие лишения, из-за многих десятков, а иногда и сотен верст. Как бы то ни было, но монастырские ворота пока оставались запертыми и море человеческих голов волновалось и шумело лишь за стенами обители. Каких только типов, каких только костюмов не было в этой многотысячной толпе! Наверное, все русские губернии имели здесь своих представителей. При взгляде на эту толпу, на эти мелькавшие в ней расшитые сарафаны и своеобразные головные уборы, мне почему-то пришли на память слова поэта:

«Слух обо мне пройдет по всей Руси великой»,

«И назовет меня всяк сущий в ней язык ».

Если кто, думалось мне, всего более имел бы права сказать о себе подобные слова, то, конечно, тот великий праведник, память которого собрала теперь сюда эту все­российскую толпу. Но такие самоуверенные, гордые слова не могли иметь места не только в устах, но даже и на мысли смиренного подвижника. Не сам он о себе, а Господь устами псалмопевца сказал о нем: «в намять вечную будет праведник » (Пс. 3:6) и вот уже пять веков исполняется на нем непреложное обетование Божие и теперь, исполняя тоже обетование, шумит и волнуется пред вратами святой обители многотысячная толпа.

Между тем в лавре началось давно уже священное торжество. В 8 часов утра 24-го числа, в Троицком соборе, о. наместником арх. Павлом совершена была заупокойная литургия с панихидою, за которыми обитель молитвенно помянула всех своих прежде отошедших братьев. Для такого поминовения составлен был особый синодик, в котором, начиная с родителей самого Угодника Божия, перечислен весь род его; все настоятели Сергиевой обители; жизнеописатели преподобного – иноки Епифаний и Пахомий; его блаженные сподвижники; иноки – воины Пересвет и Ослябя; Авраамий Палицын, Симон Азарьин, Арсений Суханов и др. После этого заупокойного богослужения состоялась встреча Московского крестного хода. – В три часа пополудни совершена была малая вечерня, после которой владыка-митрополит со всеми преосвященными и с многочисленным собором архимандритов и иеромонахов вышли на средину храма для молебного пения, при чем акафист преподобному Сергию читали но частям все архиереи. После молитвы, о. ризничий лавры подал Высокопр. Леонтию изданное им евангелие святителя Алексия и владыка, обратясь с амвона к народу с несколькими словами относительно значения этой книги, возложил ее на мощи преподобного. Воспроизведенное путем фототипии евангелие святителя Алексия представляет собою не только важный памятник древнерусской письменности, но вместе и великую святыню. По словам Высокопр. Леонтия в предисловии к изданию, «это – плод, подвига и снискания разума великого всероссийского святителя, который, в заботах об единомыслии в русской православной церкви, приложил свое глубокое знание греческого языка к тому, чтобы дать верующим наиболее точный перевод Нового Завета на язык общедоступный славяно-русскому миру. Это – труд, по достоверному преданию, писанный собственною рукою этого великого святителя и учёного мужа XIV столетия. Таким образом не только перевод, но и самое письмо этого памятника принадлежат великому всероссийскому святителю“. Побуждение, руководившее Высокопреосвящ. владыкою при этом издании, прекрасно выражено в том воззвании, каким он оканчивает свое предисловие. Упомянув о том, что святи­тель Алексий был наставником и другом преподобного Сергия, владыка говорит: «Преподобне отче Сергие! Благоговея пред величием души Твоей и пред этой священной дружбой, я, как преемник по игуменству в обители Твоей, не нахожу ничего благопристойнее для почтения Твоей исторической памяти, как возложить на Твою гроб­ницу этот «Новый Завет», переведенный и переписан­ный собственною рукою великого всероссийского митропо­лита и святителя Алексия, Твоего наставника и друга». Принесенный в дар обители экземпляр переплетен в бархат, сплошь унизанный искусственным жемчугом и камнями, так что и по внешнему своему виду он пред­ставляет точное подобие подлинника, который украшен жемчугом и драгоценными камнями усердием московского митрополита Платона.

