Идея пастырского душепопечения в Ветхом и Новом Завете

Как вообще приложение к вождям и начальникам народным наименования пастырей очень древни, и еще Гомер, напр., неоднократно называет царя Агамемнона пастырем народов (ὁ ποιμήν λαῶν), так, в частности, и в библейском языке название священников пастырями – древне и очень употребительно (Иез.34; Иер.3:15; Ин.10; 1Пет.5 и др.). Но библейскому словоупотреблению едва ли не принадлежит исключительная особенность представления священника, как именно пастыря, по крайней мере, классический мир рассматривал священство почти исключительно, как жречество только. Ни греческое ἱερεύς, ни римское sacerdos не идут дальше понятия о выделении известного лица из круга мирян за свою близость к теме или другим священным вещам и обязанность исполнения священных треб. Правда, и древнейшее חֵןᶗ ¹ еще чуждо его особенного элемента, который отличает священника = пастыря от жреца – требоисправитель, и позднейшее רֹעֶח (=пастырь) не употребительно раньше писаний пророческих: но зато Библия во всяком случае имеет полное и ясное представление о священнике-пастыре, и если ее древнейшие части не проникнуты вполне этим представлением, то это может говорить лишь о том, что и библейское представление выработалось не сразу, а постепенно, исторически, как и вообще все откровение, сохраняя свой высший авторитет, не унижается от исторической поспешности раскрытия людям (Евр.1:1–2).

Для выяснения идеи пастырского душепопечения в Библии можно находить двоякого рода данные: во-первых, прямые указания о том, каков должен быть священник-пастырь, и в чем должна состоять забота его о своей пастве; во-вторых, косвенные указания о том же – чрез изображение деятельности священства в разные времена его истории или чрез описание таких примеров, которые должны составлять всегдашний идеал пастырской деятельности. Так как данные первого рода – сравнительно немногочисленны, то необходимо воспользоваться данными и второго рода для составления полного представления о задачах истинного пастырства и их историческом развитии.

Как бы различно ни понимались задачи пастырства, несомненно, прежде всего, то, что оно есть известного рода общественное служение; поэтому и в библейской истории мы можем искать первых следов пастырского служения лишь с того времени, когда начинает действовать народ с так или иначе организованной общественной жизнью. В истории евреев таким начальным моментом является выход из Египта. До этого времени, хотя, несомненно, религиозная жизнь еврейских праотцов уже имела некоторые утвердившиеся формы, – так, напр., строились жертвенники (Быт.8:20, 12:7–8, 13:4, 18, 26:25, 35:1, 7), приносились жертвы (Быт.4:3–4, 8:20, 15:9–10, 31:54), совершались возлияния (Быт.28:18), давались обеты (Быт.28:20–22) и материальные приношения (Быт.28:20–22), – но все эти религиозные действия были делом частным, личного усмотрения, без всякой общественной организации: здесь всякий был и пастырем, и пасомым вместе. Правда, из библейских данных можно заключать с достаточной твердостью о том, что и до Моисея у евреев было священство, хотя и не в том организованном виде, какой после дан был ему Моисеем, но, по крайней мере, с обязанностью специального исполнения жреческо-религиозных треб. Так, не говоря уже о примере египтян с их прочно организованным священством, – пример, столько лет бывшем пред глазами евреев, – трудно предположить, чтобы религиозно-священнические отправления, вполне известные еще патриархам, не организовались в систему и не получили значения общественного служения при постепенном размножении небольшой семьи Израиля в шестисоттысячный народ (Быт.46:27; Исх.12:37), когда и в гражданском быту, несмотря на подневольное положение в Египте, евреи имели и до Моисея определенный институт старейшин и начальников (Исх.4:29, 16:22). И, действительно, еще задолго до постановлений Моисея о священстве, в третьем еще месяце по исходе из Египта, евреи имеют уже священников «приближающихся к Господу» (Исх.19:22), – это, очевидно, священники, вышедшие, как таковые, еще из Египта; затем, еще до всякого законодательства о жертвах, евреями, только что вышедшими из Египта, приносятся уже жертвы (Исх.18:12, 24:5) и строятся жертвенники (Исх.20:24–25, 24:4–5); наконец, и ряд религиозных установлений Моисея начинается далеко не со священства: устанавливается праздник Пасхи с целью увековечения памяти о выходе из Египта (Исх.12), дается с той же целью закон о посвящении Богу всех первенцев израильских (Исх.13:2), дается заповедь о субботе (Исх.16:23–30), объявляется повеление о способе устройства жертвенников Господу (Исх.20:24–25) и, как мы сказали, когда нужно, приносятся жертвы, – словом, первые действия и повеления Моисея в пустыне таковы, что они предполагают существующее уже и действующее священство. Но, исполняя религиозно-жреческие обязанности, еврейское священство до времени Моисея было чуждо тех сторон священнической деятельности, которые могли бы приближать его к пастырским задачам: по крайней мере, по библейскому повествованию, домоисеевское священство не было проникнуто еще и низшим, сравнительно с задачами истинного пастырства, идеалом – освобождения народа от рабства египтянам и получения обетованной земли, хотя идеал этот никому другому, как священству, должен был быть наиболее знаком и близок, ибо он является священным заветом самого Бога с народными праотцами (Быт.13:14, 40:7–16, 17:1–8, 28:3–4, 35:10–12, 46:3–4, 47:29–31, 48:3–4; Исх.6:6–8; и др.)· При обращении Моисея к своему народу до выхода из Египта и даже значительное время по выходе, везде говорят и действуют светские начальники евреев – «старейшины» (וִקִנֵיֵ), «надзиратели» (שֹׁטְרֵי), «приставники» (נֹצְשׂיִם), «начальники» (נְשִׂיאֵי) и нигде священники (Исх.4:29, 5:6, 15, 20–21, 16:22, 17:5–6, 18:13–27 и др.). Впрочем, такое положение до-Моисеевского священства было и естественно в виду того, что в жизни самого народа еще не было почвы для иной деятельности священства: не говоря уже про то, что и по самой численности своей еврейский народ только ко времени Моисея стал походить на народ (Исх.12:37), главное – то, что по своему духу евреи представляли ко времени Моисея все еще скорее многочисленную семью Израиля, чем народ. Ни священные предания о своем прошлом, о своих «отцах», ни народные надежды на лучшее, Богом обетованное, будущее, ни сознание своего исключительного среди народов положения чрез знание Единого Бога – не волнуют и не воодушевляют народ задавленный рабством, святой телом, не скудный духом (Исх.14:11–12, 16:3, 17:3). Моисей еще до своего прихода в Египет знает все малодушие народа и его неподготовленность к новой самостоятельной жизни (Исх.3:13, 4:1–8–9), испытав на собственном горьком опыте высоту народных чувствований (Исх.2:13–15); и первые шаги eгo по возвращении в Египет вызывают народное огорчение (Исх.5:20–21), малодушие и недоверие (Исх.6:9), так что великий ревнитель народный был близок к разочарованию в своих планах (Исх.5:22–23, 6:12). Правда, под влиянием тяжелых рабских страданий народ еврейский пробудился в своем самосознании и стал с доверием слушать иногда речи Моисея о народных праотцах, о «Боге отцов», о Его заветах и обетованиях лучшего будущего (Исх.3:15–17, 4:31); но, не говоря уже про то, что такое доверие чаще вызывалось особыми чудодейственными знамениями божественного посланничества Моисея (Исх.4:30–31), чем самим содержанием его речей (Исх.6:9), народное пробуждение только начиналось и нужна была длинная школа для воспитания его в новых теократических началах. Так, уже по выходе из Египта, несмотря на чудодейственное вторичное избавление от египтян при Черном море, народ при каждом малейшем затруднении ропщет на свою новую долю, забывает Иегову и Его особую милость к нему, слабо слушается Моисея и готов чуть ли не вернуться под сытое иго египтян, ни во что не ставя свою свободу (Исх.14:11–12, 15:24–26, 16:2–3, 27–28, 17:2–4 и др.). Вся история Моисея наполнена постоянными вспышками народного недовольства и ропота на свою новую судьбу, постоянно повторяющимися отпадениями от Иеговы и Его повелений, постоянными опасениями Моисея за то, что ему не удастся воспитать народ в духе преданности Иеговы и самостоятельности, так что даже при конце своей деятельности, провидя в Израиле худого исполнителя своих завещаний, с большей силой и подробностью говорит о проклятиях Божиих за неисполнение повелений Иеговы, чем о благословениях за исполнение (Втор.23:1–14, 28:15–69, 31:27–29). Вот почему, с первой же пасхальной ночи свободного существования народа, еще в Египте, Моисей начинает столь мудро и последовательно вводить ряд постановлений, направленных к одной цели – воспитать народ в духе полной преданности Единому Богу и постоянного памятования о своих особых избраннических судьбах сравнительно с другими народами.

