Библейское и Святоотеческое учение о сущности священства

Содержание

От автора

Введение. Священство у иудеев и язычников до пришествия в мир Христа Спасителя

От автора

Настоящее сочинение является опытом раскрытия догматического учения Православной Церкви об ее священстве. Автор старался быть верным своей теме, и говорить как можно меньше самому; это оказалось тем удобнее, что учение о христианском священстве раскрыто с такою полнотою в церковной письменности, восполнять которую едва ли возможно, и с такою выразительностию, подражать которой трудно. Задача автора состояла лишь в систематизации церковного учения, конечно после предварительного изучения его по первоисточникам. Уже в силу самой неизменности догматического учения Церкви, автор не мог и не хотел сказать чего-либо нового по существу. Новое, а следовательно и научно ценное в его сочинении, могло касаться только следующих сторон предмета: во-первых, дальнейшей разработки материала, являющегося источником для учения нашего догматического богословия; во-вторых, – самой системы изложения этого материала, и, наконец, попыток осветить в церковном учении о священстве некоторые черты, мало затрагивавшиеся нашею богословской литературой. Автор и направил к этому свои усилия и надеется, что, хотя и в очень малой мере, он послужил нашему догматическому богословию в указанных отношениях. – Что касается первого, т. е. самого материала сочинения, то автор думает, что святоотеческое учение изложено им с большею подробностию, а в некоторых случаях с более точной проверкой соответствующих мест, чем как было это в нашей богословской литературе до сих пор. С чувством глубокого уважения к русским догматастам, автор считает долгом отметить, что ими сделано очень много в том направлении, в котором работал сам автор, так что новые данные из святоотеческой письменности, впервые отмеченные автором, представляются мало заметными во множестве тех мест, какие приводились или указывались в предшествовавших трудах. Тем не менее, так как в нашем богословии, за исключением статей преосвященного епископа Иннокентия, не было догматико-богословских исследований о священстве, то вполне естественно, что специальные занятия этим вопросом позволили автору и несколько восполнить имеющийся в систематико-богословской литературе материал для учения о священстве Церкви, и, в некоторых случаях, содействовать выяснению внутреннего смысла уже известных мест из святоотеческих творений. – Подобное же автор может сказать и относительно самой системы, в какой представлено им учение православной Церкви о сущности священства. В предшествовавших появлению настоящего сочинения трудах учение Церкви об ее иерархии излагалось в довольно строгой системе, под несколькими рубрикам, как, например, о происхождении иерархии, об ее степенях, о таинстве священства и т. д. Такое изложение по отделам учения о священстве имело то необыкновенно ценное следствие, что давало возможность изложить учение Церкви в полноте и раздельности. Но, по мнению автора, в подобной системе изложения церковного учения о священстве заключался и некоторый недостаток: это – неясное ж выделение того существеннейшего, что служит источным началом жизни христианского священства и вместе с тем началом, объединяющим все частные черты в учении о священстве. Автор хотел избежать такого недостатка и представить учение о священстве не только в раздельности частных черт, но и в органическом единстве всех сторон его жизни. Этого автор предполагал достигнуть чрез то, что во главу угла положил учение о вечном первосвященстве в Церкви Христа Спасителя и соответственно этому священников Церкви рассматривал как продолжателей или, точнее, видимых представителей в Церкви этой всегда действующей в ней силы первосвященнического ходатайства Христа. Подобно этому и учение об иерархии в ее отношении к пастве получает в предлагаемом сочинении новую постановку, когда автор исходит из библейско-церковного учения о священническом достоинстве всех истинно верующих по силе их неразрывного единения с Главою Церкви, первосвященнический род Которого составляют, по слову святых отцов, все члены Церкви. До настоящего времени учение Церкви о духовном священстве всех истинно верующих не входило в курсы нашего догматического богословия. Автор не берет на себя смелости решить вопрос, почему так случилось, но не может все же не высказать предположения, что в данном случае имело большое, а может быть и решающее значение злоупотребление этим учением в протестантском богословии, благодаря какому злоупотреблению самый термин «всесвященство христиан» стал обозначать в протестантском богословии нечто большее, чем собственно он в себе заключает, именно ложную мысль об излишестве иерархии в Церкви. В виду такого, надо думать, положения дела, в православно-богословском учении об иерархическом служении большею частию не раскрывается предварительно учение Церкви о священническом достоинстве всех ее членов, хотя такое учение всегда принималось Православною Церковию и нашло себе выражение в ее символических книгах («Православном Исповедании»). Автор думает однако, что молчание об этом предмете в системах догматического богословия нежелательно в виду того, что духовно-священническое достоинство христиан есть высокий дар Божественной во Христе благодати, молчание о котором в системе догматического богословия, особенно когда идет подробная речь об иерархическом священстве, не соответствует ни важности предмета, ни действительным интересам науки. Автору кажется, напротив, что говорить об иерархическом достоинстве пастырей Церкви всего удобнее в связи и по сравнению с этим именно достоинством христиан, когда всего яснее и определеннее может выясниться то существенное различие, какое существует в Церкви по дару Божественной благодати между духовным и иерархическим священством, имеющими один общий неиссякаемый источник своей жизни в первосвященстве Христа Спасителя. При такой постановке дела, когда на основании источников христианского учения будет научно выяснено различие по существу между священническим достоинством пастыря и пасомого, само собою падает заблуждение в учении о священстве протестантского богословия и учение Церкви может быть изложено во всей полноте и отчетливости. – Наконец, мы сказали, что в догматическом богословии всегда возможны и законны попытки осветить, на основании учения Церкви, некоторые частные вопросы, еще не разрешенные авторитетом вселенской Церкви со всею определенностию в том или другом смысле. Автор настоящего сочинения попытался затронуть и посильно разрешить один из таких вопросов, именно – вопрос о неизгладимости благодати священства. Этот вопрос еще не может считаться окончательно решенным в нашем богословии, но в учении отцов и церковных соборов находятся данные для его разрешения. Автор предлагает попытку подобного рода и не скрывает чувства своего личного большого удовлетворения от того, что после знакомства с данными, имеющимися в церковном учении по этому вопросу, он (автор) пришел к выводу о неизгладимости благодати священства. Чувство удовлетворения, которое пережил автор, зависело главным образом от того громадного значения для практической жизни Церкви, какое может иметь подобное решение вопроса, когда даже иерархия еретических обществ может быть признана, по присоединении к Церкви и при наличности некоторых условий, действительною, по силе своей неразрывной преемственной связи с апостольством Церкви. Автор считает нелишним еще отметить, что для своего сочинения он не ставил специально апологетической задачи. Вследствие этого он всюду избегал прямой полемики и если иногда делает указания на инославные учения, то главным образом для того, чтобы точнее выяснить смысл православного учения по известному вопросу. При такой постановке дела заблуждения инославного богословия были опровергаемы авторитетным учением Церкви и помимо прямой полемики с протестантским богословием. По этим же соображениям автор почти совершенно избегает эгзегетического разбора приводимых им мест Св. Писания, делая лишь указания, относящиеся к уяснению смысла известного места по контексту речи. Избегать подробного эгзегезиса побудила автора, главным образом боязнь загромоздить сочинение полемическим элементом. Место Св. Писания и святоотеческой письменности, приводимый автором и относящиеся к учению об иерархии отличаются, вообще, полною ясностию. Необходимость подробного эгзегезиса подобных мест могла быть вызываема только перетолкованием их протестантскими богословами, которые прибегли к такому приему в виду явного несогласия древне-христианского учения с основными началами их исповедания. Но если бы автор поставил своею задачею сделать основательный разбор протестантских воззрений на предмет и соответствующих им толкований Св. Писания и писаний святых отцов, то он по необходимости должен был бы иметь гораздо больше дела с западным богословием различных школ и направлений, чем с древне-церковною письменностию. Автор предпочел заняться исключительно последней, не отрицая при этом, конечно, важности и интереса для нашего богословия разбора протестантских заблуждений в понимании древне-церковного учения, но не чувствуя лично склонности к этому и считая важнейшим пока раскрытие положительного христианского учения о сущности священства. При этом автор думает, что при такой постановке дела не пострадали научные интересы, так как бесспорно и с научной точки зрения истинный смысл известного места Св. Писания лучше всего доказывается согласным пониманием его представителями древней учащей Церкви, ближайшей по времени к апостольскому веку.

