Жизнеописание Глинских старцев

Схиархимандрита Серафима (Романцова), Схиархимандрита Андроника (Лукаша), Схимитрополита Серафима (Мажуги)

Книги изданы благодаря стараниям рабов Божиих Игоря, Сергия, Евгения, Андрея, Людмилы и Елены.

По благословению Блаженнейшего Владимира, Митрополита Киевского и Всея Украины, священноархимандрита Рождества Пресвятой Богородицы Глинской пустыни, при наместнике Высокопреосвященнейшем Луке, Архиепископе Конотопском и Глуховском, со всечестной братией

Однажды святого Василия посетил преподобный Ефрем Сирин. Как вы думаете, о чем могли беседовать святые при первой своей встрече друг с другом? О том, какими добрыми делами можно умилостивить Господа, как приобрести добродетели святых апостолов Христовых, о мужестве и страданиях сорока Севастийских мучеников. А что, если бы и в наше время при взаимных встречах, вместо разговоров о моде, погоде, об очередном сериале, об увеселениях, прошедших и грядущих, о приключениях со знакомыми и соседями, почаще беседовать бы о жизни воспоминаемых Церковью святых? На этот вопрос часто слышишь смелое суждение о неприменяемости образа жизни святых и подвижников к нашему времени. Якобы сейчас другое время, которое не способствует спасению? По этому поводу возникает еще один вопрос: а что, Господь Иисус Христос в те времена был другой, не такой как сейчас, что изменилось в нем? Господь не изменился, но изменились мы, и не в лучшую сторону.

Неоспоримо, что не все сохранившееся до нас в сказании о жизни и деяниях святых и в наши дни должно служить для нас примером для подражания, но главные требования Евангельского писания для всех времен одинаковы – это соблюдения Закона Божия не только по букве, но и по духу его. Как это сделать? Надеемся, что эта книга о трех подвижниках Глинской пустыни поможет вам найти ответ на этот вопрос.

В этой книге мы постарались подобрать свидетельства из монастырской жизни и подвигов ее насельников, которые помогли бы современному читателю проникнуться духом Глинских подвижников XX века, полюбить их, и понудить себя хотя бы в малой степени подражать им. Это подражание могло бы начаться с минимального отречения от своей воли: «Не как я хочу, а как Бог даст».

На страницах этой книги вы познакомитесь со столпами «Глинской традиции»: с прозорливым, добродушным и любвеобильным схимитрополитом Серафимом (Мажугой), всегда улыбающимся и чуть юродствующим старцем Андроником (Лукашем), строгим и требовательным духовником богомольцев Серафимом (Романцовым). Они жили в сложное богоборческое время, пережили сталинские репрессии и хрущевские гонения, дважды закрытие и разорение «своей красавицы Глинской пустыни», скитания по отдаленным уголкам необъятного Советского Союза, но никогда не возроптали на Бога. Не отвернулись от него. Какие примеры для подражания!

Несколько примеров нравственного исправления, несколько образцов духовного совершенства, воспоминаемых в данной книге, уверен, что мало-помалу помогут старательному читателю восстановить в себе красоту Образа Божия. Пусть в этом по молитвам преподобных Глинских старцев помогает вам Господь!

Лука, архиепископ Конотопский

и Глуховский, наместник Глинской

пустыни

Такую фразу слышал каждый, кто переступал порог той Глинской пустыни, в которую в 50–60-тых годах минувшего века стремились многие со всех концов нашей необъятной Родины. Отец Серафим (Романцов) – духовник определял всех – где остановиться, чем помочь обители, если приезжали более, чем на 3 дня. Первые 3 дня можно было провести как душе угодно: молись, исповедуйся, посиди на ступеньках скрипучей лестницы в очереди к тому же о. Серафиму – духовнику, если надо что-то решить, посоветоваться.

Отец Серафим в Глинской пустыне с 1910 г. Разумеется, был перерыв его пребывания в пустыни, ведь пришлось пережить многое: войну, разорение обители, ссылку, скитания. Родился он в Курской губернии в деревне Воронок 28 июня 1885 г. в семье крестьянина Романа Романцова. В крещении дали имя Иоанн. Окончил церковно-приходскую школу и, похоронив родителей, пришел в Глинскую пустынь. Когда началась Первая мировая война, его взяли в армию. В 1916 г. он был ранен, выздоровел и вернулся в Глинскую пустынь. О нем мало сведений сохранилось, только основные этапы известны. Иногда он кое-что рассказывал сам. Так, когда его послали работать на кухню, то, вместе с этим послушанием, благословили, как и каждого вновь поступившего, обращаться к старцу. Послушник походил-походил к этому старцу... и загрустил. Обижаться не на что,... но как быть? Смущение заметил другой послушник, с которым были на кухне. «Ты что, Ваня, такой скучный стал?» Не утерпел Иоанн, рассказал ему о своей печали. Тот предложил ему сходить к его старцу. Просто пойти и послушать, и поговорить, если захочется. Очень понравился Иоанну старец. Такому бы всю душу наизнанку вывернул. Конечно, рассказал он о том, что беспокоит. Старец посоветовал: «пойди к своему старцу и расскажи все, как есть. Если он тебя с миром отпустит, приходи ко мне». Очень волновался Иоанн: вдруг обидится старец? Но тот просто сказал: «Такое бывает. Что же, раз душа не лежит, иди. Я хочу тебе только пользы. Иди с миром». Умели старцы беречь мир души – и своей, и ближних.

В 1919 г. постригли Иоанна с именем Ювеналий. Бушевала революция. Надо было успеть утвердиться в самом необходимом – учиться молиться. Смирения, терпения, послушания без молитвы не приобрести, но и молитве без таких добродетелей не научиться.

В 1920 г. его рукоположили во иеродиакона. Рукополагал Владыка Павлин (Крошечкин). После закрытия Глинской пустыни надо было искать пристанище. Отец Ювеналий поехал в Сухуми, откуда можно было попасть в Драндский Успенский монастырь, еще существовавший. Монахи (часть которых перешла из закрытого Ново-Афонского монастыря) согласились представлять из монастыря сельскохозяйственную артель, чтобы продлить жизнь обители и так до 1928 г. уцелели, но в 1928 г. закрыли и этот монастырь. Некоторое время о. Серафим, которого епископ Никон рукоположил во иеромонаха и постриг в схиму с именем Серафим, провел в горах, живя с отшельниками.

Иногда, уже в старости, батюшка вспоминал отдельные эпизоды тех лет. Рассказывал, как жили вдвоем (кажется, с Владимиром), разделяя домашние дела и поочередно делая все нужное, не прекращая молитвы. Если кто-то замолкал, другой вполголоса начинал читать ее. Так жили в атмосфере мира и молитвы. «Горячая молитва, – говорил не раз много позже о. Серафим, – ограждала меня во всех трудных обстоятельствах моей жизни». Отшельников прогнали и с гор, разорив их жилища. Отец Серафим уехал в Алма-Ату и в 1930 г. и устроился работать в окрестностях города сторожем на пасеке. В том же году его арестовали и выслали на строительство Беломорканала.

В 1934 г. о. Серафим попал в Киргизию, сначала в Токтогул, затем в Таш-Кумыр. Пробыл он там до 1946 г. Летом в горах устроил себе келью: нашел выступающий камень над родником, пристроил к нему плетеную хижину. Камень заменял стол, сиденье тоже получилось. Тишина, уединение... Можно молиться, читать, размышлять, ни о чем не заботиться. Кормили его жители окрестных селений. Он спускался к ним, чтобы вместе молиться, служил под воскресные и праздничные дни всенощную. Отец Серафим видел, как нуждались люди в духовном окормлении, и старался, чаще всего ночами, служить, исповедовать, проповедовать Слово Божие. Зимой он жил у одной благочестивой семьи в пристройке (сделана она была так, чтобы не заметили ее за курятником). Там была печка, кровать и стол.

