Словарь переносных, образных и символических употреблений слов в Псалтири - Л.П. Клименко

Первоначально автором планировалось составить три словаря по пятьдесят псалмов в каждом и выпустить их тремя отдельными книгами поочередно. Однако издатели, с согласия автора, сочли возможным объединить все три части словаря в одной книге. Таким образом в первой части словаря (псалмы 1–50) зафиксировано 634 слова с непрямым значением, на которые приходится 969 случаев употребления. Во второй части словаря в результате сплошной выборки из текста пятидесяти псалмов (псалмы 51–100) извлечено 853 слова с непрямым значением, на которые приходится 1054 контекста употребления. Третья часть (псалмы 101–150) содержит 486 слов с 578 случаями употребления. Каждая часть словаря имеет свой самостоятельный словник.

Сравнение словников трех частей Словаря выявило наличие совпадающих лексем. В связи с этим возникла проблема включения данных слов в последующие части Словаря. Исследование значений повторяющихся в обеих частях Словаря лексем показало, что подавляющее большинство этих словарных единиц имеет семантические различия, хотя и отмечаются единичные примеры их тождества, например благоволение – вочеловечение Спасителя, Сына Божия (Пс.50:2 и Пс.88:18). В целом же для совпадающей лексики характерны сложные семантические отношения. Как правило, лексемы, зарегистрированные в трех частях Словаря, имеют различный семантический объем при отсутствии общего для них значения, например: буря – в І-й части: порывистое, сильное движение ветра, которым будет сопровождаться Второе Пришествие Божие на землю (Пс.49:3), в части ІІ-й: 1) сильный напор бедствий и искушений, 2) напряженная борьба с бедствиями, 3) непостоянная, беспокойная жизнь человека (Пс.68:3).

Отмечаются также многочисленные примеры совпадения одного лексико-семантического варианта при существенном различии семантического объема слова, представленного в разных частях Словаря, например: бездна – в 1-й части: 1) великость несчастий, 2) множество грехов и мучений, 3) Божественная Мудрость, 4) Господь, 5) познания, 6) судьбы Божии, 7) сила переживаний, 8) масса воды (Пс.41:8), во ІІ-й части: множество вод (Пс.77:15).

Эти и подобные им примеры убеждают в необходимости включения во ІІ-ю и ІІІ-ю части Словаря лексем, общих со словником І-й части. Кроме того, исчерпывающая репрезентация лексического материала составляет надежную источниковедческую базу для семантических исследований, касающихся проблем: 1) формирования устойчивого состава слов-семантических символов, характерных для словоупотребления Псалтири, 2) направлений семантического развития лексики в сакральном тексте, 3) зависимости семантики слова от типа экзегезы (мистической, аллегорической, христологической, мариологической, анагогической и др.), 4) лексико-семантических основ формирования типа экзегезы, 5) изучения приемов семантического расширения и углубления сакрального текста на уровне лексики и др.

Главная же задача предпринятого труда заключается в том, чтобы помочь современному читателю Псалтири царя и пророка Давида постигнуть всю многомерность и глубину этого сакрального текста, познакомив его с изъяснением употребленных в переносном, образном и символическом значениях слов в Псалтири, содержащимся в трудах святоотеческих толковников.

Вступительная статья

В словаре представлена лексика, которая употребляется в Псалтири образно, в переносном, символическом значении. Необходимость такого словаря обусловлена своеобразием текста Псалтири: составляющие ее псалмы, в особенности пророческого, мессианского содержания, изображая исторически достоверные события жизни царя Давида, пророчествуют о будущих событиях Новозаветного времени. Условия жизни ветхозаветных пророков часто понуждали их не прямо, а прикровенно, намеком, символически говорить о событиях Священной Истории и о грядущем пришествии на землю Мессии, Иисуса Христа. Поскольку стихи прообразовательного, пророческого содержания практически присутствуют едва ли не в каждом из 150 псалмов, текст Псалтири весьма насыщен словами и словосочетаниями, употребленными в непрямом значении. Степень насыщенности текста псалмов такого рода лексикой неодинакова. Например, в псалме 17 зарегистрировано 66 случаев употребления такой лексики, в псалме 9 – 65 случаев, в псалме 21 – 39, в псалме 5 – только 8, а в псалме 6 – всего 5 и т. д. В целом в тексте первых пятидесяти псалмов зафиксировано 634 слова с непрямым значением, на которые приходится 969 случаев употребления. О степени понятности современному читателю смысла псалмов дают представление следующие цифровые данные: в среднем в каждом из первых пятидесяти псалмов содержится 12–13 слов с переносным, образным, символическим значением с числом употребительности каждого из таких слов 19–20 раз.