Введение. Священство у иудеев и язычников до пришествия в мир Христа Спасителя

Непосредственным следствием грехопадения прародителей было удаление их из рая и прекращение того живого общения с Богом, которым они наслаждались во время блаженной райской жизни. «Кое причастие правде к беззаконию» или кое общение свету ко тме»¹. Грех первого Адама, а в нем и всего человечества, создал то средостение, которое отдалило человека от Бога – Творца его и его высочайшего Первообраза, отделило небо от земли. По одну сторону этого средостения находится всесовершенный Создатель, обладающий всею полнотою жизни; по другую – согрешившее творение, слабый и беcпомощный человек. Но оскорбленный Законодатель в то же время есть и Отец наш; а греховный человек – не только творение, но и сын Божественной любви, образ Божий и Его подобие. Это чувство родства Беcконечного и конечного духа не могло быть уничтожено и самым грехом; Бог не мог забыть человека, которого Сам восхотел; человек не мог не стремиться к своему Первообразу: «О Ты, Который превыше всего!... Тебе воздает честь все и одаренное и неодаренное разумом. К тебе устремлены общие всех желания; о Тебе болезнуют все сердца; Тебе все воссылает моления... К Тебе все в совокупности стремится. Ты конец всего»². Как ни бесконечно далеко небо от земли, но с высоты неба слышен на земле голос, призывающий человека и вещающий ему: «ты Мой»³; как ни глубоко пал человек, как ни притупились его духовные чувства, но он не может не слышать этого любовного голоса и не ответить Ему: «Господь мой и Бог мой»⁴.