В 1946 г. он был уже в Ташкенте, мог открыто служить в кафедральном соборе. Видимо, там он узнал о том, что открылась Глинская пустынь и в 1947 г. вернулся в нее. Долговременный духовный опыт сразу же оказался востребованным и собравшейся братии и паломникам, все более мощным потоком, вливающимся в такие еще шаткие стены (кое-где был просто плетень) возрождающейся обители. Люди шли и ехали издалека, чтобы встретить у старцев внимание к своим бедам, сочувствие, совет, направление, наставление на путь истинный. И встречали все нужное! Отец Серафим полностью посвящал все свои силы, время, всю жизнь духовному окормлению братии и всем приезжающим. Отец Серафим мог своим отношением к каждому помочь открыть душу, не стесняясь, не боясь грозного вида, каким иногда встречал старец тех, кто искал чего угодно, но не спасения души. На исповеди же не оставалось ничего от его внешней строгости. Он многое видел на своем веку, удивить грехами его невозможно было. Он мог сострадать каждому, но и напоминал всегда о необходимой работе над собой, т.е. о борьбе со своими вредными привычками, самооправданием, лукавством, ленью, осуждением и др. Чтобы эта работа воспринималась, как правило, и распространялась на всех, о.Серафим сам выписывал и давал потом переписывать не один раз всем, кто мог писать грамотно и четко целые абзацы из поучений святителя Игнатия Брянчанинова, святителя Феофана Затворника, о. Иоанна Крондштатского и многих других. Потом о. Серафим подбирал нужное тому или другому, обратившемуся к нему письменно, несколько слов добавлял от себя и так старался помочь каждому. День его загружен был до предела. Редкие минуты его не просили, к нему не стучали, его не ждали на ступеньках скрипучей лестницы, ведущей в круглую его келью (она была в башне, разделенной на 2 этажа. Внизу жил о. Михаил). Иногда он заходил в кельи братии, притом всегда в самый нужный момент и как бы случайно исправил то, что требовало его вмешательства. Рассказывала одна паломница, как о. Серафим помешал ей чуть свет, а вернее даже до света (около 4-х часов утра) тайно покинуть обитель, куда она накануне только приехала. Ее обидел духовник, с которым она, в числе его провожавших, добралась с трудом до монастыря. Почти не спала, расстроенная, она вышла тихонько... и нечаянно встретила о. Серафима. «Ты куда?» Со слезами сказала она в своем решении уехать сейчас же. Он ее успокоил и, ободренная его вниманием и заботой, пошла она в храм. Там уже читали утренние молитвы. Подобных случаев много было, из них состояла вся жизнь. Их не записывали, им даже не удивлялись, их воспринимали как само собой разумеющееся. Не считал чем-то особенным такие «совпадения» или своевременные указания, кому-то крайне необходимые и сам старец. Он всегда помнил, что Господь через человека помогает обращающемуся к Нему, и свое служение воспринимал как естественное, необходимое исполнение воли Божией. Он не суетился, не раздражался, хотя поспевал везде и всегда, когда надо. Он умел видя не видеть лишнее, неполезно, т.е. пропускал без внимания все увиденное и услышанное, если оно не несло пользы душе. Он говорил коротко и ясно самое нужное. Например, тому, кто переживал из-за необходимости многое делать из того, что никому не нужно (и все это знали), допустим, писать «липовые» отчеты о проделанной работе за год или придуманные % выполнения намеченного плана, о. Серафим сказал: «Твое от тебя не уйдет». Значит, уйдет это, допущенное как школа терпения, а настоящее, нужное – будет. И, вспоминая эту краткую фразу, человек успокаивался. Можно сюда же добавить и замеченный о. Рафаилом (Карелиным) вопрос одному монаху, возмущавшемуся бесстыдством современных      молодых людей, особенно девушек, когда тому пришлось быть в городе: «Ты давно вернулся? – Да вот 3 дня назад. – И ты все это помнишь?» Казалось бы, ничего особенного. И вопрос задан кому-то неведомому, и встречный вопрос – ответ на возмущение ничего особенного в себе не таит... И, все-таки, его стоит вспомнить не только в подобной ситуации, но и во многих других обстоятельствах, когда требуется силой воли, а лучше молитвой, отвергнуть назойливое впечатление. Отец Серафим очень не любил «благочестивого пустословия», когда хорошие и нужные слова, как «спаси вас (или тебя), Господи», «простите», «благословите» и т.п. говорилось без меры и смысла. Даже тогда, когда можно и нужно было сделать замечание, он говорил спокойно и мягко, если видел смущение и раскаяние. Вряд ли кто мог бы вспомнить, чтобы о. Серафим был недовольным, подавленным. Всегда ровный, внимательный (только в исключительных случаях грозный, если была в этом необходимость), он никогда не создавал дистанции, не подчеркивал своего сана, положения. Когда надо было ему ехать в Москву по делам, он одевал плащ, предварительно подвернув полы рясы. Пользовался обычным городским транспортом, не выражая желания вызвать такси или отвезти его на машине. В электричке, например, сядет где-нибудь в уголок, если уступит кто место старичку, похожему на пасечника, наклонит голову, делая вид, что дремлет, и живет своим. Если намеревался о. Серафим посетить знакомых, то останавливался обычно в незаметных комнатках, где попроще, говорил, кого позвать. Обычно он не говорил бесед, а отвечал на вопросы, какие задавали собравшиеся. Если чего-то не знал (из событий церковной жизни), то спрашивал, не стесняясь признать, что знать надо, потому что спрашивают, но совершенно спокойно это говорил. Умел о. Серафим дать простой и выполнимый совет, учитывая обстановку, в которой живет и трудится человек. Так одна медсестра выразила ему сожаление, что не может вставать ночью на молитву, потому что работала в смену (были ночные дежурства), и по слабости здоровья. Отец Серафим сказал: «Когда надо вставать ночью, прочитай несколько кратких молитв и ложись спать. Не смущайся, Бог свыше сил ничего не требует». Бывало и так, что человек только подумает – спросить у батюшки благословения поехать (в паломничество) или оставить все на волю Божию, – батюшка вдруг спрашивает: «А ты хотела бы поехать (именно туда, куда и думалось)? Теперь скажут – он прозорлив, а тогда, когда такое на каждом шагу было, принималось как так и надо. Можно было не спрашивать, не обдумывать заранее, не тратить время зря и не распылять внимание на второстепенное, учиться главное видеть перед собой, уметь «ходить перед Богом». Этому старцы учили примером. Даже те, кто получали письма о. Серафима, перечитывали знакомые тексты (кто уже раньше читал творения святых отцов и наставления отечественных подвижников), с особым вниманием относились к этим выпискам уже потому, что о. Серафим обновлял их примером своего благоговения и усердия. Те, кто бывал в Глинской пустыне не могли не знать о. Серафима, даже если не исповедовались у него, не искали совета, ни о чем не спрашивали. Он организовал всю внешнюю жизнь монастыря, особенно то, что касалось паломников. Внутреннюю жизнь обители, которая могла быть незнакома приезжим, держали три «столпа» – совет старцев, в который входили о. настоятель архимандрит Серафим (Амелин) (в то время единственный архимандрит), о. Серафим (Романцов) и о. Андроник (Лукаш).

Те, кто узнали о Глинской пустыне уже после вторичного закрытия, могут представить себе о. Серафима – духовника по письмам, которые хранят все, кому они дороги. Часть их опубликовали, возможно, она со временем пополнится и теми, которые еще неизвестны читателям. Ничего своего, нового, оригинального, что могло бы как-то подчеркнуть его индивидуальность, отличного от писаний святых отцов, о. Серафим в письмах не наставлял. Наоборот – только польза душевная, а если человек может понять, то и духовная в центре его внимания, его заботы. Почти нигде ничего о себе, никаких жалоб на усталость, нездоровье, личные переживания, а ведь они были, только никогда не ставились на вид, в центр. Для о. Серафима в письмах основное – помочь душе обратившегося.

В своих письмах старец говорил о необходимости смиряться, ибо «без смирения нет спасения». А в наше время о смирении можно услышать неверное мнение. Будто в том оно, чтобы себя или другого («для смирения») втаптывать в грязь, топить в помойке реальных или выдуманных ошибок или грехов (особенно в отношениях с ближними), отчего скорее придешь в уныние. Нужно приучить себя помнить, что Господь каждого почтил своим образом и научиться беречь его чистоту в себе и помочь в этом ближнему – вот в чем смирение, забывающее о себе совершенно. Как к этому прийти? Отец Серафим в письмах не раз призывал учиться принимать все скорбное без возмущения, раздражения, ропота, уныния, чувства безысходности. Без скорбей никто не живет, но как кто к ним относится – от этого многое зависит в духовной жизни. Жалуясь на трудности, мы забываем, что более всех и всего вредим себе сами. Чем? – Многословием, пустословием, рассеянностью, небрежность, забвением о своем спасении, ленью и многими другими недостатками. Из-за них теряется доверие Богу, растет желание доказать себе и другим свою значимость, требовать себе внимание и почтение, находя тысячи причин к самооправданию. Как врачевать в себе эти недуги, и как старцу помогать таким, кто формально соблюдает все необходимое, но не может успокоиться, не чувствуя в душе мира, испытывая лишь глухую неудовлетворенность? Отец Серафим не зря посылал выписки из творений святых отцов. Не случайно, и не только по традиции в Глинской пустыни так часто обращались к чтению святоотеческих творений. Слушая их наставления и предостережения, видишь как в зеркале свои недостатки и немощи. Тут уж нечем превозноситься! Святые отцы помогут понять, что все у нас, у каждого – от Бога, а свое – желание сберечь, не растерять данное и даже умножить по заповеди Божией! Потому и старцы были смиренны. Кто сокрушается, что теперь нет старцев, какие были прежде, тем о. Серафим напоминает, что прежним старцам было открыто, что нашему времени оставлены скорби и болезни вместо старцев. Их у всех много. Важно только отнестись к этому благоразумно, т.е. увидеть в этом направляющую ко спасению руку Божию. Господь для каждого подбирает такие жизненные обстоятельства, которые именно теперь ему полезны. Это повторял почти каждому в своих письмах о. Серафим. В этом, т.е. во внутреннем согласии принимать без возмущения и недовольства все, что Господь допускает, старец видел возможное в любых обстоятельствах послушание воле Божией. Такое понимание обогащает давно всем известное, и для желающих драгоценное, указание на послушание как на необходимую христианскую добродетель. Чтобы это утвердить в сознании всех, кто будет читать письма о. Серафима (а он иногда в конце подписывал: «давайте читать всем»), он напоминал, что Господь устраивает все в нашей жизни, учитывая наши желания, склонности, способности. Иногда не сразу получается так, но со временем совершенно ясно каждому, что смирившись даже с непонятным пока, человек «вкушает мир» души. Неприятности же, принятые с доверием Богу, учат терпению и ведут к радости духовной. Но радоваться может лишь благодарная душа. И о благодарении Богу в письмах можно найти напоминания. Приходилось о. Серафиму об этом говорить часто и многим, потому что мы очень рассеянны и невнимательны. К сожалению, это относится к тому, что касается серьезной духовной настроенности. Когда же речь идет о себе, о своих обидах, недовольстве, мелочных разборках в совместной жизни и других огорчениях, тут оторвать внимание от себя бывает нелегко. В таких случаях о. Серафим предлагает решительно взяться за себя и не оправдываться, не винить обстоятельства или кого-то из близких и дальних, а видеть свою немощь, каяться, оставляя других суду их совести и Богу. Говорить о том, чего касается о. Серафим в своих письмах, можно много, но лучше их прочитать, возвращаясь не раз к тому, что писал старец, личным духовным опытом делясь с каждым, кто искал его совета и наставления. Внешне его жизнь не богата яркими событиями. В основном все дни проходили в работе и заботе о многочисленных паломниках. Он сам говорил, что «у нас нет ни святынь особенных – икон чудотворных, святых мощей – а вот едут...» Знал, что едут душу очистить покаянием, наставление получить, помощь Божию ощутить через отношение старцев.

