Место христианской психологии в системе научно-психологического знания

(вера – наука – психология человека)

Не секрет, что психология как самостоятельная отрасль знания до сих пор относится к разряду наук несформировавшихся окончательно: область ее исследования с точностью (не допускающий разногласия) не определена, ее ближайшие задачи и конечная цель толком не установлены, у нее нет строго определенного (что в теории, что в практике) метода, ее терминология самая несовершенная и неточная из всех наук и даже сам предмет изучения понимается по-разному.

К нашему времени сформировалось множество типов психологий, из которых каждая понимает свой предмет по-своему, хотя и обозначает его одними и теми же словами. Но все возможные представления и понятия о душе (как существующие, так и когда-то существовавшие) удобно сводятся к двум-трем направлениям или группам. С одной стороны есть группа психологических знаний, которая воспринимает душу как одну из форм жизнедеятельности физического организма, главным образом его нервной системы и мозга, а с другой – существует группа, которая представляет душу как совокупность сознания или психических явлений как они даются во внутреннем и внешнем опыте.

Первого вида психологию можно назвать психологией материалистической или психофизиологией, ибо она представляет душу, как функцию телесного организма, и главным образом, одной его части – нервной системы и мозга. И всё изучение души здесь ограничивается только исследованием физического организма и его нервных процессов. В таком представлении душа – это не особое самостоятельное начало, а свойство организованного вещества. Если быть объективным, то существование такой «психологии» претендующей быть наукою о душе должно признать недоразумением. Ведь если психология – это наука о душе, то научно ли начинать исследование души с отрицания её субстанциальности и отождествления её с процессами в нервном веществе или в мозге? Не говоря уже о том, что представление о душе как только функции нервной системы и всего организма – есть не только предположение, но и со строго научной точки зрения предположение неосновательное, ибо описание сущности и свойств души, именно как функции вещества также недоступно непосредственной проверке, как представление её особым существом, субстанцией.

Второго типа психологические представления воспринимают душу со стороны ее проявлений, феноменов, считая, что основа этих явлений, как и первая основа вещества, неизвестна и не может быть известна человеку по самой природе его познавательной деятельности, вращающейся только в области явлений. Устраняя, таким образом, из своей области всё метафизическое (находящееся за пределами опыта), изгоняя из области исследований души саму идею о какой бы то ни было основе душевных явлений, запрещая всякую попытку определить и уяснить эту основу, психология этого типа воображает, что этим она подражает наукам естественным. Однако же такой насильственной постановкой дела она искажает науку о душе, искусственно суживает её область и задачи и делает в этой сфере то, чего никогда не делала и не делает сама наука о естестве. А потому и психология чисто эмпирическая не может быть признана осуществлением действительной, истинной науки о душе и принята целиком в том виде, в каком она существует.

Вообще должно признать за очевидное, что полное устранение из какой угодно науки о явлениях представления о скрытой их основе и сущности, о так называемом субстрате их, в котором и из которого они развиваются, фактически невозможно и немыслимо. Нельзя вообразить себе явления, совершающиеся ни в чём, в какой-то пустоте и из ничего… Нельзя вообразить в таком положении и всей их совокупности, ибо в этом случае явление оказалось бы самосущим, а мир явлений абсолютным, имеющим последнюю основу в себе самом. Здесь налицо очевидное логическое противоречие.

Отсюда же следует и вывод о недопустимости устранения из науки о душе идеи основы, как душевных явлений, так и действия всей нервной системы человека. Если психология, желая быть научной, подражает естествознанию, то должна это делать всесторонне. Ведь исследователи материальных явлений, несмотря на невозможность доказать существование общего субстрата этих явлений, все же предполагают и представляют без всяких доказательств особую реальную основу исследуемых ими явлений, хотя и непостижимую в своем существе, но все же имеющую весьма определенные общие свойства. И хотя всякому знакомому с философией известно, что доказать бытие внешнего мира, т. е. существование вне нашей мысли всех привычных нам предметов мира физического и даже собственного тела, – невозможно,¹ однако естествоиспытатель не допускает даже возможности сомнения в бытии этой субстанции, признает это бытие самоочевидным.