Как можно заключить, раскрытие содержания слов с непрямым значением определяется практическими целями адекватного понимания смысла псалмов.

Псалтирь, являясь наиболее древней составной частью Книг Ветхого Завета, в полной мере отражает своеобразие сакральных текстов. Это требует от современного читателя Псалтири известной осторожности и внимательного отношения к тексту, с тем чтобы на его понимание не перенести современное восприятие.

Содержание Псалтири необычайно глубоко и многопредметно, что не в последнюю очередь определяется личностью ее автора царя и пророка Давида. Е. Зигабен, характеризуя достоинства автора, указывает на те, при содействии которых Псалтирь явилась не только образцом высокой духовной поэзии, но заключает в себе глубокую мудрость и носит боговдохновенный характер.

О боговдохновенности содержания Псалтири, о том, что она не является только плодом человеческого разумения, свидетельствует и царепророк Давид в следующих словах 50 псалма, ст. 8: «Се бо истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси». Песнописец со всею определенностью дает понять, что при написании псалмов он руководствовался не только человеческою мудростью, но что ему было дано свыше «разумение неизреченных тайн, какова та, что Бог есть Троица и Единица, что Сын Божий имел быть Человеком» (Е. Зигабен. Толковая псалтирь, с. 2). Великие тайны Духа требовали особых форм и способов словесного выражения, что наложило особый отпечаток на язык Псалтири, создало смысловую глубину и многоплановость семантического пространства ее текста.

Темы, которые разрабатываются царем Давидом в его псалмах, весьма разнообразны и значительны. Они затрагивают прошлое и настоящее еврейского народа, раскрывают судьбы христиан и христианства, углубляют аспекты духовной жизни человека верующего. В них мы находим исследование природы как творения Бога, они содержат пророчество о Спасителе, о домостроительстве. Царепророк Давид богословствует об Отце, Сыне и Святом Духе. Здесь содержится глубокое учение о заповедях, мало чем уступающее евангельским. Прозирая будущее, царь Давид говорит о вселенских событиях, которые последуют после призвания язычников. Духовному взору божественного песнопевца доступен не только видимый мир творения Божия, но и мир невидимый – мир ангелов и демонов. Он рассуждает об уме и душе человека, его внутренних наклонностях, о кознях демонов и невидимой брани. Псалмы научают читателя навыкам искусной борьбы со страстями и спасению души. Поистине, нет ни одного аспекта духовной жизни человека, сколько бы мал и незначителен он ни был, который остался бы без внимания царепророка Давида. Идеи личного спасения человека трактуются им в органической связи с космической идеей борьбы Бога и диавола. Однако при всем многообразии тем, частных особенностей словесной формы выражения, каждый псалом имеет нечто общее с другими, что и позволяет все собрание псалмов объединить в одну книгу. Этим общим, по словам А. П. Лопухина, является то, что «предметом их (псалмов) обращения, источником и вдохновителем их авторов является Бог и Его многообразные свойства и дела, проявляемые во внешней природе и в жизни людей» (Толковая Библия, т. I, с. 122).

В зависимости от превалирующей темы псалмы объединяются в несколько групп: хвалитные, мессианские, пророческие, благодарственные, просительные, покаянные, утешительные, содержащие правила добродетельной жизни. По справедливому определению толковника, «книга псалмов – это общедоступная лечебница, где излечивается всякая болезнь, это врачебное средство; и что весьма достойно удивления, так это то, что слова ее приличествуют всем людям – особенность, свойственная одной этой книге» (Е. Зигабен. Толковая Псалтирь, с. 5). Являясь «общественной сокровищницей наставлений» к пользе читателя любого общественного положения, звания и образования, назидая наши души, Псалтирь вместе с тем «поддерживает ненарушимую память божественных глаголов». Если кратко изложить содержание Псалтири и ее назначение, можно сказать, что «Псалтирь есть собеседование с Богом» (Е. Зигабен. Толковая Псалтирь, с. 5). Как проницательно замечает толковник, попечение Духа Святого при составлении Псалтири заключалось в том, «чтобы выразить как бы форму нашей души по данному образу (образу Божию), отполировать ее потом по требованию законов прекрасного и наконец сделать ее богоподобною» (Е. Зигабен. Там же, с. 11). Этой общей цели книги в полной мере соответствуют глубины смысла, заключенные в псалмах.

