О некоторых возражениях против веры в реальность Рая

На это стоит ответить подробно – и мы начнем с того, что мы, христиане, действительно верим в то, что те, кто покорились Иисусу Христу как Господу и доверились Ему как Спасителю, унаследуют радость настолько великую, что мы не можем (и даже не смеем) ее описать. Мы вернемся домой; мы возрадуемся вовеки; все временные скорби обернутся вечным ликованием.

Когда мы говорим о рае, мы оказываемся перед теми же затруднениями, с которыми сталкиваемся, когда говорим о других тайнах нашей веры. Во-первых, у нас нет слов, которые могли бы описать эту реальность (1Кор.2:9). Слова, которые у нас есть, описывают предметы и ощущения, с которыми мы все имеем дело в этом мире – столы и стулья, жар и холод, закат и северное сияние. Рай – это то, что выходит за рамки нашего опыта. Конечно, наши слова нельзя назвать совершенно бесполезными – в этом мире есть множество вещей, которые отражают благость Создателя. Доброта людей и красота природы, великая музыка или архитектура. Все они косвенно указывают на рай – но именно косвенно. Мы еще не были в раю. Мы не знаем, как он выглядит. Мы можем только смутно предчувствовать – и у поэтов иногда получается это предчувствие выразить.

Как писал английский поэт Сэмюэль Кольридж:

«Что, если ты уснул?

И что если во сне ты видел рай небесный?

И что если в раю цветок сорвал ты странный и чудесный?

Что если ты проснулся – а цветок

еще в твоей руке?

Ах, что тогда?»

Другой поэт, русский, Константин Бальмонт, тоже пытался передать это предчувствие рая:

«Я обещаю вам сады,

Где поселитесь вы навеки,

Где свежесть утренней звезды.

Где спят нешепчущие реки.

Я призываю вас в страну,

Где нет печали, ни заката,

Я посвящу вас в тишину,

Откуда к бурям нет возврата.

Я покажу вам то, одно,

Что никогда вам не изменит,

Как камень, канувший на дно,

Верховных волн собой не вспенит.

Идите все на зов звезды,

Глядите, я горю пред вами.

Я обещаю вам сады

С неомраченными цветами»

Конечно, это не описание – это именно попытка намекнуть, вызвать отзыв в каких-то струнах души, которые мы обычно прячем очень глубоко. Но там, на глубине, в нас живет это ожидание и надежда на счастье, слишком большое, чтобы мы могли его пережить, в смертном теле. Вера подразумевает готовность открыться этой надежде. Нас любят, ждут, ведут за руку, терпеливо готовят к тому дню, когда мы увидим Господа «лицом к лицу», в свете Его славы, и возрадуемся, и радости нашей никто не отнимет у нас.

Эта вера и вызывает критику – которую мы и рассмотрим.

Первое, что говорят критики – это то, что такая вера представляет собой принятие желаемого за действительное; люди, перед лицом страдания и неизбежной смерти, выдумывают себе в утешение загробный мир, где, в отличие от сей юдоли скорбей, все будет хорошо.

Но подобные апелляции к психологии работают в обе стороны. Конечно, верующие пламенно желают, чтобы их надежды оправдались. Мы не просто считаем, что Бог отрет всякую слезу с глаз страдальцев, и введет искупленных в жизнь вечную и блаженную, а все земные скорби обернутся чем-то невероятно хорошим – мы, естественно, горячо желаем этого и жить не можем без этой надежды.

Но ведь и атеисты желают оказаться правыми – они вовсе не подходят к вопросу с объективной отстранённостью, для них важно верить, что, как сказал поэт, «нет ни рая вверху, ни ада внизу». Не принимают ли они сами нежелаемое за недействительное?

Желание, чтобы не было ни Бога, ни вечной жизни, может быть связано с разными причинами. Кто-то связывает смысл своей жизни, свое достоинство и надежду с проектами глобального осчастливливания человечества – одним из которых был коммунизм. Вера в рай, как человек полагает, мешает реализации этих, как ему представляется, надежных и доказанных рецептов всеобщего счастья.

Иногда – я ни в коем случае не хочу сказать, что всегда – отказ от Бога и рая связан с личными нравственными проблемами. Довольно типичный рассказ о «деконверсии» отпадении от веры, в англоязычной сети представляет нам юношу, который уехал из благочестивого отчего дома учиться, и, столкнувшись с жестоким давлением юношеских своих гормонов, счел заповедь «не прелюбодействуй» невыносимо тягостной. А тут еще и атеисты-профессора кстати объяснили ему, что Бога нет, так что можно и не печалиться. Впрочем, это бывает не только с юношами.