Поток приезжающих ширился, а над обителью снова нависли грозовые тучи. Хрущевская «оттепель» сменился явным стремлением покончить с Церковью. Повод при желании всегда найдется. В 1961 г. Глинскую пустынь снова закрыли. Правда, никого не сажали в тюрьмы, просто разогнали. Предстояло каждому искать себе место. Отец Серафим поехал в знакомые края, в Грузию. Там, в Сухуми, он мог в соборе помогать местным священникам: исповедовал чаще всего, сослужил иногда, делал все, что скажут охотно, просто, незаметно. К нему на исповедь приходило все больше и больше людей, многие приезжали издалека, как только узнали, где он. И здесь, как прежде в Глинской пустыне он хлопотал, устраивая каждого к кому-то из местных под крышу, даже организуя паломничества по святым местам древней Иверии, большей частью уже забытым самими местными жителями. Пока были силы, ездил сам (направлял в монастырь прп. Шио Мгвимского, в Сигнахи, где скончалась и похоронена святая равноапостольная Нина, в Команы, где почти разваливался храм на месте кончины святого Иоанна Златоустого, на Иверскую гору и др.), позже благословлял проводить кого-либо из знающих дорогу к святыням. Естественно, к о. Серафиму потянулись и монахи закрытой Глинской пустыни. Кто в миру невольно заражался пропитавшим все духом гордыни, подогреваемым сознанием собственной исключительности (как же – гонимый монах закрытой обители!), с тем о. Серафим на исповеди был строг. Однако строгость вызывала не страх, не чувство подавленности или обиды на непонимание, а отрезвление. Понимал человек опасность такого самомнения, каялся – и старец тут же смягчался, радовался, что тот понял и намерен следить за собой. Кто, особенно из молодых, рвался к подвигам, старец удерживал от неразумной горячности, ревности не по разуму, указывая на более надежные добродетели – терпение, смирение, послушание. Особенно предостерегал от всевозможных видений, откровений, явлений и т.п., тешащих самолюбие и как бы подчеркивающих духовную высоту и исключительность. В отрыве от серьезной духовной школы, от обстановки реальной духовной борьбы со страстями особенно рьяно неопытные жаждут подтверждения «свыше» и могут вместо «благодатных озарений» нажить очень серьезную духовную болезнь (прелесть – как называют ее аскеты, т.е. обман, который наша гордость не позволяет узнать) и кончить психическим расстройством.

Тем, кто просил благословения читать Иисусову молитву, старец благословлял, напоминая, что в ней главное – чувство покаяния. Начинать же ее читать, как и всякую другую, следует, внимая словам молитвы, не увлекаясь количеством и, тем более, не прибегая к искусственным приемам. Если человек не был склонен бороться с гордостью, считая ее своим достоинством, то старец советовал начинать с молитвы мытаря, приучать себя к сознанию необходимости покаяния. Это сознание не ограничивается только признанием за собой когда-либо допущенных грехов, в которых человек каялся, оно включает в себя понимание своей греховности, которое по милости Божией механически исчезает даже у подвижников. Потому покаянное состояние святые отцы считали нормальным. Это не приводит к унынию, так как кающийся всегда опытно знает, что Господь его прощает и минует. Покаяние, смирение, терпение, внимание... и все – с молитвой. Эти темы у о. Серафима не просто повторяются, они наполняют все его поучения. Кто не заботится об этом, тот попадает в пучину «бестолкового немирствия».

Относился о. Серафим ко всем по-разному, смотря по настроенности, учитывая обстановку, условия, возраст, физические силы. Кто любил читать каноны и акафисты, о. Серафим не ломал своим советом привычки и расположения, кто мог молиться в уединении и старался вычитывать пятисотницу, чтобы приобрести навык к Иисусовой молитве, о. Серафим благословлял, учитывая условия и настроенность. Где мог, особенно в странствиях своих, он старался служить вечерню, утреню... все, что можно. При этом присутствующие в самой обыденной обстановке не могли не отметить такого спокойствия, умиротворенности, внутренней тишины, которые обычную хатку или квартирку в городе превращали в храм Божий. Его простота, искренность, ясность, желание помочь каждому, кто просил совета и наставления, удивляли многих. Помогал он и тем, кто нуждался материально, посылая через доверенных, умеющих молчать людей, продукты и деньги в забытые местными жителями монастыри. Как ни бодрился о. Серафим, как ни старался не обращать внимания на свои недуги и немощи, но годы трудов, лишений, переживаний не могли не сказаться на его здоровье, да и возраст напоминал о предстоящем переходе в вечность. Старцу шел уже 90-й год. Митрополит Сухумский Илия (позже ставший патриархом Грузии Илией II) возвел о. Серафима в сан архимандрита (до этого в 1960 г. патриарх Алексий I возвел старца в сан игумена). До конца дней о. Серафим сохранил бодрость духа и ясность ума. В декабре 1975 г. во время всенощной о. Серафим почувствовал себя плохо, пришлось лечь. Все время (это 2 недели) старец читал вслух молитву Иисусову, причащаясь ежедневно Святых Христовых Таин. Когда уставал, просил читать других. В полном сознании видел многих собратий по духу, которые пели стихиру Божией Матери «Совет превечный», затем и он запел слабеющим голосом: «Вкусите и видите, яко благ Господь. Аллилуиа». После видения сказал: «О чем я молился всю жизнь и чего искал, то открылось сейчас в моем сердце; моя душа исполнилась благодати настолько, что не могу ее даже вместить». Последние его слова: «Теперь я буду умирать». 31 декабря старец закрыл глаза и больше уже ничего не говорил, ни на что не реагировал. 1-ого января 1976 г. он мирно скончался. Похоронили его на Михайловском кладбище г. Сухуми. Теперь душа его «во благих», успокоилась от трудов своих, но окончательное ее умиротворение и радость придет тогда, когда многие, вспоминая сказанное, написанное им в назидании, научатся жить по заповедям Божиим, а те, кто не могли знать его, найдут в его примере, его научении для себя ориентиры в жизни, особенно трудной в духовном отношении теперь. С Богом нет невозвратных потерь, и обращение к образу о. Серафима может помочь многим желающим знать верный путь спасения, тем более что он, как и другие старцы Глинской пустыни жил в не менее трудное время, сравнительно недавнее, знал и пережил сам многое и, «быв искушен, может и искушаемым помощи».

Так назвал старца схиархимандрита Андроника один из его духовных чад, архимандрит Илларион в надгробном слове. С этим нельзя не согласиться. Отец Андроник с детства видел многие печали сначала в родной семье, где его тихой кроткой терпеливой матери приходилось многое переживать и от мужа, любившего выпить и буйного во хмелю, и от одного из сыновей, унаследовавших характер и привычки отца. Алексей, будущий старец Андроник, радовал маму тихим нравом, ровным спокойным характером, любовью к молитве. Даже в детские годы, жалея всех, кому было трудно и подчас горько, он вставал ночью на молитву, прося им помощи от Господа. Великий молитвенник и смиренный труженик на ниве Христовой, родился 12 февраля 1889 г. в селе Лупа Лохвицкого уезда Полтавской губернии в семье крестьянина Андрея, его жены Акулины и пятерых детей. Дети воспитывались наставлениями матери, скромной, смиреной христианки и ее примером. Своей сдержанностью, молчанием она старалась умиротворить гневливого, вспыльчивого, жестокого нравом мужа. Старший брат Филипп скончался в юности, как и единственная сестра. В 7 лет Алексея отдали учиться в церковно-приходскую школу. Учился мальчик неблестяще, возможно потому даже, что очень боялся гнева отца. После школы отец устроил его работать волостным кучером. Пришлось ему возить начальство в уездный город и иногда брать почту для волости. Уже тогда он обращал на себя внимание серьезностью, ответственностью, исполнительностью. Когда он ехал один, то молился. Дома от матери слышал он о монастырях, но в детстве не бывал, ни в одном из них, т.к. отец не отпускал никого в паломничество. Желание Алексея ближе узнать об иноческой жизни, о котором мать знала, приходилось скрывать от отца.