Достойно удивления и восхищения, как в кратких поэтических произведениях, какими является большинство псалмов, немногими словами при поэтической разработке какого-нибудь конкретного исторического факта передаются глубина человеческих мыслей и тончайшие оттенки чувств. Вызывают восхищение высокие эстетические достоинства языка псалмов. Но, вместе с тем, иные места этой великой и необыкновенной книги остаются для современного читателя «темными», что, несомненно, препятствует пониманию текста Псалтири и делает восприятие ее содержания ограниченным, неадекватным заключенному в ней смыслу.

Причины непонятности отдельных слов, выражений, а иногда и целых стихов псалмов многообразны. Среди них следует назвать многочисленные переводы с еврейского языка на греческий (толковники называют, по крайней мере, семь таких опытов). Однако более существенными представляются внутренние причины, заключенные в свойствах еврейского языка, на котором была создана Псалтирь, в манере и способе словесного выражения глубокого и таинственного смысла, который заключался в псалмах. Содержание псалмов является откликом на конкретно-исторические события, свидетелем или участником которых был царь и пророк Давид. Однако этим не исчерпывается их смысл. Прообразовательно, символически здесь изображался Христос и новая благодать, которую Он нес в мир, и которая далеко не однозначно воспринималась в ветхозаветные времена. Случалось, что пророков за их предсказания грядущего новозаветного времени побивали камнями. Вот почему глубинный смысл, образующий область сакрального, выражался в псалмах всегда иносказательно, прикровенно. О таком способе выражения говорит в следующих стихах и сам автор Псалтири, царь и пророк Давид: «Уста моя возглаголют премудрость, и поучение сердца моего разум. Приклоню в притчу ухо мое, отверзу во псалтири ганание мое» (псалом 44, ст. 4–5). Таинственный смысл был доступен для восприятия немногих избранных святых мужей и был понят спустя время, когда исполнились пророчества.

Следует учитывать также, что псалом – это высокохудожественное поэтическое произведение, род духовной поэзии, которая по своему совершенству не уступает светской. По словам Фенелона, никогда никакая греческая или латинская ода не могла достигнуть высоты псалмов. Своими художественными достоинствами псалмы во многом обязаны еврейскому языку, который, как известно, характеризуется большой образностью выражения. Последнее обстоятельство составляло известные трудности перевода фразеологии еврейского языка на греческий, с него на старославянский, а затем на русский язык. Поскольку устойчивые фразеологические единицы разных языков совпадают лишь на понятийном уровне и существенно могут различаться на лексическом, переводы одного и того же места псалма, например, в церковнославянском языке отличаются от их соответствия в греческом или еврейском языке. Естественно, что переводы таких мест множили текстовые различия, приводили к «затемнению» и без того малопонятных выражений. Это обстоятельство явилось причиной того, что уже первые греческие Псалтири, а по их образцу и древние славянские, содержали наряду с основным текстом толкования неясных выражений. Наиболее ранними и распространенными в славянских Псалтирях были толкования Феодорита, которые включались в основной текст.

Язык Псалтири носит отпечаток личности автора – царя и пророка Давида. Исследователи указывают на такие выдающиеся и характерные для Давида черты, как «сильное развитие в нем области сердечной, области чувства и, кажется, неиссякаемый поэтический талант» (А. П. Лопухин. Толковая Библия, т. I, с. 127). Что касается мыслительной области, то здесь прежде всего следует указать на возвышенность понятой о Боге и, в соответствии с этим, строгое и взыскательное отношение к себе.