Праздник Пасхи, закон об отделении первенцев, закон о субботе – все это должно было напоминать Израилю на всегдашние времена о Едином Боге и Его особой милости к народу еврейскому, как избранному из всех народов быть «царством священников и народом святым» (Исх.12:14, 17, 24–27, 13:14–16, 16:32–34, 19:6; Лев.19:2). Но вот и в одну из самых торжественных минут Моисеевой деятельности народ еврейский оказался столь же низменно-чувственным и грубо забывчивым, каким он не раз уже проявил себя в странствовании по пустыне: Моисей взошел на гору Синай, получил там повеления от Самого Бога и возвратился «со скрижалями свидетельства, написанными перстом Божиим» (Исх.31:18), Израиль же не остался верным заветам Моисея и на 40 дней: поставили себе золотого тельца и принесли ему жертвы, «народ стал есть и пить, и после встал играть» (Исх.32:1–6). Тогда «увидел Моисей, что это народ необузданный» (Исх.32:25); и вот обратившись с воззванием к народу: «кто за Господа – ко мне», – Моисей увидел, что к нему собрались все сыны Левины – его родичи по колену (Исх.32:26). Моисей велел сынам Левиным пойти и избить тех, кто так скоро и грубо пренебрег его заветами: и пало в тот день около трех тысяч из народа (Исх.32:27:28)! С этого времени в планах великого законодателя окончательно утвердилась та общественно-народная организация, которая, как наиболее соответствовала всему духу его законодательства, так и явилась наиболее надежным ручательством за успехи воспитания народа в национально-теократическом духе. Еще в числе постановлений, полученных Моисеем во время первого пребывания на Синае, было вручение священства одному лишь роду Аарона из всех сынов Израиля (Исх.28:1). Теперь, после столь решительного изъявления со стороны колена Левина готовности быть верными Моисею, все это колено выделялось на служение Богу (Исх.32:29). Священство стало кастой, и этой-то касте было поручено то дело, которое составляло главную и единственную заботу Моисея и было душой всех его постановлений, т.е. воспитывать народ в духе преданности Иегове, в чистоте и святости и в сознании своих особых пред другими народами судеб избранного народа Божия (Лев.10:11; Втор.4:1–40). Эта национально-теократическая задача и определила собой все стороны деятельности еврейского священства, установленного Моисеем. Будучи поставлено во главе народа, на страже строгого проведения в жизнь национально-теократических начал, еврейское священство должно было, естественно, обнять своей деятельностью все стороны народной жизни, чтобы иметь возможность всюду проводить идею теократии. И действительно, еврейское священство было для своего народа и священником, и учителем, и судией, и врачом, и даже нередко вдохновителем на войну, если не прямо предводителем (Числ.31:6; Втор.20:2). Причем все эти обязанности так мудро были проведены в жизнь, что они, с одной стороны восполняли и служили одна другой, а с другой – все сходились в одной главной задаче – поддерживать в Израиле своих особых близких отношений к Богу, своей исключительной национальной миссии избранника Божия и своей преимущественной чистоты и святости. Прежде всего, религиозные отправления так были составлены и распределены, что и по внутреннему своему смыслу и по внешней форме должны были постоянно напоминать всем и каждому то о главнейших событиях из народной истории и особых пред другими народами заветах Божиих, тο о требованиях чистоты и святости. Таковы были общенародные праздники и установления: Пасха для увековечения в памяти народа избавления от рабства египетского (Исх.12:14, 17:24–27), закон о первенцах, посвящаемых Богу, с той же мыслью, как и праздник Пасхи (Исх.13:2, 12–16), празднование субботы, как «знамения» между Иеговой и народом израильским, чтобы познали, что Иегова – Господь «освящающий Израиля» (Исх.31:31), с той же мыслью – субботний и юбилейный года (Лев.25:2–12), праздник жертвы первых плодов труда… и собирания плодов в исходе года (Исх.23:16), как благодарение Господа за дарование народу земли обетованной с ее плодами (Лев.23:10–11), «праздник труб» с принесением жертв Богу (Лев.23:24–25), «день очищения» для очищения народа пред лицом Господа Бога (Лев.23:27–32, 16:29–34), «праздник кущей», чтобы знал народ израильский, что в кущах поселил Господь сынов израильских, когда вывел их из земли египетской (Лев.23:34–43). В наиболее важные из праздников – в Пасху, в праздник кущей (Втор.31:11) и в праздник начатков земных произведений, иначе в «праздник седмиц» (Втор.16:16) – весь мужеской пол должен был являться «пред лице Владыки Господа» (Исх.23:17, 34:22–23) три раза в году, таким образом, израильский народ видел себя всего собранным, и, объединяясь видимо, должен был объединиться и духовно – в одной вере в Иегову и Его особую милость к себе. При этих-то всенародных праздничных собраниях священники должны были «читать закон перед всем Израилем вслух его (Втор.31:11), чтобы они слушали... и боялись Господа... и старались исполнять все слова закона» (ст. 12). Но и независимо от всенародных торжественных собраний, мысль о единстве богоуправляемого народа и особой, требуемой от него чистоты и святости, настойчиво внушалась чрез все остальные религиозные установления – жертвы и разные другие обряды. При всех этих действиях, священство являлось посредником между Богом и народом, стражем в исполнении Божиих повелений и воспитателем народа в духе национально-теократических идеалов, нe говоря уже о случаях добровольного желания кого-либо из народа принести жертву Богу, когда законом предписывалось являться к законно-постановленному священству (Лев.17:1–9; Втор.12:10–14). Было много случаев, когда обязательно нужно было являться к священству и пользоваться его авторитетом, как посредника между Богом и народом. Согрешит ли все общество, или начальник, или отдельный человек – нужно идти к священнику и просить очищения (Лев.4:13–35); допустит ли кто какой грех при заклятиях или прикосновении к нечистоте или безрассудной клятве – нужно идти «исповедоваться» к священнику (Лев.5:1–5).

Святотатство, грехи неведения, запирательство и т.п. обязывают являться к священнику для очищения (Лев.5:15–17:21–26). Рождение каждого человека требовало явки родителей к священнику для исполнения священных обрядов, которые от видимо гигиеничного значения должны были возводить мысль к невидимому – к завету Божию с народом (Лев.12:1–8, ср. Быт.17:7–14): различение родов, болезни кожи, признание нечистоты, очищение – сопровождались религиозными обрядами, выставлявшими священников хранителями Божиих повелений о чистоте и святости избранного народа (Лев.13–15). Оценка того, на что дан обет посвящения Богу, производилась священниками (Лев.27:8, 11:14). Разбирательство при подозрениях ревности мужа и жены, при нарушениях обетов, и в особенности назорейства – все это было в ведении священников (Числ.5:13–31, 6:10) и, наконец, наказание смертью за разные, более важные, против теократического начала, преступления не могло обойтись без указания священников (Числ.15:32–36; Лев.24:10–23; Числ.25:1–15). Таким образом, собственно-религиозная деятельность священства, обнимавшая все важнейшие моменты в жизни каждого народа, так и отдельного человека, представляла собою прочную школу держания народа в заботе о чистоте и святости и об образовании из себя особого, приближенного к Богу народа: каждый религиозный обряд являлся поучением, а священство – учительством, и насколько была прочна эта школа, видно из того, что во все последующие времена истории евреев, во всех почти речах, произнесенных разными лицами всегда слышится один мотив – о «Боге Авраама, Исаака, Иакова», сделавшем для Израиля то-то и то-то, и в данный момент приведшем его к тому-то и тому-то: так крепко в сознании всех еврейских деятелей была привита мысль об особой миссии народа, принадлежащего исключительно Иегове, но на священстве и прямо лежала учительная миссия. Объявивши народу столько разных законов и постановлений, и гражданского и религиозно-нравственного характера, Моисей должен был, конечно, позаботиться и о том, чтобы все эти уставы и законы Иеговы не были забыты и искажены народом, а напротив, чтобы всегда были в сознании народа и осуществлялись в жизни. Отсюда «учить народ законам и уставам Иеговы» – стало второй и важнейшей задачей священства после религиозно-церковных отправлений; вот почему мы видим постоянные и настойчивые завещания священству «учить» народ (Лев.10:10–11; Втор.31:9–13; ср. Исх.24:4–7; 2Пар. 15:3, 17:7–9; Мал.2:7; Иез.13:23–44 и др.) И эта задача учительства так тесно в сознании самого народа связывалась с миссией священства, что и в последующие за Моисеем времена считалось народным бедствием отсутствие «священника, учащего» (2Пар.15:3), а самым тяжким обвинением против священства – неисполнение им своей учительской миссии или холодное, продажное исполнение ее (Мих.3:11; Иез.12:26; Мал.2:8). И вполне понятна такая строгость взгляда на учительский долг священства: учить оно должно было ни чему иному, как исполнению Божьих повелений, определявших собою всю народную жизнь, с прекращением священнического учительства должны были, поэтому, затемняться и искажаться в народном сознании все те «уставы Иеговы», через исполнение которых Израиль именно и мог стать сплоченным народом, способным противостоять всем иноземным влияниям. Впрочем, учительство являлось необходимой нуждой священства, если оно только хотело оставаться священством: не уча, оно не могло бы и требовать от народа исполнения всех религиозных установлений, так как все эти установления, как мы видели, могли держаться и держались благодаря заключавшемуся в них историческому или нравственному смыслу: что значили бы закон о первенцах, все обрядности Пасхи, дня очищения, разделение жертв по смыслу и цели, если бы народу не была объяснена и напоминаема мысль всех этих религиозных действий и обычаев? He прошло бы и двух поколений, как все эти обряды были бы забыты! Вот почему о повелениях Иеговы Моисей заповедует народу иметь их постоянно перед собой в сознании, как «знак на руке» или «памятник пред глазами» (Исх.13:9, 13:16), «внушать их детям» и «говорить о них, сидя в доме и идя дорогою, и ложась, и вставая», и написать их на косяках домов и на воротах их (Втор.6:6–9, 2:18–20). С другой стороны, и добросовестно исполняя лишь свои религиозно-церковные обязанности, священство же тем самым учило народ опять тем же повелениям Иеговы, так тесно были связаны эти две обязанности священства: религиозные отправления и учительство! Можно сказать, что это была одна обязанность: религиозно-нравственного воспитания народа. Столь же неразрывно примыкали к этой обязанности и остальные два дела священства – судейское и врачебное. Представляя из себя посредника между Богом и народом, истолкователя и хранителя всех божественных повелений, священство должно было, естественно, являться и первым судией и карателем в исполнении и неисполнении «уставов Иеговы». Поэтому, священству безраздельно принадлежало право суда в области прегрешений каждого против заповедей Иеговы: установление факта греховности, наложение наказания, очищение и прощение согрешившего – все это было в ведении священников (Лев.4:13–35, 5:1–4, 5:15–17, 21–26; Числ.5:13–31, 6:10 и др.). Но и просто в тяжебных делах, хотя для таких дел у евреев были особые органы не из среды священства, так и называвшиеся «судьями» (Исх.18:13–27, 21:6, 22:27; Втор.17:6–9, 19:17; Суд. 4:5), священству предоставлялся суд в более затруднительных, спорных случаях, и притом с последним уже бесспорным решением, сопротивление которому наказывалось смертью (Втор.17:8–13; 2Пар.19:8–11; Втор.21:5; Иез.44:24).

