Св. Варсонофий Великий. Его жизнь и учение

«Повесть полезна, яко близ очима зрится,

но недоумение и скудость разума,

яко птицу по воздуху парящу и

далечайшу от ума нашего творит»

(Житие Гурия и Варсонофия Казанских, полууст. 18 в. Л. 22 Об.)

Давно, когда седеющие века сходились своими гранями, и стушевывались в своих характерных очертаниях всякие хронологические таблицы, раздалось в пустынях Палестины Духом Святым изреченное свидетельство:

Как прекрасны шатры твои, Иаков,

Жилища твои, Израиль!

Расстилаются они, как долины,

Как сады при реке,

Как алойные дерева, насажденные Господом,

Как кедры при водах.

(Числ. 24:5–6)

«К пустыне» пронеслось это слово. Посреди зыбучих песков, неприступных скал, лишенных почти всякой растительности, посреди страшной и неродимой, кажется, и самым диким зверям страны предзрилась таинственному прозорливцу картина местности, «наполненной божественными ликами», людьми, которые жили в единении и удивительной любви...Можно выразиться, словами св. Афанасия Великого, что он (прозорливец) видел «как бы обширную страну, совершенно отделенную от мира, счастливые обитатели которой не имели другой цели, кроме той, чтобы подвизаться в правде и благочестии.»

Прошли тысячелетия, и слова эти исполнились.

Пустыня обратилась в «весенний луг, испещренный разнообразными цветами», но луг духовный¹.

Здесь розы дивного смирения сверкают своей красотой, там лилии благоуханного послушания, соперничающие с самими розами;

тут же цветущие фиалки радостотворного плача точно царская багряница. «Что за разнообразие, что за дивная пестрота в этом море цветов! Как со всех сторон поражает путника красота зрелища и ароматический запах добродетелей, сливаясь в одно общее впечатление чудного наслаждения!...²

Такие умилительные чувства и духовные картины воспроизводили в душе паломника-современника пустыни св. Земли в 9, 10 и 11 веках, когда он созерцал высоту неподражаемых божественных добродетелей и непередаваемых³ подвигов многочисленных святых отцов.

И действительно, «не говоря об отшельниках и пустынниках, одиночно подвизавшихся в пещерах и ущельях гор, повсюду⁴ в городах и близ селений, на равнинах и гористых местах, красовались святые обители ревнителей подвижничества – лавры и киновии»⁵.

Всякий выбирал себе место там, где ему казалось удобнее, смотря по своим духовным силам. Кто приходил подвизаться в Киновии – общежительные монастыри – под руководством строгого аввы игумена или своего собственного духоносного старца, кто уклонялся в затвор, здесь же при Киновии, желая большего уединения и внутреннего покоя, а некоторые из совершенных уходили и в самую пустыню. Там «они блуждали со зверями, как птицы летали по горам», по выражению св. Ефрема Сирина (Похвал. слово подвижникам).

К тому времени, о котором у нас будет идти речь (вторая половина 10-го и первая половина 11-го века), в окрестностях города Газы возникло два общежительных монастыря, слава о которых распространилась не только по всей Палестине, но достигла и Запада. Кратко сказать – весь христианский мир знал о строгой и подвижнической жизни в Киновиях: Еваге и преп. аввы Дорофея⁶.

Обитель Еваге была основана в самом начале 11 века Преп. Серидом близ города Газы.⁷

Трудно теперь указать местонахождение этой славной в свое время киновии. Сведений историко-археологических более или менее определенных почти не осталось от того времени, и потому вопрос приходится решать по догадкам. Да и археологи, устрашаемые трудностью этого дела, не показывают, кажется, никакой попытки пролить свет на этот темный отдел в своих ученых трудах. Из всех мелких исторических черточек, касающихся вопроса о местонахождении Киновии Аввы Серида, вырисовывается в общем картина та, что обитель эта находилась в окрестностях города Газы и не в далеком расстоянии от Средиземного моря. Кроме того, прояснению этого вопроса помогает еще исследование местности, в которой теперь расположена арабская деревушка Дер-ел-Балах, находящаяся от Газы на два часа пути к югу и лежащий в оазисе того же имени.

«Дер-ел-Балах» – монастырь фиников. Вильгельм Тирский говорит, что в его время в этой местности находилась крепость Дарум, для укреплений которой строители воспользовались развалинами древних находящихся здесь зданий.

Он же передает, что у местных жителей сохранилось предание, по которому остатки и развалины старинных построек принадлежат древнему греческому монастырю, откуда и произошло название этой местности и крепости Дарум, т.е. монастырь греков.

По словам того же Вильгельма, крепость Дарум находилась в 5 стадиях от моря и в 4-х милях от Газы. Все это наводит на мысль, что славная обитель преподобного Аввы Серида находилась, именно, на месте селения Дер-ел-Балах и, еще точнее, там, где стоит теперь мечеть деревушки. Если это верно, то несколько древних колон, находящихся в настоящее время в самой мечети, нужно считать священными и единственными остатками знаменитой некогда обители Аввы Серида⁸.

Не могла похвалиться киновия преподобного в начале своего существования материальным благосостоянием и богатством. В ней не было даже храма⁹. Но благодаря своему игумену, славному своею подвижническою жизнью и святым отцам, которые приходили под кров этой обители, привлекаемые удобствами к безмолвию и затворничеству, которые им представлял блаженный Авва Серид, она скоро на глазах ее обитателей, стала разрастаться, и в короткое время достигла цветущего состояния. Появились гостиницы (странноприимницы)¹⁰, больницы¹¹, богадельни, библиотеки, отличные, большею частью, каменные здания¹². Последнему обстоятельству много способствовало то, что наплыв людей, желающих работать Господеви (Пс.2:11) под руководством таких духоносных и опытных в духовной жизни старцев, какими обладала киновия Аввы Серида, был очень велик, то между ними естественно находились лица, знающие и искусные во многих и различных ремеслах. Так что между иноками обители можно было найти и каменщиков, и плотников, и садовников, – даже больше, между ними оказался и опытный зодчий, как бы мы теперь сказали, архитектор. Последний в миру получил хорошее специальное образование и, надо также упомянуть, был не менее опытен и в деле спасения, так что скоро пришел в меру высокого духовного развития и наложил на себя с благословения Варсануфия Великого, подвиг молчания¹³. С другой стороны, благосостоянию обители много способствовали своими вкладами и пожертвованиями люди – вообще жившие в миру и имевшие любовь к Богу и его угоднику Авве Сериду, или же приходившие спасаться в его монастырь¹⁴. Все это скоро подняло обитель в материальном отношении очень высоко. Но гораздо выше стояла в ней духовная жизнь иноков. Это объяснялось тем, что Авва Серид учредил в своей киновии строгое старчество, а это в свою очередь обусловливало и ту славу, которая не только далеко разносилась по всему христианскому миру, но на долгое время пережила и своих виновников и при том была так велика, что «в Александpии, даже в 7-ом веке, вместо того, чтобы описывать свою обитель, считали довольным сказать: Монастырь Серида¹⁵».

Старчество – явление древнее. Возраст его равняется возрасту самого монашества¹⁶ даже больше – преподобные отцы, жившие в обители Аввы Серида, возводили установление его к Самому Иисусу Христу. «Христос», говорили они: «научая нас сему (т.е. отсекать свою волю перед другим во всем¹⁷), сказал: Приидох в мир, не да творю волю мою (Ин.6:38) и проч. И так ты должен слушаться во всем, хотя бы тебе и казалось, что дело будет не безгрешно /ἁμαρτίαν ἔχειν¹⁸/.

Последними словами выражена вся сущность старчества. Ученик отдает всю свою волю, весь разум, короче сказать, еще же и самую душу, своему духовному отцу, полагая вполне правильно, что он не может быть рассудительнее последнего в деле духовного спасения, как пришедший только положить начало оному¹⁹. Но этого еще мало. Старчество предполагает не только руководство ученика его духовным отцом, но и «окормление» воспитание последним первого самою своею жизнью, примером²⁰. Всеми этими духовными сокровищами Киновия преп. Серида владела в изобилии. В ней жили и одаренные в высочайшей степени даром рассуждения и славные величайшими подвигами и красотами добродетелей св. отцы, начиная с самого Аввы игумена. Последней являл собою в одно и то же время и мудрого просвещаемого Святым Духом старца, и дивного беспрекословно повинующегося своему духовному отцу, послушника. Его жизнь воочию показывает и все значение старчества, и его пользу, и обильные плоды, которые собирает в короткое время ученик и, наконец, то цветущее состояние обители и ту славу, которую она приобрела благодаря столь духоносным ее обитателям.

Авва Серид во главу своего спасения положил незыблемый камень – послушание. Старцем его был Великий Варсануфий. Последнему он повиновался во всяком деле, отвергаясь своих хотений даже до смерти. Сам его Великий Старец свидетельствовал о нем, что он был совершеннейшим послушником, «ибо много пострадать от Старца, претерпел биения и многоразличные искушения, и, будучи, как злато в горниле, испытан в трудных и многоразличных делах, стал сосуд честен, благопотребен Владыце» (2Тим. 2:21). Смирение его было так велико, что, будучи Аввою и настоятелем обители, он никогда не допустил себе никакого противоречивого помысла / ἐν οὐδὲν καὶ ὃλος ἀντεῖπε ποτέ / и совершенно не считал себя начальником обители, но исполнял только то, что ему приказывал Великий Варсануфий. Видя его крайнее смиренномудрие, Великий Старец возлюбил его, как своего искреннего сына. «И помолился Богу даровать ему дарование рассуждения, npиo6pетя которое, он мог, с помощью небесной благодати, путеводить в жизни души (других), врачевать оскорбленных, преподавать (всем) целительное врачество, слово от Духа истекающее, и подавать мир ссорящимся, ибо, умиротворив сперва себя, он сделался и для других источником мира, и исполнились на нем слова: блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся (Мф.5:6)²¹. Как велика была его духовная свобода и с какою мудрою рассудительностью он выходил иногда из самых трудных случаев и положений, в которые ставили его и положение послушника своему старцу, и должность настоятеля обители с необходимостью заботливой попечительности о ней, показывает история построения в обители церкви. Мы уже упоминали, что вначале храма в Киновии, не было. Преподобный игумен нашел подходящим для него местом соседний с монастырем участок земли, но владелец последнего не захотел уступить его, хотя бы и за деньги. Докучаемый многими христолюбцами мирянами, приходившими к нему в монастырь, и своими монахами, чтобы купить это место, он, наконец, решил это дело отдать на благоусмотрениe Иоанна Пророка.

Тот ему ответил: «Место – это непременно должно перейти к вам, но еще не пришло тому время. Если же помысел побуждает тебя скорбеть об этом, скажи ему: помышляй, что оное место находится на царском пути (собств.: представляет царский путь – ἡ στράτα ἡ βασιλική ἐστι) и мы не можем купить его, и так успокоишься». Так учил его внутреннему искусству побеждать брани мудрый старец. И что другой бы на месте преп. Серида или стал бы критиковать, или даже бы совершенно отбросил, как малое и незначительное, не носящее печать серьезности утешение, то ему послужило во спасение. Он не раздумывал над тем, насколько слова его Аввы соответствуют делу, но после своего вопрошания старца, сколько бы ни беспокоил мучивший его помысел о покупке места под храм, он противопоставлял ему сказанное, и успокаивался. Бог видел терпение и внутренний подвиг своего раба и устроил все ко благому: немного спустя владелец нужного участка земли согласился на уступку его преп. Сериду. Но и здесь досточудный Авва показал свою твердую надежду на Бога, любовь к ближнему и беспристрастие к вещам мира сего, хотя бы они и были необходимы. На том месте, которое он хотел приобрести находилась тогда келья²² одного постороннего брата, в которой тот временно жил. Преподобный, призвав его к себе, спрашивает, не причинится ли ему скорбь, если они купят это место, «уверяя его притом перед Богом, что в случае его печали они не купят этого участка (букв... τὸν τόπον.)». Брат с радостью выявляет согласие, и покупка места совершается. Такой пример отсечения своей воли в столь необходимом случае и постановление удовлетворения религиозной потребности братии всего монастыря желанию одного неизвестного и совершенно чуждого им человека, естественно вызвало соблазн в неукрепленных и слабых душах. Один христолюбивый муж, бывший в близких отношениях с Аввою Серидом²³ покаялся ему. Что он не понимает его действий и считает их нерассудительными (ἀδιακρίτως).

И чудно было смиренье преподобного. Улыбнувшись, он сказал: «сын мой, я не желал оскорбить брата и возложить это дело на Бога, испытывая посредством брата волю Божию, и был уверен, что если Богу угодно, чтобы мы приобрели теперь оное место, то Сам он внушит брату не оскорбиться сим; а когда бы он оскорбился, то очевидно, что Богу не угодно, чтобы мы npиo6pели оное место; и вот Бог возвестил ему, он согласился на это с радостью, и дело устроилось с миром». Тогда тот христолюбец, вполне удовлетворенный ответом, поклонился ему, и ушел, получив большую душевную пользу, домой. Какой дивный пример отсечения своей воли, и нежелание иметь на себе хоть тень собственных пожеланий и похотений!²⁴

Конечно, нужно было ожидать, что если сам преподобный игумен обители так смиряется, имеет послушание «ко всей во Христе братии», то того же потребует и от других. И действительно, в обители его было положено, как в основу добродетелей, так и всего монастырского уклада жизни, отсечение своей воли пред старцем и беспрекословное повиновение последнему во всем.

Как бы ни мало, то было дело, на которое назначался инок обители, как бы оно ни казалось слишком обыкновенным, прежде всего при исполнении его принималось в соображение нравственное отношение к нему приставленного.

Считалось лучшим испортить порученное дело, чем исполнить его со вредом для души или отказаться из боязни его трудности²⁵. Этим самым определялся ход духовного развития, и подвижничество протекало в строго определенных границах. Как только приходивший и желавший спасаться оставался в монастыре ему назначали известное послушание (при чем принимали во внимание его душевное устроение, склонности и способности)²⁶ он вверялся старцу, которому и должен был открывать все свои помыслы и без его совета ничего не делать, «ибо ничто не приносит такой пользы людям», говорили тамошние старцы, «как отсечение своей воли» (Авва Дорофей). С внешней же стороны он ничем не выделялся из среды прочей монастырской братии, – ходил вместе с нею на скудную монастырскую трапезу, вместе с другими молился и проч. По мере того, как инок преуспевал, ему предоставлялось более личной свободы, так что он переходил, если к тому был способен, в уединение, и ему позволялось несколько дней в неделю заниматься богомыслием и молитвою наедине. Для таких иноков при обители было устроено нечто в роде скита – несколько келий, в которых всю неделю насельники занимались рукоделием, чтением св. Писания и молитвою, а в субботу и воскресение приходили в монастырский храм, где стояли за общим богослужением и причащались Св. Таин. Такие насельники сами уже становились старцами – аввами и их попечению вверялось несколько учеников, которых они и окормляли.

«Наступала, наконец, для подвижника высшая степень подвижничества, – это безмолвие. Старец – подвижник уже навсегда затворялся в келье, пребывал в ней безвыходно... Сношения с миром и людьми прекращены, многомятежная молва житейская его не касалась.... Его дух, чуждый дум и попечений о внешнем, житейском и всецело устремленный в мир горний, находился в общении с Высочайшим Существом, Источником жизни, света, радости и блаженства, погружался в созерцание Его бесконечных совершенств; старец-безмолвник ощущал в сердце неизреченную сладость и блаженство; тишина келье нарушалась только приходом брата, в известные часы, приносившего ему скудную пищу, но и то молча входил в келью затворника, молча же из нее и выходил...»²⁷ И на этой последней ступени совершенствованию подвижника не было конца...

Такова была жизнь в обители Аввы Серида.

И в таковой-то обители провел вторую половину своей жизни св. Великий Варсануфий окормляя ее (обитель), питая своими советами всех, начиная с ее преподобного игумена, старцев-отшельников до последнего послушника и приходящего мирянина, и прославляя ее своей светлейшей и самого солнца жизнью и непостижимыми для обыкновенного человека подвигами²⁸.

Египет – это колыбель всего монашества с его песчаными и бесплодными пустынями, приявшими в свои недра и давшими в свою очередь миру великих подвижников, начиная с Антония, Макария, Пахомия и других был родиной и Великого Варсануфия²⁹, достойного сына своих великих преподобных отцов.

Родился он во второй половине пятого века³⁰.

Родители его были люди бедные и жили в небольшом селении, называемом Петроды³¹.

Они были христиане, и отца его звали – Илией, а мать – Евлампией. Что касается воспитания и образования Варсануфия Великого, то каких либо прямых указаний не сохранилось, однако из ответов его на вопрошения учеников можно заключать, что он был не чужд в своей мере «научения книжного». Он, например, хорошо и свободно изъяснялся на греческом языке, будучи сам египтянином.

В «ответах на вопрошения учеников» (55) рассказывается такой случай: «Один старец, египтянин, вступив в монастырь, в котором жили сии отцы (разумеется Великий Варсануфий и Иоанн Пророк), написал Великому старцу по-египетски (так как он был египтянин), прося молитвы его и душеполезного слова; спрашивая также, можно ли удостоиться его беседы; он же по-гречески написал ему следующий ответ: «Я положил себе за правило никому не писать, но посылать ответы через Авву (Серида); потому и не пишу тебе по-египетски, но будучи убежден (твоею просьбою), я сказал Авве Сериду ответ по-гречески, чтобы он написал его тебе, потому что Авва не говорит по-египетски"³².

Знание Варсануфием Великим греческого языка говорит за то, что он (Великий Старец), как мы сказали выше, не чужд был некоторой степени книжного обучения и, может быть, даже посещал какую-либо школу, тем более, что в Египте народное образование было поставлено недурно. «Детей очень рано, в возрасте пяти-семи лет посылали в школу. Здесь учились они читать и писать, причем преподавались им и правила нравственности: эти правила заключались в самих прописях. Учитель от своих учеников всегда требовал большого совершенства в искусстве писать»³³ .

Учение выработало в нем охоту к чтению, которое пробудило его мысль к изучению Св. Писания и вдумчивому отношению к нему.

Св. Писание же еще сильнее развило его глубокий ум, питаемый дотоле школьными уроками, а внимательное поучение в истинах веры при просвещенном содействии Божием окончательно установило Великого Варсонофия на правильном пути нравственных понятий, истинного понимания соделывания своей жизненной задачи, яснее сказать, своего спасения. И благодаря этому «поучению в Законе Божьем» будущий величайший подвижник рано понял и суету всего земного и еще в юности восчувствовал тяготение к монашеской жизни.

Ничто житейское его не интересовало. Развлечения суетного мира его отталкивали, и вместо того, чтобы привлекать его своей внешней, обольстительной, но греховной оболочкой, они, как это ни странно, усиливали в нем жажду спасения и желание пройти тесным и узким путем скорбей и подвигов, которым прошли все преподобные отцы³⁴. Так его любимейший ученик, достойный подражатель его подвигов и спостник, Иоанн Пророк, рассуждая о том, что мы часто ошибаемся в своей оценке поступков ближнего, считая дело, хорошее по существу, неприличным, привел в доказательство случай, произошедший в молодости с Великим Старцем Варсануфием. «Он, рассказывает Иоанн Пророк: проходя (однажды) мимо конского ристалища вошел в него с намерением (ἐν γνώσει), ибо видя, как там каждый старается предварить и победить другого, сказал помыслу своему: «Видишь ли, как усердно подвизаются угождающее дьяволу. Не тем ли более должны подвизаться мы, наследники Царствия Небесного». И ушел с этого зрелища еще более прежнего усердным к духовному пути и подвигу»³⁵.      Но удовлетворить своему сильному религиозному чувству и стремлению воспринять на себя подвиг свв. отцов, вступив на стезю иноческой жизни, Великий Варсануфий, пока были живы его родители, не мог. Он с любовью отдавал им сыновний долг почитания их, помощи им в приобретении жизненных средств, заботы и попечения о них в старости. После же их смерти преп. Варсануфий «поспешил удовлетворить влечению своего сердца» и начать многотрудную, но славную монашескую жизнь³⁶.

Прежде, чем окончательно водвориться в той или иной обители древние св. отцы, как, например, Палестинские: Великий Евфимий, Савва Освященный, Феодосий Киновиарх (Великий) имели благочестивый обычай ходить на поклонение св. Гробу Господню в Иерусалим. Здесь у Голгофы, где Величайшим Подвижником было совершено искупление всего человеческого рода, где Он претерпел жесточайшие муки, скорби и болезни, «нам оставль образ, да последуем стопам его» (1Петр. 2:21), преподобные отцы просили со слезами, в горячей молитве силы бороться со грехом и получали невидимую помощь от Дающего Духа не в меру (Ин 3:34). Поклонившись святому храму Воскресения и прочим честным местам, запечатленным событиями из жизни нашего Господа, преподобные паломники обходили обыкновенно близ лежащие обители, осведомляясь об образе их внутренней жизни, и распаляясь сами желанием нести те подвиги и лишения, которые они видели у богоносных отцов видимых ими монастырей. В один из них, по промыслу Божию, они и поступали.

Преподобный Варсануфий Великий, подражая древним отцам тоже отправился с двумя своими товарищами Аммонием и Акакием на поклонение св. Животворящему Гробу³⁷. Там испросивши себе благословения у Господа на иноческое житие, Великий Варсануфий отправился по близ лежащим строгим обителям пустынных св. отцов. Между прочим, он услыхал об одном, известном в то время старце-подвижнике, преподобном Маркелле. Слава об его строгой, уединенной жизни, приводившая в изумление многих, привлекла и этого молодого юношу, ревностно стремившегося к воплощению в своей собственной жизни деяний и подвигов, прежде бывших до него и современных ему св. отцов. Святой Маркелл принял в свою обитель последнего, постриг его в монашество и сам был руководителем в его духовной жизни, сам был ему старцем, поучая особенно его в подвиге молчания. Добродетель и любовь к уединению и безмолвию была отличительной чертой подвижничества святого Маркелла, эту же любовь он привил и своему преподобному ученику, которую тот сохранил за собою на всю жизнь, стараясь и других поучать в том же и приводить к тому же. «Молись Богу день и ночь», – писал он впоследствии, когда был уже старцем, любимому своему ученику Иоанну Миросавскому, – «чтобы там где пребываем мы единодушно (в безмолвии) водворился и ты с нами в неизреченной радости святых и во свете вечном»³⁸. Поступивши в Киновию преп. Маркелла, Великий Варсануфий со всей ревностью поднялся нести крепкий подвиг иноческой тесноты и вдал себя во всецелое послушание своему духоносному старцу. «В обители Маркелла провел Варсануфий первые трудные годы своей подвижнической жизни. Здесь под руководством опытного в духовной жизни наставника он учился той постепенности в совершении подвигов, какой требовал впоследствии от лиц, находившихся под его руководством как это мы видим из книги ответов; здесь же он развил в себе любовь к уединению и навык к тому безмолвью, которым в последствии изумлял всех»³⁹. Но нелегко достался ему тот покой безмолвия, которым он наслаждался впоследствии. Он сам говорит в одном из своих ответов ученикам: «Прежде креста Владыка наш, Иисус Христос претерпел многие досаждения и поношения, и после сего уже восшел на крест. Подобным образом и никто не может достигнуть совершенного и многоплодного безмолвия и упокоения святого и совершенного, если прежде не спостраждет Христу и не претерпит всех страданий Его, вспоминая слова Апостола: аще с Ним страждет, с Ним и прославится (Рим. 8:17). Не обольщайся; иного пути спасения нет, кроме сего»⁴⁰. И действительно, этим путем прошел Великий Варсануфий, этот путь испытал на самом деле. Пошел он им с первых же дней пребывания своего в обители преподобного Маркелла. Он терпеливо переносил те злострадания, которые ему наносил враг человеческого рода непосредственно или через людей, и даже больше – не только переносить, но старался сам причинить себе во всяком деле скорбь, примешать ко всему каплю горечи. «Брат», – писал он, уже будучи старцем, одному вопрошающему, – «всякий покой телесный мерзок Богу нашему; ибо Он Сам сказал: узкий и тесный путь, вводяй в живот (Мф. 7:14). Избрать этот путь есть добрая воля; и тот, кто держится его, во всяком деле, произвольно избирает себе скорбь: по силе своей. Или не знаешь, что говорит Апостол: умершвляю тело мое и порабощаю (1Кор. 9:27). Видишь ли, что Божественный муж волею порабощает тело свое, хотя оно и противилось тому. Имеющий сие доброе желание спасения ко всякому из требуемых нуждою действий своих примешивает небольшую скорбь. Например, могу лечь спать на мягкой, набитой пухом постели, но предпочитаю небольшую скорбь (если это только скорбь), и по собственному желанию ложусь на рогоже, ради немощи телесной, стыдясь и этого, потому что другие упокоеваются на голой земле, а иные на изголовьях, набитых мякиною, как св. Арсений и многие другие; а иные клали и терновник под голову, предпочитая скорбь. И еще: нахожу ли близко воду или удобные поварни. Как делатель, должен я избрать далечайшую из них, чтобы нанести телу небольшую скорбь. Еще: могу ли иметь хорошую пищу (в подлиннике красочнее: εὐρίσκω φαγεῖν καλῶς – «нахожу ли хорошо поесть») и чистый хлеб. Должен предпочесть худшее, чтобы поскорбеть хотя немного, вспоминая томящихся голодом и вовсе не вкушающих вареной пищи, а тем более Владыку нашего Иисуса, который вкусил желчи и оцта меня ради. Воля же плотская состоит в противном сему, чтобы во всем иметь покой. Или не помнишь, что говорим каждый день? «Затвори скорее двери, чтобы не обеспокоил нас ветер или пыль». И опять: «вот посмотри, брат, пища пригорела, и я не могу есть ее», и прочее... Знай о Господе, что истаяла, яко паутина, душа моя. Трудно спастись! И как заблуждается тот, кто думает спастись, упокоевая себя во всем. Братия, не помню, чтобы, найдя совершенный покой, мы (когда-нибудь) воспользовались им, говорит уже откровенно о себе преподобный отец: «но всячески старались примешивать отовсюду малую тесноту и скорбь, боясь Того, Кто сказал: восприял еси благая твоя в животе твоем (Лк. 16:25) и: многими скорбми подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14:22). Так поступали мы и тогда, когда многие стяжания⁴¹ приходили в руки наши, и знает Бог, в какой нищете жили мы, ради Обнищавшего для нас»⁴²! Последние слова показывают, что та «скорбь», которую причинял себе преподобный, действительно была добровольной (ἐκουσίως), потому что он говорит, что у него в руках бывали и значительная богатства (в денежном или в материальном смысле, без сомнения приносимые уважающими его лицами) и, следовательно, он мог жить не только безбедно, не нуждаясь, но и более того.

И такое устроение души – иметь печаль по Богу от всех вещей – преподобный старался сохранить постоянно, на только в отношении вещей мира сего, но и в отношении тех искушений, которые ему приходилось переносить от людей. Он никогда ни одним словом не причинил скорбь ближнему, хотя и получал от своих братьев оскорбления. Наоборот, он старался всеми силами оказать им тем больше добра, чем они причинили ему зла. «Сколько возможно, удаляйся от гнева, старайся быть для всех полезным примером», писал старец одному искушаемому брату: «не суди и не осуждай никого, но вразумляй, как искренних твоих братьев, и особенно возлюби искушающих тебя, так как и я много раз (πολλάκις) оказывал любовь искушавшим меня»⁴³.

Таким образом, как бы уязвленный стрелою, злостраданием, по выражению древних святых отцов, он уже со всею горячностью претерпевал, все труды послушания, которые он нес в монастыре: длинные ночные бдения, рукоделия, различные службы, наконец, телесные болезни. Последние он превозмогал с редкой стойкостью и никогда не позволял себе оставить своего молитвенного правила, несмотря на то, что утружденное подвигами и болезнями тело бессильно клонилось к земле. «Что претерпел я! Болезни, горячки, скорби, пока пришел в это благонадежное пристанище (затвор)»: вспоминал про себя Великий Варсануфий «впослодствии»⁴⁴. «Поверьте мне, 6paтья, что тщеславие овладело мною»: говорил он в другой раз. «Будучи болен, я никогда не ложился, и не оставлял своего рукоделия, хотя и сильные болезни меня постигали. Но незадолго до того, как я заключился в келью, тщеславие ухитрилось и не стало допускать ко мне болезни; скорблю теперь, желая терпения, а что терпеть не знаю»⁴⁵... Какие дивные заключительные слова! Так и веет ароматом благоуханного смирения и кристальной простоты!

Но в это состояние старец пришел не сразу. Много потов, слез пролил он, трудов перенес, чтобы npиo6pести желаемый, невозмутимый покой. Чтение Божественного слова, поучение в Псалмах, Богомыслие, просвещало его ум и соделовало его чистым и чуждым всякого греховного помысла. «При этих занятиях он превозмогал и усталость. Особенно горяча была его молитва. Она непрерывно соединялась у него с плачем и слезами; глубокие сердечные воздыхания исходили из его груди и оглашали келью, в которой он пребывал»⁴⁶. Конечно, такое подвижничество Великого Варсануфия возбуждало сильнейшую ненависть во враге нашего спасения и потому в соответствии с его великими подвигами, последний восставал против него с жесточайшими искушениями.

Та борьба, которую вынес старец, была настолько сильна и невероятна, что преподобный впоследствии передавая отдельные случаи из того времени, говорил вообще, что ученики и не могут осмыслить и оценить, по достоинству те скорби, которые пришлось ему перенести от диавола. «Я вынужден говорить о вещах, высших меня, в чем нет и надобности», – заметил он с присущим смирением при одном случае, – «может быть, нет даже и могущего принять и понять их, кроме некоторых и немногих»⁴⁷.

Но ради душевной пользы братии Великий Варсануфий иногда рассказывал, в какие враг ввергал его козни, какие хитрости и ковы строил он, чтобы только хоть на йоту отодвинуть назад подвижника на его спасительном пути, и как все его коварства с помощью Божией рушились, а преподобный выходил из борьбы с обновленным духом, и еще более закаленным волею для новых будущих испытаний. И по причине его великой стойкости враг его борол, не изредка, как бы случайно, но по целым годам, ставя его в столь затруднительные положения или же прикрывая свои козни такими благовидными предлогами, что обыкновенный бы человек в последнем случае просто бы счел их за естественные явления человеческой помощи. Вот, рассказ самого Великого Варсануфия о том, как борол его бес чревоугодия. «Со мною (диавол) долгое время вел брань, и очень отягощал меня и каждую ночь возбуждал во мне рвоту; но когда я стал мало вкушать пищи, то он переменил брань свою, и лишь только я начинал принимать пищу и влагал частицу в рот, извергал ее рвотою. Я варил себе по две снеди, чтобы приятнее мне было внушение, но и то было ухищрение демонское; благодатью же Христовою, терпением и благодарением оно прекратилось... Я был так бессилен, что и сказать нельзя, но не уступал (врагу), а понуждал себя, доколе не укрепил меня Господь...»⁴⁸. Таким образом, победа была одержана. Но кончилась одна брань, началась другая – брань блуда⁴⁹. Враг с сильнейшею яростью восставал на подвижника, смущая его нечистыми помыслами, подвигая на грех. Нападения врага не переставали ни на один день в продолжении целых пяти лет. И от невыносимых нападок диавола Великий Варсануфий бросался на землю и с плачем повергал себя перед Могущим укрощать море и сотворить на нем велию тишину, веря, что Он – Могущий это сделать с естественной бурей, может укротить и смятение помышлений сердечных. «Брат, я в юности моей многократно и сильно бывал искушаем бесом блуда и трудился, подвизаясь против таких помыслов, противореча им и не соглашаясь с ними, но представляя себе перед глазами вечные муки. Пять лет поступал я так ежедневно, и Бог облегчил меня от сих помыслов. Брань сию упраздняет непрестанная молитва с плачем"⁵⁰.

Так рассказывал о себе в утешение страждущему брату и так поучал преподобный, привлекая и других к такому же деланию... «Брат, так поступал я немощный, говорил он со смирением в другом подобном случае: а ты более внимаешь собой, и Бог пребывает с тобою»⁵¹. В таких борениях, искушениях, подвигах проводили свою жизнь Великий Варсануфий в обители преподобного Маркелла, неизменно пользуясь его наставлениями, руководством, советами, заповедями⁵². Беззаветное, всецелое до смерти послушание Св. Варсануфий считал краеугольным камнем и залогом своего спасения. И в обители своего духоносного старца он прожил, как сам говорит, немалое время⁵³. Но не суждено было Великому Авве навсегда остаться в ней. Преподобный игумен киновии, а его духовный отец, чрез некоторое время в мире почил о Господе, оставляя своего ученика на Промысл Божий, и Великий Варсануфий лишившись своего руководителя, вождя, решил покинуть его монастырь.

Оплакав своего любимого учителя, Великий Варсануфий оставляет его обитель, в которой он полагал начало своей монашеской жизни, где каждая тропа, каждое место были ему родные по тем воспоминаниям подвига или духовного восторга, которые соединялись с ними, где самая земля обильно полита потом и слезами, драгоценнейшими и самых жемчужин....

Это место, с которым он был связан тысячью невидимых нитей уже потому, одному, что в нем жил и спасался так любимый им духовный отец, мертвое тело которого останется лежать здесь до странного дня последнего Суда; это место, где он услыхал, что по молитвам последнего имя его записано в небесных списках Святых⁵⁴, что он включен в мученический лик воинства Стефана... И это место он оставлял, оставлял навсегда, чтобы никогда более сюда не возвращаться.