У кого-то зуб на Церковь – по идеологическим или личным причинам, и он хочет разрушить то обещание вечного блаженства, на котором она стоит.

Но нередко неверие связано с особого рода страхом – травмой человека, который убедился (или предположил), что вера в добро и любовь делает его уязвимым перед обманом, манипуляцией и предательством. В этом мире люди предают друг друга – то, что казалось вечной любовью, кончается разрывом, розовые очки разбиваются стеклами внутрь, острая боль побуждает человека занимать позицию цинизма и неверия, которая кажется менее уязвимой.

Иначе говоря, у людей могут быть причины хотеть, чтобы обещания христианской веры оказались ложными, и аргумент «вы так верите, потому что вы так хотите» бесполезен потому, что его можно развернуть в обе стороны. Конечно, верующие хотят пребывать в вере, а неверующие – в неверии. Но что бы это могло доказывать или опровергать?

Однако мы можем обратить внимание на то, что причины, по которым мы хотим или не хотим верить в рай, отличаются.

Желание истинной и блаженной жизни глубоко присуще нашей природе. Оно может по-разному проявляться в различных человеческих культурах – но мы находим его везде. Мы видим его в религиях самых разных народов. Даже в современных, казалось бы, безрелигиозных обществах, люди мечтают о пересадке человеческого сознания в суперкомпьютеры и слиянии с искусственным интеллектом, которое подарит людям бессмертие, неуязвимость и неслыханное могущество.

Мы, по самой своей природе, возмущены нашей немощью и смертностью и желаем ее преодоления.

Но не говорит ли это о том, что мы созданы для бессмертия? Мы жаждем – и существует вода, мы испытываем голод, и существует пища, мы испытываем потребность в близости – и существует супружество. У нас также есть глубокая природная потребность в той истинной, нетленной и блаженной жизни, которой мы трагически лишены сейчас. И эта потребность указывает на то, что в мире есть что-то, что ей соответствует – точно также, как потребность в супружестве не могла бы существовать в бесполом мире.

Желание отрицать жизнь вечную и блаженную, напротив, не укоренено в нашей природе, а порождено достаточно случайными вещами – идеологическими увлечениями, какими-то личными обидами или обстоятельствами. Взрослый человек может разочароваться в идеологии, юноша может жениться и остепениться, обида на Церковь остыть или даже смениться привязанностью к ней – и желание отрицать рай пропадет.

Наше желание обрести истинную жизнь и вечную любовь – это часть нашей природы. Отрицание этого желания – нечто случайное и привнесенное.

Другое возражение говорит о том, что вера в жизнь вечную и блаженную, где все неправды и страдания этого мира будут исправлены Богом, отвлекает людей от построения более счастливой жизни здесь, на земле. Это одна из постоянных тем марксизма, и те из нас, кто застал советскую школу, ее хорошо помнят. Как писала, например, Кира Воропаева в книге «Существует ли загробная жизнь» (Политиздат, 1958),

«В течение столетий попытки порабощенных народных масс добиться освобождения от невыносимого гнета и улучшить свое положение жестоко подавлялись эксплуататорами. Не видя никакого выхода на земле, в окружавшей их безрадостной действительности, изверившись в возможности осуществить справедливый общественный строй в реальной жизни, угнетенные перенесли свои чаяния на небо. Веками темные и забитые трудящиеся массы утешали себя несбыточной надеждой на грядущее избавление от всех бедствий и несчастий в загробном мире, выражая этим и свой пассивный протест против угнетенного положения. Маркс писал: «Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества»

Я помню статью в «комсомольской правде», где с осуждением рассказывалось о решении молодого человека стать монахом – в то время как другие строят коммунизм, и вообще делают что-то полезное для людей, он собирается запереться в мире церковного полумрака, свечей и ладана, дезертировав из этой жизни.

Людям казалось – а кому-то кажется до сих пор – что вера в рай означает бегство от проблем реальной жизни и от своих обязанностей по отношению к окружающим. Может ли быть такое? В принципе да, религиозность может принимать болезненные, в том числе эскапистские формы. Но вера в рай тут, скорее, параллельна – гораздо чаще человек убегает в мир компьютерных игр, или сериалов, или еще чего-нибудь, не имеющего отношения к религии и не предъявляющего характерных для нее требований.