И, хотя обязанность суда была не столь широка и настоятельна, как обязанность учительства, тем не менее, и суд священства должен был иметь большое воспитательное значение для народа: суд не мог быть творим иначе, как чрез приложение к делу и оповещение перед народом тех божественных повелений, которые были нарушены преступником, а это являлось уже своего рода научением народа; сверх того, суд сопровождался исполнением разных церковно-религиозных треб и постановлений, а это опять в свою очередь служило школой для народа. Так прочно в руках священства сходились разные нити теократического управления народом! Врачебная деятельность древне-еврейского священства направлялась на распознавание разных сторон проказы, парши и других накожных болезней; на принятие разных мер к удалению больного из общества или к его выздоровлению, на соблюдение мер чистоты и предосторожности в пище, сношениях с женщинами, на исполнение закона об обрезании, на соблюдение законов о разной нечистоте и осквернении чрез нее, на способы и правила дезинфекции жилищ в случае их заражения разными язвами и т.п. (Лев.11–15; Втор.24:8). И эта деятельность священства, подобно судейскому делу, тесно связывалась с первой и главной его обязанностью – исполнением религиозных треб и обрядов, так как при всяких случаях очищения от нечистоты или выздоровления полагалось законом принесение тех или иных жертв; но и сами по себе все законы о чистоте, кроме своего буквального, физиологического значения, истолковывались всегда и в высшем смысле – принадлежности к народу Иеговы только чистых телом и душой (Исх.22:30; Лев.11:43–45, 20:25–26; ср. Иез.44:23–24); отсюда и врачебное дело священства становилось опять своего рода учительством. Наконец, не становясь непосредственным предводителем на войне еврейское священство было вдохновителем Израиля в битвах с врагами (Втор.20:2–4), да и все отношения с иноплеменниками были определены в согласии с национально-теократическими началами народной жизни: не смешиваться с язычниками, а истреблять их, чтобы самому Израилю оставаться неиспорченным наследием Иеговы – вот чему учили Израиль его руководители (Исх.23:22–33; Втор.7:1–6, 12:29–31, 19:1, 20:16–18). Так все стороны деятельности еврейского священства определялись одной задачей: очищать народ от нечистоты телесной и духовной и уготовлять из него народ близкий к Богу, Им Самим правимый и ведомый народ Израильский, святой! Теократией справедливо называется весь строй народной жизни древнего Израиля: проводником в жизнь и хранителем этой теократии и было древнееврейское священство. Окидывая общим взглядом всю деятельность древнееврейского священства, можно видеть в ней две замечательные черты. Первая – состоит в том, что деятельность еврейского священства широко обнимала собой все стороны народной жизни не только со стороны общего их направления к одной цели, но даже и со стороны практических частностей. He было ни одной стороны народной жизни, куда бы не заглядывал глаз священника: не только мир, союзы и войны, жертвы и праздники, но и жизнь семейная, частные договоры (Лев.27:14–25), устройство стана, разделение земли, лечение и предохранительные против заразительных болезней меры – все так или иначе подходило под влияние и надзор священства. Подобно самому законодательству Моисея, обнявшему и определившему в одном национально-теократическом направлении всю народную жизнь до последних мелочей, и священство еврейское должно было следить и управлять всей народной жизнью. Никогда, ни в какой истории не было более полной и стройной теократии, чем теократия по законодательству Моисея; и никогда, ни у одного народа священство не являлось со столь большими полномочиями, со столь обширным влиянием на народную жизнь, как это было в истории еврейского народа. He напрасно еще сам Моисей не находил в этом отношении народа, подобного еврейскому (Втор.4:7–8) и те высоко поэтичные и трогательно-нежные образы, в которых он описывает воспитание народа своего под божественным руководительством, дышат несравненно большей силой и жизненностью, чем одни только образы. «Не Он ли Отец твой, сотворивший тебя?» – говорит Моисей о Боге, обращаясь к народу своему. «Он создал тебя и устроил тебя... часть Господа – народ Его; Иаков – наследственный удел Его. Он нашел его в пустыне и степи, где вой пустынный; оградил его, смотрел за ним, хранил его, как зеницу ока своего. Как орел стережет гнездо свое, носится над питомцами своими, распростирает он крылья свои, берет его, носит его на крылах своих; так Господь один водил его, и не было с ним чужого Бога. Он вознес его на высоту земли, и кормил произведениями полей, и питал его медом из камня, и елеем из скалы кремнистой, маслом коровьим, и молоком овечьим, и туком агнцев, и овнов Васанских, и козлов, и самою тучною пшеницею; и ты пил вино, кровь виноградных лоз» (Втор.32:6, 9–14). И никто другой, как священство, был посредником в этих нежно-отеческих отношениях Бога к народу. Никому, как только одному священству, были вверены все божественные заветы и повеления и, как эти последние обнимали собой всю жизнь народа, но и священству вверялась тем самым вся народная жизнь во всех ее сторонах и подробностях. И даже последующие за временем Моисея события в народной жизни, как, напр., ослаблявшие, по-видимому, теократический строй народной жизни, как, напр., появление у Израиля царей и развитие сверх государственной жизни, не могли существенно уменьшить широту и силу влияния священства на народную жизнь. To правда, что при царях еврейское священство уже не имело того всеобщего и непререкаемого авторитета, как это было во времена чистой теократии при Моисее и его ближайших преемниках; напротив, само священство, с развитием внешне-государственной жизни еврейского народа, стало в ряды органов государственной жизни, подчиненных царям (2Цар.8:15–18; 1Цар.23:9, 30:7–8; 2Цар.15:24–37; 1Цар.2:26–27; 2Пар.8:14, 2:13–15, 17:7–9, 19:8, 26:4, 26:16). Но, не говоря уже про то, что такое положение теократических начал в жизни народной лучшими людьми из самого же народа – пророками, «прозорливцами» и разными «людьми Божиими» – всегда сознавалось, как отступление от нормальной жизни народа, завещанной ему Моисеем и всеми преданиями (2Пар.15:1–7, 16:7, 18:13–27, 24:20–24, 13:4–12, 12:5–8; Ос.8:1, 11:5, 14:1–3 и др.); замечательно то, что и в период самостоятельной государственной жизни еврейского народа, когда лишь само государство крепло, росло и смело выдерживало натиски грозных соседей, когда в нем пробуждалась прежняя теократическая сила духа, когда и народ, и цари обращались к Иегове, и когда оживала вся церковная жизнь, так что и еврейские историки при оценке каждого нового царствования прилагают одну мерку: был ли царь «угоден в очах Божиих» или же «ходил в след Ваала»; в первом случае пробуждение теократических начал связывается с успехом в государственной жизни, во втором – религиозное охлаждение приводит к упадку и в других сторонах государственной жизни (2Пар.13:4–18, 14:1–4, 15:8–16, 17:3–6; 20:2–30, 21:6–17, 22:3–4, 25:2–3, 26:4–5, 28:1–5, 29:2, 32:30 и др.)·

Еврейские цари владели жизнью народа, стремясь уравнять ее по всем видимым формам с жизнью окружающих языческих соседей, но никогда не могли владеть внутренней силой духа народного, – тем, что составляло душу народной жизни, сущность еврейства, т.е. именно его национально-теократическими стремлениями, священство же всегда было полным владетелем этих стремлений. Вот почему, даже в те дни, когда период самостоятельных царей еврейских кончился, и государственная жизнь их была разбита, внутренняя жизнь народа, его национально-теократические идеалы не умерли, влияние священства сохранилось по-прежнему и, даже больше, оно-то, это влияние, опять взялось собирать остатки Израиля и опять, как в давние счастливые дни чистой теократии, взяло вполне в свои руки все стороны народной жизни (Неем.9:2, 10:30–32, 33–40; Неем.8:14–18; Ездр.3:4). И насколько сильно было это влияние, достаточно говорят всем известные факты евангельской истории: во всех почти случаях, где фарисеи – эти истинные сыны ветхозаветного еврейства, застигшего в одних неизменных национально-теократических идеалах законной чистоты и святости – входили в столкновение с учением Иисуса Христа, звучит один мотив – полное господство в народе прежних идеалов национально-теократического устройства. И почти вся евангельская история с фактической стороны представляет собой историю борьбы нового учения с прежними национально-теократическими идеалами внешне-законной праведности. Так живучи были идеалы, хранившиеся священством, даже и тогда, когда уже о национальной самостоятельности нельзя было и думать. И до самых наших дней еврейство крепко и самостоятельно, благодаря все тем же национально-теократическим началам, на которых оно выросло и окрепло во времена Моисея. И хотя по внешнему своему виду еврейское священство во многом теперь не то, чем оно было во времена национально-теократического процветания еврейства, но по духу и силе влияния нынешнее раввинство, вспомоществуемое школой, то же, что было и раньше кастовое священство: и теперь вся жизнь еврея регламентирована до последней мелочи и держится под надзором школьных преданий; вот почему никакие ни гонения, ни ассимилирующие условия правительств не могут справиться с еврейством, сильным своими преданиями. И вся эта национальная устойчивость, вся эта духовная крепость достигнуты благодаря национально-теократическим началам Моисеева законодательства, неуклонно и строго хранившимся и проводившимся в жизни через еврейское священство! А между тем и Израиль, при начале своего народного воспитания, был, с одной стороны, настолько скуден духом, что за одно пропитание готов был быть вечно рабом (Исх.14:11–12, 16:3, 17:3; Числ.11:4–6, 20), а, с другой стороны, представлял далеко не одну цельную нацию, имея в своем составе «множество разноплеменных людей» еще при выходе из Египта (Исх.12:38) и в дальнейшей своей истории нередко пополняясь иноплеменниками – «пришельцами» (Исх.12:43–49, 22:20, 23:9; Лев.19:33–34, 20:2, 23:22, 24:16, 25:40, 45–47 и др.). Тем более, поэтому, вызывает к себе удивление воспитательное влияние еврейского священства, и без преувеличения можно сказать, что в деле воспитания народа, как целого, деятельность ветхозаветного священства представляет незаменимый, совершенный образец; по отношению к народу как целому, ветхозаветное священство было истинным пастырем. Но эта-то именно особенность пастырской деятельности ветхозаветного священства заслонила собою другую сторону в священнической деятельности, которая, однако, сделалось существенной принадлежностью нового пастырства среди новых чад Авраама по вере (Рим.4:11–13).

Здесь мы встречаемся с другой замечательной чертой деятельности ветхозаветного священства. Она состоит в том, что предметом, на который была направлена вся пастырская попечительность ветхозаветного священства, был народ, как целое, а не отдельная личность каждого человека, и целью всех усилий и забот ветхозаветного пастырства было только воспитание народа в национально-теократическом духе. Характерно обрисовывается эта особенность ветхозаветного пастырства в лице самого законодателя. Моисей представляет собой самого пылкого, самоотверженного и вместе с тем строго последовательного народного ревнителя: мало можно найти еще национальных деятелей, которые могли бы сравняться с ним в этом отношении. Все интересы, все радости и печали народа составляют его интересы, его радости и печали. После Бога и Его воли, народ еврейский – единственное, чем живет Моисей. Еще до божественного призвания, Моисей горячо принимает к сердцу интересы народа, томящегося в рабстве, и в порыве защиты его совершает преступление, подвергаясь за то всем неприятностям преследования (Исх.2:11–15). Начав народное воспитание по божественным повелениям, Моисей готов положить жизнь свою за народ, лишь бы только этот народ преуспевал в исполнении божественных заповедей. Когда народ не оказался верным Иегове во время 40-дневного отсутствия Моисея и поклонился золотому тельцу, Моисей умоляет Господа не истреблять народа, хотя Господь предлагает произвести от самого Моисея другое многочисленное же потомство (Исх.32:1–13); и если уж Господу не угодно простить народ, то Моисей готов пожертвовать за него своей жизнью (Исх.32:32). Сколько нужно любви к народу, чтобы так молиться Господу, когда, притом, народ своею низменной чувственностью оскорбил самые высокие чувства Законодателя! И, тем не менее, всюду, где интересам народного воспитания представляется опасность соблазна или уклонения от предначертанного пути народной жизни вследствие тех или иных поступков отдельных лиц или части народа, Моисей беспощаден и суров до жестокости. За поклонение золотому тельцу по слову Моисея было избито из того же возлюбленного народа «около трех тысяч человек» (Исх.32:27–28)! В другой раз, когда народ вошел в сношения с моавитянами и некоторые из народа начали присутствовать при жертвоприношениях моавитян, – по приказанию Моисея было избито 24 000 человек (Числ.25:4–9)! Так дорого оценивалась неприкосновенность национально-теократических стремлений и так беспощадно-жестоко карали отдельных лиц за нарушение этих стремлений! И такое отношение к отдельному лицу имело место не только тогда, когда согрешали тысячи, но и тогда, когда житейская необходимость вводила в искушение и одного человека. Так, однажды, когда «сыны Израилевы были в пустыне, нашли человека, собиравшего дрова в день субботы». Человека этого привели к Моисею: и было определено побить нарушителя субботы камнями (Числ.15:32–36)! И во всех своих постановлениях Моисей держится одного и того же правила: все для народа, как целого, и никакой пощады отдельной личности, если ей подается какой-либо соблазн в народном воспитании. Вот почему Моисей так часто предписывает: «да истребится человек тот из народа» или «да истребится душа та из народа» – и это во всех тех случаях, где нарушаются воспитывающие народ теократические начала (Исх.12:15, 19, 22:19, 35:2; Лев.7:21,27, 17:9–10, 14, 20, 2, 6, 23:30; Числ.15:30–31). Понятно после этого, в какие отношения к отдельной личности ставилось ветхозаветное священство законодательством Моисея: быть на страже исполнения каждым человеком всех предписаний закона и прекращать всенародный соблазн чрез кару нарушителя – вот главный мотив этих отношений. Для ветхозаветного священства не было миссией – проникать во внутренний мир каждой отдельной личности и приносить в него: то – слово увещания, то – радость утешения, то – страх запрещения, то – отраду прощения, то – сладость приближения к Богу, то еще какое бы то ни было действие своего влияния, смотря по внутренним духовным потребностям каждого человека: его миссия определялась коротко и просто – воспитывать народ, как целое, и не давать отдельным лицам нарушать своими проступками национально-теократические начала народной жизни.