Велика была слава, как мы видели, в обители Еваге близ города Газы, (недалеко от Средиземного моря), в которой настоятельствовал игумен Авва Серид. Далеко по Африканским и Европейским побережьям разносили финикийские, корабли молву о строгой подвижнической ее жизни, доносили до самого Константинополя. И сам Бог видимо покровительствовал Своему преподобному рабу – ее настоятелю. Он собирал под ее кров величайших подвижников и богоносных отцов, посылая их туда без всякого зова со стороны игумена. Последний бы по своему смирению и не осмелился подумать о такой к нему милости и снисхождении отцов – жить в его монастыре. Направил Господь в эту Киновию и Великого Варсануфия, и ради вящщего прославления ее и ради совершеннейшего преуспеяния ее преподобного игумена. Направил Бог Сам, несмотря на то, что многие сильно желали иметь это величайшее сокровище и неиссякаемый родник дара премудрости, рассуждения и поучения, а Авва Серид в смирении считал себя недостойным этого. «Сколь многие желали (принять к себе) нас, Старцев, и искали этого, но не дано было им того, а Бог послал нас к Авве Сериду, не искавшему сего, и сделал его искренним нашим сыном; ибо Бог любит внутреннее произволениe»⁵⁵. Так объяснял Великий Варсануфий впоследствии причину своего прихода в Киновию Аввы Серида, который сделался вскоре одним из его любимейших учеников⁵⁶. Как и в первый раз, при выходе из дому блаженный Авва отправился из монастыря преподобного Маркелла в сопровождении двух братьев, но уже других, чем тогда,– Иосифом и Феодором⁵⁷.

Переселившись в обитель Аввы Серида, преподобный Варсануфий стал продолжать, или, лучше сказать, усугубил те подвиги, которые он начал совершать в Киновии Маркелла. Для всей братии он стал живым примером. Они воочию увидели добродетель, о которой только читали в Достопамятных сказаниях о жизни древних преподобных отцов или в Отечнике⁵⁸. И понятно, с какою жаждою они желали напиться из источника его духовного опыта, насытиться словес, подтверждаемых самим опытом; легко вообразить, какое рвение и желание работать Господеви возбуждал он в окружающих. Поэтому нет ничего удивительного, что скоро вся братия монастыря стекалась в его келью послушать бесед и наставлений его медоточивых уст. Сами обстоятельства таким образом делали его старцем Киновии. Сам Авва Серид прежде всех всецело вверился его руководству, давая тем пример беззаветного послушания для своей братии. И последняя устремилась со всею горячностью к Великому старцу. Этому помогало еще то обстоятельство, что в то время в Палестине сильно действовали лжеучения Оригена о предсуществовании душ, апокатастасисе и проч. Эти неправомыслия приобрели такое господство, что захватили в свои круги даже и мирная обители Палестины. Нетвердые в вере и мало просвещенные св. Писанием иноки многих монастырей подпали этому влиянию, и тем расшатывали, как внутреннюю духовную жизнь братьев, так и внешнюю дисциплину Киновии (своим поведением). Волна оригенистского движения захлестнула отчасти и обитель Аввы Серида, хотя здесь ей не пришлось отторгнуть каких-либо братьев, но только подействовать возбуждающим образом на умы. Натолкнувшись на антицерковные какие-нибудь тезисы Оригенова учения и не имея сил самим распутать догматический клубок хитросплетенных нитей, некоторые такие иноки Серидовой обители в страхе за свое православие обращались за разъяснением к Великому Варсануфию. Боясь и погибнуть, победившись еретическим образом мыслей, и увлекаемые любопытством приподнять завесу над темными местами Божественного Откровения относительно загробной участи, они считали его единственной опорой, защитой и источником, откуда можно получить нужные сведения. И, конечно, были правы. Преподобный Варсануфий всегда ясно, точно, определенно разъяснял темные места, разгонял заблуждения и утверждал страхом Божиим колеблющееся умы, душу же врачевал покаянием.

Великий Старец, полагал, что не дело монаха заниматься догматическими спорами и рассуждать о вопросах, не ведущих к смирению и плачу. Преподобный Маркелл учил его когда-то стяжать покаянный плачь о своих грехах, влек его душу к безмолвию, и сам он в течение всей своей жизни, подражая своему духовному отцу, старался осуществлять завещанный идеал молчальника. Он всегда говорил: «Если ты и едва и едва не богословствуешь, то знай, что молчание более достойно удивления и славы»⁵⁹.Такова была основа, положенная во главу его старческого окормления приходящих к нему братьев. И последняя, укрепляемая его разъяснениями, а более молитвами, духовно возрастала о Господе, непостыдно побеждая врага нашего спасения, отказываясь от исполнения на деле всех всеваемых им злых помыслов и плевел еретичествующего разума.

Но с другой стороны, сам Великий Варсануфий глубоко смущался тем, слишком шумным настроением, которое всегда является отличительной чертой большой обители. Приносила свою долю отвлечения старца от богомолия и братия монастыря своими непрестанными обращениями к нему по поводу того или другого. Дух Великого Варсануфия давно уже созрел для высшей степени подвижничества – совершенного безмолвия и пребывания в неисходном затворе в непрестанном плаче и сверхразумном созерцании. И вот, внешние обстоятельства, обусловливаемые церковно-исторической жизнью того времени, а также внутренняя жизнь монастырской братии, нуждающейся в окормлении и иногда по диавольским козням слишком резко проявляющей бурные стороны своего характера, – все это служило Великому Варсануфию препятствием к проявлению этой давно созревшей наклонности к крайнему безмолвию. Тогда Великий Варсануфий решился уйти из обители. Это можно было предугадать еще раньше того. «Судя по такой любви к уединению и безмолвию, противоположной общему духу, распространившемуся тогда во всех Палестинских обителях» заранее можно было сказать, «что Варсануфий недолго будет жить и в Серидовой обители»⁶⁰. И действительно он вышел из Киновии и поселился в близ лежащей пустыне, в отдельной келье⁶¹. Здесь он заключился на всю жизнь, и никто уже с тех пор никогда не видел его лица⁶². Один только раз Великий Варсануфий нарушил свое безмолвие и вышел из затвора, о чем будет сказано ниже. Один только преподобный Серид приходил к нему в известное время, принося с собою несколько небольших хлебцев на всю седмицу⁶³. Он же и передавал от братьев дощечки с вопрошениями тех или иных вопросов духовной жизни⁶⁴. Но преподобный Серид не записывал речи старца у него в келье, а делал это уже по возвращении в Киновию. В этом случае, как и во всех других, о которых будет речь ниже, сказалась величайшая степень духовного совершенства и непостижимое для обыкновенного смертного обилие благодатных дарований, подобных которым с трудом можно отыскать и в Сказаниях о подвигах древних отцов. Это засвидетельствовали и современники, и люди, жившие в позднейшие века, вплоть до нашего времени. Одни удивлялись крайней высоте добродетели, на которую может взойти человек, другие смущались теми сверхъестественными подвигами, которые он нес, и непостижимым образом жизни, заставлявшим их сомневаться в рассказах о нем, и ввергавшим, к их собственной погибели, даже в неверие. Но так как эти случаи имели место при жизни самого старца и заставляли его разуверять колеблющихся, собственным личным явлением себя братии, то они, как нельзя лучше, показывают всю достоверность всех известных о Великом Варсануфии и превосходящих всякий жизненный опыт и смысл сказаний. Недаром непогрешимая церковь назвала его «Великим».

И это обилие духовных даров, повторяем мы, сказалось уже в самом способе старца отвечать на вопросы учеников. Преп. Серид выслушивал у Великого Варсануфия то что нужно было передать, и, после уже изложив эти письма, передавал вопрошавшим. И чудное дело, он никогда не позабывал сказанного. Вот как он сам передает об этом, записывая первый ответ (во всей книге; очевидно это был вообще первый ответ Великого Варсануфия, который был уже передан для сохранения его в письменном виде) великого старца и делая такую приписку⁶⁵. «И я, Серид, скажу тебе дивную вещь: когда старец говорил это (длинный ответ на вопрос инока обители Саввы Освященного Иоанна, просившего благословения прийти и поселиться в их общежитии) я подумал про себя: как могу удержать все это в памяти, чтобы написать (после). Если бы угодно было старцу, то я мог бы принести сюда чернила и хартию и, слушая его, писать слово за словом. Старец же проникнул мысль мою, и лице его просияло, как огонь, и он сказал мне: «поди напиши, и не бойся; ибо если я скажу тебе и бесчисленное множество (μυρίους) слов с тем, чтобы ты написал их, то знай, что Дух Божий не попустит тебе написать ни одним словом больше или меньше сказанного, если бы ты даже и сам захотел этого (οὔτε ἐὰν σὺ θέλῃς), но наставит руку твою, как написать сказанное в последовательном порядке»⁶⁶.      Этим было положено начало его чудодейственной и необычайной жизни в затворе.

В первое время затворнической жизни Великого Варсануфия, как было сказано выше, ему из обители приносили по три небольших⁶⁷ хлебца для пропитания. Но эту скудную пищу он вскоре стал заменять больше плачем. Слезы покаяния текли из очей его, подобно обильному источнику, но в тоже время они же сообщали душе его неизреченную сладость, так что, поистине, можно было назвать этот плач «радостотворным» (Выражение преп. Иоанна Лествичника). Пребывая в непрестанном плаче, он совершенно забывал о пище, по слову Псалмопевца: Забых снести хлеб мой. От гласа воздыхания моего прильпе кость моя плоти моей (Пс. 101, 6). Так что иногда почти в продолжение всей седмицы он не дотрагивался до пищи, а иногда даже, желая вкусить хлеба, он подходил к нему, как бы уже «пресыщенный и брезгливый, не желая вкушать его; вкушая же осуждал себя, говоря: Отчего я не всегда в таком состоянии. И желал преуспеть еще болеe»⁶⁸. Все это совершал плач, потому что вместо хлеба чувственного он питался уже Духом Святым, как и сам говорит обе этом. «Господь мне свидетель в том», – открыто заявляет про себя Великий Варсануфий, – «что я знаю человека, и он здесь, в сем благословенном обществе (да не скажет кто-нибудь, что я говорю о себе, и да не почтет меня ничтожного за нечто), который, если пребудет, как есть, ничего ни вкушая, ни пия, ни одеваясь в одежды, до дня посещения его Господом, не будет в сем иметь нужды во век; ибо пища, питие и одеяние его есть Дух Святой»⁶⁹. Так Святой пребывал в келье, называя ее в ответах братьям своим гробом⁷⁰, желая показать, что он совершенно умер миру со всеми его страстями и, кратко сказать, грехом, и восстал прежде всеобщего воскресения нетленным в покой Божий⁷¹. И несмотря на то, что Великий Старец вполне уже очистил сердце свое от страстей он все еще продолжал умное делание «плача» и скорбя о своих грехах. Так велико было его смирение и таково было правильное ycтpoeниe его души! «Брат! Хотя ты и говоришь, что ты делал и делаешь, но я не помню ничего о себе, кроме того, что всегда прогневляю Бога делами моими, и потому ничего, не ожидаю от дел; надеюсь же спастись ради человеколюбия Его, ибо Он умер ради спасения грешных. Пребываю же я в келье своей во имя Его, пока Он придет Сам Собою и скажет мне: »что хощеши, да сотворю ти«? Тогда скажу и я с тем слепцом: «Господи да прозрю я» (Лк. 18:41). Если бы и имел дела, то, боясь осуждения, которое постигло фарисея, не посмел бы говорить о них. Но говорю тебе, брат, что вся моя жизнь и надежда сосредоточиваются в Нем – и день и ночь я молю Его подать мне очищение от явных и сокровенных страстей. Предай меня Господу молясь о мне окаянном и смиренном». Так писал Великий Варсануфий одному Затворнику, показывая ему на собственном примере, как нужно пребывать в безмолвии, и какие иметь там чувства⁷².

Еще более смирения преп. старец выказал в ответах одному брату, желавшему побеседовать с ним лично и ссылавшийся при этом на пример древних отцов – Аввы Моисея (Мурина) и других, которые принимали к себе (в келью) имевших в том до них нужду⁷³. «Ты исчислил мне святых, богатых по духу, и возвеселил меня знанием твоим, а еще лучше, если бы и делами» – говорит Великий Варсануфий в этом ответе, «Рассматривая их жизнь нахожу, что сколько они преизбыточествовали добрыми делами, столько я злыми. Они по дерзновению к Богу делали это (принимали других), а я, и не делая, не принимаю никого, трепещу, зная соделанное мною и вспоминая того, кто сказал: »научая иного, себя ли не учиши« (Рим. 2:21). Я слышу глас, который уверяет меня и говорит: »лицемере, изми первое бревно из очесе твоего« (Мф. 7:5) и прочее. Тружусь же изъяти и не могу, но не отчаиваюсь, а надеюсь достигнуть сего. Скажи мне, брат, если кто скажет нищему: «другие много дали, дай и ты, ничего не имеющий», может ли он исполнить это? Что же (скажу) еще?»

– Что же скажу я тебе.., пожелавшему видеть меня – червя смрадного, землю и пепел? – Я сам, если возвестит мне Бог, припаду к стопам вашим и облобызаю их, прося молений и молитв ваших, чтобы избавиться мне от неверующих в Иудее (Рим. 15:31). «Брат однако не вразумился этим ответом, но с течением времени, забывши и самые слова преподобного, впал даже во искушениe неверия, стал утверждать, что в келье вовсе нет старца, и Авва (Серид) вымышляет, будто он там». И каково было всех изумление и умиление, когда убеленный сединами⁷⁴ затворник, их сладчайший меда Авва – Великий Варсануфий – призывает сего брата и других, находившихся на том месте, к себе в келью и умывает им всем ноги. «И я грешный», – говорит о себе повествователь, Авва – Серид, – «удостоился сего умовения». После этого брат тот, придя в себя и вспомнив ответ старца, исповедал свое неверие и предсказание последнего, и все прославили Бога. Это был единственный случай во всю затворническую жизнь Великого Варсануфия, когда он нарушил безмолвие и принял братию.

Такое смирение преподобного Старца – наставника всей обители, хотя исполнившего дело раба, но в тоже время, совершившего самым делом заповедь Спасителя, умывшего своим ученикам ноги, (дивное совпадение и подражание примеру Христа, конечно, в духовном смысле!⁷⁵), такое смирение старца было действительно даром Божием (как это и следует быть), до того оно принимало иногда, необычные в обыкновенном быту формы выражения. Не имея этого смирения самому невозможно понять тех слов, которые святой старец прилагал к ce6е в одно и тоже время, считая себя и «смрадным червем» и даже, по благодати, «братом Иисуса» (не только «сыном» Мф. 5:9). «Помолитесь о мне окаянном, чтобы и я до конца пребыл в оной (великой, о которой он только что говорил, а мы будем говорить дальше) мере», – писал он однажды, – «Ее достигший стал уже в числе братий Иисуса», Op. cit., quaest. 181.

Другой случай. Мирской брат того же Великого Старца, будучи и сам уже стар, чрез посланного изъявил желание видеться с ним. Старец же отвечал ему следующее: «я имею брата Иисуса». (Ibidem, отв. 345. См. еще отв.200, где Великий Варсануфий объясняет, «почему» и «как» Иисус Христос «брат» ему, и справедливость этого его веселит: «Ангелы ублажают нас». «О, кого имеем мы (своим) Братом!»). (N.B…… см. оригинал стр.102)

«Оказывая вам послушание, молюсь я вкратце о здравии и спасении души и тела вашего»: пишет Великий Варсануфий одному затворнику. «И если буду услышан (Бог же всячески услышит), то приношу cиe вашим молитвам. Ибо я не только не схоластик, который бы был в состоянии выступить в защиту вас со словом, но и не праведник, и потому не имею дерзновения (к Богу); почитаю же себя за раба, вами посылаемого. Помолитесь о моем окаянстве»⁷⁶.

Еще более сильные сопоставления дают другиe ответы. «Хотя я и окаянен и меньше всех людей, (и знаю), что я ничто иное, как земля и пепел, – ибо я нечист и должник во всем, (однако), – посмотри же сколько я горд, – будучи поруган демонами и думая, что имею любовь к Богу, решаюсь⁷⁷ сказать тебе: беру теперь на себя половину твоего бремени, и впредь Бог также поможет. Сказал же это я неразумно, ибо знаю, что я слаб, бессилен и чужд всякого доброго дела, но бесстыдство мое не позволяет мне отчаяться, потому что имею Владыку сострадательного»⁷⁸. Таково духовное устроение Преподобного Варсануфия, как старца и духовника Серидовой обители. Великая любовь к своим духовным чадам понуждает Великого Варсануфия принимать на себя все их грехи, но столь же великое смирение не позволяло высказать этого прямо, и только вслух выраженная уже печаль духовного сына, приведенного в заблуждение таким деланием старца, утаивающем истинное дело, заставляло его высказываться откровенно и писать чудные и страшные строки, что он берет на себя все греховное бремя своего духовного сына, все его грехи, содеянные с самого дня рождения.

«Брат! Я удивляюсь любви твоей», – писал тому же чаду, обеспокоенному словами: «беру на себя половину твоего бремени», св. старец: «как ты не разумеешь дел любви по Богу. Прежде всего (скажу): Бог знает, что я считаю себя землею, пеплом и совершенно ничтожным. Если же говорю, что кому-нибудь выше моей меры, или сверх моей силы, то говорю побуждаемый любовью Христовой, себя же сознаю, как я уже сказал, ничтожным и непотребным рабом. Ты не понял слов моих, и я сделал тебя сообщником моим; ибо сказал, что беру на себя половину грехов твоих, а не сказал: «понесу третью часть», и не допустил тебя носить, и отягощаться более меня. Говорил я так, изгоняя самолюбие. Не сказал я: «две части» как бы показывая себя более сильным, ибо такой образ речи был бы тщеславием; не сказал и: «все понесу»; потому что это дело совершенных, соделавшимися братьями Христа, Который положил душу Свою за нас и совершенною любовью возлюбил возлюбивших Его. Если бы я не сказал так, то могло бы показаться, что устроняю тебя от духовного делания. И так, не тщеславлюсь приписывая себе все, и не завидую тебе, сделав тебя сообщником моим в оном добром участии. Если      мы братья, то разделим богатство Отца нашего поровну, и не будет места неправде. Если же ты хочешь все возложить на меня, то ради послушания принимаю и это. Прости, что сильная любовь приводит меня к пустословию, (εἰς φλυαρίαν) но да будет оно тебе весельем о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава во веки. Аминь»⁷⁹.

Этот последний дар, «прощать и разрешать от всех грехов», великий дар, и святой старец имел его. Как велик этот дар преп. Варсануфий подробно раскрыл в своих ответах ученикам, и осуществил их на самом деле. По нему это происходит так. Как известно все дарования (τὰ χαρίσματα) даются нам пришествием Св. Духа и бывают многоразличны и многообразны. Так однажды Господь дал апостолам дар изгонять бесов, в другой раз – силу чудотворений, то даровал дух прозрения, то дар воскрешения мертвых, но, кроме всего этого, Иисус Христос наделил их еще одним даром, который имеет перед всеми преимущество (τὸ τέλειον), – именно «прощать грехи, освобождать души от тьмы и изводить их на свет»⁸⁰. И порядок, который существует в Евангелии относительно этого не чисто внешний, но существенный, и дарования стоят между собою в органической связи⁸¹, и замыкаются, и завершаются этим последним дарованием, – «властью отпускать грехи» (по слову Господа: имже отпустите грехи отпустятся (Ин. 20:23), которое представляет из себя «совершенство» (τ. τελειότητα) их всех⁸². Все это может показаться и не так удобопонятным (ἐὰν δὲ δυσνόητα ῥήματα ἐν τῇ ἐπιστολῇ ἀναγνῷς), предупреждал Великий Варсануфий, но в этом непонимающий должен винить только себя, свою скудость в духовном опыте, считать причиной этого только то, что он не имеет надлежащей силы разумения и дара рассуждения. Одним словом, эти слова выше его духовного понимания, и чтобы понять их он пусть вопросит могущих разуметь их⁸³. Как бы то ни было принимать на себя и прощать грехи других есть последняя мера духовного преуспеяния, вводящая человека в апостольское достоинство и уподобляющее человека наиболее явным и существенным образом Самому Богу⁸⁴, и Великий старец, как мы сказали, имел ее.

Однажды было уже указано, как св. Варсануфий по просьбе Преподобного Андрея обещал взять на себя половину и даже все бремя его грехов, и действительно по истечении недолгого времени совершил это.

Спустя некоторое время после первого вопрошания Преподобный Андрей опять повторил свою просьбу о прощении грехов. На это Великий Варсануфий отвечал ему следующее: «О прощении же грехов твоих со дня рождения до сего дня знай, что Господь подаст тебе оное по истечении сорока дней, для того, чтобы в сем даровании быть тебе сообщником молитв моих, за малое твое терпение». (Вопросы и ответы, цит. изд., стр. I50, отв. I98). В нетерпении от такого великого дара (он усугубился сообщением человеку особых благодатных дарований и сил) преп. Андрей после уже этого ответа еще четыре раза посылал просить Великого старца о том же (образ промыслительно нам дан, как мы должны молиться Богу и просить преподобных), и последний, наконец, ему ответил так: «Смело говорю тебе, потому что Бог попустил мне сказать это чрез меня худейшего говорить тебе Великий Ходатай Иисус, Сын благословенного Отца, Податель Святого Духа: прощаются тебе многие грехи твои, от рождения твоего и доныне сделанные». Заканчивает письмо большое (собств. два) св. старец поздравительным восклицанием, в котором звучит уже и уважение к полученным дарам: «Мужайся о Господе и крепись, о благоговейнейший... Здравствуй душою и телом и помолись о мне...» (Op. cit., quaest., 206–207).

В другой раз Великий Варсануфий выказал не меньшую, если не большую силу разрешить от грехов в отношении одного умиравшего брата⁸⁵. Брат этот болен был чахоткой и находился уже в последнем периоде ее развития. Сильно страдая, он просил Великого старца помолиться о нем и испросить ему оставление грехов. Преподобный Варсануфий на это ему ответил следующее: «Поверь о Господе истине моих слов, что Бог, по прошению твоему, простил тебе все твои согрешения с детства и до настоящего времени. Да будет же благословен Бог, восхотевший простить тебе все. И так не скорби о том, что ты страдаешь: это не зло, а болезнь, которая пройдет». Но несмотря на эти слова старца болезнь не проходила, но принимала все более и более острую форму и грозила смертью страдающему брату. Тогда некоторые из братии обратились к Иоанну Пророку с просьбой, объяснить им силу ответа Великого старца, может быть, они не так поняли, и преподобный Варсануфий говорил о смерти, не называя ее злом потому, что она ходатайствует брату жизнь вечную. Действительно, последнее оказалось верным. «Но старец может испросить ему и жизнь, если получит на то, извещение от Бога», – прибавил преподобный Иоанн. Услышав это, любящая братия попросила Великого Варсануфия помолиться, чтобы Бог продлил жизнь больному. Святой старец же ответил им, что достаточно последнему и того, что он сподобился получить, потому что он обогатился внезапно, и из раба сделался свободным. Посему да будет благословен Бог, благоволивший так и принявший моление. Но пусть они ничего не говорят брату, чтобы не ввести его в скорбь, сами же пусть возрадуются, потому что ему предстоит не смерть, а переход от смерти в жизнь вечную, и от скорби в покой. Между тем, брату стало еще тяжелее, и он в невыразимой скорби и боли (преп. Дорофей, его старец, мучился душой за страдания своего любимого ученика, боялся даже, чтобы он не повредился умом) послал возвестить Великого Варсануфия, говоря: «Владыко мой, не могу более жить»⁸⁶. Братия так же просила того же Великого старца, чтобы он умолил Бога скорее помиловать брата. И Великий преподобный дал свой знаменитый ответ, который привел некоторых неразумных братьев Серидовой обители в смущение и даже ропот: «Болезнь его продлилась для того, чтобы не приписал себе дарованного ему по молению о нем. Бог же сотворил и творит полезное ему молитвами Святых. Иди, чадо с миром, предстань Святой Троице, и молись о нас. Аминь». И после сего ответа брат тот скончался с миром⁸⁷. Слова Великого старца исполнились в точности. Спустя некоторое время одному пришедшему из другого места в обитель Аввы Серида великому старцу были показаны в видении святые отцы – жившие дотоле в ней, и между ними некоторый юноша, по приметам лица оказавшийся Досифеем. С другой стороны, слова эти показывают, какое дерзновение имел Великий Варсануфий к Богу, Он не только разрешал по благодати Божией своих чад от своих грехов, но и предавал их Владыке Христу и Святой Троице. Он наставлял их святыми молитвами за гробом, с путешествовал им на мытарствах (παραπέμπων τὸν ἀέρα). Не даром книга его пестреет такими сильными воззваниями к нему учеников его: «Владыко, Отец мой, я в руках Божиих и твоих. Будь ко мне милостив до конца... (отв. 145, цит. изд.). Помолись о мне Господа ради, я имею нужду в твоем человеколюбии...» (отв. 257). Или, вот отрывок из ответа, посланного в виде молитвы (не единственный случай, их несколько): «Жизнь и Воскресение, посети нас, как твое создание, и очисти нас, Святой, от злого легиона, подобно тому, как Ты некогда умилосердился над созданием Твоим. Я молю чрез угодника (διὰ τοῦ θεράποντος) Твоего, чтобы...» (отв. 151). Та называли Великого Варсануфия еще при жизни, относясь к нему самому. И это было его достойно – он был старцем не только здесь, не только на мытарствах, но и в оной Блаженной Жизни даже распростирал покров свой над своими учениками. Авва Дорофей, когда жил в монастыре Серида и окормлялся у преп. Варсануфия, молился (αἴτησις εὐχῆς – в сущности, ничего нет удивительного, раз мы сейчас ему тоже «молимся») к нему, чтобы он не лишил его своего покрова и в Будущем веке (μηδὲ ἐν τῷ μέλλοντι αἰῶνι отв. 271).

Кратко сказать – он был старцем и отцом во веки веков. «Богу известно», писал Великий Варсануфий одному брату: «что память о тебе неизгладимо напечатлена в моем сердце, и верую, что она не изгладиться во веки (εἰς τὸν αἰῶνα). Понятно, что так говорил св. старец по извещению от Бога, но по благодати же Божией он творил и чудные дела – еще при жизни своих чад включал их в небесные списки преподобных, прежде, нежели они в чем показали успех на пути своей духовной жизни. «Поверь, что Бог уже даровал мне душу твою в жизнь вечную», – писал Преподобный тому же брату, когда, по видимому, он только что поступил в монастырь⁸⁸. И за молитвы Святого старца Господь вводил в Царство Небесное духовных чад его, если только они сами не выключали себя оттуда по нерадению и страстям, еще, как мы уже сказали, при их жизни⁸⁹. И тогда Великий Варсануфий говорил с такими откровеннее, приподнимал завесу над их будущим, показывал, раскрывал, им чего он от них хочет и к чему готовит, и требовал безусловного повиновения ему. Последнее было необходимо потому, что путь, который предлежал таким людям, т.е. в Царство Небесное, (а сами они предназначались быть преподобными), был слишком тернист, исполнен опасности, и тончайших и искуснейших нападений бесов, с завистью смотревших на скорое восхождение инока. Если послушание и нужно было и есть всегда, то для желающих достигнут бесстрастия необходимо также, как птице крылья. И Великий Варсануфий старался прежде всего воспитать дух послушания и добровольного отсечения своей воли. Вместе с тем горечь повиновения он старался смягчить и подсластить раскрытием и показанием (не призрачным), тех благ, которые их ожидают, при чем оговаривал, чтобы они хранили это втайне, потому что в других это может произвести соблазн и возмущение. «Да возрадуется же и дух твой, брат», – писал Великий Старец одному, своему духовному сыну, – «потому что я включил тебя в преизящное воинство с тем, чтобы ты непрестанно находился в хранилище неизреченных благ, и вот ты уже в нем (то есть в воинстве) находишься. Вот ты вступил в оное воинство, не оставляй же его: это зависит от тебя самого, я ввел тебя, не выходи оттуда; отделил тебя от левой стороны, не снашивайся же снова с находящимися на ней; благословил тебя, не ищи же клятвы (Пс. 108:17). Я старался ввести и в другие неизреченные, пречистые и чистые сокровища Духа, и сказал мне (Дух Божий): теперь еще не время, но, когда потщится сделать ошуйю, как десницу и ветхого человека новым, к принятию Святого и Достопоклоняемого Духа, тогда примет Духа, Который и научит его всему (Ин. 14:26), и наставит, и введет его в такие чертоги, в которые входят только немногие, за их смирение, послушание, кротость и терпение»⁹⁰. И Bеликий Варсануфий всею своею душою желал ввести своих чад в эти «чертоги», желал этого блага, больше их самих. «Удивляюсь, если вы столько же желаете пользы душам вашим, сколько я желаю ее, день и ночь моля Бoга о спасении вашем»: открыто признавался любвеобильный старец⁹¹. Так сильно желал Великий Варсануфий видеть своих духовных чад в лике преподобных, и старался исполнить это на деле. Но насколько велики были его старания, настолько у них то не доставало рвения, то не было печали в сердце об этом, то они обуревались помыслами от врага нашего спасения, то просто не знали еще силы и богатства тех благ, которые уготованы от Господа Святым. Так, что Великий старец принужден был иногда им указывать на их опасное положение или прямо, после падения, восстановлять в прежний чин своими сильными молитвами и трудами. Но всегда старался он вразумить «неразумного» со смирением и тихостью. Всегда старался в таких случаях умалить свое великое достоинство, чтобы высота его духовной жизни и превосходство не били в глаза и не приводили в отчаяние его духовных чад. Прежде старался всячески смирить себя перед ними и оказать любовь, а потом уже отечески вразумить, и указать место и чин, из коего они отпали. Примером последнего может служить характерный случай, имевший место в обители Аввы Серида еще при его жизни. Иоанн Миросавский, получивший в миру специальное образование (архитектора), пришедший в только что начавший обустраиваться монастырь «по внешнему» – получил от игумена, Аввы Серида, сообразно своей специальности послушание – руководить строительными работами обители, а по «внутреннему» – поступить в совершенное повиновение к Великому Варсануфию. Последний его очень любил. Вписал его в воинство «законно подвизающихся» и предсказал, что он здесь еще, на земле, достигнет вожделеннейшего безмолвия и беспопечительности о мире, а там, в загробной жизни, удостоится одной участи со святыми. Но несмотря на это обещание столь великих дарований, Иоанн Миросавский, будучи хорошим монахом, по немощи человеческой все-таки не выдерживал продолжительной напряженной внутренней брани, тем более, что ему, которому было уже открыто, что он предназначался быть преподобным («во имя Св. Троицы я обретаю в тебе сонаследника моих дарований, данных мне от Бога и ты скоро достигнешь сего») были посланы от Бога и великие скорби и тесноты, чтобы он мог петь в последствии: «преидохом сквозе огнь и воду и извел еси ны в покой"⁹². Так однажды он начертил план для одной случившейся постройки в монастыре. Некоторые же из братии, думая поправить его, тайно приложили кое-что и тем отчасти испортили его. Авва Иоанн этим смутился и опечалился⁹³. В другой раз он готов был разгневаться на братию (хотел даже упрекнуть и самого игумена – Серида) за повреждение дождем кирпича, которое он приписывал их нерадению. Вот тут-то и сказалась вся мудрость и рассудительность Великого Варсануфия, его любовь к духовным чадам и желание их преуспеяния, которое он предпочитал пользе монастырских дел. Когда Авва Серид – игумен пришел к нему в обычное время по делам, касающимся обители (он пользовался, как было сказано выше, руководством Великого Варсануфия в их совершении), то Великий Варсануфий обратился к нему с такими словами: «Окажи любовь, сын мой, поспеши принести бумагу и чернила, оставь и дело, для которого пришел ко мне, и напиши брату Иоанну прежде всего привет от меня. Его беспокоят помыслы (прозорливость святого), понуждая смущать других и самому смутиться чрез других; посему скажи ему: радуйся о Господе, брат мой!». Так вместо того, чтобы произнести слова укоризны, Великий Варсануфий произносит слова любви⁹⁴. Или вот смиренный ответ одному затворнику, вопрошавшему об употреблении пищи: «Моли Бога дать мне совершенное терпение, ибо я начинаю дело и не довожу его до конца, но тот час, по установлении (себе правила) начинаю колебаться – и хотя я, достойный сожаления, и не делаю ничего угодного Богу, однако по твоему приказанию, даю тебе совет, как брату: прости мне брат, что я должен бы был просить тебя установить мне правило, но еще не допускает меня (до сего) моя гордость корень всего зла. – И так любви ради подай мне руку твою, и привлеки меня к Нему, и Он через тебя спасет и меня окаянного»⁹⁵.