На этом родстве Бога и человека утверждается возможность религии, которая в основе своей и есть именно взаимоотношение Бога и человека. Правда, живое непосредственное общение с Богом, подобное райскому, сделалось невозможным для падшего человека, но не прекратилось окончательно. Факт всеобщности религии ясно говорит об этой коренной потребности нашего духа, а Божественное Откровение человеку свидетельствует о возможности действительного осуществления этой потребности. Существенное отличие отношения Бога к падшему человеку не в том, что Господь меньше любит его, а в том, что непосредственное отношение к Богу человека заменяется посредственным, и этими посредствами, через которые осуществляется вечное стремление наше к Богу, являются в истории рода человеческого молитва и жертва⁵. Истинно богоугодный характер они могли, конечно, иметь только в религии Богооткровенной, какою была в Ветхом Завете религия избранного народа. Но тем не менее молитва и жертва существовали и у языческих народов, во всех сколько-нибудь развитых религиях всего мира, что подтверждается как Библией, так и историей естественных религий. В этих последних жертвы служили, не смотря на их ложный характер, с одной стороны, наглядным выражением самого стремления человека к общению с Богом; а с другой, – являлись средствами, хотя и мнимыми, к достижению этого общения⁶. Мы не будем доказывать всеобщности молитв и жертв, так как это отвлекло бы нас несколько в сторону от прямого пути к решению нашей задачи: некоторое подтверждение этому мы представим при обозрении жреческих учреждений языческого мира. Эти жреческие учреждения и должны составить ближайший предмет нашего внимания. Если мы до сих пор и останавливались на вопросе об основном значении жертв в религии, то потому именно, что с жертвою находится в неразрывной, хотя и не вполне понятной на первый взгляд, связи самое жреческое служение – священство, понимаемое в широком значении этого слова. Связь эта столь велика, что мы, на основании свидетельств истории, решительно не можем представить себе священства, или жречества без представления о жертве и о священнике, как жертвоприносителе. Мы назвали эту связь между жертвою и священником трудно объяснимою на первый взгляд. И в самом деле: и жертва и молитва являются достоянием того лица, которое чрез их посредство стремится достигнуть общения с Богом. Казалось бы, что здесь нет места постороннему участию. Между тем мы видим, что, кроме молитвы и жертвы, существуют еще вместе и неразрывно с ними жрецы, как посредники между Богом и верующими, так как только при их участии признаются действительными самые жертвы, а иногда и молитвы. Какой смысл может иметь подобное явление» Легко было бы объяснить его словами: «суеверие» и « предрассудок », если бы оно встречалось в истории, как единичный и исключительный факт; но дело в том, что история говорит иное: она свидетельствует, – и мы ниже представим этому подтверждение, – что во всех исторически известных и развитых религиях на ряду с жертвой существует и особое жреческое служение. Мы не в праве упускать из виду столь общий и замечательный факт. Заблуждение всегда есть явление исключительное, и наоборот: явление, имеющее всеобщее значение, заставляет предполагать, что в основе его лежит нечто истинное, каким бы извращениям оно ни подвергалось в действительности. С этой именно точки зрения для нас имеет известное значение при выяснении вопроса о сущности священства и языческое жречество. При всей уродливости форм, в каких являются жертва и жречество в естественных религиях, мы и в этих формах можем приметить зерно истины. Сделать это мы и постараемся теперь при посредстве данных, представляемых нам Библией и историей религий; и естественно, прежде всего остановимся на свидетельстве Библии по интересующему нас вопросу.

В первых же главах св. книг мы встречаем подтверждение той высказанной нами мысли, что человек не может жить без общения с Богом – разумеем повествование Библии о жертвоприношениях в патриархальный период. Мы находим весьма достаточно указаний на жертвоприношения этого времени⁷. Согласно сказанному, нас интересует вопрос о совершителях подобных жертвоприношений. – Вначале мы вид им, что жертвы приносились каждым в отдельности – пример Каина и Авеля. Затем, совершителями жертвоприношений являются родоначальники, главы семейств. Доказательство этому мы видим в жертвоприношениях, совершенных патриархами Авраамом, Исааком и Иаковом⁸: при этом не видно, чтобы жертвы приносились самостоятельно и младшими членами семьи, хотя известное участие в жертвоприношениях они несомненно принимали⁹. Из представленных библейских данных мы можем сделать только тот вывод, что уже в самые ранние времена истории человечества преимущественными приносителями жертв были главы семейств. В этом случае родоначальники выступают как посредники между Богом и своим родом. И вполне понятно, почему было именно так. При умножении известной семьи, необходим был порядок в совершении богослужения, существенною частью которого были именно жертвоприношения. И естественно, что принесение последних совершалось представителями рода – главами семейств. Дело в том, что жертва всегда была в собственном смысле жертвой Богу из имущества жертвоприносителя, а распоряжаться последним, скорее всего, мог глава семьи. Это во-первых. Во-вторых, религиозные обряды во все времена имели особенно важное значение в жизни верующих, и совершение их поэтому удобнее всего могло принадлежать родоначальникам, как лицам, пользовавшимся в древности наибольшим уважением и авторитетом; в патриархальный период мы видим в лице старейших, наиболее уважаемых членов семьи посредников между Богом и остальными верующими. Эта идея посредства лежит бесспорно в основе всякого священнослужения; но в патриархальный период это посредство не имело характера иерархического священства в собственном смысле: оно основывалось на праве естественном, именно на праве первородства или старшинства в семье. Никакого указания не встречаем мы на то, чтобы право приносить жертвы было предоставлено Божиею заповедию только подобным лицам; тем более нет и намека на особое посвящение первоначальных жертвоприносителей.

Обращаемся теперь к языческим религиям. Первоначально, без сомнения, и в них мы должны встречать подобное же естественное посредство в отношении к божеству. Но замечательно, что с дальнейшим развитием естественных религий эта идея необходимости подобного посредства не затерялась, но напротив, среди самых разнообразных религиозных учений сохранилась с удивительною определенностью и во многих из них достигает значительного развития. Вот краткое подтверждение сказанному.