В шесть часов вечера раздался торжественный звон ко всенощному бдению и в это самое время улицы и площадь посада огласились восторженными кликами народной массы: то прибыл на праздник из Москвы её Августейший генерал -губернатор, Великий Князь Сергий Александрович с своею Августейшею супругою Елизаветою Фёдоровной. Владыка встретил их, по обычаю, в дверях собора со святою водою и тотчас же началось всенощное бдение, продолжавшееся до десяти часов. Богослужение в Троицком соборе совершал Высокопр. митрополит Леонтий в сослужении Высокопр. Феогноста, архиепископа Владимирского, причем прочитано было житие пр. Сергия, составленное митрополитом Филаретом, а после величания и чтения евангелия началось поклонение святым мощам преп. Сергия с елеопомазанием. К этому времени ворота лавры отворились и народ допущен был к поклонению святыне. Все подходившие к мощам преподобного получали в благословение от обители книжку, или образок, или благословенный хлебец, которых было заготовлено для раздачи до 30,000 штук. Раздача производилась в западном притворе собора, куда направляли всех богомольцев после елеопомазания. Поклонение народа святым мощам и сопровождавшая его раздача священных предметов, при чередовавшихся священнослужителях, продолжались всю ночь до самого утра. Кроме Троицкого собора всенощные бдения совершены были в Успенском соборе – Архиепископом Ярославским Ионофоном, в трапезной церкви – Архиепископом Рязанским Феоктистом и в академической церкви – Архиепископом Тверским Саввою в сослужении преосв. епископа Христофора. С наступлением темноты вся лавра и монастырская площадь были в этот вечер и в следующий роскошно иллюминованы. На святых воротах и на митрополичьих покоях, где остановились Их Императорские Высочества, горели большие щиты; но наиболее эффектное зрелище представляла собою в этом случае лаврская колокольня. По нижнему ярусу её, па южной, обращенной к Троицкому собору, стороне горели из разноцветных стаканчиков слова: «Преподобне отче Сергие, моли Бога о нас“. С третьего яруса распространялись лучи электрического солнца, а крест на вершине колокольни сиял сплошною линией эдисоновских лампочек². Оживлённые толпы народа беспрепятственно входили и выходили чрез монастырские ворота, спокойно прогуливались внутри лаврской ограды, любуясь иллюминацией, и нигде не видно было ни малейшего беспорядка.

В день памяти преподобного Сергия в соборах и церквах лавры совершено было восемь ранних и четыре поздних литургии. В Троицком соборе позднюю литургию совершал Высокопр. митрополит Леонтий в сослужении архиепископа Владимирского Феогноста, при пении хора чудовских певчих. Слово произнесено было ректором академии, архим. Антонием³. За богослужением в этом соборе присутствовали: Их Императорские Высочества Великий Князь Сергей Александрович и Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна с лицами свиты, государственный контролер, д. т. с. Т. И. Филиппов, товарищ обер-прокурора Св. Синода, т. с. В. К. Саблер, командующий войсками московского округа, генерал-адъютант А. С. Костанда, и. д. московского губернского предводителя дворянства, кн. Трубецкой, московский губернатор, д. с. с. Д. С. Сипягин, вице-губернатор Боратынский, начальник моек, жандармского управления, генерал-лейтенант Шрамм, и многие другие высокопоставленные лица. В Успенском соборе литургию совершал Высокопр. архиепископ Ярославский Ионафан, а в трапезной церкви – Высокопр. архиепископ Рязанский Феоктист; в том и другом храме пели хоры певчих лавры. Четвертая поздняя литургия в этот день совершена была одновременно с лаврскими в домовой церкви Московской духовной академии. Здесь богослужение совершал Высокопр. Савва, архиепископ Тверской, в сослужении преосв. епископа Христофора. Оба эти архипастыря стояли некогда во главе московской академии в должности ректора. На правом хоре академической церкви пели во время этой литургии студенты академии, а на левом – воспитанники Вифанской духовной семинарии. В первом часу пополудни, по окончании богослужения в Троицком соборе, двинулся торжественный крестный ход вокруг стен обители. По необычайным размерам и блестящему составу своему, этот крестный ход представлял собою такое величественное зрелище, какие редко выпадают на долю не только скромному посаду, но даже и столицам. В этой грандиозной процессии соединились все хоругви и иконы, принесённые в московском крестном ходе, с местными святынями лавры, посада, Вифании, скита и Махры. Шествие открывалось длинным рядом хоругвей лаврских, посадских, иногородних и московских, которых можно было насчи­тать теперь более шестидесяти. Кроме икон, прибывших в лавру с московским ходом, теперь несены были еще иконы лавры, скита, Вифании и Махры. в числе лаврских святынь обращали на себя особенное внимание: посох преподобного Сергия, который несён был одним из старших лаврских иеромонахов, и две келейные иконы преподобного с изображениями Богоматери и святителя Николая. Хоры чудовских и лаврских певчих сопровождали процессию в своих красивых парадных кафтанах. Длинный ряд духовенства, шествовавшего в блестящих облачениях попарно, состоял из священнослужителей посада, Москвы, скита, Махры, Вифании и Лавры. в конце этого ряда шли двенадцать архимандритов и преосвященные Архипастыри: Христофор, Феоктист, Ионафан, Феогност и Савва с Высокопр. митрополитом Леонтием во главе. За священною процессией изволили шествовать Их Императорские Высочества в сопровождении всех, собравшихся на праздник, высокопоставленных лиц и свиты. Шествие так растянулось, что передние хоругви уже огибали северную стену лавры, когда митрополит и прочее духовенство только что выходили из ворот обители. При колокольном звоне, при звуках военной музыки и пении певческих хоров, медленно двигалась величественная процессия, а народ не только сплошною стеной стоял по всему протяжению её пути, но теснился всюду на башнях и стенах обители, на кровлях домов и даже на деревьях. Во время обхождения кругом монастыря, священная процессия пять раз останавливалась для совершения кратких литий. Первая остановка сделана была в святых воротах при самом начале крестного хода, затем следовали остановки при башнях: каличьей, водяной и пятницкой и наконец опять при святых воротах, пред обратным вступлением процессии внутрь монастыря. На каждой литии Владыка митрополит читал одну молитву и на все стороны осенял народ святым крестом. При первых трех литиях прочитаны были три молитвы преподобному Сергию, при четвертой – молитва Богоматери, а при последней – благо­дарственная Господу Иисусу. На последней-же литии было прочтено евангелие, после чего, с пением «Тебе Бога хвалим», крестный ход вступил обратно в лавру и молебное пение закончилось в Троицком соборе провозглашением обычного многолетия. Вся священная церемония продолжалась более часа с четвертью и окончилась около половины второго. Владыка – митрополит со славою про­следовал в свои келлии, где ему стали приносить поздравления, как священно-архимандриту лавры. К торжественному дню своему обитель получила множество поздравительных телеграмм, писем и адресов от преосвящ. архиереев, разных учреждений и частных лиц. Затем все почетные гости приглашены были к обеденному столу, сервированному в митрополичьих покоях и в лаврской трапезе. в числе приглашенных, общая цифра которых простиралась до 550-ти, были и все профессоры и должностные лица Московской духовной академии. Странникам – богомольцам обитель предложила даровую трапезу на дворе у трапезной церкви и подле нового странноприимного дома. В обоих этих местах в совокупности садилось на каждую смену человек по пятисот, а всех, воспользовавшихся радушным угощением обители в этот день насчитывалось тысяч до десяти. По окончании обеденного стола в митрополичьих покоях и в лаврской трапезе, Их Императорские Высочества и некоторые из почетных гостей отбыли обратно в Москву. В три часа пополудни в академической церкви, при большом стечении слушателей, состоялось вне богослужебное собеседование, посвященное памяти преподобного Сергия, а вечером лавра, как и накануне, опять заблестела роскошною иллюминацией.