Если видел нерадение в своих учениках, обличал их мягко, скорее умоляя, чем укоряя. «Хотя (ты) слышал от меня, что если потрудишься, по силе твоей, оставить эти страсти и прилепишься к вышеозначенным благим добродетелям, то я в десять раз более сделаю, по силе моей, чтобы помочь тебе молитвенно; но несмотря на это, ты нерадишь, посрамляя седины мои. Впрочем, и т.д.»: писал он одному⁹⁶. «Многократно писал я тебе о неверии, гневе и не чувствии и вижу, что все равно, как бы я ни разу не посылал тебе слов моих. А как я должен подавать то, что имею, по слову писания: всякому просящему у тебе дай (Лк. 6:30), то и говорю тебе, чтобы» и т.д. «И прежде писал я тебе об этом, а ты спишь». «Много пота пролил я, умоляя о сем Бога»: писал он немного спустя тому же⁹⁷. Но делая ли внушение своим духовным детям или вымаливая им у Бога великих даров и совершенства, он, повторяем, никогда не забывал смирять себя перед ними, не боясь тем умолить свое собственное достоинство, или, как теперь принято выражаться, поколебать свой авторитет и престиж. Совершенная любовь и совершенное смирение, дивно сплетались между собою и образовывали в его душе вожделеннейший союз. Из любви к своим чадам Великий Старец готов был отказаться от своего собственного спасения и будущих благ, уготованных ему, ради любви      силою возводить своих духовных детей до небесных обителей и записывать там души их, находясь сам на земле, но к великому смирению он тотчас же окаявал себя, называя себя ничтожнейшим из людей, незнающим ничего. Высказавши чадам те великие обетования, которые он им вымолил у Господа, он тотчас же прибавляет: «но простите меня в том, что я сказал, как человек безумствующий; пришед же в себя и вспомнив, что я земля и пепел, хранилище всех зол, прослезился о том, о чем говорил и сказал себе: напрасно похвалился я, земля и пепел (Быт. 18:27)». Но дальше опять сильная любовь заставляет его быть дерзновенным: «в прочем, как я уже прежде сказал, что желаю вашего спасения и хочу быть ходатаем за вас о всяком благе, то если буду в состоянии (опять преподобный смиряет себя), исполню это по силе моей». (ποιῶ τὴν δύναμίν μου – обычное выражение Великого Варсануфия, которым он старается прикрыть несколько блеск своего дара совершенной молитвы и любви)⁹⁸. И эта сильная любовь соделывала Великого старца таким любвеобильным отцом для своих чад, который клал и свою душу за них, «тогда как сами они не заботятся о сем»⁹⁹. Велика была высота, на которую возвела святого старца эта совершеннейшая любовь. Он, можно сказать, получил уже апостольское достоинство, которое подвигало спасение других предпочитать своему собственному. Преподобный Старец весь был огонь, весь любовь... Он никогда не выпускал из мысли спасение своих духовных детей. Он желал возвести их на ту же степень духовности, каковую имел сам. «Я и прежде прошения вашего ради горящей во мне (подобно сильнейшему огненному пламени) любви Христа, Сказавшего: »Возлюбиши ближнего твоего, яко сам себе (Мк. 12:31), не престаю в горении и теплоте Духа (Рим. 12:11) день и ночь молиться Богу, чтобы Он сделал вас Богоносными, чтобы вселился в вас и походил (2Кор. 6:16) и ниспослал вам Духа Святого, Духа истины, дабы удостоиться вам наследия вечных благ. Да даст же Бог и вам пламень любви сей»¹⁰⁰, так писал Великий старец одному брату, просившему утешения в скорби. И тот получил его. И как было не утешиться словами святого старца, когда скорбящий во унынии слышал, что тот «радостно и горя духом приносит себя в жертву за души, как знает сие Единый Сердцеведец наш Бог, и что поэтому «труд» его – унывающего – не будет напрасен»¹⁰¹. Как было возможно малодушествовать, когда он слышал страшные слова, которые произносить мог только человек осененный силою свыше: «поверь мне, брат, что дух мой усердствует сказать моему Владыке, который радуется (χαίροντι) прощении рабов Своих: Владыко или вместе со мною введи и чад моих в царство свое, или изгладь и меня из книги Твоей» (ἢ κᾀμὲ ἐξάλειψον ἐκ τῆς βίβλου σού)¹⁰². Но откуда у простого смертного человека такая уверенность в том, что слово его будет делом, откуда такое дерзновение в поступках, такая независимость в суждениях и смелость в произнесении приговоров? Как может земной, перстный человек знать небесные тайны и конечные определения в судьбах людей. Как, наконец, Великий Варсануфий позволяет себе произносить такие смелые речения при окормлении своих духовных чад? Все это соделывала благодать Божия, которой он всецело подчинился. Как железо ковачу, так он вдал себя в руце Божии. «И все cиe пишу я не по своей воле, но по повелению Св. Духа», – говорит сам Великий Варсануфий, любимому своему ученику Иоанну Миросавскому, – «на исправление и пользу души и совести внутреннего человека»¹⁰³. Спустя некоторое время, когда Авва Серид пришел в обычное время к великому старцу, последний, предузнав духом, что Иоанн, (этот же) посланный в Египет по сбору материала для рукоделия, вследствие встретившихся ему с братией на пути препятствий и скорбей, изнемог душевно, обратился к преп. Сериду, с следующими подобными предыдущим словами: «Сын мой! Напиши слова эти, точнее же сказать, слова Божии, и приготовь это брату Иоанну»¹⁰⁴. Иногда старец еще определеннее выражался, еще прямее говорил, что все, что он говорит, не его собственное, но Божие, а он только провозвестник воли Господа, говорящей в его чистом сердце. «Брат! Вот, по повелению Божию – ἐπιτρέποντος τοῦ Θεοῦ – посылаю тебе это второе послание»¹⁰⁵: пишешь Великий Варсануфий другому брату. Но мало всего этого, преподобный раскрывает и самый образ благодатного воздействия Божия, на его сердце и думу. Он говорит, что Господь Сам беседовал с ним, лично раскрывал ему душевные состояния его духовных чад, и что всего удивительнее, брал его к себе иногда в рай, как Ап. Павла, Марка Фраческого, Андрея Юродивого, преп. Серафима в наше время, где он слышал неизреченные и непередаваемые для других вещи.

«Брат! Как собственной душе моей, говорю я тебе; ибо Господь связал твою душу с моей сказав: не оставляй его»: писал однажды Великий Варсануфий преп. Евфимию. Или вот еще ответ одному брату, впадшему в болезнь и не умеющему переносить страдания: «Брат мой и возлюбленный о Господе. Будучи уверен в тебе по духовной любви моей к те6е о Христе, открываю тебе тайны Божии. Ты знаешь и убежден в том, что я день и ночь молю Бога, да спасет Он нас от лукавого в Царствие Свое вечное. И когда, по обыкновению, начал я молить Бога о тебе, Он сказал мне: «Оставь, да испытаю его для пользы души его, и да откроется чрез телесное страдание, каково терпение его, и что он должен наследовать за мольбы и труды». И я сказал: «Владыко, (испытай его) с милостью как сына, а не как прелюбодейчище». Не надобно бы было и объявлять сего»¹⁰⁶.

Какое дивное, непостижимое в нынешнее время, чудное дело – Бог беседует со смертным, с своим созданием. Обыкновенно Господь представляется недоступным, хотя и приемлется в Св. Животворящих Тайнах, чувствуется многими очень далеким, «хотя Он и недалеко от каждого из нас» (Деян. 17:27), и, во всяком случае, невидимым (даже не «по существу»; «верою ходим» относительно загробных тайн, «а не видением» (2Кор. 5:7)), хотя «мы Им живем и движемся и существуем» (Деян. 17:28). Но вот, среди людей живет подобный им по внешности человек, пребывает в убогой хижине с таким же полом, дверями и циновкой, как и у других, ведет подобный им образ жизни, также ест, пьет, спит, но он святой (Авва Дорофей), для него закон уже не лежит (1Тим. 1:9), для него уже не существует, границ между духовным и вещественным миром. Таков был великий во отцах преп. Варсануфий. В его ответах Иисус Христос вновь повторяет Свои Слова, которые Он изрек устами Своих Пророков, Апостолов, и Сам лично. В ответах преподобного как бы еще крепче утверждается истина Евангелия, основание его самого, любовь и непосредственное общение с Божеством. Вот, как отвечал Великий Варсануфий преп. Евфимию на его вопрос «как грешный человек может взыскать Господа чтобы исполнить слово Писания: »взыщите Господа и утвердитеся, взыщите лица Его выну« (Пс. 104:4). С первого дня до ныне молю Бога о прошении твоем, и Он отвечает мне: «очисти сердце свое от помыслов ветхого человека, и исполню прошения твои; ибо дарования Мои вмещаются лишь в чистых и им подаются. Но пока сердце твое движется гневом, памятозлобием и тому подобными страстями ветхого человека, не войдет в него премудрость. Если желаешь Моих дарований, извергни из себя сосуды чуждого (страсти), и Мои дарования сами собою войдут в тебя. Разве не слышал ты, что раб не может служить двум господам (Мф. 6:24). Если служишь Мне, то не диаволу; если же ему, то уже не Мне служишь. Кто желает сподобиться моих дарований, тот пусть рассмотрит следы Мои: как незлобивый агнец, претерпел Я все страдания, не противореча ни в чем, и вам завещал быть незлобивыми, подобно голубям (Мф. 20:16), а вы вместо сего предаетесь свирепству страстей. Остерегайтесь, чтобы Я не сказал вам: ходите во свете огня нашего (Ис. 50:11)¹⁰⁷. Слыша сие, предаюсь плачу и рыданию, пока умилосердится и надо мною благость Его¹⁰⁸ и прочие.

Bсе эти дарования, которые Великий Варсануфий получил по благодати Божией и чрез которые Господь соделывал спасение его ближних, и благодаря коим Он получил дерзновение говорить им страшные вещи, все эти откровения, видения. Святой старец получил за ту горящую, подобно сильнейшему пламени, любовь Христову, о которой было упомянуто выше. Благодаря ей он «положил, по словам Божественного Давида, в сердце своем священные восхождения и присоединил смирение к смирению, безмолвие к безмолвию и любовь к любви, удостоился, наконец, достигнуть и высочайшего дарования – восхищение к Богу, чтобы вознестись до седьмого неба, не на мечтательных крыльях мысли, но в неизреченной силе Духа, и там получать благословение и видеть неизреченные блага и тайны Царствия Божия, не зная, в теле ли он был, или вне тела, подобно Великому Павлу» (2Кор. 12:3)¹⁰⁹. Об этом говорит в одном из ответов сам Великий Старец, но говорит несколько прикровенно.

Последнее, конечно, является слишком понятным, чтобы нужно было об нем распространяться подробно. Ап. Павел, желая поведать о своем восхищении в рай, начал свое повествование, словами: «похвалиться же не пользует ми», и далее не называет уже себя по имени; при этом заявляет, что восхищен был «до третьего небесе» – ἕως τρίτου οὐρανοῦ, Великий Варсануфий, подражавший Апостолу, естественно, не мог выразиться иначе, изменил только отчасти самое содержание видения. Вот, как, сам Святой Старец передает это: «Да даст же Бог и вам пламень любви сей (о которой говорилось перед этим). И (тогда) Бог удостоверит вас, что она возводит имеющих ее до Седьмого неба, как некоторые уже с дерзновением восходят и благословляются: аще в теле не вем, аще кроме тела не вем, Бог весть, а чтобы познать вам начало пути к этой радости, послушайте: прежде всего приходит к человеку Дух Святой, научает его всему, и тому, как надлежит смиренномудрствовать (о чем не может услышать ныне); потом, наставляемый сим первым воспламенением, восходит он на первое небо, потом на второе, и так далее, по мере преуспеяния, даже до седьмого. И так удостаивается видеть неизреченные и страшные вещи, коих никто не может слышать, кроме достигающих этой меры, которой да сподобить Господь и вас"¹¹⁰.

Трудно предполагать (сравн. Откров. Ап. Павла), чтобы здесь Великий Варсануфий подразумевал кого-либо другого, а не себя. Будучи истинным учеником своего Владыки и учивший других только тому, что изведал на опыте сам (отличительная черта святых отцов – передавать другим на словах и в письме, преимущественно, опыт своей собственной подвижнической жизни), преподобный старец, конечно, сам первый видел эти «неизреченные и страшные вещи» и говорил это в силе Духа Святого¹¹¹.

Все это, без сомнения, необычно, в маловерующих людях может возбуждать сомнение, а самого преподобного заподозривать в неискренности и самообольщении. Обычный порядок жизни, окружающий людей (мы говорим здесь безотносительно к любому веку: как ко времени жизни преподобного, так и к нашему XX столетию) не дает подобных примеров высоты духовной жизни, свойство которой состоит в том, что она не может быть выдумана и представлена, но только пережита. Поэтому действие ее в других, хотя не причастных ее, но признающих ее, могут восприниматься только на веру, а гордыми и совсем не могут быть осмыслены, так как душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. (1Кор. 2:14) Последнее – отношение к подвижнику людей неверующих – преподобный Варсануфий прозревал, или лучше сказать, только предупреждал, так как такие люди были и всегда будут. Но не говоря уже о последних, и к ревнующим о своем спасении нельзя было обращаться с такими словами просто, без оговорки, без предисловия, так как они могли возбудить в душах неопытных вместо утверждения в добродетели действие совершенно обратное – отчаяние, от неизмеримой разницы в духовном устроении плененной страстями души ново-начального и светлейшей паче лучей солнечных преподобного. Вот почему св. старец прежде чем открыть ученикам какое-либо видение, дарование свое говорил: «я безумен» (ἄφρων γάρ εἰμι) и потому всякий кто ужаснется и скажет: «он вне ума и не знает сам, что говорит»¹¹². Или, уже высказавши поучение, откровение, писал: «Итак помолись брат мой, и, ради любви, обличи меня, ибо хотя я и безумен, но люблю тех, которые учат и обличают меня»¹¹³. Раскрывая же свое восхищение в рай, святой заключил в утешение другим рассказ словами: «этой меры да сподобит Господь и вас». Преподав и надежду, и путь для получения ее: «совершенно умирающие миру, терпением и многими скорбями могут прийти в нее»¹¹⁴.

Достигши столь великой степени духовной жизни, приобретши совершенную о Христе любовь, Великий Варсануфий получил и величайший дар чудотворения и непостыдной молитвы.

Вот, как сам старец говорит о величине и силе этого дара: «Перед Ним (Господом) говорю и не лгу, что знаю одного раба Божия в нашем роде, в настоящее время, и на сем благословенном месте, который и мертвых может воскрешать, во имя Владыки нашего Иисуса Христа, и демонов изгонять, и неизлечимые болезни исцелять и делать другие чудеса, и не менее Апостольских, как свидетельствует давший ему дарование, или, точнее сказать, дарования. Да и что это значит в сравнении с тем, что можно сделать о имени Иисусове. Но он не употребляет власти своей, хоть и брани может прекратить, и заключить и отверзть небо, подобно Илии. Слыша такие гордые слова, кто не скажет, что я лишился ума. И по истине, говорю, как бы в безумии; но я не о себе свидетельствую, а о другом. И если кто вздумает сказать: «он вне ума» (как я уже и сказал) пусть говорит. А кто пожелает поревновать, чтобы достигнуть оной меры (духовного возраста) тот пусть не ленится»¹¹⁵.

Теперь опишем здесь некоторые из чудес Великого старца.

Однажды один христолюбивый муж, будучи болен и томим горячкою, просил Великого старца помолиться о нем, чтобы получить ему облегчение от болезни. Вместе с тем он послал также и воду для того, чтобы старец благословил ее для употребления в питье, ибо не в силах был терпеть жара от горячки. Преподобный Варсануфий помолился о болящем, и когда он напился принесенной воды, жар тотчас прекратился и болезнь прошла. Удивляясь этому и прославляя за это Бога, исцеленный рассказал некоторым о том, что сотворил с ним Бог и о благодеянии, которое оказал ему Великий старец. Но на другой же день прежняя горячка возвратилась к нему в сильнейшей степени, и он опять послал к преподобному прося помилования. Старец же отвечал ему: «Ты снова пострадал за то, чтобы вперед не пустословил». Получив, наконец, совершенное исцеление молитвами Великого Варсануфия, этот христолюбец боялся уже рассказывать кому-либо не только об этом, но и о других благодеяниях Святого, которые были ему известны¹¹⁶.

В другой раз Преподобный Варсануфий вместе со своим учеником, Иоанном Пророком спас от «духовной» смерти сына одного Боголюбивого мужа, молитвою испросивши ему, вместо жизни временной, вечную. Это произошло таким образом. Один Богобоязненный муж, учитель мирской мудрости (он был преподавателем в школе светских наук, как бы мы теперь выразились), имея сына, который был близок к смерти, вопросил старца Авву Иоанна: «будет ли он жив, или умрет»? Тот отвечал ему: «Будет жив». По слову старца, он остался в живых. Спустя некоторое время, когда другой его сын был также близок к смерти, он опять пришел к старцу, вопросил и об этом сыне, и старец отвечал ему: «Мы молимся, а от Бога зависит сотворить с ним милость. Принеси волю свою в жертву Богу и благодари Его за все». Услышав это и не уразумев сущности слова и ответа, он подумал, что сын его останется в живых. И когда возвратился к нему, застал его погруженного в видение; тот видел предстоящих ему святых старцев и сказал отцу своему: «видишь ли ты святых старцев, и возле нас стоящих»? И когда отец отвечал, что не видит никого, то он сказал ему: «вон, они стоят и говорят мне: зачем отец твой приходит и уходит, беспокоя нас прошениями, чтобы ты еще пожил в теле?! Мы молились о тебе Богу и Он изрек: «уже приспело время отрешиться душе его от тела"». Сказав это отцу, он продолжал: «вот, отец мой, они похитили меня из рук какого-то сарацина, который увлекал меня, и отвели меня на место весьма светлое и неизреченно прекрасное, и там увидел я невинных детей, которые сказали мне: ради прошения отца твоего, мы помолились Богу, чтобы ты был назначен в это место; и вот, они совершают соборную службу и npиoбщаются». Проговорив эти слова, он начал читать великую молитву (τ. εὐχὴν τ. μεγάλην): Отче наш, Иже еси на небесех.., и Слава Отцу и Сыну и Святому Духу.., и так предал дух свой¹¹⁷.

Был и еще случай избавления от смерти, но уже «телесной», совершенный обоими старцами, Варсануфием Великим и Иоанном Пророком.

Один муж, весьма христолюбивый, страннолюбивый и подражавший в этой добродетели Аврааму, был в опасности умереть от болезни, и врачи уже отчаялись в его жизни; тогда некоторые из возлюбленных ему о Господе людей послали вопросить о нем старца Иоанна, с тем, что, если кончина его близка, сделал бы он завещание. Авва Иоанн отвечал им: «Конец его приблизился, и он должен сделать завещание о своем доме». Объявив же им это, сказал своему служителю: «сходи к святому старцу Варсануфию и попроси его помолиться, чтобы Господь приложил ему (больному) дней жизни за благое его дело страннолюбия; ибо когда старец попросит Бога – получит благодать». Служитель пошел к преподобному и попросил об этом старца; тот сотворил молитву, но не сказал ничего. Авва Иоанн посылал его к святому Великому старцу во второй и третей раз, но последней, как и прежде творил молитву и отпускал его, не говоря ничего. Уразумев дело, Авва Иоанн сказал ученику своему: «человек тот еще не умрет от этой болезни, ибо старец получил от Бога дар сей». Авва передал все тем, которые просили молиться о больном, а человек тот вдруг избавился от опасности и получил совершенное исцеление молитвами Святого и Великого старца Варсануфия и подражателя его, единонравного ему Аввы Иоанна. Узнав же об обстоятельствах своего исцеления, муж тот стал еще более преуспевать в добродетели странноприимства во славу Божию¹¹⁸.

Не менее замечательны случаи исцеления от болезни по единому слову Великого Варсануфия, имевшее место в самой обители, при которой он спасался, преп. Серида.

Один брат впал в тяжкий недуг. Болезнь сильно беспокоила его и причиняла ему страшные мучения, так что он посылал уже к великому старцу попросить молитв его об облегчении его страданий. На это старец ответил ему, что болезнь его случилась промыслительно, да видено будет терпение и вера его, а если он сомневается, то пусть вспомнит, что претерпели святые мученики и употребит розовое масло со святой водой (καὶ βάλε ῥόδινον¹¹⁹ μετὰ ἀγιάσματος), и Господь окажет ему милость, как Ему угодно. Но брат не успокоился от этих слов, терпение его ослабевало все более и более, и он в жалобе на свои страдания, опять просил старца избавить его от болезни. Великий Варсануфий, помня, что болезнь его случилась по воле Божией и приносит душе его только пользу и венцы, старался вновь ободрить упавший дух его, возвести умное око его к небу, к Иисусу Христу. «Если бы ум твой находился там, где бы ему надлежало быть, то и угрызение ядовитых змей и скорпионов не могли бы низвести тебя оттуда к ощущению телесной болезни»¹²⁰, писал он ему. Вместе с тем обнадеживал его близостью милости Божией. Но спустя еще некоторое время болезнь в особенности сильно дала себя почувствовать страдающему брату. Не имея сил более переносить телесные муки, он опять посылает к Великому Варсануфию с просьбою об исцелении. Святой тогда посылает ему следующий ответ: «Бог да пошлет тебе скорое исцеление души и тела. Верую святому Его имени, что ты уже и теперь хорошо себя чувствуешь. И так сколько можешь, сохраняй благодарение к Нему за то, что Он возлюбил тебя и помиловал (ἠλέησε – aorist.) святым своим вразумлением». Как только старец произнес этот ответ, брат тотчас же (ἐν τῇ ῶρᾳ ἑκείνῃ) исцелился и воздал благодарение Богу и старцу, прося вместе с тем и непрестанной молитвы о своем преуспеянии и спасении¹²¹.

Подобное же чудо случилось с преп. Андреем, который стал испытывать вдруг сильные приступы ревматизма. Старец Андрей несколько раз уже обращался в болезни к Пророку Иоанну с просьбою помолиться о нем, и последний в последний раз сказал ему, что болезнь его приключилась ему к испытанию, что он должен потерпеть ее с благодарением и вскоре будет помилован. Тогда преп. Андрей отнесся к Великому Варсануфию, прося его о том же. На что святой старец ответствовал: «Вот и брат Иоанн сказал, что Бог вскоре тебя помилует, что же скажу я последнейший? Рад бы я был, если бы это сегодня же исполнилось, и верую, что Господь пошлет тебе сегодня облегчение, по молитвам святых своих». Получив этот ответ старец Андрей тотчас в тот же день встал с постели и послал к Великому Варсануфию благодарить его и возвестить ему о милостях Божиих, полученных чрез него¹²².

Мы уже говорили, что Великий Варсануфий поистине достиг уже апостольского состояния. Мы уже видели, как он подражал апостолам, изводя души людей «из тьмы к свету», отпуская им грехи содеянные за всю жизнь, уподобляясь им даже в получении откровений (восхищение в рай). Теперь прибавим, что святой старец был подобен и в еще более частных вещах. Как главотяжи и убрусцы апостола Павла исцеляли недужных и больных, и изгоняли лукавых духов (Деян.19:12), так аналав и куколь и прочие вещи Варсануфия Великого имели чудодейственную силу, отгоняли злые помыслы нечистых духов и сохраняли от всех болезней. Так Иоанну Миросавскому, зодчему Серидовой обители, когда он еще жил в обители Саввы Освященного и просил благословения перейти ему в Киновию первого, Великий старец послал куколь со своей головы и велел прибавить ему в письме следующие слова: «А как ты думал получить от меня какую-либо из носимых мною вещей, то вот, при брате же снял я куколь с головы своей и послал тебе чрез него, сказав: «отдай ему сей куколь, а вместо его принеси мне другой». Сохрани же его до кончины твоей; он покроет тебя от многих зол и искушений; не отдавай его никому, это – благословение Божие тебе от руки моей»¹²³. И последние слова старца в точности сбылись впоследствии. Иоанн Миросавский жил уже в обители Аввы Серида и воспитывался духовно под руководством Великого Варсануфия. Он с помощью Божией и за молитвы своего святого старца достиг уже высокой степени совершенства, страсти все меньше и меньше беспокоили его, и он уже видел просвет безмятежного бесстрастия. И вот, находясь в этом состоянии и почувствовав облегчение от страстей, он сказал: «ослабели во мне страсти». После этого он писал о хульных помыслах и не получил ответа. Когда же удивлялся о причине этого, внезапно, попущением Божиим, к вразумлению его, явилось ему страшное мечтание (φάντασμα φοβερὸν), повторилось еще раз и вдруг исчезло. Взволнованный и смущенный Авва Иоанн вспомнил некоторое свое согрешение (когда он давал, не спросившись у старца в благословение присланный им ему хлеб), думая, что, именно, из-за него произошло мечтание, но совершенно забыв сказанное им об изнеможении в нем страстей, и надел присланный ему некогда от старца куколь. Потом долго и с плачем молился Богу о помиловании. Тогда старец написал ему ответ, где, между прочим, говорилось: «Что же ты искушаешь меня, требуя моего слова? Говорит Писание: ниже да изыдет велеречие из уст ваших (1 Цр. 2:3). А ты посмел отверзать уста свои перед Богом и сказать, что страсти ослабели в тебе, вместо того, чтобы сказать: все они лежат во мне, как в хранилище; за то и был ты оставлен, и все твое окаянство обнаружилось. Если бы не было у тебя того покрывала, которое ты получил (от меня)¹²⁴ то пришлось бы тебе потрудиться. Но...» и прочее¹²⁵. И Иоанн Миросавский получил помощь молитвами святого. Подобных случаев, когда куколь и аналав преподобного спасал подвижников от искушений было несколько. Зная это, они сами посылали свои куколи или аналавы к Великому старцу для освящения, чтобы иметь их после как покров от всякого зла о Христе Иисусе. Одному такому брату Святой старец при возвращении вещей писал следующее: «Аналав послал я тебе, по повелению твоему; зная же, что я ничто иное, как земля и пепел, послал не как достойный, ибо я нечист и должник во всем, но, чтобы не нарушить заповеди, которая говорит: всякому просящему у тебе дай (Лк. 6:30) и ради любви о Христе»¹²⁶. Непосредственно же по получении вещей для освящения писал: «А о чем просил ты (скажу): если ты веришь так, то я буду носить их – куколь и аналав – три дня и пришлю их тебе, когда освятятся беседою с Богом, совершаемою чрез молитвы святых, которая да утешит и тебя¹²⁷. Самый хлеб и вода¹²⁸, употребляемые Великим Варсануфием в пищу, имели целебные свойства, и многие из его духовных чад, употребляя с верою это благословение, получали облегчение от страсти.

И зная это, иногда старец сам посылал ученикам часть своей трапезы, но иногда по просьбе последних. «Приими этот хлеб часть моей пищи», – пишет он любимому своему ученику Авве Иоанну, – «и оставь все внешние попечения»¹²⁹. «Посылаю тебе... небольшое благословение от моей пищи, чтобы ты благословил мне пищу»: смиренно отвечает он другому на просьбу прислать ему «малое благословение от святой его пищи и воды, чтобы получить ему чрез них утешение¹³⁰. И что много повествовать о чудесах святого! Одно мысленное призвание его имени просвещало ум его ученика, находившегося в затруднении и давало ему силу рассуждения и различения вещей. Это видно на примере Аввы Дорофея. Когда он поступил в обитель Серида, то он был назначен в немногом времени начальником больницы. Ответственная должность требовала большого внимания, рассудительности и хлопот, а преподобный, по его словам, был «молод и неразумен»¹³¹. Посему он иногда приходил в отчаяние от трудности послушания: с одной стороны многосторонняя деятельность никак не давала ему вначале заниматься Иисусовой молитвой, лишь только возьмется твердить ее, как зовут в аптеку, в палаты¹³², и ум его расхищался, и теплота проходила¹³³. С другой стороны – внутреннему сосредоточению мешала своя собственная слабость. С утра решит больше молчать и говорить только по делу, но, вот, встречает брат, спрашивает как будто о деле¹³⁴, и, вот завязался уже разговор, и ново-начальный Авва совершенно им увлекался. Прервать разговор, уйти... стыдно¹³⁵. И начинаются упреки и мучения совести. Вот брат сделал «утешение» братии¹³⁶, созвал на трапезу любви, надо идти, но внутри опять целая буря различных помыслов. А после нужно и самому созвать братию на «утешение». «Уж не лучше ли (мне) делать его чрез Авву (Серида) думалось молодому подвижнику; а может быть «самому собою, для своего обучения» противоречил другой помысел. Опять нужно идти к старцу¹³⁷. А враг все придумывает новые и новые хитрости, чтобы извлечь из кельи хотящего заниматься внутренним деланием ревностного монаха. Вот последний освободился от занятий и выбрал удобное время, чтобы посидеть немного в своей келье, но тут то и начинается искушение: начинают беспокоить приходящие, «по обыкновению, возлюбленные мне иноки или мирские», с грустью говорит своему старцу блаженный Авва: «и если я выйду к ним скорблю, если же не захочу выйти, то мне надобно сидеть в своей келье, а чрез это является препятствие к исполнению потребностей по больнице». И не находя выхода молодой подвижник в печали совсем собирался бросить все и удалиться (ἢ πάντως ἀπέλθω)¹³⁸.

Но иногда настают дни, прямо приводящие в уныние и отчаяние Авву Дорофея. «С утра я уединяюсь в келье», – плачется он, – «но когда случится надобность, должен бываю выйти из нее и по окончании дела уже не в силах бываю возвратиться в нее. (Диавол) представляет мне предлог за предлогом относительно дел, которые и без меня могут быть исполнены, пока не уязвит меня, и я возвращаюсь в келью уже поздно, с большою неприятностью, омраченный и унылый, не зная, что мне делать...». «Святой Отец мой!», – в отчаянии, как ребенок, лепечет он в письме к Великому Варсануфию, – «вот, я перед твоим сердцем, видящим все: поступи со мною, по милосердию твоему, как хочешь и как знаешь... (впрочем), я не знаю, что и сказать тебе»... «Но прости меня Бога ради...»: со слезами заканчивает он спутанными фразами. Тяжел и тернист путь монаха, желающего спастись!

И Великий Варсануфий подавал ему свою сильную руку помощи и своими непостыдными молитвами похищал его из сетей вражьих. Авва Дорофей успокаивался и со страхом Божиим вновь продолжал свое иноческое деланиe. Наставали новые искушения и он писал: «Отец мой, испроси мне у Бога разум, чтобы я мог раздавать вещи сообразно с требованием, сказать слово вовремя и помолчать вовремя, чтобы среди сомнений призывал Бога и твои молитвы и получал помощь». Любвеобильный старец согласился на эту просьбу и не замедлил таким ответом: «Весьма радуюсь, когда кто просит чего, руководствуясь страхом Божиим. Я сделаю по силе моей, что могу ради заповеди Божией, но сознаю свою немощь, что не могу даровать тебе просимого по моему недостоинству. Впрочем, если ты веруешь, то получишь по вере твоей не только это, но все в чем имеешь нужду. И так не сомневайся, и я верую, что Бог сотворить по прошению твоему не меня ради, но ради твоей веры». Просьба была слишком велика и требовала великого смирения, как от самого старца, так и от ученика. Первое уже светится в ответе Великого Варсануфия, а относительно второго Авва Иоанн Пророк заметил, когда его преподобный Дорофей спросил, как нужно поступать по силе этого старческого ответа: «надобно поступать так – когда хочешь говорить с кем – либо, или сделать что-нибудь, призывай имя старца и Бог положит тебе на сердце, что должно сделать или что сказать. Но делай это со смирением"¹³⁹.

На этих примерах из жизни Аввы Дорофея, как нельзя лучше видна та духовная высота, те характерные черты, которые принадлежат истинным пастырям. Не тот учитель достоин удивления, который понятливых детей сделал умными, но тот который умудрил и усовершил непонятливых и тупоумных¹⁴⁰. Так и Великий Варсануфий, уже совершенно поглощенного отчаянием и печалью Авву Дорофея, обуревавшегося иногда самыми постыдными страстями¹⁴¹, довел до состояния бесстрастия и соделал Богоносным. Истинного пастыря отличает и истинная молитва пред Богом. Великий Варсануфий и здесь стяжал победные венцы и почести, которые редко имели себе достойное подражание.

Молитва его была столь сильна, что он один мог умолить Бога о неисчетном множестве людей, и прошение его не было отвергаемо¹⁴². Его молитва, как он сам говорил (конечно, прикровенно, в третьем лице), восходила ко Господу, как блистающая молния и как солнечные лучи, о которых веселится Отец, радуется Сын, и утешается Дух Святой¹⁴³.

И этот молитвенник за тьмы людей показал себя таковым на самом деле спустя некоторое время. В Палестине тогда случилось великое испытание для ее жителей; мир совершенно погибал, и смерть распространяла всегубительство¹⁴⁴. Безмолвствующие отцы Серидовой обители, как к Самому Богу, обратились к Великому старцу о мире. «Мир бедствует», писали они: «и мы все умоляем тебя, помолись благости Божией, да отъимет руку (1Пар. 21:15–27) и возвратит меч во влагалище его. Стань среди падших и живых со святым твоим фимиамом (Числ. 16:47–48) и сотвори, чтобы престало всегубительство; воздвигни святой алтарь на святом гумне (1Пар. 21:28) и престанет гнев Божий. Усиленно молимся и просим тебя: «помилуй мир погибающий; вспомни, что мы все члены твои; покажи и в настоящем (времени) милосердие твое и чудеса от Бога, ибо Ему слава во веки». Не мог святой отец отказать столь слезному молению, хотя в такой просьбе, которая, по видимому, превосходила человеческие силы. Но не мог с другой стороны и скрыть того, что дело это представляет и великие трудности; при чем причина этого заключалась не в слабости его молитв, а в ослаблении ее действенности множеством грехов, совершающихся в мире. Уже многие молятся к Богу, чтобы Он помиловал свое создание, но Он не хочет, хотя и нет никого человеколюбивее Бога. Причина этого, как выше было сказано, лежала в том, что люди делали все противное воле Господней. Он сказал: аще не избудет правда ваша, паче книжник и фарисей, не внидите в царствие небесное (Мф. 5:20), а людское беззаконие гораздо больше, нежели у язычников. Посему многих слез достойно это жалкое положение. «Братия», – отвечал им Великий Варсануфий, – «я нахожусь в плаче и рыдании, видя грядущий на нас гнев». Но несмотря на все это преподобный отец не отчаивается в том, что он умолит Господа преклонить свой гнев на милость, и даже больше, – вместо трепета и страха за грядущие события, объявшего безмолвствующих отцов, он спокойно, уверенно, в полной надежде на Бога утешает их и просит ничего не бояться. Велико было искушение, постигшее мир, велико было смятение в обители Аввы Серида, велико было и откровение Великого Варсануфия, которое он дал своим духовным чадам. Он сам говорит, что это совершенно исключительные слова, страшные, могущие быть воспринятыми не иначе, как с помощью Божией. Они требуют сильной веры, потому что превосходят все доселе слышанное. Внушая им страшиться грядущего, святой старец пишет, что, хотя Господь не хочет помиловать мир (несмотря на то, что долготерпелив и многомилостив), но «есть три мужа совершенных пред Богом, которые превзошли меру человечества и получили власть решить и вязать, отпускать грехи и удерживать их. Они-то стоят между губительством и миром, чтобы Господь не вдруг истребил мир и по молитвам их Он растворяет наказание милостью; им сказано, что гнев сей пребудет на малое время. И так молитесь с ними. Молитвы сих трех мужей сливаются во входе горнего жертвенника Отца светов, и они со-радуются и со-веселятся друг другу в небесах. Когда, же взирают на землю, то вместе плачут и проливают слезы, и рыдают ради совершающихся на ней зол, которые воздвигают гнев Божий. Мужи эти суть: Иоанн в Риме, Илия в Коринее, и еще некто в епархии Иерусалимской, и я верую, что они оказывают (миру) великую милость, – поистине оказывают. Аминь. Бог мой да укрепит вас услышать и вместить это, что для неразумевающих непостижимо»¹⁴⁵.