Ветхозаветный пастырь – не отец духовный отдельного человека: он – неусыпный страж над ним и, когда нужно, каратель. He отношения любви и готовности положить душу свою за душу человека, вверенного его попечению, были нормой отношений ветхозаветного пастыря к человеку, а отношения ревности о законе, готовой «истребить ту душу из народа», которая нарушает закон. Юноше Финессу, возревновавшему такой священной ревностью, обещано вечное в потомстве священство (Числ.25:6–13), а пророк Исаия, обличая священство за отсутствие этой ревности, грозит ему от имени Иеговы отлучением от святилища (Ис.43:23–28). Эта-то ревность о национально-теократическом воспитании народа, заставлявшая ветхозаветное пастырство «обходить море и сушу, дабы обратить хотя одного» (Мф.23:15), и тем расширять и укреплять свой народ, как целое, ложилась тяжелым бременем на отдельного человека (Мф.23:4), который, при всем усердии в исполнении закона, не получал примирения и успокоения в своей совести (Рим.11:7, 9:31–32). Интересно в этом отношении свидетельство апостола Павла. Он, по собственному признанию, был воспитан «при ногах Гамалиила» (Деян.22:3) – одного из образованнейших и «уважаемых всем народом законоучителей» (Деян.5:34). Он тщательно был наставлен в отеческом законе и «преуспевал в иудействе более многих сверстников в роде своем» (Гал.1:14), так что по собственному признанию, он, мало того, что был «ревнителем по Боге, как и все евреи» (Деян.22:3) – сделался «неумеренным ревнителем отеческих преданий» (Гал.1:14), исполняя каковые, он в своей совести мог считать себя «непорочным по правде законной» (Флп.3:5–6). Это был, следовательно, лучший цвет еврейства, на котором виднее всего можно рассмотреть результаты влияния на отдельную личность как отношений ревности о законе, которыми характеризуется ветхозаветное пастырство. И что же? Подобно узнику, узревшему после долгого заключения свободу, великий апостол с чувством святой радости говорит о новом состоянии оправдания верой и с чувством духовного гнета и тяготы вспоминает о подзаконном состоянии. В большинстве своих посланий он именно и развивает одну мысль – что нет примирения с Богом и оправдания путем внешне-законной праведности в духе национально-теократических начал иудейства, но что это примирение и оправдание дается сердцу каждого, без различия национальности, человека чрез веру в Иисуса Христа – по благодати, а не в виде заслуги (Рим.2:17–29, 3:20–30, 4:1–25, 5:1–2, 9–10, 7:9–23, 8:1–2, 10:1–6; Гал.2:15–16, 3:6–14, 4:3–7, 5:1– 6; Флп.3:1–11; Кол.2:20–23; Евр.3:1–19, 4:1–2, 8:1–13 и многие другие места).

Та же сторона деятельности ветхозаветного пастырства ясно обрисовывается и в многочисленных евангельских фактах столкновения учения еврейских народоучителей с учением Иисуса Христа. Так фарисеи возмущаются тем, что ученики Иисуса Христа едят неумытыми руками (Мф.15:2), срывают колосья в субботу (Мф.12:1), или Сам Иисус Христос исцеляет в субботу (Мф.12:10; Лк.13:10–14) или есть и пить с мытарями и грешниками (Лк.15:2). Фарисеи видели во всех этих фактах нарушение «преданий отцов» и закона, чрез то подрывание тех именно основ, на которых выросла и окрепла вся жизнь еврейского народа. Их негодование было искреннее и без всякой личной подкладки, ибо так же, как говорили фарисеи, говорил и закон Моисеев, и еще задолго до Христа нарушителей, напр., субботы наказывали смертью. Но фарисеи не хотели видеть другой стороны дела: внутреннего мира отдельного человека; и в этом они были лишь истинными сынами своего народа: так шла вся история евреев, так держали себя всегда народные руководители и так заповедано было в законе Моисеевом. «Да истребится душа та из народа» (Быт.17:14), которая нарушает народные предания и законы – вот что говорилось в законе. А что делалось в этой «душе», которая была таким же человеком со всеми человеческими потребностями, как и сами охранители закона, об этом не требовалось говорить и судить. Неужели полное исполнение той законной праведности, которая столько лет была внушаема народу и создала из евреев особый, самостоятельный народ, могло считаться менее стоящим, чем сознание своих грехов каким-нибудь отверженным членом народа – мытарем (Лк.18:9–14)? Для фарисея была искренне непонятна новая оценка: он не призван ценить внутренние движение души, он ценил праведность по числу исполненных предписаний. Вот почему фарисеи так глубоко возмущались исцелениям в субботу, общениям с мытарями и тому подобными действиями Иисуса Христа. И какой большой перелом требовался, чтобы принять учение Иисуса Христа: ведь, нужно было отказаться от самого дорогого и заветного – от сознания своей народной исключительности и от высокого уважения отеческих преданий. Вот почему из образованного еврейства, державшего в руках национальные предания и заветы, столь немногие оказывались способными к этому перелому (Ин.3:1–2; Флп.3:5–8; Рим.10:12, 2:17–20). Но и по настоящий день еврейство еще мало подвинулось в усвоении нового христианского начала – оценка прежде всего и больше всего внутреннего человека, и те немногие единицы его, которые иногда начинают жизнь этой новой жизнью внутреннего человека взамен внешней законной праведности, по-прежнему со стороны народных учителей встречают ненависть и насилия. Таким образом, насколько по отношению к народу, как целому, ветхозаветное священство являлось истинным пастырством чрез полное и широкое влияние на всю народную жизнь, настолько по отношению к личной жизни каждого человека в отдельности оно было чуждо той стороны деятельности, которая и составляет истинное пастырство: именно, оно не удовлетворяло внутренних религиозно-нравственных потребностей отдельной личности, а, наоборот, ложилось на них тяжелым бременем чрез требование внешне-законной праведности в духе национально теократических начал.

Но, как ни прочно во всей народной жизни евреев были проведены национально-теократические начала внешнезаконной чистоты и праведности и как ни устойчиво держалась этих начал пастырская деятельность ветхозаветного священства, с очень древнего времени в народном самосознании стало намечаться, сначала слабо, а к концу самостоятельной еврейской истории все громче и громче, новое течение, послужившее, наконец, достаточно подготовленной почвой для принятия учения Иисуса Христа. Течение это, касаясь и вообще идеалов народной жизни, главным образом затрагивало деятельность народных руководителей – священников. Вооружаясь против пороков народной жизни и рисуя, сообразно с тем, картины новой желательной жизни, эти особые голоса не щадили народных пастырей за разные недостатки их, и вместе с обличением того, что видели, изображали то, чего желали и чего чаяли в будущем. Это особое течение в народном самосознании представляли собою пророки. Как посланники Божии, пророки в основной сущности своей проповеди не могли сходить и не сходили с той же точки зрения, на которой стоял и весь закон Моисея, т.е. чистой теократии; но, видя разные злоупотребления и пороки против закона в жизни, как народа, так и его руководителей, пророки чище и глубже должны были представлять себе требования воли Божией, чем как думали исполнять ее их современники. Отсюда, как, главным образом, в религиозной, так и во всех других сторонах жизни народа, пророки должны были усматривать недостатки и указывать новые требования деятельности священства, как руководителя народной жизни, представлялись чрез это новые запросы, не говоря уже о том, что очень нередко пророки и прямо обращались к священству, указывали на его пороки и предлагали новые требования в деле народного воспитания. Главное, на что указывали пророки в деле богопочитания, это то, что не внешняя обрядно-законная исполнительность нужна для Бога, и не жертвы прежде всего, а внутреннее доброе настроение человеческого сердца. Хотя и Моисей, в сущности, требовал того же самого (Βтορ.10:16, 30:6–16), но в устах пророков такие требования звучали ново, так как все усилия Моисеева законодательства и народных руководителей должны были, естественно, направляться, прежде всего, на внешность народной жизни, чтобы образовать из Израиля особый, самостоятельный народ. Народ был приучен, напр., к тому, что каждый важный шаг в жизни требует обращения к Богу, чрез принесение Ему жертв: без жертв не совершался ни один акт богослужения, и, естественно, что и народ, и священство с течением времени стали допускать здесь много злоупотреблений, забывая главную мысль жертв (Мал.1:6–13; Иер.23:11; Иез.22:26; Ос.8:13, 7:13–14); также было и с другими религиозными постановлениями и обычаями. И вот пророки провозглашают об истинном угождении Богу и о сущности Его требований во всех внешнеобрядовых постановлениях: «к чему Мне множество жертв ваших?» передаёт пророк Исаия слова Господа. «Я пресыщен всесожжениями овнов и туком волов, и не угодна Мне кровь быков, и агнцев, и козлов. Когда вы приходите являться пред лице Мое, то кто требует от вас, чтобы вы попирали дворы Мои? He приносите больше лицемерных даров: курение – мерзость предо Мною, новомесячия и субботы, созвание собраний нестерпимы Мне: беззаконие – и священное собрание! Моя душа ненавидит вашего новомесячия и ваши праздники: они – бремя для Меня, Мне тягостно нести» (Ис.1:11–14). Жертвами ли удовлетворяется Господь? «Недостаточно ни ливана для жертвенного огня, ни животных его для всесожжения» – говорит тот же пророк (Ис.40:16). «К чему Мне Ливан из Савы, и благовонный тростник, получаемый из далекой земли?», – говорит от лица Иеговы другой пророк. «Всесожжения ваши не в угоду Мне, и жертвы ваши не приятны Мне» (Иер.6:20), «и когда вознесут всесожжения и дары, не буду благоволить к ним» (Иер.14:12). «Приносите жертвы ваши каждое утро, – говорит третий пророк от лица Иеговы, – десятины ваши хоть каждые три дня» (Амос.4:4), но «возненавидел Я, презираю праздники ваши, и не обоняю жертв во время ваших торжеств. Когда возносите Мне всесожжение и хлебное приношение, Я не принимаю их, и на благодарственную жертву из откормленных тельцов ваших Я не обращаю внимания. Удали от меня гул песней твоих, и звуков гуслей твоих не стану слушать» (Амос.5:21–23). «Можно ли угодить Господу хоть тысячами овнов или бесчисленными потоками елея», – спрашивает четвертый пророк (Мих.6:7). И зачем Богу даже храмы? «Небо-престол Мой, и земля – подножие ногам Моим: где же вы построите Мне дом и где место для присутствия Моего» (Ис.66:1). Пост ли Богу нужен? «Если они будут поститься, – говорит пророк от лица Иеговы, – Я не послушаю молитвенного вопля их» (Иер.14:12). «Разве это пост угодный Мне, когда человек мучит самого себя, склоняет голову свою, как тростник и подстилает себе рубище и пепел? Это ли ты назовешь постом и временем угодным Богу» (Ис.58:5–6)? И это ли истинное благочестие, когда «народ приближается языком своим и чтит Меня устами своими, a сердце его далеко от Меня и благоговение их предо Мною – заученная человеческая заповедь», говорит еще пророк от лица Иеговы (Ис.29:13)?