Утром 26-го числа назначено было возвращение из лавры московского крестного хода. После поздней литургии в Троицком соборе, совершенной преосвященным епископом Христофором, и напутственного молебна, в котором приняли участие высокопр. митрополит Леонтий и преосв. Тихон, епископ Можайский, московские святыни, иконы и хоругви, торжественно двинулись к станции железной дороги. Священная процессия составилась в прежнем порядке и, сопровождаемая хором монастырских певчих, завершалась длинным рядом лаврского духовенства, во главе которого шествовали два архимандрита, преосв. Тихон и Высокопр. владыка-митрополит. На площади пред святыми воротами совершена была краткая лития, после чего высокопр. Леонтий осенил народ святым крестом и возвратился в собор, а крестный ход, имея во главе своей о. наместника лавры архимандрита Павла и преосв. епископа Тихона, направился к вокзалу. Процессию сопровождал московский вице-губернатор Боратынский, народ многотысячною толпою следовал за нею или стоял по её пути, торжественный звон не умолкал на колокольнях лавры и посадских церквей, а впереди хоругвей снова образовался добровольный хор богомольцев, выражавший свои религиозные чувства громким пением тропаря Преподобному Сергию и других священных песнопений. В исходе двенадцатого часа крестный ход подошел к железно-дорожной станции, где, после чтения Евангелия, преосв. Тихон осенил народ свят, крестом и окропил его святою водою, а архидиакон лавры провозгласил обычное многолетие с присоединением к нему особого: «жителям богоспасаемого града Москвы, благотворителям святые обители Преподобного Отца нашего Сергия, труждающимся и предстоящим“. По окончании молебного пения хоругви и иконы перенесены были на особо-приготовленный поезд. Иконы были поставлены в изящно-украшенные растениями вагоны, а хоругви – на открытых платформах, обтянутых красным сукном и увешанных гирляндами из листьев. Поместившиеся на платформах и в вагонах хоругвеносцы стройным хором запели: «Тебе Бога хвалим“; многотысячная толпа осенила себя крестным знамением, поезд двинулся и скоро скрылся из глаз, напутствуемый неумолкаемым звоном всех колоколов лавры и посада.