Какой перл после этого вставить в драгоценный венец добродетелей на главу Великого Варсануфия! Какое еще духовное дарование может прибавить славы уже к той, какую он имеет. Все уже сказано, и новое мало прибавит блеска. Но все-таки упомянем еще об одном духовном даре, даровании прозорливости, которая доходила до пророчества и растворялась в массе самого сильного и обильного рассуждения. Последнее характеризует всю его книгу с начала до конца. В каждом ответе, этого мало сказать, в каждом отдельном слове видится и светится законченная мысль. Двумя, тремя словами он иногда очерчивает внутреннее состояние так, как вопрошающий сам не мог его передать в вопросе на целой странице.

Преподобный выводит из безвыходного положения, разрешает неразрешимые вопросы. Но снисходя к малой духовности своих чад, он говорит их языком, думает их мыслями. При этом он говорит ясно, точно, определенно и до «осязаемости» понятно, если можно так выразиться, «четко», «рельефно». Этому конечно, и не нужно удивляться, потому что, как сам преподобный говорит, он писал все не от себя, а от Святого Духа. Но прост он был только со смиренными, когда же вопрошающий допускал некоторое лукавство и затемнял речь, то и Великий Варсануфий, желая смирить себя, доводил свою речь до такой «простоты» что она делалась, подобно вопросу брата, темной и непонятной, но, конечно не от «внешней» спутанности слов и мысленных оговорок, а от недостатка в читающих ее «внутреннего» глубокого дара рассуждения. При этом сам старец сознавался, что ответы, высказанные, как теперь говорят, в лапидарной форме, представляющие из себя, как бы кристаллизованные сгустки мысли, полезны для души, потому что как выражался святой отец, «они побуждают разумную душу к духовному пережевыванию»¹⁴⁶, но они в то же время благодаря своей сильной эллиптической форме, непригодны для «неразумевающих». Наглядно все это показывает случай, имевший однажды место в Серидовой обители.

Некоторый брат, имея три помысла и желая вопросить о них Великого старца, сделал вопрос не ясно, а гадательно, с тем, чтобы утаиться от Аввы (игумена Серида), чрез которого, как известно, посылались и получались ответы от старца. Сделал он это таким образом: написал несколько букв и, задумав в уме то, о чем хотел вопросить, каждую отдельную главу (абзац) вопроса изобразил мысленно одною из избранных им букв. Буквы же были следующие: первая – И, которою он в уме своем изобразил вопрос о правильном безмолвии и совершенном молчании, чтобы отнюдь ни с кем не беседовать, вторая – К, об уставе относительно пищи, которою вопрошал, следует ли соблюдать сухоядение и не пить вина, и с одним ли только служителем ему беседовать, третья – Л, под которою скрыл вопрос: следует ли входить в общение (с кем-либо) и снисходить телу в пище. Великий Варсануфий, видя суетность его намерений, и не желая обличить его с первого же раза, избрал способ врачевания точно такой же (по внешности) – чтобы привести брата в смирение, он ему послал, ответ выше его духовного понимания, и потому для него непонятный. «Не уклоняйся ни направо, ни налево, пока оба сделаются правыми», ответил он ему. После этого тот же брат снова предложил Великому Варсануфию вопрос, не спросив прямо и даже не изобразив вопроса посредством букв гадательно, как в первый раз, но лишь задумав его в уме. Вопрос был другого содержания – он касался тяжести сна, немощи душевной, (заключал в себе) прошение помощи и молитвы о его спасении и (наконец), что значит сказанное в ответе, пока оба не сделаются правыми. Таким образом, от старца требовалась уже прозорливость. В тоже время неразумный брат, не сознавая сам своей духовной неопытности, уже подчеркивает ее самым делом, прося объяснить ему непонятное. Великий старец соответственно ответил: «Первое вредно, второе полезно. И сколько вредно первое, столько полезно второе». Недоумевая об этом, брат снова просит объяснить ему, как это вредно, и что надобно делать, чтобы помочь себе, и что значит сказанное в Ответе о двух. Тогда Великий старец ответил ему пространнее, но в тоже время заметил, что разумному все понятно, а если он не понимает, то значить причина этого заключается в его духовной неопытности, и тем самым хотел, следовательно, привлечь его к смирению. Но так как брат не оставлял своих лукавых помыслов, то частью старец написал и лаконически. «Самое естество научает нас, что вся права суть разумеющим (Притч. 8:9). А о том, что значить оба, это я сказал о вас, о вопрошающих, и одном, чрез кого посылаются ответы. О сне же: (причина сего) в душе и теле: пока не подчинится телесное духовному, не могут ослабеть в нем страсти. Посему-то я и сблизил помыслы один с другим». Брат был приведен снова в недоумение. Не понимая, чтобы такое значило сблизить помыслы один с другим, он послал опять вопросить старца и объяснить ему это. Великий Варсануфий отвечал ему следующее: «Простите меня, Господа ради, говорю неразумно. Господь сказал Своим ученикам: аще ли и вы неразумни есте (Мф. 15:16). Глава первая и глава вторая означают одно и тоже». Получив этот ответ, брат понял, наконец, свое согрешение, понял, как он неразумно поступал, вопрошая старца с гордым чувством и загадками, вместо того чтобы открыть свои немощи пред братом (Аввой Серидом), и отправил к преподобному старцу слезное моление: «Отец мой», – писал он, – «повергаю душу мою в щедроты Божии и в руки твои; помолись о спасении смиренной души моей». И теперь, Великий Варсануфий, с любовью откликнулся на его моление и написал ему ответ в 45 строк вместо прежних 1–2. «Брат», – говорит он ему, – «будем внимать себе с полным вниманием, ибо невозможно скоро постигать вещи. Если Апостол, который достиг уже, признает себя еще не достигшим, тем более мы ничтожные, должны смиренномудрствовать. Имея же слово Апостола; который возбуждая нас, говорит: не высокая мудрствующе, но смиренными ведущеся (Рим. 12:16), не высказывай более помыслов твоих гадательно, потому что безумный мой ответ будет тебе непонятен и лишь будет вводить нас в беспрерывную взаимную докучливость». Далее старец высказал брату, по чему, именно, он поступил неразумно, если посмотреть с «внутренней», «духовной» стороны, и разъяснил уже ясно все его затруднения и вопросы¹⁴⁷.

Так поступал Великий Варсануфий в исключительных случаях. Но и обыкновенно преподобный отец в ответах имел в виду не самый вопрос, заданный ему, но все внутреннее душевное состояние вопрошавшего. Последний иногда сам не мог определить и разобраться в мучившем его помысле и страсти. Иной раз спрашивал врачевства от одной болезни, а был болен совсем другой. В таких случаях святой отец всегда поправлял ошибку. Но если и правильно брат описывал свое внутреннее состояние, ответы старца всегда были шире мысли, заключавшейся в вопросе. Другими словами, они захватывали не только круг идей, которые требовались в данном случае, но и годные на ближайшее будущее время. В таких случаях ученик не имел уже нужды вторично посылать к старцу: по прозорливости он ему давал ответ и на следующий появлявшийся у него вопрос. Но обыкновенно, его духовные чада не разбирались настолько глубоко в его ответах, чтобы уразуметь в них не только суть ответа, на свои вопросы, но и на вопросы будущего. Так как в ответах старца заключался побочный, лишний элемент, (врачующий или невысказанную страсть, или предстоящее искушение), то последний иногда как бы не соответствовал вопросу (хотя ответы, взятые сами по себе, не теряли своей ясности), но обыкновенно ученики, говорим, этого не улавливали. Сам же преподобный старец всегда старался приучить их к вдумчивому отношению к написанному, потому что последнее развивало способность рассуждения. Это делал, повторяем, он не посредством эллиптической формы выражения, но просто при помощи некоторых пунктов не на тему написанных; естественно у ученика должен был явиться вопрос, а куда относится остальное, если только он не желал приписывать старцу неумения строго логически выражать свои мысли. К такому вдумчивому и серьезному отношению к его вопросам (как собственно и должно быть) сам Великий старец приучал их нарочитыми словами. «Вникни в мои послания, разжуй содержащееся в них, и спасешься», – писал он одному¹⁴⁸. «Если бы ты уразумел написанное тебе мною, то мог бы понять, что я и сам собою написал тебе то, о чем ты (теперь) просишь...», – отвечал он другому¹⁴⁹. Таких случаев было много. Приведем один из них, показывающий, как старец врачевал скрытую страсть, в которой не разбирался и сам вопрошавший.

Один христолюбивый муж, чувствуя телесное страдание, послал просить старца Иоанна Пророка, чтобы он помолился о его исцелении. Старец отвечал: «Господь исцелит тебя вскоре». Однако он не получал скорого исцеления и, имея веру к старцу, удивлялся, говоря: «что же это значить? Старец не лжет, ибо Бог глаголет чрез него, а я не получил исцеления». И пришедши, вопросил об этом Великого Варсануфия. Последний послал ему следующий ответ: «Если веруем, что Бог не лжет, и что вся возможна верующему (Мф. 9:23), то как же ты не получил желаемого? Не живет ли в тебе тайно неверие? Я поистине верую, что все сказанное тебе Богом, чрез брата Иоанна, исполнится над тобою. Прошу же христолюбивую твою любовь, не привлекай меня к конскому ристалищу, ибо я уже состарился. Это сказал я, намекая на то, что ты, по словам твоим, имеешь с нами единодушие; но никто не делил душу надвое, оставляя одну часть ее в одном, а другую в другом делании».

Услышав это, христолюбивый муж тот, удивлялся, как старец сказал ему о конском ристалище, которое он посещал, и прославил Бога. И с тех пор он удалялся от этих вредных зрелищ¹⁵⁰.

Сильнейший дар рассуждения у Великого Варсануфия соединялся и с обильным дарованием прозорливости. Он из своего затвора, как уже сейчас мы видели, провидел сердечные расположения людей, предупреждал имевшие произойти отсюда искушения, провидел будущие события и, наконец, он пророчествовал о своих словах и ответах, предсказывая им чудодейственную силу, которая будет подаваться всем, «вникающим в них с верою»¹⁵¹. Прежде всех записанный случай прозорливости святого касался известного Иоанна Миросавского. Старец еще за два года до его прихода в Обитель Аввы Серида знал, что он будет жить в последней. И когда в Киновии Саввы Освященного, где жил Авва Иоанн, готово было возникнуть смущение¹⁵², то преподобный отец, провидя его духом, написал ему предупредительное послание, в котором говорил, что посылает ему «три свидетельства от силы Божией и от Писаний св. Духа, которыми возбуждает ум его к Божественной бдительности и к уразумению внушений св. Духа, для того, чтобы он мог познать обстоятельства настоящего времени, каковы они»¹⁵³.

Также и после, когда уже Иоанн Миросавский поступил в обитель Аввы Серида, преподобный Варсануфий писал некоторые ответы без всякого вопрошания с его стороны, но по мере того, как видел его искушаемым со стороны диавола.

Поучителен еще случай прозорливости, когда Великий Варсануфий приоткрыл завесу над будущим для того, чтобы показать, что все упование нужно возлагать на Бога.

Заботясь о материальном обеспечении обители, нужно всегда помнить слова Апостола, что ни от хотящего, ни от текущего, но от милующего Бога зависит все (Рим. 9:15). Вот и теперь писал старец: «Бог посылает нам из мира людей со средствами к жизни, примите их, но не упоминайте о том, что я говорил вам о них, чтобы они не впали от этого в тщеславие. Возлюбите их, как искренних братьев, и подумайте о том, как успокоить их помысел. Они презирают мир, желая спасти души свои, и Бог чрез меня ведет их сюда к вам (пишу по предуведению), чтобы вы познали, что они совершенно презрели мир».

Подобным же образом преп. Варсануфий задолго предвозвестил события, имеющие произойти по смерти Аввы Серада. Так он указал на преемника ему, на рясофорного послушника, брата Елиана, кандидатура которого, как самого младшего, никак не могла быть предполагаема¹⁵⁴.

Насколько Великий старец прозревал мысли иноков, живших в обители Аввы Серида, показывает следующий случай. Некоторый брат странник и при том, больной, пришел в общежитие, ища себе врачевания, и был помещен в келью одного брата, а тому показалось это отяготительным. Уразумев это духом, старец сказал ему следующее: «О, брат! Испытай твой помысел, и сознайся, что если бы, то был твой брат по плоти, не пожелал ли бы ты принять его под свой надзор. Смотри как плотское мудрование действует в тебе; а ты принял теперь к себе духовного твоего брата, потому что все мы едино о Христе. Внимай же брат себе во страхе Божием». Услышав это и получив пользу, брат весьма умилился и объявил о том старцу, сказав: «Прости меня, господин Авва, и помолись о мне, я принимаю к себе брата моего с великою радостью»¹⁵⁵.

Особенно дар рассуждения и прозорливости преподобного отца Варсануфия оказался при избрании одного епископа. В этом случае, святой старец имел, пожалуй, свою долю участия в церковных делах, и благодаря его советам они имели исход такой, а не иной. Конечно, и со стороны жителей того места сказалась глубокая вера к Великому Варсануфию. Дело было в следующем:

В соседнем с обителью городе Газе собор этого места обличил тамошнего епископа, ненавидимого народом, за сребролюбие и другие падения. По обличении тот дал отрицательные грамоты и по общему приговору оставил кафедру. Жители же Газы, признавая трех мужей, достойных епископства, и сомневаясь, кого из них надлежит избрать, послали вопросить об этом Великого старца Варсануфия. Последний посоветовал им это дело предоставить благоусмотрению епархиального архиепископа или митрополита их области (по 12 прав. Лаодикийского Собора), и он поставит им того, кого возвестит ему Бог. Некоторые все-таки поинтересовались узнать, даст ли им Бог непременно одного из тех трех мужей. Великий святой отвечал, что если жители желают с единомыслием, правостию сердца и по вере Божией, не только даст одного из трех, но когда попросят, то и Ангела с неба, т.е. мужа равноангельного подаст им Господь, ибо не может солгать Сказавший: просите и дастся вам. Всяк бо просяй приемлет (Мф.. 7, 7–8), а к просящим неполезного сказано: просите и не приемлете, зане зле просите (Иак. 4:3). Но здесь возникли новые вопросы: 1) между выбранными к кафедре мужами один был лучше других. 2) город по этому случаю разделялся, и некоторые просили по вере, другие же по пристрастию. При том, дело принимало такой оборот, что с обеих сторон могли быть представлены люди достойные. Великий Варсануфий разрешил все эти и другие вопросы, касавшиеся обстоятельств, могущих произойти¹⁵⁶. Между тем граждане поступили согласно ответу, данному им старцем, и для них был поставлен Епископом муж святой и благоугодный Богу. Но дело этим не кончилось. Прежний епископ, надеясь на деньги, отправился в столицу (Константинополь) просить, чтобы ему возвратили епископскую кафедру. Спустя некоторое время пронесся слух, что он успел в своих замыслах, и граждане Газы, будучи встревожены этим обстоятельством, послали вопросить старца, как им поступить, потому что они боялись дать знать Императору о тому что они обманулись в своей надежде, и что у них в церковных суммах случилась растрата. Великий Варсануфий велел подать им прошение на Высочайшее Имя, которое бы могло удостоверить Императора, что изгнание Епископа было сделано правильно, и приложить к нему списки отрицательных грамот, в которых он отрекся от кафедры, и адрес, в котором высказывалась благодарность за избрание нового Епископа, так как оно было делом Божиим, а не человеческим. «Таким образом Император утвердился в мысли отказать прежнему сребролюбивому Епископу. Хотящие же устроить это дело злонамеренно», прибавлял с прозрительностью старец не успеют в том, а только потеряют понапрасну свои деньги, и после постыдятся. А о церковных убытках скажу, как сказано в Писании: отъиде Сампсон со иноплеменники. (Суд. 16:30). Получив послание Великого Варсануфия, Газские граждане обленились послать прошение Императору, а между тем Епископ прибыл в митрополию и обратился к Губернатору с Императорским указом, прося содействия его власти при возвращении его на прежнюю кафедру. В Газе произошло большое смятение и беспокойство, и жители послали опять к Великому старцу прошение, смиренно умоляя его помолиться и поправить дело. Спрашивали, что будет теперь из всего этого. Великий Варсануфий мягко указал им на допущенное нерадение, но обнадежил хорошим будущим. «Худо вы сделали, что поленились дать знать Императору, потому что Бог ненавидит леность», – писал он им. «Впрочем говорю вам о имени Господнем, что если Епископ тот и достигнет городских ворот, – в город не войдет, ибо не допустит его Бог». После того, как они получили это послание, Губернатор почти уже достиг города для того, чтобы привести в исполнение Царский указ. Все находились в печали и страхе. Но вдруг пришла весть о смерти Императора, и Епископ удалился без успеха, напрасно истратив свое серебро, как предсказал старец. Предсказание же исполнилось самым делом, потому что, по слову Господню, что связано на земли, то связано и на небеси (Мф. 18:18)¹⁵⁷.

Таков был совершеннейшей в отцах и славнейший в безмолвниках и затворниках, Великий Варсануфий. В затворе он просидел более 50 лет, никому не показываясь¹⁵⁸. Святой старец, говорит историк Евагрий, жил в одной обители близ города Газы, заключившись в весьма тесной кельи и в продолжение целых пятидесяти (и более) лет никому не показывался, и не вкушал ничего земного. Услыхавши о столь невероятном подвиге Иерусалимский патриарх Eвстохий приказал подкопать келью, в которой заключился человек Божий, но вырвавшейся оттуда огонь, едва не попаливший всех присутствующих, не дал возможности привести этот замысел в исполнение¹⁵⁹.

В конце своей жизни преподобный отец еще один раз вышел из затвора, последнее было им совершено для блага церкви. В этом случае он подражал Великому Aнтонию, который, когда арианская ересь охватила половину тогдашнего мира, оставил свою пустыню и пришел в Александрию. Обстоятельства дела были таковы. Святой Варсануфий отправился в Иерусалим, чтобы перед смертью в последний раз взглянуть на те священные места, которые были политы кровью и потом Спасителя мира. Около того же времени Константинопольская церковь посланием известила Патриарха Иерусалимского Феодора, что Император Юстиниан, взявший сторону афтартодокетов, учивших о непричастности плоти Христа, во время Его жизни на земле тлению, изменению и страданию, отправил в Сирию и Палестину Мария, с полномочием принуждать подданных к принятию ереси. Патриарх созвал собор, на который съехались, по требованию Патриарха, делегаты от всех монастырей Иерусалимского патриархата. В делегаты были избраны опытные, известные своею рассудительностью мужи. В Киновии Аввы Серида единогласно все иноки избрали преподобнейшего отца Варсануфия, который был в то время уже на пути в Святой Град. По прибытии последнего на собор Патриарх назначил его послом в Константинополь с ходатайством о мире и благе для Иерусалимской церкви. Вместе с ним, как помощники, были отправлены Архидиакон Георгий, и два пресвитера Феодор и Константин. Трудное послушание выпало на долю престарелого старца, но он с покорностью принял его, потому что не мог противоречить Патриарху тот, который во всю свою жизнь учил послушанию других и всею своею жизнью подтверждал это. Путешествие это представляло из себя сплошное торжество: «слава сопровождала его и повсюду привлекала к нему толпы народа, желавшего видеть великого подвижника, получить от него благословение и исцеление от недугов». Особенно много было больных, и вера их не была посрамлена: около местечка Галассии (Габалы), близ Антиохии, Великий Варсануфий исцелил их числом до 38. После благополучного морского путешествия он прибыл в столицу, где с радостью и великим уважением был встречен Императором Юстинианом. Последний, убежденный чудесами, святостью и даром рассуждения святого старца, сознал свою ошибку, раскаялся и немедленно отдал приказание вернуть Мария. На прощание Император дал Великому Варсануфию грамоту со своей печатью, по которой все годовые доходы, собираемые с Палестины для казны, велел предоставить в распоряжение Иерусалимского Патриарха для распределения по всем церквам. На возвратном пути Святой старец вручил указ Антиохийскому префекту, а сам продолжал путь в Иерусалим. Исполнив с помощью Божией, возложенное на него послушание, он посетил Храм Воскресения, Вифлеем, Гефсиманию. Здесь, при гробе Богоматери, он почувствовал приближение своей кончины, и приобщившись св. Таин отошел к Голгофе и предал дух свой в руки Божии, недалеко от того места, где Господь наш предал Себя на пропятие за человеческий род. Год и день смерти Великого Варсануфия с точностью установить трудно¹⁶⁰. Святая Православная церковь память его празднует 6 февраля.

Наш очерк был бы не полным если бы мы ничего не сказали о тех сторонах в 6иографии Великого Варсануфия, которые заставляют отрицательную критику сомневаться в историчности личности св. отца¹⁶¹ (что, очевидно, произошло благодаря его сверхъестественным подвигам), или же смешивать его с другими лицами, не имевшими с ним ничего общего. Известно, что отрицательная критика на все наложила свою тяжелую руку, ее цепкие щупальца проникли во все научные отрасли богословской науки. Совершая дело антихристово, («тайна беззакония уже деется», 2Сол. 2:7), она старается везде подкопать основы разумного исследования. Не пропустила критика без внимания и аскетику и даже агиологию (впрочем, последняя ее давно тревожила, своими «легендами» о различных «сверхчеловеках»), и в частности вопрос жизни Великого Варсануфия. Мы, конечно, не стали бы и обращать внимания на лай этих «псов», и как выражается св. Григорий Богослов, «псов из мелких», если бы раскрытие тех известных сторон жизни преподобного отца с исторической точки зрения не увеличивало значения личности последнего в церковно-историческом отношении. Мы просто хотим упомянуть и повторить те суждения св. отцов и историков, которыми они старались личность преподобного обособить от всякой другой. Дело в том, что одновременно с нашим Варсануфием жил иной еще Варсануфий, который находится в числе анафематствованных в соборном послании св. Софрония, за свои монофизитские заблуждения¹⁶².

Святые отцы, как мы только что видели, довольно уже основательно решили, что Великий Варсануфий с Варсануфием-монофизитом ничего общего не имеет. Но критика по видимому еще путается в этом вопросе, впрочем, сознаваясь, что дело здесь может быть распутано благодаря устранению простого недоразумения¹⁶³, именно, признав, что здесь произошло смешение двух схожих личностей. Действительно, как говорит Тимофей, пресвитер Константинопольский, который нам оставил маленький трактат о еретиках, (правда сильно интерполированный), существовал монофизит египтянин, по имени Варсануфий, основавший отдельную секту, но он был епископом¹⁶⁴. С этой стороны – это свидетельство подтверждает, а не подрывает святость и чистоту учения Великого Варсануфия, который никогда не был епископом, а может быть даже и священником. Св. Анастасий Синаит, упоминая о некоем Варсануфии, главаре секты, также не называет его епископом; и при том, кажется, он смешивает его с тем же Варсануфием, о котором говорит Тимофей Константинопольский¹⁶⁵. Ясно, что эти две личности, хотя одноименные и схожие по происхождению, но совершенно, различные во всех других отношениях. К тому же подобным образом находят и другого Исаию, кажется, тоже епископа в Египте¹⁶⁶ и иного Дорофея – архимандрита, подбивавшего с ревностью голоса в пользу Евтихия на Халкидонском Соборе¹⁶⁷. Личности эти также с известными святыми отцами, кроме имени, ничего общего не имеют. Теперь при существовании этих схожих групп одноименных современников, понятно будет то смешение, или та осторожность, которая требовалась при разборке их биографических и литературных данных¹⁶⁸. Православие и святость Великого Варсануфия подтвердила и сама св. Церковь. Феодор Студит говорит, что образ преподобного находился в его время на престольной индитии (облачении) Великой Софийской Церкви в Константинополе вместе с изображениями святых отцов Антония, Ефрема и других¹⁶⁹. С ними же он находится и будет находиться в Царстве Бога нашего и Господа Иисуса Христа во веки. Аминь.

Обыкновенно принято в мало-мальски порядочных сочинениях прежде всякого изложения говорить о методе. И это, конечно, имеет свой raison d’ ȇtre, если только не содержит в своей основе не совсем опрятного чувства или намерения, – не отстать от прочих, и прибавить лишний лоскуток мишуры к своему «повапленному» quasi научному сочинению.

Мы тоже хотим говорить о методе. На это нас натолкнуло не желание показать наперед ход нашей работы (в этом, ведь, и надобности нет, сам читатель ориентируется, прочитав ее) но желание высказаться относительно самого существа методической разработки святоотеческой литературы, и в частности, конечно, творений св. Великого Варсануфия. Вопрос этот слишком важен, чтобы об нем можно было умолчать, особенно теперь, когда наука все более и более принимает рациональный характер. В таком ответственном деле всякая попытка помочь не должна быть отвергаема, хотя бы она выражалась в желании подносить камни для будущего здания. Это дает нам смелость высказать свои младенческие рассуждения, не боясь, по исправлении они будут зрелыми.

***

Как известно, от всякого сочинения требуется, чтобы оно было написано выдержанно на известную тему по определенному методу, в строгой органической скомпанованности во всех частях, т.е. представлять из себя известную систему. При этом иногда допускается тенденциозности, намеренная подтасовка определенных фактов и положений, чтобы доказать заранее назначенное положение, достигнуть наперед поставленной цели, хотя не всегда ясной и открытой. Такой прием считается обыкновенно не совсем нравственным, если цель сама по себе нехороша. Но вообще нужно сказать, что всякое сочинение старается что-нибудь доказать, или выявляя скрытую мысль уже в самом материале, подлежащем его рассмотрению и разработке, или оттеняя последнюю, неясно выраженную, посредством элиминации непригодных для доказательства преднамеченной идеи фактов, во всяком случае безукоризненных. Спрашивается теперь, «как», «зачем» и «почему» писались сочинения, принадлежащие перу св. отцов. Нам кажется, что они писались несколько иным образом и преследовали другие задачи, чем это требуется от научных трудов теперь. Конечно, нельзя у них отрицать логичности мыслей и Sui generis систематичности¹⁷⁰, так как многие из них учились по тем же учебникам логики (Аристотелевской), какие приняты в школах и у нас, (не говоря уже о врожденных свойствах), но формы выражения их у подвижников принимают иногда другую сравнительно с нашей окраску. Творения их имеют органическую связь прежде всего постольку, поскольку они захватывают личность самого автора. Во всех других отношениях они формальны, и могут быть расцениваемы только по единству содержания, а не идеи. Предмет святоотеческих творений – текучий, неуловимый в каждый отдельный момент вопрос, спасение души, и сама она во всех ее проявлениях и свойствах. Но душа динамична, принцип ее «πάντα ρεῖ» – она есть живое существо, а потому ее невозможно представлять и схематически расчленять на отдельные части, рубрицировать силы ее в клеточки и параграфы так, как в библиотеке раскладывают по полкам и шкафам под соответствующим названием книжки и журналы. Это значит, оперировать над живым телом, и искать vis vitalis в мертвых кусках разлагающегося мяса. Всякая система, понимая научно, а не житейски, мертвит; недаром строго выдержанные сочинения в этом отношении называют схоластичными, хотя последний термин сам по себе и не содержит придаваемого ему теперь значения.

Святые отцы, обладая тонким прозрительным умом, хорошо понимали неудобство крайней схематизации, а вынуждаемые и самым предметом своего исследования, и подавно писали свои творения, имея в виду только внешне-формальную их сторону. Святой отец никогда не задавался целью с начала до конца провести известную идею в своем сочинении, как это требуется теперь у нас. Он просто набрасывал мысли по поводу какой-либо добродетели или порока, и только (в отношении догматики простору для схематизации, конечно, было больше). Лучшими выражениями доказываемого положения являются такие произведения святоотеческой мысли, как Отечник, Лествица Иоанна и другие. В первом случае мы видим фрагментарный компендиум подвижнического опыта для руководства всем ревнующим о своем спасении, составленный посторонним лицом, во втором, тоже самое, но скомбинированный под отдельными главами самим творцом их. Но здесь нет того, чтобы они были написаны под известным углом зрения, по определенному методу; чтобы какое-либо положение вытекало из другого, или само обусловливало третье, представляя одну стройную цепь, нашу систему. Разве у Иоанна Лествичника есть внутренняя, органическая связь между отдельными частями, хотя бы в слове о чревоугодии (14-ом)? Да и самую его Лествицу – то некоторые (кажется, Тарновский в «Вехах») предлагают перевернуть обратным концом. Правда, последнее было бы слишком, но касательно отдельных звеньев и ступеней ее, без сомнения, необходимо сказать, что порядок их формальный, а не органический. Нельзя созидать физического дома, не говоря уже о душевном, возводя только одну стену; но закладывают обыкновенно фундамент для всех четырех стен, и далее строят здание постепенно включая и отделывая все попадающиеся части. Равным образом невозможно заниматься усовершенствованием только одной добродетели (до конца), и не пытаться восходить на другую¹⁷¹.

Но и другая святоотеческие творения, имеющие отдельные главы под определенным названием, не грешащие со стороны логической структуры своего построения, с синтетическо-литературной стороны совершенно произвольны. Да иначе и быть не может. Творения святых отцов индивидуальны, писались часто ad hoc et hominem. Они – записанный живой опыт со всем разнообразием его частностей, отдельных штрихов, единичных случаев приложения и выражения его при борьбе всех душевных сил подвижника со страстями. Это – неисчерпаемое море, из которого может для утоления своей духовной жажды почерпнуть каждый и с любой стороны. В произведениях святоотеческой мысли нет той скомпанованности, когда при выдергивании отдельного звена рассыпается в разные стороны вся цепь логических умозаключений. Наоборот, из них можно выхватывать отдельные положения и самостоятельность их не нарушается, не даром сложилась дурная поговорка: «на основании святых отцов можно доказать все» (pro et сontra). Но в чем же тут дело? Здесь, punetum pruriens всех рассуждений. Святые отцы писали не за тем, чтобы получить похвалу от людей или достигнуть какого-либо ученого звания (потому что в миру некоторые из них уже имели его), не затем еще менее, чтобы заработать деньги, но имели высшую цель подражать Богу. Он дал нам Св. Писание для спасения души и для правильного («право – славного») понятия о Нем; они оставили нам свои творения, как пособие, к тому же. Посему св. отец писал, имея в виду две стороны: или он полнее открывал Божественную волю, скрыто выраженную в Писании и невидную для плотского, помраченного ума человеческого, яснее учил о добродетели, раскрывая все новые и новые стороны в ее развитии, или же вскрывал волю диавольскую, обнаруживал его козни и ухищрения, показывал все его тонкие уловки. А какая же определенная система в действиях диавола и его помощников при нападении и искушении человека? Наоборот, он не брезгает никакими средствами, ни шуими, ни десными. Мы, конечно, не отрицаем известного плана в его действиях, но не признаем планомерности. «Работа» бесов, так сказать «отрывчатая», нападают там, где слабо.

«Некоторые сказали, что одни бесы другим сопротивляются» (т.е. так действуют с известным намерением), а я удостоверился, что все они ищут нашей погибели (как бы это ни удалось выполнить), говорит один святой отец. С другой стороны, и св. отцы на каждую уловку дьявола давали средства победить ее; конечно, здесь не может быть и речи о какой-либо органической связи между последними.

Особенно это нужно сказать о творениях такого святого отца, каким был Великий Варсануфий. Его сочинения представляют не сводку хотя бы с внешне формальной стороны известных положений, основанных на заранее выработанных эмпирических данных, но фрагментарный кодекс мыслей, хотя вполне законченных, и взглядов на различные предметы. Его сочинения, ведь, это ответы ученикам на самые жгучие для них вопросы, часто вопросы жизни или смерти, и как таковые, разумеется, заключают в себе самый крайний субъективизм и индивидуализм! Если отдельные этюды святоотеческого творчества пестрят такими выражениями, как: «бывает так», «иногда», «мне помнится», «вот, какая еще есть хитрость у бесов» и т.д., то что сказать о таком роде письменности, как дневники, письма, или как ответы на вопрошания Великого Варсануфия. Здесь часто об одном предмете говорится с противоположных точек зрения, потому что «одно было сказано к отшельникам, а другое к пребывающим в общежитиях, одно к живущим в «духовном согласии», а другое к священникам и христолюбивым мирянам; одно к юным, т.е. ново-начальным, другое к преуспевшим и приближающимся к совершенству добродетелей»¹⁷². Во всех подобных случаях можно говорить лишь только о собирании, во едино, различных мнений и фраз, сказанных тем или иным отцом в разное время, разным лицам, по различным поводам, хотя и на одну и ту же тему. Но здесь нельзя установить общего закона развития известной идее in statu ejus nascendi et faciendi, в процессе развертывания со стороны ее внутренней психологической основы. Мы также не думаем, чтобы посредством индуктивно-аналитического метода можно было дойти до отыскания равнодействующей известной страсти, проявлявшейся у разных индивидуумов в разное время. «Панацея» – навсегда останется мистическим средством, и универсализм не может идти рука об руку со специализацией. Эта черта плохих «старцев» и неопытных руководителей – подобный по внешности случай из святоотеческой практики прикладывать без глубокого рассуждения и знания души врачуемого к последнему.