Таким образом, все внешнее богопочитание, начиная от всенародных праздников и кончая всякого рода жертвами, постами и молениями, оказывалось неблагоугодным Богу по проповеди пророков. А, между тем, не эта ли же внешне-законная исполнительность во всех постановлениях и обрядах так строго и последовательно внушалась народу, и не она ли же была пастырским долгом еврейского священства, так как чрез нее только было предположено создать особый народ, отличный от всех других народов?! He суббота ли и Пасха, не посты ли и священные собрания, не жертвы ли и все их обряды узаконялись и вводились в народную жизнь чрез страх даже смертной казни (Исх.12:15–19; Лев.23:27–32, Числ.15:35)?! И если все эти постановления о внешне-законной праведности и религиозности отменялись, как неблагоугодные Господу, то что же оставалось делать еврейскому пастырству, когда ему именно и было заповедываемо «научать сынов Израилевых всем уставам, которые изрек Господь чрез Моисея» (Лев.10:11)? Пророки давали и положительные наставления об этом. Вместо богопочитания внешнего, которое, по незаменимому выражению пророка, превратилось в «заученную человеческую заповедь» (Ис.29:13), пророки проповедовали внутреннее духовное поклонение чрез богопознание, чистоту и святость в непосредственном духовном единении с Богом; сообразно с этим, священству предлагались новые идеалы деятельности – учить народ боговедению, очищать прежде всего и больше всего души и сердце верующих в Иегову, стараться о том, чтобы каждый человек приближался к Богу не внешними действиями культа, а внутренней чистотой и богоподобием. Пророческим оком, созерцая то внутреннее благочестие, которого не доставало Израилю, пророк Исаия говорил: «Земля будет так наполнена знанием Господа, как морское дно покрыло водой» (Ис.11:9), «блуждающе же духом будут вразумлены, и ропщущие примут учение» (Ис.29:24). – «Мудрость и знание будут... полнотою спасения, страх пред Господом будет сокровищем» (Ис.33:6). «Не это ли пост, который Мне угоден, – продолжает тот же пророк, – чтобы ты расторг союз неправды, разрешил оковы рабства, дал свободу угнетенным и сокрушил всякое ярмо? Не в том ли, чтобы ты разделил свой хлеб с голодным, ввел в дом покинутых бедных?.. Тогда ты помолишься, и Господь услышит, будешь взывать, и Он скажет: «вот Я» (Ис.58:6–7, 9), «потому что так говорит Всевышний... Я живу на высоте Небес, в святилище и близ сокрушенного сердцем и смиренного духом, чтобы оживить дух смиренных и оживить сердце угнетенных» (Ис.57:15–16); «вот на что Я смотрю, – еще говорит тот же пророк от лица Иеговы: на смиренного, сокрушенного духом, и благоговеющего пред словом Моим» (Ис.66:2). Пророк Иеремия говорит о новом завете Господа с Израильским народом: «Вот придут дни, – сказал Господь, – когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет:… Я вложу закон Мой внутрь их, и на сердце их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И не будут более учить друг друга и брат брата, говоря: «познайте Господа», ибо все они, от мала до велика, будут знать Меня, сказал Господь; потому что Я прощу беззакония их, и грехов их уже не буду помнить» (Иер.31:31–34). Пророк Иезекиль пророчествует о том же: «И дам вам сердце новое, и дух новый вложу внутрь вас; и возьму сердце каменное из тела вашего, и дам вам сердце плотяное. И дух Мой вложу внутрь вас; и сделаю, что вы будете поступать по законам Моим, и постановления Мои будете наблюдать и выполнять» (Иез.36:26–27). Пророк Осия, сетуя, что «нет ни истины, ни любви, ни богопознания на земле» (Ос.4:1), описывает новый будущий завет Божий с народом Израильским под образами брачного договора и говорит народу от лица Иеговы: «и обручу тебя со Мною на век, и обручу тебя со Мною правдою и правосудием, благостию и милосердием, и обручу тебя со Мною верою, и ты познаешь Господа» (Ос.2:16–20). Приглашая, затем, народ Израильский покаяться, пророк говорит: «и будет иметь ведение, стараясь познать Господа» (Ос.6:3); но пророк знает всю шаткость наружного богопочитания Израиля и потому говорит от лица Иеговы: «что Мне делать с тобою, Ефрем? Что Мне делать с тобою Иуда? благочестие ваше, как утренняя мгла и как роса, скоро исчезающая... Я милосердия хочу, а не жертвы, и более боговедения, нежели всесожжений» (Ос.6:4, 6), «запаситесь добрыми делами и обратитесь к Господу; говорите Ему: прости всякое беззаконие и прими содеянное добро; и вместо тельцов мы принесем жертву уст наших (Ос.14:3). Пророк Аввакум присущей проповеднику чертой считает веру (Авв.2:4), а пророк Софония видит истинное упование на Господа лишь у смиренных и нищих (Соф.3:12).

Итак, вот какового богопочтения требовали пророки взамен внешне-законной праведности: не жертвы и праздники нужны Богу, а богопознание, смирение, вера, милосердие, чистое сердце и духовное единение с Богом, так, чтобы закон Божий был написан в сердце человека! Отсюда, и пастырская деятельность ветхозаветного священства должна была направляться уже не к внешней исполнительности во всех обрядах и уставах наружного, всенародного богопочтения, а к устроению внутреннего мира человека, к уврачеванию язв душевных больше, чем телесных, на научение боговедению больше, чем на различие разных родов жертв. Так пророк Иеремия говорит: «Горе пастырям, которые губят и разгоняют овец паствы Моей. Посему так говорит Господь, Бог Израилев, на пастырей, пасущих народ Мой: вы рассеяли овец Моих, и разогнали их, и не наблюдали за ними; вот Я наблюдаю за вами, чтобы наказать за злонравие ваше, говорит Господь. Но я сам соберу остаток овец Моих из всех земель, куда Я разогнал их, и возвращу их на пастбище их; и будут плодиться и размножаться. И поставлю над ними пастырей, чтобы пасти их, и они уже не станут бояться и трепетать, и не будут терятся, говорит Господь» (Иер.23:1–4), «и дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут направлять вас к ведению и благоразумию» (Иер.3:15). Пророк же Иезекииль подробно перечисляет и те отдельные заботы, которые лежат на пастыре: «Горе пастырям, которые пасут самих себя, – говорит пророк, – не овец ли должны пасти пастыри? Тут вы едите и волною одеваетесь, откормленных овец закалаете, а стада не пасете: слабых не поддерживаете, больной овцы не лечите, перелома у нее не перевязываете, угнанной не возвращаете и потерявшейся не ищите, а правите ими сурово и жестоко. И разбежались они за неимением пастыря»... (Иез.34:2–5). Вот замечательно верная характеристика и ветхозаветного пастыря и нового, каким должен быть истинный пастырь, по взгляду пророков: прежних правил «сурово и жестоко», «ревнуя о законе», «истребляя из народа ту душу», которая преступала закон; новый – должен смотреть, что какой душе нужно, и каждой давать по ее нужде; одной лекарство, другой – поддержку, третьей – путеводителя, четвертой – защитника. И сам Господь, по взгляду пророков, не иначе будет пасти свое избранное стадо верующих. «Я Сам буду пасти их, – говорит от лица Иеговы пророк, – и Сам буду покоить их... Потерявшуюся сыщу, угнанную возвращу и раненную перевяжу, больную подкреплю, а тучную и сильную буду уничтожать; буду пасти их по правде» (Иез.34:15–16). Или пророк Исаия говорит о Господе: «Как пастырь, Он будет пасти свое стадо, будет собирать своею рукою ягнят и носит их на своем лоне, будет водить двойных» (Ис.40:11). Стоит лишь сопоставить эти поэтические образы об истинном пастырстве с теми прямыми требованиями Иеговы о милости, более чем о жертве, о боговедении, о вере, о кротости, о смирении и сокрушенности сердца, о покаянии, о добрых делах, о совести и исполнении закона Божия, какие высказывали пророки, описывая истинное богопочитание, и получается полный образ истинного, по взгляду пророков, пастыря и того, к чему и как он должен стремиться созидать и возращать «внутреннего человека», как выражается после апостол Павел – вот задача пастыря. Таков новый идеал пастырской деятельности по взгляду пророков. Это был существенный поворот от прежнего идеала внешне-законной праведности, настолько существенный, что, по сознанию самих пророков, он мог осуществиться не скоро, при новом лишь завете Бога с Израильским народом и при новых пастырях (Иер.3:15, 23:4; Иез.34:10; Ос.4:6; Иоил.2:23); ветхозаветное же священство, привыкшее лишь «ревновать о законе» и исполнять все обряды и постановления внешне-законной праведности, не могло легко и скоро понять и примириться с новыми запросами пастырской деятельности: его приглашали быть пастырством, оно по-прежнему хотело быть лишь священством. Вот почему, столь многие пророки возвышали свои голоса против священства и указывали его недостатки в деле воспитания своего народа (Ис.43:24–28; Иер.1:18, 2:8, 26, 5:31, 6:13, 8:8, 23:1, 11; Иез.22:26, 34:1–8; Ос.4:6, 8, 9, 5:1, 6:9, 8:13; Мих.3:11; Мал.1:12–13), вот почему и голоса пророков часто встречали со стороны народных руководителей и учителей лишь непонимание и преследования (Ам.7:10–15; Иер.43:2, cp. 1Цар.19:10, 14; Мф.23:29–31).