В один из воскресных дней после литургии Алексей встретил странника. Ему очень хотелось расспросить о тех обителях, где тот побывал, но пригласить его в дом он не мог. Странник почувствовал искренность такого желания и предложил где-нибудь встретиться. Решили следующий вечер провести вместе на кладбище. Странник рассказал о Киево-Печерской и Троице-Сергиевой Лаврах, Валааме, Сарове, Оптиной и Глинской пустынях. Особенное внимание уделил он Глинской пустыне, подчеркнув строгую жизнь ее иноков. Там был у него знакомый монах, келейник настоятеля. Странник обещал написать ему письмо, видя неподдельное желание Алексея направиться туда. Через неделю они встретились, и странник дал адрес обители и обещанное письмо. Но как поехать в обитель, ведь у него нет паспорта, т.к. он еще не достиг совершеннолетия. Работая кучером, Алексей возил секретаря волости, который мог дать ему паспорт. Алексей стал, просит выдать ему паспорт, так как приходилось получать под расписку серьезные документы. Секретарь нашел, что причина эта вполне уважительная и выдал, наконец, паспорт. Через некоторое время Алексей решился уйти в монастырь. Вечером, позвав мать в сени (отца не было дома), сказал, что уходит в монастырь. «А отец?» – спросила Акулина. Алексей просил ее благословить, а отцу говорить нет смысла – не пустит. Мать благословила его своим маленьким нательным крестиком. Алексей побежал на вокзал. Едва успел купить билет и вскочить в вагон, как поезд тронулся. Уступил место старичку, который, как, оказалось, ехал в Глинскую пустынь, намереваясь потом попасть в Софрониеву и Петропавловскую пустыни.

И вот в 1906 г. Алексей «у врат обители святой», в которой в свое время подвизались игумен Филарет (Данилевский), иеромонах Василий (Кишкин) и другие старцы, которые были последователями преподобного Паисия Величковского. Благодаря подвигам старцев, насельников обители, пустынь просияла на всю Святую Русь.

Настоятелем в это время был архимандрит Исаия, впоследствии схиархимандрит Иоанникий, прославленный ныне в лике святых. К нему и проводил келейник, прочитав письмо, Алексея. Первые шаги по земле святой обители наполнили душу его радостью. Все монахи казались ангелами. Мысленно помолился Алексей Царице Небесной, прося принять его и обещая все переносить до конца своих дней. Молитва успокоила его, в душе затеплилась надежда. У о. настоятеля было много забот, но основной он считал духовную жизнь братии. Для этого он наставлял словом, был, достойным примером, следил за тем, чтобы каждый насельник обители обращался к старцу. В пустыне была прекрасная библиотека святоотеческих творений. При о. Исайе было много старцев, усердием которых воспитывался целый сонм подвижников. Для тех, кто преуспел в общежитии и стремился к уединению, о. Исаия устроил Спасо-Илиодоровский скит, где ввел устав Оптинского скита и скита Софрониевой пустыни, пользуясь при этом советами святителя Феофана Затворника.

Алексея о. настоятель предупредил, что живут они бедно и, при этом, много трудятся. Алексий обещал все исполнять безропотно, прося принять его в число братии. Отец Исаия велел келейнику его включить в список насельников обители.

Что встретил в обители новый послушник? Ночью, в полночь повседневное уставное богослужение. После полушницы, которая начиналась в полночь, следовала утреня, продолжавшаяся 3 часа. После кафизм и 6-ой песни канона все слушали святоотеческие поучения и Пролог. По окончании утрени лития по усопшим. К 6-ти часам заканчивалась утренее богослужение, начинали читать акафист Божией Матери. В 8 час служили литургию. Вечерню совершали в 16 ч., затем литургия по усопшим и небольшой перерыв. В 18 ч. – повечерие с 3-мя канонами, вечерние молитвы, помянник. С пением стихиры «Иже крестом ограждаеми» прикладывались ко Кресту, вынесенному из алтаря. Теперь можно расходиться по кельям. Под воскресные и праздничные дни всенощное бдение было действительно таким – служили ночью по 4–5 часов. К тому же, надо было выполнить келейное правило, которое благословил старец. Его настоятель назначил каждому, кто желал вступить в братство и прошел предварительное испытание. Обычно первым «послушанием», т.е. назначением на исполнение определенных работ, была помощь о. гостиннику. Он ведал размещением богомольцев в гостинице, должен был устроить их быт, познакомить с порядками в обители. Помогали ему около 20 насельников. Всех паломников в начале ХХ -го века за год было до 60 тысяч, работы послушникам хватало. Главное на что обращали внимание старшие по послушанию, это-то как молодые послушники или только еще находившиеся на испытании относятся к людям. Этим закладывается фундамент будущего духовного возрастания. Обычно в гостинице трудились полгода. Алексея через 3 месяца перевели в прачечную. С людьми и в молодые годы будущий старец обходился не просто терпеливо, но и с усердием помогал всем, сочувствуя приходящим и на деле являя им радость и мир, каким с детства обогатил Господь его душу.

В это же время дается ему старец для духовного руководства. Им стал иеромонах Аристоклий (в схиме схиигумен Антоний, скончавшийся в Глинской пустыни в 1946 г.). Послушный, терпеливый и искренний, он уже в возрасте 36–37 лет часто назначался руководителем молодых иноков. Сам он опытно прошел школу послушания, видел наглядные примеры, имел достойного наставника и потому мог словом и примером учить молодых насельников. Старец зорко следил за духовным возрастанием молодого послушника Алексия, который ранее многих других, облаченный в подрясник, получивший скуфью и четки, почувствовал себя членом монашеской семьи. Его уроки принесли богатые плоды. Заложенное им основание здания духовного храма в душе молодого послушника не только выдержало все бури сурового и страшного испытания грядущих десятилетий, но и защищало многих, потерявших ориентиры в жизни.

В прачечной инок Алексий трудился 9 мес., после чего его перевели на братскую кухню. На всех послушаниях он был неутомимым, молчаливым, скромным, исполнительным.

Это не могли не видеть старшие и по благословению настоятеля его вскоре постригли в рясофор, чему юный инок очень обрадовался. Через 2 года он переводится на настоятельскую кухню, где надо было готовить для высокопоставленных лиц, которых принимал настоятель.

За это время до родителей дошел слух, что их исчезнувший сын в Глинской пустыни. Они приехали в монастырь и увидели сына в числе братии. Мать от радости заплакала, отец смягчился. Многое перетерпеть пришлось от сурового мужа кроткой Акилине из-за ухода Алексея из дома, но теперь она все забыла, ведь ее сын стал иноком славной обители.

Вскоре (через 3 года) инока Алексея направили в Спасо-Илиодоровский скит, куда обычно благословлялось уходить лишь тем, кто «был терт и перетерт» в общежитии. Желание жить в уединении не принималось, если человек не справлялся со своим страстями, живя с братией. Если инока Алексея туда направили, значит, были уверены в том, что его благонравие, послушание, молитвенное горение, любовь к посту и безмолвию, лишь возрастут в благоприятной обстановке. Там он был келарем. Его сосед по келье возбуждал желание молиться безмолвным примером: всю ночь почти он клал земные поклоны, чего нельзя было не слышать за дощатой перегородкой. Внешне пока все в жизни инока Алексея было спокойно – молитва, пост, послушание. Если лично его не касалось многое, потому что Господь хранил и взращивал мужественного послушника, то не видеть того, что не всем дано довольствоваться миром души, он не мог. В это же время в обители на настоятеля схиархимандрита Иоанникия воздвигли гонение. Зажег его отставной генерал – лейтенант Митропольский, но поддержала и усилила огонь группа монахов. Клевета на о. настоятеля достигла Синода... Его уволили. На глазах всех сочувствующих ему произошло чудо: 12 марта 1912 г. речка вышла из берегов и зашла в окрестные поля. Отец Иоанникий перекрестил воду и прошел по ней, как по суху (как и преподобный Иоанникий Великий в свое время). Вразумило оно кого-то, неизвестно, но не поразить не могло. О нем говорили и, вероятно, инок Алексей слышал об этом из рассказов братии, т.к. сам в это время жил в Илиодоровском скиту.

На следующий год, в 1913 г. о. Аристоклия перевели в Омский Покровский монастырь, и Алексею пришлось обращаться к строгому подвижнику о. Иулиану (Гагарину), которому было 60 лет. Он был всегда сосредоточенным, собранным, опытным молитвенником и знал, кого учить азам духовной жизни, а кому можно приоткрывать глубины духовного опыта. Душа молодого инока была плодородной почвой, возделанной еще в стенах родительского дома примером и молитвами своей матери. Ему, полностью преданному своему старцу, о. Иулиан открывал все незримые преграды на пути духовного восхождения и учил преодолевать их. Возможно, старец предвидел грядущие скорби не только обители и каждого монаха, но и всей страны в целом.