Писания святоотеческие интернациональны и вневременны. Не нужно отнимать у них этого достоинства, втискивая их в шаблонные рамки установившихся приемов научного изложения, в размалеванные трафареты нашей «кабинетной письменности». Надо возвыситься в свою меру до отцов, тогда можно будет понимать их взгляды и смотреть их глазами на такие даже случаи духовной жизни, какие во времена их окружающая среда и не выдвигала (хотя мы лично думаем, что таких случаев и быть не может).

Однако всеми предыдущими рассуждениями мы вовсе не хотим сказать, что святоотеческие творения представляют из себя конгломерат хаотических мыслей (ведь, и на самом деле они не таковы), и должны быть расцениваемы с этой стороны. Писания подвижников хотя многогранны, но они имеют такие принципы, постулируют к таким регулятивным нормам, без которых невозможно созидать душевного дома добродетелей. В этом святые отцы все согласны. Тип нормального духовного человека, по их учению, должен возрастать по строго определенным этапам, но «как», этого определить нельзя, потому что спасение индивидуально. В этом смысле только и можно говорить об «учении» какого-либо отца. Здесь дается только схема развития известного круга идей и фактов, намечаются только их контуры, всякая же отделка и ретушевка отсутствуют, потому что они неминуемо тип обратят в личность.

В частности, что касается творений Великого Варсануфия, то ни будем рассматривать их под этим последним углом зрения. В своих ответах ученикам и другим лицам, вопрошавшим его, он не дал изложения учения, о какой-либо страсти даже сколько-нибудь похожего хотя на таковое у Аввы Дорофея (что, конечно, объяснялось самим положением вещей) но за то высказал в них те основные пункты, которые подвижник всегда должен иметь в виду, если хочет законно (2Тим. 2:5) подвизаться.

Сам будучи хорошо знаком с творениями живших до него святых отцов, он из общей массы их советов и указаний особенно оттенял и выбирал те для своих учеников, которые представляли скорейший и вернейший путь ко спасению и совершенству¹⁷³. И взгляды его на основы подвижничества так оригинальны и характерны, что без труда могут быть видимы почти в каждом его ответе. Дело изучающего его творения остается только в том, чтобы собрать во едино все отдельные выражения относительно этих принципов духовной жизни и скоординировать их в известном порядке. Но так как схема этих принципов представляет из себя графику развития духовной жизни индивидуально, то она никогда не может передавать ее адекватно, как мы уже сказали, по причине субъективности последней, но только приближаться к ней, хотя бы, выражаясь математическим языком, и ассимптотически. Во всяком случае этим определяется метод и характер работы: изложение учения Великого Варсануфия должно определяться естественными границами основных точек зрения преподобного на сущность спасения и свободным расположением входящих мыслей при доказательстве последних¹⁷⁴.

Что касается внешней судьбы творений святого Варсануфия Великого, то обстоятельства ее истории таковы.

Как и следует ожидать, книга, которая представляет из себя «учительницу терпения, искоренительницу роптания, руководительницу к истинному и совершенному смирению, провозвестницу покаяния, родительницу плача и ходатаицу спасения душ и совершенства во Христе» (Никодим Святогорец), должна иметь широкое распространение и применение. Так это и было на самом деле. С ней были знакомы древние Божественные отцы; они прилежно изучали ее и цитировали в своих творениях. Так, например, преподобный Павел Евергетийский многое из нее почерпнул в свою книгу; преп. Никон Черногорец (в Антиохии, 1060 г., при Константинопольском Дуке и Патриархе Антиохийском Иоанне) не мало пользовался ею при составлении своего громадного труда. Нам известно уже упомянутое свидетельство св. Феодора Студита, в котором он говорит, о книге «Вопросов и Ответов», что «не нашел там не только ни малейшего нечестия, напротив, многую душевную пользу»¹⁷⁵. Упоминают о ней Симеон Новый Богослов, Петр Дамаскин и другие святые отцы. Но несмотря на такой широкий круг преподобных и обыкновенных читателей, несмотря на жизненность, жгучесть, антиномичность тех вопросов, которые она затрагивает, книга эта была не так уже давно (лет 100) редка, так редка, что «не только никогда не была напечатана; но и рукописи ее редко где можно было найти» (Никодим Святогорец). Так дело обстояло, собственно, на Афоне, обладающим неизведанным,      необозримым, сокровищем рукописей (неизданных) св. отцов. (Одно перечисление заглавий их дало возможность проф. Lambros’у составить два громаднейших тома мелкого шрифта)¹⁷⁶. В других же книжных сокровищницах Запада хранились только рукописи или издания части творений преподобного отца. Так известна его коротенькая – Διδασκαλία περὶ τῶν Ὠριγένους, Εὐαγρίου καὶ Διδύμου φρονημάτων, направленная против предсуществования душ и апокатастасиса. Первое издание ее принадлежит Montfauсon’у (в его описании рукописей знаменитой библиотеке Коаленских графов. – Biblioth. Coislin., Parisiis, 1715 pp. 394–399), а перепечатка Migne’ ю (Patrol. curs. comletus ect. Series graua, t. 86I, col. 891–902). Одну из изданных Διδασκαλιά под именем Варсануфия и Иоанна содержит Codd. Sinait. 410. 12 столетия, и 412 – 11 века¹⁷⁷.

Книга же «Вопросов и Ответов» в полном ее составе на Западе не была известна; только в Венской библиотеке, кажется, лежит одна рукопись (- Biblioth. Vindobon cod. theol CIV; ibid. c. CCXXXIII)¹⁷⁸.

Даже при рукописи Поучений Аввы Дорофея, хранящейся в той же библиотеке, не приложено тех ответов Варсануфия и Иоанна, которые мы видим теперь¹⁷⁹; есть только фрагментарные отрывки из его поучений, рассеянные по разным кодексам, но опять таки очень незначительные по объему, пришитые к ним совершенно случайно¹⁸⁰. Самое же полное собрание творений Варсануфия Великого находится на Афоне. Мы дадим перечень рукописей их, (хотя бы повторяющихся), по цитированному уже труду проф. Lambros’a. (Порядок дан по содержанию).

НАХОДЯТСЯ:

В библиотеке скита св. Анны –

Ἀποσπάσματα Βαρσανουφίου, Ἀββᾶ Διαδόχου, Γριγοῥίου Σιναίτου. (89. 8. 12; Харт.)¹⁸¹

В библиотеке монастыря «Котломус» (Кутлумуш) –

«Ἐκ τῆς βίβλου τινὰ Βαρσανουφίου». Ἄρχ. Ἀδελφὸς ἠρώτησε τὸν ἅγιον Βαρσανουφίον λέγων. Τέλ. χεῖρόν ἐστι καὶ ἀλεθριώτατον. (3083. 14. 31. Пергам.)

В библиотеке Иверского монастыря –

а) Ἀποσπάσματα πατέρων. Εἰσὶ δὲ Ἰσιδώρου Πηλουσιώτου; _ _ _ Βαρσανουφίου и друг. (4449. 329. 138. Харт.)

b) Ἐκλογὴ θεολογικὴ ὑποθέσεων μθ! Ἄρχεται ἀπὸ τῆς γ΄(ἀκεφ.), ἐν ᾖ «τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου.» Ἄρχ. Α...ς Ἠ...γέρον. Λέγων ἐὰν τι πρᾶγμα. (4612. 492. Харт.)

c) «Ἐκ τοῦ ἁγίου Βαρσανουφ(ρ – sie!)ίου» (4809. 689. 26. Харт.)

d) «Τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίους Περὶ τοῦ ποταπῶς εἶναι ὀφίλι διδασκῶν». (4811. 691. 4. Харт.)

e) Τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου» (4817. 697. 29. Харт.)

f) «Ἐκ τοῦ μεγάλου Βαρσανουφίου» (4833. 713. 11. Харт.)

В библиотеке монастыря св. Георгия –

Ἐκ τοῦ ἐρωταποκρίσεων τοῦ ἀγ. Βαρσανουφίου. (βίβλία κατ’ ἐρωταπόκριστιν) (591. 44. 10. Харт.)

В библиотеке монастфря св. Филофея –

Τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου Ἐρωταποκρίσεις. (1865. 101. 20. Харт.)

В библиотеке Иверского монастыря –

а) «Ἐκ τ. ἐρωτήσειν τ. ἁγ. Β-ίου» (4196. 76. 14. Пергам.)

b) Μαξίμου τοῦ ὑμολογητοῦ καὶ Βαρσανουφίου Ἐρωτήσεις. (4677. 557. 12. Харт.)

c) «Βιβλίον τοῦ ἀββᾶ Βαρσανουφίου

το κατ’ ἐρωταπόκρισιν δι ὄλα τὰ συμβάντα τῆς

τε μοναχικῆς καὶ κοσμικῆς πολιτείας, ὅ καὶ

Στὰθμη φιλόχριστος καλεῖται τῆς ὀρθῆς διακρίσεως»

(Τὸ φύλλα ἐφ’ σῦ ἡ ἐπιγραφὴ γέγραπται ὑπὸ χεῖρος νευτέρας (ΧΥΙΙΙ αἰῶνος) κατὰ μιάν σελίδα) (5427. 1307. Харт. 14 век.)

В библиотеке монастыря св. Пантелеимона –

«Ἐκ τοῦ Ἐρωταποκρίσεων τοῦ ὁσίου Βαρσανουφίου» (5617. 111. 2. Харт.)

В библиотеке скита св. Анны –

«Τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου τὸ βιβλίον ἑπάρχει τοῦτο γερὸντων δύο πνευματικῶν ἡσυχαζόντων ἐν κσινοβίῳ ἐν τῆ περιχώρῳ Γάζης καὶ λεγομένῳ τοῦ ἀββᾶ Σερίδου ἐπιστολαὶ καὶ ἀποκρίσεις διὰ τοῦ ἡγουμένου καὶ διακονοῦντος αὐτοῖς ὡν τὰ ὀνόματα Βαρσανουφίος καὶ Ἰωάννης». (98. 17. Харт.)

В библиотеке Ксенофонтова монастыря –

«Γερόντων δύο πνευματικῶν ἡσυχαζόντων ἐν κοινοβίῳ ὄντι ἐν τῇ περιχώρω Γάζης καὶ λεγομένῳ τοῦ ἀββᾶ Σερίδου Ἐπιστολαὶ καὶ ἀποκρίσεις διὰ τοῦ ἡγουμένου τοῦ καὶ διακονοῦντος αὐτοῖς, ὡν τὰ ὀνόματα Βαρσανουφίος καὶ Ἰωάννης». Ἰστέον δὲ ὅτι μέγας γέρωι δ Βαρσανουφίος λέγεται διὸ καὶ αἱπλεῖσται τῶν ἀποκρίσεων οὔτω δηλοῦσιν» (711. 9. Харт.)

В библиотеке Иверского монастыря –

«Γερόντων δίο πνευματικῶν ἡσυχαζόντων ἐν κοινοβίῳ ὄντι ἐν τῇ περιχώρῳ Γάζης καὶ λεγομένῳ τοῦ ἀββᾶ Σερίδου Ἐπιστολαὶ καὶ ἀποκρίσεις διὰ τοῦ ἡγουμένου ἤγουν τοῦ αὐτοῦ ἀββᾶ Σερίδου τοῦ καὶ διακονοῦντος αὐτοῖς· ὡν τὰ ὀνόματα Βαρσανουφίος καὶ Ἰωάννης». (4493. 373. 7. Харт.)

В библиотеке монастыря св. Филофея –

«Τοῦ ὁσίου Βαρσανουφίου Διδασκαλία» (1865. 101. 12. Харт.)

В библиотеке монастыря св. Эсфигмена –

Βαρσανουφίου καὶ ἄλλων πατέρων Διδασκαλίαν καὶ παραινέσεις. (2159. 146. 1. Харт.)

В библиотеке монастыря «Котломус» (Кутлумуш) –

Βαρσανουφίου Διδακαλία. Ἀκέφαλος καὶ κολοβός. Ἄρχ... λέσαι περὶ τούτου καὶ ἐφοβούμην λέγων μή ποτε οὐ πιῶ. Τέλ. ἐν γεέννῃ τοῦ πηρὸς τοῦ ἀσβέστου το σημεῖον τοῦ ἀποβάλλοντος... (Τὸ περικάλλυμα ἀποτελεῖται ἐκ φίλλων περγαμηνῆς, ὡν τὸ μὲν ἐξώτερον (ΧΙ αἰῶνος/περιέχει δίλην ἐκκλησιαστικὴν τὸ δ’ ἐσώτερον φαίνεται ἀνῆκον εἰς τὸν αὐτὸν κώδικα) (8072. 3. Пергам. 13 века.)

В библиотеке монастыря св. Дионисиата –

«Ἐκλογὴ ἀπὸ τὸ βιβλίον ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Βαρσανουφίου» (3803. 269.24. Харт. 15 век.)

В библиотеке скита св. Анны –

«Ἐκλογὴ κατ΄ ἐπιτομὴν ἀπὸ τῶν ὁσίων πατέρων ἡμῶν περὶ γηπτικῆς ἐργασιάς ἤτοι ἀκραιφνούς μετανοίας περιέχουσα πίνακα τονδε». Περιέχονται ιζ΄ κεφ. ἐξ ἔργων Χρυσοστόμου, Βαρσανουφίου и лист друг. (99. 18. 2. Харт.)

В библиотеке монастыря св. Дионисиата –

«Ἐτερα κεφάλαια τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου» (3809. 269. 26. Харт.)

В библиотеке Иверского монастыря –

«Ἀπὸ τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου Κεφάλαια διάφορα». Ἄρχ. Πόθεν τὴν νύκτα φαντάζομαι εἰς ἄλλα πρόσωπα». (4502. 362. 50. Харт.)

В библиотеке монастыря св. вмч. Пантелеимона –

a) «(ετρόντων δύο πνευματικῶν κτλ.

Προτάσνεται τοῦ ὑπ’ ἀρ. 2 ἐν φ. 143α-147β.

Πίναξ φίρων τὴν ἀμυδρα ἐπιγραφὴν Κεφάλαια τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου. Καὶ τὰ μὲν Κεφαλαία καθ΄ ἐαυτὰ εἰσι γεγραμμένα ἐφεξῆς, ἀριθμούμενα μόνον ἀπὸ τοῦ ρ΄ μέχρ. τοῦ ωις΄ --- (5699. 192.2. Βομβ. ΧΙΥ)

b) «Συλλογὴ ἐκ τῶν τοῦ μεγάλου Βαρσανουφίου, ἐκτεθεῖσα ἐν τάξαι κεφαλαίων.» (6342. 865. 6. Харт.)

В библиотеке св. Дохиара –

«Τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Βαρσανουφίου Νουθεστά ἀρίστη καὶ ὡφελιματάτη.» (2806. 132. 1. Харт.)

В библиотеке монастыря св. Пантелеимона –

«Βαρσανουφίου γέροντος ἀρχείου τινὸς Νουθεστά ἀρίστη καὶ ὡφελιματάτη.» (5620. 114. 1. Харт.)

В библиотеке Иверского монастыря –

«Ἐκ τοῦ ἁγίου Βαρσανουφίου

Περὶ ἐλεημοσύνης.» (5460. 1340. 18. Харт.)

В библиотеке скита св. Анны –

«Τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Βαρσανουφίου

Περὶ τοῦ πῶς δεῖ καθείσαι ἐν τῷ κἐλλιῷ καὶ περὶ θεωρίας κατ΄ ἐρωτησιν καὶ ἀπόκρισιν.» (89. 8. 10. Харт.)

В библиотеке монастыря св. Пантелеимона –

«Ἀκολουθία εἰς τὸν ὅσιον καὶ θεοφόρον πετέρα ἡμῶν Βαρσανουφίεν καὶ Ἰωάννην τὸν μαθητὴν αὐτοῦ.» (6381. 8701. 4. Харт.)

Из этого перечня мы видим, что творения преподобного Варсануфия Великого возбуждали к себе большой интерес в кругах читающей монашеской братии, и тщательно переписывались. Некоторые из рукописей доходят до 11 века. Но нельзя скрыть того, что творения его были «вынуты из-под спуда», т.е. зарегистрированы по каталогам или изданы печатно, давно. Хотя можно уже порадоваться тому, что часть их получила, благодаря изданиям в свет, более широкое распространение, чем раньше. Это особенно случилось тогда, когда «Вопросы и Ответы» Великого Варсануфия были переведены с греческого языка на славянский и русский. История их перевода и издания в новое время не лишена интереса.

Известный старец о. Паисий Величковский (передаем рассказ со слов его учеников), имея неусыпную заботу о собирании «благовоспитательной» душевной пищи для своих духовных чад, и прочитав в цитированной уже книге Никона Черногорца (на славяно-сербском языке) некоторые из ответов Варсануфия Великого и Иоанна Пророка, удивился их богодухновенному и превосходящему обыкновенный разум их пониманию духовных вещей. Это благоговейное удивление обратилось в нем в сильнейшее стремление найти самую книгу «Вопросов и Ответов» и перевести ее на славянский и молдавский языки. Бог не оставил его желания туне, и он неожиданно получил книгу, которую так усердно старался отыскать при посредстве жившего в то время на покое в Ватопедском Афонском монастыре преосвященного Архиепископа Коринфского Макария. Дело было так. У этого последнего случился из-за переписки разных греческих книг схимонах Григорий, который был послан из Нямецкого монастыря на Афонскую гору по благословению о. Паисия и по обещанию поклониться и ознакомиться с тамошним монашеским образом жизни.

Архиепископ от него услыхал о сильном желании Паисия Величковского иметь у себя книгу Варсануфия и Иоанна, и о наказе ему, схимонаху Григорию, тщательно отыскивать ее. Уважая старца о. Паисия, слава о прежней подвижнической жизни на Афоне которого была еще жива и при нем (многие духовные отцы, постники и архипастыри ему передавали об этом), Архиепископ Макарий постарался всеми силами помочь в этом деле старцу. Старания его увенчались успехом: один экземпляр «Вопросов и Ответов» он нашел в своей же Ватопедской громадной библиотеке, другой – в скиту св. Анны. Обе рукописи были писаны на пергаменте. Древность изгладила уже многие фразы и слова с их листов. Доставши их, Преосвященный Макарий отдал их для переписки вышеупомянутому схимонаху отцу Григорию. Тот проверяя один экземпляр с другим, заполнил пробелы, а где последние совпадали в обеих рукописях, оставил их незаполненными (они сохранились и до сих пор и в русск. Изд.). Переписав всю книгу, он принес ее отцу Паисию в обитель в дар от Архиепископа Макария, Старец, получив давно желаемое дорогое сокровище – книгу Великого Варсануфия снова отдал переписать ее на греческий и молдавский языки. На славянский же язык по желанию и просьбе, всей братии старец взялся переводить ее сам, так как отлично знал славянский, русский и греческий языки. Но при всем своем желании удовлетворить братию, отец Паисий не мог сам по крайнему телесному изнеможению приняться за работу, но только оставить за собою труд корректуры. Поручено же было это дело перевода одному благочестивому иеромонаху отцу Дорофею. Последний, хотя тоже не мог похвастаться здоровьем и часто недомогал, но за послушание и помощь Божию, если и не скоро, но перевел книгу. Однако прокорректировать ее отец Паисий мог только наполовину¹⁸².

Вторая же половина была окончена отцом Дорофеем уже при преемнике отца Паисия, старце Софронии. Таким образом, начата книга переводом была I5. 11. 1792 г., а окончена 24. 11. 1795 г. Оптинские старцы при своем новом издании этой книги опять просмотрели ее и исправили по греческой рукописи. Издание (первое) было славяно-русское (Моск. Унив. Типогр.) в 1852 году. В нем, кроме самого текста, были помещены еще: сказание о жизни старцев Варсануфия Великого и Иоанна, и указатель Никодима Святогорца. Все это осталось и в последнем (4-ом) русском издании, за исключением особого предисловия. Первое русское издание было в 1855 году, (четвертое же, цитируемое повсюду нами – 1905 году). Особенно близкое участие и заинтересованность принимал в нем знаменитый Московский Митрополит Филарет (Дроздов). Он не раз высказывал желание, чтобы Оптинские иноки лучше остановили на время дело издания других книг, только бы поспешили с книгою – «Вопросов и Ответов». Об этом Наталья Петровна Киреевская писала в июле 1849 года старцу отцу Макарию Оптинскому следующее: «Еще скажу вам, отец мой, что я переписала четко том переводов всех представленных в цензуру нами от вас рукописей и привезла его к Владыке на рассмотрение; сделала отметки, что напечатано, что печатается, что считаем нужным теперь печатать. 1) Окончить том переводов старца Паисия, должно быть, листов 22 – 25, а теперь его еще 9-ять листов в печати. Потом Феодор Студит. Особою книгою печатать теперь ничто не возбраняет, и усердно желает приступить за (сие) печатание книги Варсануфия Великого, как нужнейшей. Вот, ответ Владыки на это: «Окончание тома хорошо, только не люблю я, что будет и первый, и второй, и далее. Не нужно бы это, каждая книга должна бы быть отдельною, независящею от другой». Я просила, чтобы Владыко приказал сделать заглавие, какое ему будет угодно, так как оно делается после всего. Он продолжал: «Феодор Студит, книга не столько важная ее и погодить можно бы. А мнение мое, прежде всего начать печатать Варсануфия Великого, вот это бы лучше». Я, конечно, согласилась с мнением Владыки, и тут был довольно длинный разговор, окончившейся тем, что Владыко взял на себя старание и попечение в отсутствие наше о напечатании книги Варсануфия (Слава Богу), и сделал отметку на моем реестре о сем себе для памяти, спросив наперед: «Вы хотите у меня реестр оставить?» Я сказала, что за тем его и привезла. Потом я показала Владыке книгу последнюю Каллиста Антиликуды 2 – на Кал.Тил.. Он просмотрел ее и сказал: «эту покуда погодите посылать в цензуру: мы займемся ею. Ее бы лучше погодить теперь, а теперь Варсануфий». Иван Васильевич (Киреевский) поручил спросить у Владыки: нельзя ли Каллиста издать вместе с Катафигиотом. Он отвечал: «кажется, будет можно, я поищу греческое добротолюбие, и надобно будет этим заняться, так теперь погодите», и вторично обещал приложить попечение о Варсануфие¹⁸³.

В письме же от 19 сентября Киреевская писала: «Теперь о Варсануфии Владыка сказал мне грешной: о книге св. Варсануфия, бывай в Лавре, я занялся. Нашел и греческий подлинник¹⁸⁴ и древний славянский мы отыскали и что странно: славянский гораздо ближе и вернее греческого. Мы положим так: перевод старца Паисия печатать так, как он есть, но так как есть в нем в некоторых местах пропущенные речи и места, то все и тому подобное из древнеславянского и частью сверяясь с греческою, будем выставлять внизу, в примечаниях, как-то сделано и в книге св. Нила». Выслушав сии радостные слова, я поклонилась Владыке в ноги с глубочайшей признательностью и благодарением... Я еще прибавила несколько слов о том, что боялась отвлекать Ф.А. (речь идет о Голубинском, переводившем книгу Великого Варсануфия) теперь иным занятием от книги св. Варсануфия. Владыко сказал: «да я ему приказал исключительно ею заняться»¹⁸⁵.

В дополнение ко всему вышеуказанному приведем еще несколько отрывков из писем Н.П. Киреевской.

От 28. 07. 1849 г. «Владыка желает приступить к Варсануфию, и дело будет свободнее и окончаннее, когда эту книгу мы выпустим, при себе...».

От 15. 08. 1849 г. «С Владыкою о книгах мы решили, чтобы выпустить, как предполагали, по окончании 8-го слова св. Марка; если же ожидать Симеона Евхаитского да Фалласия и проч., то года в три не дождаться. Владыка смеялся и согласился, и сказал, что писал сам с Григоровым к Ф. Голубинскому о Варсануфии и, что как будет в лавре, то опять подтвердит Голубинскому...».

От 25. 08. 1849 г. «Григоров с о. Иосифом попеременно надоедал Ф. А. Г., и это весьма похвально. Хотя нашел Голубинского во гневе, но его Владыка круто посадил за Варсануфия, уже это прекрасно, это милость Божия и Владыки нашего великая...».

От 5. 09. 1849 г. «Разве попросить лучше Ф. А. заняться без развлечения, по желанию Владыки книгою св. Варсануфия; благословите, отец мой, написать там, чтобы умиротворить его доброе, не оскорбленное чувство...».

Из этой переписки Н. П. Киреевской со старцем о. Макарием Оптинским видно, какое деятельное участие принимал Митрополит Филарет в издании и переводе книги «Вопросов и Ответов» Великого Варсануфия и Иоанна. Все это будет весьма понятным, если мы обратимся к изучению содержания самой книги, к тому учению, которое содержится в ней. Она задевает самые близкие стороны для монаха в его внутренней духовной жизни, заглядывает в самые интимнейшие уголки его сердца. Она, наконец, вскрывает и показываешь кратчайший путь к достижению совершенства, и, поистине, соделывает «без труда спасение». В чем же заключается это учение, покажет дальнейшее изъяснение.

«Ничто не приносит такой пользы людям, как отсечение своей воли», сказал однажды Авва Дорофей¹⁸⁶. Эту истину он вынес из своего собственного духовного опыта, она вместе с тем определяет характер и всего учения Великого Варсануфия. Ведь, как не быть иначе. Он был искреннейшим учеником, последователем и духовным чадом сего святого. Его мыслями, наставлениями он вспоен и вскормлен в духовной жизни так, как молоком своей матери в плотской. Они, эти наставления, вошли в его плоть и кровь, и, положили неотразимую печать на все его сочинения. Поэтому лучшего свидетельства, лучшего определения сущности учения Великого Варсануфия, чем вышеуказанное, и не может быть, потому что оно вышло из уст богопросвещенного подвижника, «великого в разуме и величайшего в простоте». И если под углом зрения этого принципа посмотреть на творения преподобного отца, то мы, действительно, увидим, что последний был ему верен во всякой написанной им строчке, в каждой высказанной мысли. За это могла бы говорить уже книга сама по себе, как результат того старческого окормления, которое он вел в Серидовой обители в продолжение нескольких лет. Ведь, что такое книга Великого Варсануфия по своему существу? «Не что иное, как дневник старческий, по дневная запись старческого окормления. Отсюда отсутствие стройности и порядка, но за то масса мелочей и подробностей»¹⁸⁷. Но если она теряет в единстве, то с избытком вознаграждает себя с этой последней стороны в отношении действенности на душу и выяснения самой идеи. Эти мелочи-то и мало заметные на первый взгляд оттенки речи и вопросов, относительно какой-нибудь страсти и добродетели говорят лучше всесторонних описаний и разъяснений о последних. Они, эти мелочи, как нельзя лучше показывают, что законы душевной жизни и борьбы со страстями остаются все такими же, будет ли это век 6-ой или 20-ый, что чувство страсти или проявление какой-либо добродетели у нынешнего читателя иногда происходит, именно, так с этой, а не иной микроскопической подробностью с какою они происходили в сердце и человека 6 века. Невольно люди «бывшие» становятся близкими, родными, а для людей с критическим умом прибавляется новый плюс за историчность трактуемого. С другой стороны, вышеупомянутые частности и незначительные вопросы показывают, насколько важно старческое окормление, отсечение пред ними (старцами) своей воли, во всем, безответное послушайте. Ученик ни в чем не имеет своей воли, – боится съесть лишний кусок без благословения старца, взглянуть в окно кельи, поговорить о душеполезных вещах с братом. Все это было бы смешным или невероятным, если бы читатель 20 века не видел для всего этого документального подтверждения, в книге «Вопросов и Ответов» в точно таком же состоянии души, как у него самого лично. В самом деле, перед ним развертывается поразительная, интимнейшая картина развития и духовного роста души, стремящейся к Богу. Здесь все тайны, все грехи выставлены наружу, ничто не скрыто. Пред ним проходит ежедневная исповедь сперва ново-начального и потом все более и более преуспевающего инока. Но конец всего этого – высокая ступень духовного совершенства раскрытых душ. Такова воля Божия, сохранившая, и обнажившая души и сердца преподобных, чтобы показать, как соделывается спасение и совершенство. Тако тецыте постигнете, как бы говорить она, и видящему все это, ничего не остается, как в благоговейном чувстве умиления, удивления, и покорности, отдавать эту дань Богу. Неотразимость книги Великого Варсануфия заключается, между прочим, в том, именно, что она представляет из себя не отвлеченные рассуждения по поводу или на какую-нибудь тему, но исповедь живых людей, известных исторических лиц. Вы чувствуете муки их сердца и плачете их слезами. При том вы несомненно убеждаетесь, что старцу нужно открывать все до малейших подробностей, а боголюбезный труд этих подвижников и их нужды, учат вас и самым делом «как» должно вопрошать, формулируя и определяя самую форму (внешнюю) вопросов. Каждая строчка учения св. отца заявляет, кричит о том, что вы должны, должны вопрошать старцев, хотя бы о том вашем состоянии, что вы не хотите вопрошать. При этом устраняется вопрос и о рассудительности старца. В духовной жизни он всегда понимает больше ново-начального в ней ученика, ибо, «лучше своего Аввы никто никогда не был», говорит Великий Варсануфий, а если бы каким вопросом он и затруднился сам, то указал бы более духовного мужа, могущего разрешить сомнение ученика. Но принцип отсечения воли опять-таки остается непоколебимым. О недостаточности же рассудительности в старце ученику нечего соблазняться, потому что она не всем дается, и рассудив внимательно, брат непременно найдет, что его духовный отец имеет другое дарование, ибо дарования Духа различны (1Кор.12:4), и различно разделяются людям: иному дается одно, другому другое. Во всяком же случае ученик, пока не находит времени вопросить, пусть потерпит, моля Бога помочь ему¹⁸⁸.

Кратко сказать, Великий Варсануфий был крайний апологет «старчества». В его «Ответах» проходит только одна идея – идея отсечения своей воли, идея, которая лежит в основе «старчества». Эта идея органически связана с самой личностью преподобного отца, она не механически и не формально связана с его учением, чтобы образовать систему (в нашем смысле). Никакой системы святой отец, как мы сказали, не писал и написать не мог, и ни о каком архитектоническом построении в нашем смысле не может быть и речи. У Великого Варсануфия были свои отправные точки, и «общее место» их, выражаясь математическим языком, давало одну руководящую нить, которая и проходит через все его «Ответы». Эти отправные точки, имеющие свой жизненный, практический, но не теоретический (гладкой схематичности) порядок, представляют из себя некоторые принципы аскетической жизни, которые ревнующий о своем спасении должен проводить в текущей подвижнической деятельности.

Эти принципы определяют собою содержание «внутреннего» и «внешнего» делания подвижника, составляют своею совокупностью две стороны его духовной жизни. Каждая из них, имея в себе составные части, благодаря перевесу той или другой из них, дает оттенок и всему направлению аскетической жизни подвижника, делая его или «трудником» или «созерцателем». Святые отцы Серидовой обители не любили крайностей, но учили, что надо идти средним, царским, как они выражались, путем. Так должно поступать, находясь на степени ново-начального инока; но потом, по мере совершенствования, телесное делание должно занимать все менее и менее места в духовном делании монаха, и, наконец, совсем прекратиться, когда он достигнет высшего безмолвия и покоя о Христе. В первое же время работы подвижника над своим духовным воспитанием ему должно, прежде всего, стяжать болезнь сердечную – самоукорение во всем, плач, омывающий всякого от грехов, которые сами являются следствием отсечения своей воли во всем пред своим Аввою, старцем. Не должен он, в помощь себе, ради вящего успеха, отказываться и от всегдашней памяти Божией – «Иисусовой молитвы» – и благодарения Господа, как в скорбях, так и благополучии. Что касается «внешнего» делания, то оно должно быть по силе подвизающегося, и идти параллельно «внутреннему», но всегда при одном условии – наличности смирения – иначе цена его ничто. Руководство здесь, как и в предыдущем и последующих случаях, неизменно и непреложно. Хронологически этот период определить нельзя, потому что он зависит от усердия подвижника. Рано или поздно законно подвизающийся входит в подвиг безмолвия и, аще на то будет воля Господня – получает дарование бесстрастия. Это предел, край желаний, конечная цель подвижника... Здесь Совершенство, Благо, Любовь; Любовь же есть Сам Бог, Которому слава во веки. Аминь.