Вот почему даже и язык пророков, их образы и слова в изображении нового пастырства – новые сравнительно с теми речами «о священниках», какие были употребляемы раньше, в пору полного господства идеала внешне-законной праведности и священства, как стража внешней исполнительности в законах: пророки говорят чаще всего о «пастырях» – רֹעִים , чем просто о «священниках» כְֹּהַנִים – между тем как до пророческих писаний первое наименование неупотребительно; пророки говорят о перевязывании ран больной овце, о ношении овец на своем лоне, о поддержке слабых, об отыскании потерянной овцы, о возвращении угнанной, говорят о покаянии, сокрушении и смирении сердца, внутреннем в человеке законе Божием, о вере, о благодати, об умилении сердца и единении с Богом, – все это образы – новые для прежнего священника «ревнителя о законе», – образы – столь близкие к евангельским, что, читая, напр., пророка Иезекииля, невольно вспоминаешь притчу Иисуса Христа о пропавшей овце или о добром пастыре, а читая пророка Исаию о сокрушенных сердцем и смиренных духом (61 гл. и др.), как бы слышишь подобные же слова Иисуса Христа. He напрасно и Иисус Христос и евангелисты так часто вспоминают писания пророков: как во многих других отношениях, так и во взгляде на дело священника пророческие писания составляют переходную, ближайшую ступень к воззрениям евангельским; в них заключается указание на ту новую сторону пастырской деятельности, которой не было у ветхозаветного священства – именно, на посвящение своих забот внутреннему миру отдельного человека. Но по истине приближаясь по этой стороне к евангельским идеалам, писания пророков все еще не свободны вполне в учении о пастырских задачах от той главной точки зрения, которая определяла собою весь характер ветхозаветного священства. Пророки скорбят о погибших овцах дома Израилева, обличают священство в нерадении к судьбам своих словесных овец, призывают его к уходу за ними сообразно с потребностями каждой из них, указывают, что нужно для Бога во внутреннем мире человека и как достигать этого внутреннего личного совершенствования пасомых; но все эти обличения вызваны скорбью об утраченном счастливом некогда положении народа Израильского, как целого. И о горькой судьбе не человека вообще, оставленного в неведении или заблуждении о Боге и своей жизни, а тех же овец дома Израилева; все увещания священству сводятся к благу народа Израильского, как к своей последней цели, в даже в тех местах, где, по-видимому, пророки подымаются выше узко-национальной точки зрения в суждениях об истинном пастырстве. Они сходятся все в одной и той же цели, чтобы гора Сион была центром мира, а Израиль первым и любимым сыном Божиим. Так, обличая ветхозаветное пастырство за нерадение к своим овцам, пророк Иезекииль говорит от лица Иеговы: «Я Сам отыщу овец Моих и осмотрю их... выведу их из народов, и соберу их из разных сторон, и приведу их в землю их, и буду пасти их на горах Израилевых – и поставлю над ними одного пастыря, который бы пас их, именно раба Моего Давида;... и сделаю их в окрестности холма Моего предметом благословения... и не будут уже добычею народов и узнают, что Я, Господь Бог их, с ними, и они, дом Израилев, Мой народ, изрек Господь Бог» (Иез.34:11, 13, 23, 26, 28, 30). Пророк Иеремия, обличая пастырей за рассеяние и блуждание овец, говорит от лица Иеговы: «Но Я Сам соберу остаток овец Моих из всех земель, куда Я разогнал их, и возвращу их на пастбище их и поставлю над ними пастырей, чтобы пасти их… и восставлю Давиду отрасль праведную... во дни Его Иуда спасется, и Израиль будет жить безопасно» (Иер.23:3–6). Пророк Исаия проводит для своего народа лучшее будущее, когда «народ и царство, которые не станут служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся; смиренно придут к тебе сыны притеснителей твоих и припадут к ногам твоим все презиравшие тебя» (Ис.60:12, 14). Пророк Михей, прорекая о том дне, когда «гора дома Божия поставлена будет во главу горе и возвышена над холмами и стекаться будут на нее народы», соединяет господствующее положение Израиля над всеми народами с истинным пастырством самого Иеговы среди избранного народа: «В тот день, говорит Господь, соберу хромлющее и соединю разогнанное и тех, на кого Я навел бедствие, и приведу хромающую к остальным, и изнемогающую обращу в сильный народ. А ты, башня стада, холм града Сиона! к тебе придет и возвратится прежнее владычество, граду Иерусалиму царствование… Дщерь Сиона! Сделаю рог твой железным и копыта твои сделаю медными, и сотрешь многочисленные народы» (Мих.4:1, 6–8, 13). Таким образом, поскольку пророки выдвигали новые запросы для пастырской деятельности чрез требование забот о внутреннем мире отдельного человека, постольку, с другой стороны, они оставались верными сынами своего народа, не отступая от прежних национальных – теократических стремлений и подчиняя этим стремлениям свою проповедь о новых сторонах пастырской деятельности. Пророки начали заботиться об отдельном человеке из своего только народа; но они не ставили предметом пастырской заботы человека вообще, как образ и подобие Божие, как сына Божия, из какого бы народа он не происходил: эту задачу поставило для пастырства лишь христианство.

Исследователь, желающий проследить развитие какого-либо учения в Новом Завете, имеет перед собой готовое и естественное разделение: с одной стороны, показать, в чем состоит учение по данному вопросу самого Иисуса Христа, как Основателя христианства, с другой – Его ближайших последователей – апостолов, оставивших нам письменные памятники своей проповеди. С этих двух сторон можно взглянуть и на задачи пастырского душепопечения по Новому Завету... Но здесь представляется необходимой небольшая оговорка. Как Сам Иисус Христос называл Себя пастырем (Ин.10:11:14), так и Его апостолы видят в Нем истинного «Пастыря и Блюстителя душ» (Евр.13:20; 1Пет.2:25); сообразно с этим, и последующие богословы делают весьма употребительным приложение к Иисусу Христу наименование «Пастырь». Мало того: трактуя так или иначе об обязанностях пастыря, богословы не иначе начинают свои исследования, как с Иисуса Христа, и в Его деяниях и учении отыскивают все то, что они желают вывести, как должное для современных пастырей. В особенности это нередко делается в учебных курсах «Гомилетики» и так называемого «Пастырского Богословия». Разбирают, напр., речи Иисуса Христа, Его притчи, Его обличения, Его священный гнев (Лк.19:45–46) – и из этого разбора делаются уроки для современного пастыря проповедника. Нам кажется, что, как ни обязательно для всякого христианина, а потому и для пастыря, подражание Христу (Флп.2:5), этим не исключается необходимость принимать во внимание и разницу между Божественным лицом Иисуса Христа и современными пастырями как в условиях самого чествования, так и в средствах его. Ведь, Иисус Христос не был священником в смысле исполнителя специального, особого служения в людском обществе; с другой стороны, при всем Божественном посланничестве Своем, Иисус Христос был сыном и Своего народа, а потому многое в его деяниях и учении с внешней, по крайней мере, стороны имело основание и повод в современном состоянии еврейского народа. Поэтому, и «пастырство» Иисуса Христа может быть руководственным образцом для современных пастырей не в гомилетических особенностях Его речей и не в тех действиях, которые были возложены для Его исключительной Богочеловеческой Личности, а в указании лишь главной цели, к которой должны стремиться пастыри в своей деятельности и общего направленя в достижении этой цели. С этой стороны и следует рассмотреть учение Иисуса Христа и Его апостолов.

На первый взгляд Евангелия представляют достаточно данных для поставления учения Иисуса Христа в преемственно-родственную связь с проповедью прежде бывших пророков: таковы в особенности те места, где Иисус Христос скорбит о Своем народе и отдает ему явное предпочтение пред другими народами. Хананеянка просит оказать ей милость исцелением ее дочери – и получает ответ: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мф.15:22–24); женщина снова умоляет и получает снова в ответ: «не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам» (ст. 26). На просьбу капернаумского сотника исцелить его слугу, Иисус Христос выражает мысль, что Он не ожидает от язычников той силы веры, какая должна быть у Израиля (Мф.8:10). Об Иерусалиме Иисус Христос скорбит за предстоящее ему отвержение (Лк.13:34) и, наконец, посылая Своих двенадцать учеников на проповедь и имея, таким образом, самый настоятельный случай высказать главные начала своей проповеди, Иисус Христос говорит: «на путь к язычникам не ходите, и в город самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева» (Мф.10:5–6). Точно также и в положительной стороне Своего учения Иисус Христос предъявляет те же требования о сокрушенном сердце, о милости предпочтительно пред жертвой, о богопочтении внутреннем, сердечном, – какие не раз уже высказывали и прежде бывшие пророки: вот почему Он так нередко вспоминает и приводит слова пророков (Мф.9:13, 12:7, 15:7–9, 21:13, 16 и др.). Но, при полном взгляде научение Иисуса Христа, открывается не только его высокое превосходство, но и существенная новость сравнительно с пророками. Прежде всего, во всех даже тех случаях, где, по-видимому, Иисус, Христос отдает предпочтение Своему народу пред другими народами, Он ценит не плотскую принадлежность к известному народу, чем гордились и на что уповали современные Иисусу Христу руководители еврейского народа (Ин.8:33), а обладание теми духовными качествами, какие делали человека годным к Царствию Божию. Вот почему Иисус Христос оказывает милость верующей хананеянке и капернаумскому сотнику, просвещает жаждущую света самарянку, но обличает фарисеев, первых сынов Авраама (Ин.8:37–47); но и прямо Иисус Христос не один раз говорил о том, что в Царствии Божием возлягут многие с севера и юга, востока и запада, и последние будут первыми, а сыны Царствия извержены будут вон и первые станут последними (Лк.13:29–30; Мф.19:30, 20:16, 21:43, 22:14 и др.).

Таким образом, отвергнут был прежний идеал национального исключительного превосходства и заботы об одних только сынах Авраама: всякий человек, из какого бы он ни был народа, есть сын Божий, и может войти в Царствие Божие, если только он духовно переродится (Ин.3:3, 5) и окажется доброй почвой для христианского благовестия (Мф.13:8). Это-то духовное перерождение и есть внутреннее Царствие Божие, к которому и должен стремиться каждый человек. Внешне-законная исполнительность и праведность не есть то главное, что нужно Богу, и что делает человека истинным Сыном Божиим: мало того, что человек не будет убивать, прелюбодействовать, преступать клятв своих, будет воздавать равным за равное, любить ближних своих, ненавидя врагов (Мф.5:21, 27, 33, 38, 43), соблюдать всю церковно-религиозную внешность (Мф.13:23, 25) и всенародные предания (Мф.15:2); ничего особенного не сделал еще тот, кто только исполнил все эти предписания (Мф.17:10), и такая праведность не вводит в Царствие Божие (Мф.5:20). Человек должен так переродиться духом, чтобы исполнение закона стало естественным плодом его сердечной жизни (Мф.15:18,20, 12:33–35): тогда весь закон до «единой йоты» исполнится сам собой (Мф.5:17–20), и человек будет делать гораздо большее и совершеннейшее, чем сколько назначают отрицательные ограничения закона (Мф.5:21–48), и цель человека должна быть в совершенстве, подобном совершенству Отца Небесного (Мф.5:48). Царство Божие – внутри человека (Лк.17:21) и поистине оно подобно закваске или зерну горчичному (Мк.4:31–32; Лк.13:19–21): как зерно разрастается в большое дерево или закваска заквашивает все тесто, так и духовное перерождение человека, раз совершившись, определяет собой всю его жизнь и закон становится скуден и беден для такого человека по требуемой норме совершенства: только совершенство Отца Небесного может быть достаточной целью для того, у кого началось внутреннее царствие Божие. И ничто тогда не может заменить высшего духовного блаженства – внутреннего царствия Божия: человек, ощутивший его в себе, готов отдать все, весь мир, лишь бы не «отщетить души своей» (Мк.8:36–37), подобно тому, как человек, нашедший сокровище в земле, продает все, что имеет – лишь бы приобрести это сокровище (Мф.13:44), или как купец, ищущий хороших жемчужин и нашедший одну такую, продает все, что имеет – лишь бы купить жемчужину (Мф.13:46). И вот, когда такое внутреннее Царствие Божие поставлено целью, к которой должен стремиться человек, тогда переменяется вся прежняя подзаконная оценка: не тот самый лучший, кто больше исполнит законных предписаний (Лк.18:9–12), но тот, кому закон ближе по сердцу, и кто больше жаждет и алчет правды (Мф.5:5); нищих духом – Царствие Божие и чистые сердцем узрят Бога (Мф.5:3:8); грешный, но смиренный мытарь предпочтен внешне праведному, но жестокому духом фарисею (Лк.17:14). Сообразно с новым идеалом внутренней религиозно-нравственной жизни, естественно, должны были существенно измениться и пастырские задачи народных учителей и руководителей. He внешне-законная исполнительность в целях народного воспитания и не ревнивый дозор за теми, кто оказался бы нарушителем закона, с постоянною готовностью «истребить из народа» такую «душу», а забота о создании внутреннего мира каждого отдельного человека с целью посеять в нем семя Царствия Божия и сделать его истинным членом этого Царствия – вот что должно было сделаться теперь задачей пастырской деятельности. И, действительно, во всех деяниях Иисуса Христа неизменно проходит одна существенная черта: везде, во всех своих обращениях к тому или другому человеку, во всех своих чудесах Он всегда обращается к внутреннему миру человека и пересозидает его к новой жизни, если только собственные задатки человека не противодействуют тому.