Духовная поэзия царя Давида, каковой по своему существу и является Псалтирь, относится исследователями к роду «чистой лирики», представленной такими видами, как элегии (покаянные псалмы – 6, 31, 37, 50), похвальные, или хвалитные, близкие к одам (как, например, 17, 18, 103, 104 и др.), песни духовного содержания (псалмы – 8, 44), наконец, мессианско-пророческие (псалмы – 2, 15, 21 и др.). Но, как справедливо отмечает А. П. Лопухин, о чем бы ни писал псалмопевец, он твердо остается на позиции телеологического понимания мира и всего сущего в нем. По верному наблюдению исследователя, «весь мир, начиная с обыденного явления восхода и захода солнца, порядка смены дня и ночи, времен года, устройства ... мира и, особенно, человека, полон чарующей гармонии, разумности и красоты. Та же разумность и красота царят в отношении Бога к человеку и последнего к Богу» (А. П. Лопухин. Цит. соч., т. I, с. 129). Высокие эстетические чувства псалмопевца и возвышенный, одухотворенный подход к жизни во всех ее радостных, скорбных, драматических проявлениях позволяет автору увидеть красоту и гармонию мира, созданного Премудростию Творца: «Чудна дела Твоя, Господи, вся Премудростию сотворил еси!» Через восприятие обыкновенных явлений реальной действительности он воспаряет мыслью к высшему миру постижения Божественной Премудрости.

Псалмы Давида разнообразны по манере выражения, по самому строю речи. Одни из них носят философский характер, в которых автор предстает глубоким мыслителем, речь которого облечена в чеканные фразы. В других псалмах он назидает, увещевает, в иных грозно напоминает о Суде Божием, устрашая нечестивых; в некоторых глубоко переживает падения и скорби, все упование свое возлагая на милость и помощь Божию. Но, как справедливо отмечают исследователи, при любом содержании неизменной остается высокая изысканность художественной формы псалмов, их совершенство по точности выражения и законченности мысли.

Несмотря на конкретно-историческую, фактографическую основу псалмов, которые создавались в связи с определенными событиями в жизни самого автора, Псалтирь в целом не ограничена временной приуроченностью, ее содержание носит панхронический и общечеловеческий характер. Говоря о земном, Псалтирь одновременно возвышает человека над злобой дня, вызывая его дух из пут повседневности и обращая к вечному. Конкретное событие, рассказанное пророком, получает надмирное осмысление. Такая трансформация содержания, переключение восприятия из мира профанного в область сакрального достигается благодаря принципу двоякого реализма, актуализированного через переносное, символическое употребление слов. Указанное переключение смысла характерно для тех фрагментов текста, которые как раз и оказываются наиболее трудными, «темными» для понимания.

Эстетический принцип двоякого реализма – исторического и духовно-символического – выполняет важную догматическую роль, так как его воплощение в литературном произведении опирается на конкретные события Священной Истории ветхого и нового времени. В каждом псалме, по существу, раскрывается телеологический взгляд на историю человеческого рода на земле. Очевидно, что адекватное понимание содержания псалмов требует знания Книг Ветхого и Нового Заветов. Кроме тех похвал, которые справедливо высказывались отцами Церкви в адрес Псалтири, можно без преувеличения сказать, что это литературное произведение царя и пророка Давида есть грандиозное творение ума, просвещенного Духом Святым, благодаря чему только и стал возможен этот всеохватный космизм ее содержания.

Многослойность смысла псалмов была давно понята толковниками. Указание на двоякий подход к интерпретации их содержания – в конкретно-историческом и духовно-символическом аспектах – имеется в существующих комментариях к Псалтири. Такие замечания бывают двоякого рода. В ряде псалмов, в особенности из тематической группы пророческо-мессианских, в надписании к которым содержится слово «в конец», последующий комментарий к псаломским стихам предваряется указанием толковника на их мистический характер. Например, псалом 5 имеет надписание: «В конец, о наследствующей». Е. Зигабен дает следующую характеристику его содержания: «Некоторые толкователи думают, что в настоящем случае надпись указывает на то время, когда Иисус Христос благоволил соделаться человеком; ибо тогда получила конец, или прешла тень древнего закона. Это свое мнение утверждают на том, что пророк пишет настоящий псалом от лица будущей Церкви верующих во Христа, хотя он нисколько не меньше того приличествует и обстоятельствам жизни самого пророка» (Е. Зигабен. Толковая Псалтирь, с. 27).