§ 1. Послушайте

Однажды в Обители Аввы Серида был такой случай. Один из младших братьев, имея веру к другому (более зрелому), часто приходил к нему для пользы душевной, при чем исполнял иногда и потребности его, прислуживая ему. Последний же, не понимая того, полезно ли это ему, ничего не спрашивал старца. Великий же Варсануфий, познав это от Бога, как прозорливец, послал ему длинное вразумление, в котором указывал ему на неблагоразумность его поступка, грозящего ему, верной гибелью. «Не поступай так, иначе умрешь злой смертью». При чем научил его как и отвечать, если его будут спрашивать о чем-нибудь: «скажи со смирением: простите меня, я сам заблуждаюсь, ибо спрашивал и слышал, что юный юному не принесет пользы, если и силу всего Писания подаст ему вместо пития»¹⁸⁹. Слова святого старца подействовали на брата, и он смирился, признав, что был поруган, сам того не зная, бесами, и просил молитвы за себя, «чтобы положить ему начало». На это преподобный отец ответил ему, между прочим, следующее: «Брат, сказав: «хочу положить начало», сим обрадовал меня. Что же есть начало премудрости, как не то, чтобы удаляться от всего ненавистного Богу. А как удаляться от сего? Не делать ничего без вопрошания и совета. Не пренебрегай словами моими, иначе много будешь плакать»¹⁹⁰. Эта мысль старца сказана не ad hoc, не для этого, настоящего случая, но является его убеждением, требующим такого образа действия от всякого человека. «В чем же состоит путь Божий, если не в том только, чтобы человек во всем отвергал свою волю, и считал себя последнейшим и самым меньшим изо всех»: говорит Великий Варсануфий в другом месте. Если человек достиг такого состояния, то он может идти путем этим, потому что кто не отсечет воли своей и не возложить упования своего на Господа, не может этого сделать. Не иметь своей воли, отдать себя всего на послушание духовному отцу – в этом и состоит жизнь и спасение. «Нет другого пути, кроме сего»: с твердостью заявляет святой отец¹⁹¹. Поэтому, если мы терпим скорби, бросаемся жизнью туда и сюда, как корабль волнами, то повинны сами во всем. Бог дал два дарования людям, чрез которые они могут не только спастись и примириться с Ним, но и избавиться от всех страстей ветхого человека. Дарованья эти – смирение и послушание. Но мы не желаем ни прибывать в них, ни руководствоваться ими, ни даже стремиться к ним. Не знаем и того, что дарования эти привлекают к нам милость, помощь от Господа, Который посылает ее, чтобы мы избавились от зол и воспаления страстей. Потому что Бог подает благую Свою помощь только тем, которые идут путем Его, а Он Сам прошел путем смирения и послушания Своему Отцу¹⁹². Не понимаем того, что жизнь под старцем легка и безбоязненна, хотя бы мир привлекал еще наше внимание и тревожил наши домыслы. Последний всегда будет тревожить подвижника, возносимый в сердце последнего стараниями бесов. Но ему (подвизающемуся) нечего этого бояться; он не должен ослабевать, но, напротив, уповать. Не должно ужасаться, но ждать помощи свыше до тех пор, пока не придет к нему Некто, велегласный, не пробудит его хладное сердце и не подаст ему силу идти быстро, быстро, как следует. Но даст ему, именно, за его терпение, за то, что он имеет руководителя ко Владыке Богу¹⁹³.

Но где же взять старцев – руководителей? Где найти теперь опытного наставника, могущего мудро управить свое духовное чадо в Царство Небесное? Такие возгласы особенно часто слышатся теперь. В нынешнее время всеобщего пренебрежения своим собственным спасением, время неверия и хладности ко всему духовному, а главное – самооправдания и уверенности в своей собственной опытности, рассудительности – такие фразы можно слышать повсюду. Хорошо еще, если признают, что старцы были нужны раньше, во времена святых отцов, и что должно спасаться под старцем (с принципиальной точки зрения). Но история показывает, что все их разговоры праздны. Истинного старца сыскать всегда было трудно, трудно в том смысле, что истинные старцы давались истинным ученикам Промыслом Божиим. Духовного руководителя Господь даст только за смирение, если видит, что человек тот действительно будет исполнять волю Божию, а не жить в осуждение себе. Если же видит, что человек ищет старца по тщеславию, «праздно», то не дает ему последнего, хотя бы ищущей и употреблял к тому все силы. «Сколь многие желали принять к себе нас, Старцев», – говорит Великий Варсануфий, – «и искали этого, но не дано было им того, а Бог послал нас к Авве Сериду, не искавшему сего, и сделал его искренним нашим сыном; ибо Бог любит внутреннее произволение"¹⁹⁴.

Жития св. угодников Божиих, со времени Великого Варсануфия и до наших дней, т.е. на протяжении почти 14–15 веков, закрепили и подтвердили самым делом эту истину. У каждого из них был духовный, в настоящем смысле этого слова, муж, под руководством которого они жили явно или тайно. Обычное явление на фоне исторической жизни святых отцов-аскетов это – ученик и учитель (Авва) – оба преподобные. Но не ревнующему о своем спасении не подается и руководитель: »аще ли неверный отлучается, да разлучится», – говорить Апостол (1Кор. 7:15). Зная все это и находясь под старцем, мы должны с великим смирением проводить жизнь свою. Ученик должен всегда пребывать в великом страхе и трепете, с любовью и тщательно исполнять приказания своего старца, и молиться, чтобы ему не послужило к осуждению и самое пребывание под старцем. Он должен быть в постоянной боязни, чтобы, будучи насыщенным всегдашним пребыванием при своем духовном руководителе, не вознерадеть в своей подвижнической жизни удовольствовавшись последним¹⁹⁵. Ученик должен «работать», а не жить бездеятельно, хотя бы и при старце. Отцы говорят, что кто вопрошает старцев, тот должен и сохранять совета их до самой смерти, а кто не сохраняет их, тому это послужить в погибель. Если же человек всем сердцем взыскует Бога, и с правостию и по вере Божией пожелает найти старца, которого у него нет еще, то Господь не только даст назначенного ему обычным порядком, но когда попросит, то и Ангела с неба т.е. мужа равноангельного подаст ему Бог, ибо не может солгать Сказавший: «просите и дастся вам. Всяк бо просяй приемлет» (Мф. 7:7–8), а к просящим неполезного сказано: «просите и не приемлете, зане. зле просите» (Иак. 4:3)¹⁹⁶.

И так, как сказано выше, жизнь под старцем налагает некоторые обязательства, нести с покорностью и радостью то иго, которое на ученика возлагают. Да это и понятно. Ученик должен учиться и нести свое звание свято. Если же кто говорит о сладости слов Божиих, а сам не вкушает ее, то этим показывает только то, что она горька. Не горько ли это слово: »Аще кто хочет по Мне идти, да отвержется себе, и возьмет крест свой и по Мне грядет« (Мф. 16:24)? А если оно сладко, то зачем тогда такой ученик (нерадивый) отвергает его, желая исполнить свою волю? Кто говорит, что он знает путь в какой либо город, и однако спрашивает другого об этом пути, тот или презирает его, или насмехаясь искушает других. Если кто знает путь и не хочет идти по нему, то такой подвергается осуждению, как весьма нерадивый, если же кто покажет брату путь, а сам вознерадит идти по нему, – будет виноват. Жалкое зрелище представляет тот, кто хочет совершенно узнать путь, но не идет с знающими его совершенно, – он никогда не достигнет града Небесного! Дело по истине страшное. Что же нужно для того, чтобы избежать этой гибельной участи? »Оставь воль свою позади себя, и смиряйся в течении всей твоей жизни, и спасешься«, – отвечает Великий Варсануфий¹⁹⁷.

Если воля послушника находится всецело в руках, его старца, то, очевидно, всякое самочинное дело, как бы оно ни было мало, носит на себе печать тления и греха¹⁹⁸. "Поэтому и существует отеческое выражение: «не вопрошать старцев – есть великое падение души»¹⁹⁹. Такое устроение ученика (добродетель послушания) должно быть выдержанным во всех частях. Он (послушник) всегда должен быть одинаков, и слушаться своего духовного отца, как в одном деле, так и в другом. Если же он в одном случае исполняет волю старца, а в другом противоречит, то и в том, в чем слушает, оказывается исполнителем своей воли, и старец за него Богу не отвечает²⁰⁰. С другой стороны, данное послушание ученик никак не может оставить, хотя бы ему оно грозило смертью. Это неверие души, когда думается, что послушание не по силам. Нужно только с надеждою внимать делу Божию, и крепко надеяться на Его всесильную помощь, и Господь устроит все дела без нашего ведома.

Но подвизающийся не только не может противоречить в чем-нибудь старцу или оставить самовольно послушание, он не может взяться и за доброе дело, не спросившись у старца, и даже больше, не смеет попросить со своей стороны у старца взять на себя какой-либо подвиг, до тех пор, пока ему старец сам не укажет дела. Одному затворнику, попросившему у Великого Варсануфия начать подвиг молчания, последний так ответил: «Сын мой! Говоря: «Повели мне безмолвствовать несколько дней», ты просил кисло-сладкого, разумею оцта воли твоей и меда покаяния твоего, как достоверно знающий, что тебе полезно. Это-то и есть высокомудрие, тогда, как тебе следовало бы сказать: «наставь меня на путь Божий""²⁰¹. Но раз старец дал заповедь, ученик обязан исполнить ее в точности, и тогда вся тяжесть ложится на его руководителя. В противном же случае, если находящийся в повиновении поколеблет что-нибудь из заповеданного, старец уже за него не отвечает, и он сам дает за себя ответ в день судный²⁰². Но, конечно, это касается таких учеников, которые преступают заповеди своего духовного отца, по прозорству, самочинию. Когда же подвизающийся нарушит отеческий завет по немощи, то это не вменяется ему в великий грех, только пусть он спешит к покаянию и не предается нерадению, чтобы не сделалось с ним чего еще хуже прежнего. И пока он держится за своего старца, завет с ним и связь остается нерушимой²⁰³.

Но чтобы ученику не впасть в какое-либо прегрешение, иногда просто от неразумения ответа старца, потребна ему молитва к Богу, чтобы Он, Податель всех благ, даровал ему силу разуметь и исполнять ответы старца. Истинный старец и сам со своей стороны будет просить у Господа этой благодати для своего ученика²⁰⁴.

Все отношения ученика к старцу и обратно запечатлены тайной. Это и понятно. Разглашение ответов старца учеником может повести к соблазну братии, не потому, чтобы они были предосудительны, а потому, что рассчитаны только на это отдельное лицо. Последнему старец дал может быть какое-нибудь снисходительное правило ради его немощи. Да обыкновенно так, именно, и бывает. Впоследствии же когда ученик укрепится, изтрезвится от омрачения греховного, по молитвам святых, придет в устроение приличное монахам, тогда и опять услышит от старца полезное ему²⁰⁵. А братия, не зная устроения брата, услыхавши о чрезвычайных послаблениях, данным ему старцем, может соблазниться, приняв их за общее правило. Это так важно (ведь в противном случае, нарушается заповедь Христа: аще кто соблазнит и проч.), что Сам Бог иногда исправляет видимо погрешения окормляемого. Иногда Он наказывает брата, разгласившего отеческие советы и заповеди, например, борьбой помыслов. Так именно, случилось с И. Миросавским, который нечто объявил из того, что старец заповедал ему никому не объявлять, и за то впал в искушение. Вот и ответ Великого Варсануфия объясняющий все дело: «Вникни, откуда возникла в тебе борьба помыслов, утеснивших тебя скорбью, если не от измены, т.е. от преступления заповеди моей. Многократно заповедовал я тебе не объявлять никому сказанного за тайну, а ты разгласил это многим. Разве, я Христос, Который, когда запрещал никому не говорить о делах Его, тогда-то более и разглашали о них народу и всем. Путь Христа, со многою кротостью и тихостью пришедшего на спасение людей, состоит в том, чтобы не уязвлять помыслов ближнего. И если человек не будет подобен крупице, он не сможет жить с людьми²⁰⁶. Но иногда старец запрещает рассказывать ученику не потому, что наставления его слишком снисходительны, а наоборот, вследствие того, что они обещают ученику такие блага, которых не достойны окружающие. »Радуйся о Господе, и паки реку: радуйся« (Фил. 4:4), пишет в другой раз Великий старец тому же Иоанну Миросавскому, после того, как объявил ему о тех чрезвычайных дарах, которых он сподобится чрез его молитвы впоследствии. «Никому не поверяй тайны сей, ибо написано: и явишася им яко лжа глаголы сии (Лк. 24:11), поскольку, кто не имеет твердого сердца, не может понести сего²⁰⁷.

Теперь обратимся к самому послушанию. Какой бы характер последнее не носило, оно никогда не может препятствовать и задерживать дело спасения. Что может быть опаснее для ново-начального монаха деятельности, требующей близкого обращения с людьми, широкого круга знакомств, предоставляющей человеку несколько большую относительно свободу в действиях, некоторые права полномочия и власти. Опасны такие послушания в том отношении, что, находясь в них, легко подпасть тщеславию, или приобрести свободу в обращении, которая есть мать всех страстей. Молодому монаху гораздо полезнее пребывать в более низких послушаниях, где все бы его смиряло, наводило на самоукорение, приобучало волю отсекать и свои пожелания, учиться у других, а не поучать и властвовать над другими. Все это действительно хорошо, и обычный путь спасения инока должен быть, именно, таков. Но если бы он рисовался и чертами некоего «властительства», все же совершенствование монаха может идти с одинаковым успехом сравнительно и с первым случаем. Прекрасным примером послушания с «властительством» (выражение Аввы Дорофея) может служить в нынешнее время послушание «ученого» монашества. На последнее теперь со всех сторон сыплются нарекания с «правой» и «левой» сторон. Одни говорят, что не может быть особой разновидности монаха «ученого», что дело инока, какого бы то ни было, есть только собственное спасение (так называемый трансцендентальный эгоизм), другие, наоборот, хотят монастыри обратить в учреждения филантропического характера, а монахов, выразимся словами древнего философа, в «общественное животное» (ζῷον πολιτικὸν), к которому очень пристанет тогда, говоря в чисто отеческом духе, параллель из Пс. 48:21.

Не разбирая этот вопрос по существу, потому что уже об этом говорили довольно и продолжают еще говорить, хотя безрезультатно (это и понятно – «душевен человек не приемлет яже Духа Божия, юродство бо ему есть», и даже более, «не может разумети зане духовне востязуется», а если допустить, что одна из спорящих сторон имеет Его, а это несомненно, потому что основывается на духе всего тысячелетнего опыта св. отцов, то, конечно, другая сего не востязует. (1Кор. 2:14–15), не касаясь, повторяем, этого вопроса по существу, скажем только что, если бы монах волею судеб человеческих, и Смотрением Божиим, и назначен был на послушание, носящее общественный характер, ему нечего отчаиваться в своем спасении. Суета жизни, вращение в обществе никак не может захлестнуть в свой водоворот внимательного к себе инока. Если он будет поверять свою совесть и поступки вопрошаниями старца, то он останется и «в непогоде тих». Но опять-таки только при условии, как бы это не казалось анахронистичным (ведь 20-ый век), если он сам не ищет этого послания и держится «окормления» старческого²⁰⁸.

Все предыдущие рассуждения, конечно, были бы не на тему написанными, если не было бы в обители Аввы Серида случая и послушания, аналогичного тому, которое несет иногда наше «ученое» монашество. Мы разумеем «окормление» преп. Дорофея у Великого Варсануфия.

Авва Дорофей, как известно, получил в миру широкое светское воспитание и образование, был к тому же и состоятельным человеком. По поступлении в монастырь Аввы Серида, к тому времени только что начинавший обустраиваться, он выстроил на свой собственный счет больницу, которой там не было, и был сделан чрез некоторое время ее смотрителем. Каково было послушание последнего, и как чувствовал себя в нем молодой Авва Дорофей, мы уже выше видели. Используем теперь этот случай, прибавив несколько новых черточек, применительно к нашему положению. Разбираясь в нем мы видим, что 1) послушание общественного характера дается Господом, именно, промыслительно, при том по силам человека, и на всяком другом месте, как это ни странно, он потерпит вред и что 2) спасение и внутреннее делание монаха могут при этом послушании идти обычным порядком (хотя и не без препятствий; но где их не бывает?). Раскроем это конкретно.

Авва Дорофей боялся читать книги медицинского содержания и заниматься фармацевтикой (εἰ ὀφείλω ἀναγινώσκειν ἰατρικό (seil. βιβλία) τινα, καὶ ἐπιτηδείειν αὐτὰ δι’ ἐμαυτοῦ), потому что эти занятия рассеивали его ум и надмевали (περισπώντων τὸν νοῦν --- μήπως καὶ ὡς μὴ νήφοντί μοι). Вопросивши Великого старца, получил ответ: «Так как мы не пришли еще в совершенство, чтобы вовсе избавиться от пленения страстей, то лучше занятия врачебные, нежели страстные. Врачебное искусство не препятствует человеку быть благочестивым, но заниматься им, как рукоделием (ὡς τὰ ἐργόχειρα), для пользы братии»²⁰⁹.

Затем преп. Дорофей очень смущался тем, что, находясь целый день в занятиях в больнице, он не мог, как бы ему хотелось, заниматься Иисусовой молитвой (памятью Божией). Но св. Варсануфий и здесь его утешил. Замечательно образны, красивы и убедительно-успокаивающие его слова: «Многие всегда слышат о каком-либо городе и им случается войти в него, не зная, что он тот самый город. Так и ты, брат, целый день проводишь в памяти Божией и не знаешь того. Иметь заповедь и стараться сохранять ее – в этом заключается и повиновение, и память Божия. Справедливо сказал тебе брат Иоанн: «оденься прежде листьями, а потом, когда повелит Бог, принесешь и плоды». Если не знаешь полезного, то последуй знающим». В конце святой старец с приятностью замечает: «ты не малую пользу получаешь от занятия, на которое жалуешься»²¹⁰. Однако кто-нибудь может сказать, как и преподобный Дорофей это сделал: «вы говорите, исполнять послушание есть (вменяется) уже и память Божия; это хорошо, но все-таки самой-то Иисусовой молитвы нет, а другой в ином месте, менее рассеянном, ее имеет». Итак, интересно знать, можно ли иметь и самую молитву в таком ответственном послушании? Великий Варсануфий отвечает и на это: «Каждый может сохранять ее (Иисусову молитву)», – говорит он, – «по своей силе»²¹¹. Но несмотря на все эти поучения святого старца Авва Дорофей все-таки был неспокоен: ему все казалось, что управление больницею, как своего рода «властительство» (в подлиннике рельефнее оттенено то, чего боялся Авва Дорофей: αὐθεντία – самовластие), может подать ему повод распустить себя и поэтому ему полезнее, может быть, было бы побыть в более низких (παπεινοτέρου т.е. которые приносят более смирения) послушаниях На это ему Великий Варсануфий в последний раз дает сильный ответ: «Выслушай, брат, и будь уверен о Господе, что, когда мы поручили тебе оное дело, рука наша и сердце наше с тобою, точнее же сказать – рука Бога, умоляемого нашими молитвами о спасении души твоей и о том, чтобы Он укрепил тебя в душе, даровал тебе успех и покрыл тебя в нем. Ты не иначе можешь спастись, как только через это послушание. Не бойся, ибо Господь, поставивши тебя на сие дело и устроит оное, и мы разделяем с тобою попечениe. Да не прельстит тебя диавол под видом добра, как сказано: благими словесы и благословением прельщают сердца незлобивых (Рим. 16:18). Тот, Который поставил тебя на это дело, есть все. Он сказал ученикам Своим: се, Аз посылаю вас (Мф. 10:16) и еще: се, Аз с вами есмь (Мф. 28:30). Не бойся, и ни мало не смущай себя сомнениями о больнице, унывая от забот, сопряженных со властью. Если уразумеешь написанное тебе, то будешь спокоен. Только себе ты должен внимать по силе твоей»²¹².

После всего этого становится ясным, в чем заключается сущность, гвоздь спасенья. Это, именно, в послушании, отсечении своей воли, старчестве. Совершенно неважно, в каком веке живет человек; на чем он ездит (теперь, может быть, скоро можно говорить всем, на чем он летает); что представляет из себя его одежда – опоясание из листьев (св. Петр Аф.) или цветную шелковую рясу (как у Иоанна Кронштадтского); неважно то, занимается ли человек научными занятиями (хотя бы экзегесисом) при электрическом освещении, или при лунном (как блаж. Иероним в Вифлеемской пещере), ест ли рукой или вилкой – все это неважно. Для спасения нужно только одно – предание себя всецело в руки и волю Божию («Сыне, даждь Ми твое сердце»); а предание это, как мы можем иначе совершить, как не в верясь беззаветно старцу? Он будет истинному послушнику вместо Бога (сравн. Исx. 4:16). Путь послушания самый краткий, и, единственно верный и надежный. Во всех других случаях подвижник отвечает сам за себя, а при послушании он и дело спасения возлагает на старца. Он совершенно беззаботен и беспечален²¹³. Если теперь мы мало видим монахов подвижников, то причина только одна, только в том, что нет хороших, надежных руководителей, а ново-начальные слабы по вере и больны самочинием, гордостью, самолюбием. Хочется и спастись, и не отказывать себе в своих пожеланиях, не нести скорбей. Но Христос прошел и достиг славы через Голгофу, нам оставль образ, да последуем стопам Его (1Петр. 2:21). И тот, кто поревнует о своем спасении и постарается держаться послушания, тот скоро преуспеет, потому что, «послушание», говорит Великий Варсануфий, и возводит на небо и npиo6ретши оное делает подобными Сыну Божию, Ему Слава во веки. Аминь²¹⁴.

§ 2. Плачь

Трудно спастись...

Со всех сторон осаждают человека искушения, от мира, плоти и диавола. Другой бы и желал подвизаться подобно святым отцам (конечно, подвигнутый смирением, а не гордостью) но не может, благодаря своему слабому телу сильно поститься, оставаясь без пищи по поскольку дней, класть многочисленные, по несколько тысяч поклоны, как это делали святые угодники Божии, хотя и подкрепляемые благодатью свыше. Если же человек обременен к тому же большими грехами, то он может и совсем отчаяться в своем собственном спасении, не имея сил нести труды покаяния. Что тогда ему остается делать?! Господь милосердый и здесь не оставляет грешника Своей помощью и указанием. В Св. Евангелии Он нам показал, какие роды бывают нищих. Есть нищие, которых Он ублажает («блаженны нищие духом»), потому что они отвергли все свое имение, т.е. все свои страсти и обнажились от них ради, именно, Его; такие поистине нищие и им принадлежит Царство и Блаженство. Но есть и другой тип нищих, не приобретших ничего доброго; им Господь угрожает, говоря: отъидите от Мене проклятии (Мф. 25:41). Если кто имеет такие стяжания и отягощается ими, то пусть скорое их отвергнет, чтобы пребывать без попечения. Другими словами, чтобы перейти в первую категорию из второй, (а это необходимо, чтобы не услышать оный страшный глас Господа), нужно только сбросить с себя греховное бремя. Пример этого показала нам блудница, которая слезами омыла ноги Спасителя (Лук.7:38), и получила прощение. Она же и показала, как это сбросить, посредством чего? Именно – слезами. И святые отцы, достигши самых верхов совершенства, сами всю жизнь плакали и других тому же учили. Слезами получили прощение грехов, слезами достигли и совершенства. Антоний Великий плакал всю жизнь, Арсений Великий от плача потерял все ресницы, и когда сидел за рукоделием, то на колени клал платок, потому что слезы градом постоянно катились из его очей, и смачивали весь платок. И это при конце уже жизни. И святой Великий Варсануфий, тоже плакал всю свою жизнь, и в этом полагал все спасение.

«Плач омывает всякого от грехов», – говорил он²¹⁵. Но настоящий плач приобрести нелегко. Плач характеризуется, по учению св. отцов, не слезами. Ведь, иногда случается, что человеку сказали колкое слово, ему уже делается обидно, и даже иногда он доходит до слез, но лишь только он попробует в эту минуту укорить себя, или перевести внимание на свои грехи, – слезы проходят. Тут только бы и плакать («сколько грехов у него, как он оскорбил Господа, даровавшего ему жизнь и все»), а слез нет. Ясное дело, что плач у такого человека диавольский, из самолюбивого чувства, что задели его «самость», а не по Богу. А если он пытается скорбеть о своих грехах, то сердце его остается жестким, и он не может выдавить из глаз ни росинки слез. Плач великое и трудное дело, и слезы, истинные слезы, плод долгого поста, послушания и подвижничества, есть исключительно дар Божий. Это не мягкосердечие сердобольных или нервных людей при виде людского бедствия или равным образом пораненного пальца. Наоборот, настоящего делателя плача на первых ступенях показывает жестокое и окаменелое сердце. И не то ценно, что человек от природы мягкосердечен, а то, когда он, будучи лукавым и холодным, размягчит свое сердце постоянным размышлением о страшном суде и вечном стыде, поучением в св. Писании, а главное и единственно, можно оказать, посредством – отсечения своей воли. С этого надо начинать. Плач необходим для спасения, но подойти к нему можно только через послушание. Находясь посреди других человек отсекает свою волю, не обращает внимания на чужие грехи, и приобретает таким образом плач. «Потому что чрез это собираются его помыслы и, собираясь таким образом, рождают в сердце печаль по Богу (2Кор. 7:10), а печаль эта – слезы».

Таким образом «не плач происходит от слез» (как у нас это в общежитии понимается), «а слезы от плача»²¹⁶. И так, чтобы приобрести плач, нужно отвергнуться себя и взять крест свой (Мф. 16:24). «Отвергнуться же себя и взять крест свой», – говорит Великий Варсануфий, – значит: отсекать свою волю во всем и почитать себя за ничто»²¹⁷.

Таково в кратких чертах (только характерных) раскрытие второго этапа на пути ко спасению для инока, каковое делание представляют из себя – плач, смирение («почитание себя за ничто»), самоукорение, одним словом, дела покаянного характера. Обратимся теперь к самому учению Великого Варсануфия о них. Вся цель подвижничества монаха, это очистить свое внутреннее греховное, самолюбивое, горделивое «я» от всякого оттенка самости. Он (монах) должен согреть свое холодное сердце слезами и плачем, покаянным деланием, укорением и бесчестием внутренним самого себя, и перенесением обид от посторонних. Тогда в его сердце будут воссияют проблески смирения. Но путь к нему, этому главному «драгоценному бисеру», который есть Сам Христос, только через послушание. (Вот почему мы и предпослали этому параграфу, параграф о послушании). Все эти, уже высказанные раньше мысли, неподражаемо сжато, точно, отчетливо и настойчиво (с клятвою) проводит Великий Варсануфий в одном ответе брату, спросившего его: «Сделай милость, скажи, как мне спастись»? – «Если ты истинно желаешь спастись, то покажи послушание самым делом, так сказать, отделись ногами твоими от земли, возведи на небо ум твой, и там да будет поучение твое день и ночь²¹⁸. Сколько имеешь силы, уничижай себя день и ночь, понуждаясь увидать себя ниже всякого человека. Это есть истинный путь, и кроме его нет другого желающему спастись о укрепляющем его Христе. Да течет по нему желающий спасения, да течет желающий, да течет желающий, – течет да постигнет; свидетельствуюсь в том перед Богом живым и хотящим даровать жизнь вечную всякому желающему ее. Если и ты желаешь, брат, трудись»²¹⁹.

Но в такое состояние, когда человек видит себя ниже всей твари, человек приходит не скоро, но после долгого труда. Достаточно с него будет, если он на первых порах ощущает свои грехи. Это уже будет одно говорить, что такой делатель находится на истинной покаянной дороге, потому что кто ощущает свои грехи, тот гнушается ими и всячески удаляется от них. А «ощущать грехи свои и просить помощи у отцов, чтобы их молитвами к Богу избавиться от грехов и ожидающих грешника мук», – говорит преподобный Варсануфий, – это уже и есть, часть покаяния"²²⁰. Однако одному человеку грешнику одними своими силами не отмолить всех своих грехов, и покаяние его принято, как должно, не будет, ему требуется, как вспомоществование, молитва святых. Ибо и Апостол говорит: «много может молитва праведного споспешествуема» (Иак. 5:16), т.е. когда Святой и Праведный молится за грешного то и грешный, по силе своей, должен содействовать молению Святых покаянием; будучи сам собою недостаточен к уплате долгов своих, он приносит малое, а молитвы святых – многое. Это все равно, как бы, например, кому-нибудь надобно перенести десять мер пшеницы, а он не может понести и двух, но найдет богобоязненного человека, который понесет за него девять мер, а ему оставит одну только²²¹, и таким образом дает ему возможность спастись и предохранить его от разбойников, которые могли бы убить его на пути. Тоже самое бывает и здесь. Можно еще и другой пример привести для лучшего выяснения вышесказанного. Возьмем в пример человека, который должен другому сто золотых монет. Когда заимодавец напомнил ему об отдаче долга, он, чтобы выйти из затруднительного положения решил перезанять и для этой цели пошел к одному благочестивому и богатому человеку и просил его из любви дать ему, сколько может. Богатый же будучи человеколюбив и видя скорбь его, сжалился над ним и сказал: «Брат, что у меня есть, отдам за тебя, и ты освободишься от своей расписки». И так от должника уже зависит постараться дать немногое и избавиться от многого, потому что доколе тот милосердый человек не увидит, что он принес 10 золотых монет, то усомнится дать сам 90, зная, что заимодавец не возвратит расписки, пока не получит полных ста, которые он отдавал в долг. Точно также и грешник за малые свои труды и великую помощь святых получает милость от Бога. Но сам хотя и мало, но все-таки он должен делать. Если человек сам не потрудится, по силе своей и не присоединит собственного труда к молитвам святых, то никакой не получит пользы, от того, что святые будут за него молиться. Это и понятно, если они будут и, поститься и молиться, за него, а он будет сластолюбствовать и вести себя беспорядочно, то какой толк и какую пользу принесет молитва их о нем. Об этом именно, и говорит, ведь, Писание: «Един созидаяй, а другой разоряяй, что успеет более? Токмо труд» (Сир. 34:23). С другой стороны, если бы можно было, чтобы тот, о котором молятся святые, спасался, ни мало не внимая себе, то что препятствовало бы святым спасать таким образом и всех грешников мира²²². Нет, человек отягченный грехами и сам должен приложить старание к очищению своих страстей, и сам должен слезно молить Господа о своем спасении и прощении беззаконий. Он должен возлюбить для того плач всем сердцем своим²²³, и последний приведет своего делателя в смирение. А смирение уже не падает, а воздвигает от падения тех, которые его имеют. Это такое оружие, без которого нельзя возделать плодоносную землю своего сердца; оно искореняет все плевелы с поля Владыки и подает благодать обитающим в нем.

Но плач, который человек приобретает, всегда ли имеет одну и ту же ценность, всегда ли он бывает по Богу? На это нужно сказать отрицательно. Бывает плач неистинный, «видимость» только настоящего плача. Характерной чертой такого плача является его непостоянство: умиление, которое человек имеет то отходит, то приходит, «Истинный же плач, соединенный с умилением», – говорит Великий Варсануфий, – «бывает рабом человека, постоянно ему подчиненным, и имеющего оный не одолевает брань»²²⁴. Такой плач заглаживает все прежние согрешения и омывает все скверны. Так как он обыкновенно соединяется с непрестанной Иисусовой молитвой, то постоянно охраняет человека именем Божиим и изгоняет смех и рассеянность. Приобретший его человек проводи время в непрестанном сетовании о своих грехах, и плач этот является для него щитом, отражающим все разженные стрелы диавольские (Еф. 6:16). Имеющий его вовсе не уязвляется бранью, если бы он находился и среди людей, и даже с блудницами²²⁵. Блажен тот человек, который приобрел таковую добродетель, она уже неотступно пребудет с ним до конца его жизни, и будет вести за него брань²²⁶. Но чтобы достигнуть сего, для этого нужны известные условия, именно, как мы уже не раз говорили, отсечение своей воли. Требуется от подвизающегося удалить помысел от каждого человека, тогда он сокрушается и умиляется. «Умри для всякого человека», – говорил святой отец, – «если поистине хочешь оплакивать грехи свои»²²⁷. Недаром преп. мать Сарра сказала: «если буду желать угодить всем людям, то придется каяться в дверях их», да и Апостол говорит: «аще бых человеком угождать Христов раб не бых убо был» (Гал. 1:10).

Вторым условием для стяжания плача является непрестанное памятование о своих прегрешениях, перенесение обид и скорбей, одним словом – путь уничижения. Человеку, желающему стяжать плач, не к лицу уже заниматься разрешением догматических проблем и различных богословских вопросов²²⁸. На это особенно указывал Великий Варсануфий, такие мысли особенно он старался внедрить в сознание своих духовных чад. Достаточно прочесть начало его ответов некоторым братьям, спрашивавшим его разрешения и объяснения каких-либо догматических вопросов, чтобы видеть, как святой старец скорбел, видя их непокаянное настроение. И хотя преподобный всегда отвечал и разъяснял вопросы, чтобы не оставить, в темноте душу вопрошавшего, но никогда не мог скрыть того, как больно его сердцу такое их поведение. «Брат!», – отвечает великий святой одному иноку, увлекшемуся богословскими вопросами, не касающимися учения о страстях, – «брат, увы и горе роду нашему, что мы оставили и что исследуем, о чем стараемся, и обо что претыкаемся? Оставили мы правые пути и хотим идти по стропотным, чтобы и на нас исполнилось слово Писания: »горе оставляющим пути правая, еже ходити в путех стропотных« (Притч. 2:13). Поистине, брат, я оставил плач о самом себе и плачу о тебе; во что ты впал? Перестал я плакать о грехах моих и оплакиваю тебя, как сына моего»²²⁹. «Время дано нам для того, чтобы исследовать наши страсти, плакать и рыдать о них»: говорит преподобный в другом месте²³⁰.

Дело в том, что занятие вопросами отвлеченно-богословского характера, надмевает человека, дает повод ему считать себя за «нечто» что он что-нибудь значит. Тогда как размышление о своем греховном падшем состоянии, анализ своих страстей, приводит в глубину смирения, низводит человека в его собственном мнении в разряд ниже самих скотов, и даже бесов. Поэтому и Великий Варсануфий, когда советует не заниматься чтением догматических книг, потому что они возносят ум горе, но лучше поучатся в словах старцев, которые смиряют ум долу, то поступает так не потому, что хочет, уничижить и унизить самые книги и богословские вопросы, но лишь дает совет, сообразуясь с устроением ученика. Когда последний выходил из того периода, в который ум его еще колебался и надмевался, то преподобный старец сам возводил его к богословию. Таковому уже нечего было бояться, он достиг небурной пристани, приобретал смирение.