В 1914 г началась Первая мировая война. Молодых послушников – 75 человек – отправили на фронт. В их числе был и Алексей Лукаш. Очень скоро их взвод был окружен противником и часть его, где был и Алексей, попала в плен. Пленных перевезли в Австрию, содержали как заключенных, заставляли много работать – рыть канавы, укладывать трубы для канализации, строить дороги. То, что инок Алексей вынес все (многие умирали), свидетельствуют о том, что и в невыносимых условиях он полагался на помощь Божию, которая приходила даже тогда, когда ее невозможно было предполагать (например конвоиры, заметив добросовестного труженика, иногда подкармливали его). Впоследствии, он сам говорил, что доверие Промыслу Божию давало силы все вынести.

Осенью 1918 г. война закончилась, пленных освободили. Инок Алексей с радостью вернулся в Глинскую пустынь. Настоятель архимандрит Нектарий дал ему послушание на подворье в г. Путивле, где были монастырские мельницы. Они обеспечивали обитель хлебом. Был на подворье храм, куда охотно ходили местные жители, уважающие братию.

В 1921 г. Великим постом инок Алексей был пострижен в мантию с именем Андроник. Время это, как известно, для всех страшное. Церковь была обречена на уничтожение. Закрывались храмы, разорялись монастыри, ликвидировались братства. Эта участь не миновала и Глинскую пустынь. В 1922 г. монахов изгнали, имущество разграбили, храмы разрушили, братские корпуса использовали для детского городка, позже – для психбольницы.

Отец Андроник, пережив это «событие страшное», устроился работать на мельницу, ставшую государственной и жил в г. Путивле. В 1925 г. о. Нектарий посоветовал курскому епископу Павлину взять о. Андроника келейником. Отказаться он не мог, но не хотел быть на виду у «высоких людей». К счастью Владыка Павлин был совсем не таким, как многие представляют себе образ Владык.

Владыка родился и вырос в простой крестьянской семье. В 16 лет ушел в монастырь. Жил в Сарове, в Николо-Бабаевком монастыре (где занимался самообразованием под руководством жившего там епископа), в Спасо-Яковлевском Ростовском, Новоспасском Московском. В Новоспасском монастыре его постригли в монашество. За годы пребывания в нем он заочно закончил Московскую духовную семинарию и академию, стал наместником этого монастыря. В 1921 г. архимандрит Павлин был хиротонисан во епископа Рыльского, викария Курской епархии. Ему шел тогда 41-й год. В общении все отмечали простоту, доступность, незлобие и кротость. Любил много читать, особенно когда готовился к проповеди. Объезжая епархию, посещал монастыри и приходы, много проповедовал, совершал богослужения почти во всех храмах епархии. Владыка Павлин предлагал рукоположить о. Андроника во диакона, но всегда встречал отказ от своего келейника, так как о. Андроник боялся, что Владыка пошлет на приход. Наконец, в 1925 или в 1926 году Владыка рукоположил о. Андроника в сан иеродиакона. Как ни желал о. Андроник всегда быть в тени, но сложная церковная политика того времени вовлекает и его, тем более, что он был келейником деятельного и решительного епископа Павлина, который был инициатором проведения тайных выборов нового патриарха после смерти патриарха Тихона. Но ГПУ узнало об этом, арестовали Владыку, о. Тавриона и других как соучастников заговора. Владыка Павлин пробыл в тюрьме до 1927 г. А 1-ого мая, после своего освобождения, в Сокольниках (в Москве) Владыка рукоположил иеродиакона Андроника во иеромонаха. В том же году Владыку Павлина переводят в Пермь и о. Андроник едет с ним. А в 1930 г. – назначают управляющим Калужской епархией. С ним приезжает и его келейник. Здесь в 1931 г. о. Андроника привлекли к ответственности, за «проведение антисоветской агитации». Доказывать свою невиновность не имело смысла и его осудили по ст. 58, п.10 и п.11 на 5 лет. Заключение он отбывал в г. Мариинске (Сиблаг), где был санитаром тюремной больницы. В 1935 г. освободили на год раньше срока и он поехал к Владыке Павлину в Могилев, куда тот его приглашал. Но в октябре 1935 г. Владыку сослали туда же, где только что был о. Андроник и через 2 года расстреляли. Отец Андроник вынужден скитаться по разным городам России, т.к. нигде его не прописывали. В 1938 г. на некоторое время задержался в Перми, где во время болезни его постригли в схиму с тем же именем. А в 1939 г. его снова арестовали, обвиняя в участии в «антисоветской группе». Допросы – дневные, ночные, многочасовые... И наконец, осуждение на пять лет на Колыму. Условия жизни каторжные. Просто выжить в них – и то чудо. Отец Андроник, вспоминая эти годы, говорил, что в лагере легче, чем в тюрьме, потому что не было допросов. Как «легко» было в лагере на Колыме да еще в годы войны нам теперь и представить трудно. Отцу Андронику помогало врожденное внутренне благородство, трудолюбие, воспитанное дома и в пустыне, послушание и добросовестность. Эти качества не часто встречаются, а среди осужденных, измученных, доведенных порой до отчаяния – тем более. Отца Андроника уважали не только осужденные, но и охранники, и даже начальник лагеря. В камере лучше всего было освещено одно место – у параши. Там, ближе к свету, и устроился о. Андроник, чтобы читать акафист Страстям Христовым, который ему где-то удалось достать и, главное, пронести в камеру. Раз ночью он услышал, что гремят ключи в двери. Поневоле пробежала мысль: пусть накажут за нарушение режима, только бы не отняли акафист. Дверь открывается, он видит покойную мать. «Сынок, не скорби, тебя Матерь Божия не оставит». И... исчезла. Позже, вспоминая это явление, он заметил, что его мать была «полтавская деревенская хохлушка», и говорила, естественно, по-украински, а тут он слышал все на чистейшем русском языке. Его келейник воскликнул: «Батюшка, так это была Сама Матерь Божия!», о. Андроник промолчал.

В 1944 г. кончился его срок, но не кончилась Великая Отечественная война и заключенных не отпускали. Отца Андроника взял к себе начальник лагеря, чтобы тот готовил обед, стирал, смотрел за детьми, обрабатывал огород, ухаживал за скотиной. В семье его полюбили, предлагали даже отдельную комнатку, но он отказался. Редкие свободные минуты он проводил в закутке, устроенном в сарае. Там было легче молиться.

Война всколыхнула народ, люди потянулись к Богу. В1941 году Сумскую область захватили немцы, позволившие открывать храмы и монастыри. У них была своя цель, но Господь ее вычеркнул из своих планов. Он допустил испытания, Он же помог народу выдержать и укрепиться в вере. Уже в 1942 г.Открылась Глинская пустынь. Взялся возобновлять ее прежний настоятель архимандрит Нектарий. Очень немногое он сохранил из имущества прежней Глинской пустыни, живя в Путивле. В разрушенной Глинской пустыни уцелело лишь 6 ветхих зданий. С утра оборудовали храм когда-то бывший больничным., так как остальные не уцелели. Весть о том, что на развалинах прежде славной обители затеплилась монашеская жизнь, быстро стала распространяться по всей стране. Особенно стремились туда бывшие насельники.

Одним из первых пришли в Глинскую пустынь о. Серафим (Амелин), о. Никодим (Камиуш), о.Антоний(Ветер). В1943 г. настоятелем обители стал о. Серафим (Амелин). Ему обитель обязана новым духовным расцветом и внешним благоустройством. Уже в 1944 г. в Глинскую пустынь вернулось не менее 20 ее прежних насельников, а к 1953 – не менее 37. О. Андроник узнал от местных монахинь об открытии Глинской пустыни в 1948 г. Ему в удостоверение показали фотографию о.Серафима – настоятеля, и он стал усилено просить начальника тюрьмы отпустить его. С трудом тот уступил, прося сообщить ему в случае нужды или приехать к нему, если возникнут какие-либо сложности.

И вот о. Андроник на пути в Глинскую пустынь. Вероятно, он сообщил о возвращении о.настоятелю, и тот советовал ему по приезде остановиться переночевать или просто отдохнуть в семье Ивана Пискурева. Где там, о. Андроник бегом побежал в родную обитель. Уж как узнал о. настоятель о приближении о. Андроника к вратам обители, никто не знает, но он вышел с иконой Матери Божией в руках вместе с братией встречать о. Андроника. Тому даже плохо стало... видимо от всего пережитого.