Однако чаще такие замечания касаются отдельных псаломских стихов или даже отдельных слов и словосочетаний. При этом толковник, объяснив историческую ситуацию, поясняет, кого из участников событий имеет в виду царь Давид. Например, в 6-м стихе псалма 13: «Яко Господь в роде праведных» – «праведными», как изъясняет толковник, царепророк называет благочестивых. «Таковы были Езекия и помощники его... Называет их «родом», потому что все израильтяне происходили от одного и того же корня» (Е. Зигабен. Толковая Псалтирь, с. 77). Объяснив весь псалом 13, Е. Зигабен замечает: «Доселе мы изъясняли сей псалом сообразно с событиями при Езекии и ассирианине-Сеннахериме. Теперь должно изъяснить оный сообразно с теми временами, в которые Господь сделался человеком» (Е. Зигабен. Толковая Псалтирь, с. 78). Таким образом, эстетический принцип двоякого реализма, лежащий в основе сакральной литературы, выполнял важную экзегетическую функцию: в двояком толковании текста – конкретно-историческом и духовно-символическом – совмещалась ветхозаветная и новозаветная история: события дохристианского времени получили прообразовательный, пророческий характер, так что их смысл стал понятным только в христианский период Священной Истории.

Духовно-мистический смысл псалмов чрезвычайно глубок и многослоен, так что нередко текст псалма имеет несколько вариантов толкования. Традиционно выделяются следующие четыре уровня прочтения одного и того же сакрального текста:

1. Буквальный, опирающийся на прямые значения слов и отражающий конкретные исторические события.

2. Аллегорический, на котором внимание читателя направлено на раскрытие смысла знака, символа, заключенного в тексте.

3. Моральный, который раскрывает прагматику текста, соответствие его содержания личным духовным потребностям читателя.

4. Анагогический уровень смысла – это высшая ступень понимания текста, уровень чистого созерцания, на котором происходит переход от мира видимого, материального, к миру невидимого, сакрального.

Указанные границы толкования сакрального текста еще более расширяются благодаря переносному, символическому употреблению слов. Это особенно характерно для аллегорического и анагогического уровней толкования текста. Область символического употребления слова включает толкования, которые определяются как христологическое, богословское, антропологическое и космологическое. Следует заметить, что указанные аспекты символического обнаруживают не только словесные формы церковного искусства, но также иконопись и храмовое зодчество. Чрезвычайно показательно в этом плане символическое толкование соотношения храма и алтаря Симеоном Солунским, приводимое о. Павлом Флоренским в его работе «Иконостас». В христологическом толковании храм знаменует Христа Богочеловека, алтарь имеет значение невидимого Божества, Божеского естества, а самый храм – видимого, человеческого. Если общее истолкование антропологическое, то алтарь означает человеческую душу, а самый храм – тело. При богословском толковании храма в алтаре нужно видеть таинство непостижимой по существу Троицы, а в храме – Ее познаваемый в мире промысл и силы. Наконец, космологическое изъяснение признает за алтарем символ неба, а за самым храмом – символ земли. По мнению о. Павла Флоренского, «многообразием этих толкований онтологическое значение алтаря, как мира невидимого, только укрепляется» («Иконостас», с. 37). Подобен этому и символизм икон, которые являют, по определению Дионисия Ареопагита, «видимые изображения тайных и сверхъестественных зрелищ».

При духовном восприятии церковного искусства, в том числе и словесного, необходимость в «чувственных опорах» не отпадает, ибо через переносные значения слов читатель погружается в область созерцания сверхчувственного, обнаруживая духовный мир, заключенный в зрительно и ментально воспринимаемом тексте. Не следует забывать, что всякий символ изначально опирается на нечто материальное, в данном случае на прямое значение слова. Это последнее дает, если можно так выразиться, очертание образа. В этом смысле символ не является самодовлеющим, он имеет истоки в мире невидимого и его реального значения. Символ есть знак, стоящий на границе материальной и высшей духовной реальностей.