Этой-то нравственной стороной все чудеса и знамения Иисуса Христа отличаются от разных чудесных действий мнимых посланников Божиих в языческих религиях, где чудеса нередко дышат изумительным и невероятным, но не нравственным. Приносят к Иисусу Христу больного – расслабленного: и вот, прежде всего Он не исцеляет больного по телу, но оживляет его душу: «дерзай, чадо; прощаются тебе грехи твои», говорит Он больному (Мф.9:2). В другой раз, слепец молит об исцелении: «отвечая ему, Иисус спросил: чего ты хочешь от Меня? и когда слепой сказал Ему: учитель, чтобы мне прозреть, Иисус сказал ему: иди, вера твоя спасла тебя»! И вот приобретены не только глаза слепому, а – гораздо важнее и больше: человек – Богу: «слепой пошел за Иисусом» (Мк.10:51–52)! «Прощаются тебе грехи твои» или «вера твоя спасла тебя» – это обычные обращения Иисуса Христа к человеку при оказании ему какой-либо чудодейственной милости. Точно также и при всех других случаях обращения с людьми Иисус Христос всегда имеет одну цель – пробудить лучшие стороны человеческого сердца и дать им развиться до такой степени, чтобы человек сделался истинным членом Царствия Божия. Разговор с самарянкой приводит к вере в Иисуса Христа как саму самарянку, так и многих ее сограждан (Ин.4:19–30, 39–42); чудесное насыщение пятью хлебами служит поводом к учению о «пище, пребывающей в жизнь вечную» (Ин.6:27); привели к Иисусу Христу женщину, уличенную в прелюбодеянии, и этот искусительный предлог фарисеев был обращен для них в пробуждение их совести (Ин.8:9), для женщины в начало спасения (ст. 11); и даже самые обличения Иисуса Христа дышат, прежде всего, скорбью о том, что чрез собственное ожесточение человек лишается возможности воспринять в душу свою Царствие Божие (Мф.23:37, 13). Но еще ярче выступает эта новая пастырская забота – о приобретении в каждом человеке члена Царствия Божия – в учении Иисуса Христа о спасении людей, как о цели Своего посланничества. Сущность всей своей проповеди сам Иисус Христос ставит в Царствии Божием, приблизившемся к человеку: так, посылая двенадцать апостолов на проповедь, Он говорит: «ходя же проповедуйте, что приблизилось Царствие Божие» (Мф.10:7), или Сам о Себе Он говорит: «благовествовать Я должен Царствие Божие, ибо на то Я послан» (Лк.4:43). Царствие Божие состоит по учению Иисуса Христа, как мы видели уже, прежде всего в внутреннем духовном перерождении человека: человек должен порвать со своим греховным прошлым, «покаяться», и начать новую жизнь, в которой стремления к добру будут настолько близки и сродны сердцу, что не только заменят всякий закон, но и принесут плоды неизмеримо больше отрицательных требований всякого закона (Мф.5:17–48). Если же целью пастырской деятельности поставлено так понимаемое Царствие Божие, то, понятно, проповеднику Царствия Божия нужно больше всего и, прежде всего, иметь дело не с теми, кто – «праведен», а с теми, кто грешник, стараясь пробудить в таких людях лучшие человеческие чувствования и посеять чрез то в их душе семя Царствия Божия. Эта-то задача и составляет то, что называется в христианстве «спасением», и что со времен Иисуса Христа стало сущностью и целью всякой истинно-пастырской деятельности: все христианство есть проповедь о «спасении» человека и с этой стороны все христианство есть не что иное как именно истинное пастырство, поистине приближающее человека к Богу, и – наоборот, истинного в достижение этой цели пастырства нигде нельзя найти, как только в христианстве. Неоднократно и настойчиво проповедывал Иисус Христос об этой задаче как Своего личного посланничества, так и всякого истинного пастырства вообще. «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Я пришел призвать не праведных, а грешников к покаянию» (Лк.5:31–32; cp. Мк.2:17); «Сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Мф.18:11); «Сын человеческий пришел не погублять души человеческие, а спасать» (Лк.9:56). Но особенно выразительно изъяснил Иисус Христос требования от истинно-пастырской деятельности в притчах о пропавшей овце, о потерянной драхме и о блудном сыне. "Кто из вас, – говорит Иисус Христос, – имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девяти в пустыне, и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А нашедши возьмет ее на плечи свои с радостью; и, пришедши домой, созовет друзей и соседей, и скажет им: порадуйтесь со мной; я нашел свою пропавшую овцу. Сказываю вам, так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк.15:4–7).

Такова же притча и о потерянной драхме, таков же смысл и притчи о блудном сыне. Блудный сын вернулся покаявшимся, и отец его возрадовался о нем так, как никогда не радовался о другом, благочестивом сыне, бывшем всегда дома (Лк.15:29–30); когда же этот последний роптал на отца за такой прием блудного сына, отец сказал ему: «о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил; пропадал и нашелся» (Лк.15:32). Вот незаменимо-прекрасно выраженный образец всякой истинно-пастырской деятельности: не о тех заботиться нужно и не о тех радоваться, кто благочестив и праведен, а о тех, кто грешен был и, покаявшись, сделался опять сыном Божиим, членом Царствия Божия. Это было совершенно новое начало пастырской деятельности, незнакомое прежним ревнителям законной праведности: вот почему обращение Иисуса Христа с грешниками вызывало столь сильное негодование фарисеев и законников еврейских; в виду этого-то негодования и сказаны были Иисусом Христом упомянутые притчи (Лк.15:1–3). Таким образом, вот к чему должен стремиться пастырь по учению и образу самого Иисуса Христа: сеять семена Царствия Божия в душах всех людей, и преимущественно тех из них, кто еще не вкусил сладости внутреннего Царствия Божия и пребывает во тьме греховности. Насколько эта пастырская задача, поставленная Иисусом Христом, высока и широка по своему значению, легко видит из самого беглого сравнения ее с другими задачами, предъявлявшимися народным руководителям в разные времена. Мы видели пастырские идеалы ветхозаветного священства: это были национально-теократические стремления, узкие по исключительной замкнутости в одном народе, сухие по отношению к отдельной живой личности, суровые до жестокости в виду главной цели воспитания народа, как целого, а не отдельного человека. Уже в самом же Ветхом Завете, пророками вносятся новые черты в прежние идеалы: требуется воспитывать народ больше во внутреннем богопочтении, чем во внешнем, и обращать внимание на внутренние религиозно-нравственные потребности отдельного человека; но и пророки не освобождаются еще от национальной узости во взгляде на пастырские задачи: все их новые начала держатся на той же любви к одному своему народу, превозносимому все еще больше всех других народов. Нечего и говорить – насколько выше этих ветхозаветных идеалов пастырства новые начала, принесенные Иисусом Христом: созидать внутреннее Царствие Божие в каждом человеке, независимо от того, из какого он происходит народа, и не презирать ни одного грешника, как бы он ни пал, а стремиться разбудить в нем истинно-человеческие черты и на этом основании посеять в его душе семя Царствия Божия. Но вот, уже в истории, окрашенной и христианским оттенком, в течении 2000 лет предъявлялось и предъявляется столько разнообразных целей для нарядного руководительства: кто стоит за просвещеие ума, кто – за материальное благосостояние, кто – за национальное развитие, кто – за космополитизм, кто – за социализм или даже полное безначалие, кто – за усиленную внешнюю церковность, кто – за полное устранение церкви от гражданского развития и т.д., – и всякий хотел бы, чтобы народное учительство и руководство шло только в дух излюбленных им идеалов! А коль скоро народные массы или отдельные лица не поддаются переделке по предлагаемому идеалу, им объявляется – явно или скрыто, это смотря по возможности и для дела безразлично – одно: не годен к цивилизации, мешает ей и потому должен быть уничтожен! Где же тот идеал, по которому никто – не отвержен, коль скоро он только человек, по которому всякий признается одинаково образом и сыном Божиим, хотя бы и заблудшим временно, и по которому именно все заблудшие, все грешные, все отверженные требуют наибольшего внимания, наибольшей любви и заботы, и обращение которых делает неизреченную радость и счастье для просветителей и обратителей? Это один и единственный идеал – христианского пастырства, взыскующего погибших и возвращающего их кающимися к Отцу Небесному! Вот почему и все те лучшие движения в новой и современной истории, которые дышат истинным человеколюбием, неизбежно должны примыкать и примыкают к христианству; и только таким движениям суждена будущность, все же остальные, как бы ни заманивали своею мнимою либеральностью, обещаниями свободы и равенства и даже братства, разлетались и будут разлетаться в прах, покуда стоит на земле несравнимый ни с чем идеал христианской свободы и любви к людям!

Как во всех других частях учение Иисуса Христа, так и в учении о пастырском душепопечении, писания апостолов представляют собою уяснение в сознании верующих того, что было преподано Иисусом Христом. С этой стороны апостольские писания не дают что-либо существенно нового по содержанию сравнительно с евангелиями. Как по учению Иисуса Христа, так и по проповеди апостолов, главная цель, к которой должен стремиться пастырь, состоит в том, чтобы сделать человека членом царствия Божия, храмом Духа Святого. Духовное возрождение человека с оставлением всего прежнего, греховного в его жизни, и с обличением в новую праведность о Христе Иисусе в противоположность прежней по делам закона – вот главная тема апостольских писаний, в особенности апостола Павла. Эта духовная перемена в жизни каждого верующего и есть «спасение» христианина: об этом спасении и должен заботиться пастырь. Ни национальность, ни возраст, ни пол, ни те или другие занятия, ни рабство или свобода – ничто не составляет ни границ, ни препятствий для этих забот о «спасении» человека: всякий, коль скоро он человек только, составляет одинаково драгоценный предмет пастырской заботы о спасении во Христе, и чем человек по какому-либо положению дальше от Христа, тем большую он вызывает скорбь пастыря о его отчуждении и тем большую заботливость о его спасении. Апостол Петр увещевает христиан отложить всякую скверну греховную и «возрастать во спасение» (1Пет.2:2), – и это-то «избавление от грехов» и жизнь для правды считает единым и истинным предметом пастырской заботы о душах верующих (1Пет.2:24–25). Апостол Павел, считая все народы призванными к уверованию в Иисуса Христа (Рим.1:5:14), считает целью всех своих забот и увещаний – внутреннее духовное перерождение человека. «Да даст вам Господь, – пишет он к Ефесянам, – крепко утвердиться духом Его во внутреннем человеке» (Еф.3:16), «совлекшись ветхого человека с делами его» (Кол.3:9). Это облечение в нового человека и возрастание всех «в единстве веры и познания Сына Божия» с тем, чтобы каждый возрос по духу в «мужа совершенно, в меру полного возраста Христова», – и составляет единую и истинную цель всего пастырства, в каких бы видах оно не выражалось, смотря по потребностям жизни общества (Еф.4:11–13). Но, если по изъяснению главной цели пастырского душепопечения апостольские писания являются лишь раскрытием учения Иисуса Христа о том же предмете, и с этой стороны не представляют чего-либо существенно нового сравнительно с евангелистами, то они полны поучительного интереса с другой стороны: как самое апостольство есть не что иное, как вид пастырства, так и писания апостолов представляют собой пример выражения пастырской заботливости о спасении ближних, все содержание их вызвано одним желанием привести человека ко Христу, укрепить его в вере и сделать храмом Духа Святого, носителем Царствия Божия.