В 1949 г. Сумской еп. Иларион назначил о. Андроника Благочинным и ризничным монастыря. Он взялся за все дела по послушанию с радостью и духовным подъемом. Все делал о. Андроник аккуратно, чисто, красиво, с любовью. Не легко жили в недавно возрожденной обители. Не просто скудость во всем, а крайняя нищета. При том архимандрит Нектарий сразу же после открытия Глинской пустыни ввел строгий афонский устав. Богослужение начиналось в 4 утра. Сначала – утренние молитвы, потом полунощница и утреня. После 3-й и 6-й песни канона и после кафизм читались святоотечиские поучения и пролог. После утрени – 1-й час. К 7 или 7: 30 она кончалась и все, кроме служащих, шли на послушание. После утрени в субботу – акафист Спасителю или Божией Матери. В 9 часов совершалась Божественная литургия, всегда одна, так как в обители тогда был один храм и один престол в нем. С 12 до 13-обед, после которого все шли на послушание. В16 часов вечерня до 17 часов, потом небольшой перерыв. В 18 часов – повечерие, 3 канона и молитвы на сон грядущим. Для отдыха оставалось мало времени. В обитель собрались, в большинстве, измученные суровой жизнью иноки, уже в преклонных годах, отягченные многими болезнями. Казалось бы, только и думать об отдыхе и лечении, но все, кто жил в эти годы в Глинской пустыни радовались возможности молиться, забывая о себе, старались делать все, что можно и нужно для братии. О. Андроник в этом для многих был примером. После лагерей и ссылок ему, как и многим другим, жизнь в родной обители казалась раем. Кроме обычных монастырских трудов, о. Андроник вместе с отцом настоятелем и духовником обители поддерживал традицию старческого окормления насельников. Каждый вечер после трудов и молитв шли к нему все, кто хотел облегчить душу раскрытием того, что в ней накопилось за день. Даже просто рассказать не всегда сознавая свою ошибку, заглянуть в душу и позволить другому увидеть в ней не только хорошее, выплеснуть накопившуюся муть, зная, то встретишь не осуждение, не возмущение допущенным, а сочувствие и совет, если надо разве все это не стоит терпения всех неминуемых огорчений и трудов? Это такая редкость, ради которой в обитель стремились и монашествующие и миряне. Это освобождало душу, облегчало, примиряло со всем и вдохновляло на жизнь по заповедям Божиим. Потому и уходили от старца как на крыльях. Кому хотелось идти скорее к отцу Серафиму-духовнику или к кому-то еще из старшей братии, могли это делать свободно, не возбранялось. Но в основном насельники шли к о. Андронику. Как он выдерживал все – один Бог знает! Он ему давал силы, и все видели, что сила Божия в немощах совершается. У него многому можно учиться: простоте, всегда искренний, отсутствию позы, искусственности, сочувствию любому человеку, каким бы он себя не считал или какого бы мнения небыли о нем другие, трудолюбию, не разделяющие работы на «чистые» и «грязные» почетные и унижающие. Много можно говорить о таких почти не заметных качествах характера и души старца, приводить примеры, вспоминать его высказывания, характерные выражения, но главное – увидеть, как Господь ведет преданную ему душу, возводя от силы в силу, чтобы поставить «на свешнице да светит всем». Много людей, более одаренных внешне – и образованнее и представительнее, и значительнее, если учитывать занимаемую должность, но Господь ищет смиренных, способных до конца довериться Ему, и через них творить чудеса. Не такие громкие, о которых вскоре узнает весь мир, но такие, без которых не продержаться немощному грешному человеку в современном мире. Чудеса милости Божией которые преображают жизнь покаявшейся души, забывшей о своем призвании. Наверное, одним из самых разительных чудес было – видеть как старец, прошедший через все трудности такого не легкого времени, научился жить Богом. Он ходил перед ним и был непорочен, как сказано было Богом еще в Ветхом Завете. Видеть это воочию, знать, что такое возможно и в наше время – для этого стоило тянуться в Глинскую пустынь со всей Руси великой.

Наступило время Хрущевских гонений и обитель снова на пороге закрытия. Многие приуныли, были встревожены. О. Андроник старается поддержать всех. Часто можно было слышать от него пословицу: «умирать собираешься, а хлеб сей». Быстрый, всюду поспевающий, всех стремящийся ободрит, он говорил: «погонят – пойдем». Конечно, каждый думал: куда? О. Серафим (Романцов), побывавший перед закрытием на Кавказе, звал туда же и о. Андроника. Когда же монахов разогнали и монастырь вновь закрыли, о. Андроник поехал на приход не далеко от границы Грузии с Арменией. Первое время там было спокойно, но потом начались неприятности, переселения в другое место и, на конец, пришлось принять приглашение владыки Зиновия и уехать в Тбилиси. Это время – 3 года – было трудным для старца, так как он потерял документы, что осложняло хлопоты с пропиской.

В Тбилиси старец помогал духовенству храма святого Александра Невского, настоятелем которого был Владыка Зиновий. Ему нашли уголок на окраине города. Когда позволяли силы, он приезжал в храм. После службы и трапезы, о. Андроник часто бывал в часовне во дворе храма, если она не была занята (там могли быть спевки, крестины). Если там нельзя было быть, он уходил на хоры в храме, где не редко и ночевал. Народ, узнав где он, стал наполнять храм не только в праздничные дни, но и в будни. Старец утешает, ободряет, решает трудные задачи, с какими приезжают со всех концов страны. Сам испытавший многие трудности, особенно связаны с разорением обители, он многим монахом говорил: «где монах, там и монастырь» и «не место освящает человека, а человек место». Знавший опытно силу и радость духовного руководства для желающих, говорил спрашивающим, что руководить будут книжники. Любящим молится, иногда посылал на работу во время службы в храме, уча не столько количеству необходимых молитв, сколько вниманию к словам молитв и напоминал: «когда бывает минута свободна, занимайтесь Иисусовой молитвой...44. Все годы, проведенные на Кавказе, старец был окружен людьми. Ему очень хотелось пожить в обители, Владыка Зиновий не отпускал. Старец принял это смиренно, но часто говорил: «и тя пояшет и ведет, аможе не хощеши». Со многими приходилось мириться, чему помогало доверие промыслу Божиему и уверенности в помощи Его. Много трудов и скорбей перенес старец за все 86 лет жизни, всегда вспоминая час смертный. Скончался он 21 марта 1974 года, проговорив не задолго до кончины: «милость Божия все покроет». Похоронили его на городском Грмагельском кладбище.

Сохранились записи его кратких советов, его выписки из святоотеческих творений, некоторые письма. Из них хорошо бы запомнить хотя бы некоторые отдельно чтобы в нужный момент они удержали от неверного решения или греха делом или мыслью.

«3най себя и будет с тебя», т.е. не любопытствуй и не разбирай чужие дела и намерения, если не просят.

«Не видь, не слышь – и спасешься». Смысл тот же.

«В церкви не говори», т.е. учись хранить благоговение.

«Люби труд и успокоишься».

«Какая бы не постигла скорбь, никого не вини, считая, что это допущено за грехи».

«Пока жив, спасайся, время не теряй, плачь, молись, смиряйся, будь готов и знай, что когда оставишь свет, будешь позван на ответ».

«Превосходнейшая из добродетелей – никого не призирать». «Никого, ни по какой причине, не обличай в его недостатках». «Не страшись бесчестия, наносимая человеком».

«Господь дотоле хранит твою душу, доколе ты хранишь свой язык».

«Люби молиться часто, чтобы просветилось сердце твое». «Приготовляйся предстать Ему – и будешь творить волю Его».

«Во всякой погрешности приноси покаяние – и не подвергнешься недоумению в час смерти».

«Страсти рождаются от нерадения».

«Венец добродетелей – любовь, венец страстей – самооправдание».

«Чистота сердца доказывается не рассеянной молитвой».

«Богу приятнее смирение грешника гордости праведника». «Разумно проводите жизнь, живите чисто, кайтесь, молитесь, чтобы не постигла нас внезапная смерть и страшный гнев Божий».

«Вере никого научить нельзя, вера – дар Божий».

«У человека не возможно, у Бога все возможно»

«Память праведного с похвалами». Вспоминая праведного, благодарим Господа, что Он послал делателя на жатву свою. Пример его не должен забываться, на нем предстоит учиться жить, благодарить, трудиться, молиться, забывать о себе, чтобы во всем была лишь воля Божия. Святые любили свою обитель и всех приходящих, любят и теперь обращающихся к ним, имея большую возможность помогать молитвой молящимся, чтобы святилось Имя Господне на земле, в душах наших как на Небе.

Такому апостольскому наставлению следовал митрополит Зиновий, иерарх Грузинской Церкви, полагавший начало духовной жизни в Глинской пустыне. Родился он недалеко от обители, в г. Глухове 14 сентября 1898 г. Назвали мальчика Захарией. Он рано лишился родителей. Отец умер, когда ему было 3 года, а мать когда исполнилось 11 лет. Пришлось жить у родственников. Жили бедно, но основы благочестия – веру и любовь к Богу, заложенные покойной матерью, мальчик берег всегда. Сестра его, уже имея свою семью, и принявшая младшего брата, вскоре устроила его в пошивочную мастерскую при Глинской пустыне. Это было для него великой радостью: он бегал в обитель и раньше, знал некоторых насельников, жалевших осиротелого мальчика, с теплом и участием относившихся к нему. Когда ему исполнилось 16 лет, его зачислили в Глинскую пустынь послушником. Обычно вновь поступивших определяли сразу же в гостиницу, чтобы научить служить людям – на полгода, потом – в прачечную, чтобы не боялся в будущем никаких трудов – на год или два. После этого, смотря по усердию и склонности к определенным трудам, посылали на кухню, в пекарню, в переплетную или швейную и другие мастерские, если явно была склонность к иноческой жизни. Если ее не замечали в юноше, то советовали вернуться домой.

У Захарии было все хорошо с первыми послушаниями, а на специальных – не ладилось. Старшие без конца жаловались на него настоятелю, его переводили с места на место... Он очень переживал, молился изо всех сил, боясь, что его отправят домой. Жалел его и старался поддерживать лишь один строгий схимонах Герасим, которому его поручили. Старец решил испытать молодого послушника, стал грозно выгонять и даже обещал побить, но огорченный юноша решительно заявил, что он никуда не уйдет, как бы старец к нему не относился. С тех пор Захария стал духовным сыном строгого монаха, который приучал его к продолжительным молитвам, строгому ограничению в пище, воздержанию в словах. Постепенно наладилось дело и с послушаниями. Послали его присматривать за лошадьми. Их он боялся, боялся и того, что, не справившись с этим послушанием тоже, его выгонят. Однако, скоро привык и полюбил их. Дело пошло на лад.