В академической церкви позднюю литургию в этот день совершал о. ректор, архимандрит Антоний, который в конце богослужения обратился к собиравшимся уже покинуть лавру богомольцам с прощальным напутственным словом. Он убеждал их навсегда сохранить в своих сердцах то религиозно-нравственное настро­ение, которое привело их ко гробу преп. Сергия.

Лаврское торжество завершилось в актовом зале Московской Духовной Академии, где состоялось торжественное ученое собрание, посвященное памяти пр. Сергия. Свое участие в великом празднестве Московская Академия и ранее выразила торжественными богослужениями в академической церкви и несколькими изданиями, соответствующими предмету и характеру праздника. По поручению Совета, профессор Е. Е. Голубинский составил и издал книгу под заглавием : «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра“. Эта большая книга (до 400 страниц) прежде всего содержит в себе подробное жизнеописание преподобного Сергия с обзором деятельности его и многочисленных учеников его по устройству монастырей и вообще распространению монашеской жизни во всей северной России. Затем вторую часть книги составляет «путеводитель по лавре“. Первая глава этого путеводителя сообщает общие сведения о монастыре: об его истории, о постепенном росте и возвышении его в ряду других монастырей, о его хозяйстве и имуществах, о его управлении, о количестве монахов в нем и о личностях настоятелей. Вторая, третья и четвертая главы дают читателю подробнейшее обозрение всех монастырских построек: стены, башен, храмов, колокольни и келлий, причем излагается их история и тщательно описывается их современное состояние и все заключающиеся в них достопримечательные предметы. Пятая и шестая главы посвящены описанию ризницы и библиотеки лавры. В главах седьмой, восьмой и девятой речь идет о лаврских кладбищах, колодцах и разных учреждениях, как напр. иконописной, свечной, просфорне, литографии и фотографии. Глава десятая описывает помещающуюся в лавре Московскую Духовную Академию, причем, кроме обзора принадлежащих ей зданий, кратко излагается и её история. В главах одиннадцатой и двенадцатой содержится описание Сергиевского посада и наиболее примечательных окрестностей лавры, как-то: Радонежа, Хотькова монастыря, крестовской часовни, монастыря Вифанского, Гефсиманского скита с пустыней Параклита и Корбухи. Наконец, две последние главы рассказывают о замечательнейших событиях из истории Троицкой Сергиевой лавры, а именно о знаменитой осаде её поляками и о царских богомольных в нее походах. В конце книги приложены четыре гравюры, содержащие в себе: вид Троицкой Сергиевой лавры XVII века, современный вид лавры, план Сергиевского посада и карта дороги от Москвы до Троицы. Образованному человеку книга профессора Голубинского дает таким образом все, что нужно знать ему как о личности и деятельности преподобного Сергия, так и о созданной им обители, причем труд автора имеет научную постановку, основан на достоверных источниках и снабжен учеными примечаниями. Кроме книги проф. Голубинского, ко времени праздника, Московская Академия, имея в виду не образованных только читателей, но и грамотных людей простого народа, издала ряд мелких брошюр малого формата и доступной для бедного люда цены, а именно: краткое (32 стр.) жизнеописание преп. Сергия под заглавием : «Житие и чудеса преподобного Сергия Радонежского и всея России чудотворца», и пятьдесят отдельных бесед и отрывков из свято-отеческих творений, имеющих наиболее близкий к жизни и назидательный характер. В числе этих книжек можно встретить напр.: беседы Василия Великого: о зависти, о смиренномудрии, о благодарении, о посте, об утешении больного, во время голода и засухи, на упивающихся, на гневливых, на ростовщиков; Григория Богослова: о любви к бедным, о христианском браке, против женщин, любящих наряды; Григория Нисского: что значит имя христианин, против блуда; Ефрема Сирина: о добродетелях и пороках, о любви, о молитве, о промысле Божием, о страстях и покаянии, о терпении, о втором пришествии, о всеобщем воскресении; Иоанна Златоуста: о чтении свящ. писания, о кротости, о любви ко врагам, об истинном посте, об отношениях между женою и мужем, на слова «не судите, да не судимы будете»; Иоанна Дамаскина: о почитании святых, мощей и икон⁴ и мн. др. Потребные на эти издания денежные средства дарованы были Академии Его Высокопреосвящен­ством Митрополитом Московским Леонтием.