О существовании развитого жречества в Египте известно достаточно. Есть данные, что первоначально жрецами были правители области; и впоследствии жреческого звания удостаивались лица высшей аристократии. На ряду с такими «жрецами добровольцами» существовал с древнейших времен и особый класс постоянных жрецов, значение которых постепенно возрастало и которые, наконец, вытеснили « добровольцев » и сами начали занимать их места на светской службе. Звание этих жрецов в общем было наследственным, но без строго кастового характера. Делились жрецы по рангам и классам обязанностей. Исключительным правом их и вместе обязанностью было совершение жертвоприношений и вообще служение общественному культу, как то: заботы о местах общественного богослужения, наблюдение за порядком и благочинием в храмах и т. п.¹⁰.

Ассиро-Вавилонская религия представляет нам иерархически развитое аристократическое жречество. Культ этой религии слагался из жертвоприношений и молитв. Самое наименование, прилагаемое к жрецам всех классов, было «Шангу» – «тот, кто приносит жертву» (Маcперо). Ясно отсюда, что жертвоприношения составляли средоточие в жреческом служении. Число жрецов было чрезвычайно велико, а влияние их в религиозной жизни народа громадно. Много содействовало такому положению жрецов в Ассиро-Вавилонии то, что они образовали замкнутую касту: звание их было наследственным, и они сами воспитывали себе преемников¹¹.

Сродным с жречеством Ассиро-Вавилонским по устройству и по значению было жречество в областях Сирии и в религии Финикиян и Хеттеев. У всех указанных народов было множество жрецов, которые распадались на многие классы. Во главе жрецов в каждом месте находился «верховный жрец». Общим наименованием для жрецов было название их «жертвоприносители», но существовал еще и целый ряд других обязанностей, исполнение которых составляло профессию многих классов жрецов и жриц. Жреческое достоинство в указанных областях было частию наследственным, частию же пожизненным и даже временным: жрец избирался на определенный срок¹².

Религия Индии может быть рассматриваема по периодам своего постепенна развития, но во все периоды мы встречаем в ней жречество. В первоначальном периоде в религии Вед мы уже видим жрецов, при чем любопытным представляется то, что «служение собственно жреца состояло не в принесении жертв, а в молитве»¹³; самое же принесение жертв совершалось низшим классом служителей. Существо дела, впрочем, не изменяется от этого, в виду уже указанна нами тесного сродства жертвы и молитвы между собою. Во втором периоде развития индийской религии – в периоде почитания Индры – мы встречаемся с дальнейшим развитием жречества и появлением двух классов их: Готри и Удгатри, а в периоде браманизма еще к ним присоединяется третий класс жрецов: «Адварию», и влияние жречества становится громадным, благодаря тому, главным образом, что жертвам и молитвам жрецов приписывалось всемогущее значение, так что по сравнению с ними, и со жрецами, сами боги имеют второстепенное значение: «вселенная во власти богов, боги во власти мантрама (молитвы), мантрам во власти жрецов, следовательно, все во вселенной в их власти, и они те же боги (поговорка)¹⁴.

Иерархию находим мы даже в Буддизме, хотя здесь она теряет уже свой строго кастовой характер и становится иерархией учености и благочестия. Но впрочем и самый буддизм не имеет одного общего культа, и у разных народов существуют различные обряды. В некоторых буддийских общинах сильно развито жречество, особенно в Тибете. Здесь в ламаизме, изменившем чистый буддизм, учение об иерархии занимает самое видное место: существуют степени иерархии, и во главе всех жрецов стоит Далай Лама, являющийся воплощением божества¹⁵. В Индуизме особенно ясно высказывается значение жрецов, как посредников между Богом и человеком, исполняющих религиозные обязанности за других «подобно тому, как мать принимает лекарство, чтобы лечить своего грудного ребенка»¹⁶.

Религии Иранцев также присуще жречество с древнейших времен. В Авесте жрецы именуются Athravas-служители огня, но в ту пору они имели и другие наименования, заимствованный от различных обязанностей их служения, как то: приготовлять жертвоприношения, поддерживать огонь на жертвеннике, совершать обряд очищения и т. п. Вообще, единственными жертвоприносителями были жрецы, и это их право охранялось столь строго, что всякий не жрец, осмелившийся лично принести жертву, объявлялся смертным грешником и должен был подлежать смертной казни. Особенно велико было значение жрецов в ту пору, когда Athravas были заменены магами, которые, кроме собственно жреческого достоинства, имели еще громадное значение, как представители образования, истолкователи снов, врачи, воспитатель и царских детей и т. п.¹⁷.

Значительно отличается от указанных религий, в их учении о необходимости жречества, религия Китайская. Ее культу также свойственны жертвоприношения, но приносят их в государственном культе высшие чиновники, а в самых торжественных случаях и император. Жертвоприношения же домашнего культа – душам предков – являлись и общедоступными. Такое исключительное явление зависело, по мнению преосв. Хрисанфа, от самого характера китайских жертвоприношений: они не имели целью низводить благословение неба на приносящих. Это последнее обстоятельство достаточно объясняется крайнею отвлеченностию религиозных воззрений китайцев. Впрочем, тут надо сделать значительное ограничение: никак нельзя сказать, чтобы вообще религия Китая не имела учения о жречестве, как особом классе религиозных служителей; этого учения нет собственно в официальной государственной религии. Но рядом с так называемым Конфуцианством существуют еще две религии, вполне признанные и правительством, именно: Буддизм и Даосизм. О первом мы уже сказали; о втором же заметим теперь, что в этой религии не только существует особый класс жрецов, но и содержится интересное учение о верховном жреце – папе – небесном учителе, который избирается обыкновенно из племени по жребию, при чем по вере даосистов дух первого папы воплощается в его преемнике¹⁸.