В 1914 г. началась 1-ая мировая война, а в 1916 г. Захарию вместе с другими молодыми послушниками взяли на военную службу. Проводил его старец Герасим, предсказав возвращение в обитель и то, что больше они не увидятся. Завещал старец при последнем свидании усердно молиться и во всем полагаться на волю Божию. Будущий монах молил Бога о том, чтобы его назначили на такое место, где он мог бы никого не убивать, и Бог дал ему: его зачислили в роту конвоиров и в военных действиях он не участвовал. Удерживать позиции, теснимые немцами, русским войскам (где был Захария) пришлось в Пинских болотах в Белоруссии. Постоянная сырость этих мест привела к заболеваниям, которые мучили его в течении всей жизни – экземе и тромбофлебиту.

Когда Захарию демобилизовали, он вернулся в Глинскую пустынь, где в 1917 г. Был пострижен в день Благовещения Пресвятой Богородицы с именем Зиновий в честь священномученика Зиновия, епископа Эгейского. Старец Герасим, как и предсказывал, к этому времени умер. Новопостриженного монаха вручили старцу иеросхимонаху Николаю. Настоятель обители архимандрит Нектарий благословил монаху Зиновию ездить на монастырскую мельницу в г. Путивль (это в 40 км от монастыря на реке Сейм), отвозить туда зерно, а в монастырь привозить муку. Если учитывать, что это время – годы гражданской войны – особенно отличалось насилием, грабежами, убийствами, то можно представить, с каким риском было сопряжено такое послушание. По милости Божией, обозы приходили целыми. Монах Зиновий знал, что настоятель, благословляя на такое послушание, молился за него, но и сам просил Бога, чтобы благополучно выполнять порученное.

Учась на деле отсечению своей воли и смирению, монаху Зиновию пришлось испытать немало тревожных минут. Однажды его позвали к настоятелю, велели сесть на стул, и келейник, не говоря ни слова, остриг волосы, при этом ничего не объясняя. Он тоже ни о чем не спрашивал, но в мыслях недоумевая, почему так и к чему это... После чего ему велели идти в келью и ждать. Чего? Опять все молчат. Позвали вечером, сняли монашескую одежду, дали померить костюм. Все это молча, ничего ему не говоря. После этого, положившись на волю Божию, он пошел запрягать лошадей, как было велено. Подогнал повозку к настоятельскому корпусу, вошел к настоятелю. Тот молился, потом, повернувшись, сказал, что он в нем не ошибся и поручает ему трудное дело: тайно отвезти одного человека, не привлекая к себе внимания (для того и нужно было изменить внешний облик). На дорогах занимались грабежами всевозможные банды, и спастись от них было не так- то просто. Оказалось, монах Зиновий вез архиерея. Прощаясь, тот сказал: «Ты спас архиерея, следовательно, быть тебе архиереем». Это исполнилось через 35 лет.

В 1922 г. Глинскую пустынь закрыли и в скорости разорили. Монах Зиновий взял с собой один из антиминсов, на котором впоследствии совершали богослужения под открытым небом. Направился он в Грузию, где тогда было спокойнее. В Драндовском Успенском монастыре его рукоположили во иеродиакона, а в 1925 г. епископ Сухумский Никон рукоположил во иеромонаха. Недолго жили монахи и там. В 1927 г. монастырь закрыли. Отец Зиновий стал настоятелем церкви великомученика Георгия, потом служил в Никольском храме г. Сухуми. Вскоре и это стало невозможно. Решил подняться в горы, устроив небольшой скит. И там не дали спокойно пожить. Пришлось о. Зиновию жить в греческих поселениях, переходя с места на место. Благодаря приобретенному в Глинской пустыне ремеслу он бесплатно шил местным жителям все, что просили, за это они его кормили и устраивали на ночлег. Общаясь с греками, о. Зиновий выучил греческий язык и мог свободно говорить на нем. Позже он рассказал об одном удивительном случае тех лет. Ночуя в одном селении, он узнал от хозяина, что намечается проверка. Он, конечно, там не прописан. Надо уходить, чтобы никого не подвести и себе не причинить неприятности. Ушел в лес, нашел подходящее местечко, будто кто-то устроил себе жилище, развел костер, стал молиться святителю Николаю, ведь эта ночь как раз под праздник «вешнего Николы» 22 мая. Вскоре он услышал тяжелые шаги, хруст веток. Кто-то ломился через кусты прямо к нему. Отец Зиновий подбросил хворосту в костер, стал стучать... Шаги стихли, но раздался рев. Медведь! Еще огня прибавил, еще усерднее стал молиться... Незаметно заснул. Проснулся от того, что его разбудил мальчик, сынишка хозяина, который пришел его позвать домой, принеся с собой молоко для подкрепления сил. Отец Зиновий встал, обошел свое убежище – кусты помяты, видно, что по кругу, обходя свою берлогу, ходил медведь. У хозяина дома за завтраком о. Зиновий рассказал о ночном посетителе, но тот не поверил, решив, что это со страху приснилось отшельнику. Хозяин был охотником, знал повадки зверей, знал, что в их краях водятся гималайские медведи, которые никогда не уступят своей берлоги. Решили сходить на это место, чтобы убедиться, увидеть все днем. Увидели поломанные кусты, следы медвежьих лап, помет. Охотник сказал: «Да, о. Зиновий, тебя спас святитель Николай». Это очень редкий случай, когда медведь ушел, не наказав обидчика.

Не находя возможности для служения о. Зиновий уехал в г.Ростов-на-Дону, где стал служить в Софиевском храме. В 1936 г. его арестовали. В следственном изоляторе он заразился малярией, что было для него милостью Божией, так как один молодой врач, стал доказывать своим коллегам, что такого больного нельзя отправлять в Среднюю Азию, куда собирались переводить партию заключенных, из-за этого его отправили на Урал, а четырнадцать священнослужителей – в Ташкент. Отец Зиновий переживал, что его исключили, хотел ехать со всеми вместе. Позже, уже на строительстве Беломорканала, он узнал, что все, отправленные в Ташкент умерли. Утешением ему была краткая встреча в Ростовском распределителе с будущими Глинскими старцами – о. Серафимом (Романцовым) и о. Андроником (Лукашом).

По прибытию на место заключения о. Зиновий раздал все, что имел. Так поступил и один из его попутчиков. Другой смеялся над ними: «Завтра-то, что есть будете?». Когда же вечером все вернулись в барак, то увидели, что на кровати о. Зиновия и его спутника, последовавшего его примеру, лежали их вещи, а у насмешника украли все, даже матрас. Обычно священников помещали вместе с уголовниками. Так было и здесь. Однажды ночью в камеру привели молодого парня. Мест свободных не было. Он собирался уже постелить газету и лечь на бетонный пол. Отец Зиновий и его спутник разрезали свои одеяла и дали вновь поступившему. Утром он сказал о. Зиновию: «Отец, пока я здесь, вас никто не тронет». Он оказался одним из авторитетов в уголовном мире и их, действительно, защищал от многих неприятностей, неизбежных при общении с представителями преступного мира. В тюрьме о. Зиновий, помнивший наизусть часто употребляемые службы, исповедовал всех, кто просил, молился с желающими, но больше любил и молиться один, когда позволяли условия. Работать ему приходилось наравне со всеми. Никто не считался с тем, что он был физически слабее многих, к тому же еще со времен 1-ой мировой войны он страдал заболеванием ног. Когда его послали грузить мешки, он надорвался. Врач ходатайствовал о переводе его на более легкую работу. Хотя это было редким явлением, но, его все-таки, перевели в портняжную мастерскую. А там мастер старался ему досадить, так как намеревался взять на это место своего человека. Неожиданно мастера сменили, а новый мастер проверил оформления нарядов (где были намеренные искажения), и восстановил все, как надо было в соответствии с реальным выполнением нормы. Благодаря этому о. Зиновий оказался в числе передовиков и заслужил досрочное освобождение, пробыв 4 года и 8 мес. вместо 5-ти лет по приговору.

Много пришлось вытерпеть за эти годы, но и не раз убедиться, что Господь не оставляет без Своей помощи уповающих на Него. Освободили о. Зиновия на праздник Успения Матери Божией, реабилитировали. Поехал он в Сухуми, но там не стали его прописывать. Решил поехать подлечиться в Тбилиси, но там у него украли деньги и документы. Как беспаспортного привели в милицию. Обыскав, нашли четки. Начальник милиции сказал своим сотрудникам: «Преступников надо ловить, а это монах. Кого вы привели?». Отца Зиновия отпустили, но пришлось ждать, пока восстановят документы. Ожидая свои документы, о. Зиновий стал ходить в Сионский собор, где его увидел патриарх Каллистрат, который предложил ему быть внештатным священником собора. Патриарх очень уважал о. Зиновия и поэтому просил, находясь на смертном одре, своего приемника, чтобы он добился епископской хиротонии для о. Зиновия. Это было очень непросто, так как грузины не хотели видеть среди своего епископата русского человека.