Православная вера как раз явно содействует земному благоустройству. В начале 1990 я шел по Москве, в то время довольно неблагоустроенной, и зашел в Монастырь. Меня поразил контраст между унылой обстановкой снаружи – и тем цветником, который я нашел внутри монастырских стен. Территория монастыря как будто принадлежала другому миру – она была тщательно, до последнего сантиметра, приведена в порядок. Да и сейчас территория храмов и монастырей обычно встречает уютом и обилием цветов.

Те места, где люди обращаются к сверхъестественному, отличает и вполне земная красота и ухоженность. Почему? Потому что именно вера в рай создает мотивацию для земного благоустройства.

Если наша жизнь имеет свою цель – мы призваны послужить Богу и ближним и войти в Небесный Иерусалим – то все наши поступки имеют значение. Никакое добро не пропадает; стремление к праведности, даже если сейчас, казалось бы, оно не приносит ничего, кроме неприятностей, оборачивается вечным благом. Писание обещает верующим, что «блаженны мертвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними» (Откр.14:13)

Мать, которая посвятила свою жизнь уходу за больным ребенком, вместо того, чтобы избавиться от него – блаженна, ее действия станут источником бесконечной радости для нее, для него и для других. Любовь, верность и терпение обернутся вечным счастьем. Потому что есть рай и есть награда праведности.

Даже люди, не имеющие осознанной веры, могут исходить из смутного убеждения в том, что добро каким-то образом будет вознаграждено. Но если твердо полагать, что смерть – это просто окончательное небытие, то кости праведника ничем не отличаются от костей негодяя. Финал их жизни совершенно одинаков.

Никто не станет содержать в порядке шоссе, которое никуда не ведет; если наша жизнь – это путь, который упирается в тупик полного небытия, неважно, чем мы занимаемся по дороге. В любом случае все это обнулится. Именно вера в окончательность и необратимость смерти обесценивает наши земные поступки.

Конечно, мы можем сказать, что человек обретает благо в служении другим людям – своим близким, коллективу, социальному проекту, который останется, когда он лично умрет. Но это только отодвигает нашу проблему на шаг, а не решает ее. Хорошо, я здесь для других людей, а зачем здесь другие люди? Каждый из них неизбежно умрет, также, как и я.

Есть еще одна причина, по которой вера в рай сильно меняет нашу жизнь на земле. Это возможность покаяния и спасения. Часто говорят о том, что атеист вполне может быть нравственным человеком. Тут не с чем спорить – мы легко можем вспомнить наших знакомых атеистов, которые являются заботливыми членами семей, добросовестными работниками и законопослушными гражданами. Но гораздо труднее будет вспомнить людей, которые, обратившись в атеизм, исправили свою жизнь, которая до того катилась под откос.

Есть множество личных свидетельств людей, которые были горькими пьяницами, или наркоманами, или сидели в тюрьме за свои преступления, но услышали проповедь Евангелия, обратились ко Христу в покаянии и вере, и это полностью переменило их жизнь – они стали трезвыми и честными людьми. Впрочем, речь идет не только о личных свидетельствах – статистически церковные программы освобождения от химической зависимости гораздо эффективнее светских.

Но вы вряд ли найдете человека, который поднялся со дна, осознав, что Бога никакого нет, и все кончается со смертью. Как-то я видел смешную картинку – какие-то белые люди в костюмчиках приходят в африканскую деревню и говорят: «Мы – миссионеры-атеисты. Мы возвещаем вам, что вы будете страдать без всякого смысла и цели, а потом навсегда умрете». Безнадега не приводит к исправлению жизни. К такому исправлению приводит Надежда. Когда мы обращаем наши взоры к Царству совершенной истины, любви и красоты, и позволяем видению этого Царства менять нашу жизнь здесь и сейчас.

Потому что рай – это не та реальность, куда мы убегаем; это реальность, которая сходит с небес и могущественно меняет нас, наполняя нашу жизнь здесь и сейчас утешением и смыслом, призванием и надеждой. Если мы живем церковной жизнью, пребываем в молитве и хранении заповедей, рай начинает просвечивать уже здесь.

Именно поэтому вера спасает – и не только в посмертии, но уже здесь и сейчас человек, который обрел ее, переживает глубокую и благотворную перемену.

Так вера в рай оказывается силой, которая преображает жизнь людей уже здесь, на земле.