На третий день праздника, 26-го сентября, Академия посвятила памяти преподобного Сергия особое торжественное собрание с произнесением на нем ученых речей. К двенадцати часам дня актовый академический зал, куда пускали по билетам, весь уже наполнился посетителями. Из высокопоставленных лиц собрание почтили своим присутствием : высокопр. архиепископы: Савва Тверской, Феогност Владимирский, Ионафан Ярославский и Феоктист Рязанский, преосв. епископы: Сергий Новгород-Северский, Христофор и Тихон Можайский, государственный контролер Т. И. Филиппов, товарищ обер-прокурора Свят. Синода В. К. Саблер, член учебного комитета при Св. Синоде протоиерей Петербургского Казанского собора А. А. Лебедев, наместник лавры архим. Павел, граф М. В. Толстой; ректоры семинарий: Мос­ковской – архим. Климент и Вифанский – архим. Антоний и многие другие архимандриты и протоиереи. За почетными посетителями заняли места: профессоры академии, преподаватели Вифанской семинарии, много дам и сторонних любителей духовного просвещения и студенты. Ровно в 12 часов в зал вошел Высокопреосвященнейший Леонтий и собрание открылось пением студенческого хора: «Днесь благодать Святаго Духа нас, собра“. Первым вступил на кафедру ректор академии, архим. Антоний и, в память преподобного Сергия, посвятившего всю жизнь и деятельность свою служению и прославлению св. Троицы и в честь Неё основавшего монастырь свой, прочел речь «о значении догмата св. Троицы для нравственной жизни человека». После этой речи студенческий хор исполнил в честь Высокопреосвящ. Леонтия старинную кантату: «торжествуй наша обитель». Затем вошел на кафедру профессор И. Н. Корсунский и, за болезнью автора, прочитал речь профессора академии по кафедре русской церковной истории Е. Е. Голубинского: «о значении преподобного Сергия в истории русского монашества После речи Голубинского и исполненного студенческим хором концерта Бортнянского «Боже, Боже мой, к Тебе утреннюю», выступил с своею речью другой представитель русской истории в академии, профессор по кафедре русской гражданской истории В. О. Ключевский и прочитал «о значении преподобного Сергия для русского народа»⁵. Около трех часов пополудни собрание закончилось пением народного гимна и, когда Владыка митрополит с другими преосвященными удалился из зала, присутствовавшая публика проводила профессора Ключевского шумными единодушными рукоплесканиями. После торжественного собрания Высокопреосвященный Владыка со всеми почетными гостями академии и со всею академическою корпорацией перешел в квартиру о. ректора, где сервирован был обеденный стол. Среди обычных тостов выражено было, между прочим, много благожеланий лавре и академии и сказано было несколько речей. Высокопреосвященный Феоктист, архиепископ Рязанский говорил, что хотя он не был воспитанником Московской Академии и не стоял к ней в близких служебных отношениях, тем не менее всегда был близок к пей по духу и относился с неизменным почтением к её духовно-просветительной деятельности. Такому его отношению к академии много способствовало и то, что он глубоко почитал всегда тех достойнейших вождей, которые стояли во главе академии, как её ректоры или архипастыри Москвы. В давних лично-признательных отношениях стоит он и теперь к верховному главе академии, Высокопреосвященнейшему митрополиту Московскому, а потому как всегда, так и теперь искренно желает всякого блага и процветания Московской Духовной Академии и её вождю. Несколько прочувствованных слов высказал также и Высокопреосв. Ионафан, арх. Ярославский. Профессор академии В. А. Соколов обратился к собранию с речью. «Сонм архипастырей, говорил он, и великое множество людей из всех классов общества собрались теперь в торжествующую обитель Сергиеву, чтобы благоговейно чествовать священную память того, кого святая церковь именует «наставником монахов». В ученых исследованиях и устных речах моих достопочтенных сотовари­щей величественный образ преподобного Сергия начертан с такою полнотой и искусством, что прибавить к нему что-либо едва ли нужно и возможно. Великий праведник, всецело посвятивший себя многотрудным подвигам поста и молитвы, решительно отклонивший от себя задачу непосредственного общественного служения, но оказавший в тоже время могучее влияние на церковную, политическую и общественную жизнь своего времени, служит, мне думается, ясным примером того, какую великую общественную силу являет собою подвиг личного усовершенствования. Православный русский народ, сознательно или несознательно, всегда признавал и доселе признает справедливость этой мысли, когда не перестает многотысячными толпами стекаться к стенам святых обителей, видя в них твердый оплот отечественного благополучия; когда к инокам обращается за наставлением и разрешением своих житейских сомнений; когда в слове и примере жизни подвижников монашества надеется почерпнуть для себя наибольшее духовное назидание. Далеко не так, к сожалению, относятся к иночеству многие из наших так называемых образованных людей, склонные видеть в монахах лишь праздных людей, если не прямо вредных, то по крайней мере совершенно бесполезных с точки зрения общественного блага. Вот этим то противникам монашества на празднике «наставника монахов» я желал бы и находил уместным указать в назидание один исторический пример. По предмету моих занятий мне приходится сосредоточивать свое внимание на судьбах европейского запада и, заимствуя оттуда свой назидательный пример, я не страшусь нарушить гармо­нию православного русского праздника, надеясь в этом случае быть наиболее убедительным для тех, кто привык преклоняться пред просвещенным западом и искать себе там образцов для подражания.