Переносное, символическое значение слова позволяет актуализировать в тексте псалмов несколько планов духовно-мистического содержания, ибо всякий словесный символ многоассоциативен. В псалме 15, ст. 5: «Господь часть достояния моего и чаши моея» – слово «чаша» толкуется как «смерть», поскольку это закреплено традицией подобного употребления в Св. Писании, и как «учение Христово». Последнее опирается на то место текста Нового Завета, где Христос называет Себя «виноградною лозою», которая дает «новое вино».

Возможность многообразного толкования текста одного и того же псалма является иногда следствием сложности выражения основной мысли, заключенной в нем. В таком случае предлагаемые изъяснения выступают в качестве возможных версий толковников, в той или иной мере приближающихся к раскрытию истинного смысла текста. Авторы иногда специально оговаривают это, тем самым привлекая читателя к творческому восприятию предлагаемых объяснений. В качестве примера сошлемся на подобное замечание в «Толковой Библии» под ред. А. П. Лопухина, касающееся истолкования псалма 15, Столпописание, Давида: «По недостаточной ясности и полноте развития мыслей и краткости выражения последних этот псалом считается одним из самых трудных для толкования» (т. I, с. 166). Иные стихи и псалмы в целом поистине представляют собой «крест для ума толковников», оставляя широкое поле для работы экзегетов, богословов.

Сказанное выше о языке Псалтири и способе словесного выражения в ней духовного содержания, как кажется, убеждает в необходимости словаря, включающего всю лексику и фразеологию Псалтири, употребляющуюся в переносном, образном, символическом значениях. Не претендуя объять необъятное, не имея дерзкого намерения заменить этим лексиконом имеющиеся Толковые Псалтири и толкования отдельных псалмов, принадлежащие отцам Церкви и крупным богословам, автор надеется таким способом оказать посильную помощь тем благочестивым читателям, для которых Псалтирь царя и пророка Давида является настольной книгой, учащимся духовных учебных заведений и тем усердным исследователям слова Божия, которые вознамерились полнее напитать себя «глаголами жизни вечной». Такой словарь в особенности полезен в тех случаях, когда читатель не имеет возможности использовать имеющиеся Толковые Псалтири или иной экзегетический материал. Мы надеемся также, что предлагаемый словарь заинтересует филологов, изучающих сакральные тексты, ибо он содержит богатый фактический материал для исследования семантики слова, механизма семантических сдвигов, происходящих при символическом употреблении. Небесполезным окажется этот лексикографический труд и для историков русской культуры и литературы, так как традиции русской художественной культуры во многом опираются на духовную культуру Русской Православной Церкви, отраженную в Книгах Священного Писания.

Настоящий словарь построен по принципу толкового словаря: лексические единицы, расположенные в алфавитном порядке, имеют при себе словарную статью, которая включает толкование значения слова, цитату из Псалтири, стихи которой содержат толкуемое слово, и объяснения, содержащиеся в «Толковой Псалтири» Е. Зигабена и «Толковой Библии» под ред. А. П. Лопухина. Там, где представлялась возможность, включались отличные от указанных выше толкования других авторов, таких как: блаж. Августин, Акила, Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Нисский, Дидим, Дионисий Ареопагит, Евсевий, Кир Евфимий, св. Ефрем, Иоанн Златоуст, Исихий, св. Кирилл, св. Максим, Никита Пафлагон, св. Нил, преп. Памва, Симах, свящ. Феогност, Феодорит. Другой причиной привлечения столь большого числа толковников является несовпадение у разных экзегетов толкования слов псаломских стихов. Например, слово «правда» в псалме 17, ст. 21 изъясняется только в «Толковой Библии» А. П. Лопухина и отсутствует в «Толковой Псалтири» Е. Зигабена.

В отличие от толковых словарей современных языков в формулировании словарной дефиниции автор стремится максимально избежать субъективного начала и представить в них мнение авторитетных, признанных толковников. При этом учитываются существующие различия в интерпретации текста псалмов. Например, Е. Зигабен и А. П. Лопухин, чьи труды являются для нас основополагающими в составлении словаря, придерживаются различных принципов экзегезы. В толкованиях А. П. Лопухина преобладает конкретно-исторический подход, тогда как мистический смысл псалмов не находит полного раскрытия. Это скорее всего напоминает исторический комментарий к Псалтири. В отличие от него, толкования Е. Зигабена имеют явно выраженную духовно-символическую направленность, хотя это не препятствует автору учитывать также и конкретно-историческую ситуацию написания псалма. Подобный принцип толкования представляется более привлекательным и объективным, поскольку дает основание для более полного раскрытия сакрального смысла Псалтири. Синтез двух экзегетических принципов в полной мере соответствует эстетическому принципу двоякого реализма, воплощенного в сакральном тексте.