Но что такое смирение? Что представляет из себя эта величайшая добродетель, начало которой полагает плач здесь на земле, а конец заключается непрестанным радованием в Боге. Самого состояния, в которое душа приходит от смирения, никто не мог объяснить разве только от дел сама душа может несколько научиться сему. Самый же путь и частичное, как бы внешнее раскрытие добродетели смирения Великий Варсануфий показывает. «Смирение состоит в том, чтобы считать себя землею и пеплом на деле, а не на словах только²³¹, и чтобы говорить: кто я такой? И кто считает меня за что-либо? Я ни с кем не имею дела», – говорит он²³². Но как может чувствовать себя землею и пеплом и грешнейшим паче всех разбойников и прелюбодеев человек, сотворивший все заповеди Господни, этого передать на словах святые отцы не могли. Они учат, что это можно узнать только на опыте. Путь же и средство, которыми это состояние достигается святые отцы раскрыли. Все они обыкновенно начинают в этом случае с того, что отсылают учеников своих и вопрошающих о смирении к словам Самого Иисуса Христа²³³. Поступал таким же образом и Великий Варсануфий. Когда один инок спросил у него, как приобрести смиренномудрие, то последний ему ответил: «Брат! Господь научил нас, как стяжать совершенное смиренномудрие, говоря: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11:29). Если и ты хочешь приобрести совершенный покой, то знай, что претерпел Господь, и ты претерпи и отсекай во всем волю свою. Сам Спаситель сказал: снидох с небесе, не да творю волю Свою, но волю Пославшего Мя Отца (Ин. 6:38). Совершенное же смиренномудрие состоит в том, чтобы сносить укоризны и поношения, и прочее, что пострадал Учитель наш Иисус»²³⁴. Смиренный должен, по словам того же святого, подобно «Иову пить поругание, как питие» (Иов. 34:7)²³⁵, и если хочет избавиться от скорбей и не тяготиться ими, должен ожидать больших²³⁶.

Итак, если человек хочет спастись, и преуспеть, он должен сохранить две заповеди, должен приобрести две добродетели прежде всего; крайнее смирение и послушание во всем. Эти два дарования – искоренители всех страстей и насадители всяких благ²³⁷. Господь говорит: вселюся в смиренных (Ис. 57:15, по евр. Тексту). Следовательно, как может какая-нибудь страсть, что-либо вражеское поселиться там, где враг видит живущего Господа. Злодеи, ведь, не являются туда, где находятся судилища правителей. С другой стороны – желающий спастись не должен иметь своей воли, потому что чрез это он приобретает плач, а чрез него приходит и в совершенное смирение. «А смирение делает человека селением Божиим», – говорит преподобный отец. От вселения же Божия в человека изгоняются лукавые демоны и начальник их диавол с постыдными их страстями, и человек делается храмом Божиим, освященным, просвещенным, очищенным и исполненным всякого благовония, благости и радости. Человек сей делается Богоносцем, даже более – он бывает Богом, по сказанному: «аз рех, Бози есте и сынове Вышняго вси» (Пс. 81:6)²³⁸.

Таким образом, все дело спасения состоит в том, чтобы смирить свои помыслы. Тогда Господь откроет нам духовные очи, чтобы видеть истинный свет, и мы будем в состоянии сказать: «благодатью спасен я о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему слава во веки. Аминь».

§ 3. Иисусова молитва (

Περὶ

τῆς

ἀδιαλείπτου

μνήμης

)

«Монах», – где-то говорит свт. Феофан Затворник, – «есть тот, для которого существует только Бог, да он в Боге». Это действительно так. Но чтобы достигнуть этого состояния монаху нужно многое и трудное, именно, очиститься от постыдных и непостыдных (если только такие есть) страстей. Господь обитает только в чистых. Блаженны, сказал Он, чистые сердцем, потому что они Бога узрят (Мф. 5:8). "Господь Бог наш огнь поядаяй есть (Евр. 12:29), и в общение с Ним не может войти ничто от скверны плоти и духа», – говорить преподобный Серафим Саровский²³⁹. Не то важно в подвижнической жизни, чтобы много поститься, молиться, поклонов много класть и т.п., а то, чтобы соблюдать чистое сердце. Амвросий, Оптинский старец, говаривал часто, желая подчеркнуть правильность этой мысли и необходимость согласования с нею всего поведения нашей жизни: «Бог сказал, Сыне, даждь Ми твое сердце, а не ноги». Духоносные древние отцы, водимые Самим Господом, хорошо понимали этот закон подвижнической жизни, и потому, хотя несли и громадные телесные труды, однако все дело полагали во внутреннем духовном делании. По их мнению, лучше монаху поесть в келье мяса, чем обратить на себя внимание всего общества братии, вкушающих вареное, едой простого куска хлеба с солью²⁴⁰. Ничто не должно омрачать сердце инока, даже чужие смущения и соблазн. Поэтому и кажутся удивительными те случаи, когда окружающие не видят в известном лице чего-нибудь «подвижнического» – худостного одеяния, долговременного пребывания в храме, каких-либо особых постов и проч., но в тоже время воочию убеждаются в его святости и близости к Богу (Иоанн Кронштадтский). Особенно много подобных случаев было во время расцвета монашеской жизни.

В Отечнике рассказывается такой случай. Скитский (пресвитер) иеромонах настоятель одной из четырех церквей египетского скита, провел по случаю, ночь у некоторого старца. Увидев подвижническое жительство старца и учеников его, пресвитер спросил его: «Имеете ли какие откровения от Бога?». Старец отвечал: «не имеем». Тогда пресвитер оказал: «мы совершаем непродолжительные молитвословия, и Бог открывает нам все тайны, а вы несете такой подвиг бдения, пощения, безмолвия, и говоришь, что Бог не открывает вам никаких тайн; это оттого, что вы питаете греховные помышления в сердцах ваших, они отлучают вас от Бога, и Бог не открывает вам тайн Своих. Отцы, услышав это удивились и говорили друг другу: скверные мысли отлучают от Бога"²⁴¹.

И так      все дело в частоте сердечной. Но как приобрести эту совершенную добродетель? Ведь, одни внешние подвиги не могут дать непорочного сердца; очевидно, что нужен труд внутренний, строгий надзор над самим сердцем, чтобы в него не входило ничего нечистого. Но где опять взять человеку силы для непрерывного бодрствования и для самого отгнания помыслов мира и диавола. Святые отцы древние и новые такое средство находят в непрестанной молитве. Общий их голос выразился и в церковном самосознании – ново-начальному дается при пострижении «вервица» с всегдашним обязательством поучения и пребывания в Иисусовой молитве. Эта «вервица» называется «мечом духовным» в чине пострижения, как прогонительница злых духов, невидимых врагов монаха. Непрестанная молитва самое сильное и самое удобное средство, для стяжания всякой добродетели и привлечения милости Божией. «Она есть царица добродетелей», – говорит один святой (кажется Петр Дамаскин). Посредством нее можно приобрести и все прочие добродетели, и дарования. «Конечно, всякая добродетель, творимая ради Христа», – говорит преподобный Серафим Саровский, – «дает благодать Духа Святого, но более всего дает молитва, потому что она как бы всегда в руках наших, как орудие для стяжания благодати Духа. Захотели бы вы, например, в церковь сходить, да либо церкви нет, либо служба отошла; захотел бы нищему подать, да нищего нет, либо нечего дать; захотели бы девство соблюсти, да по сложению вашему или по усилию вражеских козней, которым вы по немощи человеческой противостоять не можете, да сил нет этого исполнить; захотели бы и другую какую-либо добродетель ради Христа сделать, да тоже сил нет, или случая сыскать не можно. А до молитвы уже это никак не относится: на нее всякому и всегда есть возможность,– и богатому и бедному, и знатному, и простому, и сильному, и слабому, и здоровому, и больному, и праведнику и грешнику»²⁴². Так учили святые отцы всех времен. Но нужно сознаться, что делание это труднее всех прочих, и потому с упадком вообще монашеской жизни прежде всего пало и оно. Редко теперь можно где найти делателя Иисусовой молитвы – особенно истинного. Иисусова молитва признается (конечно, практически) ныне только нормальной обязанностью, именно, налагаемой при пострижении, для новоначальных же она terra ineognita.

В древности же она была жива и действенна и сильно распространена среди иноков. Были без сомнения, и случаи прелести и исключения из этого истинно-монашеского делания, но вообще надо признать, что-то было время молитвенников. Тогда в киновиях это делание было одной из необходимейших, как и быть должно, обязанностей и добродетелей. Так было и в монастыре Аввы Серида. Очень немного прошло времени с тех пор, как преп. Дорофей поступил в киновию последнего, а он уже писал к Великому Варсануфию научить его Иисусовой молитве. То же самое рассказывается про блаженного Досифея: в сказании о нем говорится: «он имел всегда и память Божию, ибо Авва Дорофей заповедал ему постоянно говорить: Господи, Иисусе Христе, помилуй мя»²⁴³. А он прожил, ведь, в монастыре и всего 5 лет. Отсюда можно заключать, насколько это делание предпочиталось и имелось в виду в аскетической жизни древних Киновий, если духовные отцы и старцы заповедовали его своим ученикам. Это и понятно. Иисусова молитва, сказал однажды преп. Серафим, (особенно, если творить ее чрез ноздряное дыхание с сомкнутыми устами), «есть бич против плоти и плотских похотей». А последнее-то и всего более беспокоит молодых, особенно, когда они по своим обязанностям находятся среди шумного света и мира. С подобного случая, именно, начинаются Ответы Великого Варсануфия о молитве.

Известный уже нам, Иоанн Миросавский перешедший в Киновию Аввы Серида из обители св. Саввы Освещенного, первое время своего пребывания в Киновии часто отлучался из нее по монастырским делам: то собирать запас для рукоделия, то ради других потребностей. Отлучками этими пользовался диавол, как поводом к брани. Иногда он нагонял на него страх перед пустынностью тех мест, которые приходилось ему посещать, иногда беспокоил его телесной бранью, когда он находился в миру. Особенно сильно тревожила его последняя. Великий Варсануфий, по дарованной ему свыше прозорливости, видя утеснявшую его скорбь, часто посылал ему письма, утешавшие Иоанна в находящих на него искушениях. Между прочим, в одном таком письме св. старца к Иоанну говорилось и об Иисусовой молитве; последняя была заповедана ему, как средство против блудной брани. «Внимай себе бдительно», – писал ему преподобный, – чтобы иметь всегда Бога перед собою, да исполнится и на тебе пророческое слово: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс. 15:8). От всей души своей простри руки свои к тому, что предстоит тебе, и всегда поучайся в оном»²⁴⁴. Вообще нужно сказать, что Иисусова молитва есть как бы огнь пожигающий не только действия страстей, но уничтожающий и их малые прозябения, сами лукавые помышления. Про них у подвижников находятся особые правила. Так первое слово и помысел, которые мы произносим, восстав от сна да будут обращены к Богу. Если же ум наш позволит себе чем-нибудь увлечься, то пройдет некоторое время, и нам нужно, со своей стороны, употребить известный труд и усилие, чтобы установить его прочно на Божественном, чтобы молитва Иисусова текла свободно. Если же сохранить внимание и первое движение мысли направить к Богу, то оно таковым, при навыке, и останется на целый день; особых усилий и напряжений, чтобы сохранить его не требуется. Не зная этого обстоятельства, один брат писал Великому Варсануфию: «Изъясни мне Авва мой – утром, в продолжение часа, а иногда и двух, нападают на меня помыслы, и не знаю, от чего это случается со мною. Далее он исповедуется и в самых помыслах, которые ему внушает диавол – последний показывает ему образ женщины (или чего-либо иного). Как это может быть, «потому что лицо заключается в самом том помысле, и помысел и лицо являются не отдельно одно от другого, а вместе»? Великий старец отвечал ему, что в том и другом случае требуется врачеваниe одно – Иисусова молитва. Когда ум его будет занят, тогда как бы не были разнообразны ухищрения врага, она разрушит все его козни, а имя Божие пожжет все его напасти. «Брат», – писал преподобный вопрошающему, – «когда кто-либо бывает празднен, то занимается приходящими ему помыслами. Когда же занят делом, то не имеет времени принимать их. И так с раннего утра держи жернов²⁴⁵ в своей власти, и будешь молоть пшеницу твою – хлебы в пищу. Если же соперник твой предупредит тебя, то вместо пшеницы будешь молоть им (жерновом) плевелы. На другой твой вопрос скажу: «Брат, лица, изображаемые живописцами, бывают нераздельны от красок; если же взять доску, на которой предварительно написано что-нибудь, то она в то же время не принимает уже более ни других лиц, ни красок. И так, освободиться от помыслов значит предварительно изобразить на доске твоей что следует»²⁴⁶. Другими словами, преподобный отец хочет сказать, что в уме и сердце должно быть изображено имя Божие, и тогда враг уже ничто не осмелится написать более.

Но пока Иисусова молитва не перешла в сердце, а представляет только устное делание, она не должна отнимать все время подвизающегося. Св. отец, по крайней мере, не советует (как это делали даже предпочтительные, некоторые старцы нашего времени) заменять ею келейное поучение в св. Писании и чтение Псалтири, т.е. положенное число кафизм. Надобно делать и то, и другое: немного того, и немного другого попеременно, по написанному: cия подобаше творити, и онех не оставляти. (Мф. 23–23)²⁴⁷.

Что касается о творении Иисусовой молитвы, то каждый по своей силе и мере может заниматься ею. Она требует только смирения²⁴⁸. Но, конечно, благодатное действие ее окажется не сразу. Умиление, сопутствующее этой молитве, на первых порах, то является, то снова проходит, оставляя своего обладателя в черствости сердца. И самое делание ее иногда один час проходит легко, свободно и безе труда, в другой же час – требует уже более или менее сильного напряжения внимания. Происходит такое непостоянство от забвения, которое в свою очередь рождается от нерадения²⁴⁹. Делатель всегда должен иметь покаянное чувство, вспоминая дела свои и то, как бывают судимы делающие подобное им, и страшный тот глас: идите от Мене проклятии в огнь вечный и проч. (Мф. 25:41). Если же и после этого будет продолжаться не чувствие, то никак не должно смущаться, потому что нередко такое медление бывает от Бога – на искушение человеку, претерпит ли он такую холодность. Затем особенно надо стараться, чтобы ум занимающегося Иисусовой молитвой, как говорят и теперь еще старцы, вникал в слова молитвы, т.е. чтобы он со вниманием их произносил и воспринимал в свою душу силу, заключающуюся в них (τὸ γρηγορῆσαι τὸν νοῦν οὐτοῦ εἰς τὰ ὑπ΄ αὐτοῦ λεγόμενα καὶ ἀναλαβεῖν εἰς τὴν ἐαυτοῦ ψυχὴν τὴν δύναμιν τὴν ἐν αὐτοῖς ἐγκειμένην)²⁵⁰. Но если бы даже и случилось развлечься и, через то, потерять умиление и теплоту, то унывать от этого не следует. Не развлекаемая молитва – удел совершенных. Новоначальному же следует подвизаться, пока не помолится без рассеяния, и насколько ему возможно, бодрствовать умом своим, чтобы не развлекаться. Если же он никак не может совладать с собою, то хотя в конце положенной «четки» (τῆς εὐχῆς) пусть укорит себя в сердце и скажет с умилением: «Господи, помилуй мя и прости мне все согрешения мои»! И он получит прощение во всех согрешениях и в рассеянности (τοῦ βἐμβασμοῦ) случившееся во время молитвы²⁵¹. Будет ли вникать ум подвизающегося в слова молитвы или нет, польза, во всяком случае есть, и потому ему никак не должно бросать молитву, если, как говорят часто: «нет расположения молиться». Это хитрость и внушение диавола. «Ведь все усилие и рачение у противника о том», – говорит Макарий Египетский, – «чтобы прейти ему в возможность, отвлечь ум от памятования о Боге»²⁵². Нет, каждому нужно заставлять себя молиться, если даже ему и не хочется этого делать, помня, что молитва есть труд до самой смерти. Пусть ты и не внимательно молишься, но не оставляй молитвы. «Хотя ты и не ощущаешь силы того, что произносишь, но бесы ощущают ее, слышат и трепещут», – говорит Великий Варсануфий. «Итак не переставай упражняться в молитве, и мало-помалу, с помощью Божией, не чувствие твое приложится в мягкость»²⁵³.

Но цель, стремление и все тщание монаха должно состоят в том, чтобы достигнуть состояния или, лучше сказать, получить дар непрестанной молитвы, творимой в сердце. Но это дело требует больших трудов²⁵⁴ и, прежде всего, помощи Самого Господа. Он Учитель этой молитвы, недаром она и носит Его имя. Так как Господь наш Иисус Христос сказал: «просите и дастся вам, ищите и обрящите, толцыте и отверзется вам» (Лк. 11:9), то нужно молиться Самому благому Богу, чтобы Он послал Святого Духа Утешителя, и Тот, пришедши, научит подвижника всему и откроет ему все тайны. Его нужно взыскать себе в руководители. Он не допустит прелести (πλάνην) или рассеяния в сердце, не попустит нерадения и уныния, или дремоты в мысли. Он просветит душевные очи, утвердит сердце, возвысит ум. Ему нужно прилепиться всем сердцем, Ему веровать, Его возлюбить, потому что Он умудряет безумных, услаждает мысль, подает силу, чистоту, радость, правду. Дух Святой учит долготерпению в молитве и кротости, любви и миру. Итак, человеку нужно молиться прилежно, чтобы низошла на него благодать Святого Духа. Исполнившись Его, наши святые отцы прилепились к Господу совершенною любовью, взывая: «кто ны разлучит от любви Христовой» (Рим. 8:35). И отвечали сами себе: «ничто». Но это ступень духовного совершенства, когда человек предается всецело водительству Святого Духа – ступень уже преуспевших²⁵⁵. Начинать же молитву нужно с благословения своего старца, и начинать ее творить изустно. «Когда кто бывает наедине, то должен – молиться устами и сердцем, если же кто будет на торгу и вообще вместе с другими, то не следует молиться устами, но одним умом. При сем надлежит соблюдать глаза, для избежания рассеяния помыслов и сетей вражьих»²⁵⁶.

Но как бы молитва не творилась – сердцем ли, умом ли, делатель не должен возноситься помыслом, иначе ему грозит опасность впасть в прелесть. «Кто кроме безумного», – говорит Великий Варсануфий, – «превозносится, получая от кого-либо помощь? Мы же, как имеющие нужду в Боге, призывая имя Его в помощь на сопротивных, если не безумны, то не должны возноситься помыслом, ибо по нужде призываем и скорбя прибегаем»²⁵⁷.

На пути этого Делания подвизающемуся встречаются различные искушения и уловки со стороны бесов. Так, случается, что враги с хитростью дают сердцу на короткое время ощущать тишину для того, чтобы прекратилось призвание имени Божия, потому что им небезызвестно, что от призвания Его они обессиливаются. Зная это подвизающийся должен во время тишины, еще более понуждать себя в сем богоугодном делании, потому что есть молитва, a Писание говорит: «непрестанно молитесь» (1Солун. 5:7).

Если человек правильно подвизался, то через известное Богу время, молитва Иисусова потечет у него, наконец, непрестанно – по вышесказанным словам Писания. Тогда ест ли он, лежит ли он, спит ли он, молитва у него в сердце деется. И Господь его слышит во всякое время дня и ночи, хотя бы такой человек был недвижимо на постели от болезни. В этом случае Великий Варсануфий, для примера, пользуется известным поступком пророка Моисея. Когда евреям надлежало освободиться из Египетского рабства, они терпели великую скорбь и тесноту, находясь между морем и варварскими руками. И несмотря на знамения и чудеса, которые они видели в Египте, они забыли Бога, Сотворившего эти чудеса, и близки были к отчаянию в своем спасении, видя, что Фараон со всею своею силою хочет напасть на них. Один только Моисей остался среди них непоколебимым в уповании на Всесильного Бога. Но так как Господь близ есть всем призывающим Его во истине (Пс. 144:18), то, когда Моисей взывал от сердца «и дверь молчания лежала на устах его», Сердцеведец отвечал: «Что вопиеши ко Мне» и проч. (Исх. 14:15–16). Так все равно и здесь. Когда Моисей возопиет молча, т.е. ум будет бодрствовать и взывать, будет ли подвижник сидеть или лежать, то услышит Его Слушаяй тайныя сердца (Пс. 43:22). Если подвизающийся и будет спать, то сподобится исполнения на нем слов Писания: «аз сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5:2). «Итак, стоишь ли ты или сидишь, или лежишь», – говорит св. Варсануфий, – «пусть бодрствует сердце твое. Предавайся молитве непрестанно прибегая к Богу, днем и ночью, и тогда враги борющие душу, отступят постыженные»²⁵⁸. Сам св. отец обладал даром непрестанной молитвы в совершенстве. И что всего удивительнее, он молился непрестанно не только о себе, но и о своих учениках, духовных чадах. «А касательно молений, о которых ты написал в конце, ты должен быть доволен словами, написанными мною прежде, что я день и ночь непрестанно (ἀδιαλείπτως) молюсь о тебе к Богу», – писал он однажды Иоанну Миросавскому²⁵⁹. «Не посрами седин молящегося о тебе день и ночь», – писал св. отец некоторое время спустя тому же. Еще откровеннее и поразительнее слова Великого Варсануфия к преподобному Андрею. «Брат Андрей», – писал он ему, – «Бог знает, (следовательно – это истина!), что ни часа, ни мгновения ока (οὐκ ἔστι ῥιπὴ ὀφθαλμοῦ, ἢ ὢρα) не пройдет без того, чтобы я не имел тебя в памяти (ἐν τῷ νῷ – уме) и не молился за тебя»²⁶⁰.

Делание это – непостижимо для обычного познания человеческого, оно выше естества, потому что уподобляет человека Самому Богу. Есть и другое подобное по силе дарование у Великого Варсануфия. «Да будет же тебе известно, что как Бог наш не забывает миловать мир, так и я – любовь твою, молясь Богу ночь и день о спасении души твоей. Пойми же и то, что, когда ты идешь на служение общежитию, всякий раз, по благоволению Божию, идет с тобой и сердце мое». Относительно последнего, нужно сказать, что слова эти надо понимать не иначе, как в буквальном смысле, именно, что по непостижимой силе Божией преподобный отец был как бы сопутствующим своим духовным чадам на послушаниях (отображение вездесущия Божия). Дальше он говорит: «Никому не поверяй тайны сей, ибо написано: и явишася им яко лжа глаголы сии (Лк. 24:11), потому что кто не имеет твердого сердца, не может понести сего»²⁶¹. Что же касается первого дарования – непрестанной молитвы за других, то оно, как мы сказали выше, также непонятно для несовершенных, и об нем также есть заметка у св. отца. Один брат спросил Великого Старца: «если кто скажет мне помолись о мне, – что мне делать? Должен ли я всегда поминать его?» Святой отец ему ответил: «Когда кто скажет: помолись о мне, скажи в сердце своем: «Бог да помилует нас», и этого достаточно. А поминать его всегда – дело не твое, но совершенных, могущих молиться друг о друге»²⁶².

В чем же, наконец, состоит совершенная молитва? Где тот предел и край желаний для монаха при труде в делании Иисусовой молитвы? И это разъяснил нам Великий Варсануфий.

По его словам, молитва совершенная, состоит в том, чтобы беседовать с Богом, не рассеиваясь мыслями, собирая все свои помыслы и чувства. Человек входит в такое состояние тогда, когда умрет для всех людей, для мира и для всего, что в нем находится. И такой ничего не должен уже более говорить Богу в молитве, как только: избави меня от лукавого; да будет воля твоя (Мф. 6, 13, 10) во мне, и иметь в уме, что он предстоит Богу и с Ним беседует. Познает же он это, когда освобождается от рассеяния помыслов и видит, что ум его, просвещенный о Господе, исполняется веселия. Признаком же того, что человек «коснулся» совершенной молитвы, служит то, что он не смущается более, хотя бы и весь мир его оскорблял. Совершенно молящийся есть тот, кто умерщвляет себя миру и покою его²⁶³. Для него уже красоты мира не обольстительны, они для такого человека ничто. Он весь в Боге и Бог в нем. Тому слава во веки. Аминь.

§ 4. Благодарение

Знаменитый аскет и глубокий знаток святоотеческой литературы, не только ее буквы, но и самого духа, еп. Игнатий Брянчанинов, где-то высказал в своих сочинениях мысль, что у Великого Варсануфия особенно хорошо развито учение о благодарности. Замечание это, как нельзя более обнаруживает тонкость анализа этого епископа подвижника и его способность подметить у известного святого отца черточку, хотя с первого взгляда не бросающуюся в глаза, однако довольно характерную, чтобы при внимательном исследовании выделить его с этой стороны из среды других св. отцов, во многом с ним сходных. Действительно, Великий Варсануфий особенно хорошо, ясно и отчетливо развил учение о благодарении, поставивши его в ряд особо необходимых деланий монаха, а не уделяя ему обычного песта в ряду добродетелей. Да и этого, как отдельного, кажется не встречается в учениях св. отцов – аскетов. Великий Варсануфий, выражаясь современным языком, если это только будет позволено, восполнил этот пробел, пространно изложивши всю необходимость этого деланья.

Прежде всего св. отец хочет сказать, что благодарение для каждого человека в отношении к Богу является ничем иным, как обязанностью. Но несмотря на это Господь по сущей в нем любви отверзает для человека за это сокровища Своей премудрости и разума²⁶⁴. Благодарить же человек Бога должен за все, потому что благодарение ходатайствует о немощи пред Богом²⁶⁵. Желающий взойти вместе с Христом на крест должен быть сообщником и страданий Его, но он должен подвизаться приобрести благодарение к Богу, потому что, тогда только сила Вышнего осенит его, и он найдет желаемый покой²⁶⁶. Во всяком случае подвижник должен помнить, что раз он избрал путь Христов, путь страданий и креста, то путь этот не всегда одинаков: иногда он делается гладким, иногда на нем встречаются стремнины и горы, после же снова может начаться ровная дорога. Но так как Апостол говорит: «о всем благодарите» (1Сол. 5:18), то и должен тщиться исполнять это, хотя бы и пришлось изранить все ноги на тернистом пути²⁶⁷. «Благодари Бога за все», – говорит Великий Варсануфий, – «ибо в сем состоит духовная и душеполезная пища и покой»²⁶⁸. Если человек о чем-либо просит Бога и получает должен возблагодарить. Если молится о чем-нибудь и не бывает услышан, то опять-таки должен благодарить. Подвижник не должен уподобляться тому человеку, про которого один раз рассказывал Иоанн Mиросавкий. Этот человек шел однажды в церковь помолиться о ниспослании ему пищи, потому что был голоден, и ему нечего было есть. На дороге ему встретился некоторый из туземных жителей и позвал его к себе. «Обедай сегодня у меня, а потом пойдешь помолишься»: сказал он ему. «Молиться не пойду», – отвечал тот, – «потому что я уже получил то, чего шел просить у Бога»²⁶⁹. Не должен так поступать истинный инок, но будет ли он в скорбях, или в нуждах, или в утеснениях, или в болезнях и трудах телесных, за все, постигающее его, должен благодарить Бога²⁷⁰. Если случится монаху впасть в брань, и человеколюбивый Бог, по благоутробию Своему, облегчит ему ее, то и тогда он не должен, быть нерадивым, ибо он может пасть стремглав. Чтобы избежать этого пагубного обстоятельства он должен возблагодарить Господа, вспоминая от чего он избавил его²⁷¹, и тогда Бог покроет его и исцелит его язву. Опять подобным образом если подвизающийся сделает что-либо, или скажет, и помощью Божьей будет сохранен от греха, то по избавлении от него, он должен возблагодарить Господа, потому что это приводит в любовь Божию²⁷². Не передать человеку всего того, за что он должен возблагодарить Бога, в Троице славимого. Мы должны воздавать непрестанное благодарение Господу, как Спасшему и всегда Спасающему нас. Его благодарят Ангелы, премирные Силы, Небесные Воинства, Херувимы и Серафимы, благолепнейшими гласами непрестанно и немолчно взывая и вещая: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф и проч. (Ис. 6:3). Как не возблагодарить и нам Того, Которого небо – престол, а земля – подножие (Ис. 66:1). Которому служит вся тварь. Так возблагодарим Отца, потому, что Он помиловал мир и не пощадил послать Единородного Сына Своего, Спасителя и Избавителя душ наших (Рим. 8:32). Возблагодарим Сына, потому что Он смири Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Фил. 2:8) ради нас людей. Возблагодарим Святого и Животворящего Духа, глаголавшего в Законе, Пророках и Учителях, Который привлек Петра к покаянию, повелел ему идти к Корнилию Сотнику (Деян. 10), прославил его (Петра), дал ему власть воскрешать мертвых, как, например, Тавифу; Духа, всегда предупреждающего и сокрушающего сети вражьи для призывающих Его, по пророчеству Давида, который говорит: «сеть сокрушится, и мы избавлени быхом. Помощь наша во имя Господа, сотворшаго небо и землю» (Пс. 123:7)²⁷³.

Благодарение само по себе имеет большую силу в подвижнической жизни, и дело, за которое человек бы понес осуждение, будучи сопровождаемо благодарением приносит ему многую душевную пользу. Так один больной инок Серидовой обители телом и душой был вынужден, благодаря своему болезненному состоянию, принимать пищу, вопреки монастырскому уставу, по утрам и употреблять частое купание. Смущаясь своими поступками, он обратился с вопросом к Великому Варсануфию, прося его совета. Тот ему ответил следующее: «Я рассуждаю так: давать телу, по мере потребности его, действительно нужно; и благодарение в немощи избавляет человека от осуждения"²⁷⁴.

Благодарение, приносимое Господу в скорби и обстоянии имеет большую цену в очах Божиих. И если это не понимали духовные чада Великого Варсануфия, за то хорошо понимал это он сам. Вот почему он писал умилительные послания своим духовным сынам, уговаривая их приносить благодарность Богу, когда они сами не хотели этого сделать. Особенно замечателен в этом отношении следующий случай. В обители Аввы Серида захворал ново-постриженный инок. Это было первое искушение, так сказать, первое «боевое крещение» в борьбе с диаволом. Но молодой инок не мог вынести этого натиска, и готов быль дойти, до ропота на Бога. Он не понимал еще козней сатаны, не знал еще закона духовной жизни и брани, по которому первая победа над врагом расчищает путь для следующих; в противном случае, раз враг победит, то и заставит служить себе. Он еще не знал, что если бы он потерпел некоторое время, то увидел бы и милость Господню. Преподобный Варсануфий, желая направить его на истинный путь, между прочим, писал: «Сын мой! Прошу тебя, старец – юного, обветшавшего во образе иноческом (хотя и ничего не сделал благого) – ново-постригшегося. Да не будет вотще или напрасно произносима молитва: «Господи Иисусе Христе» (которую ему недавно при вручении четок, конечно, было заповедано произносить). Если с благодарением терпишь скорбь, то ты сделался сыном Богу, а когда ослабеешь, то будешь прелюбодейчищем"²⁷⁵. Такова сила благодарения. Она усыновляет нас Богу и со-делает причастниками св. Духа, потому что Последний, как сказал Великий Варсануфий преп. Андрею, подается ради благодарения²⁷⁶. Если человек не имеет подвигов, и смерть застанет его не успевшего принести плодов покаяния врасплох, то и тогда перенесенный предсмертные страдания с благодарением исходатайствуют ему жизнь вечную. Подтверждением этого является следующее событие из жизни св. Варсануфия.

Мирской брат Великого старца, будучи и сам уже стар, чрез посланного изъявил желание видеться с ним. Старец же ответил ему следующее: «Я имею брата Иисуса; если же, презрев мир, сделаешься иноком, тогда и ты будешь мне брат». Услышав это, тот ушел со многими слезами; но по некотором времени он опять пришел в обитель преп. Серида. Здесь он принял пострижение (отрекся от мира) и заболев водянкой (ἀσθενείᾳ σώματος περιπίσων καὶ ὑδροπ.πατέρας) чрез посланного просил у Великого старца молитв о своей болезни. Последний же ответил ему так: «Болезнь эта постигла тебя для того, чтобы ты не отошел к Богу бесплодным. Итак, если потерпишь и будешь благодарить Бога, то она вменяется тебе вместо подвигов, так как ты недолго пробыл в иноческом образе. Благодари же Бога, приведшего, тебя в такое состояние»²⁷⁷.

Но мы должны помнить, что если Господь и милостив к нам, и за наши ничтожные благодарения воздаст сторицею и больше, то все это делает исключительно по Своему милосердию и любви к нам. Мы же со своей стороны совершенно не можем отблагодарить его за все его милости, явленные к нам. Недаром св. Церковь поет: «Пение всякое побеждается спростретися тщащееся ко множеству многих щедрот твоих; равночисленныя бо песка песни аще приносим Ти, Царю Святый, ничтоже совершаем достойно, яже дал еси нам"²⁷⁸. И святой Великий Варсануфий сказал нечто подобное преп. Андрею: «Хотя бы и все волосы главы твоей были устами, они не могли бы достойно прославить и возблагодарить Бога»²⁷⁹. Это и понятно. Когда люди, создания ничего не значащие, прощают кого-либо совершенно или избавляют кого от великих скорбей, и такой благодарит их и объявляет об этом благодеянии всем, то тем более мы, которые всегда пользуемся благодеяниями Божьими, какими устами можем возблагодарить Того, Который сперва создал нас, потом даровал нам помощь на со-противного, сердечный разум, телесное здравие, свет очей, дыхание жизни и, что всего важнее, даровал нам место покаянию, и Тело и Кровь Свою во оставление грехов и к утверждению сердца. Если люди воздают и благодарят за чувственные и тленные вещи, то чем можем мы воздать Распавшемуся за нас. Человеку нельзя постигнуть того, в чем состоит достодолжное благодарение Богу от людей, особенно же грешных, потому что Он умер за них. И мы никогда не достигнем того, чтобы по достоинству отблагодарить Господа²⁸⁰, потому что какие гласы, какие языки, уста, сердца и помышления будут в состоянии воздать Ему требующее славословие. «Думаю, что и у бесплотных», – восклицает Великий Варсануфий, – «нельзя найти его, ибо Бог непостижим»²⁸¹!