Очень давно, тринадцать веков тому назад, небольшая толпа христианских миссионеров, с трудом преодолевая всякие лишения и препятствия, казавшиеся иногда почти неодолимыми, явилась в дикую и мало ведомую тогда страну, населенную языческим племенем англо-саксов. То были сорок римских монахов под предводительством Августина. Самоотверженные подвижники упорным трудом непрестанной проповеди и высоким примером своей строго-аскетической жизни рассеяли мрак окружавшего их язычества и Господь благословил их святое дело. Горсть монахов заставила десятки и сотни тысяч англосаксов покинуть своих идолов и обратиться ко Христу. По всей стране учреждены были епархии и зацвели святые обители, которые просветили и перевоспитали дотоле дикую, языческую страну и в течении многих веков служили славными рассадниками просвещения и добрых нравов.

Прошла тысяча лет. Религиозное движение так называемой реформации, распространившееся по всей западной Европе, охватило и Англию и одною из первых жертв этого враждебного церкви движения были монастыри. В литературе и в общественном мнении повсюду слышались грозные речи против тех обителей, святыня которых встречала доселе лишь благоговейное поклонение. На них указывали теперь как на рассадники невежества и суеверия, как на такие учреждения, которые только бесплодно поглощают богатства страны, а сами, в праздности и роскоши, преисполнены всякими пороками. Усиленными стараниями правительства все, что только было в них дурного, тщательно было разыскано и выставлено на вид. в палатах парламента раздался крик : «прочь, долой монахов!“ и законодательной властью до семисот монастырей, не считая мелких церковных учреждений, решено было уничтожить. Монахов разогнали, драгоценные украшения мощей, икон и храмов конфисковали или просто разграбили, а монастырские здания и земли стали достоянием частных лиц. Англия XVI-го века хвалилась, что нет в ней более ни одного монаха.

Просвещенная английская нация, всесторонний прогресс и формы жизни которой для многих представляются столь привлекательными, триста лет с тех пор прожила без монастырей и монахов. Казалось бы, что вопрос о монашестве решен в ней навсегда бесповоротно; но присматриваясь к тому, что происходит в английской церковной жизни в настоящее время, я, по крайней мере, не приму на себя смелость утверждать это и нисколько не удивился бы, если бы чрез несколько лет в современной протестантской Англии её знаменитые средневековые аббатства снова воскресли из своих развалин. На английских церковных соборах последнего времени, на конвокациях и конгрессах в Кантербури, Йорке и Гулле, в 1888, 1889 и 1890 гг. пастыри английской церкви не мало рассуждали о печальном религиозно-нравственном состоянии своего народа. Знаменитый архидиакон Фаррар, между прочим, утверждал, что в Лондоне напр. лишь 10% народной массы бывает в церкви и не более 5% приступает к приобщению. Деятельность приходского духовенства, по его словам, бессильна, чтобы с успехом бороться против ужасающего религиозного и нравственного огрубения народа, а потому необходимо изыскать для этой борьбы какие-либо особые средства. Он находил, что англиканским церковным деятелям недостает того энтузиазма, блестящие образцы которого являют собою монашеские ордена католического Рима, и настаивал на мысли о необходимости учредить и в англиканской церкви «религиозные братства“, которые поставляли бы своею задачей религиозно-нравственное просвещение народа и члены которых действовали бы с полным самоотвержением, про­износя обеты «бедности, целомудрия и послушания». Он требовал таким образом ни больше ни меньше, как восстановления в Англии монашества, видя в нем наилучшее средство для оживления церковной жизни и для борьбы против народного невежества и религиозно-нравственного огрубения. Не думайте, что это необычайное для протестантской Англии предложение возмутило страну. Ни чуть не бывало. Из многих горячих рассуждений ясно обнаружилось, что большинство благомыслящих людей вполне сочувствует мысли Фаррара и даже признает необходимость для предлагаемых братств обычных монашеских обетов бедности, целомудрия и послушания. Возражения сводились лишь к тому, чтобы обеты эти сделать обязательными не на всю жизнь, а только на известный срок. Прожив триста лет без монастырей и мона­хов, Англия, таким образом, по-видимому, начинает приходить к убеждению, что такое положение дел не представляет в себе ничего привлекательного в интересах общественного блага, и выражает желание возвратиться к прежнему порядку. Она не отрицает той массы злоупотреблений, которые в эпоху реформации вооружили всех против монашества; но в то же время ясно со­знает, что иное дело существо учреждения и иное дело практические в нем злоупотребления. Она как бы раскаивается в том, что триста лет тому назад, уничтожая монашество, необдуманно погубила то, что требовало лишь исправления, и хочет теперь восстановить его в возможной чистоте.