В годы Отечественной войны – с 1942 по 1945 годы – о. Зиновий служил в Сионском соборе и был духовником Ольгинского монастыря в Мцхете. В 1945 г. его перевели в с. Кирово-Степановского района Армении. С 1947 и по 1950 годы настоятель Свято-Духовской церкви г. Батуми. Природы где он служил, оживали, реставрировались храмы, люди начинами тянуться к Богу.

В послевоенные годы отношения между двумя братскими Церквами усердием патриарха Каллистрата, смягчились, восстановилось молитвенное общение. Патриарх Каллистрат поставил о. Зиновия благочинным русских приходов Грузии и Армении, которые входили прежде в юрисдикцию патриарха Московского. Назначение о. Зиновия способствовало дружественному примирению, знаком которого была передача этих приходов в юрисдикцию Грузинского Патриархата. Отец Зиновий многое сделал для того, чтобы не возникали конфликты между русскими и грузинами. Он любил Грузию, знал ее историю, чтил святых Грузинской Церкви, не делал различия между людьми разных национальностей, уважая в каждом обращавшемся к нему образ Божий.

В 1956 г. состоялась хиротония архимандрита Зиновия во епископа через год он был назначен викарием патриарха Мелхиседека III с титулом «епископ Степановский». При патриархе Ефреме владыка Зиновий в 1960 г. стал епископ Тетрицкаройским. В 1972 г. его возвели в сан митрополита. В этом же году он тяжело заболел. Консилиум врачей определил: он более 2-х дней не проживет. Владыка Зиновий лежал и молился Господу и Матери Божией перед Ее иконой «Целительница». Позже близким сказал, что Матерь Божия посетила его и благословила, после чего, вопреки всем прогнозам, стал поправляться и пережил всех врачей, предрекших ему близкую кончину.

Знавшие близко Владыку отзывались о нем с удивлением и уважением, так как в его лице сочеталось величие иерарха со смирением монаха. Пережив много трудностей, лишений, много болея (практически всю жизнь), он был сердечным, радушным, гостеприимным. Всех ему хотелось утешить, духовно укрепить, воодушевить. Говорил он обычно мало, старался прежде выслушать, потом ответить, если надо. Не всегда сразу же определенно отвечал, иногда в общем разговоре высказывал свое мнение, и тот, кого оно касалось, делал для себя выводы. Многие, встречая внимание, доброжелательность, считали, что Господь наделил обладателя таких качеств даром прозорливости. Говорить об этом трудно, потому что имеющие такие дарования тщательно скрывали их от окружающих, а о том, что встреча с человеком Божиим может изменить жизнь говорить вполне возможно. Так не раз бывало с теми, кто общался с владыкой Зиновием. Например, хирург Г.А. Гзиришвили вспоминал: «Предки мои были православными, но я, к сожалению, был некрещеным. Знакомство с Владыкой пробудило во мне огромное желание быть крещеным, тем более, что Владыка сам предложил быть моим крестным отцом. Так и совершилось мое второе рождение, т.е. крещение, в декабре 1957 г. Мне было тогда 30 лет. Он стал моим крестным отцом и самым близким человеком. После крещения моя личная жизнь изменилась, я стал совсем другим человеком. Иначе стал смотреть на жизнь, на богатство, на людей и даже на больных. Самые сложные хирургические операции удавалось делать весьма успешно, с хорошим результатом. Помню больную в тяжелом состоянии, которая была прооперирована мною по поводу рака почки и выздоровела. Она и вся ее семья не знали, как благодарить меня. Они были русские, и я их направил в церковь к Владыке со словами: «Мои успехи зависят от Бога и от моей веры». Владыке Зиновию я обязан пониманием человеческой души, страданий, переживаний больного человека, и если я стал хорошим врачом, то в этом большая заслуга Владыки...»

Владыка Зиновий все делал основательно, не спеша. Не раз он посещал и Москву, и Троице-Сергиеву Лавру, бывал в Пюхтицком женском монастыре и многих других местах. Так в середине 60-х годов вместе с епископом Черниговским Владимиром (Сабоданом) (ныне Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины, священноархимандрит Глинской пустыни) посетил свою родную разоренную «красавицу Глинскую». Посещали и его многие архиереи с официальными визитами, и тогда, когда нужен был совет, или просили его молитв.

Все 35 лет своего служения в Александро-Невском храме в Тбилиси владыка Зиновий прожил в скромном домике около храма. Все его «покои» составляла одна комната-келья, где поместился лишь стол, кровать и два шкафа книг. Патриарх Давид V предложил ему построить резиденцию, которая давала бы возможность посещать храм всегда, когда он может и хочет.

Владыка Зиновий отказался. Ему привычнее и проще было в его келье. Каждый день утром и вечером владыка Зиновий старался приходить на богослужение. В праздничные дни служил или выходил на молебен. Если же его не было в храме, значит, он был болен. В храме все делалось по благословению Владыки. Он пользовался духовным авторитетом у иерархов, священнослужителей, монашествующих, у мирян и у всех, кто бы к нему ни обращался. Более всего он старался, чтобы все жили в мире, молился обо всех, приучал всегда помнить о Господе и, главное, никогда не считать себя чем-то значительным, способным на трудовые и молитвенные подвиги. Все может человек, если Бог даст ему совершить что-то, воодушевив и укрепив Своей благодатью. «Без Бога, – как говорит русская пословица, – ни до порога». Пока человек этого не понимает, все его успехи могут быть не только бесполезны для души, но даже очень вредны, так как умножают самомнение. Владыка учил этому и словом, и личным примером. Он постоянно читал, чтобы быть в курсе событий, так как приходили люди разных возрастов, профессий, взглядов, образования, национальностей. Для всех, по слову Апостола, надо быть всем, чтобы спасти хотя бы некоторых. И главное, приводить не к себе, а к Богу. Если некоторые неразумно привязывались, надеясь найти в нем опору и постоянную помощь, отказывались от личных усилий, то Владыка обличал таких, напоминая: «не надейся на князи, ни на сыны человеческие, в них же несть спасения». Когда просили благословения и молитв, и Господь помогал явно, то владыка Зиновий объяснял это с верой просивших: «По вере вашей – будет вам». Вместе с тем Владыка внушал серьезно относиться к благословению: «Если спрашивать меня, так и слушать, а если не слушать, так незачем приходить ко мне за благословением». Когда надо было, когда явно имелась в виду польза душевная, Владыка мог быть и строгим. Однако строгость не была выражением раздражительности или гнева. Более всего учил Владыка усердной молитве, духовному рассуждению и долготерпению. Советы свои он давал, имея основанием не собственное мнение, а учение святых отцов. Сам он учился этому примерами старцев Глинской пустыни, которую всегда помнил и любил.

Когда в 1958 г. умер о. Серафим (Амелин), настоятель Глинской пустыни, владыка Зиновий приезжал на похороны. После вторичного закрытия Владыка опекал монахов обители, которые тянулись к нему, зная, что он является носителем тех духовных традиций, которые были заложены еще в дореволюционной пустыни, благодаря которым держались старцы в годы воссоздания монастыря из руин в середине минувшего века. Живой связью с Глинской пустынью, вновь разоренной в 1961 г. было общение с о. Андроником, к которому ехали отовсюду и те, кто бывал в Глинской пустыни, и те, кто только слышал о ней.

Владыка Зиновий, всегда окруженный людьми, которых стремился утешить, вразумить, наставить, вынужден был многих выслушивать и вести с ними многочасовые беседы. Это его очень утомляло, но никогда не раздражало, не лишало внутреннего мира и собранности. Потребность в молитве он мог осуществить только в ночные часы. Себе не делал послабления, но другим, включая и келейников, он не давал строгих правил. Вставал на молитву в час или два ночи и просил только, чтобы ему не мешали, если кто-либо, жалея его, уговаривали лечь спать. Считая молитву барометром духовной жизни, Владыка Зиновий стремился и приходящих к нему настроить на серьезное и внимательное отношение к молитве церковной и домашней.

Неумолимые годы приближали время кончины. Владыка реже выходил в храм, но ничего не менял в своей жизни до конца. Казалось, его не будет – этого неизбежного конца жизни. Готовясь к нему, Владыка принял схиму с именем Серафим в честь преподобного Серафима Саровского. Последнюю литургию Владыка отслужил в день преподобного Серафима Саровского 1-ого августа 1984 г. и почувствовал, что ноги отказывают. А 19 декабря, в день памяти святителя Николая, Владыка последний раз вышел в храм, был на молебне. После этого он уже не мог ходить, молился в келье днем и ночью. В последнюю ночь перед кончиной он сказал келейнику: «я от вас ухожу». В это же время попросил остаться игуменов Филарета и Вениамина. Его соборовали, причастили и во время чтения канона на исход души он тихо скончался на 87 году жизни 8 марта 1985 г. Отпевали его монашеским чином. Возглавил собор иерархов и священнослужителей, собравшихся на отпевание патриарх Илия II. Пели два хора – русский и грузинский. Множество народа собралось проводить Владыку. Патриарх Илия II сказал прочувствованное слово, выразив в нем свою веру в то, что «он не оставит всех нас в своих молитвах». Многие по вере своей получали помощь в своих трудных обстоятельствах, приходя к надгробию Владыки и прося его молитв. Он и сам перед кончиной, успокаивая келейника, говорил: «Я ухожу, но там (указывая на небо) буду за вас молиться».