Однако человек должен приносить Ему посильное благодарение устами и сердцем и исполнением Его заповедей²⁸², и Он по человеколюбию Своему, может сравнить это с двумя лептами евангельской вдовицы. Это нужно сказать в отношении грешных людей. Праведники же, будучи усекаемы и умерщвляемы, лишь более благодарят, по слову Апостола Павла: «о всем благодарите» (1Сол. 5:18), т.е. Бога. Тому слава во веки. Аминь²⁸³.

Пост, труды, бдения и другие телесные подвиги

Как часто можно слышать теперь такое сочетание фраз: «Он подвижник».., «Он постник».., конфиденциально передают другие, думая, что это, кроме их, никому не известно.

И тут же делается, хотя по неведению, но аляповатое заключение: «Святой»... А через некоторое время этот, новоявленный чудотворец иногда кончает жизнь свою самым погибельным образом. Да и еще при своей «аскетической» жизни такой «подвижник» иногда вовсе не ведет себя, как подобает истинному подвижнику, а похож скорее на волка, чем на овцу Христова стада. Но толпа ослеплена (часто вплоть до ее верхов)... Инстинкты ее все более и более становятся кровожадными и похожими на инстинкты той толпы, которая кричала во время цезарей: «pones et circenses». Она ищет во всем острого и терпкого, издерганные нервы требуют экстраординарного. Если человек мало-мальски благоговейный, то он обращает свою ревность на религиозные предметы и здесь, опять-таки, ищет «бросающегося в глаза». Как много людей старающихся, например, отыскать «хороших старцев».

И добро бы было если бы такие люди действительно хотели чему-нибудь научиться и к делу приложить те наставления, которые они получают. Нет, они заняты всем и ни чем в особенности. Если их спросить, зачем они ездят по старцам, они ответят: «Ах, какой духовный старец», оставляя за собою право понимания этого. «И таким образом, привыкши переходить от одного старца к другому», – говорит один св. отец, – «уже никогда не прекращают этого. Наоборот, начинают пытать, где есть какие столпники, затворники, безмолвники, и ходить к ним исповедоваться, тоже переходя от одного к другому, и теряя веру к каждому. Наконец, потеряв веру ко всем, делаются неверующими никому, и во всем безуспешными; и что бедственнее всего, подпадают общему осужденью и клятве»²⁸⁴. Поистине – жалкое зрелище! Но мы не хотим рассматривать этого явления ни со стороны виновности этих лиц, почему они так делают, ни с его (самого явления) стороны внутренней, но только обращаем внимание на его внешность, чем они прельщаются. И вот, в этом-то и заключается трагизм нашего современного «богоискательства» в специальном и общем значении (при индивидуальном спасении, которое более заметно, оно может выразиться в религиозную психопатию), что оно прельщается внешностью, блеском, ищет Господа «в Грозе и Буре» (можно принять за остроту, если это здесь желательно и позволительно), тогда как Он «во гласе хлада тонка» (3 Царств. 19:12). Мы не будем, конечно, говорить о значении «внешности» вообще в религиозном быту, насколько велик, выражаясь математически, ее коэффициент, но скажем, что в монашеской жизни она имеет большое «право гражданства».

Мы здесь, конечно, говорим не о лицемерии и ханжестве, но переходим к тому вопросу, с которого начали.

Неопытных, ново-начальных монахов особенно беспокоит «внешнее делание». «Постник», «подвижник» и «молчальник» и т. д. и т. п. можно услышать не только на устах не умеющего креститься нашего интеллигента, но и самих монахов, и при том ревностных. Это, конечно, понятно: поклоны, опущение очес долу, широкие кресты, бросаются в глаза, а внутреннее чувство не так сильно заметно, особенно если оно скрывается нарочито (как и поступают настоящие делатели)²⁸⁵. Но все это с другой стороны требует необходимого своего уврачевания. Устроение это, по учению св. отцов, носит ненормальный характер, потому что ведет к расстройству в духовной жизни. Сперва неопытный инок, увлекшись всеми этими внешними делами, может быть и будет ревностным, начнет поститься, молиться будет стараться навыкать безмолвию, даже послушанию      (если делает по самочинию; мнение Аввы Дорофея), то потом, неминуемо все это бросит. Это значит – не тем путем пошел. «Прежде возгрей в себе дух ревности, а потом налагай на себя и строгости», – пишет Святитель Феофан Затворник, – «Если же, не имея этой ревности, возьмешься за строгости, то не на пользу это будет. Немного еще продержишься в этой строгости, а потом ослабеешь и бросишь. И будет тебе еще хуже, чем было прежде. Это не значит, что строгости негодны, а только то, что надо все делать в порядке. Надо, чтобы все шло от сердца, от души, а не от показа». Но враг силен, и окрадывает «десными». И как борол ново-начальных полторы тысячи лет тому назад, так борет не смущаясь, что будет уличен, и теперь. Горе нам! Враг не стыдится запинать нас теми же самыми уловками, по тем же приемам, какими он запинал подвижников 6 века, а мы стыдимся причислить себя к категории монахов, полагающих цель в своем собственном спасении, и говорим, что в 20-ом веке начала иноческой жизни другие. Нет ничего обиднее, когда на вооруженного в воинские блестящие доспехи выходят с камнем в праще и убивают напевал! Но мы даже не имеем самолюбия Голиафа...

Диавол, как мы сказали «повторяется» на протяжении 7000-летней своей практической деятельности, и как он соблазнял иноков в обители Аввы Серида, так точно соблазняет и в любой нашей. Наше дело, следовательно, остается воспользоваться поучениями и наставлениями там живших преподобных отцов и приложить их к уврачеванию собственных ран.

Так как особенно благодарную почву для диавола в подвижнической жизни молодого инока представляет стремление его по скорее сделаться подобным своим отцам, а внешние подвиги к этому дают единственное и приличное средство («совсем как бы и настоящий подвижник»), то враг свои усилия и направляет на эту слабую в монахе сторону. Он его прельщает к тому, что мало в сущности полезно, как-то: спать сидя, или не класть подушки, каковые делания тоже, что мятва и кимин, и копр, и внушает оставить вящая закона (Мф. 23:23), т.е. чтобы угасить гнев иссушить раздражительность и повиноваться во всем. Сеют же демоны эти помыслы для того, чтобы привести в изнеможение тело инока, чтобы он впал в болезнь, и тогда поневоле потребовал бы мягкой постели и различных кушаний²⁸⁶.

Такое делание совершенно неправильное; лучше довольствоваться одним изголовьем и упокаиваться на нем со страхом Божиим и надлежащим образом удовлетворять всегда потребности тела, (напр. в пище), чем спать на голой земле, поститься и тщеславиться. Этим последним вовсе не подсказывается та мысль, что воздержание и пощениe ничего не стоят. Вовсе нет. Но если внутреннее делание по Богу не поможет человеку, то напрасно он трудится во внешнем. Потому что и Господь сказал, что не входящее в уста сквернить человека, но исходящее из уст (Мф. 15:11). «Ибо внутреннее делание с болезнью сердечною производит истинное безмолвие сердца; такое безмолвие производит смирение, а смирение делает человека селением Божиим»: говорит святой Варсануфий²⁸⁷.

Итак, внешнее делание нисколько не умаляется, но его должно совершать независимо от нравственных побуждений «по силе своей» (любимое выражение Великого Варсануфия). Это значит, что нужно все делать с рассуждением. Бог дал человеку разум для того, чтобы различать вещи. После труда, подъятого в пути, или после других тяжелых дел, естественно, человек не может сохранить тот же порядок, который соблюдает он в прочие дни, и потому должен оказывать тому небольшое снисхождение, например, если кто-нибудь обыкновенно ест в день 1/2 фунта хлеба (ἥμιτοι λίτρας), и по случаю труда прибавит немножко – одну унцию (μίαν οὐγγίαν), то он сделал «по силе своей» (τ. δύναμιν αὐτοῦ), потому что ему и нужно было съесть более. Подобным образом нужно соразмеряться и в других случаях. Кто, например, вставая с полуночи, отдохнет лишний час, по случаю труда, то также сделал по силе своей, потому что признак утруждения есть потребность успокоить себя немного, как было сказано, чтобы после опять бодрствовать по обыкновению²⁸⁸.

Что касается собственно устава о пище, какой нужно вести монаху, то здесь определенно ничего сказать нельзя. Все зависит от самой личности, которая хочет наложить на себя подвиг. Вообще же нужно сказать, что, по учению Великого Варсануфия, пост для монаха должен быть умеренный. Он должен прежде всего совершаться ради Бога, иначе потеряет всю цену. «Мы знаем», – говорит святой отец, – «что если кто соблюдая пост, примешает что-нибудь к нему по своей воле, или постится, ища человеческой славы и приобретения от нее, то пост его бывает мерзок Богу"²⁸⁹. Постились и Израильтяне, но так как во время поста делали обиды и исполняли свою волю, то Бог укорял их чрез Своего пророка, говоря: «не сицеваго поста Аз избрах» (Ис. 58:5). Так и здесь. Всякое доброе дело, которое совершается не из одной только любви к Богу, но к которому бывает примешана и своя воля, нечисто и неприятно Богу. Это можно познать и из Божественного закона. Последней говорит: «мешеннаго семени да не сееши на селе твоем» (Втор. 9:11, Лев. 19:19), «ниже да сотвориши себе ризы от волны и льна». Чтобы не нарушать этих ветхозаветных заповедей, на которые мы должны смотреть под углом зрения Нового Завета, мы должны стараться и пост совершать не ради чего-либо другого, но только ради Единого Бога. Если человек и не может подвизаться подобно Отцам и не вкушает, например, пищи до девятого часа (церковный счет), то и здесь он должен преклонить свою волю пред Богом и смириться сердцем. Он должен только сохранять пост внутреннего человека, исполняя заповедь: еже не снести от древа, и предохранять себя от других страстей. Последний пост, духовный, будет приятнее Богу гораздо более, чем внешний телесный и неразумный пост²⁹⁰. 0собенно это нужно сказать о посте в болезни. Последняя уже сама по себе является наказанием телу для того, чтобы усмирить тело здоровое и сделать его немощным для страстей, по слову Апостола: «егда немотствую, тогда силен есмь» (2Кор. 12:10). И если больной и десять раз в день буде есть, он не будет осужден за это, потому что поступает так не по внушению демонскому и не по расслаблению помысла²⁹¹. Но, конечно, человек всегда должен соблюдать меру даже и в искушениях²⁹², и телесную немощь не должен ставить себе в предлог и повод к чревоугодию. Также нельзя под предлогом болезни до конца распускать себя и нарушать церковные уставы, но нужно только снисходить телу в немощи, а не потворствовать. Все эти правила о пище годны только для ново-начальных. «Когда же человек достигнет в меру Апостола, который сказал: »не не разумеваем бо умышлений его« (2Кор. 2:11), то не может укрыться от него, сколько следует ему есть, потому что он уже обучен сему упражнением и навыком»: говорит Великий Варсануфий²⁹³. И совершенные не побеждаются унынием от одного и того же рода пищи, и употребляют ее без отвращения, хотя бы вкушали и ежедневно²⁹⁴. Интересно мнение Великого Варсануфия относительно того, почему мы не можем постоянно сохранять один устав в пище, которое он высказал одному брату по поводу его вопроса о сем. Вразумление это, можно распространить и на все другие роды подвижничества.

Вот как поучает святой отец: «Удивляюсь я, брат, и изумляюсь, как мирские люди, ища приобретений или идя на войну, не обращают внимания ни на диких зверей, ни на нападения разбойников, ни на опасности моря, ни на самую смерть, и не ослабевают душою, лишь бы приобрести желаемое богатство, хотя и не знают верно, получат ли его. Мы же, окаянные и ленивые, получившие власть наступать на змей и на скорпионов, и на всю силу вражью, и слышавшие cиe: Аз есмь, не бойтеся (Ин. 6:20), зная несомненно, что мы не своею силою боремся, но силою укрепляющего и вооружающего нас Бога, изнемогаем и унываем. От чего? От того, что не пригвоздилась плоть наша страху Божию (Пс. 118,120), и мы никогда не забывали снести хлеб наш от гласа воздыхания нашего (Пс. 105:5–6). Потому переходим мы из одного в другое, и от одного устава пищи к другому, что не приняли совершенного огня, который Господь пришел ввернуть на землю (Лк. 12:49)»²⁹⁵.

Относительно прочих видов «внешнего» подвижничества Великий Варсануфий равным образом учил держаться «золотой середины». Один раз было уже сказано, что святые отцы Серидовой обители были того мнения о делании иноческом и подвигах монаха, что последний должен идти «царским» путем, и ни уклоняться ни направо, ни налево²⁹⁶. Поэтому, например, преподобному Дорофею старец позволил иметь для зимы две коловии (одежда без рукавов и короткая) и один левитонарий (одежда, сотканная из волос), и для лета две легкие уже коловии и один левитонарий. И еще для зимы, на случай сильной стужи небольшой нагрудник. Если же не бывает сильной стужи, то достаточно иметь куколь и две мантии одну зимнюю, а другую летнюю, также и два покрывала: одно теплое, другое легкое. Иметь также власяницу и подушку, они тебе нужны. Если нужен тебе тюфяк, имей и его. И когда дают тебе одежду, и ты нуждаешься в ней, прими ее, а старую вместо нее отдай Авве²⁹⁷. Из этого перечня, данного строгому монаху, которого Великий Варсануфий, как бы готовит во святые и преподобные²⁹⁸, видно, что в Серидовой обители старцы прежде всего обращали внимание на внутреннее делание, а не на внешние подвиги. Ведь, просматривая этот перечень непрестанно должно помнить, что он предназначался будущему преподобному, т.е. мерка должна быть строже, чем у всякого другого. Но с другой стороны, святые отцы, принимая в соображение внутреннюю сторону подвижничества, и духовную пользу, там, где, кажется, и должно бы было допустить послабление, его не позволяли (если этой пользы не было). Так Великий Варсануфий однажды не благословил одному иеродиакону сшить особый подрясник (ὑματιον ἀφωρισμένον) для выхода в церковь и служения. «Касательно одежды», – писал он ему, – «скажу – приобрети духовное одеяние, которым благоугождается Бог. Скажи мне, брат, если человек наденет на себя шелковую одежду, а будет блудник, очищает ли его та одежда от блуда или других страстей? Что же делать удостоенным служения Святым Тайнам, если они скудны одеждою? Господь повелел заботиться лишь об одной ризе, т.е. об одеянии добродетелей»²⁹⁹. Правда, в этом ответе есть намек, что брат тот хотел сделать одежду на последние деньги, а может быть, и на чужие, но все же нельзя не признать общего тона того, что главное внимание инока должно быть обращено на душу, относительно же одежды – не нужно домогаться ходить в рубище, потому что это ведет к тщеславию (если только не вредно для слабого здоровья) и стараться принаряжаться, мотивируя поступки благовидными предлогами.

Вообще же надо сказать, что Великий Варсануфий не любил, ни сам назначать определенного³⁰⁰ правила, не одобрял и когда другие назначали себе. Он во всем, как можно догадываться из обмоловок, советовал руководствоваться рассуждением. Если он давал заповедь, то не как известную кристаллически-отлитую формулу, (которую нельзя было ученику ни на йоту изменить), но только как руководящее начало, принцип, придерживаясь которого духовный сын мог соображать течение и поступки своей жизни³⁰¹.

Это видно на следующем случае. Иоанн Миросавский чтобы избежать нежелательных столкновений с братией, решил, в уме ничего никому не приказывать, но ограничиться одним попечением о себе. Великий Варсануфий, прозревая его неправый помысел написал ему длинное послание, в котором, между прочим, говорит следующее: «Чем более пишу тебе, брат, тем более старайся вникать в написанное». «Ты знаешь, брат, что, если кто не переносит досад, не узрит и славы». «Ты вступил в среду братьев», «чтобы быть разженным и испытанным». «Отнюдь не назначай себе (как непременное правило), ибо чрез это ты подвергнешь себя брани и попечениям, но со страхом Божиим испытывай, что прилично времени, и ничего не делай с досадою».

«Не назначай себе ничего»: повторил святой отец³⁰². В другой раз, спустя некоторое время, преподобный опять писал ему: «И теперь, брат мой повторяю тоже, что слышал ты от меня и прежде: ничего себе не назначай за правило, и тогда, если выйдешь куда-либо по уважительной причине, не будешь скорбеть в мыслях» (Иоанн Миросавский думал, было, поставить себе за правило не выходить никуда в посты)³⁰³.

Особенно относительную свободу распоряжаться своим временем и подвигами самостоятельно давал Великий старец затворникам, которые окрылялись его советами. Если они спрашивали у св. старца определенного правила, то он иногда отвечал им в таком духе: «Ты хочешь разветвить путь, коим чрез узкие врата входят в живот вечный (Мф. 7:13–14). Христос же кратко говорит тебе, как должно войти туда. Оставь человеческие правила и послушай Сказавшего: претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 10:22). Если человек не имеет терпения, не войдет он в жизнь вечную. Не желай получить от меня правила, ибо я не хочу, чтобы ты был под законом, но под благодатью (Рим. 6:14). Апостол говорит: Праведнику закон не лежит (1Тим. 1:9), а мы желаем тебе быть в числе праведных»³⁰⁴. По разуму этого ответа ученик должен держаться рассуждения подобно тому, как кормчий, соображаясь с ветром, направляет свою ладью. Если он чувствует, что тело его нездорово, и ему (телу) должно дать снисхождение, он должен это сделать. Так точно, он должен поступать и в других случаях.      Но всегда подвижник должен зорко следить за ходом своего спасения и прилежно испытывать свои помыслы, наблюдая за тем, успешно ли идет его развитие духовное, или оно испытывает на своем пути где-нибудь трения; приносят ли ему телесные труды пользу или нет. Это не значит, конечно, что он совсем ни во что не должен ставить свое трудничество, нет, раз человек, складывается из духовной и материальной сторон, он должен совершить нравственное развитие, пользуясь услугами обеих. Труды нужны, но не в них должно полагать центр тяжести. Какое тогда преимущество будет у монаха перед бесами. Если он мало ест, они совсем не едят, если он будет подвизаться в бдении, бесы отнюдь не спят. Труды, повторяем, нужны, потому что они освобождают ново-начального, еще не приобретшего «духовности» от многих браней и искушений. Но только должны быть возложены по благословению старца, и совершаться по Богу. Назначение «на послушание» – всеобщий закон, применение которого и равняется возрасту самого монашества. И монах, несущий телесные труды ради своего общежития, исполняет тем самым заповедь, повелевающую положить душу свою за братию (Ин. 3:16). И, конечно, велика будет награда за труд этот³⁰⁵.      В этом случае послушнику за образец Великий Варсануфий советует взять Патриарха Иосифа, которого Господь поставил в Египте, чтобы прокормить братию свою во время голода. (Пс. 32:19).

И необходимо монаху понести труды, потому что через это устраивается его будущий покой о Христе. Как корабль, прежде чем достигнет пристани, бывает ударяем волнами и обуревается сильными ветрами, когда же войдет в пристань, пребывает, наконец, в великой тишине; так точно инок – сперва проводит жизнь в подвиге, труде и молве, и после уже, если приведет Господь, входит в покой Его. Но светлейшее учение Спасителя нашего таково: да будет воля Твоя (Мф. 6:10). И потому трудится ли инок много или (по немощи) мало, он должен возводить очи свои непрестанно к Богу и от Него Единого ждать помилования. Он всегда должен помнить и исполнять предсмертные слова Великого Агафона: «Хотя я старался всеусильно исполнять заповеди Божии, но я человек и не знаю угодны ли дела мои Богу. Ибо иной суд Божий, и иной – человеческий»³⁰⁶.

Отечникъ, цит. изд., стр. 61.

В предыдущей главе было описано «от альфы до омеги» (выражение Великого Варсануфия) все делание монаха, исполняя которое, он может достигнуть дарования бесстрастия и совершенства. Он должен сперва в общежитии трудиться в послушании, смирении и благодарении, претерпеть досады, бесчестия, лишения, уничижения, труды, освободиться чрез это от влияния чувств своих, и тогда уже пойти в совершенное безмолвие. Это явил нам Сам на Себе Господь наш Иисус Христос, Он, претерпев все вышесказанное, взошел, наконец, на святой Крест, что означает умерщвление плоти и страстей и святое совершенное успокоение. Поэтому и идущему путем Христовым нужно сперва послужить братии, успокоить своим попечением, и тогда уже он может уйти в совершенное безмолвие. И исполнится тогда на нем слово Писания: брат от брата помогаем, яко град тверд и огражден (Притч. 18:19). Но, конечно, и находясь среди людей, человек должен приготовляться к безмолвию³⁰⁷, вообще без попечительности относительно мира. И находясь в миру, человек должен удалить от себя всякий повод к брани, прервать близкое общение с кем бы то ни было, если оно увлекает его к прежним грехам³⁰⁸. «Так и мы поступили»: не скрывает Великий Варсануфий. Когда в подвизающемся совершенно исчезнет гнев, вследствие укрощения раздражительности, тогда можно оказать, что такой созрел для безмолвия³⁰⁹.

Указанный выше путь в затворничество – есть правильный путь. Но иногда люди уходят в затвор не потому, что, поживши с людьми угасили в себе страсти, но отстранились от братии потому, что соблазняли ее своим поведением, и не могли ужиться с нею. Ушедшему в затвор по этим причинам, иногда полезнее так и оставаться в нем; иначе ему грозит опасность впасть в тщеславие (затворник прислуживает 6paтии, идет с нею на послушание) или просто опасность не устоять в своей мысли, чтобы пребывать в общежитии, вплоть до оставления его. Тогда выйдет двойное зло; Если же он останется в затворе и будет укорять себя, как не сделавшего ничего такого, что должно было сделать для восхода на крест, то самоукорение может заменить досады и бесчестия, и таким образом привести, наконец, искренно принимающего это в меру креста о Христе Иисусе³¹⁰.

Итак, прежде чем удалиться в затвор человек должен прийти в такое состояние, чтобы считать себя хуже всей твари. Такой может идти путем безмолвия, и, наоборот, кто не отсечет своей воли и не возложит упования своего на Господа³¹¹, не может этого сделать. Если же кто попытается поступать не по вышеуказанному, того ожидает прелесть. «Брат, не подвергнись бесовскому поруганью»: предупреждал одного такого монаха Великий Варсануфий³¹².

После того как подвижник уйдет в затвор, он должен помнить, что умерщвление от всего состоит не в заграждении дверей, а в заграждении уст³¹³, т.е. в разумном молчании. Поэтому на первых порах ему даже не совсем полезно будет прекратить всякое общение с миром. Но все это, конечно, возлагается на благоусмотрение и волю старца (старец предполагается и в затворничестве; мы, ведь, говорили о первых его ступенях).

Что касается внутренней, душевной жизни затворника, то она в первое время уединения от людей – не безмятежна. Враг по зависти особенно сильно начинает нападать на подвижника и предлог за предлогом представляет ему для отвлечения его помыслов от молитвы и Бога. Искушения усиливаются тем более, что подвижник, как затворник, начинает привлекать к себе внимание мира. Ведь, мирскиe люди не знают, что ему самому нужно еще много трудиться, чтобы окончательно умиротворить свою душу, но судят по внешнему, раз ушел в затвор, значить «святой». В таком, именно, положении был Авва Иоанн Миросавский, когда он только что начал проходить свой подвиг молчальничества. Тот час нашлись различные «христолюбцы», которые стали его тревожить. А тут как раз Великий Варсануфий запретил ему беседовать, и вот, начинается диавольская брань. Не успел Авва Иоанн ответить вопрошавшему мирянину (за что получил от старца внушение³¹⁴), как опять помыслы начали внушать: «беседуй с кем-либо из братьев и принимай от них вопросы помыслах». Нужно, ведь. (χρείας γενομένης). Опять затворник посылал к Великому Варсануфию вопросить, опять получал от него ответ – не разговаривать с братьями³¹⁵, и опять нарушал это, так как враг разнообразил брань: затворник решил не говорить и с прислуживавшим ему братом. Великий Варсануфий сказал ему, что этого не надобно делать, рано еще. Тогда Авва Иоанн захотел уже выучить брата этого рукоделию, которое он знал (плетение). Старец отчасти согласился. Но мирное устроениe продолжалось недолго. Опять зашумели помыслы, пришла новая забота, о «будущем благосостоянии монастыря». Искушение демонское было так неуместно (безмолвник заботится о будущем), что Великий Варсануфий не мог как бы удержаться от шутки, и написал ему: «Многое источается из твоего сердца, как сказано в Писании: изочту их и паче песка умножатся (Пс. 138:18). Однако, любя его, прозорливый ответ дал. Но враг не переставал искушать неопытного затворника неуместной заботой.

Игумен Обители, Авва Серид, послал по некоторым надобностям (добывать материал для рукоделия) в Египет несколько братьев. Иоанн Миросавский в свое, время, как было сказано выше, также был посылаем и был знаком с тамошними местами и искушениями, которые испытал на себе самом. Сострадая братии, он задумал им дать несколько руководящих советов. Святой старец снова не без оттенка добродушной иронии замечает ему: «У тебя смешаны египтяне с иерусалимлянами³¹⁶,      но не заботься: Бог печется о тебе». И дальше уже серьезным тоном продолжает: «Что ты думаешь сказать 6paтьям, скажи со страхом Божиим и не тужи о них; помолись только, и Господь во всем наставит их по воле Своей»³¹⁷.

И много еще искушений сильных и непостижимых даже (ἀκατάληπτον)³¹⁸ перенес Авва Иоанн, прежде чем пришел в совершенный покой³¹⁹...

Из последнего даже отрывочного ответа Великого Варсануфия можно уже заключить, в чем заключается дело затворника: он не должен ни о чем заботиться. Дело безмолвника плакать, рыдать, не искать, чтобы его почитали за нечто пригодное. Его дело – оставить мир, взойти не крест, свергнуть с себя земное, оттрясти прах его от своих ног, нерадеть о срамоте (Евр. 12:2), не разжигать с Халдеями пещь, чтобы не быть сожженому вместе с ними гневом Божиим. Затворник должен считать всякого человека превосходнее себя, восплакать о своем мертвеце. Не многословить. Затворить дверь свою (Мф. 6:6) для врага. Взвешивать слова свои и сделать запор к дверям своим (Сир. 28:29)³²⁰. Проходящий подвиг молчания всегда должен бодрствовать и не огорчаться как неразумное дитя (μὴ ἐκκαυθῇς ὡς ἄφρον παἰδίον)³²¹,

потому что безвременно сделать что-нибудь есть исполнение своей воли, и происходит от кичливости³²². Подвижник-безмолвник, отказавшись от мира, и ни под каким видом не должен иметь общение с ним. Поэтому он не должен иметь дружбы и с плотскими братьями и заботиться о них, хотя бы им нечего было есть и во что одеться и умирали с голоду³²³. «Если они (братья) нуждаются в одежде», – писал Великий Варсануфий к одному безмолвнику, – «то почему не вспомнил ты скорее нищих и Самого Христа, Который сказал: наг бых, и одеясте Мя (Мф. 25:36). Но поруганный демонами ты приводишь себе на память тех, которых оставил Бога ради, и чрез то делаешься преступником. Горе нам, брат! Что враги с нами делают! Желаешь ли питать к родственникам любовь, которую ты и ко всем должен иметь? Молись о них, чтобы и они спаслись благодатью Христовою. Внимай же себе, чтобы не быть поруганным демонами. Оставивши склады, мы опять возвратились к азбуке. Если хочешь спастись, понудь себя умереть для всего земного. Не пекись ни о чем внешнем, живы ли родные твои или умерли, не посылай узнавать о том. Вспомни Господа, Сказавшего: остави мертвыя погребати своя мертвецы (Мф. 8:22). Себе внимай. Родные не избавят тебя в тот страшный день»³²⁴... Итак затворник должен оставить все попечения. Ему не должно обращать ни на слезы вопрошающих и стучащих к нему³²⁵, ни на их сан, хотя бы он был и епископский³²⁶. Ему должно внимать только себе, потому что жатва велика. Иначе, если он будет отвлекаться посторонними интересами, ему придется «собирать виноград после обирающих его»³²⁷. Цель, для которой безмолвник принял на себя такой подвиг, совершенное бесстрастие и совлечение с себя всех скверн ветхого человека, поэтому он всегда должен находиться в плаче, ему некогда, заниматься какими бы то ни было вопросами, тем более богословскими. Истинное богословие – откровение Св. Духа придет к нему само³²⁸, а сейчас он должен очищать от страстей свое сердце³²⁹. «Если ты и едва и едва не богословствуешь», – писал св. Варсануфий одному затворнику, – «то знай, что молчание более достойно удивления и славы³³⁰.

Что касается самого затворничества, то на него, как известно, теперь со всех сторон сыплются нарекания – говорят, что уходить в затвор – это эгоизм, и затворники – люди черствого сердца и холодной души, желающие, чтобы только им покойно было, а остальные в миру пусть гибнут... Великий Варсануфий рассеивает эти нападки, раскрывая истинное устроениe подвижника. «Будь внимателен к себе», – поучает он одного молчальника, – «как пребываешь в келье своей со смирением ли и страхом Божиим, и нелицемерною любовью ко всем. Если так, то ты создаешь храмину твою на твердом и недвижимом камне»³³¹. Нет нужды повторять здесь о той преизбыточевствующей любви к людям, которой горел Великий Варсануфий.

Но каково пребывание безмолвника в кельи? Есть ли искушения ему со стороны диавола? Да, если он еще не вошел в покой Божий, то враг еще борет его. Иногда же и Сам Господь попускает последнему действовать. Поступает же так для того, чтобы заградить скверные уста змея, чтобы он не нашел повода к обвинению его в день судный ради великих обетований, данных ему Богом³³². Но хотя бесы я беспокоят и искушают истинных безмолвников, но они демоны, не успевают ничего сделать, еще же более увеличивают добродетель, если только прилежно затворники внимают себе, чтобы сохранить малое терпение³³³. Поэтому хотя бы подвижника и был окончательно освобожден от страстей, он не должен оставлять подвигов, чтобы за нерадение не впасть в прежние грехи и искушения³³⁴, вспоминая слова Спасителя: се здрав был еси (Ин. 5:11) и проч.

Подвижник всегда должен помнить, что состояние бесстрастия, которого он достигнет со временем, есть дар Божий³³⁵, и дается только совлекшимся ветхого человека. Вот замечательный факт из жизни св. отца, подтверждающий эту мысль (см.оригинал, стр.387).

Затворник преподобный Евфимий, спросил однажды Великого Варсануфия: «Отец мой, хочу спросить у тебя одно слово. Писание говорит: взыщите Господа, и утвердитеся, взыщите лица Его выну (Пс. 10:4). Как грешный человек может взыскать Господа выну»? Преподобный отец, получивши это послание, обратился с молитвою к Богу, чтобы Тот раскрыл истинный смысл, когда-то данных Им чрез Пророка слов. И Господь изрек слова, заставившие восплакать и самого Великого Варсануфия. «Очисти сердце свое от помыслов ветхого человека», – сказал Иисус Христос св. старцу, – «и исполню прошения твои; ибо дарования Мои вмещаются лишь в чистых и им подаются. Но пока сердце твое движется гневом, памятозлобием и тому подобными страстями ветхого человека, не войдет в него премудрость. Если желаешь Моих дарований, извергни из себя сосуды чуждого (страсти), и Мои дарования сами собой войдут в тебя. Разве не слышал ты, что раб не может служить двум господам (Мф. 6:24)? Если служишь мне, то не диаволу; если же ему, то уже не Мне служишь. Кто желает сподобиться Моих дарований, тот пусть рассмотрит следы Мои: как незлобивый агнец, претерпел Я все страдания, не противореча ни в чем, и вам завещал быть незлобивыми, подобно голубям (Мф. 20:16), а вы вместо сего придаетесь свирепству страстей. Остерегайтесь, чтобы Я не сказал вам: ходите во свете огня вашего (Ис. 50:11)». «Слыша это», – говорит преподобный Варсануфий (следовательно, это не составленный им самим пассаж из различных мест св. Писания), предаюсь плачу и рыданию (зачем тогда и подчеркивать плач, когда он необходимое делание затворника) пока умилосердится и надо мною благость Его»³³⁶.

Этими словами Самого Господа мы и закончим. К ним прибавить что-либо или отнять от них что-нибудь нечего и непозволительно. В них указывается все, весь путь подвижника от «альфы до омеги». Великий Варсануфий прошел этим путем, и оставил нам в своих «Ответах» необъятное сокровище наставлений и советов, воспользовавшись которыми, мы с помощью Божьею можем подражать его жизни в Господе. Тому слава во веки. Аминь.

В заключение не лишим себя удовольствия переписать слова древнего «списателя».

«Радуется убо путник, видев скончание шествия; утешаетжеся и морский плаватель, достиг небурнаго пристанища; веселитжеся и земледелатель о собрании многотрудных плодов своих. Благодушествую и аз, инок грешный, видев книги сеа конец строки последниа». (Из приписки к Патерик. Скитск. писан. в Казан. Зилант. Успен. мон. полууст. 1663 г., л. 286)