Не практические ли уклонения от идеала вызывают нарекания и на наше монашество? И не слишком ли необдуманно заключать от этих уклонений к сущности самого учреждения? Да послужит настоящее торжество, посвященное памяти «наставника монахов», напоминанием монашеству – о его идеале, а всем православным людям – о должном отношении к самому учреждению!

Почтившие наш праздник своим присутствием преосвященные Архипастыри, светильники православной церкви и монашества, высоким подвигом своей церковной деятельности пусть будут для всех назиданием и руководственным примером! Да просветится свет их пред человеками и да хранит их Господь на многая, многая лета! “

С речью же обратился к собранию редактор-издатель газеты «Свет» В. В. Комаров. «Позвольте мне, говорил он, сказать несколько слов благодарности от имени приезжих сюда из далеких мест. У каждого человека есть свои невзгоды, тяготы, затруднения. Человеку нередко нужно обновиться душою, окрылить свой дух, поднять свои силы. Можно ли было пропустить такой высокий и славный день, как день пятисотлетия со дня блаженной кончины радетеля за русский народ Преподобного Сергия, у гроба которого сосредоточились 5 веков русской жизни и, по всей вероятности, жизни этой предуготовано еще на 50 веков.»

«Каждое время имеет свое горе и свои радости. Во время жизни преподобного Сергия на Руси было татарское иго и власть была раздроблена. Прошло 5 веков со времени начала молитв Преп. Сергия и над русским народом нет и быть уже не может ни татарского и никакого иноземного ига и царит Самодержавие, прославляющее народ и прославленное народом.»

«Но и наше время имеет свои невзгоды. XVIII век, охваченный волтерианизмом, сменился XIX веком с его индифферентизмом, смутившим понятия и затемнившим словно тучею отношения между властями, разными слоями общества и народом, затемнившим и цель жизни и её назначение. в XIX стол. также, как и в XIV при Сергии Преподобном, необходимо искать спасения в церкви.»

«Теперь во всем сомневаются. Сомневаются в троичности Божества, как говорит о. Ректор, сомневаются в силе веры, сомневаются в живительном её начале.»

«Мы приезжие были свидетелями, как за несколько дней до начатия крестного хода из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру, сомневались даже, что он может состояться. Говорили, что не хватит богомольцев, что на такой крестный ход не достанет у духовенства энергии, но Высокопреосвященный Леонтий своим архипастырским жезлом указал быть крестному ходу и мы видели величайшее народное воодушевление. Десятки тысяч народа из Москвы пришли с крестным ходом и соединились с другими десятками тысяч, пришедших из Лавры от гроба преподобного, всю жизнь свою посвятившего Москве.»

«Мы приезжие были обласканы, накормлены, напоены, видели как Лавра накормила и приютила десятки тысяч пришедшего народа и уезжаем отсюда поддержанные духовно, ободренные нравственно и приносим душевную благодарность и провозглашаем многия лета Высокопреосвященнейшему Леонтию, Троице-Сергиевой Лавре и любимой дщери её духовной Академии“.

Сказал еще несколько слов председатель совета братства Преп. Сергия, профессор Д. Ф. Голубинский. Он говорил, что настоящий праздник, посвященный памяти Препод. Сергия, невольно вызывает всех православных людей, а в особенности тех, которые живут и действуют под ближайшим покровом Его обители, к воспоминанию, себе в назидание, Его высоких добродетелей. Из этих многих добродетелей Преподобного оратор считает в настоящем случае особенно благопотребным вспомнить об Его страннолюбии, ибо ровно двенадцать лет тому назад при Московской академии открыто было такое учреждение, которое именно страннолюбие поставляло основою своей деятельности – братство Преподобного Сергия для вспомоществования недостаточным студентам и воспитанникам М. Д. Академии. На первых порах это учреждение, в своих заботах дать обеспеченный приют ищущим высшего образования недостаточным юношам, встретило повсюду горячее сочувствие и обильный приток пожертвований скоро дал ему надлежащую прочность; но в восьмидесятых годах, вследствие некоторого недоразумения, порождённого новым академическим уставом 84-го года, приток пожертвований значительно ослабел и братство весьма затруднялось при удовлетворении все возраставших потребностей нуждающегося юношества. Только в последнее время сочувствие благотворителей снова пробудилось и одним из наиболее щедрых жертвователей на нужды братства явился Высокопр. Владыка, Московский Митрополит Леонтий. Как представитель братства, оратор выразил глубокую благодарность Его Высокопреосвященству и всем благотворителям, приглашая присутствующих пожелать им многая лета.