Другой часто упоминаемый аргумент – в раю, в конце концов, станет скучно. Он выдвигался и в совершенно примитивном виде – мол, праведники вечность сидят на облаках и играют на арфах, скукотища. И в несколько более изысканном: за вечность вы успеете исчерпать все и заскучаете.

В самом деле, представим себе то, что у людей часто ассоциируется со словом «рай» – какой-нибудь шикарный курорт в самом красивом месте планеты, яхты, пляжи, фрукты, коктейли. Люди часто мечтают оказаться в таком месте – хотя большинство из нас не может себе этого позволить. Но вообразим, что мы водворились на таком курорте с неограниченно большим банковским счетом. Первое время мы будем очень счастливы – из всех забот и хлопот у нас будут только морские купания. Но уже через месяц нам все это слегка прискучит. А еще через какое-то время мы просто затоскуем.

Возможно, какой-то особенно выдающийся курорт задержит наше внимание подольше – но это не решит проблему. В течении вечности вы точно успеете побывать на всех курортах мироздания, перепробовать все фрукты и все коктейли. А подводное плавание успеет вам надоесть хуже горькой редьки. Вы исчерпаете все возможности получать удовольствие от жизни – и заскучаете. Причем когда это, неизбежно и довольно скоро, случится, у вас впереди останется еще вечность, которую нечем будет заполнить.

Если у вас есть интересы за пределами телесных удовольствий – скажем, вы стремитесь к познанию и исследованию мира – дело будет обстоять несколько лучше. Но и этот источник радости и смысла иссякнет. На вечность его не хватит.

Этот довод по-своему верен. Вечность без Бога, даже если бы мы получили неограниченные возможности упиваться всеми наслаждениями, которые люди в этом мире находят желанными, довольно скоро стала бы невыносимо тягостной.

Но рай – это не курорт. То есть, конечно, и «ласковое море», и «изумительные фрукты», или нечто несравненно лучшее, там есть – но не они делают рай раем. Рай – это новые отношения. Это пребывание в любви с Богом и Его святыми. Мы сами, находясь в раю, становимся другими – свободными от греха. А это означает, что мы способны благодарно радоваться всему, как в первый раз – этой набежавшей волне, вкусу этого плода, этому закату, этому порыву ветра. Невоздержанность быстро пресыщается, а неблагодарности все быстро надоедает. Но в раю не будет ни того, ни другого. То, что заставляет все земные радости, в конце концов, протухать – грех – отсутствует в раю. Восторг и изумление чудесами Божьего творения будет в нас столь же сильным, ярким и свежим, как и в первый день.

Но в раю мы встретим и нечто бесконечно лучшее, чем творение – мы встретим самого Творца. Мы будем жить во свете Его любви, и мы будем возрастать в познании Его – и это не кончится никогда, потому что Бог бесконечно велик, и бесконечно счастлив, и бесконечно добр. И мы будем с Ним бесконечно счастливы – вечно. Для этого Он нас и создал.

Наш мир полон рухнувших надежд – и куда бы мы ни пошли, мы идем по осколкам разбитых мечтаний. Люди ищут счастья – и не находят его. Из этого можно сделать два разных вывода. Мы можем решить, что счастья нет вообще, а всякая надежда обречена рухнуть и только увеличить наше страдание. Примерно такого мнения придерживались древние греки – которые оценивали надежду негативно, как попытку утешаться пустыми мечтами.

И, в отношении некоторого рода надежды, это верно. Например, женщина надеется, что когда-нибудь ее заберет принц на белом коне, а мужчина – что он выиграет огромные деньги в лотерею. Такие надежды, во-первых, несбыточны, во-вторых, даже если бы они сбылись, это не дало бы людям того прочного счастья, о котором они мечтают.

Но есть и другой вывод, и его предлагает православная вера – счастье есть, мы просто не там его ищем. Более того, это счастье настолько велико, что превосходит всякое разумение. Принц на белом коне, конечно, не приедет – но эту женщину любит сам Создатель мироздания, который хочет привести ее к Себе в рай. Мужчина, конечно, не выиграет в лотерею – но Бог предлагает ему благо, которое нельзя купить ни за какие деньги.

Чтобы открыться навстречу этому благу, нужно решиться поверить – рай реален, и Христос действительно хочет нас в него ввести. Это вера и надежда, когда вы примете ее, преобразит всю вашу жизнь.