Обращаясь, наконец, к религиям классических народов Европы, Греков и Римлян, мы и здесь находим особые классы жрецов. Так в Греции существовало множество жрецов, отличительною чертою служения которых являлось то, что они служили определенному божеству. Жрецы здесь не составляли строгой касты, но все же многие должности были наследственными, составляли как бы собственность известных фамилий, да и вообще доступ в жрецы не всем был открыт. Положение жрецов было довольно видное; они являлись нередко и государственными чиновниками, но главное в их деятельности представляло совершение разного рода ἰερὼν – служений религиозному культу, преимущественно принесение жертв, наблюдение за храмами и вообще внешнее богослужение, так как класс греческих жрецов не имел задачею своей деятельности ни сохранять, ни выяснять религиозные истины¹⁹.

В Риме, не смотря на сходство его религии с греческой, жречество получает большее развитие, но главным образом в том отношении, что римские жрецы приобрели значительное влияние в государственной жизни, и званием верховного жреца не гнушались и сами императоры. Общим именем жрецов было имя «sacerdos», но разделялись жрецы на многие жреческие коллегии. Средоточным пунктом в служении римского жреца было, как почти во всех религиях, жертвоприношение, но среди ,.sacra» видное место принадлежало и разного рода прорицаниям²⁰.

Таким представляется в самых общих чертах положение и служение жрецов в религиях древнего мира. Мы не останавливались на подробностях служения и особенно быта языческих жрецов; тем не менее и сказанного, полагаем, достаточно для выяснения поставленной нами себе задачи – определить самое общее в служении жрецов всевозможных религий, как то зерно истины, которое содержится в основе и языческого жреческого служения. И обращая внимание на служение жрецов в различных религиях, мы видим, что центром его является принесение жертв и молитва, особенно же первое. Кроме того, мы видим, что почти всегда и почти во всех религиях жрецы были единственными жертвоприносителями; самые наименования жрецов свидетельствуют о той тесной связи, какая всегда существовала между жертвой и ее постоянным приносителем: во множестве религий один корень лежит в основе слов «жертва и священник»²¹. Если мы припомним теперь сказанное нами раньше о значении молитвы и жертвы, именно о том, что они являются средствами для общения человека с Богом, то ясно, что жрецы являются по преимуществу посредниками между Богом и верующими. Правда, что это посредническое служение подвергалось всевозможным извращениям, и жрецы всегда занимали одинаково ненормальное положение и в отношении к народу (кастовый строй) и к самим богам, наглядной иллюстрацией чему может послужить уже приведенная нами любопытная индийская поговорка. Но подобный извращения неизбежны в естественных религиях; для нас же собственно важно то, что священство, понимаемое как посредство между Богом и людьми, внутреннюю основу своего существования находит в общечеловеческой потребности в подобном посредстве.

Таковы результаты нашего предшествующая исследования. Мы отметили самое общее и существенное в патриархальном и языческом жречестве, но, конечно, это еще далеко не дает нам возможности ответить более или менее полно и определенно на вопрос о сущности священства. Напрасно было бы пытаться определить ее на основании добытого материала. Что касается патриархального периода, то в нем мы, как сказали уже, можем только подметить зачаточную идею необходимости посредства особых лиц в отношении всего общества верующих к Богу. Указаний же на иерархическое достоинство патриархов и на существование божественных полномочий, им одним данных, безусловно нет. В языческих религиях мы, правда, встречаем не только определенно выраженную идею посредства, но часто и ясные указания на иерархическое достоинство жрецов в виде их исключительных, большею частию приписываемых воле богов, полномочий. Однако мы уже имели случай заметить, что человеческий вымысел настолько извратил зерно истины, заключающееся и в ложных религиях, что определить существо священнослужения по служению языческих жрецов решительно немыслимо.

Иное представляется при взгляде на ветхозаветное подзаконное священство. Здесь нет места человеческому вымыслу, как это мы видим в языческих религиях. С другой стороны, священники патриархального периода, действовавшие по праву естественному и без особо определенных правил своего служения, сменяются в подзаконный период особым сословием священников, вся деятельность которых и отношение к обществу верующих точно определялись законом. Ясна, поэтому, наша ближайшая задача: на основании ветхозаветного библейского учения о священстве попытаться раскрыть его сущность, как священства истинного, хотя, в виду его прообразовательного значения, вечного²² лишь в смысле пребывания священства в роде Аароновом до пришествия в мир Великого Архиерея будущих благ²³.

«И сказал Господь Аарону... и ты и сыны твои с тобою наблюдайте священство вате во всем, что принадлежишь жертвеннику и что внутри за завесою, и служите; вам даю я в дар службу священства, а посторонний, приступивший, предан будешь смерти»²⁴.

Вот в каких обязанностях, выражаясь кратко библейскими словами, состояла, «служба священства». На первом месте поставляется служение при жертвеннике, т. е. принесение жертв Богу от лица верующих со всеми, сопровождавшими жертвоприношения, обрядами²⁵. На втором – служение за завесою, т. е. во святилище²⁶. Обязанности служения здесь священников состояли в совершении курений на жертвеннике кадильном²⁷, возжении светильников²⁸, приготовлении хлебов предложения²⁹. Об особом служении в этой части храма первосвященника речь у нас ниже.