Точно также и на тех же основаниях наука о душе не может начинать исследование души с отрицания её субстанциальности и отождествления её с процессами в нервном веществе или в мозге. Исследователи явлений душевных не могут обойтись без представления какой-нибудь их основы, и только страх пред метафизикой заставляет некоторых из них делать бесплодные и отчасти нелепые усилия в этом направлении. Мало того, исследователь душевных явлений, утверждающий, что он не держится никакого воззрения на природу души, не имеет никакой идеи об их основе, а просто наблюдает и объясняет явления из данных в опыте их условий и причин – обманывает себя и других или чаще только других. В действительности он непременно склоняется к одному из главных воззрений, всего чаще материалистическому, и проводит его незаметно во всей своей системе. Одним словом необходимо создание такого рода психологии, которая признавала бы душу как особое, отличное от тела начало, производящее известные нам душевные явления.

Впрочем, именно такого рода психология и создавалась изначально, прежде всех других «психологий». Свое начало такая психология берет еще от Платона и Аристотеля. Но сразу же после них ее развитие в классическом мире остановилось и продолжилось уже только в мире христианском у отцов Церкви.² Правда христианская святоотеческая психология своего дальнейшего развития также не получила в связи с богословскими проблемами. Зато с XIII-XIV веков на Западе под влиянием главным образом психологических идей Аристотеля на основе христианского мировоззрения начал формироваться особый тип науки о душе, известный под именем схоластической психологии,³ господствовавшей в Европе вплоть до XVIII века и долгое время еще после этого сохранявшейся в католических богословских системах. В период новой философии схоластическая наука о душе подверглась переработке (Декарт, Спиноза, Лейбниц), а затем (начиная с Бэкона, Гоббса, Локка и др.) постепенно и вовсе была вытеснена из области научной психологии.

Но, как показало дальнейшее развитие психологической науки, забвение накопленных христианской традицией знаний о душе оказалось нецелесообразным. Без этих знаний невозможным стало объяснить достаточно многие явления психической жизни человека и общества. И требуется их вернуть и вновь ввести в область науки о душе, хотя это и не так просто. В первую очередь, это непросто оттого, что христианские, святоотеческие и даже схоластические представления о душе тесно соединяются с религиозным мировоззрением, которое по принятому сегодня обычаю противопоставляется науке как таковой. Хотя должно заметить, что подавляющее большинство людей научного мира, до сих пор не перестают представлять душу как особую, отличную от тела субстанцию, поддерживая, таким образом, часто неосознанно, точку зрения психологии религиозной. В любом случае, христианская психология, как наука об основе душевных явлений или о душе как самостоятельной субстанции и духовном существе, может иметь место в научной среде, хотя бы уже по той причине, что и другие виды вышеописанных психологий, не отличаясь строгой научностью, все же считаются таковыми.⁴

Но возникает вопрос о том, какое место в таком случае должна занять христианская психология в общей психологической науке? Не должна ли она вернуть себе былое господство, и может даже вытеснить некоторые виды психологий, незаконно занявших не свое место в науке? Положительный ответ на такой вопрос, хотя и будет не далек от истины, все же не может прозвучать без определенных оговорок, тем более, что это подтверждается историей, так называемой, схоластической психологии. Если дать такой психологии всецелое господство, то может произойти крайность воззрения, согласно которому нет нужды исследовать природу души и душевных свойств как вполне уже известных в необходимой степени и полноте из данного Богом Откровения (свящ. Писания и свящ. Предания).

С другой стороны, не следует ли ее знания использовать уже официально существующей наукой о душе по ее усмотрению? Но подобные попытки уже были и привели к различным и не очень удачным результатам.⁵

А может следует ей самой критически рассмотреть уже накопленный материал и даже попытаться объединить его вокруг себя как центра психологических знаний, найдя каждому из видов психологических знаний их законное место? Это вполне возможно, но опять же при соблюдении определенных условий⁶ и в свое время. Относительно последнего смею предположить, что это время пока еще не наступило.

Сейчас идет этап становления и формирования всей психологической науки и на таком этапе требуется произвести множество подготовительных, детальных работ, причем различными и часто даже друг другу противоположными методами. Уже это одно делает объединение не только затруднительным, но и несвоевременным. Пока наука о душе еще формируется, требуется не слияние различных отраслей науки, а их искусственное разделение, своего рода специализация того, что есть главного в каждом из направлений. Подобно тому, как математика делится на арифметику, алгебру и геометрию, а химия на органическую и неорганическую, так для удобства исследования и все содержание науки о душе необходимо разделить на специальные и самостоятельные (независящие другу от друга) области со своими задачами, средствами и методами научного исследования. И в этой работе христианской психологии необходимо занять соответствующее место, в котором ей удобно будет говорить о душе как самостоятельной субстанции и духовном существе.