По поводу торжества пятисотлетия со дня блаженной кончины Преподобного Сергия, Московская Академия получила много приветственных писем и телеграмм как от своих бывших воспитанников, так и от сторонних лиц. Ее приветствовали напр. Тамбовская духовная семинария с о. ректором, протоиереем П. И. Соколовым во главе, все бывшие питомцы Моск. академии, состоящие на службе в Орловской духовной семинарии, ректор Симбирской дух. семинарии архим. Сергий, питомцы академии, находящиеся в Самаре с настоятелем собора свящ. Н. И. Боголюбским во главе, смотритель и вся корпорация Краснослободского дух. училища и многие другие из губерний Рязанской. Нижегородской, Пензенской, из Харькова, и даже из Гельсингфорса. От одного из жителей Петербурга, не безызвестного в литературе «Рцы“, по­лучена была следующая достопримечательная телеграмма: «Не полчища безбожных татар и не тушинские воры грозят ныне Руси, благодарение Богу – нет! Собранная на Куликовом поле она увенчала свое нераздробимое государственное единство в священных, очищенных от предательской «смуты“, стенах Московского кремля. Русь явила силу в немощах и крепость в испытаниях, ибо довлела ей благодать Божия, сопутствовавшая ей в немощах, не покидавшая и в испытаниях... И вот мы наслаждаемся миром внутри русских границ и видим утверждение извне. Русь сильна своим единством, воплощаемым в её Царе, в Нём же и залог её внутреннего спокойствия, тишины, безмятежного преуспеяния...»

«Благодарение Господу, промышляющему о нас, не забывающему и спасающему люди своя ради молитв, благоугодивших Ему святых угодников Божиих, но мы то – болезненно теснит грудь тягостный вопрос – не забыли ль Его?»

«Татары не грозят, воры притаились... Нет! Иные тревоги, иную скорбь сложат у раки Преподобного притекающие в настоящий знаменательный день к чудотворным мощам Великого Печальника и Молитвенника за землю русскую... Изсше крепость наша, оскудел видимо дух животворящий и яко дым исчезают дни наши! Не иное что, как оскудение духа препятствует благодати Божией действовать в нас, уже в покаянии впрочем и со слезами вопиющих каждодневно: «Престани от гнева и остави ярость, зане погибаем до конца грех наших ради!“

Этот же вопль повторим мы и в обители Святого Радонежского Чудотворца, память Коего ныне совершаем и достославные подвиги Коего с умилением воспоминаем. Его-же святых молитв и помощи небесной со смирением евангельского сотника и с настойчивостью сирофиникиянки молим: хотя и недостойным, и грешным, и маловерным и лукавым – помоги, помоги нам Святый Отче Сергие, ибо изсше крепость наша и яко дым исчезают дни наши!»

«Именно о крепости духа главнейшим образом напоминает нам в сегодняшнем достославном всероссийском торжестве Тот, у кого в трудную для жизни нашей годину обрелось дерзновение духа благословить колеблющегося идти на брань против сильнейшего...»

«О умножении в нас веры и да сподобимся и дерзновения веры, действенной и живой – о сем помолимся Преподобному Отцу и Заступнику нашему Сергию! Рцем все: да возвратится нам крепость наша и да воспрянет дух так измученный, так больной, так теснимый, так подавленный!“

По поводу того же торжества в академическое братство Преподобного Сергия поступило несколько крупных пожертвований на нужды учащегося юношества, а именно: от Высокопр. Митрополита Леонтия 500 р., от Высокопр. Архиепископов: Ионафана – 300 р., Феоктиста – 200 р. и Феогноста – 100 р., и от Преосв. Епископа Тихона – 100 р. Все эти приветствия и пожертвования невольно могут возбудить в душе читателя вопрос: что значат эти приветственные и благотворительные обращения к академии, когда празднество касалось главным образом не её, а св. обители Преподобного Сергия? Почему поздравители и благотворители, торжествуя память Великого подвижника, сочли возможным и удобным выражать свои чувства, обращаясь к академии? Ответ на этот вопрос, мне думается, с достаточною ясностью выражен в одной из полученных академией телеграмм. «Да развивает академия повсюду, читаем мы в ней, дух Сергиев». Потому, очевидно, добрые люди посылали свой привет и предлагали свои жертвы академии, что считали и считают ее в близком духовном родстве с обителью Преподобного Сергия, – видят в ней носительницу духа Сергиева.

За такую высокую честь и добрую память Московская Академия всем им шлет свое сердечное спасибо и низкий поклон.