Что же открывается из сделанного нами указания на обязанности ветхозаветного священнослужителя» – Первое то, что и в служении подзаконного священника мы прежде всего видим в его лице жертвоприносителя. В Моисеевом законодательстве не только есть место жертве, но самые законы о жертвоприношениях раскрываются в значительной полноте. И такое подробное раскрытие учения о жертвоприношениях именно в подзаконный период вполне понятно, если только мы вспомним, что «пришедшей заповеди грех оживе»³⁰. Голос совести и непосредственное Божественное откровение при исключительных случаях в жизни человечества, руководившие доселе верующими, сменяются положительным законом. Теперь человеку указан с возможными подробностями путь оправдания пред Богом чрез исполнение заповедей Его. Но так как для ветхозаветного человека оправдание было в будущем – во Христе, то и путь оправдания, указанный ему, прежде всего приводил к сознанию собственной слабости человека в делании добра и его беcконечной виновности пред Богом. Только теперь со всею ясностью должна была почувствоваться верующими сила греховных влечений природы и невозможность очиститься от этой греховной нечистоты и оправдаться пред Богом путем своих личных усилий³¹. В отношении же виновного человека Бог мог явиться только как отмститель за грех, отвергающий грешника от Своего лица³². Это с одной стороны. С другой – приближение к Богу Израиля, как народа избранного и святого³³, предполагает уже собою существование особых высочайших средств такого освящения, как необходимого условия приближения к Богу. Отсюда вера в то, что Бог, и только Он один, может очистить человека от его греховной нечистоты и приблизить к Себе³⁴. И действительно, Господь дает верующим такие сверхъестественный средства освящения в жертвах. «Все почти по закону очищается кровию, п без пролития крови не бываешь прощения»³⁵, так определяет св. апостол средства очищения ветхо-заветного человека от грехов. И Сам Господь возвещает народу чрез Моисея: "Аз дах ю (кровь животного) вам у алтаря у молями о дугих вашиих»³⁶. Таким образом, в подзаконном периоде выступает уже со всею ясностью значение жертвы, как Богом данного средства для очищения человека и поставления его пред Богом. Если же мы остановим теперь внимание на том, что единственными жертвоприносителями являлись священники, а всякий «посторонний», осмелившийся приступить к жертвеннику, не исключая левитов, должен быть преданным смерти³⁷, то ясно открывается и значение в жизни общества верующих священников: если верующий может приблизиться к Богу не иначе, как чрез посредство священника, имеющего исключительное право приносить жертвы – единственное средство очищения и приближения к Богу, то, очевидно, священники являются посредниками между Богом и верующими.

Таков естественный вывод из сказанного нами до сих пор о служении священника как, жертвоприносителя. Теперь обратим внимание на вторую группу священнических обязанностей – служение во святилище. Что знаменовали собою это право и обязанность служения в святилище, принадлежавшие также исключительно священникам» Вся скиния была видимым местом обитания Бога среди израильского народа³⁸, в особенности же святилище и святое святых были местами исключительной близости Господа ко входящим в них, а ковчег завета даже местом непосредственного откровения Божия³⁹. Отсюда ясно, что священникам было даровано право особого приближения к Богу. На чем утверждалось это право, и откуда вытекала необходимость особого выделения священников из среды всего народа, мы можем понять только в том случае, если посмотрим на отношение Бога к народу израильскому и на самый факт учреждения левитского священства в истории. «Если вы будете слушаться голоса Моего и соблюдать заветы Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля»⁴⁰. Такими словами Сам Господь указывает пророку Моисею на особое призвание Израиля среди всех других народов. Нам нет нужды говорить об особой миссии израильского народа; приведенный же слова означают то, что именно в период синайского законодательства, пред вступлением Евреев в самостоятельную историческую жизнь, с особою силою и выразительностью возвещается им Божие избрание и приближение в силу этого избрания: «все общество, все святы, и среди их Господь»⁴¹. При правильном понимании эти слова могут служить выражением истинного отношения Израильтян к Богу, как и Сам Господь говорит народу: «вы будете у Меня царством священников и народом святым»⁴². Но возвещенная Богом в синайском откровении близость к Нему израильского народа требовала от последнего особой святости. Вся цель жизни верующих должна быть проникнута одним стремлением приблизиться к святости Божией, так как к Святому может приблизиться только святой⁴³). Но мы уже указывали на то, что в синайский же период с особенною ясностию обнаруживается присущее всему народу сознание его личной греховности и недостоинства. Это мы видим уже при самом вступлении в завет с Богом: гора, как место Божественного присутствия, отделяется особою чертою, преступить которую не могли ни народ, ни священники⁴⁴ его⁴⁵. И это запрещение не имело внешнего характера: народ сам сознал свою нечистоту, свою неспособность входить в непосредственное общение с Богом: «и сказали Моисею (израильтяне): говори ты с нами и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, чтобы нам не умереть»⁴⁶. Итак народу было присуще сознание своей греховности, и такое сознание, вместе с ясно возвещенным учением о неприступности святого Бога, могло приводить народ к мысли о необходимости особого посредства между ним и Богом. И этой сознанной народом потребности отвечает Сам Господь учреждением у Евреев левитского священства⁴⁷. «Завтра покажешь Господь, кто Его, и кто свят, чтобы приблизить его к Себе»⁴⁸. Эти слова сказаны Моисеем по частному поводу и уже после избрания рода Ааронова для священнослужения. Но в приведенном месте с наибольшею выразительностью отмечается характеристическая черта служения ветхозаветного священника. Все другие служения, необходимый для правильного течения общественной жизни, относятся к самому обществу, и отсюда само же общество распределяет эти служения среди своих членов по своему усмотрению. Не таково служение ветхозаветного священника. Будучи слугою общества, он в тоже времля служит от лица общества Богу: служение же Богу доступно только святому. Но всюду мы видим учение о греховности и каждого отдельного человека, и всего общества⁴⁹. Поэтому как для очищения ветхозаветного человека было недостаточно его личных усилий в деле исполнения заповедей, а требовалась Божественная помощь и вышечеловеческие средства оправдания; так и право приближения к Богу, иначе право священнослужения, ветхозаветный верующий мог получить только в силу Божественного избрания и особого освящения, которое делало бы избранного «святым» пред Богом, способным приближаться к Нему. И мы, действительно, видим, что ветхозаветное священство утверждается на Божественном избрании и особом посвящении⁵⁰. Благодаря этому именно, делается возможным то, что некоторые из народа являются посредниками между Богом и остальными членами общества. Всякий посредник должен быть близок к тем лицам, посредником между которыми он является. Это же самое видим мы и в служении ветхозаветного священника. К народу был он близок самым своим происхождением от Израиля и общею всем людям ограниченностью и греховностью своей природы. Близость же к Богу была даром Божественной воли. Пред лицом Бога священник был представителем народа и «ходатаем» за него, а в отношение народа вестником и проводником в среду верующих Божественного благоволения и освящения, как, например, при благословении общества от лица Божия⁵¹, или же когда священник «очищал» верующих от греха, принося жертву за грех и т. п.