Не ограничиваясь краткой дефиницей толкуемого слова, автор счел уместным поместить в словарной статье соответствующие фрагменты из трудов разных экзегетов. На наш взгляд, это расширяет духовное пространство толкуемого текста, сообщает ему дополнительную глубину, делает более объективной смысловую интерпретацию текста псалмов. Кроме того, пространные цитаты из толковников содержат богатый материал по экзегетике сакральных текстов, знание которого не только облегчает восприятие духовного смысла псалмов, но и своими многочисленными ассоциациями с сюжетами Св. Писания обогащает познание и способствует восприятию Псалтири как важнейшего компонента Св. Писания.

В расположении словарных единиц и их графическом и орфографическом оформлении имеется несколько особенностей, знакомство с которыми облегчит читателю пользование словарем. Так, заглавное слово словарной статьи дается не только в начальной форме (например, в именительном падеже единственного числа для имен существительных), но и в косвенно-падежной форме в сочетании с предлогом, т. е. в той форме, в которой оно зарегистрировано в тексте. В известном смысле, это является отступлением от общепринятых принципов, принятых в исторической легсикографии. Объективным основанием для такого отступления является то, что толкуемая лексема часто имеет не общеязыковое, а контекстуальное значение, которое регистрируется только в данной грамматической форме и в тексте данного псалма.

Слова располагаются в алфавитном порядке и не включаются в общую словарную статью, даже если они образуют словообразовательное гнездо или представляют разные формы одного слова. Такой принцип расположения словарных единиц исключает трудности в нахождении любой грамматической формы слова, нуждающейся в истолковании.

При формировании словарной статьи автор отказался от намерения в расположении, а вернее, в порядке следования различных значений полисемичного слова отразить иерархию лексико-семантических вариантов, образующих его семантическую структуру. В настоящем типе толкового словаря это сделать затруднительно по ряду причин: во-первых, словарная статья не включает прямого номинативною значения в силу специфики жанра словаря, во-вторых, установление иерархии переносных значений и символических употреблений слов является прерогативой толкового словаря академического типа, опирающегося на лексико-семантическую систему языка в целом. Предлагаемый лексикографический труд являет собой словарь одного письменного памятника – Псалтири на церковнославянском языке.

Что касается графического оформления словарных единиц и цитат из Псалтири, то в них кириллическая графика и орфография церковнославянского языка упрощены и максимально приближены к современным русским. Это объясняется как техническими трудностями, так и слабым знанием церковнославянского языка современными читателями.

Автор выражает благодарность кандидату богословия проректору по учебной и научной работе Нижегородской Духовной семинарии протоиерею Александру Мякинину за консультации по богословским вопросам при подготовке текста Словаря.

Особые слова благодарности автор обращает к настоятелю собора Александра Невского протоиерею Валентину Сазанову, научной и материальной помощи которого данный Словарь обязан выходом в свет.

Источники и принятые сокращения

При документировании примеров из текста используется традиционный прием: первая цифра указывает номер псалма, вторая – номер стиха. Источниками материала для построения словарных статей послужили, кроме церковнославянского текста Псалтири царя и пророка Давида, также Толковые Псалтири:

Евфимий Зигабен. Толковая Псалтирь. Киев, 1882 – сокращенно ЗТП;

Толковая Библия под ред. А.П. Лопухина. Изд. 2-е. Стокгольм, 1987 –ТБЛ;

Толкование на Псалтирь, по тексту еврейскому, греческому, истолкованное тщанием и трудами архиепископа Иринея. Изд. 9-е. Ч. 1. М., 1903 – ИТП;

Псалтирь с объяснением значения каждого стиха блаженного Феодорита, епископa Киррского. М., 1997 – ФТП;

Псалтирь в святоотеческом изъяснении. Издание Афонского Русского Пантелеймонова монастыря. Святая гора Афон, 1997 – АфТП.