Поучительность с этой стороны апостольских писаний привлекает внимание не только по высоте тона пастырской заботливости и широт пастырского влияния, но и потому еще, что апостолы во многих случаях могли уже иметь дело с теми же формами и элементами общественно-церковной жизни, которые сохраняются в своем существе и поныне. Христианское пастырство в основных своих чертах уже сложилось к тому времени, когда писали свои писания апостолы, поэтому, апостолы в своих писаниях могли уже иметь в виду не только главную цель пастырства вообще, но и разные обязанности и свойства пастырей, как определенного уже церковного института, иерархии. Вот почему апостольские писания наполнены по местам разными, уже прямыми наставлениями пастырям и учителям церкви. Отсюда понятен весь интерес апостольских писаний в учении о пастырстве: апостолы сами призванные Иисусом Христом и, так сказать, бывшие, поэтому, первыми предметами Его пастырства, в свою очередь обращаются к первым же пастырям, поставленным ими самими же, и полученные от Иисуса Христа общие начала пастырской заботливости изъясняют и прилагают к делу в новой только что начавшейся церковной жизни! Какой высотой самоотвержения должны были дышать поэтому апостольские увещания и заповеди новообразовавшемуся пастырскому институту, в какой бы форме ни преподавались эти заповеди – в форме ли прямых наставлений пастырю или в форме передачи своих собственных чувствований и стремлений! И, действительно, перечитывая апостольские писания, невольно выносишь впечатление, что более высоких задач для пастырства нельзя уже поставить сравнительно с новозаветными началами: таков и должен быть истинный пастырь, который готов душу свою положить за овец своих (Ин.10:7). Вся жизнь и все духовные интересы пастыря поглощены, по писанию апостолов, одной заботой – спасти человека из греховной тьмы к новому духовному свету во Христе. Апостол Петр «умоляет» пастырей Церкви пасти «Божие стадо», «надзирая за ним непринужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия» (1Пет.5:1–2), и целью такого пастырского попечения поставляет не иное, что, как «возрастание в спасении» (1Пет.2:2). «Вы были, как овцы блуждающие, не имея пастыря» – говорит он христианам (1Пет.2:25), но теперь «возрожденные не от тленного семени, но от нетленного, от слова Божия» (1Пет.1:23), «не сообразуйтесь с прежними похотями, бывшими в неведении вашем, но по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках» (1Пет.1:14–15), «устрояйте из себя дом духовный, священство святое» (1Пет.2:5). Апостол Иоанн поставляет целью своих посланий, то, чтобы его духовные «чада», «не согрешали» (1Ин.2:1) и говорит о себе, что для него «нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине» (3Ин.1:4). Может ли быть для пастыря поставлена задача выше, человеколюбивые и святые! Вот поистине незаменимые образы новозаветного пастырства! Послания апостола Павла переполнены подобными же примерами пастырского самоотвержения ради «спасения» своих пасомых. И прежде всего, самые отношения пастырской любви к пасомым, апостол Павел не иначе изображает, как под образом любви родителей к детям: так дороги должны быть пастырю его пасомые! Так обращаясь к Фессалоникийской пастве, апостол Павел говорит: «каждого из вас, как отец детей своих, мы просили и убеждали, и умоляли поступать достойно Бога, призвавшего вас в свое Царство и Славу» (1Фес.2:11–12). «Я родил вас во Христа Иисуса благовествованием» (1Кор.4:15), – говорит тот же апостол Коринфянам, и в другой раз огорченный легкомысленностью Галатийских христиан, говорит им: «дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос» (Гал.4:19). He ища для себя ни корысти, ни славы человеческой, апостол считает своей славой, радостью и надеждой – своих духовных чад, когда они преуспевают в вере и благочестии (1Фес.2:5, 6, 19, 20), «скорби же свои – славою своих детей о Христе Иисусе» (Еф.3:13)! «При всякой молитве» к Богу, апостол «всегда с радостью приносит молитву» за своих духовных чад (Флп.1:3–4), чтобы Господь «дал им духа премудрости» и «просветил очи сердца» их (Еф.1:17–18), «чтобы, познавая лучшее, они были чисты и непреткновенны в день Христов» (Флп.1:10; Кол.1:9), точно также апостол в своих молитвах всегда благодарит Господа за успехи христиан в вере и благочестии (Рим.1:8; 1Кор.1:4; 2Фес.1:3 и др.). Духовные чада апостола – всегда «в сердце» апостола (2Кор.7:3), и о них он «ревнует ревностью Божьею» (2Кор.11:2), боясь, чтобы они не соблазнились от преподанного им пути жизни (2Кор.11:3). Всю душу свою апостол отдает своим духовным детям (1Фес.2:8): «кто изнемогает, – говорит он, – с кем бы, и я не изнемог? Кто соблазняет, за кого бы я не воспламенялся» (2Кор.11:29)? Входя в духовный мир каждого и принимая участие в духовных нуждах его, апостол был «для всех всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (1Кор.9:22): и это – вовсе не угодливость и слабость, ибо не для своей пользы апостол служил всем, а «для пользы многих, чтобы они спаслись» (1Кор. 10:33).

Такого же самоотвержения и любви к своим пасуемым ради их спасения апостол требует от пастырей и прямо, когда обращается к тому или другому из них с наставлениями о пастырском деле. Обращаясь к ефесским пресвитерам, апостол заповедует им быть внимательными, «к стаду, в котором Дух Святой поставил их блюстителями», и «пасти Церковь Господа», храня ее от заблуждений (Деян.20:28–31) и «уча каждого день и ночь» (Деян.20:31), в учении же этом он заповедует «ничего не пропускать полезного», «возвещая покаяние и вру в Господа нашего Исуса Христа» (Деян.20:20–21) и поддерживать преимущественно «слабых» (Деян.20:35). В пастырском своем послании к Тимофею, епископу Ефесскому, апостол прежде других наставлений говорит о том, что пастырю нужно делать свое дело, не отступая ни пред какими трудностями и опасностями, будучи готовым и пострадать ради спасения своих пасуемых (2Тим.2:3–13). В своей жизни пастырь должен быть «образцом для верных в слов, в житии, в любви, в дух, в вере, в чистоте» (1Тим.4:12, 3:1–13). Ревнуя о спасении своей паствы (1Тим.4:16), пастырь должен «проповедовать и учить» и тот только пастырь достойнее других, который «трудится в слов и учении» (1Тим.5:17). Все меры и средства должен испытывать пастырь в «проповеди и учении», ради главной и высшей цели – спасти вверенных ему духовных чад: «проповедуй слово», говорит апостол всякому пастырю в лице епископа Тимофея, «настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием» (2Тим.4:2), «старайся представить себя Богу достойным, делателем неукоризненным, верно преподающим слово истины» (2Тим.2:15), «будь бдителен во всем, переноси скорби, совершай дело благовестника, исполняй служение твое» (2Тим.4:5). Такие же наставления о пастырском деле дает апостол Павел и другому епископу – кипрскому – Титу (Тит.1:7–9, 2:7–8). И, наконец, апостольские наставления о пастырских задачах и их исполнении могут быть заключены весьма характерным наставлением автора «Откровения» – Иоанна Богослова: истинный пастырь, угодный Богу, должен быть искренним и горячим в исполнении своего дела, Господу противна духовная холодность пастыря к своему делу, – та продажная внешняя исполнительность, которая лицемерит, заботится в сущности о себе лишь и о своих удовольствиях, а о вверенных овцах духовных нерадит и не принимает к сердцу их духовных нужд: такого пастыря Господь «извергнет» из уст своих (Откр.3:15–18)!

Итак, вот каков должен быть новозаветный пастырь: имея главной своей целью «спасение» каждого отдельного человека, – понимаемое прежде всего и более всего, как духовное перерождение, как внутреннее царствие Божие, которое, затем, человек должен постепенно проводить и осуществлять во всей своей жизни, – пастырь должен отдать всего себя на служение своим ближним, не щадя и своей жизни, если то нужно для «спасения» вверенных ему овец словесных (Ин.10:11).

Все сказанное мы можем свести к следующим положениям:

Библейская идея пастырского душепопечения раскрывается а) в образ ветхозаветного пастыря – священника еврейского народа, б) в учении ветхозаветных пророков о задаче пастыря, и в) в новозаветном образе пастыря, изображаемом как в примере самого Пастыреначальника, Господа нашего Иисуса Христа и Его апостолов так и в наставлениях о пастырском деле Иисуса Христа и Его апостолов.

Задача ветхозаветного пастырства – священства еврейского народа – состояла в воспитании народа, как целого, на началах внешне-законной чистоты и праведности в национально-теократическом духе. Этой задачей определялись все обязанности и права еврейского священства, и по практическому проведению главной задачи во всей деятельности священства Моисеево законодательство представляет собою неподражаемый образец: благодаря этому законодательству из еврейства действительно воспитался целый, сплоченный народ, с прочной, туго поддающейся каким бы то ни было изменениям, духовной физиономией. Зато внутренний мир отдельной личности с его многообразными потребностями не был затрагиваем национально-теократической пастырской ревностью ветхозаветного священства: оно умело и знало только «истреблять ту душу из народа», которая не исполняет установленных правил народного благочестия.

Ветхозаветные пророки внесли новый элемент в пастырские задачи еврейского священства: они приглашали его придти к внутреннему миру отдельного человека и дать каждому по его духовным потребностям: кому утешение, кому исцеление, кому обличение, кому руководство, кому наказание. Но и в устах пророков эта новая задача ставилась в зависимость и подчинение все той же еще национально-теократической идее: не человек сам по себе дорог и для пророков, а сын избранного народа Божия – народа еврейского, и воспитательное влияние на отдельного человека, смотря по духовным нуждам каждого, нужно было лишь для создания все одного и того избранного народа Божия, имевшего стать превыше всех народов.

Только христианство сделало предметом пастырского попечения человека вообще, как образ и подобие Божие, независимо от того, к какому он принадлежит народу. Целью пастырской деятельности христианство поставило воспитание в каждом человеке лучших, истинно-человеческих, его свойств и стремлений, развитие в душе человека внутреннего Царствия Божия с постепенным подчинением этому новому началу внутренней, сердечной чистоты и праведности всей и внешней жизни человека. Грешники, люди, сидящие во тьме неведения и пороков, овцы заблудшие и пропавшие – вот о ком должен преимущественно заботится новозаветный пастырь, памятуя, что обращение одного грешника вызывает больше радости на небесах, чем девяносто девять праведников, не требующих покаяния. Притчи о добром пастыре, об овце пропавшей и о блудном сыне – вот что должен всегда помнить новозаветный пастырь из пастырских заповедей Иисуса Христа, Самого Пастыреначальника.

Для древнееврейского священства был дорог народ, a не отдельная личность человека, для ветхозаветных пророков был дорог тот же народ до последнего человека в отдельности, для новозаветного пастыря дорог человек, где бы он и кто бы он ни был, и чем он грешнее – тем он большую вызывает скорбь пастыря и заботу о его обращении и спасении.