Все сказанное достаточно ясно открывается из сделанного нами краткого обзора Божественного происхождения и обязанностей служения ветхозаветного священства. Но наш обзор этого служения остался бы бледным, если не обратить внимания на лицо ветхозаветного первосвященника, в служении которого сосредоточиваются и с особою ясностию выступают уже указанные нами характеристические черты служения левитского священства. Идея посредства, лежащая в основе всякого, а следовательно и ветхозаветного священства, со всею определенностью открывается именно в лице первосвященника, так как он является ближайшим прообразом Единого Ходатая Бога и человеков Христа Спасителя. Все священники были представителями своего народа, так как служили Богу от его лица; но это представительство всецело воплощается в лице первосвященника: он один только носил «имена сынов Израилевых на наперснике судном у сердца своего»⁵². И это представительство не было чем-то внешним, но связь первосвященника с народом была как бы духовно-органическою. Грех «помазанного» священника делал виновным весь народ, и жертва за грех помазанного священника была в силу этого одинакова с жертвою за грех всего общества сынов Израилевых⁵³. С другой стороны, и первосвященник «нес» на себе, выражаясь библейским словом, грехи народа, чем частнее указывается на «недостаток приношений, посвящаемых от сынов Израилевых, и всех даров, ими приносимых»⁵⁴. Таким образом, первосвященник был не только представителем общества, но и «заступал» народ пред Богом, был ходатаем за народ. Это видно уже из сказанного нами, а с особенною наглядностью открывается из известного случая «заступления» согрешившего народа Аароном⁵⁵. Но высшее посредническое значение первосвященника зависело не только от того, что он был представителем народа и ходатаем за него пред Богом, но и от той близости к Богу, какой удостоен был первосвященник. Весь Израиль, как мы уже видели, призван был быть близким к Богу, но в действительности оказывался недостойным этого. Народ мог приближаться к Богу только⁵⁶ в лице священников⁵⁷, и высшей степени это приближение достигает в лице первосвященника. Последний, как представитель народа, осуществляет в своем лице идею близости избранного народа к Богу. Простым священникам был доступен вход в святилище, и это служило знаком особого приближения их к Богу. Однако и для них оставалось недоступным святое святых. Один только первосвященник однажды в год должен был входит во святое святых с жертвенною кровию, и в этот великий день со всею очевидностью выступала и близость первосвященника к Богу, и его посредническое служение пред Богом от лица народа, и очищение последнего от лица Божия. Первосвященник в этот день не раз входил во святое святых, совершал курение «пред лицом Господним», – видимым местом присутствия которого был ковчег завета, еще частнее – его крышка; эту «крышку» первосвященник кропил кровию и этим очищал самого себя и дом свой⁵⁸, а также святое святых⁵⁹, святилище⁶⁰ и жертвенник от нечистот сынов Израилевых⁶¹, наконец, священников и «весь народ общества»⁶². Чрез это очищение весь народ делался чистым «от всех грехов своих пред лицом Господним»⁶³. Близость первосвященника к Богу обнаруживается еще в таинственном праве «вопрошать» Господа чрез «урим и туммим»⁶⁴.

Мы обозрели главнейшие обязанности ветхозаветных священников в их служении при жертвеннике и «за завесою» – во святилище. Строго говоря, это именно и составляет существенное в служении священников, а все остальные их обязанности носят частный, а иногда, и случайный характер. Но так как к определению ветхозаветного учения о сущности священства мы идем путем обозрения различых обязанностей священнослужения, то для полноты обзора нам необходимо, хотя в нескольких словах, коснуться и других обязанностей, возложенных законом на священников, чтобы показать их связь с отмеченным нами до сих пор существенным в их служении. Эти частнейшие обязанности могут быть разделены на два главных вида: учительство народа и право суда. Что касается первого, то оно имело исключительно религиозный характер, благодаря чему священник в качестве учителя являлся не иным чем, как истолкователем народу Божией воли, т. е. тем же посредником между Богом и верующими, каким видим мы его при исполнении других обязанностей священнического служения. Вообще, учительство ветхозаветного священника имело очень ограниченный объем и сводилось к немногим предписаниям частного характера. Так, через каждые семь лет священник должен был читать народу закон⁶⁵, священникам же поставлялось в обязанность и постоянно поучать сынов Израилевых всем уставам, которые изрек Господь чрез Моисея⁶⁶, и частнее, по контексту речи⁶⁷, умению различать священное от несвященного и нечистое от чистого, что находится в прямой связи с учением о жертвах и приношениях Богу. К этому же роду учительских обязанностей относятся и речи народу пред войной⁶⁸. Войны Израиля, как известно, носили религиозный характер, и поучение священника перед войною должно было служить напоминанием народу, с целью ободрить его, что Господь Бог, Который вывел его из Египта, «идет» с народом, чтобы сразиться за него⁶⁹. Такой же смысл имела и обязанность священника трубить перед войною для того, чтобы сыны Израилевы «были воспомянуты перед Господом и спасены от врагов»⁷⁰, а также трубить «в день веселия... и в праздники и в новомесячие... при всех сожжениях... при мирных жертвах». Все это было необходимо, как «напоминание» Богу о народе, иначе – посредническое заступление его⁷¹. Что касается, наконец, судебных полномочий священников, то, во-первых, они весьма ограничены, а, во-вторых, так же как и учительство народа, имеют отношение исключительно к области религиозной жизни народа. Первое открывается из того, что священники не заменяют судей, а выступают вместе с ними⁷². Религиозный же характер священнического суда становится несомненным из частного указания тех дел, которые составляли область этого суда. Так священник обладал правом очищать проказу и вообще нечистоту народа⁷³, иначе – допускать известное лицо к участию в общественной жизни. И вполне ясно, почему именно священникам была поручена эта обязанность. Всякая нечистота препятствовала ветхозаветному верующему выполнять свои религиозные обязанности⁷⁴, и по закону должна была очищаться чрез жертвоприношения и другие богослужебные обряды⁷⁵. Едва ли даже представляется нужным особо говорить о долге священников оценивать приношения Израильтян⁷⁶ и совершать некоторые обряды над назореем в знак разрешения его обетов по исполнении последних⁷⁷.

Еще встречаем мы два случая, когда должна была проявляться судебная власть священника. Первый – это очищение Израиля в случае убийства неведомо кем, когда священник «омывал» кровь невинного, чтобы Господь не вменил народу невинной крови⁷⁸. Второй случай – разбор дел о женах, подозреваемых в прелюбодеянии⁷⁹. Но здесь решение дела представляется собственно суду Божию чрез посредство священника⁸⁰, и также сопровождается жертвоприношением.

Таковы обязанности служения ветхозаветных священников. Всюду, как мы показали, они выступают служителями веры, посредниками между Богом и народом израильским. Конечно, это нисколько не мешало священникам являться со значением судьи, государственного советника и т. д. Но все же это обусловливалось – или религиозным характером дела, и тогда являлось обязанностью священника, как священника, согласно сказанному; или же зависело от личного авторитета лица, ноcящего священническое достоинство, и в силу этого не может быть относимо к области собственно священнических обязанностей.

Если мы сопоставим сказанное нами о подзаконном священстве с тем, что уже ранее известно нам о священстве патриархальном, то увидим существенное различие в служении патриархального и подзаконного священника. Священство, или точнее жречество, патриархальное основывалось, как мы видели на праве естественном, т. е. жрецами являлись представители народа или по праву старшинства, или по праву власти. Со времени же Синайского законодательства священники являются религиозными представителями народа не в силу их естественного представительства, а в силу особого Божественного избрания. С этого времени священство является как иерархическое достоинство, неприкосновенность которого ограждается самыми строгими законоположениями, и многократно подтверждается, что только дети Аарона призваны к священнослужению⁸¹. Далее, это иерархическое достоинство принимал призванный к нему не иначе, как чрез особое посвящение⁸², чего также не видим мы в период патриархальный. Эти два новые явления в истории священства – Божественное избрание и посвящение – делают служение ветхозаветного подзаконного священника служением исключительным, основывающимся на праве Божественном.

Сравнивать левитское священство с жречеством языческим нам нет нужды. То зерно истины, которое заключается в религиях языческих именно в их учении о необходимости посредства в отношениях Бога и людей, мы уже видели. В остальном же между ветхозаветным священством и языческим жречеством неизмеримая разница: какая и должна существовать между истиной, хотя бы не во всей полноте ее содержания, и извращением истины, в плодах самостоятельного и неправильного развития человеческой фантазии⁸³.

Теперь нам остается в настоящей главе сделать – на основании всего сказанного – только общее определение ветхозаветного левитского священства. Думаем, что наиболее точное и краткое определение сущности этого священства будет такое: ветхозаветное левитское священство было богоучрежденным иерархическим посредством между Богом и верующими. Более полно это определение раскрывается всею предшествующею нашею речью.